Исторические записки. Т. VII. Жизнеописания

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ Фань Суй, Цай Цзэ ле чжуань — Жизнеописание Фань Суя и Цай Цзэ[786]

Фань Суй был вэйцем, его второе имя Шу; путешествуя, он наставлял чжухоу. Он хотел служить вэйскому вану, но из-за бедности семьи не мог себя содержать и был вынужден сначала служить вэйскому чжундафу Сюй Цзя.

[Однажды] Сюй Цзя был послан вэйским Чжао-ваном[787] в Ци, а Фань Суй сопровождал его. [Они] пробыли [там] несколько месяцев, но безрезультатно. Циский Сян-ван[788], прослышав об умении Фань Суя рассуждать, послал людей поднести Сую 10 цзиней золота, а также говядину и вино. Суй поблагодарил за присланное, но не решился принять [дары]. Сюй Цзя, узнав об этом, сильно рассердился, решив, что Суй получил эти дары за секретные сведения о княжестве Вэй, выданные [правителю] Ци. [Он] приказал Сую принять говядину и вино, но золото вернуть.

Возвратившись [на родину, Цзя], разгневанный на Суя, рассказал об этом [случае] вэйскому сяну, которым был один из княжичей по имени Вэй Ци. Вэй Ци сильно разгневался и велел своему секретарю наказать Суя палками. [В результате ему] поломали ребра и выбили зубы. Полумертвого от побоев, Суя посадили в бамбуковую корзину и бросили в отхожее место. Бинькэ, напившись допьяна, оправлялись на Фань Суя, всячески обзывая и срамя его, в назидание всем служилым, чтобы они не смели болтать языком[789]. Суй, лежа в корзине, обратился с мольбой к стражнику: «Если вы, господин, сможете вызволить меня, я непременно хорошо отблагодарю вас за это». Стражник попросил выпустить из корзины этого едва живого человека. Еще пьяный Вэй Ци разрешил его освободить. Позднее Вэй Ци пожалел о случившемся и намеревался вновь призвать Фань Суя, но к этому времени один вэец — Чжэн Ань-пин[790], узнав все обстоятельства, помог Фань Сую скрыться, и тот затаился, сменив фамилию и имя на Чжан Лу[791].

В то время циньский Чжао-ван послал Ван Цзи, чиновника по особым поручениям, в Вэй. Чжэн Ань-пин, прикинувшись мелким [217] слугой, встретился с Ван Цзи. Тот спросил: «Есть ли в Вэй мудрецы, с которыми можно было бы совершить поездку на запад?» Чжэн Ань-пин ответил: «В моем селении есть господин Чжан Лу, он бы хотел увидеться с вами и потолковать о делах Поднебесной, [но] у него есть враги, и он не осмелится прийти днем». Ван Цзи сказал: «Приходите с ним ночью». Чжэн Ань-пин вместе с Чжан Лу пришли ночью на встречу с Ван Цзи. Их беседа еще не завершилась, как Ван Цзи понял, что Фань Суй действительно мудр, и сказал ему: «Вы, учитель, ждите меня к югу от холма Саньтин[792]». [Там они] тайно встретились и отправились [в Цинь].

[Так] Ван Цзи, захватив в условленном месте Фань Суя, покинул [Вэй] и въехал в Цинь. [Когда они] достигли Ху[793], то увидели издали прибывшие с запада повозки и верховых. Фань Суй спросил: «Кто же это прибыл?» Ван Цзи ответил: «Это циньский сян Жан-хоу[794] едет на восток [инспектировать] уезды и села». Фань Суй сказал: «Я знаю, что Жан-хоу захватил все управление в Цинь, он не любит бинькэ, приезжающих к чжухоу. Боюсь, что он унизит и меня. Лучше мне спрятаться в вашей повозке». Через какое-то время Жан-хоу действительно подъехал к ним, поприветствовал Ван Цзи и, остановив свой экипаж, спросил: «К востоку от застав нет ли каких-либо волнений?» Ван Цзи ответил: «Совсем нет». Жан-хоу продолжал расспрашивать: «Надеюсь, что вы, господин, не везете с собой кого-нибудь из тех бинькэ, что посещают чжухоу! [От них] нет никакого толку, они лишь вносят смуту и [в души] людей, и в [жизнь] государства». Ван Цзи ответил: «Я не посмел бы так поступить». И они расстались. Фань Суй сказал: «Я слышал, что Жан-хоу — знающий человек, но соображает он медленно. Высказав подозрение, что в вашей повозке кто-то спрятан, он забыл в нее заглянуть». После этого Фань Суй слез с повозки и пошел пешком, сказав: «Он обязательно спохватится». Действительно, Жан-хоу, отъехав более чем на десяток ли, послал верхового назад досмотреть повозку, но никакого бинькэ там не оказалось, и тем дело и кончилось. А Ван Цзи вместе с Фань Суем добрались до Сяньяна.

Доложив вану о результатах своей миссии, Ван Цзи сказал: «В Вэй имеется учитель Чжан Лу — прекрасный ритор и мудрец, известный в Поднебесной. Он говорит: "Государство циньского вана стоит перед опасностью, оно подобно груде яиц[795]. Если ван прислушается ко мне, то все будет в порядке. Однако этого не передашь в письменном виде". Поэтому я привез его сюда». Циньский ван не вполне был убежден этими словами, но все же приказал поселить Чжан Лу в доме для приезжих, предоставив ему грубую еду самого низкого сорта. [Там гость] дожидался какого-либо повеления вана более года. [218]

К этому времени циньский Чжао-сян-ван правил уже 36 лет (271 г.), на юге циньцы захватили чуские Янь и Ин, и чуский Хуай-ван умер в безвестности в Цинь[796], на востоке циньская армия нанесла поражение Ци. Циский Минь-ван какое-то время именовался императором, затем отказался от этого титула[797]. [Чжао Сян-ван] несколько раз ставил в тяжелое положение войска трех цзиньских княжеств. Он всячески препятствовал деятельности различных риторов и софистов, ни в чем не доверяя им.

Жан-хоу был младшим братом вдовствующей княгини Сюань-тайхоу, матери Чжао-вана, и имел титул Хуаян-цзюнь[798]. Цзинъян-цзюнь и Гаолин-цзюнь были младшими братьями Чжао-вана от одной матери; Жан-хоу у вана служил сяном, и все трое служили поочередно военачальниками. Будучи родственниками вдовствующей княгини, все они имели владения; их личные богатства, пожалуй, превосходили состояние ванского дома. Когда Жан-хоу стал военачальником в Цинь, [он] решил, перейдя границы Хань и Вэй, напасть на циские Ган и Шоу, желая таким образом расширить свое владение в Тао.

Тогда Фань Суй направил вану послание, в котором говорилось: «Я слышал, что когда мудрый ван устанавливает принципы управления, то всех, кто имеет перед ним заслуги, он не может не наградить; проявивших способности он не может не назначить на должность; тем, кто проявляет рвение, [ван] определяет хорошее содержание; тем, у кого множество заслуг, — присваивает звания и оказывает почет; тех, кто в состоянии управлять большими массами людей, назначает на высокие должности. Поэтому тем, кто мало на что способен, не поручаются важные дела, способные же люди не должны скрываться и прятаться. Если вы, ван, посчитаете, что сказанное мною можно исполнить, [то я] хочу действовать, чтобы приносить пользу вашим делам; а если вы найдете, что сказанное мною вам не подходит, то оставлять меня здесь не имеет смысла. Недаром говорится: "Заурядный правитель награждает тех, кто ему нравится, и наказывает тех, кто ему нелюб; мудрый же правитель поступает не так. Его благоволение непременно распространяется на тех, кто имеет заслуги, а наказание обязательно падает на тех, кто имеет провинности". Стоит ли меня четвертовать или бросать под топор палача? Ведь я не осмелюсь прибегнуть к каким-нибудь сомнительным действиям в отношении вана. Хотя вы и считаете меня презренным человеком и готовы унизить, но разве вы, ван, не можете оценить того, что я не навязывался? Кроме того, я слышал, что у Чжоу есть самоцветы диэ, Сун богато драгоценным камнем цзелу, Вэй располагает [219] превосходной яшмой сюаньли, а в Чу есть драгоценные камни хэпу. Все четыре вида драгоценностей рождаются в земле, ими пренебрегают искусные мастера, но они знамениты во всей Поднебесной. Так, даже отринутый мудрым ваном человек разве не в состоянии увеличить достояние государства? Я слышал, что тот, кто печется о процветании собственного дома, должен думать о своем княжестве; тот же, кто заботится о процветании государства, должен опираться на чжухоу. Почему, когда в Поднебесной [появляется] умный правитель, чжухоу теряют возможность наживаться, как им вздумается? Потому что иначе пострадала бы мощь [отечества]. Ведь хороший лекарь знает, где проходит граница между жизнью и смертью больного; а мудрый ван ясно понимает, где проходит рубеж между свершением и неудачей. Если ситуация сулит успех — он действует, если грозит беда — он отбрасывает задуманное, а когда сомневается, то действует понемногу и осторожно. Если бы даже вновь родились Шунь и Юй, то и они не в состоянии были бы изменить эти положения. Свои глубокие соображения я не осмеливаюсь изложить письменно, а мелкие не стоят того, чтобы к ним прислушиваться. Может быть, я глуп, и [мои слова] не доходят до сердца вана. Или же говоривший обо мне человек низок и не может быть использован. Если же [дело обстоит] не так, то я прошу вана предоставить мне возможность в свободную минуту ненадолго увидеться с вами. Если от моих слов не будет никакого толку, я готов подставить свою голову под топор [палача]». Циньский Чжао-ван был сильно обрадован этим посланием. Он призвал к себе Ван Цзи и послал специальный гостевой экипаж за Фань Суем.

