Историческая библиотека

Фрагменты. Главы 1-2. 135-132 гг. до н.э. О неприязни к евреям. Восстание рабов на Сицилии.

Переводчик: Agnostik.

1. (1) Когда царь Антиох[1], говорит Диодор, осадил Иерусалим, евреи держались какое-то время, но когда все запасы были исчерпаны, они оказались вынуждены делать попытки примирения для прекращения боевых действий. Тогда большинство друзей советовали царю взять город штурмом и уничтожить полностью народ евреев, так как они одни из всех народов избегали отношений с другими народами и смотрели на всех людей как на своих врагов. Они отмечали также, что предки евреев были изгнаны из всего Египта, как люди нечестивые и ненавидимые богами. (2) Для очищения страны, все люди, которые имели на своих телах белые отметины или знаки проказы, были собраны и изгнаны за границу, как находящиеся под проклятием; беженцы заняли территорию вокруг Иерусалима, и учредили еврейскую нацию, сделав свою ненависть к человечеству традицией, и на этот счет введя совершенно диковинные законы: не ломать хлеб с любым другим народом, не проявлять к ним никакой доброты. (3) Друзья напомнили Антиоху и о вражде, которую в былые времена его предки испытывали к этому народу. Антиох, прозванный Епифан, разгромив евреев[2] вступил во внутреннее святилище храма бога, куда по закону может входить только священник. Найдя там мраморную статую очень бородатого человека, с книгой в руках, сидящего на осле[3], он предположил, что это изображение Моисея, основателя Иерусалима и создателя нации, человека, кроме того, предписавшего для евреев их человеконенавистнические и беззаконные обычаи. А так как Епифан был потрясен такой ненавистью, направленной против всего человечества, он поставил перед собой цель уничтожить их традиционный уклад. (4) Соответственно, перед изображением основателя и перед алтарем бога под открытым небом он принес в жертву большую свинью и вылил кровь на них. Затем, подготовив тушу, он приказал священные книги, содержащие ксенофобские законы, окропить мясным отваром, лампу, которую они называют бессмертной и которая постоянно горит в храме, погасить, а первосвященник и остальные евреи были принуждены отведать мясо.

Пересказывая все эти события, друзья настоятельно советовали Антиоху положить конец этой расе, либо, в противном случае, отменить их законы и заставить изменить свое поведение. (5) Но царь, будучи великодушным и кротким человеком, взял заложников, но отклонил обвинения против евреев как только он взыскал обусловленную дань и разобрал стены Иерусалима.

2. (1) Когда Сицилия после падения карфагенян наслаждалась шестьюдесятью годами процветания во всех отношениях война с рабами[4] разразилась по следующей причине. Сицилийцы, быстро разбогатев и приобретя огромные богатства, стали покупать большое количество рабов, на чьи тела, как только их доставляли толпами с невольничьих рынков, они сразу же ставили отметки и клейма. (2) Молодых людей они использовали в качестве пастухов, остальных такими способами, чтобы они оказались полезными. Но они обращались с ними жестоко и выдавали самое скудное содержание, только самый необходимый минимум еды и одежды. В результате, большинство из них добывали средства к существованию разбоем, и повсеместно случались кровопролития, так как разбойники были подобны рассеянным шайкам солдат. (3) Наместники (преторы) пытались подавить их, но так как они не решались наказать их, из-за власти и престижа землевладельцев, владевших разбойниками, они были вынуждены смотреть сквозь пальцы на разграбление провинции. Ибо большинство помещиков были римскими всадниками, а так как это были всадники, которые выступали в качестве судей, когда обвинения, связанные с делами провинции, предъявлялись наместниками[5], магистраты пребывали в страхе перед ними.

(4) Рабы, задавленные своими лишениями, часто терпящие произвол и битые сверх всякой меры, не могли вынести их обращения. Собравшись вместе, когда представлялся случай, они обсуждали возможность восстания, пока, наконец, они не претворили планы в действие. (5) Был некий сирийский раб, принадлежащий Антигену из Энны, апамеец по происхождению, имевший склонность к магии и творящий чудеса. Он утверждал, что предсказывает будущее по божественному внушению во сне, и поэтому такая черта его таланта обманула многих. Исходя из этого, он не только давал оракулы с помощью сновидений, но даже утверждал, что божество являлось ему во время бодрствования и слышал будущее из их собственных уст. (6) Из его многочисленных импровизаций некоторые случайно оказались правдой, и поскольку неудачные не подверглись сомнению, те, которые исполнились, обратили на себя внимание, и его слава быстро разрослась. Наконец, при помощи некого устройства, находясь в состоянии одержимости божеством, он извлекал огонь и искры изо рта, и, таким образом в бреду давал оракулы о грядущих событиях. (7) Он помещал огонь и топливо для его поддержания в орех — или что-то подобное, — что было проколото с обеих сторон, а затем, поместив это в рот и дуя в него, он иногда зажигал искры, а иной раз пламя. Еще до восстания он говорил, что сирийская богиня[6] явилась ему, говоря, что он будет царем, и он повторял это, и не только другим, но даже своему хозяину. (8) Так как его притязания воспринимались как чудачество, Антиген подхватил его фокусы и представил Эвна (таково было имя чудотворца) на званом обеде, и устроил перекрестный допрос о его царствовании и о том, как он будет относиться к каждому из присутствующих людей. А так как он дал полный отчет обо всем, не задумываясь, объясняя, что с умеренностью будет относиться к хозяевам и в общем рассказывал красочные басни о своем знахарстве, гости все время покатывались со смеху, а некоторые, взяв из тарелки лакомый кусочек, угощали его, добавив, что делают это для того, чтобы, когда он станет царем, он помнил их доброту. (9) Но, как это бывает, его шарлатанство и в самом деле привело на царство, и за любезность, полученную в насмешку на пиру, он воздал благодарностью на полном серьезе. Началось же общее восстание следующим образом.

(10) Был некто Дамофил из Энны, человек очень богатый, но с жестоким нравом; он чрезвычайно плохо относился к своим рабам, а его жена Мегалла даже соперничала с мужем в наказаниях рабов и в обычном бесчеловечном отношении к ним. Рабы, доведенные таким унижающим достоинство обращением до уровня животных, составили заговор с целью бунта и убийства своих хозяев. Придя к Эвну они спросили его, является ли их решимость угодной богам. Он, обратившись к своим обычным ритуалам, обещал им милость богов, а вскоре уговорил их действовать немедленно. (11) Тотчас они собрали вместе четыреста своих товарищей-рабов и, вооружившись как попало, что подвернулось под руку, обрушились на город Энна с Эвном во главе, извергающим чудесное пламя ради своей выгоды. Когда они заходили в дома на своем пути, они проливали много крови, не щадя даже грудных младенцев. (12) Чаще всего, их отрывали от груди и бросали наземь, в то время как женщин, на глазах их мужей — но не могу найти слов рассказать о степени их бесчинств и актах разврата! К этому времени к ним присоединилось великое множество рабов из города, которые сначала с полной беспощадностью выразили свои чувства против хозяев, а потом обратились к избиению остальных. (13) Когда Эвн и его люди узнали, что Дамофил и его жена были в саду, который лежал недалеко от города, они послали за ними группу и притащили их обоих, мужа и жену, скованных и со связанными руками за спиной, подвергая их многочисленным оскорблениям по пути. Только в случае их дочери рабы проявили уважением во всех отношениях в следствие ее природной доброты и потому, что в меру своих сил она всегда проявляла сострадание и готовность помочь рабам. (14) Таким образом это показало, что обращение с остальными было вовсе не результатом "естественной жестокости рабов", а мщением за ранее перенесенные обиды. Люди, назначенные на это задание, притащили Дамофила и Мегаллу в город, как мы уже говорили, и привели их в театр, где собралась толпа повстанцев. Но когда Дамофил пытался мольбами добиться от них пощады и своими словами привлек многих из толпы, Гермеас и Зевксис, люди ожесточенные против него, осудили его как обманщика, и, не дожидаясь формального судебного разбирательства со стороны собрания, один пронзил ему грудь мечом, другой отрубил голову топором. В след за тем Эвн был избран царем, но не за свою отвагу и не за способности полководца, но исключительно за свои чудеса и побуждения восстания к действию, и потому, что его имя, казалось, содержало благоприятное предзнаменование, намекающее на доброе отношению к своим подданным[7].

