История одного полка

Глава двенадцатая. Рассказы, воспоминания и стихи однополчан. Московские встречи

"Я нисколько не претендую на истину в последней инстанции, память может давать сбои (все-таки более 40 лет прошло), и взгляд мой, конечно, субъективен, и полную картину воспроизвести мне не по силам. Да и, несомненно, действует закон красного смещения: плохое преимущественно стирается, а хорошее вспоминается чаще.

Небольшие пояснения: знак вопроса ставил в тех местах, где не уверен в своей памяти. Мои воспоминания заканчиваются августом 1980 года. Объясню почему. В октябре-ноябре 1979 г. я подал рапорт для поступления на факультете руководящего медицинского состава ВМедА им. Кирова по специальности терапия и мои документы (Личное дело) ушли в г. Ленинград. Тогда и предположить никто не мог, что произойдет в декабре 1979 г., а когда мы были направлены в распоряжение ТуркВО, задавать вопросы о том отпустят ли кого-то на учебу (а я был не один такой), было бесполезно. Но так распорядилась судьба, что в августе 1980 из академии в часть пришел вызов, и командир дал добро на мой отъезд в Питер. Но обо всем по порядку.

1. Дрогобыч ‒ Самарканд

Попытаюсь восстановить события с самого начала. В начале января 1980 г. наш кадрированный полк (904 РеАП, в/ч 63082), как обычно в это время, выехал из Дрогобыча на учения в район магеровского (яворовского) полигона (насколько я знаю, сейчас там успешно обжились и проводят учения войска НАТО, суки). Совершив 500-километровый марш, приступили к развертыванию. Неожиданно поступила команда быстро сворачиваться и возвращаться обратно в Дрогобыч. На вопрос: "С какого бодуна? " Получили туманный ответ, что возможно арт. дивизионы планируются к отправке в Афган. По прибытии варианты менялись с головокружительной быстротой, в итоге: управление полка едет в распоряжение ТуркВО/САВО для формирования нового полка. Куда едем, мнения разделились 50 на 50, одни считали — в Афган, другие — на границу с Афганистаном (мотивируя, что «Ураганы» ‒ оружие секретное и за кордон отправлять не будут). Далее все происходило еще быстрее: посадили всех на казарменное положение, из других частей стало прибывать пополнение, выездная медкомиссия проводила освидетельствование (были и такие, кто пошел в категорическую отказку, например наш начпрод по фамилии Моторный (?)), представители из штаба округа (по-моему, во главе с генералом Костровым) провели строевой смотр с опросом л/с. На вопрос о моих пожеланиях, я попросил, чтобы моей жене, которая была на 6-м месяце беременности и с 5-летним сыном на руках, помогли перебраться домой в Ленинград, где проживали наши родители. Обещали, но свои обещания впоследствии так и не выполнили, помогали только друзья-офицеры в качестве личной инициативы, но это, как говорится, совсем другая история.

В эшелон в Дрогобыче нас загрузили 14.01. поздно вечером. Из нашего полка поехали (из тех кого помню): майор (?) Боевой (начштаба полка), майор Куралев Леонид Михайлович (далее Михалыч, зам. командира по вооружению), майор (?) Швецов (или Шевцов) — зам по тылу, п/п-к (?) Алексеев — замполит, майор Зимин Николай Кузьмич (далее Кузьмич, помощник начальника штаба), капитан Козубай Михаил — начхим, майор Книга Михаил — начсвязи, ст. л-т Шиманович Виталий — нач. топографической службы, капитан Рослов Игорь, ст. л-т Соколов Виктор, ст. л-т Трутнев Виктор (командир взвода разведки БУ полка, он в Самарканд доставлял ТЗМки), ст. л-т Бережняк Сергей (это я) — начмед. Из других частей ПрикВО прибывали другие офицеры и прапорщики, например, майор Бут (зам. командира полка, по-моему, он прибыл из Хырова), майор Ляшенко Юрий (начальник вооружения), майор Мальцев (начальник разведки). ПМП тоже был укомплектован из других частей ПрикВО: ст. л-т м/с Гажосу Валерий (начальник ПМП), л-т м/с Гиштемут Александр (младший врач), л-т м/с Муравский Алексей (врач стоматолог), ст. прапорщик Кучерук Владимир (нач. аптеки), прапорщик Думайло Николай (фельдшер), санинструкторы Зинчук Павел, Коляда Сергей и Рулькевич Сергей, водитель санитарки Ахметгалиев(?).

Эшелон шел быстро, останавливался только для заправки водой и углем, в шутку по аналогии с известным фильмом мы его называли «литерный». По небольшому радиоприемнику (типа «Спидолы»), высовывая антенну в окно, мы пытались ловить новости, и долго смеялись, когда услышали фразу, будто западные агентства злобно клевещут, что советские войска концентрируются вокруг границы с Афганистаном. А «литерный» летел на всех парах. На одной из коротких остановок (по-моему, в Волгограде), от поезда отстал наш стоматолог, еле-еле неизвестным путем ему удалось поезд догнать (я его чуть не прибил). Прибыли в Самарканд рано утром 20.01, был небольшой туман, прохладно, построились на перроне. Встречал нас командир полка Кулешов Евгений Григорьевич, там же на перроне он объявил, сняв все вопросы, что нам предстоит участвовать в формировании 28 РеАП, который входит в состав 40-й Армии, и после проведения боевого слаживания, нам предстоит выдвижение в составе ограниченного контингента войск в республику Афганистан (ОКСВА).

Привезли нас на полигон (возможно учебный центр дивизии), в открытое поле, примерно в 14 км от Самарканда, жили в палатках, только штаб вроде бы располагался в здании(?). Зима в тот год выдалась для тех мест не характерная, выпал снег (местные говорили, что такого они не помнили уже лет 15), который периодически таял и превращался в «кашу», смесь грязи, глины, снега. ПХД размещался в низине, куда стекались все эти потоки грязи и командир мне периодически давал по голове, обещая расстрелять, если возникнут кишечные заболевания. Слава Богу (или Аллаху) — пронесло, единичные случаи, конечно, были, но это не в счет. Стали прибывать дивизионы, начали получать технику, оборудование. Мы часть имущества, медикаментов получили из медпункта дивизии кадра (дивизия сокращенного состава), а остальное имущество — из мед. складов Ташкента, куда я ездил с начальником нашей аптеки. В это время на меня посыпались различные неприятности: заболели и легли в Самаркандский госпиталь мой начальник ПМП (с обострением язвенной болезни) и мл. врач (с острым отитом), я начал «зашиваться», пришлось несколько «ускорить» их выздоровление. Ко всему прочему мы на санитарном автобусе («санитарку» из Ташкента нам еще не привезли), врезались в Самарканде в маршрутку. И хотя вины нашей не было (маршрутка «пилила» на красный свет), нас объявили виновными, и машину забрали на штраф. стоянку. Кулешов сказал, что расстреливать меня не будет, но голову точно оторвет, если я машину оттуда не заберу обратно. Вот тут я понял, какие узбеки «милые и приветливые люди», хорошо Гончаров (начмед дивизии) выделил дополнительно жидкой валюты (спирта), при помощи которой голову мне удалось сохранить, а автобус вернуть.

Еще запомнилось, как к нашим ребятам из Дрогобыча приезжали жены (Галя Рослова, Лиля Шиманович, Маша Соколова; мою жену, к счастью, им удалось отговорить от этой безумной затеи). Мы скинулись и купили гитару, пришли к ним в гостиницу, запели «Простите пехоте, что так неразумна бывает она…», девы рыдали. Но все когда-то кончается, Самарканд нас уже несколько притомил. Хотя все же жалею, что мало было возможности посмотреть город, он, конечно, очень красив и самобытен, толком не видели ни Регистана, ни мечетей, ни музеев, ни обсерватории Улугбека. Да разве до этого было! Удалось только посетить местные колоритные базары, и это было нечто! Такого изобилия самых разнообразных и вкуснейших фруктов, овощей, зелени, солений, специй и т.п. мне, пожалуй, больше увидеть не довелось. Но впереди нас уже ждала Кушка!

2. Самарканд — Кушка — Шинданд

На Кушку вместе с ПМП (полковым медицинским пунктом) я прибыл первым эшелоном 19 февраля 1980 г. Всего, со слов Михалыча, для перевозки полка было выделено 5 эшелонов, на последнем (пятом) он и прибыл 23 февраля. Так мы оказались в самой южной точке СССР (ранее самая южная точка Российской империи), в готовности 24.02. пересечь границу с Афганистаном. На практике была опровергнута известная пословица: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут». О самой Кушке в памяти почти ничего не осталось. Помню лишь, как 23.02. мы (несколько офицеров, в основном из Дрогобыча), постригшись наголо, встретили наш профессиональный праздник: где-то в поле жгли костер, что-то жарили, запекали картошку, пили водку за доблестные ВС и давали друг другу клятву, что когда все закончится (ведь все когда-то заканчивается), мы встретимся на этом самом месте и в том же составе (были помню: Игорь Рослов, Витя Соколов, Миша Козубай, Витя Трутнев, Виталик Шиманович).

Ночью прошел мощнейший ливень, река Кушка здорово поднялась, было много слякоти и грязи. А 24.02. рано утром мы уже пересекали границу. Я забыл упомянуть, что в Самарканде нашему ПМП был выделен «УАЗ-452А» (в простонародье, «буханка», а по-нашему «санитарка»), на котором мы и ехали позади всей колонны, за нами была только техничка во главе все с тем же Михалычем. Я ехал старшим машины, в руках был АКМ (всем офицерам кроме пистолета, были выданы и автоматы), на голове каска, которая неприятно давила на череп (потом я ее все-таки снял, сильно мешала). И еще один момент, накануне марша меня сильно волновал один вопрос, с которым я приставал к командованию полка: надо ли выдавать личному составу индивидуальные аптечки (АИ)?

Никаких указаний на этот счет не поступало, и все отмахивались от меня, как от назойливой мухи, мол, нам не до таких пустяков. Сейчас это, кажется смешным, на то ведь они и индивидуальные, чтобы находиться в индивидуальном пользовании, но суть была в том, что в каждой аптечке содержался шприц-тюбик с промедолом, а это требовало строгого учета. В конечном итоге все-таки было принято решение, и АИ были розданы в подразделения, а затем и личному составу. Дальнейшие события показали, что это было сделано правильно.

Итак, в 6 часов утра 24.02.1980 года колонна тронулась в путь. Странное было ощущение, за невидимой чертой позади оставалась наша Родина. Пески, горы, иногда попадались какие-то странные убогие лачуги, размалеванные, забитые людьми автобусы, причем женщины ехали снаружи, а не внутри (на крыше или даже на крыльях машин), встречались плакаты с портретами Бабрака Кармаля (между собой мы его называли «Колька Бобров»). Прошли через несколько перевалов, на которых лежал снег. Было довольно холодно, вначале с опаской поглядывали на горы, но все было спокойно. Проезжая Герат, 3-й по величине город страны, наконец-то увидели «зеленку», кое-где встречались группы людей, размахивающие брелками, очками, часами, магнитофонами, с виду они были настроены довольно миролюбиво. В то же время в районе Герата слышалась артиллерийская канонада, там шел бой. Колонна растянулась на десятки километров (кое-кто говорил, что до 100 км, но я точно утверждать не берусь), и вот где-то под Гератом случились тяжелые аварии. Столкнулись и перевернулись две ТЗМки (транспортно-заряжающие машины) 3-го адн и еще одна скатилась в пропасть (?), один водитель получил тяжелую травму (у других были незначительные повреждения). Он получил сочетанную травму и находился в сопорозном состоянии. Особенно вызывали опасения перелом бедра и ЗТМ (закрытая травма мозга). После оказания первой врачебной помощи (обезболивание, наложение транспортной шины) мы на носилках погрузили его в «санитарку» и эвакуировали в ближайший медицинский пункт (ОМедБ, ПМП?), развернутый в Герате, их палатки располагались недалеко от дороги, по которой мы совершали марш. В дальнейшем, по неподтвержденным сведениям, пострадавший был эвакуирован авиатранспортом в Ташкентский госпиталь, где скончался 26.02. (?).

Передав пострадавшего водителя, мы поспешили вдогонку за ушедшей вперед колонной. За время нашего отсутствия перевернувшиеся машины при помощи кранов (в штате полка было 2 автокрана?) были поставлены на место и продолжили движение. Дальнейший марш проходил без существенных происшествий. В место расположения полка прибыли ночью, толком рассмотреть что-либо было невозможно (как говорится: «ночь, хоть выколи глаза»). Встречал нас командир со свитой, фонариком указав, где нам следует встать. Заночевали в машинах. Утром 25.02. осмотревшись, я увидел, что полк остановился в долине, окруженной горами, никаких деревьев, кустов поблизости не наблюдалось, ближайший населенный пункт г. Шинданд, находился от нас в нескольких километрах, между нами и городом размещались автобат (рембат?) и госпиталь. Поступила команда обустраиваться, начали устанавливать палатки. Руководил процессом майор Зимин (Кузьмич), который производил разметку и командовал, кому и где размещаться. На следующее утро Кулешов, посмотрев на это безобразие, а палатки стояли вкривь и вкось, приказал все переделать и переустановить, так повторялось несколько раз. Наконец закончили, ПМП был развернут в 5(6) палатках УСБ и УСТ (приемно-сортировочная, перевязочная, изолятор, аптека, выделили небольшой отсек для стоматолога), так же было выделено место для размещения личного состава ПМП. Не успели толком развернуться, как нас уже навестило высокое начальство в лице начальника медицинской службы ТуркВО полковника м/с Каменскова Н.Н. Надо ли говорить, что увиденное его не слишком впечатлило. В оправдание могу сказать, что после следующего его посещения (где-то в мае 1980), отзывы о нашем ПМП с его стороны были весьма лестными.

3. Шинданд

Постепенно жизнь стала входить в свое русло, начали обустраиваться, ПМП работал в плановом режиме: велся амбулаторный прием, проводились тренировки, занятия. Особое внимание необходимо было уделять санитарно-противоэпидемическим мероприятиям, я прекрасно понимал, что в любой момент могли возникнуть массовые инфекционные заболевания, пока они появлялись в виде единичных, спорадических случаев (острые кишечные инфекции, гепатит А). При помощи канавокопателей на расстоянии примерно 70 метров от ближайших палаток была вырыта траншея для обустройства туалета, вокруг которого была натянута маскировочная сеть. Воду из местных арыков (?) доставляли водовозкой (автоцистерной), воду обязательно хлорировали. У входа в столовую стояли умывальники (баки с краном), всех, входящих в палатку в обязательном порядке заставляли этой водой мыть руки (специально для такого контроля выделялся дежурный фельдшер или санинструктор). (Потом уже, после своего отъезда, я узнал, что для водоснабжения в полку были пробурены скважины, что, несомненно, было чрезвычайно важно.) Конечно же, все работники пищеблока проходили соответствующее обследование, на всех были заведены специальные санитарные книжки.

Питание было довольно однообразным, картошка — из банок, несколько видов консервов, тушенка. Почему-то врезалось в память, что были бочковые соленые помидоры и Шевцов (начальник тыла полка) периодически восклицал «Нас спасут только помидоры», я это запомнил на всю жизнь и периодически этой фразой до сих пор шокирую окружающих. Также получали доп. паек, это запомнилось потому, что мы иногда по вечерам «расписывали пулю» (играли в преферанс) и рассчитывались печеньем или сгущенкой. Чеки «Внешпосылторга» стали получать только в апреле (пример чека прилагаю на фото — случайно сохранился), а так, наше денежное довольствие получали жены через военкомат.

Тогда же впервые появились автолавки, в которых можно было кое-что на эти чеки прикупить (запомнилось, что я там купил, когда улетал домой, банку черной икры, которую пришлось отдать в Ташкенте в авиакассе, т. к. не хватало денег на билет).

Серьезно заболевших мы отправляли в Шиндандский Военный госпиталь, благо он находился от нас совсем рядом, в отличие от дивизионного МедСБ, который располагался в самом Шинданде. Этот госпиталь был сформирован на базе Приволжского округа (в основном, за счет Куйбышевского, ныне Самарского и Казанского госпиталей). С сотрудниками госпиталя у меня сложились довольно тесные, можно сказать дружеские отношения. Запомнился случай, потому что я тогда от командира получил «по полной». Дело было так: я привез в госпиталь несколько больных, в это же время поступила группа раненых. Подбегает начальник отделения переливания крови (Петр Андреевич): "Срочно нужна кровь — 0 (I) Rh +", говорю — "У меня такая, бери". Ну, и откачали по-быстрому пол-литра. После налили, как положено, спирта с аскорбинкой и глюкозой. Приезжаю обратно в полк, Кулешов и спрашивает: "Ты чего такой квелый". Я и рассказал. Вот тогда-то и получил. "Ты, говорит, нужен мне здоровый, боеспособный и соображающий, еще раз узнаю…" — далее следовали непечатные идиоматические выражения. Конечно же, он был, прав.

С каждым днем становилось все жарче, от палящего солнца спрятаться было негде, в полуденное время все занятия и работы отменялись (своеобразная сиеста), в палатках воздух нагревался еще сильнее, помню, чтобы спастись от жары рядом с койкой ставили тазики с водой, в них опускали простыни, которыми потом обматывались, прохлады хватало ненадолго, пили горячий чай и это действительно помогало, все это напоминало сауну. Несмотря на то, что построения, строевые смотры (а приходилось стоять в сапогах, по всей форме) проводились в утренние часы, у некоторых бойцов случались тепловые удары, что в ряде случаев требовало оказания неотложной помощи. Чуть позже прямо на открытом воздухе, рядом с ПМП, установили своеобразный душ — на опорах разместили резиновую бочку, заливали в нее воду, которой периодически ополаскивались, но это спасало ненадолго, т. к. вода очень быстро нагревалась и превращалась, чуть ли ни в кипяток. Временами донимал также гармсиль — очень сильный ветер, который поднимал тучу песка и даже мелкие камни, песок проникал везде: в одежду, уши, глаза. По вечерам, когда рабочий день заканчивался, и жара спадала, мы часто с ребятами собирались в палатке, иногда играли в преферанс, вспоминали наших родных и любимых, былые мирные дни, пели под гитару, я отдавал предпочтение бардовской песне (Окуджава, Высоцкий, Визбор, Кукин), у Миши Козубая был свой репертуар. Как-то мы с ним на мотив песни Е. Клячкина, «Ключи» сочинили песню, привожу ее по памяти:

Кстати, строевой песней нашего полка была песня из к/ф «Щит и меч»: «Прожектор шарит осторожно по пригорку…». Иногда, как теперь говорят, прикалывались, переделав слова какой-то песни, и орали (отрывок):

Небольшое отступление (информация к размышлению). Вспоминается, полку был выделен секретный запасной район. Он размещался в пустыне, ближе к иранской границе. Помню, как выезжали на рекогносцировку в эту местность, долго плутали по пескам, но все-таки вышли в исходную точку. Для чего предназначался запасной район, мне было неизвестно. Ходили слухи о каких-то американских вертолетах, взорвавшихся в пустыне на территории Ирана. Впоследствии я поискал информацию об этих вертолетах. История была интригующая и относительно малоизвестная, некоторые специалисты даже высказывали мысль, что мир находился на пороге 3-й мировой войны. Эта военная операция США называлась «Коготь орла», она заключалась в попытке освобождения 53 американских дипломатов и разведчиков, захваченных иранцами. Эта операция проводилась 24.04.80 и с треском провалилась, в результате чего сгорело 7 военных вертолетов и погибли 8 элитных бойцов спецназа США. Есть ли какая-то связь между назначением нашему полку секретного запасного района вблизи с иранской границей и данным событием, судить не берусь. Но факт интересный и по времени четко совпадает.

Первый рейд

Первый боевой рейд случился где-то 10–11 мая (?). Ночью полк подняли по тревоге, объявили, что по данным разведки обнаружена банда, срочно выдвигаемся. Идут 1-й и 2-й адн и службы обеспечения. Как говорится, «сборы были недолгими», от медслужбы вместе со мной выдвинулись Валера Гажосу (нач. ПМП), фельдшер и 2 санинструктора.

Взяли все необходимое, благо выездные укладки (комплекты) были наготове.

Далее в памяти сохранились лишь отдельные эпизоды, помню, как двигались по ущельям, вокруг гóры, в голове возникали какие-то ирреальные ощущения, напоминающие картинки из фильма «Золото Маккенны» с Омаром Шарифом и Грегори Пеком в главных ролях. Запомнился первый привал: расслабились, перекуриваем, жаримся на солнце. И тут подходит ко мне командир и говорит: "Док, обойди-ка территорию, посмотри, что творится". Иду, и тут мне «заплохело»: по всей округе — кровавые «плевки», началось то, чего я больше всего боялся — кишечная токсикоинфекция, а по-простому — дизентерия. Кулешов говорит: "Если сорвем боевую операцию, пойдем под трибунал. Делай, что хочешь, люди должны быть боеспособны". Построили личный состав, опросили, проинструктировали: каждый должен пить только из своей фляги, разбавив в ней пантоцид (таблетки для обеззараживания воды), пить отвар из верблюжьей колючки, наиболее проблемным давали фталазол и сульфадиметоксин. А далее колонна вновь двинулась в путь.

Прибыли в конечный пункт, расположились в небольшой долине, окруженной горами, узнал, что мы находимся в провинции Фарах. Впереди просматривался высокий горный массив, где по информации и дислоцировалась банда, в этом направлении и развернулись батареи. Периодически пролетали наши самолеты и сбрасывали бомбы, где, по-видимому, и концентрировалась банда. С окружающих гор в нашу сторону периодически велась стрельба, но расстояние было довольно приличное, правда один раз кто-то из офицеров показал мне, что пуля пробила сиденье автомобиля, где он недавно сидел. В первый день наши батареи стрельбы не вели, хотя предложения были — вдарить по стреляющим, но сверху пришел приказ — «отставить». Ночью было выставлено охранение, помню, как утром дежурный офицер «нежно» распекал наряд. Оказалось, он ночью пошел проверять службу и спокойно собрал оружие у спящего наряда, никто даже ухом не повел. Больше такого не повторялось. Потом уже я слышал и читал, что были случаи, когда из-за нарушений несения караульной службы, духи вырезали целые подразделения. На следующий день команда на огонь нашим дивизионам все-таки поступила. Одна машина (БМ-21 «Град») за 20 секунд выпускает 40 снарядов, а когда работает дивизион, т. е. 18 машин — это впечатляет, еще долго стоит после такого залпа звон в ушах. Запомнился еще случай, когда солдат прилег в тени машины и заснул, а машина тронулась и его переехала. При осмотре он был бледен, стонал, но в сознании. Я предположил, что у него случился перелом позвоночника, доложил командиру. Вызвали вертолет, соорудили жесткий щит, загрузили и отправили в госпиталь. Но повезло бойцу, диагноз не подтвердился, был тяжелый ушиб, и после лечения он вернулся в часть. После этого случая командир строго настрого запретил отдыхать рядом с машинами.

Через несколько дней поступил приказ возвращаться, поехали в ту сторону, куда вели стрельбу. Посмотрели на дело наших рук. Запомнились ущелья, многокилометровые лабиринты ходов, места, где у боевиков были обустроены отлично укрепленные места обитания, склады, видели разрушенный медицинский склад. Поразило то, что оснащение было новейшее, с этикетками на английском языке, многих препаратов я ранее даже и не встречал. К сожалению, брать что-либо нам было категорически запрещено. Единственное, от чего мы не смогли удержаться — это взять фирменно упакованный чай. Потом, по прибытию назад, мы его с наслаждением заваривали и пили, хватило надолго. Очень оказался вкусным и ароматным, и с тем, который давали нам — просто никакого сравнения. Еще удивил найденный по пути контейнер, набитый заготовками для обуви — новейшие резиновые подошвы с надписью «made in Italy», для чего они предназначались, так и осталось загадкой.

