Исторические записки. Т. VII. Жизнеописания

ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ Цюй Юань, Цзя-шэн ле чжуань — Жизнеописание Цюй Юаня и Цзя И[992]

Цюй Юань по имени Пин[993] происходил из рода правителей царства Чу и являлся одним из приближенных чуского Хуай-вана[994]. Цюй Юань был весьма начитан, обладал сильной волей, хорошо разбирался в делах управления и в том, что касалось всяческих смут, а также был искусен в составлении различных указов. Во дворце он обсуждал с ваном государственные дела и намечал планы, готовил распоряжения и указы; вне княжеских покоев встречал и принимал гостей и беседовал с чжухоу. Ван очень доверял ему. Он занимал видное место среди высших сановников, которые боролись с ним за доверие вана и завидовали его способностям.

Однажды Хуай-ван поручил Цюй Юаню составить государственный указ. Цюй Пин набросал его вчерне, но еще не закончил, когда один из высших сановников такого же, как и он, ранга увидел эти наброски и вознамерился забрать их. Но Цюй Пин их не отдал. Тогда этот сановник стал клеветать на него правителю: «Всем известно, что вы, ван, поручаете Цюй Пину готовить указы, но всякий раз, как появляется указ, Пин приписывает всю заслугу себе и даже заявляет: "Если бы не я, то ничего бы и не было"». Ван разгневался и удалил от себя Цюй Юаня.

Цюй Пин был глубоко огорчен тем, что ван не смог его правильно оценить, что клевета закрыла ему глаза на все хорошее, [сделанное им], что неправда погубила справедливость и для правителя оказались неприемлемыми прямота и искренность. В глубокой тоске и задумчивости он сочинил поэму Лисао («Скорбь отверженного»). Известно, что Небо — это начало людей, а отец и мать — корни человека. Ведь когда человек доходит до предела, он всегда возвращается к своим корням. Поэтому, когда человек страдает от тяжких трудов и устал до крайности, он не может не взывать к Небу, когда же он болен и страдает, скорбит и тоскует, он обязательно обращается к отцу или матери. Цюй Пин шел путем справедливости, действовал прямодушно и всю свою преданность, все знания отдал на службу своему правителю, но [282] клеветник [сумел] разъединить их, и можно сказать, что он дошел до предела. Быть верным, но попасть под подозрение, быть преданным, но стать жертвой клеветы, — разве этим можно не возмутиться? Тогда Цюй Пин и написал поэму Лисао, которую можно считать плодом его горьких раздумий о своей судьбе[995]. В разделе Шицзина «Нравы царств» есть любовные мотивы, но нет разврата, в «Малых одах» встречаются возмущение и нападки, но нет [призыва] к бунту[996]. Можно сказать, что в Лисао как бы соединились лучшие черты обоих разделов [Шицзина]. Цюй Юань начинает с времен императора Ку, доходя до времен циского Хуань-гуна, а между ними толкует о Чэн Тане и У-ване[997], чтобы обличить дела, свершавшиеся на свете. Он сделал понятными широту и возвышенность Дао и дэ, истинные способы управления страной и недопущения смут и все это изложил до конца и с ясностью. Его стиль лаконичен, слова сдержанны, его чувства чисты, поступки бескорыстны. Его стихи по размеру невелики, но говорят они о великом. Он приводит примеры, [нам] близкие, но их смысл — и далек и глубок. Так как устремления поэта чисты, то и все, о чем он говорит, благоухает. Так как деяния его были бескорыстны, то он предпочитал умереть, но не отходить [от чуских дел]. Когда мирская грязь затапливала его, он, подобно цикаде, вспархивал, освобождаясь от грязи, и уносился прочь от мирской пыли. Ничто низкое не могло пристать к нему. Он был настолько непорочен и светел, что никакая муть не пачкала его. Если понять полностью его думы и устремления, то их блеск можно, пожалуй, сопоставить со светом солнца и луны.