Так Фань Суй был принят во дворце Лигун[799]. Фань Суй прикинулся человеком, который не знает, как пройти по бесконечным коридорам дворца, и прямо вошел в зал. Когда же из внутренних покоев показался Чжао-ван, придворные рассердились [на присутствие постороннего] и стали прогонять Фань Суя со словами: «Прибыл ван!» Фань Суй с намерением рассердить Чжао-вана стал говорить нечто странное: «Разве в Цинь есть ван? В Цинь есть только тайхоу и Жан-хоу!»

Когда Чжао-ван вошел и услышал пререкания Фань Суя с придворными, он пригласил того подойти и извиняющимся голосом сказал: «Я давно уже хотел лично послушать ваши наставления, но столкнулся с неотложными делами, связанными с племенами ицюй[800]. Я и тайхоу день и ночь были заняты этим, но сейчас с ицюями покончено, и я имею возможность послушать ваши наставления. Я, к сожалению, не очень понятлив, но готов старательно принять наставления дорогого гостя». Фань Суй стал [220] скромничать и отказываться. В тот день все дворцовые служители, которые наблюдали за встречей вана с Фань Суем, были потрясены и даже переменились в лице.

Циньский Чжао-ван удалил всех приближенных, и в дворцовом зале никого не осталось. Опустившись на колени, он спросил гостя: «Каким образом, вы, учитель, думаете наставлять меня?» Фань Суй в ответ: «Гм... гм...». Через некоторое время ван вновь спросил, опять же преклонив колени: «Как же вы, учитель, соблаговолите поучать меня?» Фань Суй [снова] ответил бормотанием. Так повторилось трижды. Почтительно склонившись, циньский ван продолжал спрашивать: «Неужели вы, учитель, так и не удостоите меня своими наставлениями?» Фань Суй ответил: «[Я] не осмелюсь так поступить. Я слышал, что в прошлом, когда Люй Шан встретился с чжоуским Вэнь-ваном, он был простым рыбаком, промышлявшим на берегах Вэйхэ[801]. Таким образом, они [сначала] были далеки друг от друга. Потолковав с ваном, Люй Шан стал его наставником, и когда они вместе вернулись [в столицу], их общение стало глубже. Так Вэнь-ван благодаря заслугам Люй Шана стал в конечном счете управлять всей Поднебесной. А ведь если бы Вэнь-ван отдалился от Люй Шана и не имел с ним глубоких бесед, то [правители] Чжоу не приобрели бы статуса Сынов Неба, Вэнь-ван и У-ван не смогли бы успешно завершить свои великие дела. Сейчас я здесь чужеземец и странник, далек от вана. Общаюсь с близкими вам людьми и, желая сделать полезной свою преданность, хочу представить вашему вниманию то, что имеет непосредственное отношение к вашим делам. [Но] я все еще не знаю истинных намерений вана. Вот почему я трижды не посмел ответить на вопросы вана. Сделал я это отнюдь не из страха. Я знаю, что тот, кто сегодня прямо выходит и говорит перед вами, завтра может быть казнен. Но я не смею прятаться. Если вы, Великий ван, поверите мне и будете действовать согласно моим советам, то [даже] смерть меня не напугает, даже изгнание меня не опечалит. Пусть я покроюсь коростой, как прокаженный, распущу волосы, как сумасшедший, — все равно мне не будет стыдно за свои советы. Даже пять мудрых императоров древности оказались смертны; три славных вана, хотя и были милосердными, тоже умерли; эта же судьба была у пяти гегемонов, несмотря на их достоинства. Известные силачи, такие, как У Хо и Жэнь Би[802], тоже умерли; та же участь постигла столь отважных мужей, как Чэн Цзин, Мэн Бэнь, Ван Цин-цзи, Ся Юй[803]. Ведь смерти человеку никак не избежать[804]. И вот перед лицом неизбежности самое большое мое желание — постараться хоть немного помочь царству [221] Цинь. Чего же мне бояться? [Когда-то] У Цзы-сюй[805] проехал, спрятавшись в торбе, заставу Чжаогуань; ночами он двигался, днем прятался и так добрался до реки Линшуй[806]. Полуголодный, босой и с понурой головой, он еле двигался, порой даже ползком; он похлопывал себя по животу в такт песне, играя на дудочке, и так просил милостыню на уских рынках. Но в конце концов возвысил княжество У, помог ускому вану Хэ Люю стать гегемоном среди князей. Если бы мне удалось, как У Цзы-сюю, добиться исполнения своих замыслов, пусть даже я потерял бы свободу и до конца своих дней не увиделся вновь с вами, правитель, я с радостью пошел бы на это. О чем мне было бы горевать? Вот и Ци-цзы и Цзе Юй[807] покрыли себя коростой, распустили волосы, как сумасшедшие, [но так и] не сумели помочь своему правителю. Если действуя подобно Ци-цзы, я сумел бы чем-то помочь правителю, которого считаю достойным, это было бы для меня большим почетом. Чего бы мне было тогда стыдиться? Единственное мое опасение — это то, что после моей смерти в Поднебесной увидят, что, будучи до конца преданным своему делу, я умер, так и не открыв рот и не сделав ни шагу вперед; так и не смог ничем помочь Цинь. Для вас, ваше величество, наверху опасность представляет тайхоу, а внизу — коварство придворных. Вы живете в глубине дворцовых покоев, не вышли из-под опеки наставников, вас постоянно вводят в заблуждение, и нет никого, кто бы раскрыл эти козни. Самое страшное, что вам грозит, — это крушение храмов предков, самое малое — это то, что вы, правитель, окажетесь в одиночестве. Вот чего я опасаюсь. А о своем личном позоре или даже гибели я ничуть не беспокоюсь. Если я погибну, но Цинь будет успешно управляться, это будет означать, что моя смерть оказалась нужнее моей жизни».

Циньский ван, склонившись [перед Фань Суем], сказал: «Что вы говорите, учитель! Ведь Цинь — отдаленное и захолустное государство, и сам я неразумен и бесталанен. К счастью, вы снизошли прибыть сюда. Это Небо послало мне вас, учитель, чтобы сохранить храмы наших прежних правителей. [И] то, что я удостоился ваших, учитель, поучений, означает, что Небо, благоволя нашим прежним ванам, не оставляет меня своим попечением. Почему же вы, учитель, произносите подобные речи? В любых делах, и малых и больших, все — от тайхоу до моих сановников — желают того, чтобы вы, учитель, наставляли меня и не сомневались бы во мне». [И тогда] Фань Суй и циньский ван поклонились друг другу.