2 мая 1980 г. Этот день мне особенно запомнился. Утром нас привезли в Шинданд, там был организован праздник совместно с афганскими военнослужащими, посвященный с одной стороны нашим майским праздникам, а с афганской стороны — Дню победы афганской революции. После общего построения и прохождения торжественным маршем, были проведены спортивные мероприятия, мы заглянул в местные лавочки, где можно было приобрести вполне приличные товары (не помню точно покупали на чеки или, предварительно обменяв их, на местную валюту — афгани). Правда, должен оговориться, в одиночку мы там не ходили и всегда держались настороже. По возвращении в часть нам раздали только что поступившую почту. Вот тут-то и пришла долгожданная весть: в телеграмме сообщалось, что 27 апреля Таня (моя жена) родила дочь. Да, подгадала моя дорогая, родила точно в День победы афганской революции. Ничего не поделаешь, это событие надо было отметить. С алкогольными напитками было не просто. Спирт, конечно, у нас был, но не скажу, что в изобилии, но ради такого случая все запреты и сомнения можно было без зазрения совести отбросить. Накрыл в палатке «поляну», у начпрода выпросил из заначки деликатесов (помню, был обалденно вкусный бекон в банках), позвал ребят, и мы это событие очень душевно отметили.

Что я могу еще вспомнить? Наверное, все же последние дни пребывания в Афганистане. Да, мне безумно повезло, что пришел вызов на учебу в ВМедА (документы и Личное дело были отправлены из ПрикВО, еще до начала событий) и командир дал добро на мой отъезд в Питер, огромная ему за это благодарность и Царствие ему Небесное. В августе я стал готовиться к отъезду, в это время все наши ушли в рейд, и толком мне не удалось с ними попрощаться. Провожал на Шиндандский аэродром меня Михалыч, он тогда оставался за командира. Напоследок врезали мы с ним спирта с «Фантой» (этот напиток тогда был в диковинку), «захорошели» и, минуя на «УАЗике» таможенный пост (его тогда только-только установили), подъехали прямо к борту самолета. Обалдев от такой наглости, таможенники спустили на меня все тяжкие, заставили тащить чемодан обратно на контроль, и «шманали» с особым наслаждением. Да что там было? В качестве сувениров ручки китайские с золотым пером, китайский фонарик (кто помнит, в те времена это было страшным дефицитом), детские присыпки и крема английского производства. Единственно, что отобрали, это колоду игральных карт, сказали — "Не положено". Жаль, конечно, пластиковых карт у нас тогда и в помине не было. Но это все ерунда, но почему-то запомнилось. Дальше был Ташкент, где купил несколько самых вкусных в мире дынь (по приезду дал их попробовать своей 4-х месячной дочери, ее было не оторвать, даже запела), суета в аэропорту и, наконец-то, прилет в родной Ленинград.

Потом, в течение двух лет была учеба в академии. Служба в гарнизонном госпитале за Полярным кругом в качестве начальника терапевтического отделения. Возвращение в Питер — в родную alma mater и 16 лет работы на кафедре госпитальной терапии. Много воды утекло, но в памяти иногда всплывают картинки из прошлой жизни: красивый, но чуждый и тревожный Самарканд, прощание с Родиной на самой южной точке СССР, свое обещание вернуться туда и встретиться с друзьями-сослуживцами, палящее афганское солнце. И отчетливо сейчас понимаю — этого не будет больше НИКОГДА.

P.S. После возвращения мне мало с кем удалось увидеться из своих сослуживцев по 28 РеАПу. Было несколько встреч с Валерой Гажосу, начальником ПМП. Он приезжал ко мне в Питер, потом мы с женой гостили у него в городе Бельцы Молдавской ССР, куда он вернулся после Афгана. Рассказывал, что в Афганистане переболел малярией с тяжелым течением, гепатитом. После возвращения был уволен по болезни, вернулся домой, занялся коммерцией. К сожалению, после недолгого общения связь с ним была потеряна. Неоднократно встречался с Куралевым Леонидом Михайловичем (Михалычем, зам. командира по вооружению), ежегодно 15 февраля на Серафимовском кладбище мы с ним поднимали стаканы за наших ребят и вспоминали минувшие дни. 3 года назад у него умерла жена, и он переехал жить в г. Череповец, в настоящее время иногда перезваниваемся. Один раз, это было в конце 90-х, к нам приезжал Виталий Шиманович (начальник топографической службы) с семьей, он проживал на Украине в г. Черновцы, изредка переписывались, но потом связь прервалась. Также переписываемся с Виктором Трутневым, он проживает в Белоруссии. Немного общался в соцсетях (в «Одноклассниках») с Александром Пацелей (зам. командира 3-го дивизиона по вооружению (?), проживающем в Челябинске) и водителем автороты Важей Хоситашвили (он из Питера). Да, и еще — 27 апреля 2020 года исполнилось 40 лет моей дочери Бережняк Анне Сергеевне. Она пошла по моей стезе, работает врачом в одной из больниц Санкт-Петербурга. Я смотрю на свою дочь и на свою фотографию, сделанную 40 лет назад на фоне белой простыни в штабе 5-й мсд для загранпаспорта в Шинданде, и думаю: "А ведь я тогда был на 13 лет моложе, чем она сейчас", и непонятное чувство сдавливает мне грудь.

Я, Бережняк Сергей Анатольевич, 1952 г.р., закончил ВМедА в 1976 г., с 1976 до отъезда в ДРА проходил службу в в/ч 63082 (904 РеАП) в должности старшего врача, а затем начальника мед. службы полка. В конце 1979 г. подал документы на поступление на факультет руководящего медицинского состава ВМедА по специальности терапия, документы ушли, но дальше случился непредсказуемый Афган. И мне повезло, что Е.Г. Кулешов, когда пришел вызов, отпустил в августе 1980 в академию на учебу, возможно, в какой-то степени сыграло свою роль и рождение у меня в апреле 1980 дочери. Я с чувством глубокой благодарности вспоминаю нашего командира — Царствие ему Небесное, и хотя мне частенько от него доставалось, все было справедливо и по делу. Поэтому мои воспоминания об Афгане и заканчиваются августом 1980 г. После окончания академии в 1982 году, служил в должности начальника терапевтического отделения гарнизонного госпиталя за Полярным кругом (пос. Печенга), так меня и бросал по краям света: Запад — Юг — Север. В конце 1985 году вернулся в ВМедА, занимал должность помощника начальника клиники госпитальной терапии по лечебной работе. Уволился в 2001 г. Полковник м/с в отставке.

Нашел старую записную книжку. Позволю себе еще раз перечислить медиков полка, так как по ходу своего рассказа не о всех сказал. Спасибо им за совместную службу: ст. л-т м/с Гажосу Валерий Васильевич (начальник ПМП), л-т м/с Гиштемут Александр Семенович (младший врач), л-т м/с Муравский Алексей Фотиевич (врач стоматолог), ст. прапорщик Кучерук Владимир Петрович (нач. аптеки), прапорщик Думайло Николай Иванович (фельдшер), санинструкторы Зинчук Павел Иванович, Коляда Сергей Казимирович и Рулькевич Сергей Владимирович. А также: фельдшер 1-го адн ‒ младший сержант Беляев Павел Иванович (он был срочник), фельдшер 2-го адн — прапорщик Гаврилейко Валерий Николаевич, фельдшер 3-го адн ‒ прапорщик Пимкин Анатолий Иванович".

"Год 1980-й, день 24 февраля, когда я в составе колонны 28 РеАП пересек границу Советского Союза с Афганистаном, для меня забрезжил на горизонте судьбы армейской еще в июне 1979 года, когда я проходил службу замполитом учебной батареи в Ракетной Бригаде Ленинградского Военного Округа, с подготовки в загранкомандировку военным советником, знающим языки таджикский и узбекский. До призыва в СА в ноябре 1971 года я проживал в Таджикистане в центре Ферганской долины в городе Ленинабаде (ныне Худжант). Но тогда что-то не срослось, и мне особист сказал: "Не расстраивайся, поедешь попозже". Слова его сбылись.

13 января с вызова в кабинет нач. политотдела и получения приказа убыть для подготовки поездки в Афганистан в населенный пункт Каменка под Ленинградом. С бригады мы уехали вдвоем с лейтенантом Коротовским, позднее ставшим замполитом 3-й батареи нашего полка. Приехав в Каменку, представился командиру дивизиона майору Солодкий и замполиту дивизиона капитану Чуйкину. Начальники рассказали, что формируется реактивный дивизион, который должен быть передислоцирован в Самарканд. Началось формирование дивизиона, кропотливая работа по изучению офицеров, сержантов и солдат. Личный состав прибывал из артиллерийских частей округа. Меня назначили замполитом 2-й батареи к капитану Кравченко, с которым у нас установились хорошие служебные и товарищеские отношения, в дальнейшем переросшие в дружбу. Комбат был опытным офицером, сумевшим в короткое время сколотить добрый офицерский коллектив. Командиром первого огневого взвода, старшим офицером батареи был л-т Альберт Глазьев, командиром 2-го ОВ л-т Севостьянов. С личным составом проводились политзанятия, подъемы по тревоге и другие мероприятия.

20-го января вечером дивизион выдвинулся в аэропорт Пулково и вылетел в Самарканд. По памяти перечислю руководство дивизиона и батарей (кого помню). Командир дивизиона майор Солодкий, замполит капитан Чуйкин В.П., начальник штаба ст. лейтенант Желтко, зампотех капитан Ломанчук В., начальник разведки дивизиона ст. лейтенант Ткачук, начальник связи ст. лейтенант Бубнов. 1-я батарея: комбат ст. лейтенант Калашников. 2-я батарея: комбат капитан Кравченко, замполит ст. лейтенант Умаров С.У. Командир 1-го ОВ лейтенант Глазьев А. Командир 2-го ОВ лейтенант Севостьянов. 3-я батарея: замполит лейтенант Коротовских.

В аэропорту Самарканда нас встречал командир полка майор Кулешов с колонной «Уралов» и мы отправились к месту формирования полка, открытому на все ветра полигону. Утром следующего дня на построении полка командир представил своих заместителей. И надо же такому случиться замком полка оказался майор Бут Иван Николаевич. Я позже подошел к нему и спросил, не служил ли он в Среднеазиатском военном округе в учебном артиллерийском полку вначале 1970-го года. Он мне ответил: "Да, был командиром учебной батареи". Я ему сказал, что я был курсантом в соседней батарее и учился на командира 152 мм гаубицы Д1. Вот так через 11 лет мы опять встретились, он — майор, а я — ст. лейтенант. В Афганистане Иван Николаевич к месту и не месту любил сказать — вот мол воспитал какого офицера, хотя в учебном полку ко мне он не имел никакого отношения. Ну, это так к слову. С первого дня нам пришлось обживаться на полигоне и в короткий срок получать новую «с иголочки» технику и вооружение. Проводились занятия по боевой, специальной, политической подготовкам. Командир полка узнал, что недалеко от Самарканда (в 270 километрах) живут мои родители, спросил мою биографию, где я работал до призыва в Армию и попросил, не мог бы я найти фанеру для подготовки мишеней и других надобностей. Я ответил: "Можно попробовать" и был направлен в командировку на свою малую родину на машине «ГАЗ-66». По приезду в город я пошел к директору консервного комбината с просьбой. Хорошо, что им был старый директор, который знал моего отца и меня, да вдобавок он был участником Великой Отечественной войны. Выслушав для чего надо, он распорядился нагрузить фанерой полный кузов, и я через три дня, повидавшись с родителями и родственниками, прибыл в полк и доложил, что задание выполнено. Командир был очень доволен, сказал, что я внес определенный вклад в дело развития материальной базы полка, и что мы с тобой, Умаров, еще кое-что попробуем решить в этом плане.

Тем временем начались занятия по боевому слаживанию батарей, дивизионов и полка в целом, хотя их сроки мы не знали. В это время заболел секретарь парткома полка и на его место избрали замполита 2-го дивизиона майора Попова Василия Ивановича. Перед командиром встал выбор, кого назначить замполитом вместо Попова. Среди замполитов рот и батарей полка были воспитанники Свердловского Военно-политического училища. Замполит 3-й батареи л-т Коротовских, 1977 года выпуска. Со 2-й батареи ‒ я, 1976 года. 7-й батареи ст. л-т Реснянский. 8-й батареи ст. л-т Косачев, 1977 года выпуска. Замполит автороты л-т Цуев. В ракетной бригаде в Медведе у меня была капитанская должность, в связи со служебной необходимостью отправки в Афганистан меня перевели на должность старшего лейтенанта. Командование 1-го дивизиона ходатайствовало представить мою кандидатуру на майорскую должность, и командир полка ее утвердил. Я был представлен личному составу 2-го реадн. Очень трудно в течение одного месяца поменять 2 места службы и влиться в новый коллектив, тем более прибывший с Северной группы войск. Костяк дивизиона составляло Управление дивизиона и две батареи (четвертая и пятая), шестая же батарея в полном составе влилась в дивизион из другой части.

1-й состав 2-го дивизиона: командир подполковник Мартыненко Юрий Дмитриевич, начальник штаба: ст. л-т Драгус Игорь Михайлович, замполит ст. л-т Умаров Саидмурод Урунбаевич, зампотех ст. л-т Арутюнян Владимир Бабкенович. Командир ВУД ст. л-т Диденко Владимир. Начальник разведки дивизиона ст. л-т Шалин. Техник дивизиона ст. пр-к Резниченко Николай Иванович. Секретарь комитета дивизиона пр-к Арматраут Владимир. Фельдшер дивизиона пр-к Гаврилейко Валерий. 4-я батарея: комбат капитан Тюляев Анатолий Иванович, замполит л-т Турубаров, КВУ л-т Прокопенко, командир 1-го ОВ СОБ ст. л-т Логинов, командир 2-го ОВ л-т Жилкин, старшина батареи пр-к Битанов. 5-я батарея: комбат ст. л-т Квочка Петр, замполит л-т Малаев, КВУ л-т Лобода, командир 1-го ОВ СОБ ст. л-т Смирнов, командир 2-го ОВ л-т Борщ Николай, старшина батареи пр-к Хисямов. 6-я батарея: командир к-н Давыдов, замполит л-т Цицура, КВУ л-т Батычко, командир 1-го ОВ ст. л-т Тарасюк В., командир 2-го ОВ л-т Гончаров Ю., старшина батареи пр-к Смольков. Командиру дивизиона было 43 года, очень опытный офицер-командир отдельной части в Польше, мы трое его заместителей были одного 1953 года рождения, и нам было всего по 27 лет. Когда командир с нами советовался, и мы были правы, он всегда говорил: "Яйца курицу учат".

Из всех трех дивизионов полка 2-й был самый боевой и подготовленный. Материальная база формирующегося 28-го РеАП была в удручающем состоянии, не было налажено снабжение всеми видами довольствия. Все это приходилось налаживать в экстренном порядке. Только что открылся финансовый счет полка. В этих условиях проявился талант командира полка находить общий язык со многими структурами, руководством Самаркандской области. Командир собрал своих заместителей, был приглашен на это совещание и я. Сидя в палатке, в которой обкуривали солдат на занятиях по ЗОМП (она же была и спальным помещением командования полка), решали вопрос обращения к Первому Секретарю Самаркандского Обкома КПСС об оказании помощи полку. На листке в клеточку от руки (еще не было в полку пишущей машинки) был составлен список материалов. В частности: красной материи 50 метров, реек и указок, несколько столов и стульев и прочего необходимого имущества. На следующий день командир полка взял меня с собой на встречу в Обком Партии. Я должен был на узбекском языке от имени воинов из Узбекской ССР обратиться с просьбой. Нас принял 1-й секретарь, заслушал внимательно (он оказался участником Великой Отечественной войны, да еще и артиллеристом командиром «Катюши» БМ-13). Поиронизировав над нашим списком, он сказал, что завтра соберет всех руководителей предприятий города Самарканда и области и там решит объем оказания помощи. Обратно в полк мы летели на крыльях счастья. На следующий день, приехав в Обком и войдя в актовый зал, мы увидели огромное количество собравшихся руководителей. В своем вступлении Первый секретарь рассказал, что под Самаркандом формируется реактивный артиллерийский полк который в скором времени будет направлен в Афганистан и ему нужно помочь. Я потом несколько дней с водителем ВУД дивизиона Сергеем Солохой ездил по предприятиям и привозил в полк подарки: кондиционеры «Баку», холодильники «Самарканд», музыкальные инструменты для полкового духового оркестра, посуду для офицерской столовой, и еще огромное количество подарков, на которые мы поначалу и не рассчитывали. Единственная просьба Обкома к командиру была разрешить пострелять из стрелкового оружия на полигоне. Командир пригласил всех на занятия, обещал показать учения полка с боевой стрельбой, и, конечно, пострелять. В назначенный день руководство области приехало на полигон, осмотрели огневые позиции 2-го реадн, поговорили с офицерами, прапорщиками, сержантами и солдатами и, переехав в район КНП полка, посмотрели на работу боевых машин. Постреляли из пистолетов, автоматов, гранатометов. Поели солдатскую гречневую кашу. Общением все остались очень довольны. Время убытия полка быстро приближалось. Полк пятью эшелонами совершил марш на станцию Кушка. Эшелоны провожали представители Обкома КПСС, Облисполкома, Обкома ВЛКСМ и другие руководители. В дальнейшем делегации полка приезжали с отчетами в мерах дозволенного в Самарканд.

24-го февраля с раннего утра РеАП выстроился в походную колонну для совершения многокилометрового марша. Полку была выделена для охраны мотострелковая рота на БМП, по всему маршруту нас сопровождали боевые вертолеты шиндандского авиаполка приданного 5-й мотострелковой дивизии. Возглавлял колонну полка командир, майор Кулешов Е.Г., а прокладывала маршрут разведка полка и управление МСР на БМП.

Переехав границу СССР, мы въехали в Афганистан, в XIII век по мусульманскому календарю, и реально нам представилась унылая картина XIII века. Люди попадались полуобутые и полуодетые. Дома, которые попадались в пути, были хуже самых плохих сараев в нашей Средней Азии. Перед совершением марша мы проводили разъяснительную работу с личным составом, рассказывая об условиях жизни афганцев, их быте, традициях и обычаях, почерпывая информацию из брошюр Политуправления ТуркВО.

На деле все, что видел личный состав полка, вызывало удручающее впечатление. Наша колонна в длину составляла десятки километров и хорошо управлялась руководством полка. Первый город, который мы проехали в середине дня, был древний Герат. Мне потом приходилось водить колонны полка в Кушку для перевозки подарков Обкома партии (хранились на складе в Кушке, так как не все увезли с собой при вводе), продовольствия, цемента, а затем и молодого пополнения из Кушки в полк. Я не буду останавливаться на случившемся ЧП с БМ 3-го реадн. О нем, наверное, расскажут представители дивизиона и полка. Уже стемнело, когда наша колонна прибыла в долину, где находился город Шинданд. Нас встречали Руководители Штаба РВиА 40-й Армии и 5-й мсд. Командир полка указал район дислокации полка и приказал расставлять палатки для ночевки, выделить караул по периметру полка. Началась наша новая жизнь в боевых условиях, где-то вдали в ночи слышались выстрелы.

Не буду утомлять читателя рассказом, сколько раз пришлось переставлять жилые палатки, оружейные палатки, ленинские комнаты, пункты хозяйственного довольствия, столовые (офицерские и солдатские). Построение передней линейки полка, строевого плаца и других атрибутов военного городка в полевых условиях. Обо всем этом расскажут солдаты и сержанты, офицеры и прапорщики полка, кто был непосредственно завязан на этих работах. Я же попытаюсь рассказать какая воспитательная, культурно-массовая, спортивно-массовая работа проводилась с личным составом дивизионов рот и батарей полка. Эта, а также работа с военными частями афганской армии по поддержанию дружбы и шефской помощи велась согласно Директиве Военного Совета 40-й Армии. Командирам и политработникам воинских частей ставилась задача организовать среди личного состава разъяснительную работу по целям и задачам Ограниченного Контингента Советских Войск в Афганистане (ОКСВА). Присылались брошюры, описывающие национальный состав жителей, какие партии существуют, и кто ими руководит. Там же была информация о главарях бандформирований и базах их подготовки.

Забегая вперед, хочу рассказать об одном из последующих событий. Второй раз я в Афганистане был в составе Правительственной делегации Республики Таджикистан во главе с Президентом Рахмоном в 1993 году. Это был первый международный визит Таджикской делегации суверенного Таджикистана. Мне как Начальнику Управления Делами Министра обороны Таджикистана предстояло провести переговоры с таджиком Ахмад Шахом Масудом ‒ Министром Обороны Афганистана и узбекским генералом Дустумом. Президентом Афганистана был представитель национальности таджиков (второй по численности в стране) Бурхонутдин Рабани, в свое время один из идеологов и руководителей партии войны. За время переговоров нужно было решить вопрос освобождения из плена шестерых российских пограничников и одного офицера казахских погранвойск. Город Кабул представлял убогое зрелище своими развалинами. В аэропорту стояли разбитые самолеты, оставленные Советской Армией президенту Наджибуле (его самого зверски убили). В ходе встреч с Ахмад Шахом Масудом решались вопросы укрепления таджикско-афганской границы и недопущения нарушений. Пограничников мы забрали, а у меня осталось горькое чувство, что все, что мы хорошего сделали в Афгане, было так бездарно уничтожено. Затем через некоторое время к власти пришли Талибан и продолжили разрушать страну. Чего стоят только одни взорванные ими статуи Будды в провинции Бамиан!?

Афганская армия к нашему вводу представляла жалкое зрелище. Вся боевая техника старого образца, самолеты были советскими, подаренные Советским правительством после Великой Отечественной войны. Многие их офицеры закончили советские военные училища и курсы и неплохо говорили по-русски. Солдаты, как правило, дети безграмотных дехкан. Дисциплина, что называется, была не на высоте: солдаты сами себе добывали еду. За нашим полком в виде шефской помощи был закреплен афганский авиационный полк. Командование РеАП проводило соревнования по футболу и волейболу, личный состав выступал с номерами художественной самодеятельности. Офицеров афганцев приглашали для знакомства в наш полк, а они нас к себе. Жизнь в новых условиях проживания в полевых условиях кипела бурно. Личный состав оттачивал боевое мастерство. Расчеты боевых машин в разы перекрывали нормативы. Офицерский состав занимался обучением и воспитанием солдат и сержантов.

И буквально в первых числах мая 1980 года полк принял боевое крещение в первом рейде в составе двух дивизионов (первого, второго и управления). РеАП был придан 5-й мсд, совершив многокилометровый марш, полк занял огневые позиции за городом Фарах. Был произведен залп БМ дивизионов. Картина была впечатляющая, огонь, пыль, вырвавшиеся с пакетов снаряды и мощный гул! Разрывы высоко в горах, сильнейшее эхо! Картина на всю жизнь запечатлелась в памяти и до сих пор перед глазами. Умелое руководство командиром полка, командирами дивизионов и батарей в боевых условиях, четкие и слаженные действия боевых расчетов обоих дивизионов было отмечено Командующим 40-й Армии и Штабом РВиА. Полк вернулся без потерь, успешно выполнив поставленную задачу. Командир полка на построении объявил личному составу благодарность.

