История запрещенных книг на Западе. Итальянское духовенство в одну из средневековых эпох

Столетний юбилей Фердинанда Христиана Баура[79]

Германия любит справлять юбилеи своих учено-литературных деятелей. Она иногда вспоминает о таких юбилеях, о которых и в среде немцев, пожалуй, редко кто помнит. Так, в 1890 г. какой-то декан одного местечка близ Тюбингена — Шмоллер припомнил, что в этом году исполнилось трехсотлетие со времени смерти тюбингенского канцлера и профессора Иакова Андреэ, ничем, кажется, особенно неизвестного (мы лично имеем о нем некоторые сведения, потому что его имя фигурирует в сношениях протестантов с греками в XVI в.), и издал в память о нем «Двадцать его проповедей», сопровождая это издание сердечно составленным биографическим очерком вышеназванного Андреэ. Так немцы относятся к своим учено-литературным представителям давно прошедшего времени. И это должно быть поставлено в большую заслугу и похвалу. Образованный народ тем, между прочим, и отличается от народа необразованного, что первый помнит и напоминает другим о заслугах предков, ознаменовывая так или иначе и юбилейные дни ученых мужей прошедшего времени.

Из числа немецких юбилеев, падающих на нынешний год, для читателей «Богословского Вестника», полагаем, будет небезынтересно получить некоторые сведения о столетнем юбилее знаменитого немецкого церковного историка Ф. Хр. Баура (род. 21 июня (нов. ст.), 1792 г.). Юбилей этот прошел скромно, даже более чем скромно, — особенно если сравним это немецкое празднество с другим таким же празднеством в честь знаменитого же немецкого церковного историка Августа Неандера. Столетний юбилей Неандера (со дня его рождения) справлялся в 1889 г. и вызвал множество сочувственных заявлений по случаю этого празднества: произносились речи в честь вспоминаемого юбиляра, появилось в газетах и журналах (конечно, немецких) много похвальных статей, вышли даже отдельные книги, иногда значительного объема, посвященные теплым воспоминаниям о достославном юбиляре. Не так справлялся юбилей Баура. Память о нем, по-видимому, начинает угасать, несмотря на то, что он умер позднее Неандера (Баур † 1860 г.). Юбилей вышел сух, жидок. Появились в свет две небольшие статьи, посвященные памяти Баура, в «Протестантской церковной газете», и написанные Пфлейдерером, почитателем Баура, и каким-то А. Бауром, может быть родственником юбиляра; произнесено было в день столетней годовщины историка (21 июня) несколько речей с университетских кафедр: в Тюбингене, где профессорствовал Баур, преемником его по кафедре Вейцзеккером, ученым, не принадлежащим к последователям юбиляра (речь появилась в отдельном издании и заключает в себе 22 страницы), и в Иене двумя профессорами — Адольфом Гильгенфельдом, ревностным приверженцем Бауровых воззрений, человеком престарелым, и каким-то малоизвестным в литературе Зейерленом, слушавшим в свое время лекции Баура в Тюбингене (обе последние речи напечатаны в «Zeitschrift für wissen. Theologie». 1892. Heft 2). Очевидно, ораторов и писателей, пожелавших восхвалять талант и заслуги юбиляра, нашлось немного. К сожалению, и это немногое не полностью имеется в нашем личном распоряжении: не весь этот юбилейный материал у нас под руками. Тем не менее, на основании того, что нам известно стало о юбилее Баура, мы можем составлять достаточно точное понятие, вопервых, о Бауре как профессоре церковной истории и соединенных с ней наук; во-вторых, о Бауре как плодовитейшем писателе, отражавшем в своих произведениях известные стадии развития немецкого богословия вообще; в-третьих, наконец, о том, какая судьба постигла так называемую бауровскую церковно-историческую школу.

Всеми этими сведениями и поделимся с читателями.

Свою профессорскую карьеру Баур начинает с должности преподавателя в филологическо-теологической семинарии в Блаубейрене (в Вюртембергском королевстве). Но отсюда он скоро (в 1826 г.) был переведен со званием ординарного профессора церковной истории в Тюбингенский университет, что произошло не только против желания богословского факультета в Тюбингене, но будто бы и помимо его собственной воли. Здесь Баур оставался профессором церковной истории до своей смерти. Правда, в 1834 г. для Баура открывалась возможность занять кафедру богословия в Берлинском университете по смерти Шлейермахера, к чему склонялся тогдашний прусский министр исповеданий Алтенштейн. Но это намерение министра оказалось неисполнимым, потому что в это время Бауров ученик Штраусс возбудил великий соблазн своим известным сочинением «Жизнь Иисуса».