(15) Учрежденный главнокомандующим повстанцев, он созвал собрание и предал смерти всех граждан в Эннах, за исключением оружейников: их он закован в цепи и раздал им задания. Он отдал Мегаллу служанкам как те просили; они подвергли ее пыткам и сбросили в пропасть. Он сам убил своих собственных хозяев: Антигена и Пифона. (16) Водрузив диадему на голову, и облачившись в пышное царское одеяние, он провозгласил свою жену царицей (она была землячкой-сирийкой и из того же города), и назначил в царский совет таких людей, как казалось, одаренных высоким умом, среди них некто Ахей (Ахей и по имени и по происхождению ахеец), человек, преуспевший как в составлении планов, так и действии. В три дня Эвн вооружил, как мог, более шести тысяч человек, кроме того, остальные из его последователей имели только топоры и секачи, или пращи, или серпы, или закаленные на огне колья, или даже кухонные вертела; и пошел по округе, разоряя местность. Тогда, поскольку он пополнился огромным числом рабов, он решался даже на бой с римскими полководцами, и по вступлении в бой неоднократно преодолевал их за счет своего превосходства в численности, ибо теперь у него было более десяти тысяч солдат.

(17) Тем временем, человек по имени Клеон, киликиец, также поднял восстание других рабов. И хотя повсеместно были сильные надежды на то, что повстанческие группы вступят в противоречие друг с другом, и мятежники уничтожат себя, освободив Сицилию от раздоров, вопреки ожиданиям, обе группы объединили свои силы, Клеон подчинил себя Эвну в качестве простого командира, исполняя, так сказать, обязанности стратега, служащего царю; его отдельный отряд был численностью пять тысяч человек. Это случилось примерно на тридцатый день с момента возмущения.

(18) Вскоре после этого, вступив в сражение с полководцем, прибывшим из Рима, Люцием Гипсеем[8], который имел восемь тысяч сицилийских войск, повстанцы одержали победу, так как они тогда насчитывали 20 000. Вскоре их отряды достигли численности в 200 000, а в многочисленных боях с римлянами, они зарекомендовали себя хорошо и редко терпели неудачу. (19) Когда известия об этом разлетелись повсюду, в Риме вспыхнуло восстание ста пятидесяти рабов, объединенных в группу, более тысячи восстали в Аттике, и еще на Делосе и во многих других местах. Но благодаря скорости, с которой были стянуты войска и тяжести карательных мер, магистраты этих общин сразу избавились от повстанцев и привели в чувство всякого, кто колебался на грани восстания. В Сицилии, однако, проблемы нарастали. (20) Города были захвачены со всеми их жителями, и многие армии были разбиты в пух и прах повстанцами, пока Рупилий[9], римский полководец, возвращая Тавромений римлянам, не обложил его строгой осадой и не заточил повстанцев в условия невыразимой нужды и голода: в условия, когда они, начав поедать детей, приступили к женщинам, и даже не совсем воздерживались от поедания друг друга. Именно по этому поводу Рупилий захватил Комана, брата Клеона, когда тот пытался сбежать из осажденного города. (21) Наконец, после того как Сарапион, сириец, предал крепость, полководец наложил руки на всех беглых рабов в городе, которых, после пыток, он сбросил со скалы. Оттуда он двинулся в Энну, которую он обложил осадой, во многом таким же образом, в результате чего повстанцы оказались в затруднительном положении и потерпели крушение своих надежд. Клеон вышел из города с малым числом людей, но после героической борьбы, покрытый ранами, он оказался мертв, а Рупилий захватил и этот город предательством, так как его укрепления были слишком неприступны, чтобы взять его силой оружия. (22) Эвн, прихватив с собой телохранителей, тысячу человек, бежал образом недостойным мужчины в горную область. Однако, его люди, зная, что им уготована неизбежная страшная участь, так как Рупилий уже выступил против них, поубивали друг друга мечем через обезглавливание. Эвна, чудотворца и царя, который по трусости нашел убежище в какой-то пещере, вытащили с четырьмя другими: поваром, пекарем, человеком, который делал ему массаж в бане, и четвертым, в чьи обязанности входило развлекать его на пиршествах. (23) Возвращенный в тюрьму, где его сожрали вши[10], он встретил такой конец, какой полагался за его мошенничество, и умер в Моргантине[11]. Вслед за тем Рупилий прошел всю Сицилию с небольшим отборным войском, и раньше, чем можно было ожидать, избавил ее от всех без исключения разбойничьих гнезд.

(24) Эвн, царь мятежников, называл себя Антиохом, а орды повстанцев — сирийцами.

(25)[12] Нигде не было восстания рабов настолько грозного, как то, что произошло на Сицилии, в результате чего многие города встретились с тяжкими бедствиями, неисчислимые количества мужчин и женщин вместе со своими детьми пережили величайшие несчастья, и весь остров был в опасности угодить под власть беглых рабов, мерой власти которых были только чрезмерные страдания свободнорожденных. Для большинства людей эти события стали неожиданным и внезапным потрясением, но для тех, кто был способен судить о делах реально, они, похоже, произошли не без причины. (26) В связи со сверхизобильным преуспеванием тех, кто пользовался плодами этого огромного острова, почти все, кто разбогател, в первую очередь поражали роскошным образом жизни, затем высокомерием и наглостью. В результате всего этого, в следствие как жестокого обращения с рабами, так и растущего взаимного отчуждения рабов от своих хозяев, в конце концов, когда представился случай, произошел сильный взрыв ненависти. Таким образом, не сговариваясь, десятки тысяч рабов объединили усилия, чтобы уничтожить своих хозяев. В то же самое время подобные события происходили по всей Азии, затем Андроник[13] претендовал на царство, которое не принадлежало ему по праву, и рабы, из-за жестокого обращения их владельцев к ним, присоединились к нему в его безумных предприятиях, и втянули многие города в большие несчастья.

