История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох

Ватиканский папский «Вселенский» собор 1870 г.[8]^,[9]

Булла, созывавшая собор. Заявление журнала «Civiltà cattolica». Приглашение на собор Церквей восточных и протестантских. Равнодушие светских правительств к собору. Отношение к созванию собора ультрамонтан и либеральных католиков. Приготовление к собору со стороны Римской курии. — Открытие собора: зал для заседаний, — церемония открытия в этом зале и вне его. Духовно-светский концерт в честь открытия. Стеснение свободы соборных совещаний папой. Первые каноны о вере. Вопрос о папской непогрешимости: двоякая оппозиция в отношении к догмату, дальнейшие стеснения свободы рассуждений на соборе, бурные речи либеральных католиков на соборе, число голосов «рго» и «contra» догмата, формулирование догмата. Печальное торжество провозглашения папской непогрешимости и закрытие собора.

Ватиканский папский собор 1870 г. есть ближайшая причина столь замечательного современного движения в католичестве, известного с именем старокатолического движения. Хотя указанный собор состоялся в 1870 г., приготовления к нему делались, однако же, замного ранее. Булла, возвещавшая созвание собора, появилась 29 июня 1868 г.; это был год 1800-летнего юбилея мученической памяти апостола Петра. Содержание буллы было довольно обще. Вот оно: «Вселенский собор, — говорилось в ней, — должен с полной заботливостью исследовать и решить, что благопотребно в эти смутные времена для славы Бога, для целости веры, для торжества богослужения, для вечного спасения человека, для дисциплины монастырского и немонастырского духовенства, для христианского воспитания юношества, для общего мира и единения всех». Эта общая программа собора впоследствии была разъяснена точнее; определено, что именно должно было быть в особенности главным предметом соборных деяний. Папский официальный журнал «Civiltà cattolica» в феврале 1869 г., как главные предметы собора, называет: вопрос о папской непогрешимости и объявление силлабуса. Весьма замечательно, что названный журнал заметил, что есть основание надеяться, что вопрос о папской непогрешимости окончится без споров и принят будет с одушевлением и восторгом; журнал при этом замечал, что и все вообще лучшие соборы были кратковременны. Значит, по замечанию Пресансэ, папская курия наперед так устроила дело, что собор должен был непременно сделать то, что желательно было папской власти. Как акт приготовления к собору, является приглашение на него от лица папы Церквей восточных и протестантских. Папское послание в таком роде отправлено было к патриархам Антиохийскому, Иерусалимскому и Константинопольскому, но приглашение не имело успеха, потому что папа требовал, чтобы эти патриархи сами лично явились в Рим для заседаний и подчинились папе. Российская церковь также не захотела принять участия в папском соборе. Не менее решительно и протестантские Церкви отклонили от себя честь заседания в Ватикане: папское послание, приглашавшее протестантов на собор, было написано в таком духе, в каком грешники призываются к покаянию.

Светские власти тех государств, где есть больше или меньше католиков, хотя в политическом отношении и были заинтересованы исходом собора, однако же, остались весьма равнодушны к его заседаниям. Только Англия, Пруссия и Американские Соединенные Штаты с самого начала собора прислали сюда своих представителей. Пруссия не сочла излишним подарить при этом случае папе великолепный ковер для залы, где должны были происходить соборные заседания. Что касается американцев, то, по замечанию Пресансэ, они присланы были на собор для простого развлечения и отдохновения здесь, чем во имя каких-нибудь серьезных потребностей. Иначе отнеслись к собору Австрия, Испания, Италия, Франция и Россия; несмотря на то, что во всех этих государствах, за исключением России, большинство народонаселения принадлежит католицизму, они однако не имели представителей на соборе, по крайней мере, при его открытии.