После того как Цюй Пин был снят со своих постов и изгнан, циньский правитель вознамерился напасть на Ци. Ци было связано родственными узами и союзом цзун с царством Чу. Циньского Хуэй-вана это беспокоило, и тогда он повелел Чжан И[998] для вида покинуть Цинь и с помощью богатых даров устроиться на службу к чускому правителю, которому следовало говорить так: «Циньский ван сильно ненавидит Ци, но Ци с Чу связаны родственными узами и союзом цзун. Если Чу действительно в состоянии порвать с Ци, то циньский правитель готов отдать вам земли в Шан и Юй[999] протяженностью в 600 ли». Чуский Хуай-ван был жадным человеком, он поверил в заверения Чжан И и сразу же порвал отношения с Ци, после чего послал своего человека в Цинь принять обещанные земли. Однако Чжан И притворно и лукаво сказал послу: «Я, И, договаривался с вашим ваном о 6 ли земли и не слыхал ни о каких 600 ли». Чуский посол рассердился и уехал. Вернувшись, доложил об этом Хуай-вану. Тот разгневался [283] и, подняв большое войско, напал на Цинь. Циньский ван тоже поднял свои войска и ударил по Чу, нанеся чусцам сильное поражение между реками Дань и Си (312 г.). Было обезглавлено 80 тысяч [чуских воинов] и взят в плен чуский военачальник Цюй Гай, а затем заняты чуские земли Ханьчжуна. Тогда Хуай-ван собрал все оставшиеся у него военные силы и, глубоко вторгшись [в пределы Цинь], ударил по циньцам. Сражение произошло под Ланьтянем. Правитель княжества Вэй, узнав про эти события, неожиданно ударил по чусцам и дошел [со своей армией] до Дэна[1000]. Это нападение так напугало чусцев, что они, покинув Цинь, вернулись обратно. Циский же правитель был в гневе и не пришел на помощь Чу, которое оказалось в тяжелом положении.

На следующий год (311 г.) циньский правитель решил в знак замирения возвратить чусцам земли Ханьчжуна, но чуский ван сказал: «Я не желаю получать земли, выдайте мне Чжан И — и я буду доволен». Чжан И, узнав об этом, сказал: «Если за одного меня нам уступают весь Ханьчжун, то я прошу разрешения отправиться в Чу». И он прибыл в Чу. Там он богатыми подношениями одарил сановника Цзинь Шана, который был придворным вана, и всякими хитростями вошел в доверие к Чжэн Сю — любимой наложнице Хуай-вана. Хуай-ван в конце концов послушался Чжэн Сю и снова отпустил Чжан И.

В то время Цюй Пин был отлучен от дел, лишен своих постов и отправлен в княжество Ци. Вернувшись в Чу, он стал укорять Хуай-вана: «Почему вы не расправились с Чжан И?» Хуан-ван пожалел о содеянном, выслал за Чжан И погоню, но догнать его не удалось[1001].

После этого чжухоу вместе напали на Чу, нанесли ему сильное поражение и убили чуского военачальника Тан Мэя (310 г.).

В то время циньский Чжао-ван породнился браком с чуским правителем и пожелал встретиться с Хуай-ваном. Хуай-ван уже собирался поехать на эту встречу, когда Цюй Пин сказал ему: «Цинь — государство тигров и волков, верить ему нельзя, лучше туда не ездить». Однако младший сын Хуай-вана Цзы Лань посоветовал отцу поехать, сказав: «Как можно отказываться от радушного приглашения правителя Цинь?» И Хуай-ван в конце концов поехал. Но не успел он добраться до заставы Угуань, как устроенная циньскими воинами засада отрезала ему пути для возвращения. Затем [циньский правитель] задержал Хуай-вана и потребовал отдать ему чуские земли. Хуай-ван разгневался и не стал выполнять это требование. [Он] бежал в Чжао, но там его не [284] приняли, и он вынужден был вновь вернуться в Цинь, где и умер. Тело его было возвращено в Чу.

На престол в Чу вступил старший сын [Хуай-вана] Цин Сян-ван[1002]. Его младшего брата Цзы Ланя поставили линъинем. Чусцы не могли простить Цзы Ланю того, что он уговорил Хуай-вана отправиться в Цинь, откуда тот не вернулся.

Цюй Пин терпеть не мог Цзы Ланя. Будучи изгнанным из Чу, [он] тосковал о своей родной земле, да и сердцем был привязан к Хуай-вану. Он все время стремился вернуться домой и все еще надеялся, что, на его счастье, новый правитель прозреет и мнение [двора] о нем изменится. Он думал лишь о том, чтобы чуский владыка правил по-прежнему и его царство процветало. Ему хотелось вновь вернуться, и об этом стремлении он постоянно говорил в своих сочинениях. Однако что мог он поделать? Вернуться он так и не смог. Из хода событий видно, что Хуай-ван до самой своей кончины так и не прозрел. Среди правителей, какими бы они ни были — глупыми или умными, мудрыми или бесталанными, — каждый стремится найти себе для службы преданных людей и выдвинуть мудрых себе в помощники. Однако немало и таких, кто теряет свое государство, рушит свой дом; поколение проходит за поколением, но редко встречаются мудрые правители, которые бы умело управляли; тот, кого называют преданным, на самом деле не предан, а кого называют мудрым — не мудр. Хуай-ван не умел распознавать преданных ему слуг, а потому и был запутан Чжэн Сю, обманут Чжан И. Он прогнал Цюй Юаня и поверил старшему сановнику и линъиню Цзы Ланю. В результате войска его были разгромлены, земли отторгнуты, он потерял 6 областей и сам, оказавшись пленником, умер в Цинь, став посмешищем для всей Поднебесной. Вот к какой беде приводит незнание людей! В Ицзине сказано: «Колодец очищен, но из него не пьют. В этом скорбь моей души, ведь можно [было бы] черпать [из него. Если бы] царь [был] просвещен, [то] все обрели [бы] свое благополучие»[1003]. Но когда ван неразумен, разве он может принести благополучие [окружающим]!