Фань Суй продолжал: «Государство Великого вана с четырех сторон имеет крепости и оборонительные рубежи: на севере это [222] Ганьцюань и Гукоу; на юге — [реки] Цзиншуй и Вэйшуй; справа находятся Лун и Шу; слева располагается застава [Ханьгу] и Фань[808]. Вы можете противостоять войскам числом 100 раз по 10 тысяч и тысяче боевых колесниц. При благоприятных условиях вы можете наступать, при неблагоприятных — обороняться. Вот какие у вас земли. Ваши люди, не выказывая храбрости в обычной жизни, отважны в сражениях. Вот какие у вас люди. Ван соединяет оба эти элемента (территорию и народ) и использует их. Поэтому Цинь, опираясь на отвагу своих воинов и используя множество боевых колесниц и конников, может главенствовать над чжухоу. Это похоже на то, как свирепая [собака] ханьлу[809] травит хромого зайца. Для вас вполне достижима цель стать ваном-гегемоном. Но никто из ваших чиновников не служит подобающим образом. К сегодняшнему дню ваши заставы закрыты уже 15 лет, и вы не решаетесь применить свои войска к востоку от гор. Это происходит потому, что Жан-хоу в своих решениях циньских дел не предан вам, и планы Великого вана терпят провал».

Циньский ван, поклонившись, спросил: «Я хотел бы узнать причины провала моих планов». Поскольку все приближенные вана внимательно прислушивались к их беседе, Фань Суй поостерегся толковать о внутренних делах и стал прежде всего вести разговор о внешних делах[810], чтобы посмотреть, как поведет себя циньский ван.

Поэтому он продолжал: «Намерение Жан-хоу использовать войска Хань и Вэй для нападения на циские Ган и Шоу[811] — ошибочный замысел. Ведь если послать малые силы, то их явно недостаточно для причинения вреда Ци, а если направить значительные силы, то это может навредить Цинь. Я полагаю, что намерение вана послать поменьше своих войск, но использовать в полной мере войска Хань и Вэй — не то, что следует делать. Сейчас эти союзные с вами княжества и так уже не очень близки к нам, [поэтому] разве можно переходить их границы и посылать их [войска] в поход? Все это далеко от правильных расчетов. Кроме того, в прошлом, когда циский Минь-ван отправился на юг и напал на царство Чу, разбил чускую армию и убил ее командующего, эти действия охватили тысячи ли, но цисцы в результате наступления не получили ни клочка земли[812]. Неужели они не стремились к приобретению земель? Обстоятельства не позволили им это сделать. Когда чжухоу поняли, что цисцы утомлены, что между правителем и подданными согласия нет, они подняли свои армии и напали на Ци и нанесли ему тяжелое поражение[813]. [Циские] солдаты и командиры, испытав горечь поражения, [223] порицали своего вана, говоря [ему]: "Кто составлял вам план ваших действий?" Ван отвечал, что это сделал Вэнь-цзы[814]. Тогда сановники взбунтовались, и Вэнь-цзы бежал. Таким образом, пойдя в наступление на Чу и действуя в пользу Хань и Вэй, Ци [в конце концов] потерпело сильное поражение. Это [стратегию] можно назвать "заимствованием чужеземных войск и снабжением их провиантом". Не лучше ли вану установить дружеские отношения с дальними государствами и напасть на ближайших соседей? Ведь если вы завоюете один цунь территории, это будет ваш цунь, если займете один чи земель, это будет ваш чи. А сейчас вы, правитель, не следуете этому принципу и нападаете на дальних, разве это не ошибка? В прошлом княжество Чжуншань обладало землями, равными квадрату со стороной в 500 ли, но Чжао в одиночку сумело поглотить его. Победив в сражении, Чжао не только утвердило свое имя, но и добилось выгод, и никто из князей Поднебесной не смог помешать ему. Хань и Вэй входят в число срединных княжеств и расположены в центре Поднебесной. Если вы, ван, стремитесь стать гегемоном, то вам необходимо сблизиться с срединными государствами, чтобы самому стать центром Поднебесной, угрожая своей мощью Чу и Чжао. Если Чу усилится, то оно примкнет к Чжао, а если Чжао усилится, то оно пойдет на сближение с Чу, а когда это произойдет, Ци обязательно встревожится. Если Ци будет обеспокоено, то оно непременно обратится [к Цинь] с подобострастным посланием, пришлет обильные подарки с целью послужить Цинь. А когда Ци сблизится с вами, то и Хань и Вэй будут в ваших руках».

Чжао-ван на это сказал: «Я уже давно намерен сблизиться с Вэй, но это княжество очень изменчиво, и поэтому я не смог этого сделать. Посоветуйте, как мне с ними сблизиться?» Фань Суй ответил: «Вы можете отправить вэйскому правителю ценные подарки и скромное послание с изъявлением готовности служить ему. Если это не даст результата, то уступите правителю Вэй какие-то земли, чтобы этим расположить его. Если и это не поможет, то поднимите войска и ударьте по нему». Ван сказал: «Я старательно последую вашим советам». После чего пожаловал Фань Сую звание кэцина и назначил его советником по военным делам. В конце концов, следуя рекомендациям Фань Суя, [ван] послал удафу Ваня напасть на Вэй (266 г.). Циньцы заняли Хуай, а через два года и Синцю[815].

Кэцин Фань Суй еще посоветовал Чжао-вану следующее: «Расположение земель Цинь и Хань таково, что они переплетаются, словно узор вышивки. Хань для Цинь — все равно что черви для [224] дерева или внутренняя болезнь для человека. Когда в Поднебесной нет больших потрясений, то это не опасно, но когда наступают перемены, то что является большим бедствием для Цинь, чем Хань? Вану лучше всего прибрать Хань к рукам». Чжао-ван сказал: «Мне, конечно, хотелось бы поглотить Хань, но его правители не поддаются; как же мне действовать?» Фань Суй ответил: «Как может ханьский правитель не слушаться вас? Пошлите войска и нападите на Инъян, тогда пути в Гун и Чэнгао будут прерваны[816]. На севере будет перерезана дорога через горы Тайхан, и расположенные в области Шандан[817] войска противника не смогут спуститься [на помощь]. Ваше наступление на Инъян рассечет ханьские земли на три части, и Хань окажется перед лицом несомненной гибели. Как же [ханьский ван] может ослушаться? Если Хань будет вам послушно, то и ваше стремление к гегемонии может осуществиться». Циньский ван заметил: «Это превосходно!» — и решил отправить посланца в Хань[818].

Фань Суй с каждым днем становился все ближе к циньскому вану и на протяжении нескольких лет неоднократно выступал с увещеваниями. Однажды, воспользовавшись свободной минутой вана, он сказал: «[Еще] проживая к востоку от гор, я слышал, что в Ци есть Тянь Вэнь [Мэнчан-цзюнь], но не слышал, чтобы там был ван; [я] слышал, что в Цинь есть тайхоу, Жан-хоу, Хуаян[-цзюнь], Гаолин[-цзюнь], Цзинъян[-цзюнь], но не слышал, что там есть ван. Ведь ваном называется человек, который держит власть в государстве в своих руках, то есть человек, который может приносить пользу или вред, человек, который распоряжается жизнью и смертью людей. Ныне тайхоу захватила в Цинь все управление в свои руки, не обращая на вас внимания; Жан-хоу рассылает повсюду своих послов, даже не докладывая вам; Хуаян[-цзюнь] и Цзинъян[-цзюнь] наказывают людей, даже не скрывая своих действий; Гаолин-цзюнь принимает людей [на службу] или прогоняет их, не спрашивая вашего согласия. Когда четверо знатных занимают в государстве такое положение, это всегда грозит опасностью. Раз мы находимся под управлением этой знатной четверки, можно сказать, что в царстве нет вана. А раз так, то власть в государстве не может не поколебаться, разве она не должна находиться в ваших руках? Я слышал, что тот, кто успешно управляет своим государством, внутри него непременно усиливает свое влияние, а вне его укрепляет свое могущество. Посланцы Жан-хоу узурпировали вашу силу, ван, они проводят ваши решения среди чжухоу, предъявляют [свои] верительные бирки во всей Поднебесной. Они ведут военные действия, и никто не осмеливается их [225] ослушаться. Если наступление ваших войск завершается победой и захватом каких-то земель, то польза от этого идет владельцу Тао[819], а все потери государства переваливаются на плечи чжухоу. Но в случае поражения все негодование и боль байсинов обращается против ваших алтарей духов Земли и злаков. В стихах говорится: "Когда плодов на дереве слишком много, то ломаются его ветви, а если порушены ветви, то может пострадать и ствол. Когда слишком разрастаются удельные владения, то это угрожает государству, когда чиновники чрезмерно возвышаются, это унижает правителя"[820]. Так было с Цуй Чжу и Нао Чи, которые служили в Ци и обладали большой властью. Первый из них выстрелил вану в бедро; второй выдрал у вана сухожилия, развесив их на угловом столбе у родового храма, и так умертвил[821]. Ли Дуй, заправляя всеми делами Чжао, заточил Чжуфу в Шацю, и через сто дней тот умер от голода[822]. Ныне я, ваш слуга, вижу, что в Цинь всеми делами управляют тайхоу и Жан-хоу, им помогают в этом Гаолин[-цзюнь], Хуаян[-цзюнь] и Цзинъян[-цзюнь], но ничего не слышно о циньском ване. Это подобно тому, как было с Нао Чи и Ли Дуем. Так и правители трех древних династий потеряли свои государства из-за того, что передали свою единоличную власть другим, вели разгульный образ жизни, пристрастились к поездкам, хождению в гости, охоте, не интересовались делами управления. Те же, кому они передали эту власть, завидовали мудрым, испытывали зависть к способным. Добиваясь своих личных целей, они давили на нижестоящих и обманывали вышестоящих, они совсем не думали о делах своего господина, а правители не осознавали всего этого и потому теряли свои государства. Сейчас в нашем царстве от крупных чиновников и до вашего ближайшего окружения все вроде бы являются людьми, помогающими вам в управлении государством. Но я вижу, что вы, ван, одиноки в своем дворце, и я, ваш слуга, опасаюсь, что через тысячи поколений среди правителей царства Цинь не окажется потомков вана».