В 1980-м и 1981-м гг. 1-й и 2-й дивизионы не раз принимали участие в боевых действиях, поддерживая мотострелковые полки 5-й мсд. Помню после первого рейда в полк с проверками приезжали Командующий 40-й Армией, Командующий Краснознаменным Туркестанским Округом генерал-полковник Максимов Ю.П., Заместитель Министра Обороны СССР ‒ Главнокомандующий Сухопутными войсками генерал армии Петров В.И. и другие военноначальники. 28 РеАП, не имея Боевого Знамени, по итогам формирования полка, передислокации в Афганистан, участия в боевых рейдах в 1980 году приказом Министра Обороны СССР был награжден ВЫМПЕЛОМ МИНИСТРА ОБОРОНЫ СССР «ЗА МУЖЕСТВО И ВОИНСКУЮ ДОБЛЕСТЬ». В декабре 1980 года на плацу полка его вручал Командующий Краснознаменным Туркестанским Военным Округом генерал-полковник Максимов Ю.П., а позже, в 1981-м году было вручено и БОЕВОЕ ЗНАМЯ ПОЛКА.

В августе 1981-го года я поступил в Военно-Политическую Академию имени В. И. Ленина. На этом моя служба в полку (год и восемь месяцев) закончилась. Впереди была учеба в Академии и дальнейшая служба в СА. Но судьба распорядилась так, что я еще много лет служил с офицерами нашего полка. Так после окончании Академии я получил назначении замполитом тяжелого гаубичного полка 81 АРТ Дивизии. Командиром Реактивного полка дивизии был подполковник, а затем полковник Борис Михайлович Ильин (да, тот самый начальник штаба, а затем командир родного 28 РеАП). Вместе с ним мы прослужили 4 года, и он убыл на повышение Начальником Артиллерии Мотострелковой Дивизии в ГСВГ. У него в полку командиром дивизиона служил подполковник Малый Василий Иванович (командир 3-го реадн 28 РеАП). В 1987 году в наш ТГАП был назначен начальником штаба майор Драгус Игорь Михайлович (бывший НШ 2-го дивизиона). В начале двухтысячного года в Штабе Уральского Военного Округа я встретил генерала Кулешова. Он проходил по коридору, и мы встретились с ним взглядами. Он остановился, внимательно на меня посмотрел и говорит: "Полковник, мы с вами раньше пересекались", я сказал: "Если вы были майором Кулешовым, то я ‒ ст. лейтенантом Умаровым". Мы обнялись, сопровождавший его генерал провел нас в офицерское кафе, где мы много часов беседовали, вспоминая наш полк, офицеров и прапорщиков. Нашу с ним эпопею в Самаркандском Обкоме КПСС. К сожалению, я потом позже узнал, что его уже нет в живых. Закончил я воинскую службу в 2003 году, она у меня оказалась удачной, я ею доволен. Дважды получил воинские звания «досрочно», капитана в марте 1981 года и полковника в ноябре 1992 года. Награжден орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» третьей степени, медалью «За боевые заслуги», Грамотой Президиума ВС СССР «За мужество и воинскую доблесть» и другими медалями. С уважением, полковник в отставке Умаров Саидмурод".

Военкомат

"Весной 1979 года я получил повестку из военкомата. Мне надлежало такого-то числа в такое-то время прибыть в такой-то кабинет. Вообще-то, предписания подобного рода мне были до лампочки, тем более за повестку я не расписывался, ее просто бросили в почтовый ящик, но сходить я все-таки решил. Во-первых, почему бы официально не прогулять пару лекций, а во-вторых, мне захотелось устроить небольшой скандальчик дяденькам из военкомата. В то время я был студентом 3 курса географического факультета ЛГУ (дневного отделения) и имел «бронь».

В указанный день и час, с видом человека, который знает что почем, но в настоящий момент сильно занят, я вошел в кабинет военкома и молча протянул ему повестку и студенческий билет. Сидевший за столом майор внимательно изучил то и другое, достал из шкафа папку с моим личным делом, выудил из нее какую-то бумажку и также молча протянул мне. В ней говорилось, что я за неоднократные пропуски занятий по военной подготовке отчислен с военной кафедры, лишен «брони» и вполне созрел для выполнения своей почетной обязанности ‒ службе в рядах СА. Это был удар ниже пояса. Я стоял ошеломленный. <…> Да, я действительно прогулял несколько занятий по «военке», но никак не ожидал такого быстрого и мощного контрудара. Майор, как по книге, читал все переживания, отразившиеся на моем лице, и было видно, что это доставляет ему удовольствие. Он вынул бумагу из моих ослабевших пальцев, всунул билет и направление на медосмотр и, дружески подталкивая в загривок, выставил меня в коридор.

Марш-бросок Польша — Афганистан

Новый 1980 год я встретил в карауле, но не особо переживал по этому поводу, так как 1 января в честь праздника нам обещали на обед котлеты. Но, как это часто бывает в армии, вместо котлет пришла новость ‒ в часть из Москвы едет генерал.

Дивизион был поднят по тревоге. Высшие офицеры были у нас редкостью, а здесь из самой Москвы, да еще неизвестно с какой целью, а вдруг проверка. В помещениях казарм закипела работа. Что-то подкрашивали, что-то чистили и натирали. По ниточке равняли табуретки и тумбочки в спальных помещениях. Да что там тумбочки. В столовой по нитке проверяли расположение кружек на столах, чтобы через ручку одной на первом столе можно было видеть ручку кружки, расположенной на последнем. Особенно мне понравилось выравнивать сугробы вдоль дороги, проходящей по части. Их следовало сделать одной высоты, причем лицевая сторона должна была находиться под углом 90° к верхней. То есть сделать сугробы практически квадратными.

Генерал собрал офицеров в ленинской комнате нашей батареи. Часа через два командный состав вышел с далеко не счастливыми лицами. Дивизион был построен, и на нас посыпались новости….

Через несколько дней дивизион был погружен на самолеты Ту-154, часа через четыре мы приземлились на дозаправку и в иллюминаторе я увидел аэропорт города Уральска. Еще несколько часов ‒ и Самарканд. Ночью нас вывезли за пределы города и поселили в каких-то оврагах. Выдали палатки и печки. Правда, без всякого топлива. С этого дня в течение нескольких недель, исключительно по ночам, мы ездили на станцию, куда эшелон за эшелоном приходили с «нуля» техника и вооружение, снаряды и патроны, автоматы и гранатометы.

Мне впоследствии на гражданке, как геологу, пришлось много работать на Крайнем Севере ‒ Новой Земле, Полярном Урале, Пай-Хое, но руки я отморозил только в тот раз ‒ в Самарканде, на разгрузке снарядов.

Самаркандский период был самым тяжелым из всей моей службы в армии. Мы оголодали. Постоянная борьба с холодом и каторжная работа требовали все новых и новых калорий, а их не было. Полевые кухни готовили какую-то лабуду из картофельных хлопьев. По внешнему виду, да и по вкусу, она больше всего напоминала клейстер. Польза от такой еды была минимальная. После ужина солдаты толпами ходили побираться к поварам-узбекам. «Нон бар?» ‒ слышался вопрос. «Нон йок», ‒ раздавалось в ответ. Они бы, может, и рады были бы дать нам кусок хлеба, да где его взять, привозят строго по норме (ну, может, чуть меньше, снабженцам тоже жить хочется, а на армии, да еще во время войны, во все времена и в любой стране не наживались только полные идиоты).

Когда мы улетали из Польши, по приказу замполита в подсобном хозяйстве был заколот поросенок. Сало посолили и дали нам в дорогу. Все от него отбрыкивались. Не помню, кто взвалил на себя этот груз, но сало все-таки долетело с нами до Самарканда и осело в палатке нашего ВУБ (взвода управления батареей). Оно стало нашим спасением. Да что нашим, некоторые офицеры, под видом проверки, после отбоя приходили к нам и «навинчивали» его без всякого хлеба за милую душу.

Офицерам, конечно, было немного легче. Раз в неделю они ездили в город и могли подхарчиться по-человечески. Как-то раз мне повезло. Я был назначен ночным истопником в палатку, где проживали офицеры нашей батареи. Тепло, подкидывай себе уголек в буржуйку да кемарь в перерывах. Когда все уснули, я, как крыса, стал шарить по углам в поисках чего-нибудь съедобного. Естественно, ни в какие сумки и вещмешки я не заглядывал, это было не принято. Но вдруг чего-нибудь выпало, закатилось под койку, а хозяин забыл. Я нашел большую зеленую, но сладкую, как мне показалось, грушу. Очень хотелось растянуть удовольствие. Съесть немного сейчас, кусочек утром, остальное оставить на обед. Но, конечно, я не выдержал. Я съел ее целиком, не отрываясь, довольно урча и захлебываясь слюной. Груша была жесткая, но это только раззадоривало. Интересно, что на следующее утро старший офицер батареи долго выяснял, куда делась его маргеланская редька. Я сказал, что не знаю.

Но бог с ним! Вспомним Гиппократа: «Пациент, помни: залог твоего здоровья ‒ постоянное чувство голода». В этом отношении мы были здоровее здоровых. А вот с личной гигиеной возникли трудности. В частности, с умыванием. Нет, вода была, была пробурена артезианская скважина, и оттуда к услугам всех желающих бил небольшой фонтан. Но мы были настолько промерзшие, что раздеться и окатиться ледяной водой было выше наших сил. Самое большее, на что нас хватало ‒ сполоснуть руки и морду (именно морду, а не лицо, то, что у нас находилось между шапкой и ватником, по-другому было назвать нельзя). Мыла не было. Руки были черны, заскорузлы и покрыты трещинами. Как-то раз нас отвели в баню. Когда мы разделись и посмотрели друг на друга ‒ удержаться от хохота было невозможно.

Однако все плохое, как, впрочем, и хорошее, когда-то заканчивается. К концу января был сформирован реактивный полк, который объединил наш, «польский» дивизион, дивизион из Германии и дивизион на «Ураганах» (очередная модификация «Катюш» ‒ пакет 16 стволов, длина снаряда 5 метров, вес снаряда 250 кг) с финской границы.

Закончив комплектацию и успешно проведя показательные стрельбы перед членами ЦК Компартии Узбекистана, мы погрузились в эшелоны и отправились в Кушку.

В Кушке события стали развиваться еще стремительней. Разгрузив с платформ технику, зарядив орудия и получив патроны, полк вытянулся в колонну вдоль берега какой-то речушки. Памятуя золотое солдатское правило в бой идти в чистом, нас направили на помывку в баню. При воспоминании об этом событии у меня до сих пор по телу бегают мурашки. Нас загнали в маленькую душевую, где работал в лучшем случае один «сосок» из пяти. Но страшно было не это и даже не тоненькие струйки холодной воды, а отсутствие стока. Вероятно, сток был, но засорился, а потогонная система не давала времени на его починку. Нам пришлось мыться стоя по колено в воде, в которой мылись тысячи солдат перед нами. Чего там только не плавало!

И вот мы, условно чистые, стоим навытяжку пред светлыми очами московского генералитета. Сытые и довольные дядьки объявили, что наша часть переводится в Афганистан. "Но там идет война, и вы в мирное время не обязаны подвергать свою жизнь опасности, это дело добровольное, так что, кто трусит, сделайте шаг вперед". Не успели мы изумиться постановке вопроса, как генерал продолжил: "Я рад, что среди вас не нашлось предателей. По машинам! "

Через несколько часов мы проезжали город Герат.

Вместе с нами входили колонны автобата и стройбата. Машины шли на предельно возможной скорости через перевалы и по ущельям. Сожженные остовы советских БТР и танков были немым свидетельством опасности. Тогда их было еще немного. Через несколько лет картина изменилась, увы, не в лучшую сторону. Нам повезло. Без особых приключений мы добрались до места нашей дислокации, так называемой «Долины смерти». Это местное название, полученное из-за жары и безводности. Располагается она в районе города Шинданд.

Там мы и встали на ночь. Наш полк и автобат с одной стороны дороги, стройбат ‒ напротив. Измученным водителям разрешили отдыхать. Из тех, кто сумел немного поспать в кузовах, были сформированы караулы. Первая ночь в боевой обстановке.

Таможня Кушка. Пункт пограничного контроля.

Джума. Мечеть в Герате.

На новом месте расположения полка. Наши палатки и курилка

Афганистан. Лагеря

Время, проведенное на войне, можно условно разделить примерно на две равные части: жизнь в лагерях и боевые рейды. О рейдах мы еще поговорим, а сейчас расскажу о солдатском житье-бытье в лагерях.

Не помню, кто сказал, что «армия, оторванная от тылов, обречена на поражение». Наверное, какой-нибудь француз. Эта сентенция, как я убедился на собственном опыте, на российского солдата не распространяется. Российский солдат только крепчает и становится злее (до определенной степени, конечно).

Остановившись в «Долине смерти», мы стали возводить лагерь. Были поставлены большие армейские палатки, в которых из досок, привезенных с собой, мы сколотили длиннющие нары и спали на них вповалку, укрывшись шинелями и прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть. Ни матрасов, ни одеял у нас не было. В каждой палатке жило человек по тридцать. Постоянная связь с Кушкой еще не была налажена, и есть приходилось только то, что привезли с собой. Сухари и каши плотно и надолго вошли в наш рацион. Но и их катастрофически не хватало.

Иногда какой-нибудь колонне удавалось пробиться к нам, но здесь вступал в силу другой фактор ‒ отсутствие хранилищ. Наступила весна и солнце пригревало «по-взрослому». Если крупы какое-то время можно было сохранить, то как быть со скоропортящимися продуктами? Случалось так, что раз в месяц нам на взвод (около 20 человек) на завтрак давали 25-килограммовую коробку масла. «Ешьте, к обеду все равно испортится». Сколько мы могли съесть? Даже самые изощренные гурманы, стосковавшиеся по жирам, осиливали только несколько ложек. А потом наступала расплата в виде скрюченного брюха и ночных (да и дневных) бдений у выгребной ямы.

В один из дней нам привезли картошку. Гнилую, конечно, но картошку, невиданный по тому времени деликатес. Колонна несколько раз подвергалась обстрелу. Был убит солдат, еще один солдат и прапорщик тяжело ранены.

Но не еда была владычицей наших дум и ночных бдений. Каково бы ни было ее качество и количество, к этому можно привыкнуть, если не обращать внимания на постоянное чувство голода. Вода была нашим кумиром, вода занимала все наши мысли. Солдатам выдавали на сутки 500 грамм воды (не считая кружки чая на завтрак, обед и ужин), и все. Ты мог поступать со своим «поллитром» как заблагорассудится: постирать подворотничок, почистить зубы или помыться, а мог и просто выпить, твое дело. Это был кошмар, продолжавшийся несколько месяцев.

Самые смелые из нас (или доведенные до отчаяния) ночью ужом проползали на кухню и, улучив момент, когда караульный отвернется, при помощи клещей, сделанных из штык-ножа, отвинчивали краник («барашек» с крана кухонный наряд предусмотрительно снимал и прятал) и наполняли флягу. Нам снилась не запотевшая бутылка «Жигулевского», на которой остаются отпечатки пальцев, когда достаешь ее из холодильника, не «шипящий в горле нарзан», не молоко из погреба. Нам снилась вода. Ключи, родники, криницы, деревенские колодцы ‒ и ты пьешь, пьешь.

Через некоторое время остро встал вопрос нижнего белья. Если верхней одеждой мы были укомплектованы довольно сносно, то трусы и майки уже истлели на солдатских телах. У большинства трусы приобрели форму стрингов (для тех, кто не в курсе, ‒ резиночка вокруг и ниточка поперек). Это сейчас модно, да и то на молоденьких девушках, а тогда мы выглядели несколько вызывающе. Глядя на майки, создавалось впечатление, что по ним стреляли крупной дробью. Наконец прошел слух, что из Кушки очередной колонной доставлено свежее белье.

Побатарейно нас повели в импровизированную баню ‒ большую палатку с бочками нагретой на солнце воды. Свершилось, мы во всем свежем. Бельишко явно не новое, но чистое и прикрывает все, что положено прикрывать. Неделю мы наслаждались. Но вот стали обращать внимание: то один, то другой яростно чешет живот и подмышки. Сняв белье и внимательно изучив его на ярком солнышке, мы окаменели. Трусы и майки, привезенные с армейских складов, оказались зараженными гнидами. Попав в благоприятные условия, они моментально превратились во вшей. По счастью, это были так называемые «бельевые» вши, а то я слышал еще об одной их разновидности, правда, у нас они появиться не могли, не было, как бы это точнее сказать, почвы, что ли.

Полк оживился. Эрудиты вспоминали Шолохова, Гашека, этих «певцов» солдатского быта и их рецепты избавления от такой напасти, а кто просто чью-то мать и остервенело давили вшей пальцами.

Не могу не похвалить фельдшерскую службу полка. В данном случае она сработала быстро и четко. Нас опять повели в баню. Всех «чесоточных» заставили выбрить волосы везде ниже шеи. В кипящие на кострах чаны с хлоркой полетело белье. Прапорщики из санчасти сварили мыло с добавкой, по-моему, той же хлорки и выдавали по кусочку каждому солдату. После помывки мы получили продезинфицированное белье, но надевать его было еще нельзя. Все встали в очередь за утюгами, дабы подвергнуть его «прожарке». «Тети Аси» тогда не было, и вы можете себе представить, во что превратилась наша одежда. Но главное было достигнуто. Вши были ликвидированы.

Кто-то, вероятно, получил по шапке, и в дальнейшем белье поступало без признаков насекомых.

Раз зашел разговор о живности, хочу рассказать о фауне Афганистана. Это не будет лирическим отступлением. Она была частью нашего быта и оказывала влияние на нашу жизнь.

Не знаю, как в местах, не затронутых войной, но в районе лагеря нам приходилось встречаться только со змеями, скорпионами, фалангами, хомяками и мухами. Я выстроил эту цепочку по принципу вредности, причем в порядке возрастания.

Змей было не так много и в палатки они не забирались, но само соседство с ними удовольствия не приносило. Змеи, которые нам попадались, не были королевскими кобрами, так как не имели капюшона. Но, с другой стороны, они его раздувают в минуту опасности и раздражения, а дразнить их нам как-то не хотелось.

Скорпионы также не представляли собой большой угрозы. Черных «королевских» скорпионов я не видел. Наши были маленькие, желтого цвета, «сары чаян» по-узбекски. Нам удалось развеять миф о том, что в минуту опасности скорпион убивает себя ударом хвоста по голове. Ничего подобного. Мы, в порядке природной любознательности, выкладывали из веточек круг, сажали в центр скорпиона и зажигали огонь. Окруженный со всех сторон пламенем скорпион действительно бил себя хвостом по голове и замирал. Но это было не самоубийство, а легкий наркоз. Стоило огню погаснуть, он «брал себя в клешни» и преспокойно убегал.

Другое дело фаланги. Эти твари сильно портили нам жизнь. Испытывая тягу к жаре, они забирались в палатки, на кровати, в сапоги. Убить их было довольно сложно из-за колоссальной реакции и быстроты. Допустим, ударишь фалангу палкой от швабры и промахнешься на сантиметр. Она молнией взлетает по палке и норовит тебя укусить. Тот, кто видел пасть фаланги, понимает, насколько это неприятно. Благодаря строению своих жвал она не кусает, а вырывает куски мяса. Сами по себе фаланги не ядовиты, но питаясь в том числе и падалью, накапливают на зубах трупный яд.

Это случилось с моим другом, старшим вычислителем ВУД (взвода управления дивизионом). Ночью он проснулся от сильного ожога на ноге. Это был укус фаланги. Раздавив членистоногое, он лег спать. В 6 утра он не смог выйти на развод и едва доплелся до медчасти. Нога распухла и покраснела. В машину, пришедшую часа через два для отправки в госпиталь, его уже заносили. Температура тела зашкаливала за 40, место укуса начало чернеть. Недели через 2–3 (точно уже не помню) он вернулся в часть и рассказывал, как проходила операция. Разрезав место укуса и выпустив гной, хирург скальпелем отрезал омертвевшие ткани и, используя салфетки, прочищал рану. В разрезе была видна белая сахарная косточка. За несколько часов нога прогнила до кости.

Возможно, мой приятель немного приврал. Но через полгода, уже уезжая на дембель, он все еще хромал.

Сильно доставали хомяки. Хотя это было скорее анекдотично, чем трагично. Раз в несколько месяцев в лагерь приезжала автолавка. Ничего особенного, печенье, конфеты, мыло. Но когда не видишь даже этого, то воспринимаешь каждую мелочь как счастье. Солдатские денежки (я получал в районе 30 сертификатов в месяц) улетучивались в минуту. Если, конечно, сможешь пробиться к лавке. Закупив «деликатес», получаешь массу проблем. Первая, как не съесть все сразу, а вторая, как уберечь от товарищей. Были у нас крысятники, ничего не попишешь. Но я относился к ним более-менее терпимо. С высоты своего возраста (на 2 года старше сослуживцев) я прекрасно понимал, какое это испытание на честность. Пачка сахара в тумбочке у товарища была сродни искушению Христа в пустыне. Иисус выдержал. Мы тоже. Но не все. Об этом я еще, наверное, напишу. А пока вернемся к хомякам. Эти не испытывали угрызения совести ни на йоту. Стоило появиться в палатках чему-то съедобному, как целые легионы грызунов приходили на праздничный обед. Если поведение фаланг в минуту опасности можно назвать слепой яростью, то поведение хомяков смело уподоблю безбашенному пофигизму. Странно, но людей они не боялись. Им не важно было, что тащить. Печенье, добытое с боем в автолавке, или 2–3 кусочка сахара, оставленные после ужина на вечерний час «кейфа». Годились мыло, зубная паста (единственное, что они не трогали, ‒ солдатский одеколон, да и то потому, что такой роскоши у нас практически не было). А вот распотрошить пачку сигарет ‒ милое дело. Они хотели жрать и жрали.

Нашим основным бичом, к счастью, сезонным, были мухи. Такого количества я не видел нигде и никогда. Мириады этих созданий роились в палатках, отхожих местах, на кухне. Мы начали болеть. Мухи разносили инфекцию. Желтуха и другие подобные заболевания косили солдат десятками. Только в один день наша батарея (50–60 человек) отправила в госпиталь с гепатитом семерых. О расстройстве желудка и говорить не приходится. Этим страдали все. Посидит муха в отхожем месте или на трупике животного, а потом забирается в солдатский котел. Дизентерия, в лучшем случае, обеспечена. Все это происходило на фоне жары, плохой пищи и воды. Солдаты превращались в доходяг. Способов борьбы с этой напастью не было.

Ближе к концу весны <…> мухи исчезали. Даже они не выдерживали того пекла, которое приходило с наступлением лета.

Приблизительно раз в полгода-год солдаты должны сдавать нормативы по боевой, строевой, физической и политической подготовке. Для проведения этого мероприятия в подразделения направляется специальная комиссия либо из Москвы, либо из других воинских частей. К нам любили приезжать москвичи. Вроде находишься в безопасности, а числишься на войне. Хорошие командировочные, отметки в личном деле. Но не суть.

Проверок мы не боялись. По боевой подготовке самый ленивый из нас мог перекрыть существующие нормативы в полтора-два раза. Сказывался постоянный опыт боевых рейдов. Физическая подготовка тоже не представляла большой угрозы. Мы были уже не зелеными призывниками, а солдатами, закаленными в боях. Что ни говори, но армия формирует из мальчишек мужчин. Подтягивание, отжимание, кроссы если и не доставляли нам особого удовольствия, то и отвращения не вызывали. Что касается основы основ армейского физического воспитания ‒ подъем переворотом, его умели делать все или почти все, точнее все, кроме меня. Ну не получался он никак. Но и здесь находился выход.