(27) В подобной манере[14] все крупные землевладельцы покупали толпы рабов на невольничьих рынка, для работы на своих полях; некоторых заковывали в кандалы, изнуряли других невыносимым трудом, и надменно метили всех их своими клеймами. В результате, великое множество рабов заполонили Сицилию, что всяк, кто слышал об их огромном количестве, испытывал недоверие. Фактически, сицилийцы, которые приобрели огромные богатства, ныне соперничали с италийцами в высокомерии, жадности и подлости. И италийцы, владеющие большим числом рабов, выработали привычку к преступлениям у своих пастухов, не давая им никакой еды, но позволяя грабить. (28) Такое разрешение, данное людям, которые имели физические силы для достижения этих намерений, которые имели цель и свободное время, чтобы воспользоваться этой возможностью, и которые от голода были вынуждены решиться на опасные предприятия, вскоре преуспели в беззаконии. Они сначала убивали людей, путешествующих в одиночку или парами, на наиболее заметных[15] местах. Затем, собравшись группой, ночью нападали на усадьбы наименее защищенные, которые они разрушали, захватывая имущество и убивая всех сопротивлявшихся. (29) Так как их смелость росла все больше и больше, Сицилия стала непроходимой для путешественников по ночам, а те, кто постоянно жил в стране, обнаружили, что уже небезопасно находиться здесь; насилие, грабежи и всевозможные кровопролития происходили со всех сторон. Пастухи, однако, поскольку их опыт жизни под открытым небом и военная амуниция, естественно, дополнялись высоким духом и смелостью, и поскольку они носили дубинки, или копья, или прочные посохи, в то время как их тела были защищены шкурами волков или диких кабанов, они представляли собой ужасающее зрелище, не намного меньше подлинной воинственности. (30) Кроме того, за каждым из них по пятам следовала стая храбрых собак, а обильное питание молоком и мясом, доступное этим людям, делало их нрав диким, а телосложение крепким. Таким образом область была заполнена, практически, разрозненными группами солдат, так как с безрассудного разрешения их хозяев, дерзкие рабы были обеспечены оружием. (31) Преторы пытались обуздать ярость рабов, но не осмелились наказать их, потому что под властью и влиянием хозяев, были вынуждены закрывать глаза на разграбление провинции. Ибо большинство помещиков были римскими всадниками с высоким положением, и так как это было всадники, которые выступали в качестве судей, когда обвинения, возникающие из провинциальных дел выдвигались против губернаторов[16], магистраты трепетали перед ними.

(32) Италийцы, которые были заняты в сельском хозяйстве, приобрели большое количество рабов, которые все были помечены клеймами, но не обеспечивая их достаточным пропитанием, изнуряли их невыносимым трудом, доводя их до истощения.

(33) Не только при исполнении политической власти люди должны быть вежливы к тем, кто относится к низшим сословиям, но также и в личной жизни, они должны, — если они обладают разумом, — относится к своим рабам кротко. Ибо деспотическая надменность приводит государство к гражданским раздорам и разделяет граждан на партии, так и в частном хозяйстве она прокладывает путь для заговоров рабов против господ и ужасным восстаниям в сговоре против всего государства. Чем больше власть извращается в жестокости и беззаконии, тем крепче решимость в отчаянные моменты тех, с кем власть обошлась жестоко. Всякий, кого судьба поместила в низшие сословия, охотно уступает своему начальству в отношении благородства и почета, но если он лишен должного внимания, он начинает относиться к тем, кто грубо господствуют над ним с резкой неприязнью.

(34)[17] Некий Дамофил, уроженец Энны, человек большого богатства, но надменный в манерах, который, поскольку он имел огромные наделы земли под пахотой и владел многочисленными стадами крупного рогатого скота, подражал не только в роскоши италийским землевладельцам на Сицилии, но и толпами рабов, и бесчеловечностью и суровостью отношения к ним. Он ездил по округе на дорогих конях, в четырехколесном экипаже, с рабами-телохранителями, и, кроме того, гордился наличием в своей огромной свите красивых мальчиков-слуг и невоспитанных параситов[18]. (35) Как в городе, так и на своей вилле, он старался обеспечить настоящую выставку чеканного серебра и дорогостоящих пурпурных скатертей, и сам обслуживал роскошные и по-царски обильные обеды, в которых он превзошел даже персидскую роскошь в расходах и сумасбродстве, как, впрочем, он превзошел их также в высокомерии. Его неотесанная и грубая натура, по сути, получила в свое распоряжение безответственную власть и контроль над огромным состоянием, что в первую очередь породило пресыщение, затем самонадеянную гордость, и, наконец, уничтожение его самого, и большие бедствия для страны. (36) Покупая большое число рабов, он относился к ним возмутительно, метил железным клеймом тела людей, которые у себя на родине были свободными, но захваченные на войне, познали судьбу раба. Некоторых он заковывал в кандалы и заключал в загонах для рабов, других он назначал пастухами, но забывал дать им подходящую одежду и пропитание.

(38) Однажды, когда подошла группа обнаженных слуг с просьбой выдать им одежды, Дамофил из Энны в раздражении отказался их выслушать. "Что?!" — сказал он: "Разве тот, кто путешествует по стране, ходит голым? Разве они не предложат готового источника пропитания для тех, кто нуждается в одежде?" Сказав это, он приказал их приковать к столбам, избить, и затем надменно отпустил их.

(37) Из-за его деспотизма и жестокого нрава дня не проходило, чтобы этот Дамофил не мучил кого-либо из своих рабов без уважительной причины. Его жена Маталла[19], которая получала не меньшее удовольствие от таких надменных наказаний, относилась жестоко к своим служанкам, а также любым другим рабам, которые попадали в ее лапы. И в связи с жестокими наказаниями, раздаваемыми ими обоими, рабы были полны гнева против своих хозяев, а также сознавая, что уже нет ничего хуже их нынешнего несчастья[20], организовали заговор с целью восстать и убить своих хозяев. (24b) Явившись к Эвну, который жил неподалеку, они спросили, одобряют ли боги их замысел. Он притворно выставлял на показ свои порывы вдохновения, и, когда узнал, зачем они пришли, недвусмысленно заявил, что боги благоволят восстанию, если только они исполнят свое предприятия без промедления; ибо это было предопределено судьбой, что Энна, цитадель всего острова, должна стать их землей. Услышав это, и полагая, что провидение оказывает помощь в их замысле, они были так сильно возбуждены к восстанию, что без какой-либо задержки исполнили свое решение. Тотчас они освободили тех, кто был в оковах, и собрав остальных, как жил рядом, они собрали около четырехсот человек на каком-то поле, недалеко от Энны. Затем заключив договор и обменявшись клятвами под покровом ночи над священной жертвой, они вооружились так, как позволяли обстоятельства, но все они были оснащены наилучшим оружием — яростью, которая была направлена на уничтожение их надменных господ. Их вождем был Эвн. Подбадривая криками друг друга, они ворвались в город около полуночи и дали волю мечам.

