История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох

Предмет статьи: итальянское духовенство X и XI вв. в его совокупности и предварительные замечания. — Гл. I: Духовенство и Церковь: историческое разъяснение того, насколько итальянское духовенство X и XII в. строго сообразовалось в своей пастырской деятельности с каноническими определениями. — Симония и ее распространение. — Симония королей и князей; примеры. — Случаи избрания пап, сопровождавшиеся денежным подкупом. — Торговля пап церковными местами и должностями. — Архиерейская симония: сильное развитие ее в Милане. — Размеры симонии в Лукке. — Непотическая симония или передача церковных должностей одними лицами другим — родственным. — Влияние симонии на недостаток соблюдения духовенством канонических предписаний, составленных для руководства священнослужителей. — Растрата церковных имуществ. — Мздоимство за совершение таинств и прочих богослужебных действий. — Поставление малолетних в папы, епископы и в другие церковные должности. — Нарушения правила о непоставлении в священнослужители лиц мирского звания. — Поставление одного священника при нескольких церквах и т. д. — Необыкновенное запустение многих храмов (церкви превращались в поля или делались базарным местом). — Неуважение святости храма духовными лицами. — Мирское пользование, попускаемое со стороны священников, евхаристическими чашами, священными одеждами и драгоценными церковными вещами. — Хищение церковных вещей духовными лицами. — Крайняя небрежность в совершении богослужения, присвоение духовенством натуральных церковных приношений (хлеба, вина). — Омирщение епископского звания. — Извращение и упадок учреждения, именуемого каноникатом (капитулом). — Состояние монашества: упадок монашеской жизни. — Темные черты в образе жизни аббатов: их деспотизм, жестокость, скупость в отношении других, роскошь. — Бунты монахов против настоятелей и пр. — Резюме.

Мы ставим себе задачей изобразить состояние итальянского духовенства, собственно за два века — X и XI, в разных отношениях этого духовенства. Картина представляет, нужно сказать наперед, много любопытного, интересного и нового. Если бы захотели за те же века — X и XI — описать состояние духовенства Восточной церкви, например, византийского духовенства, то мы — говорю об историках — были бы в большем затруднении, как выполнить подобную задачу; дело в том, что источники, рисующие нам положение Восточной церкви X и XI вв., сообщают очень мало материала для уяснения указанной задачи. Не то видим, когда знакомимся с положением итальянского духовенства X и XI вв.: источники латинского Запада дают очень много материала, необходимого при изучении сейчас указанной стороны исторической жизни Средних веков. Эту нашу мысль лучше всего подтверждает недавно вышедшее немецкое церковно-историческое сочинение Альберта Дрезднера под заглавием «История культуры и нравов итальянского духовенства в X и XI вв.»[7], которым мы и будем пользоваться при изложении нашей статьи. Дрезднер своим произведением ясно показал, что об итальянском духовенстве этих веков можно составлять весьма нескудные представления. Заметим, кстати, что на эту сторону церковно-исторической жизни почти никто до сих пор не обращал никакого внимания.

Из краткого предисловия Дрезднера к его книге укажем лишь на одну мысль, которая нам представляется глубоко справедливой. Автор задает себе вопрос: не слишком ли большую задачу он берет на себя, имея в виду описать состояние духовенства двух целых веков и притом со всех сторон — и отвечает: узкие темы берутся авторами с той целью, чтобы поменьше сделать погрешностей против науки, «но не время ли подумать о том, — внушает автор, — что только путем ошибок достигается истинное усовершенствование (Fortschritt) и что мужество, заставляющее не бояться собственных ошибок, составляет необходимый элемент плодотворной научной работы?».

Глава I

Рассматривая состояние итальянского духовенства X и XI вв., нельзя не видеть, что это состояние представляло много печального и ненормального, но чего-либо другого и трудно ожидать от темной эпохи Средних веков. Для удобства рассмотрения фактов, рисующих положение указанного духовенства, подведем эти факты под определенные категории.

1. Духовенство и Церковь. Здесь прежде всего рассмотрим, насколько духовным сословием соблюдались правила, касающиеся вступления разных лиц в священные должности. Вступление в священные должности редко было сообразно с законами в X и XI вв. Симония, самая беззазорная симония, свила себе гнездо в тех сферах, от которых зависело получение церковного сана. В изучаемое время слышатся неумолкающие голоса против такого зла, как симония, но зло почти не уменьшалось. Дамиани, епископ Остийский, знаменитый писатель XI в., прямо говорил, что все канонические постановления против симонии пришли в полнейшее забвение, так что и разучились даже симонию считать грехом. Когда на одном соборе, 1049 г., папа Лев IX лишил церковных должностей всех тех лиц, которые получили свои места путем их покупки, то возник формальный бунт среди римского клира; при этом же случае многие епископы выражали опасение, что, пожалуй, теперь почти все приходы закроются и священнодействия прекратятся. Здесь находим ясное доказательство широкого развития симонии. Некто Иоанн Гвальберт стал жаловаться одному знаменитому отшельнику, что ему тяжело жить под руководством аббата-симониста, и что он решился покинуть его; на это указанный отшельник сказал Иоанну, что в таком случае он должен будет совсем оставить страну, так как здесь симония распространена везде (речь шла, собственно, о Тоскане). Дамиани котором мы уже упоминали, указывает к тому же на замечательное упорство и закоренелость симонистов в их грехах; по выражению Дамиани, гораздо легче привести к вере жида, чем заставить почувствовать раскаяние симониста.

Дурной пример денежной наживы при раздаянии духовных должностей в Италии подавали прежде всего короли и князья. Аттон, епископ Верчельский, говорил о князьях, что никто кроме них не смел избирать епископов, иначе они приходили в неописуемый гнев; а при выборе епископов короли спрашивали кандидатов не о вере, любви и уповании, а о том, есть ли у них деньги, кто их родня и дают ли они обещание быть послушными. Примеры продажи королями и князьями церковных должностей были многочисленны. Так, отец одного флорентийского епископа, Петра, получившего кафедру в 1062 г., с клятвой объявлял следующее: «Клянусь бородой св. Сира! Без больших денег нельзя сходить даже на мельницу при доме нашего короля, и уж никак нельзя достигнуть епископства без денег; я сам три тысячи фунтов (серебра?) отсчитал и положил ему на стол». Епископ Туринский Вильгельм (в XI в.), который в нравственном отношении был настоящим чудовищем, мог получить свое место только за большие деньги, принесенные им в дар королю. Архиепископ Готфрид, сделавшись Миланским архипастырем в 1074 г., получил свою должность, заплатив наперед королю тысячу фунтов. К разряду действий, основанных на симонии, можно относить и все те явления, когда все князья раздавали епископские места единственно из пристрастия к тем лицам, кому эти места давались, притом вопреки каноническим постановлениям. Так, один король (Гугон) дал архиепископу Манассии сразу три епископских кафедры; или случалось, что короли или князья вручали архиепископскую должность своим собственным незаконным сыновьям.

Но самое широкое распространение постыдное зло симонии находило в X и XI вв. среди итальянских архипастырей; эти последние превратились в каких-то торгашей церковными местами. Зло это появилось в Италии уже давно. Еще в последней четверти VIII в. некоторые письма Карла Великого и папы Адриана I (которые они писали друг другу) свидетельствуют, что в Тусции и Равенне начала распространяться симония. В X и XI вв. симония, можно сказать, процветала. Для X в. имеем, между прочим, следующее свидетельство (Герберта): «Везде в церквах видим священных лиц, лишенных всякого достоинства и совершенно необразованных, купивших свои места за деньги. Если вы вежливо спросите их, кто поставил их пастырями, они охотно ответят вам и скажут: епископом меня весьма недавно сделал архиепископ и получил от меня за это сто сольди (золотых); а если бы я не дал ему денег, то я и теперь не получил бы епископского сана. Впрочем, я не в убытке (прибавлял отвечающий). Я поставляю, в свою очередь, священников и беру с них золото; я посвящаю в диаконы и получаю за это много серебра; я получаю деньги и от прочих должностей, а также с аббатств и церквей». В XI в. положение дела было не лучше. Папа Лев IX и его преемники на многих соборах выражали сильное негодование против симонии архиереев, но безуспешно.

Замечательно, что в рассматриваемое время даже самое избрание в папы не всегда было делом безмездным. Народная толпа в Риме стала играть большую роль в папских выборах, и чтобы задобрить ее, приходилось кандидатам на папский престол тратить немало денег. Из многих примеров приведем немногие. Папа Бенедикт IX, по выражению современника, избран был больше ради его богатства, чем ради его святости. Папа (точнее, антипапа) Сильвестр III, прежде епископ Сабинский, далеко не с пустыми руками пробрался к папскому престолу. При почти насильственном восшествии на этот же престол Бенедикта X, по достоверным свидетельствам, важное значение имела раздача денег — кому следует.

Что касается архиерейской симонии, этого главнейшего вида зла, то она утвердилась в изучаемую эпоху почти повсеместно в Италии. Исторические известия указывают, что архипастыри всех важнейших итальянских кафедр были беззазорными симонистами. Начнем с Рима. Многие папы данного времени запятнали себя невероятной симонией. Это, впрочем, и понятно. Между папами в X и XI вв. встречаем самых жалких лиц. Встречаем пап, поставленных не только по воле дворянской партии, но и по воле знаменитых гетер того времени; видим пап, помышлявших только о мирском и суетном и нисколько — о духовных предметах; пап, которые носили папскую тиару в продолжение нескольких месяцев и даже нескольких недель. Такие недостойные и, так сказать, временные папы, разумеется, больше всего заботились о том, чтобы нажить денег путем раздачи церковных должностей. Следы таких беззаконий ясны и непререкаемы. Кардинал — диакон Бенедикт, впоследствии папа Бенедикт V, а с ним вместе и пресвитеры, и диаконы на одном торжественном соборе заявляли императору Оттону I, что папа Иоанн XII только за деньги посвящал епископов. Так было в X в. Позднее тоже встречались случаи в подобном роде. Рудольф Грабер жаловался, что симония обладает римским престолом. 1 мая 1045 г. произошло даже нечто совершенно неслыханное: один папа продал свой апостольский престол другому папе — Бенедикт IX в этой необыкновенной сделке был продавцом, а Иоанн, латеранский архипресвитер (получивший в папстве имя Григория VI) явился покупателем. Папская симония не прекращается и позднее. Петр Дамиани, епископ Остийский, говорил в свое время, что в Риме владычествует Симон.

Римским епископам по части симонии подражали и архипастыри других итальянских городов. Некоторые архипастыри далеко оставляли за собой и римских пап в рассматриваемом отношении. Так, о Милане с еще большей определенностью, чем о Риме, можно говорить, что симония здесь была постоянным обычаем и правилом. Все духовенство Милана так или иначе было повинно в симонии: едва ли пять человек на тысячу можно было находить таких, которые оставались свободны от укоренившегося зла. При одном случае миланцы, отправив посольство к флорентийцам, жаловались этим последним, что у них (миланцев) уже много лет никто не приступал к таинству покаяния, потому что они не хотят иметь общения с симонистами, а истинных пастырей у них нет. В Милане существовала такса, которой точно определялось, сколько нужно было платить за поступление в ту или другую церковную должность. За должность иподиакона платилось 12 золотых монет, за должность диакона — 18, а за пресвитерскую — 24. Самые церкви в Милане иногда просто продавались. Так, церковь Марии Девы (Sancta Maria Secreta) раз была продана одному аббату за двенадцать фунтов серебра. Окрестности Милана тоже наполнены были лицами, повинными в симонии. Наряду с Миланом, как гнездо того же зла должна быть поставлена Лукка. Есть основание утверждать, что здесь симония простиралась на все церковные должности. О размерах зла в Лукке дает знать папа Александр II (в XI в.), который сам прежде был Луккским епископом. Этот папа вступил в решительную борьбу с симонией названного города и издал несколько самых строгих булл. В одной из этих булл Александр писал: «Церковь и ее имущество стали предметом купли в таком же роде, в каком и всякий другой товар предлагается торговцами в продажу». Но как ни сильна была борьба Александра с луккской симонией, зло осталось неискорененным. Но не в одних вышеуказанных городах гнездились симонисты. Их было много в Италии, и в особенности — в Ломбардии. Однажды папа Григорий VII писал своим приверженцам: «Вы знаете, сколь явно ломбардские епископы защищают и питают ересь Симона». Не приводя многочисленных примеров, приведем лишь один: родители знаменитого впоследствии вождя ордена бичующихся — Доминика Лориката, при посвящении его в пресвитеры, вынуждены были дать подарок епископу. — Сохранились известия, что и в Тоскане симония находила себе открытый прием. Говоря об архиерейской симонии как деле, распространенном в Италии, мы должны, однако же, заметить, что и в тех местах, где это зло особенно укоренилось, временами появлялись епископы, чуждые указанной «ереси». Но, разумеется, такие лица представляли исключение. Дамиани с особенной похвалой отзывается о двух епископах своего времени, как врагах симонии: архиепископе Гебгарде Равеннском и Иакове, епископе Физольском.