В день сдачи физо меня назначали в какой-нибудь наряд, например дежурным по штабу полка (согласно распоряжению начальника штаба для несения этой службы привлекались только старшие вычислители батарей). Зато день сдачи по политической подготовке был моим звездным днем. Я выходил первым, тянул билет и, отвечая на вопрос, заливался соловьем. Наши офицеры просили меня рассказывать как можно подробнее и по возможности тянуть время в надежде, что проверяющему надоест. В тот раз экзамен принимал пожилой, уставший от жизни майор. Для него эта проверка была, наверное, тысячной. Он видел все, удивить его было нельзя. С плохо скрываемой скукой в голосе он зачитал вопрос билета: "Расскажите мне о революции 1905 года". Мои глаза нехорошо блеснули, этот вопрос мне попадался на выпускных экзаменах в школе и на вступительных в университете. Майор даже не понял, как он попал, но что-то он все-таки почувствовал и нервно заерзал на стуле. Меня понесло. Я рассказал о предпосылках, о революционной ситуации, о военной политике, проводимой в то время царским правительством. Вскользь затронул положение в сельском хозяйстве и промышленности. Красной нитью проходила Русско-японская война, подвиг «Варяга» и «Корейца». По-моему, я даже спел пару куплетов знаменитой песни. Затем перешел к аналогиям. Уж не знаю почему, но минут через пятнадцать я заговорил об опричнине Ивана Грозного. Проверяющий закрыл глаза, видимо, пытаясь сосредоточиться и разобраться в логике ответа. После фразы о том, что отличительным символом опричников являлась голова собаки с зажатой в пасти метлой, он меня остановил. Подойдя к старшему офицеру батареи, майор тихо спросил:

‒ Они у вас все такие?

‒ Все, — убежденно ответил старший лейтенант и, поколебавшись несколько секунд, добавил,

‒ Ну, может, чуть похуже.

Проверяющий вздохнул. Больше он никого не спрашивал. Батарея получила отличную оценку, а я очередную благодарность.

Как ни странно, но наиболее нелюбимым предметом для нас была сдача стрелковой подготовки. <…> Солдатам, только что вернувшимся из боевого рейда, солдатам, у которых еще не прошли синяки на правом плече, солдатам, чьи гимнастерки насквозь пропахли порохом, предлагают идти на стрельбище и пострелять из автомата по мишеням! Мало того, неоднократная замена автоматов приводила к необходимости расстрелять накопившийся у солдат запас патронов. Каждый второй имел, на всякий случай, заныканный в машине цинк с боеприпасами. Так что удивить нас, а тем более порадовать возможностью пострелять было мудрено. Мы выпрашивали у сержантов наряд, чтобы не присутствовать на этом мероприятии. <…>

Не могу не упомянуть еще об одной стороне нашей жизни. Это наркотики. Хотел написать «позорной стороне», но не хочу лукавить. Что было, то было. Не считали мы это за криминал. Афганистан ‒ это страна, которая живет за счет наркотиков, и было бы удивительно, если бы у наших солдат их не было. Один мой знакомый поменял у афганца за 9 упаковок сахара «Дорожный» кусок анаши размером с детский кулак, да еще в придачу получил итальянские солнцезащитные очки (ширпотреб, конечно) и два нательных крестика. Это, кстати, удивительно: мусульманская страна, с неверными грех даже разговаривать, но через месяц после нашего входа самым прибыльным бизнесом у местных «маркитантов» было производство символа христианства. При всем моем уважении к религиям, мне кажется, что в мире доминирует одна ‒ религия золотого тельца.

Продолжим о наркотиках. Их не запрещали, но, естественно, и не одобряли. Их игнорировали. Делали вид, что такой проблемы не стоит. Да она и не стояла. «Боевые сто грамм» в Советской армии начала 1980-х годов не практиковались. Вместе с тем нервное напряжение было серьезным. Как снять стресс? Выкуренный раз в неделю втихаря косячок на трех-четырех человек давал возможность забыться на какое-то время. Другое дело ‒ сильные наркотики. Но их у нас и не было. Я про них даже не слышал.

Никто из моих друзей и знакомых не пристрастился к этой отраве. За прошедшие четверть века мне не приходило в голову достать и покурить анашу. Это объяснимо. Употреблять наркотики, как бы это помягче сказать, удовольствие для одного. Нет настоящего удовлетворения! На мой взгляд, в жизни наиболее ценна радость человеческого общения. Накрытый стол, запотевшая бутылка «беленькой» (или пирожные с ароматным свежезаваренным чаем, фрукты и хорошее сухое вино ‒ кто что любит). И друзья. Главное ‒ друзья. Мы сидим за столом, разговариваем, подымаем за здоровье друг друга. Мы любим друг друга. Разве это может сравниться с наркотой ‒ тьфу на нее!

И серьезно. На дембель я ехал через Ашхабад. Поезд был полон «афганцами». Все были в эйфории. Но я видел ребят со стеклянными глазами. Видел, как они выходили в тамбур, чувствовал запах конопли. К одним из них я подошел и предложил водки. Они рассмеялись. «Нет, браток, нам этого не надо. Мы теперь и в Союзе ее пить не будем. Вот он, кайф. Курнуть хочешь?» Я отказался.

Боюсь, это была первая волна чудовищного явления ‒ наркомании. Она тихо и незаметно катилась на Россию в плацкартном поезде «Ашхабад — Москва».

Потихоньку-полегоньку жизнь в лагерях налаживалась. В Герате и Шинданде, городах, расположенных ближе всего к лагерю, заработали аэропорты. Появились одеяла и простыни, кровати, более удобные палатки. Мы обзавелись тумбочками и табуретками. Офицеры переехали из палаток в дощатые казармы. Были выкопаны склады, где при помощи холодильных установок поддерживалась температура, пригодная для хранения продуктов. Вовсю задымили солдатские кухни, в дивизии в строй вступила хлебопекарня. Пробуренные скважины в избытке давали так необходимую нам воду. Более того, на территории лагеря был вырыт бассейн. Но это отдельная история.

Все началось с того, что в полку была введена новая должность ‒ замкомандира по физической подготовке. Это был, пожалуй, самый вредный элемент из офицерского состава. Прекрасно понимая свою ненужность (занятия по физической подготовке, как, впрочем, и другие, строго регламентированы уставом, и ничего нового ты ввести уже не можешь), капитан, назначенный на эту должность, все-таки нашел выход. Он стал устраивать так называемые «спортивные праздники». В чем это заключалось? День солдата, как я уже говорил, расписан по минутам. Но ведь есть еще и воскресенье, единственный выходной. Капитан решил воспользоваться этим упущением. С тех пор день отдыха проходил у нас следующим образом. В 6.00 подъем и марш-бросок 6 км или кросс 3 км, через раз. Затем уборка постелей, завтрак и непосредственно «праздник» ‒ подтягивание и отжимание до обеда. Так как спортивная площадка ввиду военного времени была оборудована не должным образом и перекладин на всех не хватало, то полк делился на две части: половина делает подъем переворотом, а вторая ‒ «упор лежа принять». Потом меняются. Штанг и гантелей, естественно, не было. Для поднятия тяжестей мы использовали траки (звенья гусениц) от подбитых танков. Команда «разобрать траки» всегда вызывала веселый хохот у солдат-грузин. Дело в том, что «траки» по-грузински, это, как бы сказать, все равно что «дупа» по-польски, а на русском… Впрочем, посмотрите в словаре сами. Так мы и «праздновали» свой выходной. А затем по части прошел слух ‒ копают бассейн. Надо ли говорить, с каким нетерпением мы ждали этого события. И вот бассейн был готов, но «не для нас был этот праздник», как говаривал Солженицын. Пользоваться им могли только офицеры. Физорг полка зорко следил, чтобы ни один солдат не подошел к воде.

Отдельно хочется рассказать о караульной службе. Уснув в Афганистане на посту, ты имел большой шанс не проснуться. Это понимали все или почти все. В те годы душманы еще не были вооружены мощными высокотехнологическими орудиями убийства. Они не могли напасть на полк в надежде нанести серьезный урон. Но вырезать нескольких караульных было им вполне по силам. В дивизии был случай: задремал парнишка в «собачий час» (примерно от 4 до 5 утра, когда веки наливаются свинцом и победить дремоту ты не в силах), ну и сняли его бандиты. А на следующий день подбросили. Только уже без кожи. А чтобы можно было определить, что это именно он, оставили небольшой кусочек на запястье. Там у него была татуировка. Горы, море, чайки, солнце, что-то из южной мирной жизни. И принесли солдатика на переднюю линейку, и водили роты смотреть на него. Думаю, правильно делали. Своей жизнью, вернее смертью, он спас многих от подобных ошибок. Ну, этому я не был свидетелем, а вот на реке Гильменд, под Кандагаром, где мы работали совместно с пехотой, танкистами, гаубичниками, был снят один караульный из соседнего полка и уведен в плен. Полночи мы стояли в окопах и, до боли сжимая зубы, слушали его дикие крики. Его пытали. Самое страшное, что нам оставалось только слушать, мы ничем не могли помочь. Нас разделяла река, подходы заминированы. Когда на следующий день мы все-таки разобрались с этой деревней, тела так и не обнаружили. Хотя, мне кажется, обнаружили, зачем оно душманам, просто побоялись показывать. И опять-таки ‒ правильно.

Правда, я слышал, что, проезжая через Кандагар (город весьма населенный), товарищ погибшего остановил машину, вышел на улицу и разрядил в толпу все три магазина из подсумка. Опять же без комментариев.

Итак, по углам периметра нашего лагеря были вырыты капониры, в которых на ночное дежурство выставлялись БТР (бронетранспортеры) и БРДМ (бронированные разведывательно-дозорные машины) с полным экипажем, т. е. командир, водитель, пулеметчик и связист. Естественно, все машины были оснащены приборами ночного видения. Чуть выдвинувшись вперед, нес свою службу ночной боевой дозор. Это небольшие группы солдат (в нашем случае, как правило, из двух человек), которые ходят вокруг лагеря, все время видя впереди себя такую же пару дозорных. Метрах в двухстах позади них идет третья пара, четвертая… В случае нападения в считанные секунды мы можем сбиться в «кулак» и продержаться до подмоги. Особо важные объекты (водокачка, автопарк, склады с боеприпасами) и непосредственно сам лагерь охраняются караулом. Караул, конечно, круглосуточный. Не спят и дневальные в палатках, составляя четвертый круг обороны. Как видите, служба была поставлена должным образом. Если и были нарушения, то небольшие, такие, к примеру, как у меня. Находясь с приятелем в боевом дозоре, мы решили придвинуться к лагерю метров на сто. Дело в том, что на водокачке нес караул наш новый сослуживец. Буквально на днях он, в порядке наказания, был переведен из другого дивизиона в нашу батарею. Нет, вовсе не потому, что мы представляли собой что-то вроде штрафбата (хотя, по правде говоря, мы были единственной батареей в полку, которая, благодаря своей выучке, принимала участие во всех боевых рейдах), просто мы уже все были «дедушками», а у парня в своем подразделении возникли какие-то неурядицы с молодежью. У нас, конечно, покомандовать ему было некем. Грузин по национальности, он оказался добрым и хорошим товарищем. Так почему бы не зайти к нему на пост и быстренько не выкурить на троих сигаретку? Но только мы скрылись в тень водокачки и перебросились парой слов, как услышали топот от множества ног. Выглянув из-за угла, мы увидели приближающихся начальника караула, проверяющего и нескольких солдат из бодрствующей смены. Положение было критическим. Яркая луна заливала светом всю долину, мы были бы как на ладони. Положение спас наш новый товарищ.

‒ Стой, кто идет! ‒ закричал он, сильно утрируя свой грузинский акцент.

‒ Начальник караула и проверяющий.

‒ Не понимай! ‒ во всю глотку заорал часовой и влепил длиннющую очередь поверх голов, а затем, обращаясь к нам, тихо добавил:

‒ Бегите, ребята, секунд тридцать я им головы от земли оторвать не дам.

Мы понеслись на свой маршрут как угорелые. Сзади слышались выстрелы и вопли «Не понимай!» и «Я начальник караула!». Наконец мы вышли на свою тропу. Впереди и сзади стояли другие пары из дозора. Как опытные солдаты, они моментально оценили происходящее, и было видно, что их буквально трясет от смеха. Однако все хорошее когда-либо кончается. Часовой увидел, что мы на маршруте, и душную афганскую ночь прорезал вопль:

‒ Вах, товарищ старший лейтенант, извини, дорогой, совсем не узнал, подходи, конечно, и товарищей захвати.

Услышав это, дозорные просто рухнули на землю. Злой как черт начкар и проверяющий принялись распекать парня, и сидеть бы ему на «губе», да на следующий день боевой рейд. Война все спишет.

Запомнилась мне ночь, проведенная в карауле с 31 декабря 1980 года на 1 января 1981-го. Я нес вахту с 12 до 2 часов ночи, т. е. как раз в Новый год по-местному и московскому времени (разница составляла 2 часа). Я был хорошо экипирован: на боку висела фляжка со слабенькой брагой, а в нагрудном кармане лежала и грела сердце настоящая «беломорина».

Беломором угостил меня один приятель, ленинградец. Ему прислали две штуки в обычном письме. Чтобы было не очень заметно, письмо было проглажено утюгом. Папиросы стали плоские, но все-таки это была частичка мирной жизни.

Увидев, что минутная стрелка на моих часах приближается к 12.00, я внимательно оглядел территорию своего поста в поисках проверяющего (бдительность, вот что отличает хорошего караульного от плохого). По счастью, никого не было. Я поднял фляжку, поздравил себя с Новым годом, сделал первый глоток… И тут же поперхнулся. Ночное небо Афганистана словно взорвалось. Трассеры всех цветов летели к звездам. Все части, расположенные в «Долине смерти», торопились отметить первый Новый год Советской армии на чужой земле. В ход шло практически все, что стояло на вооружении. Первое место, конечно, захватили автоматы и пулеметы, но я буду не я, если сквозь их трескотню не прорывалось глухое буханье гранатометов, пушек, танков. Десятки, сотни осветительных ракет висели над долиной, заливая ее бледным светом. Зрелище было завораживающее, сказочно красивое и в то же время пугающее. Так продолжалось минут двадцать, затем все стихло. Наконец-то я смог допить свою бражку и выкурить папироску (оглядевшись, конечно, в поисках проверяющего). В 2 часа ночи (Новый год по Москве), когда я уже возвращался в караулку, все повторилось вновь. Правда, уже не так красочно.

Об офицерах и сержантах

Что представляет из себя армейская дедовщина, известно. Но это в мирной обстановке, в Афганистане ситуация была совсем иная. Мы варились в одном котле, солдаты, сержанты, да и офицеры. Из рук сержантов был выбит их любимый козырь ‒ наказание в виде наряда вне очереди. Слишком тонок и сложен механизм «боевой машины», чтобы они могли выдирать из него «винтики» по своему усмотрению. Слишком огромен был объем работ, выполняемый нами. В наряды ходили не те, кто провинился (по мнению сержанта), а те, кто в настоящий момент представлял меньшую ценность для батареи. Если бы в боевом рейде я или наводчик или водитель доложили комбату, что получили наряд, скажем, за не отдание чести, он просто бы расхохотался. Однако при стрельбе прямой наводкой, когда моя ценность была равна нулю, я не вылезал из нарядов, отсыпаясь в машине во время перемещений. И другой пример. Как-то в лагере батарея заступала в караул, а я потребовался начальнику штаба полка для боевой работы. Картина была еще та. Командир взвода, лейтенант, орал на начштаба: "Товарищ майор, мне некого назначить вместо него, все люди заняты". " А вы назначьте меня, меня назначьте, товарищ лейтенант" ‒ вежливо отвечал ему старший офицер. Такое возможно только на войне, среди людей, искренне переживающих за общее дело. Попробовал бы лейтенант поднять голос на майора в мирной обстановке. Звездочки лишился бы сразу.

В Польше у сержантов был еще один любимый способ «воспитания молодых». Чтобы справиться с навалившимися физическими нагрузками, надо много есть. Кормили обильно, но организм еще не перестроился, калории сгорали моментально, в общем, не хватало. Некоторым молоденьким ребятам удавалось припрятать кусок хлеба, чтобы хоть как-то утолить чувство голода перед сном. Их беспощадно вычисляли, строилась батарея, провинившиеся выходили из строя, начиналась экзекуция. "Что, не хватает? " ‒ орал сержант. "Жри перед строем своих товарищей, пусть тебе будет стыдно! "

В первые месяцы входа в Афганистан не хватало уже всем, были проблемы с доставкой продовольствия. И те же «воспитатели» первыми бросались к термосу, принесенному с кухни: "Эй, ты, ну-ка положи мне побольше". Но мы уже были другими. "Не хватает? " ‒ ехидно спрашивал раздающий. "Подходи, когда покормлю всех, дам облизать термос". И отходил сержант, пряча глаза, и не поднимал вой, и не качал права, потому что понимал ‒ заводить врагов среди друзей в боевых условиях может только человек с ярко выраженными суицидальными наклонностями. Много, много уже ходило рассказов о том, чем заканчивалось такое противостояние. И в 90 % случаев это была не тривиальная пуля в спину, отнюдь. Просто в бою тебя не прикрывали, не рисковали своей жизнью ради тебя. Этого хватало.

Как-то мне пришлось разговаривать с десантниками. По правде говоря, я не очень любил эту публику. Наш кинематограф искусственно культивировал из них этаких элитных суперменов, «соль войны». И все бы ничего, да только они стали относиться к другим родам войск, как ко второсортному сырью, как к вспомогательным войскам, созданным для грязной работы. Впрочем, за всех сказать не могу. Они работали в основном на Кабульском, Баграмском, Джелалабадском направлениях, и наши пути редко пересекались.

Так вот, они рассказывали, что такие понятия, как «губа», или другие формы наказания у них в частях практически отсутствуют. Во время зачистки местности провинившихся (два-три человека) пускают в боевой дозор впереди роты. Естественно, первый залп достается им. Рота успевает залечь, засекаются цели, и только тогда начинается атака. Если выживешь, наказание снимается. Если выживешь.

Другие отношения установились у нас с офицерами. Они строились на основе профессионализма. Здесь главную роль играли не требовательность или благодушие по отношению к солдатам, а их мастерство. Мы прекрасно понимали, что наша жизнь зачастую зависит от опыта офицера, а те в свою очередь в бою могли рассчитывать только на нашу выучку. То есть мы, как некий симбиоз, не смогли бы выжить друг без друга. Да, старший офицер батареи строго сохранял дистанцию между собой и солдатами, был требователен, суров, но не мелочен. Командир ВУБ, наоборот, всегда готов был пошутить с нами и легко прощал не очень серьезные нарушения. Мы относились одинаково хорошо к одному и другому, потому что это были настоящие мастера своего дела и мы могли доверить им свои жизни.

Были офицеры и совсем другого пошиба. Молоденький лейтенант из нашей батареи уехал в отпуск, строго следуя солдатской поговорке, ‒ зимой.

Уехал и не вернулся. Месяца через три его начали искать, уж не знаю какие органы. Нашли. Нашли в Ташкенте, где он жил у женщины легкого поведения. Форму он продал, носил какие-то тряпки. Под конвоем его, синего от пьянства, доставили в часть. Состоялся офицерский суд. Даже я не мог впоследствии выведать подробности и вердикт, все хранилось в тайне. Однако оставшийся до моего дембеля месяц или два он продолжал служить в батарее. Лейтенантика явно пожалели. Да и солдатское отношение к нему было жалостливое, покровительственное. Он был неплохим парнем, просто сломался, не выдержал, это бывает даже с хорошими людьми. Вот только идти в бой с ним нам как-то не хотелось.

Я до сих пор поддерживаю отношения с командиром моей батареи. Он заканчивал ЛАУ (Ленинградское артиллерийское училище) и был женат на ленинградке. Когда он уезжал в отпуск в Союз, он захватывал мои письма, возвращаясь, привозил небольшую посылочку. Так же поступал и я.

Комбат уже давно на дембеле, живет под Краснодаром, у него свой домик, садик, огород, где он копается целыми днями. Он и его жена прекрасные, отзывчивые люди. В прошлом году моя мама ездила к ним отдохнуть на несколько дней и осталась очень довольна. Счастлив ли комбат на гражданке? Думаю, да. Ушел ли из армии он сам или его выкинули, как стреляную гильзу? Не знаю. Мне кажется, что с его опытом и знаниями он мог бы воспитать еще не одно поколение солдат, ведь ему только-только пятьдесят.

Отдельно хочется рассказать о начальнике штаба полка. Простой русский мужик, в самом хорошем смысле этого слова, он был образцом офицера, эталоном, на который нужно равняться. Не помню, в какой книге и про какого военачальника как высшая похвала говорились слова: «он был прост в общении с солдатами». Таким был и наш майор. Именно прост, прошу не путать с панибратством, этого он не допускал никогда.

Приведу пример. Я шел со своим приятелем по части, мимо проскакивал «Уазик» начштаба. Вдруг он резко затормозил. Из машины выскочил майор и подбежал к нам. «Ребята, как жаль, что вы не видите себя со стороны. Вы же настоящие красавцы, вы настоящие солдаты, с вас картину писать можно. Вы гордость нации, вы наше будущее. Молодцы». Выпалив все это одним духом, начштаба вскочил в машину и уехал. Мы остались стоять. Польщенные, мы критическим взглядом оглядели друг друга. Нам стало понятно, что хотел сказать офицер. Здесь, в России, я с горечью смотрю на старослужащих. Они считают, что чем ближе срок демобилизации, тем больше они могут распускаться. Висящие на ж…. ремни, плохо выбритые лица, грязная, неряшливая форма. Нет, начштаба увидел в нас иное. Перед ним стояли два «деда» с бронзовыми от загара лицами, с накачанными телами, с уверенным взглядом солдат великой армии. Мы разбивались в лепешку, но в любой ситуации гимнастерки и брюки были чистыми, подогнанными по фигуре, а если возникала необходимость, аккуратно заштопанными. Бляхи на ремнях сверкали на солнце, а в сапогах можно было увидеть свое отражение. На какие только ухищрения мы не шли, но каждое утро на гимнастерке был пришит белоснежный подворотничок. Именно аккуратность и чистота были отличительной чертой «дедушек» того времени. Для опустившегося солдата из всего разнообразия «могучего и великого» у нас было выбрано одно слово ‒ «чмо!»

Конечно, не этот пример делал героя из начальника штаба, хотя двумя-тремя брошенными вскользь фразами, как в этом случае, суметь поднять в человеке чувство самоуважения и достоинство ‒ дорогого стоит.

На Кушку шла колонна машин за продовольствием. Возглавлял колонну начштаба на БТР, замыкал БРДМ. Не знаю как, но БРДМ отстал, совсем немного, но этого хватило, чтобы душманы успели подложить мину. Взрывом были убиты командир и водитель. В живых оставался пулеметчик. Придя в себя, он увидел, что бандиты окружают машину. Задраив люк, солдат открыл огонь. Он расстрелял все патроны до последнего и стал готовиться к смерти. По счастью, тогда у афганцев еще не было тяжелого вооружения, по крайней мере, у этой группы, поэтому, не мудрствуя лукаво они, решили сжечь БРДМ. В это время в головной машине обратили внимание на отсутствие связи с замыкающим. Развернув БТР, майор бросился назад. Он сильно рисковал, оставляя колонну без пулеметного прикрытия, но выручать попавших в беду тоже надо. Он успел вовремя. Душманы, подтащив к БРДМ сухие ветки саксаула, поливали их бензином. Запел свою песню пулемет, ему вторили автоматы. Через минуту все было кончено.

Эту историю мне рассказал мой приятель, связист, который находился с начштабом в одной машине. А еще он рассказывал, как они через люк доставали ребят. "Это было легко" ‒ говорил он, прикуривая одну сигарету от другой и смотря невидящими глазами куда-то вдаль. "Они же там были по половинкам".

Через несколько месяцев пришли наградные листы, полк был построен на передней линейке. Зачитали приказ. «За успешные действия в боевой обстановке наградить орденом «Красного Знамени» командира полка (?!) подполковника…» «Служу Советскому Союзу». «Орденом Красной Звезды начальника штаба полка майора…» Начштаба вышел вперед, остановился перед строем солдат и вдруг низко поклонился нам. Это был не кивок головой, это был полноценный русский поясной поклон. В наступившей тишине загремел его голос: "Солдаты, спасибо вам за то, что ваша кровь и ваш пот отлились в мой орден. Спасибо вам". И только после этого привычное: "Служу Советскому Союзу".