(39) Была в Сицилии дочь Дамофила, девушка, достигшая брачного возраста, отличающаяся простыми манерами и добрым сердцем. Она всегда стремилась сделать все, что могла, чтобы утешить рабов, которые были избиты родителями, и так как она также сочувствовала всякому, кто был закован в цепи, она была горячо любима всеми и каждым за ее доброту. Теперь, в это самое время[21], так как ее былое покровительство заслужило признательность тех, к кому она проявляла доброту, никто не осмелился наложить руку насилия на девушку, но все оставили ее цветущую молодую красоту нетронутой. А выбрав подходящих людей из своих рядов, в том числе Гермеаса, ее горячего поборника, они препроводили ее в дом каких-то родственников в Катане.

(40) Несмотря на то, что восставшие рабы были в ярости против всех домочадцев своих хозяев, и прибегли к безжалостному насилию и мести, были еще некоторые признаки того, что это случилось не из врожденной жестокости, а скорее из-за надменного обращения, которому они сами подвергались, что теперь они действовали вне себя, когда они обратились к отмщению своим гонителям.

Даже среди рабов человеческая природа не нуждается в наставнике в отношении справедливой оплаты, будь то благодарность или месть.

(41) Эвн, будучи провозглашен царем, приговорил их всех[22] к смертной казни, за исключением тех, кто когда-то, когда хозяин снизошел до него, допустив на свой пир, и выказали ему любезность, как в отношении его пророчества, так и одарив лакомствами со стола; этих людей он ободрил и отпустил. Здесь действительно было чему удивиться: что их судьба так драматически изменилась, и что доброта, проявленная в таких простых вещах, была вознаграждена так своевременно и со столь великой щедростью.

(42) Ахей, советник царя Антиоха[23], был вовсе не в восторге от образа действий беглых рабов, осудив их за безрассудство и смело предупредив, что их настигнет быстрое наказание. Будучи далек от мысли предавать его смерти за откровенность, Эвн не только подарил ему дом его бывших хозяев, но сделал его царским советником.

(43) Кроме того, произошел еще один бунт беглых рабов, которые собрались в значительном количестве[24]. Некто Клеон, киликиец из области на Тавре, привыкший с детства к разбойной жизни и ставший на Сицилии табунщиком, постоянно подстерегал путешественников и совершал всевозможные убийства. Услышав новость об успехах Эвна и о победах беглецов, служащих ему, он поднял восстание, и убедив некоторых из окрестных рабов присоединиться к нему в его безумном предприятие, захватил город Акрагант и все окрестности.

(44) Насущные потребности и бедность вынудили восставших рабов считать что угодно приемлемым, не давая им возможности выбирать[25].

(45) Не требовалось знамений с небес, чтобы понять, насколько легко город мог быть захвачен. Ибо было очевидно даже для самых простодушных, что из-за длительного мира стены рассыпались, и что теперь, когда многие из солдат были убиты, осада города обещала легкий успех[26].

(46) Эвн, разместив свою армию за пределами досягаемости метательных снарядов, издевался над римлянами, заявив, что именно они, а не его люди, бежали с поля боя. Для жителей города, на безопасном расстоянии, он устроил представление мимов, в котором рабы разыгрывали сцены восстания над своими хозяевами, осуждая их высокомерие и неумеренную дерзость, что привело к их уничтожению.

(47) Что касается странных ударов злой фортуны, хотя некоторые люди могут быть уверены, что Провидение не имеет никакого отношения ни к чему подобному, но конечно в интересах общества, чтобы страх перед богами глубоко укоренился в сердцах людей. Ибо тех, кто действует честно, потому что они сами по себе являются добродетельными людьми, не так много, но большая масса людей воздерживается от злодеяний только потому, что опасаются наказания по закону и возмездия, исходящего от богов.

(48) Когда эти многочисленные великие потрясения обрушились на Сицилию, чернь не только не сочувствовала, но на самом деле злорадствовала по поводу их бедственного положения, завидуя в силу неравенства своего жребия и разницы в образе жизни. Их зависть, из разъедающей язвы, теперь превратилась в радость, так как они увидели как разом блистательный жребий богачей переменился, и скатился до состояния такого, какой прежде был ниже их достоинства. Наихудшее из всего, несмотря на то, что повстанцы, благоразумно заботясь о будущем, не поджигали усадьбы, не портили инвентарь или запасы урожая, и воздерживались от причинения вреда всякому, кто занимался сельским хозяйством, народ, пользуясь беглыми рабами как предлогом, делал вылазки в сельскую местность и из черной зависти не только грабил поместья, но также поджигал строения.

Фрагменты. Главы 3-30. 133-121 гг. до н.э. Гражданские распри в Риме: братья Гракх. Закат Селевкидов.

Переводчик: Agnostik.

3. (1) В Азии царь Аттал вскоре после восшествия на престол[1] занял позицию заметно отличную от своих предшественников. Ибо они, следуя доброте и благожелательности, благоденствовали в своем царстве; он, однако, будучи жестоким и кровожадным, довел многих из своих подданных своим правлением до непоправимых бедствий или смерти. Подозревая самого могущественного из друзей своего отца в организации заговора против себя, он решил убрать его с пути. Соответственно, он выбрал самых свирепых и кровожадных из своих наемников-варваров, людей, которые также были ненасытны в жажде золота и, спрятав их в некоторых комнатах дворца, послал в свою очередь за друзьями, которые находились под подозрением. Когда они появились... он их всех убил, ибо его прислужники были столь же кровожадны, как он сам, и он отдал немедленный приказ применить в точности такое же жестокое наказание к женами и даже к детям. Из прочих друзей, тех, кто были назначены на командные должности в армии или наместниками в городах, он некоторых убил, а других арестовал и казнил со всеми их домочадцами. Из-за своей жестокости он ненавидел не только каждого подданного, но также и соседние народы. Таким образом, он побудил своих подданных уповать на переворот.

4. (1) Большинство пленных варваров[2], в то время как их уводили, покончили жизнь самоубийством или убили друг друга, не желая мириться с унижением рабства. Один из них, простой юноша, подошел к своим трем сестрам, когда те крепко уснули от усталости и перерезал им горло. Захватившие его в плен, помешав попытке покончить с собой, спросили его, зачем он убил своих сестер. Он ответил, что нет уважительных причин оставить их в живых. Он сам, отказавшись от еды, скончался от голода.

(2) Те же пленные, по достижении границ своей страны, бросились на землю и с криками и плачем целовали землю, и даже собирали пыль в складки одежды, отчего вся армия была тронута жалостью и сочувствием. Каждый человек, тронутый чувством, общим для всего человечества, был охвачен божественным благоговением, когда понял, что даже варвары, звероподобные духом, тем не менее, когда судьба нарушила обычную связь между ними и родиной, не забывают о своей любви к нивам, которые взрастили их.

5. (1) Тиберий Гракх[3] был сыном того Тиберия, который дважды был консулом, был блестящим руководителем и крупным военным и сделал славную политическую карьеру. Через свою мать, он был внуком Публия Сципиона, победителя Ганнибала и карфагенян. Но совершенно независимо от своего положения, как отпрыск знатных фамилий с обеих сторон, даже по праву он возвышался над людьми своего поколения проницательностью, мастерством оратора, и, короче говоря, в любом навыке; и он был правомочен настоять на своем в обсуждениях, несмотря на больший престиж своих противников.