Особый вид симонии представляла незаконная передача священными лицами своих мест и сопряженных с этими последними выгод своим близким или дальним родственникам. Это явление справедливо именуют «непотической симонией». Итальянское духовенство рассматриваемого времени больше всего помышляло об интересах мирских, и очень мало о духовных, а потому оно и на свои церковные должности и на самые церкви смотрело как на предмет, который можно передавать родне наравне с деньгами и прочим имуществом. Передача совершалась в пользу сына, брата, племянника, двоюродного брата. Хотя церковные правила строго запрещали передачу священных должностей одними лицами другим, родственникам, но правила не соблюдались. Примеры передачи церковных должностей от дяди племяннику встречались очень часто. Даже сами папы иногда содействовали такому беззаконию. Папа Григорий V дал обещание Альфану, архиепископу Беневентскому, что наследником его кафедры будет не кто другой, а его племянник, тоже Альфан. В монастырях происходило то же самое. Аббатиса одного луккского монастыря, Теудератау почувствовав ослабление своих сил, сочла нужным сделать преемницей своей власти племянницу Гриму, а местный епископ охотно исполняет волю престарелой игуменьи. Аббат Андреевского монастыря в Равенне, в середине XI в., без всякого затруднения передает свой начальнический посох «возлюбленному племяннику». Ниже мы разъясним, что итальянское духовенство X и XI вв., не исключая епископов, иногда не чуждались законного брака; а еще чаще встречалось, что духовные лица имели незаконных сыновей. Вследствие этого не будет удивительным, если мы скажем, что епископы и прочие духовные лица нередко делали наследниками своих церковных должностей законных или незаконных сыновей. История указывает, например, следующие случаи в подобном роде. Альберих, епископ Марзерландский, передает свою кафедру в качестве наследства родному сыну. Пресвитер Иоанн передает церковь св. Георгия в Лукке, на правах наследства, своему сыну Филипранду. Член аретинского духовного капитула, Петр, отдает свое звание сыну Мартину. Передача церквей духовными лицами своим родственникам основывалась очень часто на следующем правиле: в то время священник, выстроивший церковь и украсивший ее, имел право по смерти отдавать ее или близкому родственнику, или кому-либо из членов его фамилии. Вследствие этого в некоторых местах, особенно в Тоскане, некоторые церкви сделались предметом наследственной передачи, причем наследник становился священником наследуемой им церкви.

Развитие симонии влекло за собой многие печальные последствия. Кто приобретал свою должность путем купли, тот редко имел сознание святости Церкви, не заботился ни о полученной им должности, ни о церковных имуществах; такое духовное лицо, нимало не стесняясь, пятнало свое звание разными пороками, а церковное имущество пускалось на все четыре стороны. Растрата церковного имущества в подобном случае происходила и оттого, что святокупец во что бы то ни стало старался вернуть себе те деньги, которые он потратил на покупку своей должности. Если святокупцем был епископ, то он возмещал свои издержки продажей различных духовных мест, находившихся в его распоряжении; другие святокупцы продавали или закладывали церковные имущества — опять с целью вернуть израсходованные деньги. Папа Александр II рисует живую картину церковного разграбления святокупцами, когда этот папа обличает рассматриваемое зло. «В своей алчности они, — говорит папа, — не щадят и святых алтарей; о нет! они, как воры и святотатцы, налагают свои нечестивые руки и на них. Десятины и прочие благочестивые приношения, принадлежащие по правилу бедным и святым церквам, они разграбляют, подобно разбойникам». Таинства и священные обряды сделались предметом продажи. Если прихожанин не хотел платить священнику то, чего последний требовал от первого, в этом случае новорожденный оставался некрещеным, мертвец лежал непогребенным, и т. д. К таким-то последствиям приводило святокупство. Видон Феррарский, современник событий, в некотором смысле был прав, говоря, что симония служит источником всякого зла, прокрадывающегося в Церковь. Господство симонии вообще служит патологическим симптомом, указывающим, что жизнь Церкви X и XI вв. была далека от своего идеала.

Многие из недостатков, вкравшихся в духовное сословие, находятся в большей или меньшей причинной связи с развитием симонии, и поэтому эти недостатки могут быть рассмотрены тотчас же после обозрения фактов симонии. Весьма часто итальянское духовенство данной эпохи делало то, чего делать оно не должно было, и не делало того, что следовало ему делать. Другими словами: если посмотрим, насколько духовенство сохраняло в своей жизни предписания, касающиеся духовных лиц именно как служителей алтаря, то увидим, что эти последние мало значения придавали канонам. Духовенство в большинстве случаев исполняло свои обязанности и свое служение небрежно и невнимательно. Архипастыри, обязанные заботиться о том, чтобы лица, поставляемые на служение Церкви, вполне соответствовали своему назначению, мало пеклись о выполнении этого долга. Нередки случаи, когда на священные должности поставлялись мальчики, чуть не младенцы. Таких лиц встречаем даже среди пап: известно, что Бенедикт IX (в XI в.) был коронован тройственной папской тиарой, когда ему было всего только десять лет! Папа Иоанн XII, в свою очередь, посвящал в епископы тоже десятилетних ребяток. Ратер, епископ Веронский, обвинял Мартина, епископа Фераррского, в том, что этот последний вообще не стеснялся посвящать малолетних. Преемник этого самого Ратера, обличителя разных недостатков, епископ Милон, сделался архипастырем, имея лишь восемнадцать лет отроду. Еще больше встречалось подобного рода беспорядков при посвящении лиц в другие церковные должности. Уже задолго до X в. появилось обыкновение посвящать малолетних в пресвитерскую должность. Так, в VIII в. епископ Луккский Передей сделал священником мальчика Атриперта, причем приставил к нему двух духовных лиц в качестве опекунов. На сильное распространение сейчас указанного беспорядка указывает та энергичность, с какой иногда велась борьба против него в X и XI вв. «Лица, которые не знают еще простейших правил жизни, — взывает Аттон Верчельский, — возводятся в достоинство учителей; те, кто не имеют никакого понятия о том, что такое душа, объявляются судьями душ человеческих. Прежде епископы претерпевали оскорбления и удары от язычников, а теперь эти мальчики выносят то же самое, учась языческим (?) правилам». (По всей вероятности, Аттон здесь имеет в виду школьные наказания, выпадающие на долю священных лиц, сделавшихся таковыми в отроческом возрасте.) Тот же Аттон рисует веселую картину, представляющую то, как происходило «испытание» мальчика, имевшего быть посвященным в церковную должность. Окружающие испытываемого забавлялись тем, что мальчик без всякого понимания лепетал какие-нибудь две главы (из Евангелия?), произнося слова с таким страхом, как будто бы над ним висела розга учителя. Для устранения вышеупомянутых беспорядков собор в Мельфи, при папе Урбане II (в середине XI в.) постановил, чтобы моложе 14–15 лет никого не ставили в иподиаконы, раньше 24–25 лет — в диаконы и раньше 30 лет — в пресвитеры. Другой собор, проходивший в Равенне (при Герберте), исчисляет те недостатки и пороки, которых не следует быть у лиц, посвящаемых в церковные должности. Сюда отнесены: порочный образ жизни, незрелый возраст, необразованность, содеянное преступление, бесчестное занятие, корыстолюбие и нецеломудрие; запрещено было ставить на священные должности двубрачных, неофитов, лиц крепостного состояния и вообще мирян. Конечно, такой список не имел бы особенного значения, если бы действительность не подтверждала самым плачевным образом того, что священные лица изучаемого времени нередко имели те или другие из недостатков или пороков, исчисленных Равеннским собором. Например, запрещено было поставлять в священные должности прямо из мирян (очевидно, требовалось, чтобы кандидат на такие должности сначала проходил низшие церковные служения), но на практике этого правила не соблюдалось. В числе пап изучаемой эпохи встречаем таких, которые не удовлетворяли этому требованию. Бенедикт VIII до избрания в папы был мирянином, папы Иоанн XX и Лев VIII называются в документах неофитами; на знаменитом Реймсском соборе (в 991 г.) относительно папы Иоанна XII встречаем указание, что он погряз в пороках; тот же собор о Бонифации говорит, что он был «ужасным зверем, превосходящим своей дикостью всех прочих людей». Прокрались в духовное сословие и другие непорядки, несообразные с пастырским званием. В некоторых епископских округах число священников было ниже потребного: один священник управлял двумя или тремя церквами. Мотивом служило желание иметь побольше доходов. В других местах, в особенности в капитулах, число духовных лиц было безмерно велико, так что часть из них проводила время в праздности. Нужно сказать, что в капитулах каноники получали хорошие доходы. Беспорядки и на этом не кончались. Случалось, что вопреки правилам «белый священник» получал в управление монастырь, причем управляющее лицо не принимало на себя монашеского чина. Или же какой-нибудь клирик, в противность канонам, приобретал право поставлять в духовные должности и лишать таковых. Часто являлось даже основательное сомнение в том, имело ли известное духовное лицо надлежащее посвящение. Значит, в числе духовных лиц попадались самозванцы. Многие стремились к епископскому званию с таким же расположением, как будто бы дело шло о мирской должности. Так какой-нибудь дворянин шел в школу учиться с целью приобрести право на занятие епископского места, но при этом он руководился не желанием служить Богу, а честолюбием. И он действительно становился епископом, невзирая на свое недостоинство и безо всякого искуса.

В числе важных недостатков, характерных для духовенства X и XI вв., нужно указать на холодность, индифферентизм этих лиц к тем святыням, при которых проходило их служение. Это были не пастыри, а наемники. Поразительно встречать факты, что некоторые священники совершенно забывали о том, что́ такое храм, каково его назначение. Кардинал Гумберт (XI в.) не может без содрогания вспоминать о том, как много в его время было церквей и монастырей в развалинах; дело доходило до того, что многие церкви совсем запустели и в них нашли себе жилище опасные звери и нечистые птицы, пол в них зарос травой. При другом случае тот же писатель уверяет, что он сам видел, что некоторые церкви превращены в поля и засевались хлебом, а иные из храмов были обращены в хлев. В самом деле, даже в Риме монастырь св. ап. Павла и знаменитая церковь св. Петра находились в таком небрежении, что сюда свободно заходил скот, а женщины занимались хозяйственными делами в рефектории (свидетельство папы Григория VII). В Фарфасском монастыре аббат Губерт жил с блудницами и собаками; монахи сами повреждали стены своих обителей, чтобы лишить настоятелей возможности наблюдать за соблюдением монашеских обетов живущими в обители. В Верхней Италии стало общим правилом, которым дозволялось помещать плоды жатвы в церквах; это было позволено бедным людям в видах защиты их полевых произведений от грабежа со стороны разбойников. Но и этого мало. В некоторых местах церкви сделались базарным местом; на святом месте и ели, и спали; здесь можно было слышать всю болтовню, споры, остроумные словца. Лица духовные или их приспешники были первыми зачинщиками подобных безобразий. Вот, например, что происходило в Ареццо в церкви св. Доната: когда по праздничным дням каноники приходили в церковь для сбора приношений от молящихся, или когда те же каноники для той же цели посылали сюда своих слуг, то возникали между сборщиками «споры, пустая болтовня, при этом даже они старались что-либо утаить один от другого или же просто украсть»; при дележе приношений хлеб или свеча разрывались на четыре части. Один фарфасский аббат, родом англичанин, так мало уважал святость алтаря, что если монахи в случае его гнева прибегали к алтарю, как месту неприкосновенному (пользуясь так называемым правом убежища), то их начальник, не обращая ни на что внимания, выгонял их отсюда. Мало того. История этого времени повествует нам о таких «Тартюфах из духовенства», которые под видом благочестия удалялись в храм и которые ночью оскверняли святилище, назначая здесь любовное свидание с женщинами.

