Иван Федоров

СТАРЕЦ МАКСИМ

Как мы помним, в том же году, когда Максим Грек поселился у Троице-Сергия, в Москве была основана Сильвестрова типография. Многие исследователи предполагают, что первые московские печатники не раз обращались за советом к Максиму Греку, как к человеку книжному и ученому, а кроме того, в молодости жившему в Венеции и наблюдавшему работу венецианских типографий.

Возможно, в Троице-Сергиевом монастыре Максима Грека посетил и Иван Федоров. E. Л. Немировский пишет: «Готовя к печати свои первые книги, Иван Федоров, несомненно, руководствовался советами Максима Грека. Не исключено, что они были знакомы. Это лишь предположение, так как документальных свидетельств тому нет. Но для многих исследователей факт знакомства Максима Грека и Ивана Федорова очевиден».

В тихий предзакатный час, когда каждая травинка светится теплым зеленым светом, пронизанная последними лучами уходящего за горизонт солнца, а в противоположной от заката стороне уже сгустились сумерки и потемнела полоска далекого леса, возок Ивана Федорова, подпрыгивая на ухабах и поднимая нагретую за день пыль, подъезжал к Троице-Сергиевой обители. Монастырь стоял на зеленом холме, от его белых стен, голубых и золотых куполов веяло миром, тишиной и покоем.

Иван Федоров отпросился у митрополита Макария к Троице-Сергию на богомолье, mom отпустил его охотно. И даже попросил передать поклон тамошнему настоятелю старцу Артемию, но на самом деле Ивана влекло сюда совсем другое. Он хотел поговорить со старым греческим монахом Максимом, недавно выпущенным из многолетнего заточения и доживающим свои дни в Троице-Сергиевом монастыре.

Перекрестившись на надвратный образ, Иван Федоров отправился прямо к настоятелю, передал ему поклон от митрополита, отстоял вечерню в Троицком соборе, приложился к раке Святого Сергия Радонежского, устроился на ночлег на монастырском подворье, а потом пошел узнавать, примет ли его старец Максим.

Когда Иван Федоров вошел в келью и, низко поклонившись, остановился у порога, Максим Грек что-то быстро писал при свете одинокой свечи. Он был очень стар, худ, изнурен годами и несчастьями, его длинные волосы и борода были совершенно белыми.

Старец обернулся, и Иван Федоров увидел темный, изборожденный морщинами лик, как на иконах старинного греческого письма. Но смотрел старец Максим не с суровой скорбью, как иконные лики, а живо и с нескрываемым любопытством.

— Давненько не было у меня гостей из Москвы. Кто ты таков и зачем пожаловал?

Иван Федоров назвал себя и сказал:

— Отче Максиме, я пришел поговорить с тобой о печатном деле. Ведь ты, я слышал, бывал в молодости в Венеции и знавал тамошних типографов?

— Венеция! — медленно, наслаждаясь самим звучанием этого слова, произнес Максим Грек. — Да, я бывал там, но как давно это было!

Иван Федоров почтительно молчал, понимая, что, прежде чем приступить к разговору по существу, старик пустится в пространные воспоминания.

— Венеция! — повторил Максим Грек. — Что за прекрасный город! Впрочем, — перебил он сам себя, — я был тогда молод, и мне все казалось прекрасным. Ты хотел узнать о венецианских типографах. А что тебе в них за нужда?

— Божьим соизволением, начали мы в Москве печатать книги. Великое прилагаем к тому усердие, но многого еще в печатном деле не знаем и рады всякой крупице нового знания.

— Печатные книги! — воскликнул Максим. — Благое дело! А показать что-нибудь привез?

Иван Федоров вынул из-за пазухи завернутое в полотенце Евангелие и, развернув, подал старцу.

Максим бережно принял книгу и начал медленно листать.

— Что ж, изрядно! — промолвил он, закрывая книгу. — Расскажу тебе все, что знаю о венецианских печатниках, Бог даст, извлечешь из моего рассказа пользу для своего дела. Садись и слушай.

Иван Федоров опустился на лавку, и старец Максим повел свой рассказ.

— Был в Венеции некий философ, весьма искусный, имя ему Альдус, а прозвище Мануций, родом итальянец, отечеством римлянин, древнего римского рода, большой знаток греческого и римского языка и словесности. Я к нему часто хаживал по книжным делам.

Приехал тот Альдус Мануций в Венецию в лето 1490-е, намереваясь открыть там школу древних языков. А чтобы иметь в своей школе все потребные для обучения книги, основал типографию, собрал вокруг себя знатоков греческого языка и стал готовить издания древнегреческих писателей. Издал он целую библиотеку: и сочинения Аристотеля в пяти фолиантах, и Аристофана, и Фукидида, и Софокла, и Геродота, и Ксенофонта, и Еврипида, и Демосфена, и Плутарха, и Платона, и многих других философов и ораторов. Всего из типографии Альдуса Мануция вышло сто пятьдесят три книги.

Для редактирования текстов собрал он вокруг себя ученых людей, — в Венеции их содружество называли — академия Альдуса. И сам он был ученым, написал несколько сочинений по древней филологии.

Много нового ввел Альдус Мануций в типографское дело: научился отливать мелкие шрифты, ввел в употребление особый наклонный шрифт — курсив, первым начал издавать книги небольшого формата — в одну восьмую листа. Такую книгу можно читать не кладя на стол, а просто держа в руках.