Если светские власти остались равнодушными к собору, то тем одушевленнее было отношение к этому факту католических обществ в различных странах мира. Католики весьма заметно делятся на две партии: на ультрамонтан, жарких приверженцев папства, и на католиков либеральных, критических друзей папства. Та и другая партии, тотчас по объявлении собора, не замедлили высказать себя, как они относятся к делу. Католики восточные и католики южных стран Америки приняли объявление собора с восторгом. Католическая Церковь Великобритании была решительно на стороне папских желаний. Во главе ультрамонтан этой страны был архиепископ Маининский; он один из первых выступил с решительным голосом в пользу папской непогрешимости. Бельгия также в большинстве своих католиков стала на стороне папства. Неменьшую ревность высказала в данном случае и Франция. Ультрамонтанский журнал «Универс» с пафосом восклицал: «О Св. Дева! Папа объявил твое безгрешное зачатие, сделай и Ты, чтобы папа сделался безгрешным». Это значит, замечает Пресансэ: услуга за услугу. — Либеральные католики, со своей стороны, не остались безмолвными зрителями происходившего. Они также выступили с заявлением своих желаний во всех странах, не исключая Англии и Бельгии. Но смелее всего выступил либеральный католицизм в Германии. Эта истинная страна науки не могла спокойно сносить папских затей. В июле 1869 г. на столбцах «Кельнской газеты» («Kölnischezeitung») появляется так называемый манифест немецких католиков. Этот документ заявлял, что наступило время отказаться от всего, что бы могло напоминать средневековую теократию, что Церковь должна стать в нормальное положение к культуре и науке, не громя их проклятиями, должно быть дано мирянам участие в церковных делах, не исключая и самого собора, и пр. Затем «Аугсбургская всеобщая газета» («Augsb. Allgemein. zeitung») помещает ряд писем, направленных против папства, которые были изданы потом отдельно с названием «Папа и собор». Сочинение это есть страшный обвинительный акт, когда-либо появлявшийся против папской курии; оно излагает историю папства и дает решительное доказательство папской узурпации и обманов. В то же время появляется сочинение известного вождя старокатоличества, Деллингера, знаменитого историка и богослова. Оно носило такое заглавие: «Соображения для епископов собора по вопросу о папской непогрешимости». В этом сочинении дышит дух христианской свободы, попираемый папством. Кроме этих сочинений появились и другие в том же роде. В особенности достойно упоминания сделанное в Фульде двадцатью немецкими епископами заявление. Это заявление гласило: «Вселенский собор не может формулировать новых догматов, если они не содержатся в Св. Писании и апостольском Предании. Вселенский собор не должен составлять таких правил, которые бы вооружались на науку; собор не может отнимать свободу у совещающихся членов». И другие страны, населенные католиками, не молчали, так, в особенности, Венгрия свободно высказывалась по поводу собора.

Рим, со своей стороны, не остался бездеятельным перед открытием собора. Сам папа живо принимал к сердцу интересы собора. Пресансэ так характеризует папу в его отношении к собору: «Добрый до слабости, когда дело не касается веры, он, однако же, по религиозным мотивам может делаться непримиримым. В такое время, как наше, католическая Церковь не могла иметь более опасного папу. Ревностный и строгий монах, он, однако же, далеко не богослов и историю Церкви знает поверхностно. Он прямо идет к цели, когда она поставлена, не удерживаясь ничем. Этим объясняется его постоянное и страстное вмешательство во время приготовлений и течения собора». Более замечательные распоряжения папы в видах приготовления к собору состояли в следующем. Вскоре по объявлении буллы, возвещавшей созвание собора, папа отправил ко всем епископам послание, в котором он сообщал свои взгляды на вопросы, имеющие быть рассмотренными на соборе. Этот циркуляр по своему содержанию можно назвать жалким. Он касается: средств прекращения гражданских браков и светских школ (?), опасности принятия еретической прислуги в дома благочестивых католиков, осквернения кладбищ, когда они назначаются не для одних католиков. И подобная вещь адресована к епископам всего мира! Главной заботой папы перед открытием собора было организование надлежащих декретов от имени папы к собору. Эти конгрегации разделили между собой работу таким образом, что они должны были наперед составить формулы относительно всех пунктов веры, морали и церковной дисциплины. В составе их находились римские прелаты и богословы из различных стран; председательствовали на них кардиналы. Папа надеялся, что благодаря этим конгрегациям сократится продолжительность самого собора в том смысле, что собору останется только утвердить все, что будет предложено конгрегациями.