Богослужебные действия и священные сосуды для некоторых из духовных лиц перестали быть предметом великого уважения. Был такой случай: архиепископ Миланский Гвидон прибыл в храм для совершения литургии, но подведомые ему духовные лица, желая причинить обиду архипастырю, удалились из храма, оставив его здесь одного, побросав на землю Св. Дары, предназначавшиеся для Евхаристии; и когда они выходили из храма, то позволяли себе какие-то шутовские ужимки. Иногда сами епископы при чтении Евангелия за богослужением позволяли себе смех. Одно духовное лицо осмелилось так выразиться о Св. Евангелии: «У нас читается и то, что написано на овечьей шкуре». Папа Иоанн XII посвящал диаконов в стойле; если совершал литургию, то не всегда приобщался при этом. Духовные лица позволяли себе самое непристойное обращение со священными сосудами и одеждами. Священные сосуды они брали для своего стола и пользовались ими как обыкновенными кружками; священные одежды давали во временное пользование женщинам, золотые и серебряные церковные украшения они давали тем же женщинам для их убранства. Небрежность священнослужителей в отношении к священным сосудам достигала крайних пределов: можно было встречать евхаристические чаши, покрытые ржавчиной, запачканные воздухи и пелены, растерзанные ризы. Но и этим дело не ограничивалось. Духовенство без всякого страха уворовывало из церквей все, что имело какую-нибудь ценность: ризы и кресты, чаши и венцы, печати и книги, не исключая и свечей. Папа Иоанн XII просто-напросто дарил золотые кресты и чаши, принадлежавшие храму св. ап. Петра, своей фаворитке, вдове рыцаря Райнера. Епископ Альберих, при одном случае боясь гнева строгого императора Оттона III, посвятил свою фаворитку в монахини, с тем, чтобы впоследствии, когда минует гроза, опять снять с нее иноческий чин. Духовные лица были проникнуты таким малым уважением к святости храма, что считали позволенным делом производить здесь кулачную расправу с лицами, чем-нибудь им неприятными. Веронский диакон приказал однажды своему слуге, чтобы он при входе в храм, на его собственных глазах, надавал оплеух пресвитеру, принадлежащему к капитулу. Другие духовные лица позволяли себе бранить в лицо собственных епископов.

Богослужение отправлялось кое-как, с достойным всякого порицания пренебрежением. Псалмы за богослужением не пелись и не читались, а просто кое-как бормотались; да и такое бормотание считалось делом обременительным. Месса или совсем не совершалась, или же совершалась чрезвычайно поспешно. Священнослужители главным образом заботились о том, чтобы как можно больше забрать в церкви на свою долю и хлеба, и вина; и они забирали этих припасов столько, что, по выражению одного документа, припасов хватило бы и для королевского стола. В храмах не стало слышно проповеди: епископы и пресвитеры почти не заботились о просвещении пасомых.

Епископы рассматриваемой эпохи почти совсем забывали о своих архипастырских обязанностях. Они любили заниматься политикой и совершенно погрязали в житейских попечениях. По выражению Ратера Веронского, епископы тех времен хотели лучше оказываться звероловами (охотниками), чем учителями, охотнее являлись дерзкими, чем кроткими, хитрыми, чем простыми; они желали, чтобы их считали за Маккавеев, а не за епископов. Те из епископов, которые не помышляли о денежной наживе, на взгляд своих собратий, представлялись людьми бесполезными. Очень много отступлений от существенных предписаний, касающихся духовного звания, встречаем в духовенстве, принадлежащем к каноникам. Чем больше существовало правил, предписаний и ограничений, положенных относительно каноников, тем менее жизнь этих лиц сообразовалась с утвержденными нормами. Каноникат по своей идее должен был выделять известное число лиц, приписанных к этому учреждению, — выделять из ряда прочих как образцы благочестия. Но на самом деле в большую часть эпохи X и XI вв. ничего такого не видим. Каноники должны были жить жизнью, близкой к монашеской жизни, должны были помещаться в одном доме, обедать и спать вместе, не иметь никакой собственности, все время отдавать богослужению и делам христианской любви. Но этот идеал не осуществляли каноники X и XI вв. Так, в большей части итальянских капитулов каноники имели частную собственность. Но это не единственная черта, свидетельствующая об упадке канониката. Об общежитии каноников в большинстве случаев и речи не было. Каноники жили не в общежитии, а в городе или поместьях, как и другие свободные люди. Духовными своими обязанностями они совершенно пренебрегали, за них все делали или их викарий, или другие духовные лица. Часто они жили не одни, а с женщиной — женой или же блудницей — и с детьми, и грабили, что можно было грабить. Рассказ о деятельности епископа Варина (1003–1020 гг.) свидетельствует, каких трудов стоило заставить каноников отказаться хотя бы от неузаконенного сожития с женщиной.

Подобно каноникам, и монашество X и XI вв. представляло больше всего отступлений от иноческих, утвержденных Церковью, правил. У монахов рассматриваемого времени оставалась лишь одежда, отличающая их от прочих людей, а дух иноческий почти исчез. Все стороны монашеской жизни одинаково извращаются. Труднее всего было для итальянских монахов соблюдать умеренность в пище и питье и воздержании языка. Посты не соблюдались, а если некоторые монахи и довольствовались рыбой и вином, то однако же употребляли их в таком количестве, которое являлось полным нарушением устава. Монахи нередко позволяли себе устраивать роскошные пиршества, на которых неумолчно слышались мирские разговоры, непристойные шутки, рассказывались пикантные историйки. Некоторые из монахов не любили сидеть дома, а бродяжничали. Таких бродячих монахов в насмешку называли «немыми собаками, разучившимися лаять». В теории монашеский чин считался великим делом. Принятие монашества называли вторым крещением; рассуждали так: кто принял монашество, тот должен на всю жизнь неизменно оставаться в этом звании. Но на практике нередко случалось, что монахи без стеснения покидали монашеский чин. В XI в. встречаем следующие примеры: один римский монах, получивший воспитание в монастыре и давший обет умереть в монастыре, — преспокойно его покидает, когда ему прискучила иноческая жизнь; Дамиани свидетельствует, что бегство из монастырей в мир достигло больших размеров; некоторые монахи слагали свой сан для того, чтобы сделаться епископами (что тогда считалось несовместимым): так поступил епископ Торбиболийский. Некоторые монастыри только по имени были монастырями: подвижники в них жили так же, как живут миряне. В одном небольшом монастыре (Maguzani) настоятель жил один, без братии; вместо монахов с ним жила женщина и родственники. Все они питались за счет обители. Вообще настоятели монастырей своим поведением подавали своим подчиненным соблазнительный пример. Многие аббаты, по замечанию Ратера Веронского, хотели быть только господами над монахами, а сами монахами быть не желали. У того же Ратера находим следующие замечательные слова: «В этот железный век кто́ может управлять монастырем, не причиняя себе опасности? Или, точнее сказать: кто́ в одно и то же время может быть и аббатом, и монахом?» Много было таких аббатов, которые омирщились подобно своим епископам и небрежно смотрели за монахами и монастырем. Беральд, фарфасский аббат (в конце XI в.), сам одевался в роскошнейшие одежды, а монахов оставлял ходить в жалких рубищах. Тодин, аббат Монте-Кассино (в начале XI в.), так мало заботился о монахах, что даже в самые торжественные праздники не выдавал им вина, необходимого для совершения Евхаристии. Если он хотел кого-либо из монахов исключить из числа братии, то он просто распоряжался, чтобы таковому не давали есть, и приказывал вытолкнуть его на улицу. Трансмунд, с детства воспитывавшийся в знаменитом монастыре Монте-Кассино, славившемся прекрасными дарованиями и образованностью своих насельников, сделавшись аббатом Богородицкого монастыря в Тремити, позволял себе следующие удивительные вещи: виновным перед ним монахам он вырывал глаза, а одному из них урезал язык. Само собой понятно, что при существовании таких жестоких начальников монахи не могли оставаться спокойными. Возникали бунты монахов против своих аббатов. Подчиненные не питали доверия к своим начальникам. Каждый, даже неважный поступок аббата монахи, по недоверию, старались истолковывать не в его пользу. Когда на исходе XI в. один аббат, по имени Иероним, слишком усердно стал списывать различные книги, то монахи, не доверяя его любви к книгам, были уверены в том, что со всеми этими книгами Иероним когда-нибудь убежит от них, чтобы добыть себе место епископа. Между собой монахи жили тоже не как следует. Современник Рамуальда, простой и смиренный монах Валерий, считался в своем монастыре за сумасшедшего, и одни из его собратий били его по щекам, а другие выливали на его голову грязную воду или помои, насмехались над ним и бранили его. — При таких условиях монашеской жизни нет ничего удивительного в том, что в течение X и XI вв. немало итальянских монастырей находилось в полнейшем запустении.

Оканчивая первую главу статьи, мы должны сказать, что в рассматриваемую эпоху, без сомнения, лишь немногие епископы и аббаты и немногие церкви и монастыри могли похвалиться точным и неизменным соблюдением даже главнейших канонических предписаний.

Гл. II. Умственное состояние духовенства и суеверия. — Требования, какие тогда предъявлялись по отношению к образованию духовенства. — Выполнялись ли они? — Недостаточная образованность духовенства. — Примеры невежества среди пастырей, не исключая епископов. — Малое количество книг в монастырских церквах. — В каких классах духовенства особенно укоренилась невежество? — Заботы высшего духовенства об улучшении дела. — Школы, в которых училось духовенство. Изучение наук, составлявших trivium и quadrivium. Как понимались тогда и как изучались науки, входившие в состав trivium’a? Многие ли изучали науки quadrivium’a? — Церковные библиотеки; характерные черты, сюда относящиеся. — Суеверия: вера в колдунов и волшебников. Обвинения в колдовстве более просвещенных пастырей со стороны менее образованных пастырей и народа. Образчик колдовства с амурными целями. Книги некромантические. Суеверное почитание реликвий и вытекающие отсюда странные явления. Гл. III. Нравственная жизнь духовенства. — Отсутствие честности и правдолюбия, неуважение личности другого, посягательства на жизнь ближнего и смертоубийства. Жестокость самих пап. Суд мертвых. — Нарушение духовенством правил о безбрачии и внебрачные сожития с женщинами. — Примеры, доказывающие то и другое. — Многочисленность священников, проводивших брачную жизнь. — Женатые епископы, обычные титулы архиерейских супруг. — Были ли браки духовенства вполне законными, т. е. заключались ли они с соблюдением необходимых условий? — Защитники брачной жизни духовенства. — Безнравственность неженатого духовенства. — Взгляды тогдашнего общества на законы целомудрия. — Картина нравственной распущенности духовенства и монашества по отношению к седьмой заповеди. — «Книга Гоморрская» Петра Дамиани и ее содержание. — Степень порочности духовенства. — Непотизм, расхищение церковных имуществ, святотатство как следствия брачного и внебрачного сожития духовенства с женщиной. — Борьба соборов и пап против брака священнослужителей и ее успех. Гл. IV. Бытовая сторона духовенства. — Изредка встречавшееся стремление не носить духовной одежды. — Класс высшего духовенства: роскошь в платье, великолепие митр и жезлов; употребление духов; жилище — изысканность в украшениях. — Слуги. — Веселые беседы за обедом, тост «за здоровье дьявола» (отдельный случай). — Как путешествовали высшие духовные особы? — Пристрастие ко всякого рода помпе. — Роскошь и изысканность в пище. — Целонощные пиры. — «Хватило бы на трех медведей». — Сатиры, изобличающие злоупотребление спиртными напитками со стороны пап и кардиналов. — Развлечения и игры. — Как реакция — появление показной и лицемерной нищеты.