Искусство печати поднял он на небывалую высоту, его издания — их называли «альдины» — вызывали всеобщее восхищение. Многие типографы, а типографий в городе было около полутора сотен, стали ему подражать, а некоторые — подделывать альдины. Чтобы обезопасить себя от таких подделок, Альдус Мануций начал ставить на всех своих книгах особый знак: дельфин, обвивающий якорь. Якорь означает незыблемость и твердость веры, а рыба-дельфин — душа человеческая, удерживаемая якорем веры от зла и нечистоты[6].

— Отче Максиме, — попросил Иван Федоров, — а нет ли у тебя какой-нибудь книги Альдуса Мануция, чтобы мог я увидеть альдину своими глазами?

Максим Грек усмехнулся.

— Когда я приехал в Москву, то привез с собой немало книг, были среди них и альдины, подаренные мне самим незабвенным моим другом Альдусом Мануцием. Но за годы мытарств, что пришлось мне здесь перенести, библиотека моя сильно поредела. Однако кое-что мне удалось сохранить.

Максим Грек отпер кованый сундучок и достал небольшой, изящно переплетенный томик.

— Вот сочинения Плутарха издания Альдуса Мануция.

Иван Федоров взял томик в руки, открыл первую страницу и увидел дельфина, обвивающего якорь.

Венецианские типографские традиции оказали несомненное влияние на работу наших первопечатников. Иван Федоров в предисловии к своему «Апостолу», рассказывая о начале печатного дела в Москве, пишет, что царь «начал помышляти, како бы изложите печатные книги, яко же в греках, и в Венецыи, и во Фригии и в прочих языцех». А неизвестные авторы «Сказания о воображении книг печатного дела», написанного в XVII веке, рассказывая о начале деятельности Ивана Федорова и его помощника Петра Мстиславца, говорят: «Глаголют нецыи о них, яко от самих Фряг то учение прияста». (Фрягами на Руси называли иностранцев, преимущественно выходцев из Италии.)

Об итальянском влиянии свидетельствует и то, что типографские термины, принятые в России в XVI–XVII веках («штанба» — печатня, «тередорщик» — рабочий у печатного станка, и другие), итальянского происхождения.

Интерес русских типографов вызывало и то, что в Венеции существовали и типографии, издававшие книги, отпечатанные кириллицей. Из захваченной турками Византии в Италию бежали многие образованные греки, пробуждавшие интерес к греческой культуре. Много было в Венеции и беглецов из также пребывавших под турецким игом югославянских стран. Славяне в Венеции селились на одной из самых красивых городских набережных, которую так и называли — «Славянский берег».

В Венеции обучался печатному делу основатель первой типографии в землях южных славян — Макарий Черногорский. Он был книгописцем в цетиньском монастыре Рождества Богородицы, но, заинтересовавшись печатным делом, уехал учиться в Венецию. Освоив ремесло типографа, Макарий вернулся на родину. Черногория в то время оставалась последним оплотом независимости славян на Балканах. Черногорский владыка Джурдж Црноевич в своей столице городе Цетинье решил издавать славянские книги и привлек к работе Макария. Из Венеции привезли типографский станок и шрифт, отлитый также по рисункам Макария. Первая черногорская книга — Октоих — вышла 4 января 1494 года. Но вскоре Черногория, как и другие Балканские страны, была захвачена турками. Владыка Джурдж Црноевич с семьей бежал в Венецию, с ним уехал и Макарий. Однако типограф не задержался в Венеции, а переселился в Валахию, где основал типографию и напечатал несколько книг. Окончил свои дни Макарий Черногорский на Афоне, игуменом монастыря Хиландар.

Первую в Венеции типографию кирилловского шрифта основал в 1519 году также выходец из Черногории Божидар Вукович (в Венеции его стали называть Дионисио делла Веккио). После того как его родная Черногория была захвачена турками, он бежал в Италию и обосновался в Венеции. Здесь увидел печатные книги, заинтересовался издательским делом и стал печатать для своих земляков «душеполезные книги, угодные всякому прочитающему». Книги из его типографии шли во многие славянские страны, в том числе и на Русь. Вукович был только издателем, типографским же ремеслом сам не владел, и печатником в типографии работал его земляк — монах Пахомий с Черной Горы. В конце 20-х годов XVI века Пахомий умер. Другого типографа, знающего славянский язык, в Венеции не нашлось, и издательская деятельность Вуковича прекратилась. Лишь в 1535 году появился новый печатник — Моисей из Сербских земель, а затем мастера Феодосий и Геннадий — монахи Милешенского монастыря. Издательская деятельность Вуковича пользовалась большим уважением. Император Карл V даровал ему дворянство и герб с изображением идущего льва. Вукович умер в 1540 году. Похоронить себя завещал на родине — в монастыре Старчево на Скадарском озере.

Венецианские книги продавались по всему миру в числе прочих товаров, которыми славилась Венеция. Торговые пути, по которым они могли попадать в Москву, шли через Амстердам, Гамбург, Любек и Новгород, или же через Венецию, Цетинье, Молдавское княжество, Львов и Киев. Иван Федоров мог слышать и о Макарии, и о Вуковиче и видеть их книги.