Чжао-ван, выслушав все это, сильно обеспокоился и сказал: «Все это верно». После этого ван отстранил от дел тайхоу, выслал за пределы застав Жан-хоу, Гаолин-цзюня, Хуаян-цзюня, Цзинъян-цзюня. Затем циньский ван предложил Фань Сую пост сяна, передав ему печать, принадлежавшую Жан-хоу, и владения в Тао; ван поручил уездным чиновникам снабдить Фань Суя повозками и скотом для переезда. Набралось более тысячи подвод. [Когда Фань Суй] прибыл к заставам, то стражники проверили его богатства, и оказалось, что у Фань Суя драгоценностей и дорогих вещей больше, чем в ванском дворце[823]. Циньский ван пожаловал [226] Фань Сую владение в Ин[824], и он стал титуловаться Ин-хоу. Это был 41-й год правления циньского Чжао-вана (266 г.).

Фань Суй служил сяном в Цинь, где его звали Чжан Лу[825], но в Вэй [об этом] не знали, считая, что Фань Суй уже давно умер. Вэйский правитель, узнав, что циньцы намереваются пойти на восток и напасть на Хань и Вэй, послал Сюй Цзя в Цинь. Узнав об этом, Фань Суй, одевшись похуже, скрытно отправился в резиденцию посла, чтобы встретиться с Сюй Цзя. Тот, увидев Фань Суя, удивленно спросил: «С вами, дядюшка Фань, наверное, не все благополучно?» Фань Суй ответил: «Это верно». Сюй Цзя, улыбаясь, спросил: «Вы, дядюшка Фань, имеете влияние на циньского вана?» Тот ответил: «Нет, ведь в прошлом я, Суй, провинился перед вэйским сяном и поэтому бежал сюда — как могу осмелиться поучать вана». Сюй Цзя спросил: «А чем же вы, дядюшка, занимаетесь?» Фань Суй ответил: «Я прислуживаю людям». Сюй Цзя отнесся к Фань Сую с сочувствием, посадил рядом с собой откушать и выпить вина, спросил: «Как же ты, дядюшка Фань, дошел до такого бедственного положения?» И взяв атласный халат, он преподнес его Фань Сую, а затем вновь спросил: «Циньским сяном является господин Чжан, знаешь ли ты его? Я слышал, что ван ему очень доверяет и что все дела в Поднебесной решаются сяном. Решение моего дела [и, следовательно], уезжать мне или задержаться, зависит от Чжана. Нет ли у тебя друга, который вхож к господину сяну?» Фань Суй ответил: «Мой хозяин хорошо знает его, и я попробую ему доложить и попросить, чтобы он представил вас господину Чжану». Сюй Цзя продолжал: «[Но] у меня заболел конь, и [к тому же] сломалась ось у повозки. А без большого экипажа и четверки лошадей мне нельзя выезжать». Фань Суй сказал: «Я постараюсь попросить у своего хозяина для вас большой экипаж и четверку лошадей».

Вернувшись к себе, Фань Суй взял большой экипаж с четверкой лошадей и [сам] повел его к Сюй Цзя. Когда они въехали в подворье сяна, находившиеся там люди, издали узнавшие советника, поспешили скрыться[826]. Сюй Цзя этому удивился. Когда они подъехали ко входу во дворец сяна, тот сказал Сюй Цзя: «Обождите меня, я прежде войду, чтобы доложить господину сяну». Сюй Цзя стал ожидать его у ворот, прождал в экипаже очень долго и потом спросил у привратника: «Дядюшка Фань все не выходит, в чем дело?» Привратник ответил: «Здесь нет никакого дядюшки Фаня». Сюй Цзя сказал: «Это же мой земляк, который привез меня и вошел [в дом]». Привратник ответил: «Это же и есть наш первый советник господин Чжан». Сюй Цзя был [227] ошеломлен и испуган, он понял, что был разыгран Фань Суем. Тогда, обнажив [в знак покорности] плечо, он вслед за привратником вполз на коленях в зал, чтобы повиниться. В это время Фань Суй сидел за занавесями, вокруг него суетилось множество людей, [но он] принял Сюй Цзя. Сюй Цзя склонил голову и повинился в своей грубой оплошности, сказав: «Я, Цзя, не мог и предполагать, что вы, господин, можете занять столь высокий пост[827]. Я не посмею больше читать каноны Поднебесной, мне явно не под силу заниматься далее делами Поднебесной. Я совершил преступление, за которое бросают в котел с кипящей водой. Я прошу сослать меня туда, где живут северные варварские племена ху и мо, моя жизнь и смерть в ваших руках». Тогда Фань Суй спросил: «А сколько у вас провинностей и преступлений?» Цзя ответил: «Если даже вы выдернете все волосы на моей голове, их будет меньше, чем моих преступлений перед вами». Фань Суй сказал: «Ваших прегрешений три. В прошлом, во времена чуского Чжао-вана, Шэнь Бао-сюй[828], сражаясь за царство Чу отбросил уские войска. Чуский ван пожаловал ему 5 тысяч семей в цзинских землях, [но] Бао-сюй отказался от пожалования, так как в Цзин располагались[829] могилы его предков. Могилы моих предков находятся в Вэй, вы же сочли, что мое, Суя, сердце принадлежит княжеству Ци, и опозорили меня перед Вэй Ци. Это ваше первое прегрешение. Когда Вэй Ци, опозорив меня, бросил в отхожее место, то вы не остановили его. Это ваше второе прегрешение. И наконец, как могли вы допустить, чтобы пьяные оправлялись на меня? Это ваше третье прегрешение. Но вы останетесь в живых, потому что поднесли мне халат из атласа и тем выразили свою симпатию ко мне. Поэтому отпускаю вас». Он простил Цзя и на этом кончил дело. Войдя к Чжао-вану, он [все] доложил ему, и тот разрешил Сюй Цзя вернуться.

[Когда] Сюй Цзя пришел прощаться с Фань Суем, у того шло большое пиршество, на которое были приглашены все послы от чжухоу. Хозяин и гости сидели в верхнем зале, ели и пили на славу. Однако Сюй Цзя он посадил в нижнем зале, велел поставить перед ним грубые овощи, приказал двум стражникам сесть по бокам [и следить], чтобы он поедал эту траву, как лошадь. При этом ему не раз было сказано: «Ступай и доложи вэйскому вану, чтобы срочно прислали голову Вэй Ци, а иначе будет вырезан весь Далян». Вернувшись, Сюй Цзя сказал об этом Вэй Ци, который испугался и бежал в Чжао, где укрылся на подворье Пинъюань-цзюня.