Забыл упомянуть еще одно немаловажное звено армейской иерархии ‒ прапорщики. Но здесь, собственно, рассказывать и нечего. Слишком быстро менялись они у нас. И я их прекрасно понимаю. Мы, солдаты, люди подневольные, куда пошлют, туда и едем. Так же и офицеры. С прапорщиками дело обстояло по-другому. Как я уже говорил, полк в основном был укомплектован подразделениями, базирующимися за границей ‒ в Польше, Германии и т. д., то есть из стран с сытой и богатой жизнью (по сравнению с Союзом, разумеется). Солдаты, которым по вкусу пришлись армейские будни, подавали заявления в школу прапорщиков и через полгода возвращались в свои части, имея на плечах две звездочки. Хорошая зарплата, непыльная работа, доступ к материальным ценностям делали должность старшины батареи весьма привлекательной. Трех- или пятилетний контракт, который они заключали, давал весьма весомое подспорье в дальнейшей жизни. Кто мог предположить, что жизнь подложит им подлянку в виде войны в Афганистане. Они начинали болеть. Не успеют назначить одного, как его увозят в госпиталь в Союз, откуда он уже не возвращался.

Наконец кому-то наверху данная ситуация надоела, и прапорщики на батарею приезжать перестали. Ключи от каптерки были переданы одному из сержантов, и проблем больше не возникало.

О боевых рейдах

В мирное время в армии команда «тревога!», как правило, вещь предсказуемая и заранее известная. Проводится она в целях тренировки в начале «учебно-строевого» периода (есть еще «парково-хозяйственный»), т. е. несколько раз в год. О «тревоге» заранее сообщают младшим офицерам и сержантам, а те в свою очередь предупреждают солдат. Кому хочется, чтобы его взвод или отделение было отстающим? Так что фраза, обращенная к дневальному, «разбуди меня минут за десять до тревоги», не является нонсенсом.

Проходит данное мероприятие по щадящей программе. Без десяти 6 утра (в 6 часов ‒ подъем по распорядку) раздается сирена и крик дневального: «батарея, тревога!» В течение 45 секунд мы обязаны одеться и построиться в коридоре. На этом обычно веселье заканчивается. Офицеры проверяют экипировку, делают замечания и отпускают нас умываться. <…>

Все это было применительно к Польше. В Афганистане ситуация сложилась иная.

Первый месяц мы обустраивали быт, ходили в караул, несли боевое охранение. Не забыты были и такие элементы солдатского обучения, как строевой тренаж и политзанятия. На последних мы с удивлением узнавали, что «советские войска стоят на границе с Афганистаном, готовые в любой момент дать отпор агрессору». Но основной упор делался на боевую и физическую подготовку.

Уже первые бои показали, что среднестатистический советский солдат уступает в открытом столкновении душману. Да и как могло быть иначе? Разве может сравниться в силе 18-20-летний пацан с 30-40-летним мужиком, всю жизнь занимавшимся тяжелым физическим трудом? Были введены занятия по рукопашному и штыковому бою. Они не прижились по ряду причин. Первая и основная: не было настоящих инструкторов. Кто-то что-то где-то видел и должен был научить нас. Как правило, занятия по штыковому бою сводились к классическим образцам времен Гражданской войны «длинным ‒ коли! Коротким ‒ коли!»

Нашим козырем были техника и вооружение. Именно поэтому их освоению отводилась львиная доля времени. Умение быстро разобрать и собрать автомат стало не веселой игрой, а шансом сохранить себе жизнь. Кстати, об автоматах. В течение службы несколько раз нам пытались заменить АКМ на АК-74, но, в конце концов, мы вернулись к АКМ. АК-74 (автомат Калашникова 1974 года выпуска) себя не оправдал. Он слишком привередничал в боевых условиях. Не выносил песка, требовал постоянного ухода. Слишком маленький калибр (5,45 мм в отличие от 7,62 мм в АКМ) и «венец» инженерной мысли, пуля со смещенным центром тяжести, делали его не только малопригодным, но и опасным. С ним хорошо стоять на посту ‒ он легкий. Удобно стрелять в тире ‒ слабая отдача делает АК-74 более «метким», но для подавления огневых точек противника автомат не годился. Пуля не пробивала укрытие, а отскакивала и начинала рикошетить по такой замысловатой траектории, что приходилось прятаться самому.

Сам не видел, но слышал, как пытливые солдатские умы проводили эксперимент. Накрывали каской кочан капусты и расстреливали с близкого расстояния. Мощности пули не хватало, чтобы пробить каску навылет, и она металась внутри. Зато кочан можно было сразу засаливать, так тонко он был нашинкован. Не знаю, не знаю, не видел. Но вот прапорщика из пехоты, которого свой же солдат случайно ранил в бедро, мне видеть довелось. Пуля обошлась с его внутренностями так же, как с капустой, и вышла через шею.

К чести, могу сказать, случайные ранения были редкостью. Оружие воспитало в нас уважение к нему, и направить автомат, даже в шутку, даже незаряженный, в сторону товарища было моветоном. За такой проступок наказывали на месте, незамедлительно и жестко. Невзирая на срок службы. Впрочем, незаряженный автомат в наших условиях был нонсенсом.

И вот наступил день. Точнее, вечер. Мы пришли в палатки после ужина и ждали команды на вечернюю поверку.

«Дивизион, тревога!»

«Батарея, тревога!»

Здесь этим не шутили. Секунда ‒ автомат в руках, подсумок с запасными рожками на бедре, каска на голове, шинель в скатке, и мы несемся в парк. Водители с бешеными глазами обгоняют нас и впрыгивают в кабины «Уралов». Машины грозно урчат и вытягиваются в колонну. Мы готовы. Нас готовили к этому много месяцев. Теперь дело за нами.

Мы стоим вдоль машин. Второй, «польский», дивизион построен. Восемнадцать БМ (боевая машина), восемнадцать ТЗМ (транспортно-заряжающая машина), семь «ГАЗ-66» ‒ машины отделений разведки и связи батарей и ВУД, три БРДМ, БТР, приданные полковые бензозаправщики, два ПХД (пункт хозяйственного довольствия, сиречь кухня, метко прозванная солдатами, как бы это помягче сказать, «последнему фиг достанется»), полковые машины с ЗАС-аппаратурой (засекреченная связь), «Уазики» старших офицеров.

Мы готовы. Появляется командир полка, он зачитывает нам приказ. Дословно, конечно, не помню, но смысл следующий. Пехота окружила бандитскую группировку в горах, в районе города Фарах (ох уж мне эта формулировочка ‒ «бандитская группировка». Под Фарахом, например, их численность составляла 40 тысяч человек, гератская насчитывала 60 тысяч. А это были не самые крупные. Ни фига себе бандформирование! Хотя, по правде говоря, такими косяками они не бегали). Удерживая противника, пехота несет потери. Ваша задача ‒ в кратчайший срок прибыть к месту боевых действий и огнем поддержать солдат.

Ситуацию прояснил начальник штаба полка. Про него я рассказывал в предыдущей главе. Он этого достоин. Понятия «офицер», «честь» и «совесть» в его лице слились воедино.

‒ Ребята, там пехота гибнет. Надо выручать.

‒ По машинам!

Мы ехали без остановок около 20 часов. Когда я говорю «без остановок», так это действительно без остановок. Не могли мы себе позволить выходить даже по-маленькому. Курьезы были, но опустим над ними завесу. Мы приехали вовремя. Пехота уже оттянулась с гор и зализывала раны. Был момент передышки. Наши водители выпадали из машин и, свернувшись клубком, засыпали под колесами. Командир дивизиона отправился в штаб пехотинцев на рекогносцировку.

‒ Командира ВУБ-2 и старшего вычислителя ко мне!

Пришлось рысцой бежать к комдиву.

‒ Завтра утром пехота повторит атаку. Вот координаты целей, по которым в 6 утра батарея должна открыть огонь. Вы, лейтенант, и вы, ефрейтор, через час после наступления темноты, в целях скрытности, на «ГАЗ-66» разведаете дорогу и обустроите огневую позицию.

‒ Есть.

Разбудив водителя и затолкав его в кабину, мы стали готовиться. Хотя, что значит «готовиться»? Автомат, подсумок на месте, машина на ходу. Бросили в кузов на всякий случай пару банок каши перловой с мясом из «сухпая», гранатомет да несколько боеприпасов к нему (больше трех-четырех выстрелов все равно сделать не успеешь, по вспышкам вычислят и накроют). Смеркалось. Времени оставалось «на одну сигаретку». Наконец со скал полетело долгожданное «Аллах акбар». Вечерний намаз, можно ехать.

Езды было всего несколько километров, но мы прошли их за несколько часов. Фары включать нельзя, так, по долинке, под звездный свет. Дорогу несколько раз преграждали сухие русла рек. Мы искали наиболее безопасные переправы. Наконец на месте. Площадка как специально подготовлена под огневую позицию. Ровная, широкая. Стали из камней складывать пикеты, чтобы машины с разворота могли приступать к боевым действиям. Под камнями отдыхали скорпионы. То есть я так думаю. То есть я сейчас так думаю. Тогда было наплевать. Все готово, возвращаемся в лагерь. Три часа ночи.

‒ Товарищ подполковник, ваше задание выполнено. Маршрут нанесен на карту.

‒ Отдыхайте, час у вас еще есть.

И на том спасибо.

Четыре утра. Подъем. Завтракаем, чем бог послал (немного он послал, ох немного) и садимся в машины. Наша головная, едем по проторенной ночью дорожке. Но не тут-то было. Комдив посчитал, что машины, идущие колонной, более легкая цель, и приказал выстроиться цепью. Смотрелось это красиво, ничего не скажешь. Вот только половина застряла в сухих руслах. Пришлось вытаскивать, терять время. А пехота наступала по согласованным планам, по маршрутам, проложенным ее разведкой.

Без десяти минут 8. Мы на позиции. Нет, не зря нас натаскивали. Очень красиво, наверное, было смотреть на это со стороны. Колонна с похода разворачивается к бою. Расчеты действуют как единый механизм. Восемь утра.

‒ Огонь!

Залп. От командного пункта пехоты отделяется БТР и несется к нам на полной скорости. Без всяких мегафонов слышен крик: "Товарищ подполковник, вы что, ох…., там уже час, как наши солдаты! " Через секунду спокойный рассудительный голос комдива: "Перенести огонь".

Бои продолжались несколько дней. Наш противник был у себя дома и знал каждую горную тропку. Не отягощенный тяжелым вооружением и привычный к горам, он мог за несколько часов легко переместиться на десяток-другой километров. Разведка получала новые данные, колонны машин передвигались на новые огневые рубежи, пехота опять лезла в горы. Но вместо укрепленных позиций ребят ждали только пустые стоянки с еще дымящимися кострами и остатками бивуака да еще пяток снайперов, рассаженных и замаскированных так умело, что продвижение останавливалось на несколько часов, а то и дней.

Я разговаривал с пехотинцами. По их словам, душманы применяли следующую тактику. При отходе основных сил снайперам оставляли суточный запас воды и продовольствия, сажали в небольшие пещеры или углубления в скалах, из которых наиболее удобно простреливались тропы, и замуровывали их, оставляя небольшое окошко. К счастью, у афганцев тогда еще не было на вооружении современного стрелкового оружия, но и со старыми снайперскими винтовками (с надетым на кончик ствола резиновым шлангом, чтобы не было видно вспышки) они умудрялись наносить серьезный урон. Конечно, если удавалось засечь эту «волчью нору», участь снайпера была решена в течение нескольких минут. Два-три снаряда ‒ и все кончено. Но попробуй засеки. По звуку в горах не сориентируешься, да еще эхо. Сумевшие выжить афганские «кукушки» ночью разламывали каменную кладку и уходили к своим. Игра начиналась по новой. Герилья велась по всем правилам.

Во время этих бесконечных перемещений мы, артиллеристы, впервые попали под автоматно-пулеметный огонь. Скорее всего, в ту ночь партизаны не смогли далеко уйти, а может, наша разведка сработала на совесть. Мы их догнали. Противостоять огневой мощи, готовой в любую минуту обрушиться на вражеские позиции, не смог бы никто.

Узкая долина между двух горных массивов. Мы в долине, вводим последние данные. Сейчас будет приказ открыть огонь. Град пуль, вздымая фонтанчики песка, забарабанил по нашему расположению. Отрядив группу смертников, противник обошел наши позиции. Они не могли нанести нам ощутимый урон. Их задачей было нас задержать. Это им удалось. Пока доорались (уж какая тут связь по рации, если прячешься под машиной) до КП дивизиона, пока выслушали мнение комдива ‒ «наверное, это наши солдаты балуются», пока развернулась батарея гаубичников и открыла огонь, прошел час. Пехота после говорила, в горах была кровь, были бинты, все засыпано осколками, но основные силы душманов успели уйти.

Наконец все закончилось. Банда растворилась в горах, воевать не с кем. «Усталые, но довольные пионеры возвращались домой».

Подведем итоги. Срок рейда ‒ одна неделя. За этот рейд только одна моя батарея выпустила более 700 снарядов. Наши потери ‒ один человек. Парень, сомлев от жары, заснул под колесами бензозаправщика. Сигнал «перемещение» он не услышал. Водитель под машину не посмотрел. Вы скажете ‒ глупая смерть. Но, пожалуйста, назовите мне умную. Есть смерти неожиданные и долгожданные, есть случайные, нелепые, героические. Но глупых ‒ нет. Может, было бы красивей, если бы в него попала пуля? Поговорите с его мамой ‒ что ей больше понравилось бы?

О потерях противника не знаю, данных не было. Но какое-то время в этом районе было затишье.

Так закончился мой первый «тревожный» рейд. Сколько их было после этого! Память услужливо стирает даты, имена погибших, названия разрушенных городов и деревень. Перед глазами проносятся сожженные дома и горящие машины, разрывы снарядов и трупы людей. Череда эпизодов, склеенных рукой мастера. Без начала и конца. Сплошная лента, в ней нет точной временной и географической привязки. Просто это было на войне.

Первый рейд на Фарах. Где-то там в этих горах душманы и наша пехота.

«Рабочий кабинет» вычислителя и старшего офицера батареи

Эпизод. Перед комдивом стоят старейшины, человек пять, при помощи толмача объясняют: "Мы мирная деревня, находимся километрах в десяти, мы не хотим воевать, но каждую ночь приходят душманы (это слово уже прочно вошло в обиход), забирают скот, продовольствие, помогите". Комдив внимательно изучает карту. «Старший вычислитель, рассчитайте координаты, старший офицер батареи, дайте залп из первого и третьего». Не хочу даже думать, что это были за координаты. Надеюсь, что бандитов, а не деревни. Хотя откуда у нашего подполковника на карте расположение повстанцев?

«Идите, больше вас не потревожат».

Ну-ну.

Эпизод. Огромная бахча и маленькие-маленькие арбузы, с три-четыре мужских кулака, еще не созревшие. Машины останавливаются. Сотни солдат вылетают из кузовов и набивают их в гимнастерки. Несколько минут, и машины едут дальше. Арбузы есть нельзя, зеленые, мы их выбрасываем. Посреди разоренной бахчи стоит старик и, опираясь на клюку, смотрит нам вслед. По-моему, он плачет. Больше ему здесь делать нечего. В этом году его внуки будут голодать.

Эпизод. Преддверие боя. Почему-то именно в этот момент, момент высшего душевного напряжения, и происходят интересные события. А может, они просто лучше запоминаются?

Батарея развернута, я на КП, цели нанесены. Все внимание приковано к рации. В горах наша разведка. Как только они передадут данные, а я сделаю расчет, можно открывать огонь. К рации подключен громкоговоритель. Так надежнее и быстрее, не надо тратить время на повтор, да и связист может допустить ошибку в координатах. Накроем своих. Все замерло. И вдруг из рации чистый и звонкий женский голос: "Вася, я же тебе сказала, переведи тепловоз на запасной, по основному проследует состав с углем. Бригадиру сцепщиков зайти в диспетчерскую. Тебе жена уже дважды звонила по поводу…" Дослушать не удается. Хрипом врывается голос комбата: "Батарея, стой! Стрелять батарее… взрыватель… основное направление…" Так во время боя и переплетались эти два голоса, голос жизни и голос смерти.

После боя мы долго думали, откуда, с какой станции долетела до нас эта волна. Не знаю, да и кто знает.

Эпизод. Жара и солнце. Мы опять в машинах и едем в очередной рейд. Дорога в Афганистане одна. Она полукольцом опоясывает страну, начинаясь от Кушки и заканчиваясь в Термезе. Дорога хорошая. Через перевалы, по долинам, по ущельям струится серая лента. Автомат скользит в потных руках. Засада может поджидать за каждым поворотом. По обочинам встречаются обгоревшие остовы машин. Очередной поворот, сердце замирает. У края дороги высится памятник. Он сделан в виде стелы из белого камня. Успеваю прочитать русские слова: «Здесь, во время селевого потока, в 1968 году погиб строитель этой дороги… и его жена…» Не помню я их фамилий. Жену звали Галина, его вроде Сергей, кажется, Столетовы.

Наши войска уже больше года находились на территории Афганистана. Велась война против всего, что связано с Союзом. Но на этом памятнике я не заметил ни единой щербинки от пуль. Все-таки что-то святое у каждого народа есть всегда.

Было опасно, но я сорвал с головы каску. Разговаривая вечером на привале, я узнал — так поступили многие. Поступили, не сознавая, что они делают. Это было выше страха. Это был наш долг, уж извините за банальность, впитанный с молоком матери.

Эпизод. Мы едем по городу, вечер. Освещенные улицы, крики муэдзинов, чайханы заполнены посетителями. Проезжаем мимо оружейной лавки. Ничего особенного ‒ холодное оружие. Правда, очень красивое. Встречаюсь глазами с десятилетним мальчишкой, сидящим на ковре в центре помещения. Отец ушел по делам, младший сын остался за хозяина. Мальчик ловит мой взгляд, хищно улыбается, отработанным движением достает из-за пояса кинжал, одной рукой берет себя за нос и поднимает голову, вторая, с кинжалом, скользит поперек горла. Это то, что, по его мнению, нас ожидает. У меня свой взгляд на этот вопрос и доказательство в руках. Через окно я показываю автомат. Мой аргумент явно сильнее. Пацана сдувает словно ветром.

Эпизоды, эпизоды. Частички памяти.

Памятник трагически погибшим советским строителям у заставы Чара

Батарея на марше

Кандагарский рейд

Вообще-то, мы «обслуживали» западную часть Афганистана ‒ Герат, Фарах, Шинданд, а здесь пришлось забраться на юг, юго-восток страны. Рейд не был «тревожным», те времена давно прошли. Это была тщательно планируемая акция по усмирению (умиротворению) населения, не желающего принять правила нового порядка. По времени рейд длился около полутора месяцев, протяженность ‒ тысячи километров.

Мы были хорошо подготовлены. Были матрацы и одеяла, рассчитаны маршруты и места стоянок, составлен рацион, загружены палатки.

Не знаю, кто кому придавался, но колонна состояла из пехоты, танкистов, гаубичников, афганской пехоты, минометчиков. По маршруту нас сопровождали истребители и бомбардировщики. Все, как и положено. Цель ‒ зачистка территории.

Наш путь пролегал вдоль реки Гильменд. Гидросеть Афганистана, как вы понимаете, довольно убогая. Мало там рек!

Боевая задача. Колонна продвигается вдоль реки. Жители покинули деревни и ушли в горы к бандитам. Любое проявление жизни расценивать как угрозу. Открывать огонь без промедления. Животные ‒ пособники, на верблюдах и лошадях душманы могут передвигаться и перевозить вооружение. Подлежат уничтожению. Снопы сена ‒ пища для тягловой силы, уничтожать.

Мы ехали вдоль реки. Тянулись деревни. Это у нас в России много рек. Где хотим, там и ставим избы. В Афганистане жизнь привязана к воде. Трое суток мы ехали вдоль сплошной вереницы домов по главным улицам. Где начинался один поселок и кончался другой, сказать было трудно. Дома стояли чистенькие, аккуратные, утопающие в зелени (по тем меркам, конечно). Вот только ощущение нереальности происходящего не покидало нас. Не было людей. Все было: и детские игрушки, разбросанные возле заборов, и гостеприимно распахнутые двери чайханы, и нетронутые витрины магазинчиков (не успели еще разграбить), а людей не было.

В нашем полку тема мародерства даже не обсуждалась. Не представляю, что бы с нами сделали, если бы поймали за этим занятием, причем необязательно офицеры, но и свои товарищи. Это считалось постыдным. Нет, я не идеализирую ребят. «Зашарить» на продуктовом складе мешок сахара или ящик тушенки, пригнать в лагерь отбившуюся от стада овцу, обтрясти фруктовое дерево было делом если не запрещенным, то условно наказуемым. В других частях дело обстояло примерно так же. Однако мне доводилось видеть подразделения, где боевые машины были завешаны афганскими коврами ручной работы. Очевидно, их начальство считало это боевой добычей и позволяло солдатам «маленькие радости». А еще я слышал, что в эту часть как-то неожиданно приехала проверка. Дальнейшие слухи разнятся ‒ от дисбата до расформирования, но то, что мало не было, это точно.

Я не ханжа и не без греха. Мне доводилось убивать. По моим расчетам летели снаряды. Моя ошибка на несколько миллиметров дарила жизнь одним и отнимала у других. И далеко не всегда эти другие были бандитами. Я неоднократно принимал участие и в автоматных боях. На самый популярный вопрос на гражданке: «Скольких ты убил?» ‒ я всегда отвечал: «Не знаю». Это правда. Стреляют по мне, я отстреливаюсь. Бой затихает, противник прекращает огонь. Убит ли он или у него кончились патроны, а может, он перезаряжает? Не знаю и знать не хочу. Мне и в голову не приходило после огневого контакта пойти и посмотреть, попал ли я и куда? Это извращенное любопытство. Мне отрезанные уши в доказательство не нужны.

Но были и другие люди, которые в силу своего интеллекта не понимали, что такое сострадание и гуманность к поверженному врагу.

В этом рейде запомнился один случай. К нам приехала проверка из Москвы, то ли генерал, то ли маршал, точно не знаю, на огневые позиции офицеры такого ранга не забирались. Пишу без всякой иронии. Они приезжали контролировать работу целых соединений, а не отдельно взятых батарей. В горах заранее была окружена группировка противника, координаты известны, но в стрельбе с подготовленных огневых позиций мало шика, что ли. Поэтому было решено сделать так: колонна едет по долине, как бы ничего не подозревая. Поступает приказ, передаются координаты, машины на полном ходу разворачиваются и готовятся к бою, огонь открывается по готовности, проверяющий с секундомером в руках проверяет выучку. Так же значительно красивей, правда? Вот тут-то и случился казус. Заболел наводчик первой БМ, который отвечал за установку и поверки буссоли. Закончив свою работу, я выкроил несколько секунд и установил прибор, а вот поверки делать не стал, считая это юрисдикцией офицера. Старший офицер, напротив, подумал, что прибор выверен и ничтоже сумняшеся снял с него данные. Через считанные минуты мы были готовы к стрельбе.

‒ Интересно, ‒ сказал я, ‒ как-то странно развернуты орудия первой и третьей батарей.

‒ Действительно странно, — согласился офицер. ‒ Я все делал по буссоли. Ты правильно произвел поверки?

‒ Я думал, их сделали вы!

Он медленно перевел взгляд на меня и начал открывать рот.

‒ Огонь! ‒ раздалось из динамиков.

‒ Огонь, ‒ прошептал офицер.