6. (1) Толпы вливались в Рим из округи как реки во все принимающее море. Поддерживаемые воздействием надежды на собственное спасение, так как закон был их вождем и союзником, а их поборником человек, не подвластный ни чьим интересам, ни страху, — человек, который, кроме того, ради возврата народу земель, был намерен терпеть какие угодно тяжкие труды или опасности до последнего вздоха...

(2)... пока у него[4] не было фракции совсем недавно созванной и собранной из многих триб, но включающей в себя наиболее политически активные и зажиточные слои населения. Так что силы обеих сторон были уравновешены, и чаши весов колебались теперь таким путем, когда обе стороны собирали многие тысячи приверженцев, яростно сталкиваясь, так что общие собрания напоминали бурлящие морские волны.

7. (1) Октавий[5], будучи свергнут, однако отказывался признать себя частным лицом, тем не менее не решался исполнять как магистрат полномочия трибуна, поэтому пребывал в спокойствии дома. Тем не менее, до того как он достиг этого положения, он тоже имел возможность, когда Гракх первым предложил плебисцит об отстранении его от должности, согласиться на одновременное движение[6], с тем чтобы принять отстранение Гракха от трибуната. В этом случае, они оба стали бы частными лицами, если бы предложение было утверждено, или бы продолжали исполнять должности, если бы эти предложения были признаны незаконными.

(2) Поскольку он[7] неуклонно двигался к уничтожению, он быстро встретил заслуженное наказание. Сципион[8], схватил дубинку, которая наготове лежала под рукой, его гнев возобладал над всеми мнимыми трудностями...

(3) Когда известие о смерти Гракха достигло лагеря, и Африканский[9], как говорят, воскликнул:

8. (1) Беглые "сирийские"[10] рабы отрезали руки своим пленникам, но не довольствовались ампутацией запястья, а калечили весь орган.

9. (1) Те, кто отведал священную рыбу[11] не почувствовали облегчения от боли. Ибо Божественная Сила, как будто вознамерилась их примером удержать других, оставив всех тех, кто действовал так безумно, страдать без помощи. А так как в соответствии с возмездием, насланных на них богами, они также получили бесчестие на страницах истории, они и в самом деле собрали плоды справедливого воздаяния.

10. (1) Сенат, руководствуясь религиозными сомнениями, направил делегацию на Сицилию в соответствии с оракулом Сивиллиной книги[12]. Они, посетив всю Сицилию, воздвигли алтарь Зевсу Этнейскому (Aetnaean), здесь они принесли жертвы и огородили участок, и запретили доступ к нему, кроме тех, кто имел право совершать традиционные жертвы.

11. (1) Жил некий Горгий из Моргантины[13], прозванный Камбал, человек богатый и с хорошей репутацией, который, уйдя на охоту, наткнулся на разбойничье гнездо беглых рабов, и попытался бежать пешим в город. Его отец, Горгий, рискнул встретить его верхом на коне, спрыгнул и предложил ему коня, чтобы тот мог сесть на него и ускакать в город. Но сын отказался спасать себя за счет своего отца, и отец не был готов спасаться от опасности, позволив сыну умереть. Пока они слезно умоляли друг друга, и соперничали в благочестии и любви, так как отцовская преданность соперничала с любовью сына к отцу, бандиты появились на сцене и убили обоих.

12. (1) Зиселмий, сын Дигила[14], подражая кровожадности отца и затаив гнев на то, что фракийцы убили Дигила, зашел так далеко в жестокости и беззаконии, что применял наказания к тем, кто оскорбил его, вместе со всеми домочадцами. Из самых незначительных побуждений он разрывал людей на куски, или распинал, или сжигал их заживо. Он резал детей на глазах родителей, или оружием родителей, и их разделанные тела подавались близким, возрождая легендарные пиры Тересия и Фиеста. Наконец фракийцы наложили руки на Зиселмия, и хотя по-истине невозможно было отомстить ему за отдельные преступления, — ибо как могло единственное тело ответить за насилие в отношении целого народа? — тем не менее, в пределах того, что было возможно, они напрягали все силы чтобы покарать за каждое унижение и наказать его личность.

13. (1) Когда сначала царь Аттал совещался с оракулом по какому-то делу, Пифия, как говорят, умышленно дала такой ответ:

14. (1) Птолемей, прозванный Фискон, обнаружив отчуждение Клеопатры от него и не способный оскорбить ее каким-либо другим способом, имел наглость совершить наиболее нечестивый поступок. Копируя кровожадную свирепости Медеи, он предал смерти на Кипре своего и ее сына, всего лишь мальчика, который был известен как Мемфит[16]. Не довольствуясь этим актом нечестия, он совершил еще одну, гораздо более отвратительную, мерзость. Изувечив тело мальчика и поместив его в сундук, он приказал одному из своих служащих переправить его в Александрию: поскольку приближался день рождения Клеопатры, он принял меры чтобы выставить сундук перед дворцом накануне этого события. Это было сделано, и когда обстоятельства стали известны, Клеопатра надела траур и народ пришел в совершенно дикую ярость против Птолемея.

15. (1) Когда весна своим теплом растопила снега и когда посевы, после длительного периода морозов, начинали развиваться и расти, то и люди также возобновили свои дела, Арсак[17], желая выявить намерения своих врагов, отправил послов обсудить условия мира. В ответ Антиох сказал, что он согласится на мир, если Арсак отпустит его брата Деметрия из плена и отправит его домой, если он выйдет из сатрапий, которые захватил силой, и если, сохранив только свое родовое владение, будет платить дань. Арсак, оскорбленный грубым ответом, выставил армию в поле против него.

16. (1) Друзья уговаривали Антиоха не вступать в бой с гораздо более многочисленными парфянскими ордами, так как они, найдя убежище в горной стране, наблюдая за ним с возвышенностей, могли бы нейтрализовать угрозы со стороны его кавалерии. Антиох, однако, полностью пренебрег их советами, отметив, что стыдно победоносному войску бояться каких-то поползновений от тех, кому они ранее нанесли поражение. Таким образом, призывая своих людей в бой, он с твердым сердцем ждал натиска варваров.

17. (1) Когда Антиох получил известие о смерти Антиоха, не только города ввели общественный траур, но каждый частный дом также был удручен и наполнен плачем. Прежде всего, женщины искренне оплакивали свое горе. Действительно, так как потери составляли 300 000 человек, в том числе те, кто сопровождал армию в качестве сверхштатных, то не было семьи, которую не затронуло бы горе. Некоторые из них скорбели о потере братьев, некоторые — мужей, а некоторые — сыновей, в то время как многие девочки и мальчики, оставшись сиротами, оплакивали свою утрату, пока, наконец, время, лучший целитель горя, не притупило горечь их скорби.

(2) Афиней, полководец Антиоха, который при расквартировании солдат сделал много несправедливостей, первым обратился в бегство. Но, хотя он покинул Антиоха, встретил заслуженный конец, потому что когда при бегстве он достиг некоторых деревень, с которыми плохо обошелся при расквартировании своих людей, никто не принял его к себе домой и не поделился с ним пищей, и он бродил по округе, пока не погиб от голода.