Линъинь Цзы Лань, узнав [о нападках Цюй Юаня], сильно разгневался и велел старшему сановнику [Цзинь Шану] опорочить Цюй Юаня перед Цин Сян-ваном. [Это удалось, и] Цин Сян-ван в гневе приказал изгнать его.

Цюй Юань прибыл на берег [Янцзы]цзян. Он распустил волосы и со стонами разочарования и обиды бродил вдоль реки. Вид у него был страдальческий и изможденный. Один рыбак увидел его и спросил: «Вы не тот ли сановник, который ведал делами трех [285] знатных родов[1004]? Почему вы в таком положении?» Цюй Юань ответил: «Весь мир грязен и мутен, только я чист; все люди опьянели, только я трезв. Поэтому меня и изгнали». Рыбак на это сказал: «Мудрец не скован обстоятельствами и в состоянии меняться вместе с окружающим его миром. [Если] весь мир грязен и мутен, почему бы вам не последовать за его потоком жизни и не подняться в его волне; [если] все люди пьянствуют, почему бы вам не попробовать этого зелья, не пригубить их вина? Почему вы, обладая [талантами, подобными] яшме и самоцветам, изгнаны?» Цюй Юань ответил рыбаку: «Я слышал, что тот, кто вымыл голову, обязательно стряхнет пыль с головного убора, а тот, кто помылся, сразу же отряхнет свою одежду. Кто же из людей в состоянии принять своим чистым телом грязь окружающего мира?! Уж лучше броситься в вечный поток, найти себе могилу в рыбьем чреве. Могу ли я с моей ослепительной белизной позволить себе замараться мирской грязью?!»

И тогда Цюй Юань сочинил поэму Хуайша чжи-фу («С мужеством в сердце»)[1005]. В ней говорилось:

После этого [Цюй Юань], положив за пазуху камень, бросился в воды реки Мило[1011].

В царстве Чу после смерти Цюй Юаня жили его последователи — поэты Сун Юй, Тан Лэ, Цзин Ча, которые хорошо владели словом и прославились своими одами фу[1012]. Их творения восходили к свободному стиху Цюй Юаня, но никто из них не смел, подобно ему, открыто поучать [правителя]. В дальнейшем Чу день за днем слабело и через несколько десятков лет было окончательно завоевано Цинь.

Через 100 с лишним лет после гибели Цюй Юаня в водах реки Мило, жил [уже] при Хань ученый Цзя И[1013]. Он служил старшим наставником чаншаского вана. Как-то, переправляясь через Сяншуй, он бросил [в реку] свои стихи, в которых оплакивал Цюй Юаня.

Ученого Цзя звали И, он был уроженцем Лояна. [Уже] в 18-летнем возрасте он умело декламировал стихи и писал собственные сочинения, чем стал известен во всей округе. Управитель Хэнани тинвэй У, прослышав о его талантах, призвал его [288] в свою резиденцию. Он отнесся к нему благосклонно и высоко оценил его.

В то время начал править ханьский император Сяо Вэнь. Узнав о том, что управитель Хэнани У-гун — один из лучших мастеров наведения порядка, а к тому же земляк и ученик Ли Сы, император призвал [У-гуна] к себе и назначил тинвэем. А тинвэй, в свою очередь, рассказал императору о том, что Цзя И хотя и юн годами, но прекрасно разбирается в трудах философов «ста школ». Вэнь-ди призвал Цзя И ко двору и пожаловал ему звание боши.

В это время Цзя И было немногим более 20 лет, [среди придворных он] был самым молодым. Однако каждый раз, когда пожилые ученые мужи ничего не могли сказать по поводу предлагаемого указа или распоряжения, Цзя И всегда находил правильное и исчерпывающее решение, и всем казалось, что он высказал как раз то, что им хотелось сказать. Тогда все ученые мужи признали его способности и сочли невозможным сравняться с ним. Сяо Вэнь-ди был очень доволен Цзя И и стал выделять его среди остальных. В течение года тот поднялся до должности тайчжун-дафу.