Торжественное открытие собора последовало в 1869 г., 8 декабря. День этот был выбран неслучайно. Это был день, в который за несколько лет перед тем был провозглашен папой догмат безгрешного зачатия Пресв. Девы (чтобы глубже понять смысл открытия собора именно в этот день, нужно припомнить вышеприведенное нами восклицание французского журнала «Универс»). Собор собрался в Ватиканском дворце, в базилике св. Петра. Более 700 епископов собрались на собор из всех стран мира. Американские Соединенные Штаты, Южная Америка, Азия, Китай, Япония, так же как и все государства Европы, имели на соборе своих представителей. Епископы пользовались в Риме истинно блестящим гостеприимством, хотя и не даром, так как каждый из них вложил в папскую казну дары своих Церквей. — С раннего утра бесчисленная толпа наполнила великолепную базилику Петра, настолько многочисленная, что, может быть, еще никогда подобного множества не заключало в себе ни одно здание на свете. К сожалению, лишь только слабый, тусклый свет падал из купола на это собрание. Часть базилики была назначена для соборных заседаний отцев. Места для отцев расположены были, постепенно возвышаясь. На полукруге абсиса устроено было возвышенное место с шестью ступенями, на верху которого возвышался папский трон. В центре этого отделения был устроен алтарь для торжественной мессы. Замечательную особенность залы составляло то, что бронзовая статуя ап. Петра — предмет чествования католиков — на этот раз была драпирована мантией, и ее голова была украшена короной. В зале заседаний находилась картина, изображающая Иерусалимский апостольский собор, председательское место на котором, по фантазии живописца и, конечно, по желанию папской курии, приписано было Пресв. Деве, вопреки молчанию об этом Св. Писания. Кафедры для ораторов устроены были очень невысокие; это, по замечанию Пресансэ, потому, что такие кафедры были бесполезной мебелью на соборе, где всячески старались стеснить свободу слова.

С 8,5 часов началась церемония открытия собора. Около 9 часов открыли ворота базилики для процессии, которой и началась церемония. Во время процессии была пета песнь, по древнему напеву, «Veni Creator». Капитулы базилик и церквей Рима открывали шествие. За ними следовали представители всех религиозных орденов. Потом шествовали 700 епископов и архиепископов в белом одеянии. Кардиналы заключали шествие и непосредственно предшествовали святейшему отцу, который до порога базилики был несен на sedia gestatoria. Перед входом папа сошел с своего седалища. Окруженный прелатами, вошедшими в базилику, он поклонился гробу св. Петра. Он произнес молитву, и его дрожащий голос был слышан по всей зале. Затем он поднялся на папский трон и сел. Его примеру последовали и отцы собора. Началась месса. Во время ее совершения все епископы по порядку подходили к папе и повергались перед ним в знак своего подчинения. По совершении мессы, всему собору и всем присутствующим папа преподал троекратное благословение и даровал полное отпущение грехов. Затем была прочитана булла, созывающая собор, произнесена проповедь, петы дневные псалмы. После чего папа произнес молитву, в которой он призывал Божию помощь и Божию благодать на действия собора, на которую отцы отвечали: «Аминь». Затем следовала церемония возложения Евангелия на возвышенный и великолепный аналой в форме трона. Из только что возложенного таким образом Евангелия прочитана была данная глава, после чего следовала лития в честь святых. Каждая строфа пелась сначала хористами Сикстинской капеллы, потом отцами собора и, наконец, всей массой присутствующих. Потом следовала речь папы, и вся церемония заканчивалась следующими словами папы к собору: «Угодно ли вам в честь всесвятейшей, нераздельной Троицы — Отца, и Сына, и Св. Духа, — для возрастания и возвышения веры и христианской религии, для искоренения ересей, для реформирования духовенства и христианского народа, для усмирения и уничтожения врагов христианского имени — решить и объявить Вселенский Ватиканский собор начинающимся и начатым?» Отцы отвечали: «Placet». То же «placet» было ответом со стороны собора и на другой предложенный папой вопрос: угодно ли сделать отцам другое заседание в какой-либо из следующих дней. Затем еще раз раздалось пение «Veni Creator», за которым следовало «Те Deum», исполненное всей массой собрания.

Вскоре по открытии собора, 14 декабря 1869 г., папа, к удовольствию собравшихся отцев, в честь собора дал великолепный духовно-светский концерт. Это было в церкви Св. Апостолов, в присутствии большого числа епископов и кардиналов. Песни прославляли то папу, то Пресв. Деву. Первая часть оратории, в которой верующий католический народ представлялся молящимся Богу о даровании Церкви главы после смерти предыдущего папы, положена была на мотивы из оперы Беллини «Пуритане». Затем следовала радостная песнь римского народа по случаю избрания Пия IX; вокальные мотивы для этой песни были заимствованы из опер «Роберт-дьявол» и «Сафо». Торжественная песнь в честь безгрешного зачатия Пресв. Девы была заимствована из оперы Верди «Навуходоносор». На манер арии из того же «Навуходоносора» была исполнена песнь в честь силлабуса. Музыка из оперы «Роберт-дьявол» аккомпанировала льстивому гимну, прославлявшему Пия. Оратория заключалась выражением и заглавием послушания папе от лица всего христианства. Россини имел честь предложить для этого музыку из своих опер «Вильгельм Телль» и «Осада Коринфа».