18. (1) Арсак, царь парфян, разгромив Антиоха, намеревался продвигаться на Сирию, думая, что она станет легкой добычей. Он, однако, нашел, что совершить поход не в его силах; как раз наоборот, так как из-за величия его успехов, Фортуна расставила на пути опасностей и несчастий во много крат больше. Я так думаю, истина в том, что чистое благословение дается человеку от Бога; как будто нарочно Божественная сила заботится о том, чтобы счастье и несчастье, добро и зло, сменяли друг друга. Несомненно, Фортуна на этот раз не забыла своей собственной природы, но как бы устав постоянно одаривать покровительством одних и тех же людей, она затеяла настолько великий разворот в ходе всего столкновения, что до настоящего времени успешная сторона была полностью унижена[18].

19. (1) Арсак, царь парфян, был разгневан на народ Селевкии[19] и питал к ним злобу за презрение и наказания, которые они нанесли его стратегу Энию (Enius). Когда они направили к нему посольство, ходатайствовать о получении прощения за случившиеся, и добиться от него ответа, он привел послов к месту, где на земле сидел слепой Питфид (Pitthides), чьи глаза были выколоты, и предложил им сообщить жителям Селевкии, что всех их постигнет та же участь. Совершенно напуганные, они забыли прежние неприятности ввиду чудовищности ныне надвигающегося ужаса, ибо люди новые неприятности, обычно, склонны переоценивать по сравнению с прошлыми несчастьями.

20. (1) Гегелох, посланный старшим Птолемеем[20] командовать армией против Марсия, стратега александрийцев, захватил его живым, и уничтожил его армию. Когда Марсий предстал перед царем, и все думали, что он получит самое суровое наказание, Птолемей отбросил обвинения против него. Потому что он теперь начал страдать от душевных перемен, и добротою стремился исправить ненависть, которую народ питал к нему.

21. (1) Эвгемер[21], царь парфян, был по нации гирканцем и превзошел в жестокости всех тиранов, о которых у нас есть сведения, так как не осталось никакого способа наказания, которое бы он не применил. Под самым нелепым предлогом он поработил многих вавилонян вместе с их семьями, и послал в Мидию с приказом, что они должны быть проданы в качестве добычи. Он поджег агору Вавилона и некоторые храмы, и уничтожил большую часть города.

22. (1) Когда Антипатр, Клоний и Эроп, известные вожди, восстали и захватили Лаодикею, Александр (по прозвищу Забина (Zabinas))[22] успешно атаковал город. Но повел себя великодушно, и дал им полное прощение, потому что был добр и снисходителен от природы, и, кроме того был мягок в речах и в манерах, из-за чего был глубоко любим простонародьем.

23. (1) Когда Секст[23], после захвата города галлов, продавал его обитателей в качестве добычи, некого Кратона, который был сторонником дела римлян и по этой причине ему пришлось пережить множество оскорблений и пыток от рук повстанцев, своих сограждан, провели в цепях вместе с остальными пленниками. Когда он заметил консула за его работой, и раскрыл, кто он и что, как сторонник политики Рима пережил многие и частые опасности со стороны своих сограждан, то не только он вместе со всеми своими родственниками был отпущен, а имущество их восстановлено, но из-за своей преданности Риму он получил разрешение освободить девятьсот своих собратьев от рабства. В самом деле, консул обращался с ним даже более великодушно, чем он ожидал, так как тот хотел дать галлам наглядный пример римской основательности, будь то в раздаче милостей или в строгости наказаний.

24. (1) Народ толпился вокруг него[24] не только тогда, когда он исполнял обязанности, но и когда он был кандидатом, а то и раньше; и по возвращении домой из Сардинии они встретили его, и, как он сошел на берег, приветствовали его криками и рукоплесканиями: такова была его чрезвычайная популярность среди простонародья.

25. (1) Гракх публичными речами поставил вопрос об отмене аристократического правления и установления демократии и заслужил доверие у всех классов[25], имея этих людей не просто сторонниками, а скорее покровителями его смелых планов. Каждый человек, по сути, подкупленный надеждой на личную выгоду, был готов к любому риску от имени предлагаемых законов, как если бы он был лично в них заинтересован. Отняв у сенаторов право служить в судах и назначив всадников присяжными, он сделал так, что подчиненное сословие стало в состоянии властвовать над старшим; нарушая существующую гармонию сената и всадников, он привел простой народ в состояние вражды с обоими сословиями; затем, используя это общее разногласие как ступеньку к личной власти, а также истощив государственную казну низменными и неподобающими расходами и одолжениями, он добился того, что все видели вождя только в нем; отдав провинции в жертву безрассудной алчности откупщиков, он вызвал у подвластных народов заслуженную ненависть к своим правителям, и, ослабляя в законодательном порядке суровость старой дисциплины, как средство снискать благосклонность солдат, он привнес неповиновение и анархию в государство: ибо человек, который презирает тех, кто властвует над ним, восстает также и против законов, и от этой практики произошли роковые беззакония и низвержения государства[26].

(2) Гракх достиг таких высот власти и высокомерия, что, когда плебс проголосовал за изгнание Октавия[27] из города, он освободил его, заявив народу, что сделал это из одолжения своей матери, которая ходатайствовало за этого человека.

26. (1) Публий[28], сопровождаемый плачем толпы удалился в изгнание из города. В самом деле народ не мог не знать, что его ссылка была несправедливой, но подкупленный взятками, направленными против него, он лишил себя свободы, чтобы осудить зло.

27. (1) Семнадцать триб проголосовали против закона[29], и равное число других одобрили его. Когда восемнадцатая была подсчитана, оказалось большинство в один голос тех, кто поддерживал эту меру. Хотя решение народа было сведено к такому почти равному завершению, Гракх был возбужден, как если бы он боролся за саму жизнь, но когда он понял, что выиграл с преимуществом в один голос, воскликнул: "Теперь меч висит над головой моих врагов! Что касается всего остального, независимо от решения Фортуны, мы должны быть довольны".

28. (1) Александр[30], не имея уверенности в массах из-за их неопытности в опасностях войны и их готовности к любым переменам, не рискнул вступить в бой, но решил собрать вместе царские сокровища и украсть подношения, предложенные богам, и с этим уплыть ночью в Грецию. Он предпринял попытку ограбить храм Зевса[31], использовав для этого каких-то варваров, но был обнаружен, и вместе со своими солдатами встретил немедленное и достойное наказание. Сумев, однако, ускользнуть с немногими людьми, он попытался сбежать в Селевкию. Вести, однако, опередили его, и когда селевкидцы услышали об ограблении храма, они запретили ему въезд в город. Потерпев неудачу в этой попытке, он тут же бросился искать убежища в Посидиуме (Posideium), держась в бегстве берега моря.

(2) Александр, после разграбления храма, пытался спастись в Посидиуме. Но, можно предположить, все невидимые Божественные Силы следовали за ним по пятам в плотном преследовании, и, взаимодействуя в целях его наказания, вынуждали его все ближе и ближе приближаться к заслуженной погибели. Он, фактически, был задержан и предстал перед лицом Антиоха в его лагере всего лишь через два дня после ограбления храма. Так мудро свершилось возмездие правосудия, неизбежно настигающего необдуманные дела нечестивых людей. Да! бдительные Мстители выследили грешника, и наказания, которые они налагают, являются быстрыми. Еще вчера он был царем, и предводителем сорока тысяч вооруженных людей. Ныне его вели в цепях навстречу оскорблениям и наказанию от рук врагов.