Однажды, когда Фань Суй уже стал сяном в Цинь, Ван Цзи ему сказал: «Есть три события, которые невозможно предвидеть, и при этом ничего нельзя исправить. Когда скончается государь — [228] это первый непредвиденный случай; когда вы, цзюнь, сами неожиданно скончаетесь[830] — это второй непредвиденный случай; и наконец, если я неосмотрительно свалюсь в ров и погибну — это будет третий непредвиденный случай. Когда во дворце объявлен траур по государю, то вам остается лишь выразить свою скорбь; если вы, цзюнь, сами неожиданно скончаетесь, то хотя это будет и прискорбно, но уже ничего не изменишь; если же я свалюсь и погибну, то хотя вам и будет жаль меня, но и в этом случае ничего не поделаешь». Фань Суй от этих рассуждений опечалился, после чего вошел к вану и сказал: «Без преданности Ван Цзи я бы не смог пройти через заставу Ханьгу; без вашей, Великий ван, мудрости и великодушия я бы не смог стать сановником. Сейчас я достиг поста сяна, по титулу вошел в число лехоу. Ван Цзи остался лишь ечжэ, неужели ради этого он ввел меня в царский двор?» Чжао-ван тут же призвал Ван Цзи и назначил его управителем земель Хэдун, а Чжэн Ань-пина поставил военачальником. Однако Ван Цзи в течение трех лет не представлял двору докладов о своих делах. Вскоре Фань Суй стал раздавать принадлежавшие ему богатства. Он отблагодарил всех, кто помог ему в трудную пору, благодарил за любую доброту, проявленную по отношению к нему, но в то же время готов был мстить за каждый недобрый взгляд в его сторону.

На 42-м году правления циньского Чжао-вана (265 г.), когда Фань Суй был сяном в Цинь второй год, [циньцы] двинулись на восток, напали на ханьские Шаоцюй и Гаопин[831] и заняли их.

Циньский Чжао-ван, узнав о том, что Вэй Ци находится в доме Пинъюань-цзюня, вознамерился отомстить за обиды Фань Суя и решил написать дружеское письмо Пинъюань-цзюню, в котором говорилось: «Я наслышан о вашей, почтенный, высокой справедливости и хотел бы установить с вами дружеские отношения, а не такие, как между правителем и подданным; если бы вы удостоили меня своим присутствием, то мы могли бы с десяток дней вместе попировать». Пинъюань-цзюнь опасался циньского правителя и счел, что его предложение следует принять. [Он] поехал в Цинь и встретился с Чжао-ваном. Чжао-ван пировал с Пинъюань-цзюнем несколько дней и сказал ему: «В прошлом чжоуский Вэнь-ван, заполучив Люй Шана, дал ему титул Тай-гун; циский Хуань-гун, заполучив Гуань И-у, присвоил ему звание чжунфу[832], а господин Фань для меня как родственник. Ненавистный враг господина Фаня находится в вашем доме, и я хотел бы послать своих людей, чтобы они вернулись назад с его головой. Если вы не согласитесь, то я не выпущу вас, княжич, за пределы застав». Пинъюань-цзюнь ответил: «Друзья [229] знатного проверяются, когда знатный теряет свое положение; друзья богатого — когда тот обеднеет. Вэй Ци — мой друг, [и если бы] он и находился [в моем доме], то я бы его не выдал. Но сейчас его у меня нет». Тогда Чжао-ван отправил чжаоскому вану послание, где говорилось: «Ваш младший брат[833] находится в Цинь, а Вэй Ци — личный враг господина Фаня — расположился в доме Пинъюань-цзюня. Пошлите людей, ван, чтобы они срочно доставили его голову. Если вы так не поступите, я подниму войска и нападу на Чжао и, кроме того, не выпущу вашего младшего брата за пределы застав». Чжаоский Сяо Чэн-ван послал солдат окружить дом Пинъюань-цзюня. Оказавшись в опасности, Вэй Ци ночью бежал и отправился к чжаоскому сяну Юй Цину. Юй Цин решил, что уговорить чжаоского вана не удастся, и он расстался с печатью сяна и бежал вместе с Вэй Ци.

Когда они тайно отправились в путь, они понимали, что никто из чжухоу не сможет дать им приют, и они отправились в Далян, намереваясь связаться с Синьлин-цзюнем, чтобы уехать в Чу. Синьлин-цзюнь узнал об этом и, опасаясь правителя Цинь, сделал так, чтобы не встретиться с беглецами. Он спросил: «А что за человек этот Юй Цин?» В тот момент рядом с ним был Хоу Ин, который сказал: «Несомненно, знания человеку даются нелегко, но познать человека — еще труднее. В свое время Юй Цин отправился в дальний путь в соломенных туфлях и с зонтом на плече. После первой встречи с чжаоским ваном он был одарен парой белых яшм и сотней кусков золота. После второй встречи ему было пожаловано звание шанцина. В результате же третьей встречи он получил печать сяна и был пожалован 10 тысячами дворов. К тому времени все в Поднебесной наперебой стремились познакомиться с ним. Когда Вэй Ци очутился в бедственном положении, он побежал к Юй Цину, а последний не посмотрел на свой чин, звание и доходы — тут же отказался от печати сяна, бросил свои 10 тысяч дворов и скрытно бежал. Так во имя попавшего в беду мужа он бежал и прибыл к вам, княжич, а вы спрашиваете, что это за человек. Знания, несомненно, даются человеку нелегко, но познать человека — еще труднее!» Тогда Синьлин-цзюнь устыдился и поехал в экипаже встретить их (беглецов) в поле. Вэй Ци, узнав о том, что Синьлин-цзюнь вначале счел для себя обременительной встречу с ним, вознегодовал и покончил с собой. Узнав об этом, чжаоский ван поднес голову [Вэй Ци] правителю Цинь. Циньский Чжао-ван разрешил тогда Пинъюань-цзюню вернуться в Чжао.

На 43-м году правления циньского Чжао-вана (264 г.) циньцы напали на ханьский Фэньцзин и захватили его. Затем они [230] воздвигли крепостные стены в Хэшане и Гуанъу[834].

Через пять лет (259 г.) циньский Чжао-ван, использовав замысел Ин-хоу, с помощью подосланных им людей перехитрил чжаоского вана. В результате чжаосцы заменили командующего и вместо Лянь По поставили Мафу-цзы. [Благодаря этому] циньцы нанесли тяжелое поражение чжаосцам под Чанпином, а затем окружили Ханьдань. Поскольку между Уань-цзюнем по имени Бай Ци и ваном давно существовала неприязнь, Бай Ци оговорили [перед ваном] и погубили[835], а на его место был назначен Чжэн Ань-пин, которого послали ударить по армии Чжао. [Армия] Чжэн Ань-пина была окружена чжаосцами, попала в опасное положение, и 20 тысяч ее воинов сдались чжаосцам. Тогда Ин-хоу, [скромно] сев на простую циновку, попросил вана о наказании за эту вину. Ведь согласно циньским законам, если при назначении на должность назначенный делал свое дело плохо, то наказывался и он, и тот, кто его рекомендовал. Из-за виновности Ин-хоу должны были быть наказаны [и] три поколения его родичей. Однако циньский Чжао-ван не хотел причинять вред Ин-хоу и потому издал следующий указ: «Всякий, кто осмелится заявить что-либо по делу Чжэн Ань-пина, будет наказан на уровне его проступка». С каждым днем ван стал все больше одаривать своего сянго Ин-хоу, выказывая этим свое благоволение.