И грянул гром. Двести сорок снарядов, окрасив небо огнем, полетели в свой последний путь. Через несколько секунд все смолкло. Тишина была оглушающей. Затем начали стрелять первая и третья батареи, в отдалении вторили гаубицы. Все. Мы обреченно смотрели друг на друга. Говорить было нечего.

‒ Спасибо за службу, ‒ раздался по рации командный голос, усиленный громкоговорителем.

‒ За отличную выучку и проявленное мастерство представляю старшего вычислителя второй батареи к ордену «Красного Знамени» и награждаю краткосрочным отпуском на родину. Старшего офицера батареи ‒ к присвоению внеочередного воинского звания.

Мы опять выкатили глаза друг на друга.

Никакого ордена я, естественно, не получил. Наград такого уровня не было в то время даже у командира полка, не получил новую звездочку и старший лейтенант. Однако, набравшись наглости, через несколько месяцев я спросил у него, как там с наградами. Его ответ я приводить не буду, боюсь, он был мало информативен, хотя с точки зрения филолога представлял определенный интерес.

А в отпуск я все-таки поехал. Правда, получил я его за другой рейд, но это уже совсем другая история.

Батарея ведет огонь по заданным целям

Грустная глава

В то время я валялся в палатке с какой-то болезнью. Что это было ‒ не знаю. С утра температура 35,2, через два часа поднималась до 40,2. Так несколько раз в течение дня, недели, почти месяца. Я, конечно, сходил в санчасть, мне дали таблетку (аспирин, что ли) и отпустили с миром.

От госпитализации я решительно отказался, не хотелось покидать батарею, да и в госпитале можно было подцепить что угодно. У меня в голове почему-то стоял образ кадета Биглера, и я решил, что лучше умереть мужчиной, чем, мягко скажем, от дизентерии. Очень показательно ‒ наш командир дивизиона не мог спокойно смотреть не только на лежачего солдата, а на просто идущего. «В армии все должно делаться бегом», ‒ говорил старина подполковник. В его понимании все больные были саботажниками, «самострелами» и подвергались незамедлительной экзекуции. Ну не верил он, что солдат может заболеть. Так вот, ко мне в палатку он заходил раз в несколько дней, по-отечески хлопал по плечу, незамысловато, «по-армейски» шутил. Я понял, дела мои плохи. Не жилец я, ох не жилец. Спасло чудо. Как-то комдив зашел вместе с замполитом. «Помнишь, Иванов, ‒ сказал замполит, ‒ несколько месяцев назад мы предложили тебе на выбор, в порядке поощрения, либо медаль, либо отпуск. Ты тогда отпуск выбрал. Так вот, через две-три недели планируем отправить в Союз первую группу, не поправишься ‒ не поедешь».

К этому времени я не ел уже три недели. Ну как не ел, ребята исправно приносили из столовой чай, компот и то, что в армии называется кофе.

В тумбочке у меня стоял «зашаренный» мешок сахара, и недостатка в глюкозе не ощущалось. Но ходил я плохо, плохо ходил. Дойти до туалета была целая проблема, иногда терял сознание. Спасало одно, что в туалете мне, вообще-то, делать было нечего. Но отпуск, отпуск! Нет для солдата ничего более дорогого. И я встал. Примерно неделю мои друзья таскали меня в строю на руках. Запихивали в середину и волочили. Молодой организм победил. Я почувствовал себя лучше, стал есть, переставлять ноги. Бледненький и слабенький, дней через десять к отпуску был готов. Фига! Боевой рейд, и не один. Кто же отпустит вычислителя.

Были у нас и самоубийцы. К счастью, это явление было довольно редким. Я помню буквально 2–3 случая. Когда нас вводили в Афганистан, брали солдат, отслуживших полгода и год. Молодые и старослужащие оставались в частях. И это правильно. Зачем посылать на войну необученных рядовых. Да и военнослужащие последнего срока службы, мечтающие о доме, вряд ли были бы хорошими исполнителями. Затем ситуация в корне переменилась. На войну погнали молодежь. В части приходило пополнение из зеленых юнцов, только-только прошедших курс молодого бойца и едва выучившихся держать автомат в руках. Не знаю, с чем это связано, возможно, не хватало людей. Не выдерживала психика вчерашнего школьника. И засовывал он себе в рот ствол автомата, и снимал с ноги кирзовый сапог, чтобы можно было надавить на спусковой крючок пальцем ноги. И летел в Союз «Черный тюльпан» с очередным грузом 200, и приносили в чей-то дом похоронку.

Я помню троих, а сколько их было за все годы да во всем контингенте?

До чего нужно довести солдата, чтобы он сбежал в Афганистане, что должно твориться в его голове, это я не пойму, хоть убейте. А ведь убегали! Правда, при мне в нашем полку таких случаев не было, но в других частях иногда происходило, нам об этом доводили.

Заключение

Вернувшись после службы домой, проведя пару дней с родными и близкими, я бросился к друзьям, на мой любимый географический факультет ЛГУ. Я находился в состоянии эйфории. Голова походила на скороварку, готовую взорваться из-за огромного количества мыслей, рассказов, баек, которые нельзя было прочитать в газетах ТОГО времени. Все это я собирался выплеснуть на своих друзей. Как они будут ахать и охать, с каким восторгом на меня будут глядеть молодые студентки.

Как часто, неся боевое дежурство, я представлял себе миг возвращения. На мне будет строгий темно-синий костюм, на груди приколота орденская планка (именно планка, а не орден, я же сама скромность), седые виски как свидетели пережитого (это обязательно) и легкая хромота (результат старого ранения, умело маскируемый при помощи изящной трости). Боже, каким я был мальчишкой! Господи, как бы я хотел им остаться!

К счастью, седых висков и трости не было, не было и планки с костюмом, но это уже к сожалению. Однако я вернулся. Были объятья и поцелуи, дружеское похлопывание по плечу, пожимание рук. Прозвенел звонок, возвещающий о начале лекций, народ рассосался. Осталось трое или четверо. Мы зашли в свободную аудиторию. Откашлявшись, я приготовился к рассказам. Меня перебили одним вопросом: «Сколько ты убил?» Я опешил. «Не знаю, не считал». Глаза у ребят поблекли, как у того хомяка в моей тумбочке, они потеряли интерес. Разговор повели они. Кого исключили, как на днях хорошо посидели в пивной, какой доцент имярек тупица, кто с кем сошелся (или развелся). Мои рассказы были им неинтересны. В паузах я пытался что-то вставить, меня вежливо слушали, одобрительно кивали головой и переводили разговор на свое, то, что для них было действительно важно.

С тех пор я не рассказывал о моей войне никому и никогда. Остаюсь искренне ваш, гвардии младший сержант запаса Л. А. Иванов".

Сергей Бахтин, 3-й дивизион, 8-я батарея, декабрь 1983-январь 1986 (из личного архива)

"Зазвучала музыка «ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ», и новобранцы в Армию попрощались с провожающими родственниками. Из ворот Казанского областного военкомата колонна машин поехала на железнодорожный вокзал. Призывников распределили по вагонам и военный эшелон тронулся, постепенно набирая скорость. В учебную часть города Грозного нас привезли в середине сентября 1983 года. Приняли Присягу 7-го ноября и начались учебные вождения. Проехали 3 марш-броска по горным дорогам Северного Кавказа. Третий 500-километровый марш-бросок пришлось прервать на полпути и спуститься на равнину из-за того, что в горах неожиданно и быстро ухудшилась погода. Туман стал все более плотным, ухудшилась видимость дороги. Все обошлось благополучно, машины без происшествий вернулись в воинскую часть. О том, что нашу автороту будут отправлять в Афганистан, было известно заранее. На политзанятиях офицеры рассказывали об этом государстве, говорили о том, как себя вести и служить там достойно, выполнять интернациональный долг, оказывая военную помощь по просьбе Афганского народа и Правительства. В нашу автороту просились из других учебок. Приняли двоих, потому что одного из нашей части отправили домой по семейным обстоятельствам, он был женат и у него родился ребенок. А второй остался в учебной части как специалист-аккумуляторщик. В конце декабря нас отправили в Афганистан.

На аэродроме Шиндандского гарнизона пробыли недолго. Было тепло, сняли шинели, кто хотел пить воду — недалеко стояла кипяченая вода в баках, другие просто наполнили фляжки водой. Нас ждали офицеры и прапорщики из различных подразделений и частей Шиндандского гарнизона и можно сказать, кому как повезло. Кто-то попал в автобатальон, кто-то в батальон связи, кто-то в танковый полк, в медсанбат и т. д. Я попал в реактивный артиллерийский полк. Сели в машину и поехали в расположение части. По прибытию в полк разместили в казарме, которых было не много, большинство солдат жили в палатках. Две недели провели в карантине. Писали письма домой и родственникам. За эти дни осваивались к армейской жизни и климату. Одно из основных правил было ‒ пить только кипяченую воду и иметь фляжку с водой. Из-за плохой (не кипяченой) воды заболевали желтухой и дизентерией.

В это время много солдат из полка уехали на боевую операцию. Мы увидели после подъема, как боевая техника и реактивные установки одна за другой выезжали из ворот автомобильного парка и долго был слышен гул и шум. В столовой на завтраке было значительно меньше солдат и пустовали столы для приема пищи. Так в столовой продолжалось почти до конца нашего карантина. Через несколько дней приехали «КамАЗы» автороты. Они приехали за снарядами и, загрузившись на артскладе, уехали обратно. Мы узнали, что операция идет под Гератом, и в ущелье банды душманов упорно оказывали сопротивление пехоте. В дальнейшем нам пришлось привыкнуть к словам: боевая операция, банды душманов, полный залп реактивной установки. После карантина нас водителей распредели по дивизионам, а кто-то попал в автороту. Я попал в артиллерийскую батарею «Ураган», во взвод управления. Получил машину «Газ-66», в оружейке за мной закрепили автомат.

Познакомился со всеми сослуживцами. Много ребят было из Поволжья и России. Были из всего Советского Союза. Из Туркмении и Узбекистана, из Украины, Белоруссии, Литвы. Началась служба ‒ это и наряды в столовую и в караул, и выезды на боевые операции. Первый мой выезд ‒ «первый блин комом», по дороге сломалась машина и меня оставили на блокпосту. Больше 10 суток отдельно от солдат, которые там несли службу жил и охранял машину. Днем было нормально, можно было пообщаться и покушать с ними, но ночью был в кузове своей машине, там из ящиков устроил себе спальное место. С наступлением темноты солдаты начинали стрелять трассирующими патронами. Эти дежурные обстрелы местности были не только на всякий пожарный случай. Стреляли и по блокпосту и не было возможности и желания спуститься с машины на землю. Обстрелы были долгие, и трассирующие пули буквально не далеко пролетали. Ночью засекали откуда стреляли и днем обстреливали по координатам из минометов. Осматривали место откуда стреляли, и там же из минометов вели огонь по другим координатам. Через несколько дней подошли солдаты блокпоста и в целях безопасности слили бензин и оттащили машину на другое место. Причиной неисправности автомашины был масляный насос, который заклинило из-за удара. На мосту была пробоина, я ее поздно заметил и правыми колесами проехал, повредил насос. Разобрал на части масляный насос, но восстановить не смог. Недалеко (метрах в сорока) стоял гаубичный тягач МТЛБ, корпус которого было видно наполовину. Иногда его заводили и уезжали куда-то. Прошли почти две недели с ночными обстрелами, и наконец-то приехала наша автоколонна, и машину притащили в полк.

Мы уже прослужили больше полугода. На смену дембелям и «дедам» пришли новобранцы. Тот, кто больше прослужил, имел больше опыта и знаний. А у того, кто только что с Союза прибыл, несмотря на учебку, было больше страха и неуверенности. Трудно первые полгода, потом привыкаешь и все путем, а страшно последние полгода, когда ждешь приказа об увольнении. Очень хочется вернуться домой живым и невредимым. Помогала дружба и взаимная поддержка, особенно своего призыва. За полгода уже каждый успел проявить себя. Это отмечали и офицеры. Старшина батареи ст. прапорщик Ковальчук каптерщиком назначил молодого по призыву веселого и находчивого Сага. Он из нашего призыва. Самым интересным из нашего призыва был Кислицын. И фамилия кислая и сам по характеру кислый, но было интересно с ним общаться. Рашит из города Зеленодольска ‒ татарин, был мне земляком и другом.

В ноябре 1984 года нашу батарею приказали готовить к выходу в рейд. Я подготовил свою машину «Газ-66», загрузился, ‒ это было оборудование дальномерщика и разведчиков. На машину был закреплен расчетчик Кузьмин. Он был моего призыва и тоже водителем. Но в батарее нужен был расчетчик (рассчитывает параметры стрельбы реактивных установок). И он выучился и из простого водителя превратился в первого и главного человека в батарее после офицеров и сержантов. Через некоторое время получил звание ефрейтора, а мы (его друзья из одного призыва) по-дружески называли его Кузя. Он на нас не обижался. Как потом выяснилось, нашу батарею готовили на передислокацию, но мы не знали, мы думали, съездим на боевую операцию, отстреляемся и вернемся в полк. Автомат, подсумок с четырьмя магазинами набитыми патронами, противогаз, бронежилет, каска, индивидуальный перевязочный пакет. Все что положено на выезд. На стекла с обеих сторон повесили бронежилеты. Рано утром, после завтрака выехали на бетонку. Нас сопровождали машины автороты, груженные снарядами, и топливозаправщики. Пока ехали по Шиндандскому гарнизону, впереди и сзади к нам присоединились мотострелки охранения и автоколонны из других частей дивизии. Получилась большая по количеству машин колонна. Поехали на юг, в сторону Кандагара. Проехали тот блокпост, где мне пришлось ночевать больше 10 ночей под свист трассирующих пуль. Ехали не быстро, несколько дней. Между Шиндандом и Кандагаром есть перевал. Подъем на перевал 70 км и спуск 70 км. После спуска с перевала остановились ночевать. Собрали водителей «КамАЗов» с нашей автороты и дали задание до утра поменять гильзо-поршневую группу на одной машине. Оказалось, на перевале «КамАЗ» с прицепом, груженый снарядами, закипел, кольца сели и пошел повышенный расход масла. Я, конечно, понимал, что это сложная работа. Не видел, как они работали, но они справились с заданием. На следующий день после завтрака поехали дальше. На дороге, наверное, была засада душманов. Стрельбы и боевого столкновения не видел, но видели трупы душманов на обочине дороги. Проехали без остановки. Потом увидели три сожженных наливника ‒ полуприцепы с большими цистернами и БТР. Судя по всему, их сожгли давно, не один месяц назад. Они были в стороне от дороги и не мешали движению машин. Потом еще проехали мимо расстрелянных и сожженных боевых машин и топливозаправщиков.

Участок дороги перед Кандагаром длиною 4–5 км обстреливался с «зеленки». Подъехали к этому месту, колонну остановили и провели инструктаж: ехать максимально быстро и не останавливаться ни при каких обстоятельствах. В охранении были БТРы и несколько танков, они отвечали на обстрел из «зеленки» пулеметными очередям и выстрелами из танковых орудий. Подъезжая к танку, увидел, как он выстрелил из орудия через дорогу прямо передо мной, метрах в 8–9 от меня. Из ствола пушки вылетел снаряд и пламя от порохового заряда. Я не успел ничего сообразить и что-то сделать, хотя бы нажать на тормоза. Этот участок дороги проехали и также без всяких происшествий проехали через Кандагар. Дорога через Кандагар была короткой, скорость большая, видны были одно- и двухэтажные дома, мечеть, одетые люди, кто в чем попало, женщины в паранджах. Проехав Кандагар, остановились возле аэродрома, рядом с гаубичной батареей. Наша батарея осталась здесь, а другая часть автоколонны поехала дальше, где располагалась Кандагарская бригада наших войск. Впереди ‒ равнина и горы, а сзади ‒ аэродром. Таким образом, батарея передислоцировалась из Шинданда в Кандагар, в чистое каменистое поле. Через два дня получили координаты по целям и в сопровождении БТРов поехали и отстрелялись. Я первый раз участвовал в стрельбе реактивных установок и увидел, как мощное пламя вырывается из сопла реактивных снарядов, разнося сплошную завесу пыли на многие метры. Наверняка полный залп шести установок залпового огня нанес ощутимый урон.

Постепенно обустраивались на новом месте, пришлось чаще ходить в караул, в наряд по кухне. Поставили палатки, при помощи гаубичного тягача-бульдозера МТЛБ сделали из каменистого песка насыпи и таким образом сделали артиллерийский склад, обнеся его колючей проволокой. Успели обжиться на новом месте и начались дожди. Продолжительные, с короткими перерывами, в течение месяца. Я был в карауле. Ночью от сырости и холода заболела нога. С трудом, с болью в правой ноге дождался смены караула и меня сняли с поста. Утром отвезли в медсанчасть, сделали обезболивающий укол. Пролечился там один день и вернулся в батарею. Дожди закончились, ожила растительность на короткое время. Но также оживились и душманы. Все чаще и чаще стреляла гаубичная батарея, стоящая рядом с нами. Наша батарея тоже стреляла по целям, которые к нам поступали от корректировщиков, но не всей батареей, а одна или две установки по несколько снарядов. Несмотря на минные поля, душманам удалось подобраться так близко к батарее, что они смогли обстрелять наши позиции красными фосфорными снарядами. Ночью был обстрел, горели фосфорные снаряды. Батарею подняли по тревоге, и мы потушили снаряды песком. А днем пошли, расковыряли песок, а красный фосфор горит. Через несколько дней еще четыре снаряда упали вблизи от наших позиций. Вскоре после этих случаев обстрела мы переехали на другое место. Можно только догадываться, откуда у душманов появились эти снаряды. На новом месте опять все начинали по-новому. Каменистый песчаный грунт практически невозможно копать вручную, заливали водой и вычерпывали лопатой грязь. Чтобы соорудить артиллерийский склад и стоянку для топливозаправщиков нашли опять военный бульдозер. Из песка сделали высокую насыпь и обнесли колючей проволокой. Из камней и досок построили столовую, чтобы можно было нормально сесть и нормально покушать. Спали в палатках. Приподнимали брезент палатки почти до самого верха, чтобы не было так душно. Наступило лето. Днем очень жарко, температура за 60 градусов, иногда такая температура была, что и приходилось одеваться, а не раздеваться. Сесть в машину без одежды вообще невозможно, куда ни прикоснешься, голое тело жжет металлические части машины. Ночью спали под мокрыми простынями, по-другому просто невозможно заснуть. Мы расположились рядом с батальонами Кандагарской бригады, и в окружении наших войск стало безопасней. Недалеко от батареи расположилась батарея противовоздушной обороны, которая выполняла свою задачу по охране Кандагарской бригады. Мы со своего расположения не стреляли, выезжали на старые позиции к аэродрому. Если поступали координаты целей вечером, то стреляли и в темное время суток. Боевые расчеты привязывались к местности при помощи точки прицеливания, которая была на моей машине. Я ночью включал фонари на нем, и так проводили ночные стрельбы. Ездили в разные места, туда, где проводили боевые операции силами бригады. В одном месте наша позиция была на возвышенности, и стреляли на небольшое расстояние всей батареей, отчетливо были видны разрывы наших реактивных снарядов. Потом подлетели пять самолетов и сбрасывали бомбы. Они кружились по кругу, пока не отбомбились.

Потом меня откомандировали в полк. Я оставил машину в расположении батареи и с очередной колонной нашей автороты поехал в Шинданд. Служил в автороте. Быстро пролетели 4 месяца в нарядах, караулах, поездках по гарнизону. В Союз ездили «КамАЗы» за снарядами и продуктами, но меня не посылали. С закрепленной машиной «Зил-131» меня опять перевели в реактивную батарею в Кандагар.

За рулем Колесников, я у двери, а кто был третьим, не помню (из личного архива Сергея Бахтина)

В сентябре 1985-го года была большая армейская операция. Из дивизий Шинданда и Кабула прибыло много артиллерийских батарей и мотопехоты. Я еще не видел участия такого большого количества военной техники, все было в движении. По пустыне шли в три колонны без всякой дороги и больших остановок целый день, Из-за песчаной пыли приходилось ехать медленно. Поздно вечером остановились. Артиллерия развернулась в боевой порядок, и был произведен мощный артиллерийский залп. Переночевали там же и рано утром поехали назад.

Не только жара, но и желтуха (гепатит) снижала боеспособность батареи. Заболевших отправляли в медсанбат Шиндандского гарнизона. Меня обошла стороной эта напасть. Опять постоянно выезжали на стрельбы из позиции возле аэродрома, иногда стреляли из других мест. Стреляли по координатам, а также минировали специальными снарядами участки заданной местности. Кроме бригады наших войск под Кандагаром была и афганская часть. Как-то командир батареи поехал туда со мной на машине. Долго я ждал комбата, прошло время обеда. Хотелось хоть что-то покушать, но ничего кроме фляжки с водой с собой не было. Командир батареи позаботился обо мне. Подошел афганский солдат с котелком в одной руке и три инжира в другой руке. Ну, а ложка у солдата всегда с собой. Было очень вкусно и так много, что я наелся досыта.

Но вот и пришел приказ о демобилизации, и я уехал вместе с небольшой группой солдат (моего призыва) в Шинданд. Попрощались с уже ставшими друзьями солдатами и сержантами, офицерами батареи. Военная служба свела вместе парней из всего Советского Союза. Мы честно и достойно служили Родине, выполняя интернациональный долг в Афганистане.

Шинданд. Плац полка (из личного архива Сергея Бахтина)

Но еще до февраля пришлось служить в Шинданде в автороте. Предлагали остаться на сверхсрочную службу и присвоить звание младшего сержанта. Поехать в отпуск на Родину и вернуться в Афганистан. Но я отказался. Время шло, встретили Новый год, но в полк не прибывали новобранцы. Продолжали служить, ходить в наряды, в караул. Ездил с офицерами по гарнизону. Готовился к возвращению домой. И только 1-го февраля на аэродроме увидел новобранцев, прибывших нам на замену. 1-го февраля 1986-го года с аэродрома Шинданда вместе с другими демобилизованными вылетели в Союз в город Душанбе. Военная служба длиною в два года и 41 день закончилась. Впереди нас ждала Родина и счастливая, радостная встреча с родными и друзьями. Служба в Афганистане осталась навсегда в памяти. Афганский ветер с песком и не видно ничего далее 5 метров. Знойный Афганистан летом и его продолжительные проливные дожди зимой. Ночные обстрелы душманов и боевые операции. Солдаты и офицеры ставшей такой родной моей 8-й реактивной батареи полка".

"Молдавия ‒ 1980 год, недавно было землетрясение. В СССР ждут открытия Олимпиады, а мы уже встретили и проводили олимпийский огонь, так как дорога от границы на Москву проходит через наше село. Мы ‒ четыре друга, всем под восемнадцать лет. А я взял да ляпнул, мол землетрясение почувствовали, олимпийский огонь увидели, осталась только война. Накаркал! По стране уже ходила тень Афгана. 1981 год ‒ март, 26-го Приказ Министра Обороны и мне повестка на 27-е. Вначале была Одесса, там нас привели в порядок, постригли и переодели в форму, а потом мы 10 дней приводили в порядок, надраивали технику в части. Нам все это время говорили, что отправят в Польшу, но когда приехали «покупатели», уж слишком загорелые были для марта!? Когда нас посадили на машинах для отправки в аэропорт, то сержант, который занимался с нами, не выдержал и заплакал, видать ему все было известно. Рейс Одесса ‒ Ашхабад, ТУ-154 полный новобранцами. Прилетели под утро, а поезд на Кушку только вечером и нас загнали на футбольное поле. Все вокруг просто рай, если в Одессе шел снег с дождем, то здесь уже трава зеленая и цветут деревья. Мы не знали, что мы попали в пекло и что через несколько дней будем страдать от солнечных ожогов и от жажды. В Кушку приехали на другой день. Вечером нас на одну ночь разместили в казарме у мотострелков, спали на койках без матрасов, мест не хватало всем, сдвигали две койки и спали втроем. С утра нас разместили в палаточном городке в пустыне, определили в арт. полк в/ч 91015. Пригнали две пушки (сотки), мы должны были учиться на наводчиков. Около недели мы эти пушки то закапывали, то толкали верх-вниз по сопкам. После пушки увезли и привезли две установки ПТУРС, стали учить нас на операторов. Занятия, как и с пушками, бегали по сопкам и по очереди смотрели в прицел, снарядов и не видали. Присягу приняли 9-го мая. Первый марш-бросок ‒ на стрельбище, дали по 12 патронов, многие до этого и оружие в руках не держали, при выстреле бросали автомат. Вот бойцы «обучены и готовы» для отправки в Афган, мне было легче, так как на гражданке прошел НВП и получил значок «Ворошиловский стрелок».