(3) Когда Александра, царя Сирии, вели в цепях по лагерю, это казалось невероятным, и не только тем, кто слышал об этом, но даже очевидцам, ибо осознание, что это никогда не может случиться, боролось против прямого свидетельства чувств. Но когда истина подтверждалась воочию, все как один изумлялись перемене в себе от зрелища, некоторые рукоплескали, часто выражая одобрения проявлению божественной силы, другие по-разному рассуждали о непостоянстве фортуны, изменчивости человеческих дел, внезапным изменениям направления удачи, и переменчивости человеческой жизни, все что выше понимания того, что человеку следует ожидать.

28a. (1) Гракх, чьи сторонники были многочисленны, продолжал сопротивляться, но так как он постоянно и все больше и больше унижался и терпел неожиданные разочарования, он начал впадать в своего рода бешенство и состояние безумия. Собрав заговорщиков в своем собственном доме, он решил после совещаний с Флакком[32], что они должны одолеть своих оппонентов силой оружия и напасть на консула и сенат. Поэтому он призвал всех носить мечи под тогами, и, сопровождая его, обращать пристальное внимание на его приказы. Поскольку Опимий[33] на Капитолии обсуждал, что нужно делать, Гракх и его оппозиционеры начали от этого места, но найдя храм уже занятым, и большое число аристократов в сборе, он отступил к портику храма, терзаемый агонией духа и жестокими муками. В то время как он пребывал в этом лихорадочном состоянии, некто Квинт[34], человек имеющий с ним дружеские отношения, упал на колени и умолял не делать насильственных или непоправимых шагов против отечества. Гракх, однако, действуя в текущий момент как явный тиран, ударом повалил его на землю навзничь, и приказал своим товарищам убить его, и сделав так, положил начало репрессиям против оппонентов. Консул в ужасе объявил сенату об убийстве и ожидаемом нападение на себя[35].

29. (1) После смерти Гракха от рук своих собственных рабов, Луций Вителлий, который был одним из его друзей и первым набрел на тело, не только не горевал о том, что случилось с его мертвым другом, но отделил голову и отнес ее домой, показав особую изобретательность в непомерной жадности и черствости, которые не знали границ. Консул сделал официальное объявление, что он даст за голову равный вес золота человеку, который принесет ее. Поэтому Луций, продырявив голову со стороны шеи и выняв мозг, налил туда расплавленный свинец. Затем он предъяви голову и получил золото, но был презираем до конца жизни за предательство дружбы[36]. Как и Гракх, Флакк также был убит.

30. (1) Флакк[37]... раскрыл свою личность (?) ради... убегая от... проскрипции (или конфискации)... ожидание... это беззаконие...

30a. (1) Кордиски[38], взяв большое количество добычи, побудили многих других к такой же политике, а также считаться с разграблением чужого имущества и опустошением... отмеченные мужественным поведением; ибо это лишь подтверждает закон природы, когда сильный уничтожает собственность слабого.

30b. (1) Позже скордиски, отказом от проходов[39], показали, что даже превосходство Рима опирается не на собственные силы, а на слабости других.

30c. (1) Разум, который считается хозяином всех вещей, слабее только одной вещи — Фортуны. Многократно ее злобность неожиданно разрушала то, что человек наметил своим умом и проницательностью..., и опять-таки, иногда, вопреки всем ожиданиям она исправляет дела, в исходе которых, из-за нашей глупости, мы отчаялись. В результате, тот, кто найдет ее безотказно благосклонной, может добиться успеха практически во всех начинаниях, в то время как те, кому она неизменно неблагоприятна в их личных делах, и некоторые могут подумать...

Фрагменты. Главы 31-39. 119-105 гг. до н.э. Югуртинская война; характеристики Сципиона Назики и Мария.

Переводчик: Agnostik.

31. (1) В Ливии, когда цари[1] встретились в бою, Югурта одержал победу в сражении и убил многих нумидийцев. Его брат Адгербал укрылся в Цирте, где, будучи обложен плотной осадой, отправил послов в Рим, прося римлян не бросать в опасности дружественного и союзного царя. Сенат направил легатов прекратить осаду. Когда Югурта не обратил на это внимания, они послали вторую миссию[2] с большими полномочиями. После того, как они тоже вернулись с пустыми руками, Югурта окружил город рвом и лишениями изматывал его жителей. Его брат вышел с ветвью просителя, и хотя он отрекся от царства и умолял только сохранить жизнь, Югурта убил его, не обращая внимания ни на родство или права просителя. Он также пытал и казнил всех италийцев[3], которые воевали на стороне его брата.

32. (1) Югурта, царь нумидийцев, удивляясь отваге римлян и расхваливая их подвиги, заявил своим друзьям, что с такими людьми (?) он мог бы пройти всю Ливию...[4]

32a. (1) Когда пришли известия об их смерти... и тех, кто погиб вместе с ним... Город был наполнен криками и плачем. Ибо множество из их детей, оставшиеся сиротами, и не мало... братья....