Глава II. Умственное состояние духовенства и суеверия

Некоторая степень образованности, конечно, была необходимым условием вступления в состав иерархических лиц. Человек, принимавший на себя хотя бы низшую степень в клире, должен был уметь читать и писать, в особенности читать. Притом, он не мог обойтись без знания латинского языка, на котором читалась Библия, отправлялось богослужение, произносилась проповедь и была написана вся церковная литература того времени в Италии. Само собой предполагается, что лица духовные не могли обходиться без некоторого рода начитанности по части Св. Писания, церковной истории и житий св. угодников. Они в особенности должны были знать сущность церковного учения и все главное, что относилось к практическому богослужению. Подобные требования выражались в рассматриваемое время и теми писателями, которые раскрывали то, в чем состоит идеал пастыря. Бонитон требовал, чтобы духовные лица неопустительно занимались чтением Св. Писания Ветхого и Нового Заветов. А Аттон Верчельский перечисляет ряд книг научного содержания, с которыми священник должен был иметь близкое знакомство.

Но возникает вопрос: удовлетворяло ли итальянское духовенство X и XI вв. таким требованиям? Нет сомнения, что было общим правилом, по которому готовящийся в священники обязан был посещать школу. Хождение в школу было отличительным признаком человека, имеющего сделаться духовным лицом. Некто Петр, аббат Монте-Капрарио, пожелав посвятить себя еще с молодости духовному званию, выражает свое призвание в том, что вопреки воле родителей стал ходить в школу учиться. Говорим: учение в школе было условием поступления в духовное звание. Но из этого еще не следует, что лицо, готовившееся поступить в клир, всегда изучало все то, что преподавалось в школе. Требования, которые предъявлялись Бонитоном и Аттоном по отношению к образованию духовенства, считались очень высокими. Во многих местах требования эти были много скромнее. В Умбрии, по обычаю этой страны, от посвящаемых в духовный сан ничего больше не требовали, кроме умения читать и петь. Да и этому требованию не всегда удовлетворяли кандидаты на духовные должности. Петр Дамиани утверждал, что многие священники едва умели читать по складам, и ввиду такого положения дела написал сочинение под заглавием «Против невежества духовенства». Во всяком случае, без умения читать духовным лицом сделаться было невозможно. Иное дело — умение писать. Но и это умение писать не составляло редкости. В этом удостоверяют многочисленные документы, писанные или, по крайней мере, подписанные духовными лицами; видно, что большинство священных лиц писать умело. Нельзя того же утверждать о монашеском сословии рассматриваемого времени. Об этом можно догадываться на том основании, что писатели данного времени иногда хвалят того или другого монаха за умение писать; ясный знак, что не всех монахов можно было хвалить за то же самое. Указанный факт достаточно объясняется тем, что в X и XI вв. итальянское монашество значительно падает: в монахи стали поступать лишь лица низшего сословия, лишенного образованности.

Из предыдущего уже открывается, что немалая часть итальянского духовенства обладала чрезвычайно ничтожным образованием. Но можно привести еще более определенные факты, которые раскроют, как далеко иногда протиралось невежество духовенства. Бонитон утверждал, что иногда нельзя было избрать папу из числа лиц римского духовенства, потому что эти последние были очень необразованны. И действительно, современник папы Григория VII, кардинал Аттон в Риме, сознавался, что его каноники не имели образования. Он объяснял это тем, что духовенство было очень бедно, чтобы учиться вне Рима, а сам Рим не был богат учителями, избегавшими жить в столь нездоровом климате. Одновременно с Аттоном один римский собор выразительно требовал, чтобы поступающие в духовное сословие предварительно проходили школьную науку и были знакомы с церковными правилами. Даже глава прежде столь славившегося образованием миланского духовенства, архиепископ Гвидон (XI в.), по согласному свидетельству его друзей и недругов, имел ничтожное духовное образование. Вообще в епископском звании в изучаемое время наука оставалась на низшей степени развития, как это отчасти можно видеть из того, что папа Марин осыпал горчайшими упреками епископа Капуанского за его невежество по части канонов и недостаток необходимого образования. Подобным явлениям, конечно, не станем удивляться, когда мы уже знаем, что в епископы иногда были посвящаемы мальчики, сидевшие на школьной скамье, и что из клириков возводились в архиереи лица безо всякого предварительного испытания в науке и церковной образованности. В среде монашества также можно было встречать лиц весьма малообразованных. В первой половине XI в. аббат Бон в Пизанском монастыре св. Михаила нашел только одну книгу — Служебник. Монах Теобальд вынужден был собственноручно списать (начало XI в.) несколько книг для монастыря Искупителя и таким образом создать хоть маленькую библиотечку. Даже знаменитый монастырь Монте-Кассино был очень беден книгами. И это — не исключения.

Некоторые из вышеприведенных фактов ясно указывают на безграмотность, имевшую место в среде духовенства. Но и грамотные между духовенством часто не стояли на высоте своего пастырского призвания — в интеллектуальном отношении. Иные из духовных лиц хотя и умели читать, но не разумели читаемого. Епископы Ратер и Дамиани единогласно свидетельствуют — один о X в., а другой об XI в., — что духовенство не понимало читаемого. О Бенедикте X, папе, рассказывают, что он не умел с толком прочесть проповедь, не говоря уже о том, чтобы правильно объяснить псалом, хотя этого и можно было бы ожидать от бывшего епископа Веллетрийского. Очень интересные факты сообщает Ратер относительно умственного развития низшего веронского духовенства, — того самого веронского духовенства, которое в прежние века отличалось научной образованностью и славилось особенно хорошим пониманием пророков, псалмов, а также церковным пением. Ратер, ознакомляясь с умственным состоянием веронского духовенства, узнал, что большая часть священников не знала Апостольского символа, и он издал приказание: кто хочет оставаться или сделаться священником в его епархии, тот должен уметь наизусть прочесть три Символа — Апостольский, Афанасиев (Афанасия Великого) и употреблявшийся в то время за богослужением. Тот же Ратер удостоверяет, что некоторые духовные лица не знали значения самого воскресного дня (dies Dominicus); они почему-то полагали, что воспоминание о воскресении Господа совершается только раз в месяц (!). А что касается проповеди, то те же лица о ней и помышления не имели.

Отсюда, однако же, не следует делать общего вывода, что все итальянское духовенство X и XI вв. было погружено в невежество. Есть факты и противоположного рода. Известно, что при некоторых епископских кафедрах и в монастырях существовали школы или временно, или же постоянно — в X и XI вв., — школы, в которых будущее духовенство училось и наукам, и искусствам. Между разными городами с особенным отличием могут быть упомянуты Турин и Милан, как места, где духовное просвещение не замирало. Вообще можно утверждать, что в изучаемые века встречались и крайне невежественные пастыри, и значительно образованные. Невежество и просвещение шли рука об руку. Большинство известий о необразованности пастырей должно быть относимо к следующим трем классам духовенства: к сельскому духовенству и духовенству маленьких городов, далее — к монашеству, и, наконец, к пастырям, вышедшим из простого сословия, и вообще к низшему духовенству. — Невежественность значительной части итальянского духовенства находит себе достаточное объяснение в следующем. Школы находились не везде, а предпринимать путешествие с научной целью редко кому было по средствам. Да и не было особенных побуждений серьезно учиться. Экзамен, положенный для тех, кто хотел занять духовное место, существовал больше на бумаге, а не на деле. Всегда или почти всегда можно было купить себе духовную должность. Церковь, конечно, не смотрела равнодушно на подобное положение вещей. Как папы, так и светская власть заботились о просвещении будущих клириков. Епископы также не оставляли попечений по этой части. Так, в Моденской епархии существовало правило, что священник при поступлении в сельский приход давал обязательство, что будет держать там школу. Известный епископ Ратер поступал подобным же образом. Тем более заботливости в этом отношении показывали папы. Папа Евгений II требовал, чтобы священники вместе с тем были и учителями. «Малообразованный епископ, — приказывал папа, — должен приходить к своему митрополиту, а прочие клирики до иподиакона включительно — к своему епископу, чтобы они могли брать уроки». Правда, эти предписания не выполнялись, но все же они показывают заботливость пап о просвещении всех иерархических лиц. Папа Лев IV возобновил распоряжение Евгения II. К сожалению, двое названных пап жили несколько ранее той эпохи, которая изучается нами, но все же их деятельность могла отражаться по крайней мере на X в.

Средства к образованию духовенства давали те же школы, в которых учились и миряне. Школ сугубо для клириков не было. Это были общеизвестные средневековые школы, курс которых распадался на trivium и quadrivium. Под trivium понимались грамматика, диалектика и риторика, а под quadrivium — астрономия, геометрия, арифметика и музыка. Скажем несколько слов о характере преподавания наук в этих школах, чтобы иметь понятие о просвещении духовных лиц, прошедших эту школу. Если кто хотел слыть образованным человеком, тот в рассматриваемую эпоху изучал грамматику, диалектику и риторику; что же касается наук, входящих в круг quadrivium’a, то изучение их встречалось очень редко.

Итальянское образование, как и естественно, оставалось в связях с тем образованием, которое когда-то давалось еще римлянам. Римлянин прежнего времени жил не столько дома, сколько на форуме; здесь он показывал свои познания, здесь же он делал из них различное практическое применение. Поэтому от него в особенности требовалось умение говорить красиво и увлекательно. Средневековые учителя итальянских школ не могли отрешиться от устарелых традиций. Они все еще продолжали учить учеников так, как будто они готовились к деятельности на форуме. Искусство речи эти учителя ставили главной целью; риторику они называли прекрасным светильником рода человеческого; все еще толковали о Цицероне как достойном удивления образце. Учителя мало заботились о содержании речи; форма вытеснила содержание и стала сама себе целью. Мы слышим только о похвалах, расточаемых то ловким и искусным заключениям, то изящному стилю, то цветам красноречия и т. д. Если хотели выразить почтение образованному человеку, то его называли ритором. Истина, которую должен преследовать оратор, ни во что не ставилась; отверзался свободный доступ для лжи и выдумок. Отношение трех наук trivium’a одной к другой было лишь такое: грамматика научала понимать язык, диалектика учила логическому построению выражений, а риторика была настоящим искусством речи. Грамматика, как действительная наука, сама по себе имела мало цены. Главная цель грамматических упражнений состояла в ознакомлении с латинским языком. Что касается собственно духовенства, то оно большей частью не шло дальше изучения этого праотца итальянского языка, а о других языках мало заботилось. Немецкий язык весьма редко кто знал из числа духовных лиц: знание его было случайностью. По-французски, кажется, в духовенстве никто не знал. С еврейским языком пастыри того времени были совершенно незнакомы. Ансельм Бизанценский еврейские слова и буквы употреблял в качестве магических формул. Разве только один Дамиани кое-что смыслил в еврейской грамоте. С греческим языком дело было лучше. Византия долго пользовалась господством над большей или меньшей частью Италии, вследствие чего было соприкосновение между итальянцами и греками, а это вело к тому, что по-гречески понимали многие из итальянцев. Житие св. Нила первоначально было написано по-гречески, некоторые из документов составлены были тоже на греческом языке. В особенности заметно значение греческого языка в духовенстве XI в. Сведения духовенства в классической литературе, особенно латинской, были довольно значительны. Именами и фактами из классической мифологии и истории духовные ораторы пользовались единственно в видах украшения речи. Истории, как науки, не существовало: ею пользовались с риторическими целями или для того, чтобы при ее помощи доказать то или другое положение. Во времена Дамиани, кажется, встречались даже такие люди, которые отвергали пользу истории и находили знание прошедшего совершенно лишним. Царила риторика, и перед ней все преклонялись. Самая диалектика была только служанкой риторики, а с диалектикой связывалось все то, что тогда называлось философией.