Через два года после того, как Ван Цзи стал начальником области Хэдун, он вступил в сговор с чжухоу, но был судим и казнен (255 г.). Ин-хоу с этого времени все больше грустнел. Чжао-ван, приходя на царские приемы, [тоже] тяжело вздыхал. Как-то, войдя [в зал], Ин-хоу сказал: «Я слышал поговорку: "Печаль правителя — это позор для подданного, а позор правителя — это смерть для подданного". Ныне вы, Великий ван, проводите прием в печали, поэтому я осмеливаюсь просить [вас] покарать меня за мои проступки». Чжао-ван ответил: «Я слышал, что певцы и актеры в Чу грубоваты, зато там остры железные мечи. Если железные мечи остры, то воины храбры; если певцы и актеры грубоваты, то замыслы идут далеко. [Поскольку у чусцев] далеки планы и храбры воины, я боюсь, что Чу что-то замышляет против Цинь. Если не быть должным образом готовым, нельзя противостоять превратностям войны. В настоящее время Уань-цзюнь уже умер, а Чжэн Ань-пин и другие бунтуют; у нас нет хороших полководцев, вокруг нас множество враждебных княжеств, вот почему я печален». [Чжао-ван] намеревался такими рассуждениями побудить Ин-хоу к действиям. Но Ин-хоу был в сомнениях, не знал, как действовать.

Когда Цай Цзэ узнал про это, он тут же прибыл в Цинь. [231]

Цай Цзэ был уроженцем княжества Янь, он путешествовал, предлагая свои советы чжухоу. Посетил много больших и малых владений, но никем не был принят на службу. И вот он обратился к гадателю — физиогномисту Тан Цзюю[836] и спросил его: «Учитель! Я слышал, что вы, гадая Ли Дую[837], сказали, что он в течение ста дней будет держать бразды правления в своих руках. Было ли это?» Тан ответил: «Было». «А какой будет моя судьба?» — спросил Цай Цзэ. Тан Цзюй внимательно посмотрел на него и с усмешкой сказал: «У вас, учитель, нос крючком, как жало скорпиона, зато плечи очень широки; у вас высокий лоб с залысинами, сморщенное лицо и искривленные колени. Но ведь недаром говорят, что для мудреца внешний вид не важен. Пожалуй, это касается и вас, учитель». Цай Цзэ, понимая, что Тан Цзюй просто смеется над ним, сказал: «Богатство и знатность зависят от меня, но чего я не знаю, так это сколько я проживу. Осмелюсь спросить об этом». Тан Цзюй ответил: «Что касается продолжительности вашей жизни, учитель, то начиная с нынешнего дня вам жить еще 43 года». Цай Цзэ усмехнулся, поблагодарил Тана и вышел. Своему возничему [он] сказал: «Ну что же, буду есть лучший рис и жирное мясо, а после трапезы ковырять в зубах; буду галопом мчаться на лошадях при пурпурном поясе с золотой печатью сановника; буду постоянно принят у правителя; надеюсь прожить богатым и знатным, вкушая добрую пищу, и отведенных мне 43 лет вполне достаточно». После этого Цай Цзэ отправился в Чжао, но был оттуда изгнан. Тогда он отправился в Хань и Вэй, но по дороге лишился своего котла для варки пищи. Узнав, что Ин-хоу пребывает в растерянности из-за того, что рекомендованные им на должности Чжэн Ань-пин и Ван Цзи обвинены в тяжких преступлениях перед Цинь, Цай Цзэ решил отправиться на запад в Цинь.

Перед тем как повидать Чжао-вана, он послал своего человека, чтобы тот распустил слухи и вызвал гнев у Ин-хоу, говоря: «Яньский [бинь]кэ Цай Цзэ — муж выдающийся, искушенный в знаниях и хорошо известный в Поднебесной полемист. Как только он увидится с циньским ваном, это непременно поставит вас в трудное положение и лишит вас [вашего] места». Когда Ин-хоу услышал [об этом, он] сказал: «Мне хорошо известны деяния пяти императоров древности, дела трех династий и учения байцзя[838], не составляют для меня труда и многочисленные суждения софистов. Разве может этот человек создать для меня трудности и занять мое место?» И он послал своего слугу за Цай Цзэ. Тот вошел и, сложив руки, поклонился Ин-хоу. Ин-хоу, разумеется, был недоволен, держался высокомерно и сказал снисходительно: [232] «Действительно ли вы заявляли, что хотите заменить меня в качестве циньского сяна?» Дай Цзэ ответил: «Да, говорил». Ин-хоу продолжал: «Прошу объясниться». Дай Цзэ ответил: «О! Как же вы, господин, до сих пор не поняли этого! Ведь четыре времени года следуют друг за другом, и каждое из них, достигнув расцвета, уходит. Так и в человеческой жизни: сначала тело сильно и крепко, руки и ноги подвижны, уши и глаза слышат и видят ясно, а сердце мудрое и понимающее. Разве не об этом мечтает каждый муж?» Ин-хоу ответил: «Да, это так». Цай Цзэ продолжал: «Воплощать человеколюбие и придерживаться справедливости, следовать Дао и осуществлять добродетель, стремиться проявить свои устремления перед всей Поднебесной, — и тогда Поднебесная будет по отношению к вам преисполнена радости и уважения, почтительно восславит вас, а все люди будут желать вам стать ваном. Разве не этого желают искусные в спорах и умудренные в знаниях люди?» Ин-хоу ответил: «Правильно». Цай Цзэ далее сказал: «Когда вы знатны и богаты, вы в состоянии привести в порядок все сущее, так что каждый предмет найдет место; тогда все живое долговечно и свой земной путь заканчивает спокойно, не умирая преждевременно, а в Поднебесной продолжается установленный порядок, поддерживается начатое вами дало. Все это продолжается бесконечно, не истощаясь, и суть явлений и их названия остаются чистыми, без искажения. Благо растекается на тысячи ли, из поколения в поколение, и беспрерывно прославляются эти дела, они существуют вечно, как небо и земля. Разве не это — символ истинного Дао и добродетели, того, что мудрец называет добрым знамением и прекрасным свершением?» Ин-хоу ответил: «Да, это так».

Цай Цзэ продолжал: «Разве вы пожелали бы себе неожиданной смерти, [подобной той, которая постигла] циньского Шан-цзюня, чуского У Ци, юэского дафу Чжуна[839]?» Ин-хоу понимал, что Цай Цзэ хочет поставить его в затруднительное положение, нарочито искажая события, и не без умысла сказал: «Почему бы и нет? Гунсунь Ян служил Сяо-гуну, целиком отдавая себя делу, не думая ни о чем другом; он был занят общим [делом], не заботясь о себе; он разработал и установил строгие законы: имевшие заслуги награждались, преступившие закон наказывались, чтобы царил порядок; он действовал с открытой душой, проявляя самые искренние чувства, хотя и испытал немало недоброжелательства. Он обманул своего старого друга вэйского княжича Ана, захватив его в плен, чтобы укрепить алтари Земли и злаков дома Цинь; действовал на благо байсинам и во имя царства Цинь сумел пленить вражеского военачальника и разбить неприятельские армии. [233] Он захватил земли на тысячи ли. У Ци служил Дао-вану, не позволяя поступать так, чтобы личные дела вредили общим, чтобы клеветники порочили преданных людей; в речах он ни к кому не подлаживался, а действиями не стремился никому угождать; перед лицом опасности он не менял своих намерений, выполнял свой долг, не избегая трудностей. Во имя того, чтобы сделать своего правителя ба-ваном и укрепить княжество, он готов был перенести любые беды и несчастья. Сановник Чжун служил юэскому вану, и хотя тот попал в трудное положение и был опозорен, он оставался неизменно верен ему и не покинул его. Хотя его правитель стоял перед гибелью, он отдал ему все свои силы и способности и не оставил его. Когда же все завершилось успехом [Гоу Цзяня], то [Чжун] не кичился совершенным; став знатным и богатым, не зазнался и не погряз в праздности. Эти три мужа несомненно являются примером выполнения своего долга, идеалом преданности правителю. Вот почему совершенный муж во имя долга преодолевает смертельные трудности и рассматривает свою гибель как возвращение к истокам[840]. Ведь чем жить в бесчестьи, лучше умереть в почете. Настоящий муж, несомненно, готов погибнуть, чтобы составить себе имя, и живет только ради исполнения своего долга. Даже смерть не вызывает у него недовольства, почему бы ему и не умереть?»

