— Миша —
Вы должны понять, я не пыталась усидеть на двух стульях. Дело было не в этом.
Я была ужасным человеком, который просто не хотел навредить своему лучшему другу.
Безусловно, мы с ним об этом говорили, конечно, обсуждали эту тему — но когда тебя сбивают на таком количестве поворотов, ты начинаешь отстреливаться. Иногда не очень благородным образом.
Я не пытаюсь оправдываться. Моему поступку нет оправдания. Мне следовало расстаться с ним. Конец разговора. Я знаю это. Я знаю это.
Но когда вы смотрите на своего лучшего друга, человека, который является частью ткани вашего существа, и буквально видите, как его сердце начинает трескаться, что ж… требуется много сил, чтобы разбить его окончательно. Разрушить его.
Для такого нужен кто-то сильнее меня.
Вот тогда и начинаешь оправдываться.
Может, мне суждено было стать свингером, вот в чем дело. Я просто состою в свободных отношениях… о которых знаю только я…
Он никогда не узнает. Никогда не поймет. Мое сердце по-прежнему может принадлежать ему — это все, что имеет значение, верно? Я могу получать удовольствие с кем-то другим, желать кого-то на стороне, но при этом принадлежать ему так, как ему нужно.
Это пи*дец. Полный пи*дец. Но начинает обретать смысл. Особенно в тот момент, когда тебя перестает волновать, сделал ли он то же самое. Потому что этот довод останавливал меня в самом начале: как бы я себя чувствовала, если бы он изменил мне?
Первый год или два мне это помогало. Потом медленно, но верно прошло. Мне стало все равно. Майк мог бы трахнуть половину района, и я была бы в восторге, потому что это означало бы, что я могу сделать то же самое. Это означало бы, что мой лучший друг, наконец, испытал удовольствие и желание, которых он так долго не получал. Это означало бы, что я тоже, наконец, смогу их испытать.
Потому что испытывать их друг с другом больше не представлялось возможным.
Он никогда не узнает…