Что касается наук или искусств, составлявших собой quadrivium, то их редко изучали миряне, а еще реже лица духовные. Правда, некоторые духовные лица знали, например, астрономию, но их знание ограничивалось тем, что они умели составлять гороскоп. Науками математическими духовные лица занимались лишь настолько, насколько это было нужно для астрономических целей, или точнее — астрологических. Относительно изучения последнего из свободных искусств — музыки, нужно сказать, что хотя в Италии не прекращалось существование певческих школ, но в X и XI вв. они далеко не были в цветущем состоянии.

Считаем не излишним сказать несколько слов о библиотеках, которые были в распоряжении духовенства и монашества. Ввиду того, что получение образования обходилось в то время дорого — сколько-нибудь серьезное образование требовало целой тысячи и более солидов, — библиотеки должны были служить средством к восполнению пробелов по части просвещения духовных лиц. Церкви и монастыри сделались естественными местами, где составлялись библиотеки, ибо ни одна церковь и ни один монастырь не могли обойтись без книг, по крайне мере богослужебных. Более ревностные аббаты очень заботились о том, чтобы устраивать библиотечки при церквах и монастырях. У некоторых духовных лиц подобная заботливость переходила в страсть. Так, биограф Бенедикта Хиузасского говорит об этом последнем, что ни один князь и ни один рыцарь не восхищался так великолепным оружием и красивыми лошадями, как Бенедикт — множеством книг. Эту склонность Бенедикта разделял и хиузасский библиотекарь, Геральд, который предпринимал путешествия с вышеназванным лицом ради обогащения их монастыря новыми книжными сокровищами. Одним из самых ревностных собирателей книг был аббат Иероним Помпозасский; он без всякого разбора собирал в устрояемую им библиотеку всякие книги, какие только ему попадались. Тем не менее он составил такую замечательную библиотеку, какой не было даже в Риме — к великому прискорбию монахов его монастыря, которые роптали на своего настоятеля, находя, что он тратит деньги на пустяки. Богатство книгами, конечно, в разных монастырях было различное. В монастыре Боббио было 666 книг (понятно, рукописных), а менее значительные монастыри и церкви довольствовались двумя-тремя десятками книг или даже меньшим количеством. При некоторых библиотеках были специальные библиотекари. Что касается переписчиков, то хорошие из них ценились высоко и были ревностно отыскиваемы. Некоторые духовные лица очень старались о том, чтобы иметь каллиграфический почерк. А имея его, ревностно переписывали книги. Так, веронский архидиакон Пацифик собственноручно переписал более 200 книг. Столь же ревностно копировал книги св. Нил: если у него истощались чернила, то он писал на деревянных досках, покрытых воском. Но не многие писцы обладали искусством переписывать красиво и правильно. Рукописи по большей части изготовлялись некрасиво и небрежно. В Помпозе необыкновенная поспешность собирателя (Иеронима) была причиной, что многие книги оказались написанными плохо; слышались жалобы, что некоторые книги, списанные монахом Генрихом, невозможно было читать. Многие копиисты относились к делу очень несерьезно, и потому епископ Дамиани и Бенедикт Хиузасский принимали на себя труды пересмотра библиотечных книг, ради их исправления.

Книги в те времена были дороги; так, аббат Бон купил одну книгу (Liber bibliothecae novus) за десять фунтов (серебра), а очень роскошный служебник (Missal) даже за сто солидов. Стоимость книги очень повышалась, как и теперь, от различных рисунков, миниатюр и орнаментов, которыми украшались иногда книги. В те времена нередко можно было встречать книги в замечательно-роскошных переплетах, вследствие чего они становились дороги. Большинство лиц, любящих книги, ревностно заботились о том, чтобы библиотечные книги не портились от небрежности читателей. Так, Дамиани для Фонте-Авелланской библиотеки ввел правило, чтобы они не пачкали книг дымом и не прожигали их огнем. Бон же издал предписание, чтобы очень драгоценный Служебник всегда хранился в особом ящике.

Говоря о состоянии духовенства в умственном отношении и о средствах его образования, считаем уместным здесь же сделать замечания о том, что было несообразного с представлением о духовном лице, как наиболее образованном человеке, в ряду пастырей того времени, — о суевериях. Люди очень просвещенные между духовенством в темные Средние века, на взгляд менее просвещенных людей эпохи, представлялись колдунами и волшебниками. Известный Герберт, человек очень ученый, отлично сведущий в математике и естественных науках, казался современникам какой-то полной таинственности загадкой; кардинал Бенон считал его магом, который будто бы приносил жертвы демонам и которого эти последние вводили будто бы в обман. О Герберте ходили слухи, что будто бы демон предрек ему, что он умрет во время совершения мессы в Иерусалиме, а так как Герберт, сделавшись папой, умер неестественной смертью — он был убит в Риме, прямо в церкви, — то мнимое предсказание о Иерусалиме понимали в смысле Рима, этого святого города западного христианства. Ученики и последователи Герберта, по взгляду вышеупомянутого Бенона, являлись чуть ли не исчадием ада. Архиепископа Амальфийского Лоренца (XI в.) Бенон обвинял в волшебстве и называл его princeps maleficorum; он утверждал о Лоренце, что он был сведущ в черной магии и что он по крику птиц узнавал, что произойдет сегодня, завтра или послезавтра на севере, востоке, юге и западе. Таким же человеком рисовался для Бенона и друг Лоренца — Феофилакт (впоследствии папа Бенедикт IX). Этот папа, по уверению Бенона, при помощи каких-то необыкновенных книг, умел овладевать сердцами женщин и так их привязывать к себе, что они, не помня себя, способны были бежать за ним через горы и леса. Знаменитый папа Григорий VII, воспитанник Бенедикта и ученик одного из учеников этого папы, казался Бенону слугой злых демонов. Бенон утверждал, что Медея была его богиней-покровительницей. Когда однажды Григорий VII в течение трех дней не выходил из своих комнат, то в народе разнеслась молва, что он был занят в это время принесением жертв демонам. Это известие находится тоже у Бенона. Тот же Бенон приписывает Григорию VII способность волшебным образом вытряхивать искры из рукавов. Или вот еще рассказ Бенона о том же папе. Однажды он прибыл в какой-то город и заметил, что с ним нет некромантической книги, без которой он почти никуда не выходил. Он послал за книгой двоих молодых людей, строго запретив им раскрывать ее. Но когда они, ослушавшись Григория, разогнули книгу, то вдруг явилось великое множество ангелов сатаны, и они стали спрашивать юношей, зачем они их вызвали. Если бы юноши на это ничего не сказали, то демоны напали бы на них. Поэтому юноши приказали демонам ниспровергнуть какие-то стены, и это приказание было в точности исполнено.

Естественное дело, что подобного же рода магическое искусство приписывалось и другим лицам. В IX в. твердо верили, что есть колдуньи, которые могут возбуждать непреодолимую любовь или ненависть. Король Гугон при помощи подобного рода волшебников старался привлечь к себе любовь своей супруги Берты. Было верование, что некоторые люди обладают способностью переменять погоду, и крестьяне очень заботились о том, чтобы задобрить таких колдунов. Ансельм Бизанценский своего врага Ротиланда объявил волшебником, содействовавшим любовным шашням. Он рассказывал о Ротиланде следующее: однажды ночью он захватил с собой мальчика, вывел его в поле, зарыл его по грудь в яму и затем окружил его валом из камней и небольшим рвом. Нос и глаза мальчику он в течение ночи отравлял каким-то куревом. И наконец произнес над ним такие волшебные слова: «Как мальчик связан здесь, так пусть и девица привяжется ко мне своей любовью; и как мальчик окружен стеной и рвом, так и она да объемлется страстью ко мне; и как дым беспокоит глаза мальчика, так пусть и ее беспокоит разлука со мной». Само собой понятно, что и о Ротиланде рассказывалось, что будто он не расставался с некромантической книгой, и что когда однажды у него украли эту книгу, то будто бы он пришел в величайшее отчаяние. И вот к какому способу он прибегнул, чтобы возвратить потерю: он выкопал какого-то мертвеца, при содействии дьявольской силы вдохнул в него жизнь и заставил его каким-то образом принести пропавшую книгу. Против опасных чар в те времена прибегали к защите разных амулетов и заговорных формул; существовали и книги, по которым можно было узнать, каким способом лучше всего защитить себя от опасных чар. Всевозможные суеверия в X и XI вв. были принадлежностью не только простолюдинов, но даже высшего и вкусившего науки духовенства. К суеверным людям должны быть причислены епископы Ансельм Бизанценский, Бензон, Дамиани, кардинал Бенон и пр.

К разряду суеверных действий, свидетельствующих о недостаточном просвещении духовных лиц изучаемого времени, следует причислять и следующие. В Средние века особенно сильно было развито почитание всевозможных реликвий; но это почитание не всегда утверждалось на здравых началах, так как было почти общее убеждение, что для приобретения почитаемой святыни все средства считались позволенными. Так, самое воровство реликвий признавалось тогда не только «благочестивым» обманом, но и выставлялось как дело славное. Епископ Авдакс Остийский (в X в.) украл мощи св. Далмация из монастыря, посвященного имени сего последнего, в Педоне. Патриарх Аквилейский Поппон, когда был завоеван и разграбляем г. Градо, без малейшего колебания присвоял себе священные реликвии. Когда король Оттон III потребовал от беневентинцев выдачи мощей апостола Варфоломея, то не желая расстаться с такой великой святыней, а с другой стороны — избегая гнева Оттона, те послали ему (под видом мощей Варфоломея) останки епископа Павлина Ноланского. Иногда дело заходило и еще дальше. Собратья знаменитого Доминика Лориката поспешно зарыли его тело в самой келии, где он скончался, из боязни, чтобы соседние монахи не похитили тела. Сходно с этим поступили однажды и жители городка, где умер св. Анастасий: монахам, которые требовали выдачи мощей св. Анастасия, они грозили топорами. Жители Равенны похитили у немцев тело папы Виктора II, которое те поместили было в епископском городе Эйхштедте. Ромуальда никак не хотели выпускать из Франции, и охотнее соглашались убить святого человека, чем уступить его другим: в чувстве благоговения (по словам Дамиани), некоторые почитатели св. Ромуальда желали, по крайней мере, владеть его телом, если уж нельзя было обладать живым подвижником. Во времена Каролингов было много людей, которые веровали, что у них есть письма, упавшие прямо с неба. В позднейшее время появилось много и других обманщиков, которые ни во что ставили обман, рассчитанный на простодушие народа. Так, один обманщик около 1000 г. выкопал кости недавно умерших людей и выдавал их за священные реликвии. Впрочем, развитие суеверий не оставалось иногда без обличений со стороны более понимающих дело людей, таков, например, был Вильгельм, биограф св. Нила.

Глава III. Нравственная жизнь духовенства

Если невысока была жизнь итальянского духовенства X и XI вв. в умственном отношении, то еще ниже была жизнь этого же духовенства в нравственном отношении. Даже более проницательные современники, приглядываясь к нравственному облику духовенства, называли его не иначе, как испорченным и достойным всякого сожаления. Разумеется, встречались и счастливые исключения в среде пастырей, но это были именно исключения.