Дорого, впрочем, обошлись соборным отцам эти и подобные удовольствия, доставляемые святейшим отцем своим сановным гостям. С самого же открытия собора со стороны папской курии начались стеснения в отношении к диспутам на заседаниях, вследствие чего собор являлся лишь пустым именем, прикрывавшим собой волю папы. Может быть, не без намерения собор заседал в базилике, которая так дурно устроена в акустическом отношении, что речи ораторов были плохо слышны остальным присутствующим. Притом папа приказал раздать всем епископам программу, определявшую занятия собора. Эта программа возбудила было живой протест, но тщетно. Но этим сюрпризы для отцев собора со стороны папы не окончились. Папа сам непосредственно назначил комиссию для докладов, которая состояла из страстных приверженцев ультрамонтанизма. И, однако же, без ее соизволения, которое было в то же время и соизволением самого папы, нельзя было, внести ни одного предложения на собор. Правда, назначение других пяти комиссий было предоставлено самим членам собора, но это мало помогло делу. Две из них были вовсе неважны: одна должна была исследовать причины отцев, не явившихся на собор, другая же имела судить распри членов собора. Относительно последней комиссии Пресансэ саркастически замечает: подобная комиссия нужна была разве для собора Тридентского, где два епископа в разгаре диспута вцепились друг другу в бороды. Остальные комиссии были комиссиями по делам веры, миссий и церковной дисциплины. Списки членов этих комиссий составлены были наперед, и либеральные католики заботливо были устранены. Да и кроме того, комиссии не имели никакого значения. Они не имели своим назначением свободно обрабатывать вопросы, предлагавшиеся собору: это было делом римских конгрегаций. Декреты или схемы и предлагались собору со стороны этих последних, и только в случае решительного разделения мнений выступали на сцену комиссии. Председательствовали на соборе кардиналы, облеченные на сей раз диктаторской властью, которые со своей стороны делали все, чтобы положить самые тесные границы диспутированию. И другими мерами ультрамонтантская партия отнимала свободу действования у противной партии. Едва открылся собор, как явилось решение конгрегации индекса против заявлений оппонентов и чтения подобных сочинений. Сильнейшим нападком на свободу собора была булла, прибитая за несколько дней до открытия собора к городским стенам. Эта булла грозила великим отлучением всем, кто осмелится не признавать учения силлабуса и решится противиться хоть самому незначительному папскому бревэ. Таким образом, роль собора должна была быть только страдательной: члены должны были делать только то, что прикажет папа.

Первые каноны собора были объявлены 24 апреля 1870 г. Они касались вопросов веры, или, лучше сказать, тех средств, при помощи которых может быть охраняема вера. Первоначальная редакция этих канонов или правил, как они составлены были одной из римских конгрегаций, дышала непримиримой ненавистью к науке и иным вероисповеданиям. Каноны высказывали решительное презрение к человеческому знанию, протестантизм в них назван нечестивой язвой, источником всякого заблуждения. Великая борьба возгорелась на соборе относительно этих вопросов. Епископы Штросмайер и Гайнольд из Венгрии и Кроации вооружились против подобного неуважения к науке и протестантству. Их протесту нужно приписать то, что каноны о вере претерпели некоторые изменения, при которых они высказываются мягче относительно спорных пунктов. Собор хотя и высказывается против протестантизма, но в более кротком тоне. Относительно веры и знания установлены довольно общие нормы, не важные сами по себе; против новейшей философии собор произнес анафему. Весьма замечательно, что в этих канонах Церковь определена как «католическо-апостольско-римская», на что уже Пресансэ замечает, что последним эпитетом уничтожаются первые.