33. (1) Консул Назика[5] был человеком выдающимся в своем положении, и был также почитаем за свое благородное происхождение. Он происходил, по сути, из рода, чьи отпрыски приобрели имена Африканский, Азиатский и Испанский, ибо один из них покорил Ливию, другой — Азию, а третий — Испанию, каждый завоевал себе прозвище, означавшее его достижения. Но в дополнение к высокой репутации своих предков, в целом, он имел в лице отца и деда двух самых выдающихся людей в Риме. Оба, каждый на момент своей смерти, занимали должности лидера сената[6] и "первого оратора", и, кроме того, дед[7] указом Сената был признан "лучшим" человеком в государстве. (2) Так как было найдено написанным в оракулах Сивиллы, что римляне должны учредить храм Великой Матери Богов, что ее святыни должны быть получены из Пессинусы в Азии, и приняты в Риме собранием всего народа, вышедшего навстречу им, что самые благородные мужчины и женщины... добродетельная женщина... и что они должны возглавлять приветственную процессию, когда она будет иметь место, и получат святыни богини. Когда сенат действовал во исполнение указаний оракула, Публий Назика был признан лучшим из всех мужчин, а Валерия, как лучшая из женщин. (3) Но не только он был известен своим выдающимся почитанием богов, но он был известен как политик, и как человек, который проницательно излагал свое мнение на публичных обсуждениях. После Ганнибаловой войны, например, Марк Катон (подражающий Демосфену) ввел в практику отмечать, каждый раз, когда в сенате спрашивалось его мнение, что "Карфаген не должен существовать", и он повторял это даже тогда, когда не уместные предложения ставились перед сенатом и различные вопросы, в свою очередь, рассматривались. Назика[8], однако, всегда выражал обратное желание: "Карфаген должен существовать во все времена." (4) Теперь, не взирая на какую-либо точку зрения, казалось, сенат принял во внимание заслугу, что Назика считался наиболее разумными членами как человек несравненно наилучший. Сила Рима должна быть судьей, думали они, но не из-за слабости других, но, проявляя себя более великой, чем великие. (5) Кроме того, до тех пор пока существовал Карфаген, порожденный им страх вынуждал римлян жить вместе в гармонии и править своими подданными справедливо и с доверием к себе, что было гораздо лучшим средство для поддержания и расширения империи; но после того, как соперничающий город был разрушен, стало слишком очевидно, что на родине будет гражданская война, и что ненависть к руководящей власти будет возникать между всеми союзниками по причине жадности и беззакония, с которыми римские магистраты управляли ими[9]. (6) Все это действительно произошло в Риме после разрушения Карфагена, которое принесло с собой следующее: опасная демагогия, перераспределение земли, крупные восстания среди союзников, длительные и страшные гражданские войны, и все прочее, предсказанное Сципионом. Кроме того, он был сыном человека, который, как старейшина и вождь сената[10], убил собственной рукой Тиберия Гракха, когда тот пытался завоевать абсолютную власть. (7) Народные массы были недовольны и гневались против преступников, совершивших это деяние, в то время как трибуны даже тащили сенаторов, одного за другим, на трибуну и требовали сознаться, кто является фактическим убийцей. Все прочие, опасаясь, запальчивости и жестокости со стороны толпы, отнекивались или давали путанные и противоречивые ответы. Один Сципион признал, что убийство было совершено им, добавив, что без ведома остального города Гракх был нацелен на тиранию, и что только он и сенат не были обмануты. Толпа, хотя раздраженная, успокоилась, из благоговения к достоинству человека и его откровенному заявлению. (8) Теперь, сын этого человека[11], который умер в году, о котором идет речь, также оставался неподкупным на протяжении всей своей карьеры, и так как он принимал участие в общественных делах и проявил себя как истинный приверженец мудрости, и не только на словах, но всем своим образом жизни, его наследная добродетель, действительно, соответствовала благородству его происхождения.

34. (1) Очень скоро после того, как Антиох Кизикенец[12] получил престол, он погряз в постоянных пьянках, грубом потворстве своим желаниям, и занятиях, совершенно неподходящих царю. Он восхищался, например, мимическими и пантомимическими актерами, да и в вообще всякими лицедеями, и посвятил себя ненасытному изучению их ремесла. Он освоил также, как управлять куклами, и лично заставлял двигаться посеребренных и позолоченных животных пять локтей высоты, и множество других таких приспособлений. С другой стороны, он не обладал запасом "берущих города" или других осадных орудий, что могло бы принести ему широкую известность и позволило бы исполнить какую-либо службу, достойную упоминания. Кроме того, он пристрастился к охоте в случайные и неурочные часы, и много раз, ночью, ускользнув от своих друзей, он бродил по округе с двумя или тремя слугами в поисках львов, пантер или диких кабанов. А поскольку в схватках со свирепыми животными он был безрассуден, он часто подвергал свою жизнь крайней опасности.

35. (1) Мисипса, сын нумидийского царя Масиниссы, имел несколько сыновей, но его любимцами были Адгербал, старший (tic) из его детей, Гиепсал[13], и Мисипса. На тот момент Мисипса был самым цивилизованным из всех нумидийских царей, и жил в окружении культурных греков, которых он вызвал к своему двору. Он проявлял большой интерес к культуре, особенно к философии, и состарился, как при исполнении власти, так и в поисках мудрости.

35а. (1) В Рим прибыл член царской семьи, Югурта[14], новоявленный претендент на престол Нумидии. Поскольку как он был чрезвычайно популярен, Югурта нанял убийц, чтобы убить его, а затем вернулся беспрепятственно в свое царство.

36. (1) Контониат[15], вождь галльского города под названием Ионтора, был человеком необычно проницательным и способным военным, и был другом и союзником римского народа. Это было естественно, так как ранее он провел много времени в Риме, разделял их идеалы и образ жизни, и благодаря поддержке Рима получил признание вождей Галлии.

38. (1) Марию, хотя он был членом штаба и легатом[16], полководец уделял мало внимания, так как он был последним из легатов в известности. В то время как другие легаты, более известные в силу должностей, которые они занимали, и благородного происхождения, получали множество знаков отличия от полководца. Марием, который имел репутацию откупщика налогов и едва обеспечил на выборах должность наинизшего ранга[17], пренебрегали всякий раз, когда за заслуги производились повышения по службе. Но в то время как остальные, избегая всевозможных лишений при исполнении военной службы, предпочитали жизнь легкую и праздную, Марий, когда получал назначение, зачастую, вел своих людей в самое пекло битвы, одобрял пренебрежение выказанное в этом отношении, и сам, охотно исполняя такие задания, приобрел большой боевой опыт. (2) А так как у него был природный талант к поединкам и сражениям, и он, охотно подвергая себя риску, вскоре приобрел большое влияние и славу в следствии своего мужества. Кроме того, обращаясь со своими солдатами с уважением, и используя средства, предназначенные расположить к себе тех, кто находился под его командованием, будь то награждения подарками, беседы, или служебные отношениях с ними, он приобрел большую популярность среди своих людей. В обмен на его расположение они сражались, тем более рьяно, когда бились рядом с ним, с тем чтобы повысить свой престиж; но если случалось, что другие легаты командовали ими, они умышленно изображали робость в самый ответственный момент. Так получалось, что, как правило, римляне терпели неудачи под командованием других, но всегда побеждали, если присутствовал Марий.

39. (1) Бокх[18], который владел царством в Ливии, осыпаемый множеством упреков от тех людей, которые уговорили его взять в руки оружие против римлян, направил послов к Марию; он просил прощения за свои прошлые преступления и предлагал договор о дружбе, обещая, что он будет полезным для римлян во многих отношениях. Когда Марий посоветовал ему направить прошение в сенат, царь отправил посольство в Рим позаботиться об этих вопросах. Сенат, однако, вернул их, ответив что Бокх должен полностью выполнить условия, на которые даст согласие Марий. Тогда Марий задумал захватить в плен царя Югурту, и Бокх, согласно его желания, отправился к Югурте, якобы обсудить с ним вопросы, относящиеся к их общей пользе; и захватив и заковал его, он затем передал его Луцию Сулле, квестору, назначенному сопровождать его. Сделав так Бокх, обеспечил собственную безопасность за счет Югурты и избежал возмездия от рук римлян.

39а. (1) В то время как старший Птолемей[19] был заключен в городе Селевкия, заговор против него организовал один из друзей. Он арестовал и наказал преступника, и впредь без разбора не доверял свою безопасность "друзьям".

37. (1) .... Карбона и Силана[20]. Поскольку такое множества народа погибло, некоторые горевали о сыновьях, другие о братьях; дети, оставшиеся сиротами, оплакивали потерю отца и опустошение Италии; и большое число женщин, лишенных мужей, познакомились с печальной участью вдов. Сенат, с мужественной стойкостью перед лицом катастрофы, стремясь сдержать общую скорбь и чрезмерный плач, перенес тяжкий груз горя, не показывая этого.