Одним из главных нравственных недостатков итальянского духовенства было отсутствие стремления к честному и правдивому образу действования: ради денег пастыри готовы были решиться на самый нечестный поступок. В этом случае не представляли собой исключения и папы. Когда возник процесс между Гугоном Фарфасским и аббатом Григорием, настоятелем монастыря свв. Космы и Дамиана, то папа Григорий V за деньги принял сторону этого последнего. У папы Иоанна XIII веронские каноники за деньги купили благоприятную для них папскую буллу. Папам следовали и прочие епископы. Так, лангобардские епископы за денежный подарок, полученный ими от женатых священников, взялись молчать об определениях собора 1059 г., направлявшихся против брака священнослужителей. Немало священников снискивало себе средства к жизни ростовщичеством, хотя правилами запрещалось священникам брать и самые малые проценты. Вообще в духовных лицах не было утверждено уважение к чужой собственности.

Вместе с неуважением чужой собственности в пастырях не было развито и чувство почтения к личности другого человека. Оскорбление личности почти ни во что не ставилось. Писатели тех времен записали много случаев, когда один пресвитер оскорблял другого действием; священники осмеливались даже поднимать руку на собственного своего епископа; аббаты самым жестоким образом наказывали вверенных их управлению монахов; аббаты решались на смертоубийство своего собрата — тоже аббата, с целью лишить его возможности вредить их своекорыстным интересам. Гильдебранд (?) и Кампон отравили фарфасского аббата Ратфреда, хотя он был благодетелем их обоих, — отравили с целью захватить его монастырь в свои руки. Кампон и его сотоварищи ночью с ножами в руках сделали нападение на монахов строгого направления, присланных в Фарфасский монастырь Одоном Клюнийским, и хотели их умертвить. При другом случае монахи и аббаты, недовольные Ромуальдом за ту строгую дисциплину, какую он хотел утвердить в монастырях, покушались выбросить его за окно.

Грубость нравов, жестокость отношений составляли самое обычное явление среди даже самого высшего итальянского духовенства. Так, папа Иоанн XIII своего духовного отца ослепил, а кардинала, иподиакона Иоанна, убил посредством оскопления. Бонифаций, сын Ферруция, бросил в тюрьму папу Иоанна XIV, где тот оставался в продолжение четырех месяцев, испытывая голод, вследствие которого он и умер. Или же Иоанн Калабрийский, антипапа времен Григория V, выколол глаза и отрезал язык и нос этому папе, и затем приказал сорвать с него папские одежды, посадить на осла задом наперед и в таком виде возить по Риму. О самом Гильдебранде римские летописи повествуют, что в правление папы Николая II он приказал привести в церковь Спасителя уже отставленного папу Бенедикта X, сорвать с него первосвященнические одежды и вложить в его ладони рукописание, в котором исчислялись все мнимые преступления этого папы. Бенедикта заставляли прочесть вслух эту грамоту, и хотя он сначала отказывался сделать так, но потом вынужден был уступить силе и прочесть вышеуказанный позорный документ в присутствии народа и в особенности в присутствии своей матери, которая громко вопила и рвала на себе волосы. Дальнейший рассказ хотя, быть может, и не достоверен, но во всяком случае он хорошо характеризует дух времени, который посягал на оскорбления даже мертвых тел, принадлежавших тем или другим лицам. По вышеуказанному рассказу, папа Стефан VI следующим образом поступил с телом умершего папы Формоза. Он велел извлечь этот труп из могилы и поместить на патриаршем троне. Затем явился адвокат, который должен был спросить умершее тело: «Так как ты прежде был епископом Порта, то как ты осмелился, движимый исключительно честолюбием, занять апостольский престол?» Другой адвокат должен был от лица умершего дать определенный ответ. И когда ответ этот был дан, то папа Формоз объявляется лишенным кафедры, с трупа срываются папские одежды, ему отрубают пальцы и, наконец, изуродованный труп бросают в Тибр.

Рассматриваемые нами X и XI вв. обильны разнообразными фактами относительно отношений пастырей к женскому полу. В этом случае нравственный характер духовенства обрисовывается в весьма непривлекательном виде. Известно, что безбрачие западного духовенства вводилось вопреки правилам и примерам пастырской жизни более древнего времени. Несмотря на то что в изучаемую нами эпоху безбрачие вошло в круг необходимых требований, предъявляемых к западному духовному лицу, практика далеко не соответствовала этим идеальным требованиям. Сожитие духовного лица с женщиной в форме брака или же в виде преступной связи было явлением вовсе не чрезвычайным. Многочисленные известия и факты, относящиеся к X и XI вв., удостоверяют, что так именно и было в эту эпоху. Епископы Аттон и Ратер в X в. ратовали против увлечения женщиной (mulierositas) со стороны духовенства и громко жаловались на широкое распространение этого явления. Ратер сознается при этом, что если бы женатых священников лишать сана, то в клире остались бы одни дети (т. е. малолетние церковные прислужники). По другому известию, иметь возлюбленную, отличающуюся красотой, было предметом гордости для духовных лиц того времени. Сами епископы не оставались позади прочего духовенства. Что папа Григорий VI жил целомудренно со дней юности, за это римляне считали его не только заслуживающим похвалу, но и признавали его человеком ангельской жизни. Когда епископ Ансельм Бизанценский старался уличить одного из своих врагов (духовного сана) в том, что он знается со сводней и ведет распутную жизнь, то этот последний отвечал тем, что указал, как сам Ансельм назначает постыдные свидания даже среди постов и многое другое. Или другой пример, в ином роде, но одинакового характера: король Оттон III дал епископский округ художнику Иоанну в одном из верхнеитальянских графств, но местный граф соглашался на это лишь под условием, что назначаемый в епископы возьмет замуж его собственную дочь.

Главными местами в Италии, в которых происходили сейчас подмеченные факты, были Эмилия и Лигурия, т. е. Ломбардия. В самом деле, сожитие духовных лице женщиной здесь было сильно распространено. В Турине и Милане во времена Ратера это сделалось чуть не правилом. Но напрасно было бы думать, что в других областях Италии дела шли иначе. Так, в Лукке места каноников большей частью заняты были женатыми лицами. Регимбальд, епископ Фризольский, подвергался церковным наказаниям за свое непристойное поведение. В самом Риме сожитие священника с женщиной было общим явлением. Монахи Фарфасского монастыря в X в. сначала сожительствовали с лицами женского пола тайно, а потом — вполне открыто. Подобное поведение, по-видимому, стало принадлежностью всех классов духовенства. Не говоря уже о священниках, то же самое встречаем среди монахов, лиц епископского сана; сами папы не составляли исключения. Папа Иоанн XII так прославился своими любовными похождениями, что честные женщины опасались даже посещать церковь св. ап. Петра. Духовенство тех времен прибегало к разным мерам, чтобы ему не было никакого стеснения в указанном отношении. Так, оно искало и находило себе поддержку в лицах, облеченных светской властью, подкупая этих лиц деньгами. Иногда оно, духовенство, в защите своих интересов доходило до непозволительной крайности. Так, духовенство, подведомое епископу Брешианскому, когда этот последний решился объявить определения папы Николая II против брачной жизни пастырей, — избило его до полусмерти. Случалось, что священники ни во что ставили церковные определения против брака священнослужителей, объявляя их просто глупыми.

Можно указать и другие факты, свидетельствующие о распространенности того явления, о котором у нас идет теперь речь. Ратер говорит не только о священниках единобрачных, но и двубрачных, троебрачных и четверобрачных. Он же относительно миланских священников замечает, что они до глубокой старости жили с женщинами. Возраст вообще не препятствовал духовному лицу вступить в брак. Гергардт, член одного капитула, женился на другой жене, после того как у него умерла первая жена, — невзирая на свой препочтенный возраст. Лица женского пола, жившие с клириками, в источниках именуются неопределенно и неодинаково: то они именуются здесь «женщинами», «бабами», то «супругами» и «женами».

Читатель, конечно, обратил внимание на то, что говоря о сожитии итальянских священников с женщинами, мы не отделяли тех фактов, где говорится о брачном сожитии священников, от тех фактов, где говорится о незаконных и преступных связях духовных лиц с женщинами. Но это не простая случайность. Источники часто не дают ясного понятия, о чем именно в них идет речь — о первом или втором виде сожительства. Дело, конечно, просто объясняется тем, что с точки зрения итальянского канонического права всякое сожитие клирика с женщиной, не исключая и сожития брачного, есть беззаконие. А потому в большинстве случаев документы точно не обозначают, ведется ли в них речь о священниках брачных или прелюбодеях.

Интересно определить: если священники жили брачной жизнью, то был ли их брак совершаем с соблюдением всех форм, или же это был брак какой-либо особенный, отличный от обыкновенного? Можно утверждать, что браки духовных лиц совершались с соблюдением всех формальностей и представляли собой церковные браки в полном смысле этого слова. Это лучше всего можно уяснить примерами, заимствованными из истории Германии и Франции тех же веков и составляющими, конечно, аналогию с итальянскими явлениями в том же роде. Так, о епископе Лозаннском Бурхарде (XI в.) говорилось, что он имел законную жену. К супругам епископов прилагались такие титулы, которые ясно показывали, что они были совершенно законными женами. Так, Анзопейя, супруга Пасхалиса, епископа Шурского (Chur), именовалась «госпожой епископом и архипастыршей Шурской». А жена Зигфрида, епископа Леманского (X в.), называлась «епискописсой». О Поппоне, епископе Тулском, сохранилось также известие, что он с соблюдением обычных церковных форм вступил в брак. По всей видимости, и в Италии происходило то же самое, т. е. брак духовенства был действительным, законным браком. Вот несколько примеров, хотя и не таких ярких, как вышеприведенные. Бонитон рассказывает следующее о папе Бенедикте IX: когда этот папа пожелал будто бы взять себе в жены одну девицу, то отец девицы соглашался на это, но под условием, что Бенедикт откажется от папства. Римский летописец изучаемых нами времен о самих монахах рассказывает, что они женились, не переставая быть монахами. В одно очень тяжелое время в истории Фарфасского монастыря, по словам летописца, сюда возвратились некоторые монахи и «начали здесь открыто жить со своими — не скажу: конкубинами, — а с женами, ибо они вступили с ними в законный брак». Из приведенных фактов видно, какой характер носил на себе брак итальянского духовенства X и XI вв. По-видимому, и юридические отношения, в какие поставлял священнический брак итальянских духовных лиц к их женам и потомству, со своей стороны доказывают, что этот брак был формально правильным.

Кстати сказать, что в рассматриваемую эпоху появились горячие защитники брака для духовенства; они раскрывали мысль, что подобный брак не только не есть какая-либо вина, но что это — законное дело. Мнение это имело, впрочем, разного рода оттенки. Капелланы Готфрида, герцога Тусцийского, пользование для духовенства брачными удовольствиями объявляли делом безусловно позволительным. Миланский священник Андреас считал незаконным деянием вступление в брак духовного лица по принятии им священного сана, но не почитал нужным делать никаких возражений против брачного человека, вступающего в священнический класс. Была целая партия в духовенстве, которая смотрела на себя как на охранительницу старинных традиций и которая вообще защищала брак священников. Представители этой партии указывали на изречение, что в начале Бог сотворил мужа и жену, очевидно потому, что они один для другого необходимы, и при этом прибавлялось: а кого Бог сочетал, тех человек да не разлучает. Но главным образом защитники священнослужительского брака ссылались на следующие рассуждения: конечно, говорили они, целомудрие есть великое дело, но не каждому дана Богом одинаковая сила для его соблюдения. И к этому еще присовокупляли: природу никто не может изменить, да и вынужденное служение — Богу неугодно.

Для более точного понимания нравственности духовенства изучаемой эпохи следует сделать такое замечание: так как можно утверждать, что значительная, может быть, большая часть итальянского духовенства X и XI вв. жила в законном браке, то обыкновенный упрек, адресуемый средневековому духовенству, что оно было безнравственно, должен быть много ослаблен.