Как профессор, Баур отличался многими качествами, о которых с благодарностью вспоминают его непосредственные ученики. Его лекции были просты и естественны, безо всякого риторического пафоса и деланной декламации; они были далеки от всякого манерничанья и изысканности как в изложении, так и интонации. Он заботился о том, чтобы быть понятным для многочисленной аудитории. Его чтения легко было записывать обыкновенному записчику. В его лекциях собственное «я» профессора всегда оставалось позади, уступая место важности и величию предмета. Того, что обыкновенно называется свободной импровизацией, нельзя искать у Баура. Он читал, имея перед собой рукопись, но это, однако же, служило к пользе его слушателей. Его тетради и при первоначальном изложении предмета отличались совершенствами, а при дальнейшей обработке достигали все большей и большей научной зрелости и по форме, и по содержанию. Поэтому, после смерти Баура, многие отделы из его чтений были напечатаны в виде отдельных монографий, например, по истории догматов и пр. Одним из замечательнейших достоинств его лекций было то, что они отнюдь не были повторением его печатных больших сочинений и маленьких брошюр. Его лекции были нечто новое по сравнению с его же изданными сочинениями. Несмотря на обширность своей учено-литературной деятельности, Баур не считал лекций делом второстепенным и побочным; еще менее они были извлечением из его печатных трудов. Нет, Баур хорошо понимал, что задача академического профессора отлична от задачи ученого исследователя; и он старался в равной мере удовлетворять этим столь неодинаковым задачам. Его лекции производили сильное впечатление на слушателей: они представляли квинтэссенцию всего того, что Бауром было раскрыто в его печатных трудах; но они были настолько приноровлены к потребностям слушателей, имели такой самостоятельный образ по сравнению с печатными его произведениями, являлись таким закругленным целым, что они в своем роде были столь же совершенны, как и его произведения, назначенные для печати и представителей науки. Если лекции Баура отличались от его печатных трудов и рассчитаны на то, чтобы быть понятными, то отсюда не следует, что его чтения хоть сколько-нибудь были поверхностны. Нет, и в своих чтениях с кафедры он шел и вширь, и вглубь. Он не думал спускаться до уровня своих слушателей; напротив, он хотел слушателей поднять до той высоты, на какой сам стоял. Его намерением не было слишком облегчать труд слушателей; напротив — кто хотел вполне обладать содержанием его лекций, тот должен был напрягать свой ум, и притом напрягать серьезно, и не в тех или других отдельных случаях, но постоянно: возможность собственного своего мышления отнюдь не устранялась у слушателей. Он не делал уступок этим последним, но возлагал на них немалые требования. Вообще слушатель, не обладавший серьезным предварительным философским образованием, мало выносил пользы от чтений Баура; ибо многое здесь для такого слушателя оказывалось непонятным. Самый экзамен, которому подвергались у него его слушатели, был действительным испытанием: он не щадил ленивых, а прилежные всегда могли рассчитывать на его внимание и признание их труда. Кто из слушателей сближался с ним и заслуживал его доверие, тот находил в Бауре всегдашнего советника во всех своих научных работах; он покровительствовал с дружественной заботливостью научным начинаниям молодых людей. При этом он не требовал от молодых людей слепого подчинения его авторитету; напротив, он представлял им полную свободу и возбуждал их к самостоятельности. Он не почитал стыдом для себя даже чему-нибудь и учиться у своих учеников, ибо он никогда не воображал, что знает все. Вообще он очень далеко был от ученой надутости, от стремления блистать, возбуждать эффект и заставлять говорить о себе. В нем не замечалось подобных слабостей. Ни малейшего следа суетности или низменного честолюбия отыскать в нем было нельзя. Баур исполнен был благородной гордости. По той же причине Баур не думал о том, чтобы создать свою школу из своих учеников; это не соответствовало свойствам его натуры. Если же около него образовался кружок его приверженцев, то это делалось само собой и было результатом тех принципов в науке, каким он хотел служить. Необходимо отметить то, что Баур был натурой самозамкнутой, которая вся ушла в науку и на академическую профессорскую деятельность. Всему, что носило черты агитаторства, вмешательства, он был чужд. Он держался вдали от всего, что непосредственно не касалось его призвания как мужа науки и как академического профессора. — В таких чертах рисуется образ Баура как профессора.