[Тогда] продолжил Цай Цзэ: «Когда и правитель мудр, и сановники разумны, то и Поднебесная процветает; когда у правителя ясный ум, а сановники прямодушны, княжество богатеет; когда отец человеколюбив, дети почитают своих родителей, [когда] мужья искренни, а жены добродетельны, то в семьях царит благополучие. Поэтому, хотя Би-гань и был преданным слугой, [он] не смог спасти дом Инь; хотя У Цзы-сюй был мудр, [он] не смог сохранить в целости княжество У; хотя Шэнь-шэн и был почтительным сыном, [но] в Цзинь возникла смута[841]. Все они были преданными чиновниками и верными сыновьями, но государства погибали [или] ввергались в смуту. Почему? [Потому что] не было умных правителей и достойных отцов, чтобы прислушаться к ним. Потому-то в Поднебесной деяния таких правителей и отцов рассматривают как позорные, а их подданным и сыновьям выражают сочувствие. Что же касается Шан-цзюня, У Ци и дафу Чжуна, то все они действовали правильно, а их правители ошибались. Эти три мужа, имея неизмеримые заслуги, не получили того, чего заслуживали, но общество так считает не из сочувствия к их безвременной гибели из-за непонимания правителем. Если верность и репутацию можно заслужить только смертью, то у [иньского] Вэй-цзы[842] [234] окажется недостаточно человеколюбия, у Конфуция — недостаточно мудрости, а у Гуань Чжуна — величия. Разве человек, совершая подвиг, не рассчитывает прожить свою жизнь до конца? Самое лучшее — это сохранить и жизнь и имя; этому уступает [та ситуация, когда] лишь имя твое служит примером, а сам ты погибаешь; самое же худое — это когда имя опозорено, а ты цепляешься за жизнь». Ин-хоу одобрил такие суждения.

Помолчав какое-то время, Цай Цзэ продолжал: «Можно стремиться быть таким, как Шан-цзюнь, У Ци и дафу Чжун, которые преданно служили своим правителям и добились величайших заслуг. Хун Яо служил Вэнь-вану, Чжоу-гун[843] помогал Чэн-вану — разве они тоже не были преданны своим ванам и не были мудры? Если говорить об отношениях господина и слуги, то хотите ли вы брать пример с Шан-цзюня, У Ци и дафу Чжуна или же с Хун Яо и Чжоу-гуна?» Ин-хоу отвечал: «Конечно, Шан-цзюня, У Ци и дафу Чжуна нельзя сопоставлять [с Хун Яо и Чжоу-гуном]». Цай Цзэ заметил: «Ваш нынешний правитель проявляет свою глубокую любовь к людям и милосердие, он использует преданных ему чиновников, весьма щедр к заслуженным людям, он неразрывно связан с теми мужами, которые являются знающими, мудрыми и следуют истинным Дао; он все решает по справедливости, не обижает заслуженных чиновников. Можно ли его сравнить с циньским Сяо-гуном, чуским Дао-ваном или юэским ваном [Гоу Цзянем]?» Ин-хоу ответил: «Я не знаю, насколько это возможно».

Тогда Цай Цзэ продолжал: «Сейчас ваш правитель приблизил к себе преданных чиновников, но в этом не превзошел еще циньского Сяо-гуна, чуского Дао-вана и юэского вана. Вы, почтенный, используете в управлении людей знающих и ради своего повелителя в состоянии устранять опасности и улучшать правление, справляться с мятежами и укреплять войска. Вы преодолеваете все беды и трудности, расширяете свои территории, засеваете земли злаками, обогащаете государство и несете благо семьям, усиливаете власть правителя, утверждаете престиж алтарей духов Земли и злаков, способствуете храмам предков, так что в Поднебесной никто не осмеливается обманывать вашего правителя и вредить ему. В результате могущество вашего повелителя потрясает все земли в пределах морей, его заслуги сверкают за пределами 10 тысяч ли, его слава будет передаваться тысячам поколений. Можно ли ваши дела, почтенный, сопоставить с деяниями Шан-цзюня, У Ци и дафу Чжуна?» Ин-хоу ответил: «Нет, [с ними мне] не сравниться».

Цай Цзэ продолжал: «Ныне ваш правитель близок с преданными ему чиновниками и не забывает прежние заслуги этих [235] людей и все же уступает в этом отношении Сяо-гуну, Дао-вану и Гоу Цзяню. А ваши, почтенный, заслуги и свершения, доверие к вам и ваша близость к вану не сравнимы с тем, что имели Шан-цзюнь, У Ци и дафу Чжун. Однако ваше служебное положение и знатность высоки, богатства вашей семьи превосходят богатства этих трех человек, но раз вы не отходите еще от дел, то опасаюсь, что ожидающие вас неприятности превзойдут несчастия этих трех мужей. Я за вас очень тревожусь. Ведь говорят: "Побывав в зените, солнце клонится к горизонту; после полнолуния луна становится ущербной". После того как все сущее расцветает, неизбежно наступает упадок — таков общий порядок на небе и на земле. Продвижение по службе и уход с нее, подъем и спад в этой деятельности, изменения, наступающие с меняющимся временем, — это постоянный путь мудреца. Поэтому [и говорили]: "Если государство следует истинным Дао — служи, если же его лишено — укрывайся в глуши." Совершенномудрые говорили: "Летящий дракон находится в небе; благоприятно свидание с великим человеком". "Неправедно нажитые богатства и знатность для меня, что плывущие по небу облака"[844]. Ныне своим врагам вы уже отомстили, ваши добродетели уже вознаграждены, ваши намерения и желания целиком исполнились. [В этих условиях] на вашем месте я бы изменил свои планы. Вот возьмем для примера зимородка, малого лебедя, носорога или слона: они живут в одном шаге от смерти и гибнут, попадаясь на приманку. Су Цинь и Чжи-бо[845] были достаточно умны, чтобы избежать позора и отдалить свою гибель, но они погибли, потому что поддались своей безмерной жадности. Потому-то мудрецы контролируют свое поведение и ограничивают свои желания, а [правитель] соизмеряет свои требования к народу, использует его силы в разумных пределах, в соответствии с временем года. Намерения правителя не должны быть чрезмерными, а действия — своевольными. Если все идет в соответствии с Великим Дао, без упущений, то порядок в Поднебесной может продолжаться и не прерываться. Так, в прошлом циский Хуань-гун девять раз собирал чжухоу, объединив воедино и приведя в порядок всю Поднебесную, но стоило гуну на съезде князей в Куйцю[846] проявить высокомерие, как против него взбунтовались девять княжеств. У уского вана Фу Ча военные силы не имели [достойных] противников во всей Поднебесной. Будучи храбрым, он недооценил [возможности] чжухоу. По этой причине после вторжения в Ци и Цзинь он погиб сам и сгубил свое княжество. Ся Юй и тайши Цзяо[847] одним криком наводили страх на три армии и все же погибли от рук простолюдинов. Все несчастья [236] проистекают от того, что [люди] используют все до предела, не думая о разумных границах, не идут ни на какие отступления от задуманного, не умеют ограничивать себя ни в чем.

Шан-цзюнь в интересах циньского Сяо-гуна сделал ясными законы и установления; вырвал корни злоупотреблений; заслуженные чиновники награждались, те, кто имел проступки, неотвратимо наказывались; он ввел эталоны мер, приведя в порядок меры веса, утвердил цинчжун, проложил продольные и поперечные межи на полях, чтобы таким путем внести покой в жизнь народа и закрепить единые обычаи. Он поощрял народ заниматься сельским хозяйством и улучшать земли; [делал так, чтобы] крестьяне не совмещали земледелие с другими занятиями, чтобы на полях трудились с полной отдачей и накапливали запасы зерна, чтобы люди занимались постоянно военной подготовкой. В результате стоило лишь двинуть войска, как [циньские] земли расширялись, а когда не было боевых действий, то государство множило свои богатства. Вот почему Цинь не имело соперников во всей Поднебесной и добилось своей цели — установления главенства среди чжухоу. И вот, когда планы Цинь и усилия Шан-цзюня завершились успехом, его разорвали колесницами.