Душу соборных совещаний составлял вопрос о папской непогрешимости. Он был главным предметом собора; потому что как скоро решен он, так с этим решалось уже и все остальное волей папы. Но как ни важен этот предмет соборных заседаний, Пресансэ мало сообщает о нем сведений, насколько, по крайней мере, дело касается самого собора. — Вопрос о папской непогрешимости встретил немалое противодействие как в некоторых членах собора, так и в некоторых католиках вне собора. Прежде всего, некоторые католические епископы хотя и не спорили против идеи папской непогрешимости, однако же, объявление догмата считали неблаговременным и опасным. Сюда относится епископ Орлеанский. Он старался выставить на вид, как опасно такое объявление папской власти, как такое объявление может препятствовать соединению с католичеством схизматических Церквей Востока и Запада, как этим можно вооружить против папства светскую власть, которая поймет дело в том смысле, что папа требует подчинения государственной власти его авторитету. В том же роде протестовали против догмата и некоторые немецкие епископы. Но еще замечательнее была полемика против вопроса по его существу. Если одни из здравомыслящих католиков только находили объявление догмата неблаговременным, то другие восставали против самой идеи папской непогрешимости. К оппонентам против этой идеи принадлежали многие католики. Между ними прежде всего следует упомянуть аббата Марэ (Магеt) с его книгой «О Вселенском соборе». В ней он с замечательным знанием истории доказывает, что догмата папской непогрешимости не знали семь Вселенских соборов в древности. Свидетели этому и VI Вселенский Константинопольский собор, осуждавший папу Гонория за монофелитскую ересь, и VII Вселенский Никейский собор, который относительно послания папы Адриана говорит: «Мы одобряем его учение после того, как мы сами с великой заботливостью исследовали оное в Писании. Мы согласны с посланием и утверждаем его». Также и вышеупомянутый нами Деллингер с силой, основанной на глубоком изучении церковной истории, возражал против идеи папской непогрешимости. «Где была папская непогрешимость, — говорил он, — когда Киприан римским определениям по вопросу о крещении еретиков противопоставлял Африканские соборы? Где была она, когда Никейский собор утверждал свои важнейшие вероопределения, не дожидаясь папской санкции, или где была она, когда папа и его легаты блистали своим отсутствием на II Вселенском соборе? Где была она, когда папа Сириций должен был просить извинения по поводу одного своего решения некоторого спорного догматического вопроса?» Никогда не была так сильна борьба Церкви с ересями, как в первые века христианства; и если бы существовала идея папской непогрешимости в это время, то в ней стали бы искать опоры в борьбе с ересями, однако же, этого и следа нет. Другой немецкий профессор, д-р Михэлис, поборник идей Деллингера, соборное предложение папской непогрешимости называл делом «хитрости, страсти и лжи, обязанным своим происхождением иезуитской партии, восстающей на истинную Церковь», называл ее «несчастием для религии и человечества». И английский богослов, патер Ньюман писал тогда против догмата о папской непогрешимости: «Благодаря доверенным органам Римской курии, имя Вселенского собора не возбуждает ничего более, кроме страха и ужаса. Доныне Вселенские соборы созывались для того, чтобы отвратить какую-нибудь опасность, а теперешний собор сам приготовляет величайшую опасность».

Но обратимся к тому, как дело обсуждения вопроса о папской непогрешимости шло на самом соборе. При том неблагоприятном впечатлении, какое произвел этот вопрос в католичестве, папа всеми мерами старался привести его скорее к концу и, конечно, в благоприятном для себя смысле. Папа говорил одному кардиналу: «Я верю в непогрешимость. Как папа, я ничего не могу требовать от собора, пусть Дух Святый просветит его». Но это были одни пустые слова, в сущности папа не бездействовал. Когда некоторые умеренные, но либеральные члены собора требовали свободы дебатов относительно вышесказанного вопроса, папа поспешил отвечать на это своим бревэ, которым вместо того лишь подгонял собор скорее приводить дело к концу. Бревэ говорило: «Его святость, в своей апостольской заботливости, положил издать некоторые правила относительно диспутов на соборе, чтобы таким образом достигнуть ускорения в исследовании, испытании и обсуждении предложенных вопросов». Этого мало. Все знаки папского благорасположения оказывались только приверженцам папской непогрешимости, между тем как к епископам оппозиции он открыто заявлял свое неудовольствие. Папа не считал излишним прибегать в некоторых случаях и к застращиваниям, как показывает это обстоятельство с одним Вавилонским епископом, которого папа вынудил отказаться от той свободы, какую епископ привык показывать на Востоке. Если можно верить римской хронике, то два других восточных (по месту) епископа, устрашаемые жребием своего собрата, говорили: «Если мы откроем рот, то мы погибли». Папские бревэ с щедростью сыпались направо и налево, в похвалу папских приверженцев и в порицание либеральных католиков. Самые папские речи, с которыми он обращался в это время к прелатам и духовенству, были средством действовать в видах известной тенденции. С льстивостью папа однажды говорил прелатам: «Я хочу быть свободен как ветер; я не хочу вмешиваться в дела мира сего: итак, молите, нудьте Дух Святый вашими молитвами, да просветит Он отцев».