Юбилейное празднество в честь Баура, как мы говорили выше, заставило почитателей его еще раз окинуть взором научно-литературную деятельность этого знаменитого историка. Последуя им, сделаем то же самое и мы — тем более, что у них можно находить некоторые небезынтересные указания на ход развития научнолитературной деятельности Баура. Вейцзеккер, преемник Баура по кафедре, называет юбиляра по отношению к области разработки церковной истории первым мастером (Meister) текущего столетия в протестантской Германии. Это вполне справедливо, если принимать во внимание замечательную плодовитость Баура как писателя-историка. Первым важным трудом, которым ознаменовал себя Баур как писатель, было его сочинение «Символика и мифология, или Натуральная религия древности» (1824–1825 гг. Две части). Это произведение написано Бауром, прежде чем он сделался профессором в Тюбингене. Здесь, между прочим, он высказал следующую мысль, которая стала девизом его позднейшей научной деятельности: «Без философии история для меня остается вечно мертва и нема». Поступление Баура в 1826 г. профессором в Тюбинген открывало для него возможность вполне отдаться научным работам. Первая стадия научно-литературной деятельности Баура стояла в связи с теологическими воззрениями знаменитого в то время Шлейермахера. В 1827 г. Баур издал две так называемых академических программы, в которых речь идет о христианском гностицизме и о свойствах теологии Шлейермахера. Пока жив был Шлейермахер, Баур стоял вдалеке от всяких веяний духа времени, он вполне отдавался научным работам. Главным предметом его научных занятий в это время была историческая теология, при этом, однако же, он не уходил в детали своих работ, памятуя, что частное исследуется для того, чтобы выяснилось общее — идея, не терял из виду ни теологии в ее целом, ни идеи науки. К этому периоду относится, кроме нескольких журнальных статей, не столь значительных, его статья, служащая основой для его последующего понимания истории первохристианства: «О Христовой партии в Коринфской церкви, о противоположности петринического и павлинического христианства в древнейшей Церкви, об апостоле Петре в Риме» (1832). Одновременно с этим появляется в свет еще несколько сочинений Баура: «Аполлоний Тианский и Христос, или Отношение пифагореизма к христианству» (1832); «Манихейская религиозная система по источникам» (1831); «Противоположность католицизма и протестантизма» (1832). Это последнее произведение имело такое значение, что министр исповеданий в Пруссии намеревался было вызвать Баура в Берлин в качестве преемника Шлейермахера. — Второй период в научной деятельности Баура стоит в связи с появлением на теологическом поприще его ученика Штраусса. Эпоху штрауссовского движения Баур открывает следующим замечательным трудом: «Христианская религиозная философия в ее историческом развитии» (1835). В том же году Баур издал сочинение «Так называемые Пастырские послания апостола Павла». В следующем, 1836 г. появляется новая работа Баура под заглавием «Цель и повод к написанию Послания к Римлянам…» В 1837 г. из-под пера Баура вышла брошюра «О происхождении епископата в христианской Церкви». Вслед за этим сочинением Баур издает очень важные сочинения: «Христианское учение о Искуплении в его историческом развитии» (1838) и большой трехтомный труд «Христианское учение о Троице и Боговоплощении — в его историческом развитии» (1841–1843). — Затем в деятельности Баура различают третий и последний период — когда он становится «главой собственной школы». Открывается этот период сочинением Баура «Композиция и характер Иоаннова Евангелия» (1844), — сочинением, которое сделалось вызовом к борьбе против господствующей теологии; эта борьба, по сознанию его почитателей, продолжалась до его смерти. Баур с этого времени начинает с особенной ревностью пропагандировать свои воззрения о решительной противоположности между первоапостольским и павлинистическим христианством. Развитию этих воззрений служат следующие его сочинения: «Павел, апостол Иисуса Христа» (1845) и «Критические исследования о канонических Евангелиях» (1847). Замечательно, что почитатели Баура стараются уверить нас, что будто бы взгляды этого историка о решительной противоположности первоапостольского и павлинистического христианства развились не под влиянием гегелевской философии (как обыкновенно думают), но создались под влиянием идей Землера. Неутомимая деятельность Баура в течение последнего периода не ограничивалась разысканиями о начальных стадиях христианства, но и касалась церковной истории в ее целом. Так, в 1852 г. появилось его сочинение «Эпохи церковной историографии»; в 1853 г. — «Христианство и христианская Церковь первых трех веков»; в 1859 г. — «Христианская Церковь от начала IV идо конца VI в.». По смерти Баура его сыном и приверженцами было издано несколько томов новых сочинений Баура, на основании его рукописных лекций, по истории Церкви средневековой и новейшей, а также по истории догматов; но останавливаться на этих сочинениях тюбингенского историка не станем. — Обзор сочинений Баура, какой сделан его почитателями, по случаю его юбилея, несомненно свидетельствует, что Баур принадлежал к плодовитейшим писателям-богословам текущего века.