Но это еще не значит, чтобы духовенство X и XI вв. в самом деле проводило жизнь, сообразную с требованиями законов целомудрия. Плотские грехи, несомненно, находили себе доступ в сословие пастырей, хотя и не в такой мере, как обыкновенно принято думать. Впрочем, с определенностью нельзя сказать, как велика была порочность духовенства, когда дело идет о плотских грехах итальянских пастырей данных веков. Одной из причин такой неопределенности служит неопределенность в показаниях источников, о чем мы уже имели случай заметить выше. В самом деле, если в источнике мы встречаем известие, что такой-то или такой-то епископ отставлен за нецеломудрие, или если в них же говорится, что священники, положим, Чезенаской епархии, тратили церковные доходы на женщин, то мы еще не можем с решительностью утверждать, о чем здесь речь: о правильном браке, не одобряемом, однако же, Латинской церковью, или о внебрачных отношениях. — Но и при всей неопределенности показаний источников остается несомненным историческим фактом, что неженатые священнослужители не особенно заботились о сохранении целомудрия. Это отчасти зависело от среды, в которой вращались итальянские пастыри. Миряне в Италии тех времен держались очень снисходительных взглядов относительно того, что позволительно или непозволительно во взаимных отношениях двух полов. Например, в IX в. очень многие, особенно между крестьянами, женили своих малолетних сыновей на взрослых девицах, причем, однако же, фактическими правами брака пользовался не малолетний сын, а его отец, т. е. было развито так называемое снохачество. В X в., как известно, весьма двусмысленной славой пользовались в Риме разные Феодоры и Марозии, женщины, принадлежавшие к аристократическим фамилиям, но в действительности бывшие камелиями. Эти Феодоры и Марозии делались любовницами многих сильных по своему государственному значению личностей и тем не менее оставались очень влиятельными особами в Риме и других округах, причем в зависимости от них находился и папский престол. Современник названных особ, король Гугон, стоявший в близких связях с ними, ни мало не стесняясь, позволяет себе такой поступок: он лишает чести невесту собственного сына. Вообще он был окружен целым гаремом женщин. Сплошь и рядом миряне XI в., имея жен, не отказывались содержать еще и конкубин. Кровосмесительные браки встречались очень часто.

При таких условиях нельзя находить ничего удивительного в том, что немало священнослужителей не особенно заботились о сохранении целомудрия. Петр Дамиани, например, говорит о епископах — Дионисии Пьяченцском и Григории Верчельском (оба XI в.), что они умели лучше судить о женской красоте, чем показывать внимательность к папским выборам. Ратер говорит о подведомых ему клириках, что они обретались в самых близких отношениях с горничными. Самое поведение пап не возвышалось над общим уровнем нравственности. Папы Сергий III и Иоанн XI (оба X в.) были прелюбодеи: папа Иоанн был сыном Сергия III и Марозии и сам состоял в любовных связях с так называемой Феодорой-младшей. Папа Иоанн XII (X в.) обесчестил вдову собственного рыцаря Райнера, следом — Стефанию, любовницу его отца, вдову Анну и ее племянницу; вообще на него падают обвинения в кровосмесительстве, прелюбодеянии и изнасиловании. О епископе Фризольском Регимбальде известно, что он был окружен целой толпой женщин. Епископ Марзиканский Альберих, хотя и довольствовался лишь одной конкубиной, но зато он позволил себе следующий удивительный поступок: когда к его городу, где он проживал, приближался король Оттон III, от которого Альберих мог ожидать себе наказания, то названный епископ посвятил свою конкубину в монахини, но это не помешало ему снова потом вступить с ней в связь. Во Флоренции более видные духовные особы разгульно жили с певицами, тратя на них церковные имущества капитула. Случалось, что один священник был любовником дочери другого священника. В епархии Аттона Верчельского камелии, хотя сначала и приходили к священникам шутки ради, но потом они уже открыто стали жить с теми из священников, которые были побогаче, и занимались у них ведением хозяйства. Один священник, по имени Аспул, ночным временем похищает монахиню Гумпергу из одного луккского монастыря, сажает ее на коня и увозит. В X в. в Капуе одного молодого священника застали на одной постели с сестрой диакониссы. Подобное встречалось и в XI в. Не лучше было и в монашеском сословии. Аббат монастыря св. Проспера (zu Reggio) жил с конкубиной. Аббат Губерт (X в.) постоянно жил в монастыре, окруженный падшими женщинами и собаками. Даже в самых строгих монастырях, вроде Сильвестрова монастыря в Урбино, встречались монахи, находившиеся в половом сношении с женщинами. И это не были какие-нибудь временные преткновения. В этом удостоверяет нас, с одной стороны, клятва, произнесенная уже престарелым епископом Фицокльским (XI в.) перед архиепископом Равеннским, которой указанный епископ подтверждал, что он впредь не будет прикасаться ни к одной из женщин, с другой стороны — документы, излагающие клятвенные обещания священника Андреаса перед епископом Моденским Варином. Дамиани, обличая безнравственную жизнь известной части современного ему духовенства, говорил, что всем известны места любовных свиданий, имена конкубин, тещи и тести и все родство такого рода священников. Слова Дамиани нам уже не будут казаться преувеличением, если мы узнаем, что священники и епископы, по современным сказаниям, вступали в прелюбодейную связь с женами пасомых и обесчещивали чужих невест, если, например, встречался даже такой случай: во времена папы Александра II падуанский священник Альбицо находился в кровосмесительной связи со своей матерью. Самые церкви становились убежищем, где священниками совершались постыдные грехи. Бонитон говорит о нечестивых объятиях, имевших место в самых капеллах.

И все это еще не самая крайняя степень распущенности духовенства. Это сословие в X и XI вв. прославилось к тому же противоестественными пороками. Дамиани издал сочинение под заглавием «Книга Гоморрская», в котором автор с полной ясностью рассказал о тайных плотских грехах духовенства, удовлетворении их страстей противоестественным способом; обличитель требовал, чтобы все духовные лица, виновные в подобных грехах, были удалены от должностей, причем он замечал, что духовники, у которых исповедуются священники, охотно снимают с этих последних столь тяжкий грех, и таким образом преступники избегают канонических наказаний.

Папа Лев IX читал сочинение Дамиани, и в знак согласия с этой книгой издал буллу, которой, с одной стороны, одобрял автора в его намерениях, с другой — подтверждал истинность показаний, здесь заключавшихся. Но это не единственное свидетельство относительно распространенности гоморрских грехов среди духовенства. Лица духовные, подчиненные епископу Ратеру, были того мнения, что всякий из числа их собратий, если не сожительствовал с женщиной, то предавался противоестественному греху; а сам Ратер глубоко скорбел о том, что сословие назореев дошло до такого развращения, что каждый из них повинен или в том, или в другом из тягчайших пороков. Из отдельных лиц, как человек, погрязавший в гоморрском грехе, может быть, например, назван Ульрих, епископ Падуанский (XI в.), который всецело отдавался любви к мальчикам. О многих миланских священниках известно, что хотя по внешности они являлись последователями целомудрия, но зато втайне они предавались рассматриваемому греху. Есть основание думать, что в те времена на указанный порок духовенства смотрели снисходительнее, чем как следовало бы. Так, Ратер величину плотских грехов духовенства определяет степенью общественного соблазна, отсюда происходящего, и суд над тайными грехами духовенства предоставляет единственно Богу. Сам Дамиани говорит, что если священник тайными путями удовлетворяет своим страстям, то это еще дело терпимое. О других формах разврата современники говорили более чем снисходительно. Так, тот же Дамиани сильно скорбел о том, что Кадал (Cadalus?) был избран в папы, но его, Дамиани, возмущало лишь то, что плотские грехи нового папы известны не в одной Парме, а решительно везде. После сказанного открывается возможность утверждать, что «Книга Гоморрская» ведет речь не об отдельных случайных явлениях, но вскрывает застарелый и широкораспространенный порок. Но делая такой вывод, нужно в то же время помнить, что большинство священников и клириков жило в законном браке, и что, следовательно, разгульную и распутную жизнь вела меньшая часть духовенства, причем таких порочных в одном месте могло быть больше, а в другом не так много.

Скажем несколько слов о тех следствиях, которые вытекали из вышеуказанных фактов, что часть духовенства жила в законном браке, а часть — довольствовалась незаконными связями с женщинами. Одним из следствий разбираемого явления был непотизм. Во многих местах сделалось почти обыкновением, что священники, умирая, передавали свои должности родным сыновьям, так что целая генерация клириков держалась одного и того же места. Так было в Вероне, Ареццо, Физоле. В последнем из названных городов одна церковь постоянно находилась в ведении семейства епископа Регимбальда. Замечательно своей наивностью распоряжение указанного епископа относительно этой церкви: Регимбальд передает ее своему племяннику Тегриму и его потомству, если эти потомки будут принимать священство; причем завещатель прибавляет: так должно быть до скончания века, а если же род его прекратится, то Регимбальд готов приписать это собственным своим грехам. Кроме непотизма, разбираемые факты вводили Церковь в большие материальные убытки. Хоть изредка, но случалось, что пасомые, принадлежавшие к известному приходу, недовольные тем, что их священник ведет женатую жизнь, переставали платить Церкви десятину и другие сборы. Церковь, конечно, в таких случаях оскудевала доходами. Но главным образом материальный ущерб Церкви происходил от того, что священники, живущие семейной жизнью (законной или незаконной), без всякого стеснения тратили церковные деньги на свои личные многочисленные потребности. В Лукке, в Чезене каноники однажды потратили все состояние, принадлежащее капитулу, на горничных. Конкубины и жены не довольствовались тем, чтобы их прилично содержали: они желали, чтобы их роскошно одевали и осыпали подарками. Для всего этого деньги заимствовались от Церкви. Один писатель-современник выражался так: «Если любовницы разодеты, то значит Церкви обкрадены, а бедные остались ни с чем». Папа Иоанн XII раздаривал своей любовнице, вдове рыцаря Райнера, многочисленные города, а также золотые кресты и чаши из храма св. ап. Петра. Монахи Фарфасского монастыря из золотых и серебряных окладов и церковных одежд делали украшения для своих возлюбленных. Кроме того, нередко нужно было удовлетворить законную или незаконную тещу, тестя и родню. А содержание детей чего стоило! И на все это тратилась церковная казна. Случалось и то, что какое-либо духовное лицо захватывало в свое владение часть церковных имуществ, а потом передавало их сыну, на правах наследства, хотя бы он был мирянином. Выдача дочерей замуж тоже требовала денег, которые заимствовались из церковных сумм. Основательно говаривал епископ Аттон: «Чтобы удовлетворить всем семейным потребностям, духовные лица должны быть корыстолюбивы, способны к ростовщичеству и воровству, завистливы и наклонны к обману».

Ввиду многочисленных печальных последствий, происходивших от сожития итальянских священников с женщинами, Церковь вступала в борьбу со злоупотреблениями. Так, в апреле 967 г., в Равенне в присутствии императора и папы Иоанна XIII происходил собор, на котором были составлены определения против семейной жизни духовных лиц на Западе. Определения этого собора были приняты, по императорскому распоряжению, в кодекс общегосударственных законов. Но борьба не скоро увенчалась успехом. Дела пошли иначе, когда папский престол стали занимать лица, принадлежавшие к так называемой «партии реформы». Таким прежде всего был папа Лев IX (в XI в.). При нем составилось несколько соборов против сожития пастырей с женщинами, причем непослушные священники были лишаемы своих мест; в Риме преследование коснулось и самих конкубин: они насильственно были помещены в Латеране — с обязательством исполнять обязанности служанок. При папе Александре II победа явно стала клониться на сторону реформы. Григорий VII и Урбан II докончили дело, энергично начатое их предшественниками.