Второй марш ‒ бросок до вертолетной площадки. Это было 30-го мая. Прилетели два грузовых вертолета МИ-6 (если не ошибаюсь).

Нас загрузили где-то по 80 человек в каждом, кто успел, заняли места на скамейках по бортам, остальные ‒ прямо на полу. Начался полет в неизвестность. Страха не было, была тревога, и это читалось на лицах у всех, никакой истерики, никакой паники, просто молодцы. Набрали высоту и через несколько минут уже летели через небо войны. Хоть высота была большая, но, наверное, каждый, как и я думал, что могут сбить нас, ведь война, и каждый, как и я, не говорил об этом другим, чтобы не считался трусом. После приземления на Шиндандском аэродроме мы все орали друг на друга, так как в вертолете были сняты люки из-под двигателей и мы чуть не оглохли, с полчаса отходили. Нас построили и, называя по фамилиям, увозили, в какие части не говорили. Осталось 12 человек и за нами еще долго никто не ехал, кто-то сказал, что нам очень не повезло, что нас ждет царица полей. За это время к нам подходили солдаты, которые уже служили и «ободряли» рассказами кого и как обстреляли.

Вот и за нами приехали на «ГАЗ-66» с открытым кузовом, ст. лейтенант, сержант и водитель, все с оружием. Поехали по бетонке, вид экзотических для нас строений удивлял, но про рассказы об обстрелах не забыл, все ожидал их со стороны кишлака и строил планы, как защититься, ведь оружие было только у сопровождающих. Смотрю, кузов металлический, значит будем ложиться на пол и следить за обстановкой, если что, то перехвачу оружие и буду действовать. Вот такие мысли были. Слава богу, доехали хорошо. С детство мечтал увидеть горы, пройтись по ним и вот они! Низкие и темно-серые, голые и никакой растительности, не такие, как в фильмах и картинках ‒ с лесами и белыми вершинами. Они окружали такую же унылую желто-коричную равнину, только конец мая, а афганское солнце все уже сожгло. С правой стороны виднеются палаточные городки и парки с боевой техникой, вдоль дороги смотрятся как одно целое.

Потом мы узнаем, что это части 5-й дивизии, слева увидели настоящий оазис, между зелеными деревьями виднелись каменные строения, уже позже узнаем, что это медсанбат и штаб дивизии. Потом часто ходили в гарнизонный караул и охраняли, и с гранатовых деревьев срывали еще зеленые горько-кислые гранаты, очень фруктов хотелось поесть, и еще ходили в гарнизонный патруль. Однажды, когда мы были в патруле, нам сообщили, что пропала телефонная связь штаба дивизии с полками. В патруль ходили на бронетехнике или на «ГАЗ-66», без повязок, но в касках и в полном вооружении, нам сказали, что кабель недавно провели и не успели засыпать траншею. Поехали вдоль траншеи и скоро увидели группу людей, догнали, это были подростки где то от 9 до 14 лет, у них к ишаку был привязан кусок кабеля метров 15, посадили их на машину (без ишака), привезли в штаб и пока офицер пошел докладывать, мы остались их охранять у КП. Первое, что поняли, то, что они все обкуренные анашой, почти все понимали и разговаривали по-русски. Часовой спросил у одного: "Ты душман?", он ответил: "Да", часовой ему: "Я тебя застрелю", он: "Стреляй", часовой прямо около уха стрельнул одиночным, а тот даже не шелохнулся. Куда нас занесло!!!??? Отвлекся, вперед забежал.

Едем дальше, вот уже видно, что городки заканчиваются, а дорога ведет в горы, неужели и мы туда? Нет, повернули направо. При подъезде в часть увидели автопарк и, о боже, это что за техника, точно попали в ракетную часть, из-под чехлов ничего не видно. «Грады» я видал в Одессе, мы их там мыли, а то, что рядом ‒ эти огромные установки нет, сразу захотелось, чтоб меня назначали на них служить. Приехали и сразу в клуб, тогда только летний был, он был полный новобранцами, видать был недобор и поэтому мы сюда попали. Нас ждали и как только мы присели, офицер (должность и звание забыл, очень быстро менялись события) начал нам объяснять в какой части мы находимся и что мы здесь будем делать. Я узнал, что та система называется 9П140 «Ураган».

После клуба нас построили на ужин, какой парадокс ‒ завтрак в Союзе, обеда не было (так как сухой паек не выдавали), и вот ‒ ужин в Афгане. Металлический ангар был раскаленный, и в столовой было душно, как в бане, еда очень горячая, но вкуснее чем в Кушке. На другой день поймем, что здесь еда не остывает и времени на прием пищи не дается больше, так что быстро привыкли ‒ голод не тетка. Всех новобранцев разместили в отдельную палатку, 10 дней карантина ‒ акклиматизация, изучали уставы, занимались строевой и физподготовкой. После пробежек жгло в груди и кружилось голова, причина жара и высокогорье ‒ не хватало кислорода, к концу карантина прошло, привыкли.

После карантина нас распределили по подразделениям и «УРА», мое желание исполнилось, 3-й дивизион, 8-я батарея. При распределении по штату меня назначили старшим телефонистом, что входило в мои обязанности, я не знал, но слово старший как-то льстило. На другой день было перераспределение, меня назначили в 3-й расчет номером, а старшим телефонистом назначили Гену Филиппова, низенький и полненький, когда он в полной амуниции и с катушками наперевес в жару протягивал связь, мне иногда становилось жалко его. Получили оружие АК-47, через три месяца нам поменяли на АК- 74, новые еще в смазке, калибр 5,45. Меня еще назначали внештатным сапером батареи и выдали миноискатель, после проводились занятия по минному и взрывному делу, как найти и обезвредить мины, каких типов они бывают, показали пластиковые мины и объяснили, что их миноискатель не обнаруживает. Два года я играл в страшную лотерею, от меня зависела жизнь моих товарищей и целостность боевой техники. Когда приезжали на огневые позиции, я первый получал задание ‒ осмотр территории, где батарея станет в боевом положение, и пока старший офицер ставил задачу командирам расчетов, я должен успеть осмотреть эту площадку.

Мой первый караул в полку ‒ третий пост. При инструктаже нам объяснили, какая большая ответственность на нас возложена, что у нас под охраной склад с несколькими тысячами тонн боеприпасов, и при малейшей детонации они снесут половину дивизии, плюс еще сдетонируют армейские склады, которые находились рядом и этого хватит на вторую половину. Так как мы находились в Афганистане, где повсеместно шли боевые действия, эта угроза была реальной. Склад был вдалеке от части, с трех сторон была степь, с четвертой ‒ спортплощадка полка. Все, кто стоял на этих постах, помнят, какое там было ограждение, два ряда колючки (без путанки), между ними ров и маршрут часового, около 400 метров на каждый пост, все это без освещения и сигнализации. В светлое время вся территория хорошо просматривалось с вышки, хуже было ночью, слух и зрение на пределе, при сильном афганском ветре старался запоминать все постоянные шумы и звуки, чтобы определить вновь появившиеся, однажды услышал, как ежик шуршал в канаве, я и не знал до этого, что здесь кроме змей и ящериц еще и ежики водятся.

Тогда наша 8-я батарея еще не была боевой, да и весь 3-й дивизион, так как система «Ураган» была засекреченной, мы не участвовали пока в боевых операциях. Но скучать не приходилось, несли караульную службу в части и по гарнизону, ходили в гарнизонный патруль и другие наряды, занимались строительством. Крепко досталось в 1982 г., когда началась эпидемия гепатита, наряду с паратифом и малярией. Помню, строили подразделения, брали анализы, процедура простая ‒ в пробирки с мочой капали йод, и сразу все становилось понятно. Каждый раз ждешь приговор, каждый раз увозили от пяти и больше солдат, и каждый раз нас становилось меньше, и все больше нагрузки на тех, кто оставался в строю. В батареях оставалось в среднем по 15–20 солдат, это из 65-и по штату, плюс второй дивизион находился на боевой операции. На наши плечи легло все, от охраны части до поддержания техники в боевой исправности. Караул собирали из разных подразделений, вечером вышел, а на другой день опять заступаешь, а кто ходил в ночное боевое охранение, то они утром выходили, а вечером опять заступали. А ведь еще нужно было поддерживать боевую подготовку, из оставшихся набирали 2–3 расчета и выезжали на занятия по огневой подготовке на стрельбы. Все были уставшими, но все понимали, что надо ‒ здесь Афган. Я тогда не заболел, но примерно через полгода подцепил и гепатит и малярию. Если раньше при эпидемии отправляли на лечение в Союз, то нас уже лечили в нашем госпитале. Были и такие, которые под любым предлогом старались не возвращаться обратно в часть, но рано или поздно их отправляли обратно, и если честно, мы их презирали. Слава богу, таких было не много. А еще надо было обустраивать быт в части, ведь все было под открытым небом, кроме столовой, еду варили в полевых кухнях прямо на улице. Наша 8-я батарея принимала активное участие в строительстве кухни, клуба и продовольственного склада.

Другие подразделения тоже участвовали, но нашу батарею преследовал злой рок, были небоевые потери. При строительстве кухни, когда поехали в горы за камнем, перевернулся «Урал» с пятью бойцами, сержанту из взвода управления бортом раздавило голову, погиб. В другой раз, тоже при поездке за камнем, попали под снаряд 7-й батареи, они готовились к операции и выехали на учебные стрельбы. С нами был офицер, но почему-то он не знал, что по тому квадрату, куда мы поехали, будут стрелять, взрыв был метров в ста от нас, но это стрелял «Ураган», и мы знали, что первый снаряд пробный, после корректировки может последовать залп, быстро сели и уехали. Так оно и случилось, там уже горела земля, обошлось, отделались легким испугом.

Бывают просто друзья, хорошие друзья, а близкий друг всегда один. Два близких друга всегда стараются находиться рядом. Так при строительстве клуба два близких друга сорвались с самой верхушки, метров с десяти. Их увезли на «УАЗике»-таблетке ПМП в госпиталь, и мы больше их не увидели, один умер, а другой остался инвалидом. По понятным причинам я не пишу никаких фамилий, неизвестно, что родным сказали об их смерти. Вот такая была реальность, не только боевые потери.

В Афганистане я находился 2 года и 25 дней. Служил при трех командирах части. Первый ‒ подполковник Ильин, при нем мало служил, помню, когда он прощался с полком, в конце произнес: "До свидания, товарищи артиллеристы", в ответ тишина, он сам засмеялся, это моя вина говорит, я вас этому не научил. Он, наверное, был прав, не до этого было, ему нужно было научить воевать и обустроить часть. На этом построении представили нам нового командира полка подполковника Котова. Новый командир был строгим и требовательным, в части хромала дисциплина, были нарушения формы одежды и еще многое другое, но он порядок навел, и мы в этом плане стали образцовой частью. Третьим командиром был подполковник Рогозин, при нем продолжалось начатое Котовым, при нем наш 3-й дивизион стал чаще участвовать в боевых операциях, и это всех нас обрадовало, а то мы завидовали 1-му и 2-му дивизионам, да и устали от однообразной службы, хотелось чего-то нового.

Вот заканчивалась вторая зима, здесь на Шиндандской равнине она сырая, без снега, только дожди холодные, почва глинистая, вперемешку с камнями, и по этой причине дождевая вода не впитывалась, ощущение, как в сыром бетонном бункере, в ночных караулах надевали химзащиту, один ствол от автомата виднелся. Не по уставу, но зато не промокали, спасибо офицерам, что не запрещали, они понимали нас. А весна началась третья, здесь все происходит быстро, незаметно все позеленело, колючие кустарники, кое- где появилась трава, цветут какие-то синие цветочки и дикие красные маки, загремели грозы. Но через этот рай мы уже дважды прошли, это продлится дней двадцать и потом афганское солнце сделает свое дело, сожжет всю эту красоту. Опять задует «афганец», опять с утра закружат пыльные вихри, у которых «хвост» поднимался наверное больше километра вверх, и лучше в его зоне не попадаться, в нем кружилось всякое, пыль, мелкие камни, колючие кустарники и разный мусор. А около 11-и часов начинал дуть сильный горячий ветер, от пыли иногда метров на пять ничего не видно, забивались глаза нос и уши, мокрая от пота одежда становилась как панцирь. В палатках на койки пыль ложилась толстым слоем, если закрывали окна, то при 40-градусной жаре внутри было, как в парилке, так что выбор был не велик. Вокруг никаких деревьев, недавно посадили тополя, когда они вырастут? Скважина глубиной 125 метров, воды хватало на пару часов в сутки, в основном она уходила на кухню, а помыться нужно было успеть, так как подавалась по времени. Во избежание поймать какую-то заразу, воду для питья кипятили с верблюжьей колючкой, но она во фляжке кончалось быстро ‒ жара и очень хотелось пить, и пили уже любую, какая попадется. И вот результат ‒ дизентерия, за два года в третий раз. Пошел в санчасть, а там приняли с неправильным юмором: "Ну что, солдат, об… ся?", я не понял в чем моя вина, развернулся и пошел обратно в палатку. Под вечер ‒ температура под 40 и начался бред, товарищи понесли под мышками в санчасть, там больше вопросов не было, сразу в изолятор и стали лечить. Но эта весна долгожданная ‒ скоро домой, скоро кончатся все эти тревожные дни и ночи, так хочется поскорее обнять своих родных, которые там, на Родине молились богу эти два года, чтобы мы вернулись живыми. Сколько ночей мать не спала, я никогда не узнаю, ее стоны часто слышали старшие братья и успокаивали.

Уже в апреле начались увольнения, среди первых увольняли больных, ведь почти никого не комиссовывали по состоянию здоровья, только очень тяжелых. Потом начали увольнять тех, чья замена приходила из учебных центров ‒ это сержантский и водительский состав. Нам рядовому составу оставалось ждать пока призыв пойдет, пока карантин пройдут. Мы прощались со своими товарищами и с грустью провожали взглядом белых красавцев ТУ-154, которые улетали с увольняемыми в сторону Родины прямо над нашими головами, ведь аэродром был совсем рядом, но для нас таким далеким.

За все время прохождения службы я научился внушать себе, что так должно быть, кончилась вода и мучила жажда ‒ так должно быть, жара, холод, болезни, зубная боль (которая два года не отступала, из-за климата зубы начали портиться, а стоматологов не было), даже то, что могут убить ‒ это все так должно быть, и это помогало. Не увольняют ‒ так должно быть. Все советские граждане знали, что 22 апреля день рождения В.И. Ленина, так вот 21-го на вечернем построении, как обычно зачитывали фамилии, кто завтра увольняется, я спокоен, даже и не надеюсь, и вдруг звучит моя фамилия. Я не могу объяснить, что у меня в голове творилось, эти слова: "Готовься на завтра", прозвучали как гром, в одно мгновение все смешалось, радость, волнение и какая-та тревога, мне казалось, что я ослышался, что меня это не касается. Я свой долг выполнял честно, со всеми задачами справлялся, уставы старался не нарушать, кроме заряжающего и нештатного сапера меня начали обучать как резервного наводчика, был я скромным и, как говорится, в душу никому не лез, так что у меня на груди были только комсомольский значок и знак ГТО, которым меня наградили еще до армии. Так вот, когда мне сказали готовиться на завтра, после построения я подошел к своему командиру взвода и попросил если можно наградить меня знаком «Отличник Советской Армии», вроде заслужил, а то стыдно так ехать домой, медали рядовым редко давали. Он дал добро и в тот же вечер мне поставили печать и отметили в военном билете о присвоение отличника.

А готовится и не надо. Платок для матери, упаковку лезвий для бритья ‒ подарок отцу, несколько фотографий, письма от любимой девчонки, да сладости из нашего Военторга ‒ это все давно лежало в маленьком кейсе. Сбор у штаба в 5 утра, естественно всю ночь не спалось. Утром собрались у штаба, ждем, волнуемся, и не зря, вышел дежурный офицер и объявил, что на сегодня все отменяется. Мы с грустным видом разошлись по подразделениям. Это было только начало. Далее, раза два в неделю, говорили готовиться на завтра, и по разным причинам все отменяли, то банда подошла близко к аэродрому, то крупная боевая операция готовилась, и так продолжалось более двух месяцев. Меня даже в наряд уже не назначали, в части начали строить офицерскую баню и меня назначали там старшим.

Эти два месяца мне казалось, что нахожусь в каком-то сне, что я здесь навсегда, что никакого увольнения не будет, началось афганское лето, опять пыль, жара и пейзажи пустыни, уже никакой реакции на счет завтра. Уже начало июня и вот уже конкретно сказали готовиться на 10-е число. У меня был близкий друг, ему сказали, что уволят 26 июня, и я решил, что потерплю еще 15 дней, так хотелось поехать вместе. Я попросил командира, чтоб поменял мое число на 26-е, но или он не понял, или в штабе не поняли, но нас просто поменяли числами!!!. Так я остался последним в дивизионе из моего призыва ‒ это было что-то! Общение с родными было только письмами, которые долго шли в один конец, а как мы радовались полученным письмам, читали и перечитывали по несколько раз, не спали ночами и думали о родных и о любимых. А я два месяца не писал, все думал, что доеду раньше писем, а мы находились в Афганистане и если отсюда нет вестей, значит плохой знак, они ожидали цинковый гроб. Я это тоже понимал, но что-то исправить не мог, было уже поздно.

И вот настало 26 июня, 2 года и 25 дней в Афганистане, опять сбор у штаба, реакции никакой, сон продолжается, жду дежурного с его фразой ‒ "Все отменяется". Но нет, он вышел, сделал перекличку и проверил документы, опять подъехал «ГАЗ-66» с открытым кузовом, опять дорога, но уже на аэродром. Все как в обратно прокрученной кинопленке, вот проехали КП, вот опять автопарк с грозной техникой, но уже до боли знакомой, вот свернули по бетонке, ну прощай родная часть! А в душе не покидает чувство, что все это нереально, что скоро проснусь, и я еще в части. А рядом сидят не те пацаны, которые тогда ехали, а возмужавшие, загорелые парни, прошедшие этот долгий и нелегкий путь афганской войны, да и я уже не думал спрятаться за железным бортом, когда проезжали кишлаки. На аэродроме прошли таможенный контроль, но мы на это не обращали внимания, все смотрели на красивый белый лайнер, который стоял на взлетной полосе и хотелось быстрее попасть в салон. И вот вошли и заняли места, и только когда самолет взлетел у меня зажгло в груди, только сейчас поверил, что все кончено, а в голове звучало: "НЕУЖЕЛИ ДОМОЙ". Так как у душманов уже появились «Стингеры» самолет набирал высоту по спирали, чтобы не пролетать над горами, откуда могли подбить. Я еще три раза увидел нашу часть с разной высоты и в душе смешалось все: радость увольнения, грусть прощания с товарищами, зная, что со многими никогда не увижусь, гордость за наш полк, за то, что много сделали по благоустройству и что наша замена будет помнить нас. Еще одна радость, нам сказали, что летим на Ростов с посадкой в Самарканде на таможенный досмотр. Обычно летали до Ташкента. А с Ростова до Кишинева рукой подать. Когда стюардесса сообщила, что перелетели границу СССР, в салоне творилось что-то незабываемое: крики «Ура», полетели панамы и фуражки, обнимались знакомые и незнакомые, здесь были солдаты и офицеры со всей 5-й дивизии, водители и танкисты, артиллеристы и десантники, мотострелки и санитары. У многих заблестели глаза, их можно понять ‒ это были слезы радости и потерь, переживаний и лишений".

"Жила с родителями в Ульяновске, работала в ресторане «Волна», пришла разнарядка в трест ресторанов командировать кого-то в Афганистан. Вот так я и оказалась в Шинданде в нашем артиллерийском полку. Был февраль 1983 года, и эта загранкомандировка продлилась до февраля 1985 года.

Боже ж ты мой, куда меня занесло!!! (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Офицерская столовая полка. Трудимся (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Первый год службы исполняла обязанности заведующей офицерской столовой, т. к. долго не присылали замену. В каких условиях работали!? Чуть ли ни на костре готовили пищу первый год. «Кочегары» подводили «сиверсы» под котел (это что-то типа паяльных ламп) ‒ чуть проморгаешь, и пригорит пища. На второй год поставили пароварочные котлы, так как электроэнергии не хватало, часто были перебои в ее подаче, и печи то и дело отключались, но пища продолжала готовиться еще минут 20 (доходила), т. е. успевала дойти до готовности, в этом и было преимущество пароварочных котлов. А летом, когда их устанавливали, при пятидесятиградусной жаре на улице в походных кухнях готовили пищу. Продукты мы получали для приготовления пищи всего на один раз (на одну закладку), так как холодильников в столовой не было. Мы готовую пищу раздавали сразу, и все съедалось, ничего не оставалось. Потом шли на склад (там холод был) к прапорщику Бандючному и получали опять продукты. Полотенца и скатерти кипятили в моющих средствах сами. Скатертями пользовались только в торжественных случаях, крайне редко. Воду сначала возили из дивизии, но когда я приехала в полк в феврале 1983 года, то была в ужасе. В столовой на довольствии стояло 89 человек офицеров и прапорщиков вместо 190. Почти все остальные 100 человек лежали в госпиталях с тифопаратифозными заболеваниями и гепатитом. Потом отцы-командиры дали команду бурить свою скважину и вода была своя, но все равно никудышная. Посуду «топили» в хлорке от приема до приема пищи. И еще афганские мухи!!! Это особая статья! Спасались в столовой от них дымовыми шашками перед приемами пищи, после шашек все столы были в саже и до приема пищи нужно было срочно их вымыть. Но мы все успевали. А без шашек это был мрак, пока донесешь тарелку до стола, там уже плавали штук 10 мух. На кухне нам помогали солдаты (наряд по кухне 6 чел.). Выполняли всевозможные работы по приготовлению пищи и уборке помещения, мытье посуды, получение и доставка продуктов в столовую и т. д. Замечательные трудолюбивые ребята, мастера-повара по восточной кухне Саид Джавадов, Алим Болтаев, молдаване Лунгу, Гудима. Саид Джавадов ‒ родом из Бухары, знал восточные языки, его часто отзывали из столовой в качестве переводчика, когда командиры уезжали из полка на переговоры. Начальником солдатской столовой был кавказец ‒ прапорщик Гулиев.