Цзя И считал, что коль скоро ко времени царствования Сяо Вэнь-ди ханьский дом правит уже более 20 лет и в Поднебесной царит мир и покой, то несомненно настала пора перенести начало года, сменить цвета парадных одежд, упорядочить систему управления, утвердить перечень чиновничьих должностей и шире распространять этикет и музыку. Исходя из этого, он представил проект изменений, где предложил превыше всего поставить желтый цвет, главным числом признать «5», а в названиях чиновничьих должностей полностью отказаться от циньских установлений. Он предлагал объяснить проведение реформ не с самого начала правления тем, что в первые годы Сяо Вэнь-ди был скромен и уступчив и в решениях не хотел проявлять торопливость. Издав указы и законы об этих переменах, а также о том, чтобы все лехоу покинули столицу и вернулись жить в свои уделы, [император] заявил, что все это делается на основе предложений ученого Цзя. После этого Сын Неба предложил приближенным ввести Цзя И в число высших сановников. Однако такие люди, как цзянский хоу [Чжоу Бо], [инъиньский хоу] Гуань [Ин][1014], дунъянский хоу [Чжан Сян-жу], [главный цензор] Фэн Цзин, сделали все возможное, чтобы ему повредить, говоря о недостатках Цзя И так: «Лоянец молод годами и только начал учиться, а уже стремится прибрать всю власть к своим рукам и внести разброд во все [289] дела». После этого Сын Неба отстранил от себя Цзя И, перестал пользоваться его советами и назначил его старшим наставником чаншаского вана.

Попрощавшись [с друзьями], Цзя отправился в путь. Он знал, что Чанша — гиблое, болотистое место и долго ему там не протянуть. К тому же у него было тяжело на душе из-за того, что его [незаслуженно] сослали[1015]. Переправляясь через реку Сяншуй, он написал оду, оплакивающую Цюй Юаня. Ее текст гласит[1016]:

В течение трех лет Цзя И служил чаншаскому вану в должности тайфу. Однажды в дом Цзя И влетела сова, которая уселась в углу комнаты; чусцы сову сяо зовут фу, [считая ее появление предзнаменованием беды]. Поскольку Цзя И было суждено жить в Чанша, а Чанша — сырое и болотистое место, Цзя И полагал, что здесь он долго не протянет, и был очень грустен. Тогда, чтобы излить свою печаль, он написал оду, в которой говорилось[1018]:

Через год с небольшим Цзя И вновь был призван на аудиенцию [ко двору]. Как раз в это время Сяо Вэнь-ди в главном зале своего дворца молил духов о ниспослании ему счастья. Император раздумывал о деяниях добрых и злых духов и спросил Цзя И об истинной природе этих духов. Цзя И подробно осветил все эти вопросы, и беседа шла до полуночи. [Наконец] Вэнь-ди встал со своей циновки и, заканчивая разговор, сказал: «Я давно не виделся с ученым мужем Цзя; я считал, что [своими знаниями] превосхожу его, а теперь понял, что не достигаю [уровня его знаний]».

Через некоторое время государь назначил Цзя И старшим наставником лянского Хуай-вана. Лянский Хуай-ван был младшим сыном Вэнь-ди. [Отец] испытывал к нему особое расположение, а так как Хуай-ван любил читать книги, Цзя И и был назначен к нему наставником. Вэнь-ди решил еще пожаловать княжеские владения и титулы лехоу четырем сыновьям хуайнаньского Ли-вана, но Цзя И убеждал императора не делать этого, так как считал, что это таит в себе беду. Он несколько раз обращался к государю, говоря, что, когда княжеский род владеет сразу несколькими областями, это не соответствует древним установлениям, и предлагал постепенно ликвидировать такое положение. Вэнь-ди не прислушался [к его совету].

Прошло несколько лет, и однажды лянский Хуай-ван, совершая прогулку верхом, упал с лошади и умер, не оставив [294] наследника (169 г.). Цзя И очень сокрушался, что недолго ему пришлось послужить наставником вана, он горевал и плакал о ване более года и тоже умер. Когда Цзя И умер, ему было 33 года.

Когда же скончался Сяо Вэнь-ди, престол занял Сяо У-ди[1026]. Он назначил двух внуков Цзя И на должности управителей областей. [Один из потомков поэта] Цзя Цзя был весьма прилежен в науках, продолжая традиции своего рода. Я лично переписывался с ним. Ко времени царствования императора Сяо Чжао он вошел в число девяти цинов[1027].

Я, тайшигун, скажу так.

Когда я читал стихи Лисао, Тяньвэнь, Чжаохунь, Ай Ин («Скорблю по столице Ин»), я скорбел вместе с их автором. Когда же я посетил Чанша и увидел глубокий омут, в котором утонул Цюй Юань, я не смог удержаться от слез и по-настоящему понял, что это был за человек! А когда я прочел, как Цзя И оплакивал поэта, я еще более поразился талантами Цюй Юаня. Если бы он обратился к чжухоу, то в каком княжестве или царстве от него отказались бы? А он сам обрек себя на такую судьбу! Читая «Оду о сове», [я понял, что] жизнь и смерть равны, что надо легко относиться и к успеху, и к отставке; спокойно смотреть на потери и утраты.