Когда царство Чу простиралось на тысячи ли, а воинов с копьями у него было 100 раз по 100 тысяч, циньский военачальник Бай Ци, командуя всего несколькими десятками тысяч солдат, повел их на битву с чуской армией. Уже после первого боя он захватил чуские Янь и Ин, сжег Илин; после второго боя он занял на юге царство Шу и Хань[чжун]. Он также вторгся в земли Хань и Вэй и напал на сильное княжество Чжао. На севере он казнил Мафу (Чжао Ко), умертвив более 400 тысяч солдат противника в боях под Чанпином. Потоки крови образовали реки, рыдания и стоны были подобны грому. После этого [Бай Ци] окружил Ханьдань, выполнив тем самым задачу установления главенства Цинь. До этого Чу и Чжао были сильнейшими противниками Цинь во всей Поднебесной, однако после этих сражений и Чу, и Чжао смирились и уже не смели выступать против Цинь, такова была великая заслуга Бай Ци. [И вот он], лично покоривший более 70 городов, после таких больших свершений был пожалован мечом, чтобы покончить с собой в Дую.

У Ци установил законы для чуского Дао-вана, ослабил влияние и мощь крупных сановников, выгнал тех, кто был не способен работать, отправил в отставку бесполезных чиновников, уменьшил при дворе число надменных вельмож, покончил со злоупотреблениями отдельных лиц, унифицировал чуские нормы [237] поведения, препятствовал деятельности бинькэ, провел обучение и подготовку отважных воинов, на юге подчинил Ян[848] и Юэ, на севере поглотил княжества Чэнь и Цай, разрушил союз княжеств [лянь]хэн, расстроил союз княжеств [хэ]цзун, поставил дело так, что риторы и краснобаи не смели рта раскрыть, он запретил любые содружества и сообщества, [но] всячески помогал байсинам. Он придал устойчивость управлению чуским государством, военная мощь которого потрясала Поднебесную; он сумел подчинить чжухоу. И вот, когда его слава была столь велика, а деяния успешны, его четвертовали.

Дафу Чжун, составляя для юэского вана глубокие и далеко идущие планы, помог ему избежать опасности под [горой] Гуйцзи, повернул судьбу княжества от гибели к жизни, от позора к славе, он помог расчистить заросли, основать новые селения, распахать нетронутые земли и засеять их зерновыми, он помог вану управлять землями всех четырех сторон, объединить усилия верхов и низов, он помог Гоу Цзяню в его мудрых начинаниях, дабы отомстить враждебному ускому вану Фу Ча. В конце концов Гоу Цзянь взял верх над У и сломил его, сделав царство Юэ гегемоном. И вот после таких великих успехов и такой добросовестной службы Гоу Цзянь, забыв про все, в конце концов отвернулся от [Чжуна] и убил его. Заслуги этих четырех мужей были очевидны, но их настигла беда. Они умели быть твердыми, но оказались не способны склоняться; умели продвигаться вперед, не обладая способностями отступать. [А вот юэский] Фань Ли все это понимал и в зените славы ушел со своего поста и стал именоваться Тао Чжу-гуном[849]. Вы, господин, разве не смотрели, как играют в азартные игры? Вы прекрасно знаете, что есть такие, кто стремится отхватить большой куш сразу, а есть играющие по маленькой. Ныне вы, цзюнь, являетесь циньским сяном и, не сходя с циновки, намечаете планы царства; не выходя из дворца, строите замыслы и, пребывая там, господствуете над чжухоу. Вам удалось захватить Саньчуань и добавить к нему Иян, преодолеть кручи Янчана, преградить пути через [хребет] Тайхан; прервать пути сообщения знатных домов Фань и Чжунхан, из-за чего шесть княжеств не смогли объединиться в союз хэцзун; вы сумели устроить деревянные настилы на труднопроходимых дорогах на протяжении тысячи ли; вы проникли в пределы областей Шу и Хань[чжун], заставив всю Поднебесную трепетать перед Цинь. То, что устремления Цинь осуществились, — ваша, цзюнь, наивысшая заслуга.

Но это также время дележа вознаграждений в Цинь. Если вы теперь не отойдете от дел, вы уподобитесь Шан-цзюню, Бай-гуну [238] (Бай Ци), У Ци и дафу Чжуну. Я слышал о том, что, глядя в воду, можно увидеть свое лицо; когда всматриваются в людей, можно узнать [грядущее] счастье и несчастье[850]. В [старых] текстах сказано: "Добившись успеха, нельзя долго задерживаться на месте". Неужели вы желаете испытать на себе несчастья этих четырех мужей? Почему бы вам, цзюнь, теперь не вернуть печать сяна, уступив ее мудрому человеку и передав ему свой пост, не уйти в отставку и не поселиться среди скал и потоков? Тогда вы непременно обретете славу такого бескорыстного человека, как Бо И, останетесь в памяти людей незабвенным Ин-хоу, в поколениях сохранится слава о вашей исключительности; ваша способность отказаться от [высокого] поста будет подобна великодушию Сюй Ю и яньлинского Цзи-цзы[851], а ваше долголетие будет подобно долголетию Цяо и Суна[852]. Откуда вам тогда будет грозить печальный конец? Разве вы, цзюнь, стремитесь к такой развязке? Если вы не сумеете покинуть свой пост, не решитесь — при всех сомнениях — на этот шаг, вас ждут те же бедствия, что и [упомянутых] четырех мужей.

В Ицзине говорилось: "Возгордившийся дракон. Будет раскаяние"[853]. Это сказано о тех, кто, поднявшись наверх, не в состоянии опуститься; вытянувшись, не могут свернуться, двигаясь вперед, не в состоянии повернуть назад. Хочу, чтобы вы, цзюнь, приняли все это во внимание!» Ин-хоу ответил: «Прекрасно! Я слышал, что если свои желания не контролировать, то утратишь все, чего желал; если что-то имеешь и не умеешь остановиться [на достигнутом], то теряешь все, что имел. К вашим, учитель, предостережениям я прислушаюсь, а поучениям — в точности последую».После этого он привлек Цай Цзэ на службу, поставив его старшим над бинькэ.

Через несколько дней он ввел его в княжеский дворец и сказал циньскому Чжао-вану: «Среди бинькэ есть некий Цай Цзэ, прибывший с востока от гор. Он прекрасный оратор, хорошо знаком с деяниями трех ванов и свершениями пяти гегемонов, а также с изменениями в обычаях народов; он вполне достоин того, чтобы ему доверить политику царства Цинь. Я, ваш подданный, видел множество людей, но такого не встречал, да и сам я не сравнюсь с ним. Я осмеливаюсь представить его вам». Циньский Чжао-ван призвал к себе Цай Цзэ, побеседовал с ним, остался весьма доволен этой встречей и возвел его в ранг кэцина. Затем Ин-хоу, сославшись на болезнь, попросил принять от него печать сяна. Чжао-ван настаивал на выполнении им своих обязанностей, но Ин-хоу заявил, что его болезнь усилилась, и Фань Суй был [239] освобожден от должности сяна. Чжао-ван теперь стал согласовывать с Цай Цзэ свои планы, затем назначил его циньским сяном и вскоре на востоке был завоеван дом Чжоу (255 г.).

Цай Цзэ состоял сяном несколько месяцев, но некоторые невзлюбили его, и тогда он, опасаясь казни, сослался на болезнь и вернул печать сяна, получив титул Ганчэн-цзюня[854]. [Цай Цзэ] прожил в Цинь более 10 лет. Он служил Чжао-вану, Сяо Вэнь-вану, Чжуан Сян-вану[855] и в конце концов — императору Ши-хуану. Из Цинь он был отправлен послом в Янь и после трехлетнего пребывания там организовал приезд яньского наследника княжича Даня заложником в Цинь[856].

Я, тайшигун, скажу так.

Хань Фэй-цзы говорил: «Кто носит одежду с длинными рукавами, тот хорошо танцует; кто имеет много денег, тот хорошо торгует»[857]. Как справедливы эти слова! Фань Суя и Цай Цзэ в обществе называли бяньши, но и [продолжай] они до седых волос ездить и убеждать чжухоу в [правоте] своих взглядов — понимания не встретили бы. Причина не в неправильности их планов и политики, а в том, что сила убеждения была недостаточна. Когда же эти два человека связали свою судьбу с Цинь, [они] постепенно добились постов цина и сяна и своими заслугами прославились на всю Поднебесную. Здесь несомненна зависимость от силы или слабости государства. И другие ученые мужи сталкивались с неблагоприятными обстоятельствами, и немало встречалось людей, равных по способностям двум описанным мужам, но им не удалось до конца претворить свои замыслы в жизнь. Всех их не перечесть. Если бы эти два мужа не прошли через трудности и испытания, разве им удалось бы подняться так высоко?!