Какая судьба постигла школу Баура? Конечно, почитатели знаменитого историка, празднуя юбилей Баура, не могли прямо отвечать на этот вопрос. Точный ответ на вопрос состоит в том, что школу тюбингенского историка нужно считать покончившей свои дни. Такого ответа почитатели его не дают, но тем не менее, волей-неволей, они и сами склоняются к нему, доставляя материал, из которого следует именно этот результат. Говоря о Бауре, они ставят ему в похвалу, что он при жизни нисколько не заботился о том, чтобы богословские кафедры в разных немецких университетах были замещаемы его учениками, на что жаловались его ученики. Но почитатели Баура забывают при этом, что Баур ничего такого и не мог сделать, ибо, по их собственным словам, «его лучшие ученики или не допускались на кафедры, или были лишаемы их». Спрашивается: каким же образом мог бы Баур «проводить» своих последователей на университетские кафедры? Впрочем, важно не это, а другое. Если учеников Баура, в цветущий период его деятельности, устраняли от кафедр, то значит и тогда воззрения Баура не находили себе широкого круга распространения. Плохой знак для будущности школы. При жизни же Баура появились и другие признаки, неблагоприятные для успехов школы. В 1850 г. бывший университетский коллега Баура Генрих Эвальд, публично заявил, что Баур, по его воззрению, — ни христианин, и даже ни лучший из язычников, но один из литературных жидов, составляющих язву бедной Германии. Но самый тяжкий удар школе Баура нанесен был в 1857 г. В это время отпал от Баура один из лучших его учеников Альбрехт Ричль. Потеря эта сильно печалила самого Баура. Этот последний терялся в догадках, что побуждало Ричля изменить своему знамени. Он даже решался утверждать, что Ричль поступил так, чтобы «сделать карьеру», скорее достигнуть ординатуры. Но последствия показали, что Баур ошибался. Ричль действовал по убеждениям; вскоре он раскрыл свои воззрения, представлявшие во многом прямую противоположность Бауру. А главное — Ричль сделался вождем множества немецких богословов и заставил забывать о Бауре. О том, насколько Ричль отступил от Баура, можно судить по церковно-историческим воззрениям известного Адольфа Гарнака, который считается его учеником. Вообще случилось то, чего Баур никак не ожидал: еще при его жизни школу его часто называли мертвой. Это глубоко оскорбляло его, и в год своей кончины (1860 г.) Баур, выпуская вторым изданием свое произведение «Тюбингенская школа и ее положение в настоящее время», применяет здесь к себе слова апостола Павла: «Нас почитают умершими, но вот мы живы» (2Кор. 6:9). Но в действительности нельзя не признавать, что, как говорят противники Баура, он «пережил свою литературную деятельность», и свою славу. Что же сталось со школой Баура после его смерти? Сами почитатели этого историка не могут скрывать, что дела ее пошли плохо. Один из них замечает, что «протекла лишь половина того периода времени, какой составляет одно поколение (а поколение, как известно, составляет 30 лет), и сочинения Баура перестали быть на рынке книжными новостями»; т. е. через 15 лет по смерти Баура книги его перестали быть предметом спроса у книгопродавцов. Так скоро! А в настоящую минуту, по сознанию тех же почитателей тюбингенского историка, «слышится много голосов, объявляющих Баура окончательно похороненным»; дело доходит до того, что «большинство немецких теологов думает, что о сочинениях Баура следует забыть». Правда, почитатели Баура в утешение себе говорят, что он вовсе и не думал, что на нем закончится развитие теологической науки; но, с другой стороны, он, конечно, не воображал, чтобы имя его так скоро было предано забвению.

Если столетний юбилей Баура вышел очень не блестящ, то это и понятно: мало найдется ученых в Германии, которые искренно могли бы принять участие в этом празднестве.