Саид Джавадов и Алим Болтаев (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Мы, работники столовой вставали в 4 утра, когда полк еще спал, потому что раздача пищи должна была быть готова к 7.30. После раздачи ‒ уборка и приготовление обеда. После обеда мы могли 2 часа передохнуть в тени от изнуряющей жары и самой столовой, в которой было как в парной бане. Затем опять столовая и приготовление пищи к раздаче, после ужина опять уборка и только к 20 часам мы приходили с работы в свои комнатушки в модуле-общежитии. Само питание желало быть лучше, меню скромное. За 2 года работы в столовой я один только раз видела свежую капусту. Не было ни моркови, ни лука репчатого, не говоря уже о зеленом. Утром каша с тушенкой (которую я до сих пор терпеть не могу), 15 г масла солдатам, 30 ‒ офицерам, хлеб и еще чай или чай с молоком сгущенным (так как сгущенка была 1976 года выпуска, уже ржавая в банках) ее без тепловой обработки употреблять в пищу было нельзя. Картошка и капуста консервированная в 10 литровых банках для приготовления первых блюд, и консервы в томатном соусе на ужин с какой-нибудь кашей. Свежих овощей не было. Мясо привозили с армейских продскладов 25-летней давности, которое сколько ни вари, все равно было жестким, как мочалка. Свинину редко, но привозили 1964 года, перемороженная и как искусственная. Котлеты в условиях афганской жары делать было нельзя, хотя мы все равно делали их на завтрак и быстро раздавали. Все вернулись с Афгана с гастритами, язвами желудка и другими заболеваниями.

Потом у нас в полку появилась теплица, своеобразный мини-огород. Инициатором идеи был прапорщик Моторный, он же и воплотил ее в жизнь. С Кушки на «КамАЗах» был привезен плодородный грунт и в теплицах высадил на зелень: лук, укроп, петрушку, редис, огурцы, помидоры. Все думали, что из этой затеи ничего не выйдет, однако у него все получилось и мы кушали свежую зелень, добавляли в блюда всем.

Весной в полк приехала Татьяна Иванова, ставшая моей самой дорогой подругой, с которой нас судьба связывает до сих пор, в одной комнате мы прожили целых 2 года. Татьяна приехала в Афганистан совсем юной девушкой из Тольятти. Технолог по приготовлению пищи она в условиях Афганистана умудрялась из скудного нашего рациона делать шедевры. У нас в комнате жила черная как ночь кошка Фуська. Мы ее вырастили с 2-х месячного возраста, так она везде бегала за нами как собачонка. Возле входной двери у нас была вешалка для одежды с полкой ‒ излюбленное ее место. Так вот, когда кто-то чужой к нам входил, эта хулиганка прыгала на голову входящему, человек от неожиданности пугался, ну, а нас это забавляло. Запомнились тараканы-великаны, появились в полку неожиданно, побыли недолго и, как внезапно появились, так внезапно и исчезли. Я помню, как они шумно пожирали обои на стенах. По-моему, это были «диверсанты»!!! Когда отключался свет в модуле, чтоб не сидеть в темноте у нас были парафиновые свечи, а также под окном у командира заводился и работал какой-то двигатель, он освещал модуль хоть и тускло.

После Афганистана приехала погостить к Татьяне в Тольятти. Так и осталась здесь жить постоянно. Но это уже совсем другая история. Была в ней и поездка в Армению по ликвидации последствий землетрясения 1988 года.

Из части мы выезжали крайне редко, можно перечесть по пальцам сколько раз и куда, да и то в сопровождении офицеров с автоматами и в бронежилетах на БТРе или БРДМ. А именно: 3–4 раза в Адраскан за шмотками и в Кабул ‒ открывать визу в Союз (я летала туда сама, чтобы пройтись по магазинам и что-нибудь прикупить). Иногда ходили в соседние части в чековые магазины, где были знакомые продавцы, которые могли нам предложить что-то красивое и недорогое, всемогущий советский «блат» процветал и там. Летом 1984 года рядом с КПП полка открылся книжный магазинчик, в нем можно было купить книги, которые дома в Союзе были дефицитом. Недалеко от КПП полка стоял палаточный городок противочумного отряда (ПЧО), его сотрудники приходили каждую неделю брать смывы со спецодежды, рук, а также с обеденных, кухонных, разделочных столов, с оборудования, мясорубки, ножей, посуды и в самих котлах, где готовили пищу. Так что проверку мы проходили тщательную со всех сторон. У них там на территории еще собаки жили злые и один белый кобель меня покусал, хорошо часовой его отогнал. У нас в полку тоже были собаки: Миша, Зойка, Тазик. Мишка был любимцем нашего командира полка Рогозина, у него (у Мишки) даже медаль была «ЗА ЛЕНЬ». И он, этот Миша-Боцман, в один «прекрасный» день сгрыз мои модельные босоножки! Сука!

Мишка-Боцман (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

В Полку были и Праздники ‒ это когда приезжали из Союза эстрадные артисты. С февраля 1983 по февраль 1985 года приезжали: ансамбль «Русская песня» во главе с Надеждой Бабкиной (они тогда еще были не очень известными, но смотрели мы их с большим удовольствием), Роза Рымбаева, Эдита Пьеха, Людмила Зыкина, дважды приезжал Иосиф Кобзон и многие другие, с которыми мы там могли пообщаться как с родными людьми.

Как-то перед Новогодними праздниками нас, девушек с комсомольцем полка Хантураевым (имя забыла) «командировали» в госпиталь поздравить больных и раненых бойцов с Новым годом. Но так как подарков у нас никаких не было, то офицеры нам в мешок набросали из доп. пайков: тушенку, сгущенку, крабов, сигареты, печенье, галеты и т.д. Мы нарядились в костюмы Деда Мороза, Снегурочки, цыганки и поехали с визитом в госпиталь. Бойцы были довольны, что их не забыли, и каждый получил подарок.

Запомнились такие эпизоды ‒ в клубе идет просмотр какого-то фильма, его вдруг прерывали и из радиорубки раздавалось срочное объявление: "ВСЕМ, у кого группа крови такая-то и резус-фактор такой-то, срочно подойти к медсанчасти". Люди молча вставали (каждый знал свою группу крови) и шли в медсанчасть. Их срочно отправляли в госпиталь для сдачи крови или прямого переливания. Один раз в этом вояже участвовала и я.

Пару раз ездили с дружеским визитом в Шинданд на афганский аэродром. Забавно было общаться с детишками. Они такие любознательные и смешные. Были в восторге от того, что я с ними каталась наперегонки на велосипеде, хохотали до упада (там же женщины на велосипедах не ездят). Потом пригласили нас на обед (стол был очень низким) мы сидели в позе лотоса (сейчас бы не смогла так сесть). Нам подали рис отварной, густую простоквашу, какое- то мясо и фрукты. Но это не столь важно, что подали, а то, что обслуживали нас дети начальника афганского аэродрома. Их было четверо, два мальчика и две девочки. И я как девушка любопытная и любознательная стала приставать к хозяину дома, чтобы он представил свою жену, но афганец не торопился: взял меня за руку и повел знакомиться с домом. Стал показывать, где размещаются его родители у него в доме, когда приезжают из кишлака. Надо заметить, что на русском языке он говорил неплохо, рассказал, что учился в Советском Союзе и даже проходил обучение в моем городе Ульяновске в школе высшей летной подготовке (ШВЛП). В комнате для родителей мебели никакой не было, только два спальных матраса и валики под голову. Дальше показал комнаты детей, мало чем отличающихся от родительской спальни и свою комнату, где они спят с женой. Там стояла современная 2-х спальная кровать, прикроватные тумбочки и шкаф. Далее мы прошли на кухню. Мне на встречу поднялась совсем юная женщина, миловидная и красивая (до этого сидевшая на корточках и готовившая что-то для обеденного стола). На этой своеобразной кухне тоже не было мебели. Я описываю быт, чтобы передать условия жизни и приготовление скудной пищи. Когда я задала вопрос о возрасте этой юной женщины, матери четверых детей, то была изумлена. Ей было 20 лет. Старшему мальчику 10 лет.

Ярко запомнился Новый 1984 год. Мы с девушками полка устроили целое театрализованное представление, так как ожидали с боевой операции нашу колонну. Из подручных материалов, которые удалось найти (что-то в каптерках, что-то в клубе) буквально вручную сшили костюмы: Деду Морозу, Снегурочке, цыганке и цыганскому барону, доктору «Пилюлькину», вышили крестиком рушничок, с которым потом встречали колонну у ворот полка с хлебом-солью. Было радостно и трогательно до слез, что мы их ждали, и все вернулись без потерь.

Весной этого же года была скромная свадьба Саши и Риты. Маргарита Тихомирова и Александр Жилинский! (" Ребята, АУ! Отзовитесь!!!! ") С нашей колонной автороты полка они ездили на Кушку регистрировать брак. У Александра закончился срок службы, и они с Ритой уехали в Союз. Здесь их след потерялся.

Как-то меня угораздило попасть в госпиталь буквально перед дембелем с подозрением на желтуху, которая не подтвердилась, но нужно было сдать несколько раз анализы, чтобы определить наверняка, на это ушло за все про все 10 дней. Помню до сих пор, что тогда привезли в гинекологию афганскую женщину, совсем молоденькую с внематочной беременностью, которую нужно было срочно оперировать, она была в чадре и задыхалась под ней, громко стонала и корчилась от боли, но афганец, ее муж чадру снять не разрешил, мол здесь смотри куда надо, делай свое дело, а лицо у нее должно быть закрыто. Наш врач-гинеколог Андрей (фамилию не помню) из Чебоксар стал ему объяснять через переводчика, что у больной лопнула труба и надо срочно оперировать, на что афганец ответил, что будем ждать до утра, и может быть все пройдет и женщине станет лучше. Пока разрешение на операцию он не даст. К утру ее не стало, а муж совсем не огорчился, сказал, что дома у него еще 3 жены. Бог дал, бог и взял. Вот такие дикие нравы. А женщину жаль, ее можно было спасти. Андрей очень переживал, что ему не разрешили, и она умерла.

Смотрю на фотографии той поры и вспоминаю, что первое пришло мне тогда в голову по прибытии в полк: «Боже мой! И здесь я буду жить целых 2 года! Эта длительная Афганская командировка, наверное, никогда не завершится!?» Завершилась".

Документ-справка (из личного архива Нины Косынкиной-Шестовской)

Рассказ Нины дополняет Татьяна Иванова-Смолкина.

"Свадьба была у Риты повара и Саши солдата. Когда они уехали в Союз, я с ними связь держала, мы переписывались, у них родился сын (фото).

Потом связь прервалась. Я уезжала работать в Армению в Ленинакан (опять же с Ниной и уже с мужьями) поменяла место жительство по приезду, так мы потерялись. Я их искала, но тишина.

Афганистан, Афганистан… Я так боялась заболеть там. Опасалась, берегла себя, пила витамины, аскорбинку, все у меня было в хлорке, вода только кипяченая. Перед отъездом расслабилась пила воду не кипяченую. Каждую неделю работники столовой сдавали анализы на какие-то бактерии, и у меня и Зои-официантки что-то заподозрили, нас положили в госпиталь. Я уже на чемоданах, а меня в госпиталь, реву, был кошмар. Там обследовали и ничего не нашли, а курс лечения должна пройти. С Афгана думала никогда не выберусь. С Шинданда три дня не могла вылететь в Кабул (поставить печать о ВОЗВРАЩЕНИИ В СОЮЗ). Побывала и в Джелалабаде, потом Кандагар и Кабул. Проблемы были с самолетами. Впечатления от Ташкентской таможни остались плохие. Перерыли все вещи, забрали кассеты с афганскими песнями-записями".

Уверен, что моих однополчан с творческими наклонностями, в частности пишущих стихи конечно гораздо больше. Подтверждением тому и рассказ в книге Михаила Медведева, в котором он с добрыми чувствами вспоминает о лейтенанте Конареве, пишущем стихи, проходя службу в Кандагаре. На данное время с читателем я могу поделиться своими стихами, если их так можно назвать, так как ничего не смыслю в их написании с точки зрения правильного стихосложения. Ритм, размер, рифма строфа, стопа, метр… Все это для меня темный лес. Как говорил наш классик: «Не мог он ямба от хорея, как мы ни бились, отличить». А также стихами Сергея Антонова, Владимира Карпухина и Дмитрия Телефус. Владимир Карпухин написал текст для Гимна Полка на мотив песни «По долинам и по взгорьям». Позже я написал стих «Ты не грусти, Иван…», который стал песней Ветеранов Полка (написал музыку и исполнил Немат Шакиров, а позже мой друг Степан Недвига сделал видеоролик на эту песню).

Капитан Сергей Антонов

Кабул, «Теплый Стан». Я должен был выходить в феврале 1989 года, обеспечивая связь на выводе, но начальник связи полка, который должен был выходить с полком в августе через Кушку, резко заболел и комполка полковник Макаров отозвал меня в Шинданд (из личного архива Сергея Антонова)

9 мая. Торжественное построение (из личного архива Сергея Антонова)

-------

--------

-------

------

-------

------

Прапорщик Владимир Карпухин

18 февраля 2018 г. в Шклове выступаю с «Каскадом» со своей песней «За Серегу». Песня в память о Сергее Лустенкове из Могилева, погиб в Афгане в 1986. В Зале родные Сергея и генерал Громов Б.В. (из личного архива Владимира Карпухина)

20 марта 1980 года. Шинданд. +35 градусов. Стирка у палатки батареи управления

Виктор Трутнев и Василий Кваша уже постирались в этом корыте. Корыто выдавал старшина БУ прапорщик Дашук, он единственный кто не заболел гепатитом. Форменные рубашки из естественного цвета тогда превращались почти в белые, пока нас не переодели в афганку, да и сапоги перестали носить, даже в вещевой аттестат солнцезащитные очки стали записывать. Когда в СибВО приехал начвещь., спросил: "А это что за очки?" — я его подколол. Говорю: "Теперь будешь мне выдавать постоянно". А в общем жили мы тогда дружно!!!! (из личного архива Владимира Карпухина)

Гимн 28 армейского реактивного полка

(Сформированного в Самарканде, и вошедшего в Афган 24 февраля 1980 года через Кушку. На мотив песни «ПО ДОЛИНАМ И ПО ВЗГОРЬЯМ»).

-------

-------

-------

--------

----------

-------

Сержант Дмитрий Телефус

У Знамени части. Афган. 1985 год (из личного архива Дмитрия Телефус)

------

-------

-------

-------

-------

Ст. сержант Александр Филиппов

Расстояние между этими фотографиями 30 лет (из личного архива Александра Филиппова)

--------

Первопроходцам полка

Песенка бывшего студента музыкального училища.

В память о Геннадии Баринове.

Памяти Андрея Перескокова

------

--------

------

-------

------

------

-------

---------

Стихотворение написано к встрече однополчан в 2020-м году (не состоялась по причине эпидемии ковида в стране)

Лично я первый раз принял участие во встрече однополчан организованной по инициативе четвертого командир полка Виктора Федоровича Рогозина в 2013 г. и потом еще дважды в 2014 и 2019 гг. Случилось это мое участие благодаря современным средствам связи и благодаря моей жене Рае (это она открыла мне страницу на сайте Одноклассники, что и позволило мне найти своих сослуживцев). Впечатления и эмоции от встреч самые положительные. Секретарь московской организации ветеранов полка Алексей Рукавицын прислал мне некоторые рабочие документы.

Протокол No 1 заседания ветеранской организации 28 реап 11 февраля 2013 года. г. Москва

Присутствуют:

1. Рогозин В.Ф.

2. Петров П.П.

3. Рукавицын А.И.

4. Мандрыка С.М.

5. Данилин А.Н.

6. Литонов Ф.В.

7. Вислополов Г.Ю.

8. Лойша В.Н.

Повестка заседания:

1. Выбор состава бюро ветеранской организации 28 РеАП.

2. Обсуждение вопроса о вхождении в состав Московского комитета ветеранов войны.

3. Создание сайта 28 РеАП.

Принятые решения:

Вопрос 1

По мнению большинства собравшихся ветеранов 28 реап, выбрать бюро в составе:

- Председатель – Рогозин В.Ф.

- Зам. председателя –

- Секретарь – Рукавицын А.И.

Члены бюро:

- Жук В.И., Вислополов Г.Ю., Петров П.П., Литонов Ф.В., Лойша В.Н., Данилин А.Н.

Вопрос 2

Принять к сведению сообщения Рогозина В.Ф. о порядке вступления ветеранской организации 28 РеАП в Московский комитет ветеранов войны. Поручить подготовить документы ветеранской организации 28 РеАП Данилину А.Н., Вислополову Г.Ю. и передать их Рогозину В.Ф. для дальнейшей регистрации ветеранской организации 28 РеАП на правах первичной организации.

Вопрос 3

Принять к сведению сообщения Рукавицына А.И. о порядке создания сайта 28 РеАП. Поручить Рукавицыну А.И. работу по созданию сайта и выделить сумму 15 тыс. рублей для создания, регистрации домена и оплаты хостинга первого месяца работы сайта 28 РеАП. Работа сайта 28 РеАП должна начаться в первой половине марта 2013 года.

Вопрос 4

Принять к сведению эскиз знака полка Рукавицына А.И. Поручить Петрову П.П. работу по созданию знака полка на основе представленного эскиза.

Председательствующий Рогозин В.Ф.

Протокол No 2

заседания бюро ветеранской организации 28 РеАП 26 апреля 2013 года. г. Москва

Присутствуют:

1. Рогозин В.Ф.

2. Петров П.П.

3.Рукавицын А.И.

4. Данилин А.Н.

5. Литонов Ф.В.

6. Вислополов Г.Ю.

7. Лойша В.Н.

Председательствующий: Рогозин В.Ф.

Повестка заседания:

1. Работа ветеранской организации РеАП в составе Московского комитета ветеранов войны.

2. Обсуждение вопроса об изготовлении знака 28 РеАП

3. Обсуждение вопроса о работе сайта 28 РеАП.

Принятые решения:

Вопрос 1

Заслушали сообщение Рогозина В.Ф.: «Решением бюро Московского комитета ветеранов войны о 27 марта 2013 года Ветеранская организация 28 РеАП принята в состав Московского комитета ветеранов войны на правах первичной ветеранской организации». Решили активно участвовать в деятельности организации, вести воспитательную работу среди молодежи, подобрать школу для организации в ней музея 28 РеАП.

Вопрос 2

Заслушали Петрова П.П. о работе по изготовлению знака 28 РеАП. Знак полка на основе ранее предложенного эскиза (автор Шапран Сергей) утвержден на данном заседании. Решили изготовить знак полка в количестве 300 экземпляров с удостоверением к нему. Знак полка будет вручаться всем военнослужащим полка. Первое вручение приурочить к празднованию Дня полка. Решили начать сбор средств на изготовление знака полка из расчета 1500 рублей за один экземпляр и поиск спонсоров.

Вопрос 3

Заслушали Рукавицына А.И. о начале работы сайта 28 РеАП. Сайт начал работу 27 февраля 2013 года. Решили назначить Рукавицына А.И. модератором сайта. Поручили отчитываться о потраченных денежных средствах на развитие, модерации, улучшении работы полкового сайта Рукавицына А.И.

Вопрос 4

Обсудили вопрос о встрече ветеранов 28 РеАП 11 мая 2013 года. Решили собрать денежные средства для организации встречи ветеранов полка из расчета 5 тыс. рублей со всех членов бюро ветеранской организации 28 РеАП. Решили поручить учет собранных денежных средств вести секретарю ветеранской организации Рукавицыну А.И. Всего собрали 31 тыс. рублей. Следующее заседание Бюро ветеранской организации 28 РеАП состоится по мере возникновения неотложных вопросов. Точная дата и время начала заседания Бюро будут сообщены в рассылке.

Председательствующий Рогозин В.Ф.

Встреча в Измайловском парке. 2013 г.

Встреча на Поклонной горе. 2019 г.

На встрече однополчан. Москва, 4 мая 2019 год. Командир полка В.Ф. Рогозин и санинструктор ПМП А.В. Филиппов

Виктор Афанасов, водитель БМ-21» Град». Один из первопроходцев полка и активный участник на всех мероприятиях (умер в марте 2022 г.)

Виктор, да и все мы участники встречи фотографировались на фоне копии Знамя полка. Заказана эта копия была специально к встрече 4 мая 2019 года нашим однополчанином Сергеем Мандрыка. Настоящее подлинное Знамя 28 ареап с 15 мая 2015 года находится в Национальном музее республики Тува.

(Инф. пресс-службы Правительства РТ)

«Всего пять дней назад отгремел победный салют на Красной площади и прошел Парад в честь 70-й годовщины Великой Победы, продемонстрировавший всю мощь российской армии. Выставка «Современная армия — современной России» стала своеобразным подарком для жителей Тувы к этой знаменательной дате.

На торжественном открытии выставки прошла церемония передачи из фонда военно-исторического музея боевых знамен военных частей, в рядах которых проходили службу в Афганистане воины интернационалисты из Тувы: 1956 отдельного батальона радиоэлектронной борьбы и 28 армейского реактивного артиллерийского полка. Вынос знамен под фанфары военного оркестра провела знаменная группа кадетов Республиканской кадетской школы-интерната. Руководитель Тувинского регионального отделения Всероссийской общественной организации «Боевое братство» Юрий Кара-оол поздравил собравшихся с открытием выставки и поблагодарил за бесценный подарок: «Нам афганцам выпала честь впервые принять на хранение боевые знамена частей 40-й армии. Мы очень гордимся этим, и будем достойно нести звание воина-интернационалиста». Он назвал подарок музея серьезным средством воспитания юного поколения. В честь торжественного события по решению Совета организации Юрий Кара-оол вручил членский билет «Боевого братства» участнику боевых действий в Северо-Кавказском регионе Шолбану Кужугету. Знамена будут храниться в Национальном музее Тувы, где собрана отдельная экспозиция, посвященная воинам, участвовавшим в боевых действиях в Афганистане».

Национальный музей РТ. Афганский зал

Торжественная передача Знамен

14 февраля 2024 года за заслуги во время боевых действий в афганской войне и в ветеранском движении «Российский Союз Ветеранов Афганистана» наградил 28 ареап орденом «За заслуги». Орден прикрепил к Боевому Знамени полка бывший Командующий 40 Армией генерал армии Ермаков Виктор Федорович.

Примечание:

Так как Знамя полка с 2015 года находится на хранении в национальном музее Республики Тува ветеранами полка, проживающими в Москве и области, было принято решение сделать точную копию Боевого Знамени полка для проведения торжественных мероприятий и встреч однополчан. К нему генерал армии Ермаков и прикрепил орден.

Песня Ветеранов Полка.

Глава тринадцатая. Фотогалерея

Что сподвигло меня взяться за труд собрать воспоминания однополчан и других афганцев и связав их своим авторским словом оформить в книгу? Задаю себе такой вопрос и честно отвечаю — это не чувство патриотизма или иные души благородные порывы гражданина СССР и русского человека, а чувство обиды за себя и однополчан. Возникло это чувство после того, как я прочитал книгу о 28-РеАП (28-аап) Сергея Антонова «Шиндандский бог войны». Благодарю всех, кто откликнулся на мой призыв написать книгу-повесть «История одного полка (28 РеАП. Самарканд — Афган — Каттакурган)» и прислал свои рассказы о службе. Особенные слова благодарности Саидмуроду Умарову, Сергею Бережняку, Николаю Попову, Владимиру Борисенко и Алексею Рукавицыну. Они поверили мне, что я смогу, что я не брошу начатое, не опущу руки и доведу дело до конца. «Один в поле не воин». По-разному можно трактовать эту русскую пословицу, но применительно к данной книге — это абсолютно точное определение. Один я бы не смог отразить в книге и сотой доли того, что нам удалось вместе. Спасибо вам воины!

Год от года нас меньше, но мы успели, мы завершили этот труд, и он не напрасен. Он нужен нашим детям и внукам и всем кому не безразлична История их великой страны и ее вооруженных сил. Изначально планировал завершить книгу этим своим послесловием, а потом решил, что не должно быть мое «я» последним, что надо завершить книгу молча, без всяких слов. Так появилась эта «чертова дюжина», тринадцатая глава книги — Фотогалерея.

Пусть читатель просто пролистает последние страницы книги-повести «История одного полка…» и посмотрит эти 100 старых черно-белых фотографий.