Как папа ни старался стеснить свободу диспутов, однако же, либеральные члены собора не молчали. Замечательнейшие ораторы оппозиции говорили энергически. Кардинал Шварценберг не боялся указать на память Иоанна Гуса, угрожая схизмой в Венгрии. Аббат Марэ выступил с такой сильной речью на кафедре, что раболепное большинство собора прервало ее, не имея спокойствия духа, чтобы выслушать. Французский епископ Дюпанлу явил себя, по отзыву Пресансэ, Боссюэтом нашего времени. Ревностный противник папы епископ Штросмайер еще раз восходит на амвон, с которого его только что насильственно заставили было сойти. При всем том оппозиционная партия скоро должна была понять, что все речи и диспуты не более, как пустой парад, что большинство наперед решило провозгласить догмат непогрешимости. Оппозиция догмату состояла из 140 епископов, отличавшихся, по отзыву Пресансэ, ученостью, красноречием и умом; притом они были представителями первейших диоцезов католической Церкви. За догмат же было 580 голосов; они принадлежали: 50 кардиналам, 100 апостольским викариям, 50 генералам орденов и аббатам с митрами, более чем 100 епископам так называемой пропаганды, 270 итальянским епископам, из коих 143 принадлежали к папской области. Понятно, что большинство это состояло, так сказать, из домашних друзей папы и, естественно, действовало как один человек. Последнее общее заседание собора было 13 июля, на нем была читана в последний раз схема догмата о непогрешимости. Вот в каком виде она была изложена: «Пребывая верными Преданию, идущему от начала христианской веры, — для славы Бога Спасителя нашего, для возвышения католической религии и для спасения христианских народов, с согласия святого собора, учим мы и определяем, как открытый от самого Бога догмат, что римский первосвященник, если говорит ex cathedra, т. е. если он, неся должность пастыря и учителя всех христиан, сообразно с его апостольским авторитетом, определяет назначенное для хранения всей Церковью учение веры и нравственности, то, при содействии божественной помощи, обещанной ему во св. Петре, он обладает непогрешимостью, через которую, по воле Божественного Искупителя, Его Церковь наставляется в вере и нравственности, и что посему определения римского первосвященника сами по себе не подлежат исправлению (ex sese irreformobiles)». К этому определению приложено было проклятие на противящихся догмату.

До 18 июля, когда происходило торжественное обнародование догмата, диспутов более не было. Но каково же было удивление меньшинства, когда формула была самовольно изменена! В первой редакции догмата читалось: «определения римского первосвященника сами по себе не подлежат исправлению», а в объявленной теперь прибавлены были слова: «не подлежат исправлению и с согласия Церкви (ex consensu ecclesiae)», — факт, превосходящий всякое вероятие! — Самая церемония объявления догмата, по Пресансэ, лишена была своего достоинства. Но мы предоставим в этом случае говорить самому Пресансэ с его наблюдательностью и изобразительностью слова. «Число отцев очень убыло; их было только 543. Замечательнейшие представители меньшинства уехали. День был дождливый; в такой великий момент нельзя было дождаться ни единого солнечного луча, который бы осиял чело непогрешимого. Когда наступило время окончательного собрания голосов, оказались отсутствующими 22 французских епископа, и между ними архиепископ Парижский, 10 венгерских епископов и 9 немецких. Один итальянский епископ имел смелость в самых галереях церкви св. Петра провозгласить «non placet». Его примеру последовал еще и другой епископ. Тьма в базилике была так сильна, что потребовалась свеча для папы, чтобы он мог прочитать свою собственную апофеозу. Площадь перед церковью св. Петра была почти пуста. Только несколько монахов кричали: «Evviva», и только немногие монахини, повергаясь ниц, взывали: «Padre mio»».

Собор закрылся. Но не окончилась оппозиция собору, она продолжается и теперь в форме «старокатоличества». Пресансэ удивляется, почему католическая оппозиция папе, при всей очевидной нелепости догмата, довольно сильная во время собора, ознаменовалась по окончании его таким сравнительно незначительным явлением, как старокатоличество. Что это — равнодушие к вере, или беззаветная преданность папству?…