Глава IV. Бытовая сторона духовенства

Не менее других проявлений и бытовая сторона отпечатлевает на себе дух известного времени. Из вышеизложенного мы узнали, что епископы заражены были симонией, что они же и прочие члены клира сожительствовали с женщинами; но это знание состояния духовенства будет неполно, если мы не постараемся собрать сведения о том, как одевались и чем питались духовные лица, какое у них было жилище, как они держали себя, какие у них были наклонности и занятия. Итак, познакомимся с так называемой бытовой стороной итальянского пастырства.

Высшее духовенство в Италии в X и XI вв. представляло собой богатых, знатных и гордых особ, и почти не хотело считать себя служителями духовным нуждам народа. Об этом свидетельствует вообще весь их образ жизни. Если бы у членов высшего духовенства не имелось тонзуры и бритой бороды — обычные признаки духовного сословия на Западе, — то и нельзя было бы признать их за священников; некоторые из рассматриваемых нами лиц желали отделаться и от одежды, усвоенной духовенством, и без церемонии носили одежду мирскую. Последнее явление было, впрочем, исключением. Появилось что-то вроде соперничества между духовными лицами из-за одеяния, причем один хотел превзойти другого роскошью и великолепием. Нижняя одежда делалась из тонкого сукна и облагалась полосами из такой материи, которая считалась лучшей между всеми наилучшими. Если поверх ее надевалась другая одежда, то она делалась из тончайшей ткани или с таким широким разрезом спереди, что и при ней (верхней одежде) можно было видеть и восхищаться мастерством портного, сшившего нижнюю одежду. Нижняя одежда достигала до пят, она застегивалась не иначе, как золотыми пуговицами, обшивка и петли сделаны были тоже из золота, вместо обыкновенной священнической шляпы знатные духовные особы носили венгерские шапки, подбитые мехом; для защиты от солнечных лучей употребляли соломенные шляпы, сделанные по саксонскому образцу. Все иностранное было в большой моде среди духовенства. Из числа мехов пользовались особенным спросом более дорогие и редкие — горностай, куница, лисица. Архиерейская митра изготовлялась из золота и испещрялась драгоценными камнями, кольца (которые архиереи носили в знак воображаемого обручения с Церковью) искрились чрезвычайно крупными жемчугами, архиерейские жезлы, благодаря изобилию дорогих украшений, очень походили на царские скипетры. Башмаки носились с узкими носами, чтобы нога в них не могла поскользнуться. И подобно тому как светские дамы того времени капали себе на зубы благовонными эссенциями (разумеется, для того, чтобы приятно пахло изо рта), то так же пользовались парфюмерией и духовные особы. Таков был внешний облик более знатного духовного лица X и XI вв. Единогласные свидетельства более достоверных современников не оставляют сомнения в том, что картина эта соответствует действительности. Еще в IX в. папа Евгений II вооружался против ненужной роскоши, допускавшейся в платье священнослужителей; а Урбан II (в XI в.) определенно запрещал клирикам пользоваться роскошными одеждами. Даже монахи изучаемой эпохи не оставались равнодушны к прелести роскошного платья. Одежде соответствовало жилище высшего духовенства. Строили горделивые замки и дворцы и разукрашивали их решительно всем, чем возможно. Стены и двери украшались дорогими «панно»; столы, стулья, лавки, подножные скамейки были обиты великолепными коврами. Кровать отличалась такой пышностью, которая превосходила алтари самых великих святых и даже апостолов: она (кровать) была расцвечена золотом, подушки делались из тончайшей материи, везде был дорогой шелк. В целом постель блистала таким разнообразием красок, что сама королевская пурпуровая краска должна была казаться скромной по своей монотонности, в сравнении с изящной пестротой епископского ложа. Великолепны были и столовые принадлежности. Бокалы, чаши, кубки изготовлялись из драгоценных металлов, прекрасного рисунка, замечательно большого объема. Толпа слуг окружала знатную духовную особу. «Одни из них, — по замечанию Дамиани, — почтительно стояли на глазах у своего властелина, пристально смотрели на него, точно сами они были телескопами, выражая ежеминутную готовность исполнить его веления; другие из них постоянно чирикали вокруг него, точно ласточки». За столом слышались веселые разговоры. Здесь речь велась не о святых, не о религии и не о Боге, но о мирских предметах; и пили вино за здоровье друг друга. Говорят, что папа Иоанн XII за одним обедом так разошелся, что в виде шутки провозгласил тост за здоровье дьявола. Когда они выходили из дому, то шли, изображая из себя каких-то франтов и едва-едва касаясь земли. При этом случае, по выражению Бонитона, «они больше смахивали на женихов, чем походили на священников Божиих». Другие, отправляясь из дому, ехали в карете или же садились на верховую лошадь, убранную золотой сбруей и серебряными насечками. Украшение лошади было настолько тяжеловесно, что оно было под силу только могучему коню. Таких, т. е. отличных, лошадей люди, принадлежавшие к высшему духовенству, имели помногу, потому что ездить на одном и том же коне считалось не соответствующим достоинству указанных лиц. Многие аббаты были так преданы лошадиному спорту, что чуть не жили в конюшнях. Бон, аббат Свято-Михайловского монастыря в Пизе, считался человеком скупым и ограниченным только потому, что он употреблял для езды одну и ту же лошадь, как это делали более бедные аббаты и даже простые монахи. Многие из лиц высшего духовного сословия любили окружать себя военными атрибутами, их свита состояла из военных вооруженных людей, при появлении их раздавались воинственные клики. Что же касается тех из духовных сановников, которые не изменяли своему пастырскому характеру, таковые довольствовались изысканными знаками почести, им воздаваемыми: за столом они всегда занимали первое место, если они отправлялись в церковь, то здесь все относились к ним с особенным почтением, и т. д.

В таких-то чертах рисуется бытовая сторона высшего духовенства. Что же касается низшего духовенства, то оно хотя и тянулось за высшим, т. е. брало кое в чем с него пример, но это подражание было не чем другим, как неловкой пародией. Высшее духовенство вело себя очень развязно. Например, у самого архиепископа Равеннского вассалы Карла Великого Гельменгод и Гунфрид однажды за завтраком наслушались таких непристойностей, что тогдашний папа постыдился даже повторить их в письме к Карлу. Низшие клирики и в этом случае брали пример со своих духовных начальников и обращались в настоящих шутов: они употребляли нецензурные выражения за столом, затягивали песни, позволяли себе мужицкие ругательства, перебранки и даже насилия — и при том, где же? — в самих святых храмах.

Судя по тому, что нами сказано о бытовой стороне жизни духовенства, нетрудно догадаться, какими склонностями отличались и какие удовольствия предпочитали духовные лица того времени. Выше всего ставилось удовольствие в сладость покушать. С давних времен слышится одно и то же обвинение на западных епископов, а именно то, что у них были царские пиршества. В X и XI вв. итальянские епископы тоже оставались крайними любителями изысканного стола. Пиршества, задаваемые высшим духовенством, были грандиозны по размерам и чрезвычайно богаты по издержкам. Каждый заботился о том, чтобы за его столом появлялись самые дорогие и самые редкие блюда. Рыба, отличавшаяся тонким вкусом, играла одно из видных мест в меню епископского стола. Вино подавалось в смешении с медом, любимыми блюдами были те, которые оказывались приправленными разными пряностями, а эти пряности выписывались непременно из чужих стран. Подобные пиршества совершались очень часто и отличались роскошью и изобилием. В завоеванном Хиузасском монастыре епископ Туринский Куниберт со свитой однажды пропировал целую ночь; другой епископ в начале Великого поста устроил великолепное пиршество, которое ничем не отличалось от свадебного пира. На подобные пиршества чаще всего тратились пастырями деньги, приносимые благочестивыми верующими на потребности Церкви. Наклонность к хорошему столу иногда переходила в отвратительное обжорство. О Туринском епископе Вительме (XI в.) рассказывается, что он имел обыкновение кушать четыре раза ночью и столько же раз днем, так что, по выражению повествователя, он в течение суток съедал столько, сколько хватило бы на трех медведей. Многоедение, конечно, требовало значительного употребления напитков. Сами монахини в те времена не отказывались от спиртных напитков. В это время появилась одна сатира, направленная против папы Урбана II. В ней изображено было, как Урбан старался вином затушить огонь, раздиравший его внутренности вследствие переполнения желудка соленой рыбой и тому подобными яствами; по словам сатиры, будто бы четыре кардинала держали перед папой огромную чашу, которую он опустошал, выпивая из нее за спасение всего мира, за искупление душ, за выздоровление больных и т. д. Подобного рода сатирические описания можно было встречать и по отношению к кардиналам. Духовные лица тогда безо всякого стеснения заходили в питейные дома и здесь бражничали, к великому соблазну верующих. Они же позволяли себе во время брачных обедов и других пиршеств прибегать к таким остротам, смысл которых был далеко не приличен; мало того, они посещали публичные зрелища. Празднование христианских праздников сопровождалось у них музыкой, песнями и плясками. О таких духовных лицах Ратер иронически говорил: «Они любят больше актеров, чем священников; больше весельчаков, чем клириков; больше пьяниц, чем философов; больше комедиантов, чем монахов». Многие из особ духовного звания со страстью отдавались разным играм, доставлявшим развлечение. Они любили забавляться игрой в кубари, кости и пр. Счастливые или несчастливые кости очень сильно интересовали их. А папа Иоанн XII во время игры в кости призывал себе на помощь Юпитера и Венеру. Рассматриваемые лица также очень любили шахматы и шашки. Некоторые из них почему-то были уверены, что эти — как называли их — «королевские игры» представляют собой вполне позволительное дело. В литературе того времени встречаем следующий анекдот, свидетельствующий о страсти некоторых священников к игре в шахматы. Один епископ стал укорять какого-то священника за игру в шахматы, угрожая последнему жестоким наказанием; священник же, притворяясь невинным, начал лицемерно выражать ужас, слыша это обвинение, причем у него как бы случайно вырвались первые слова первого псалма. Епископ, что само собой вышло, продолжил чтение того же псалма. Но когда этот последний в чтении дошел до слов «в законе Его поучится день и нощь», священник, ни с того, ни с сего провозгласил: «Верно, святой владыко, а остаток пусть будет уходить на игру в шахматы». Одним из давних и сильных увлечений западного духовенства была охота; и весьма нередко можно было встретить епископа на рослом коне, окруженного собаками и мчащегося по лесам и полям, среди криков свиты — за какой-нибудь убегающей из глаз добычей…

В виде реакции к тем бытовым особенностям, которые мы сейчас описали, к концу изучаемого периода появились некоторые духовные лица, которые нищету и грязь считали своим идеалом. Возникло своего рода кокетство лишениями. Подобного рода священники и монахи носили нищенскую одежду, повязывали голову каким-то платками, глаза имели потупленными, на ногах у них были чудовищные сапоги. Этим протестантам в духовенстве очень нравилось, что они были предметом городских толков, что на них указывали пальцами, как на диких зверей. Но общество, а в особенности духовенство, презрительно относилось к таким ханжам и святошам. Бонитон говаривал: «Грязное одеяние ведет к суетной славе». А папа Урбан II определенно запретил духовным лицам появляться в публичных местах в разодранном платье.

Из церковной истории известно, что и духовенство Греческой церкви X и XI вв. не сияло добродетелями и нравственными достоинствами. Если бы кто взялся описать нравственное и умственное состояние этого духовенства за указанный период, то картина получилась бы малопривлекательная. Но все же греческое духовенство X и XI вв., как и других веков до XVI столетия, никогда не доходило до тех безобразий и крайностей, которые характеризуют латинское духовенство за эпоху, нами излагаемую. Греческий дух, а главное, более чистое понимание христианства, далеко держали пастырей Греческой церкви от той нравственной беспорядочности и умственной тьмы, среди которых жило современное итальянское, а пожалуй, и все западное духовенство.