Иван Федоров

ЗАБЛУДОВ

В Вильне московские печатники не задержались: их пригласил в свое имение — в городок Заблудов могущественный магнат Григорий Александрович Ходкевич.

Род Ходкевичей, по преданию, восходил к Рюриковичам. Григорий Александрович Ходкевич занимал должность наивысшего гетмана, то есть главнокомандующего и военного министра. Как и другие крупные магнаты, он почти не зависел от великого князя, самовластно управлял своими имениями, чинил суд и расправу, держал пышный двор и собственное войско.

Взаимоотношения Ходкевича с Московским государством и лично с Иваном Грозным были достаточно сложными. Великое княжество Литовское оказалось втянутым в Ливонскую войну — борьбу Московского государства с Ливонским орденом за выход к Балтийскому морю. Начало войны было успешным для России: русские войска захватили Нарву, Дерпт и другие земли балтийского побережья, принадлежавшие Ливонии. Ливонский орден обратился за помощью к Великому княжеству Литовскому. Было заключено соглашение, согласно которому великий князь Литовский Сигизмунд-Август, бывший одновременно и королем Польским, взялся оказывать содействие Ливонии против России. Талантливый полководец, Ходкевич принимал деятельное участие в военных действиях, прославился в битве на реке Уле, когда в 1564 году литовское войско разбило двадцатичетырехтысячную русскую армию под командованием князя П. Шуйского.

Кроме того, Ходкевич проявил себя и как искусный дипломат. На одном из этапов войны Сигизмунд-Август оказался заинтересованным в перемирии, однако не хотел напрямую обращаться к Ивану Грозному. Тогда Ходкевич отправил одному из приближенных царя, Юрьевскому воеводе Ивану Петровичу Федорову-Челяднину, якобы частное письмо, в котором писал, как было бы хорошо, если бы Русь с Литвой замирились, и по-приятельски советовал Федорову-Челяднину: «Ты намовляй государя своего, а я своего государя намовляти буду, иж бы они в любовь и в мир совокупилися, а промеж собою крови христиански не проливали». Как и рассчитывали Сигизмунд-Август и Ходкевич, Федоров-Челяднин, опасаясь, что его обвинят в тайной переписке с врагами, немедленно сообщил об этом письме Ивану Грозному. Царь, также заинтересованный в перемирии, велел воеводе продолжить переписку с Ходкевичем и стал лично ее контролировать. В силу разных обстоятельств перемирие не было заключено, и военные действия возобновились, но у Ивана Грозного сложилось самое лучшее впечатление о Ходкевиче. В последующие несколько лет Москва и Литва регулярно обменивались посольствами и, согласно этикету, Иван Грозный в посланиях к Сигизмунду-Августу каждый раз передавал приветы наиболее влиятельным магнатам, в том числе и Ходкевичу.

Когда в Москве наступили мрачные времена опричнины, Литва решила воспользоваться ужасом, в который были повержены москвичи. В 1567 году Ходкевич с ведома Сигизмунда-Августа отправил нескольким видным московским боярам письма, в которых предлагал им, дабы избавиться от опасного и неопределенного положения, в котором те оказались, «отъехать» от царя и перейти под «королевскую руку». Однако об этих письмах стало известно Ивану Грозному. Разгневанный царь пишет Ходкевичу резкое письмо, полное самых энергичных ругательств. Он называет гетмана «бешеной собакой», «скурвиным сыном», обвиняет его в склонности к лютеранству: «от Бога отступился и против Бога с антихристом учинился».

Последнее обвинение было совершенно несправедливо. Ходкевич был ярым приверженцем и защитником православия. Причем защита православной веры была для Ходкевича вопросом не только религии, но и политики. Усилившееся в то время сближение Великого княжества Литовского с Польшей грозило положить конец вольности магнатов. В их среде возникает мощная антипольская оппозиция, одним из руководителей которой стал Ходкевич. Это движение шло под знаменем защиты православной веры от навязываемого поляками католичества. Для пропаганды православия были нужны православные книги, поэтому приезд московских печатников оказался как нельзя более кстати.

О создании типографии Ходкевич задумывался давно. Еще в 1561 году он отправил в Москву образованного монаха Исайю, «родом русина от области Киевския, родился в Каменцы-Подольском», чтобы тот привез выверенные оригиналы религиозных текстов. Ходкевич рассчитывал, что Исайя сможет получить из «царской книгохранильницы» Библию «по нашему языку русскому словенскому на спись слово в слово», чтобы ее «в нашем государстве христианском русском Великом княжестве Литовском выдати тиснением печатным нашему народу христианскому русскому литовскому, да и русскому московскому, да и повсюду всем православным христианам».

Однако по приезде в Москву Исайя был заподозрен в «латинской ереси», отправлен в Ростов и заточен в тюрьму. В «Плаче из ростовской тюрьмы» — послании, отправленном Исайей Ивану Грозному, несчастный монах горько сетует, что «сия темница тесна, темна и уныния исполнена». (Исайя провел в заточении более двадцати лет. Лишь в 1582 году Иван Грозный вспомнил о нем, приказал привезти в Москву и беседовал с ним «из уст в уста» о различных ученых и богословских материях. Вероятно, монаху удалось убедить царя в своей невиновности, он надеялся «бытии отпущен во свояси в Литву», но этому помешали военные действия, и Исайя окончил свои дни в Москве.)

Несмотря на провал миссии Исайи, Ходкевич продолжал мечтать о создании типографии, и приезд московских типографов воспринял как большую удачу. Иван Федоров отмечал, какой заботой окружили их с Петром Мстиславцем в Заблудове: «От его милости пана Григория Ходкевича всякими потребами телесными пищею и одеждою удоволены бех».

Городок Заблудов — резиденция Ходкевича — находился в 200 верстах от Вильны (ныне на территории восточной Польши). Там стоял гетманский замок, а незадолго до приезда Ивана Федорова Ходкевич построил в Заблудове церковь во имя Успения Богородицы и Святого Николая и учредил при ней больницу «для убогих людей». Священником этой церкви был протопоп Нестор, с которым у Ивана Федорова завязались дружеские отношения, продолжавшиеся до конца жизни первопечатника. Нестор помогал Ходкевичу в его начинаниях, позже распространял книги, напечатанные Иваном Федоровым.

Именно Нестору Иван Федоров подарил тот экземпляр московского «Апостола», который предназначался для поднесения Ивану Грозному. После смерти Ивана Федорова Нестор передал книгу некоему Лукашу Семкевичу, который вложил ее в заблудовский Успенский храм. Впоследствии этот экземпляр «Апостола» сменил ряд владельцев, побывав в нескольких частных коллекциях, и в начале XX века поступил в Государственный исторический музей в Москве, где хранится и поныне.

Для устройства типографии Ходкевич выделил просторное и удобное помещение. Иван Федоров и Петр Мстиславец энергично принялись за работу. Часть типографского оборудования они привезли с собой из Москвы, часть изготовили на месте. Печатный стан сделал местный столяр по указаниям Ивана Федорова. Для работы нужны были помощники, и Иван Федоров взял в ученики местного парня Гриня. Парень был легкомысленный, но способный и понятливый, быстро освоил начатки печатного дела и стал полезным помощником.

8 июля 1568 года московские печатники приступили к печатанию Учительного Евангелия. Ходкевич намеревался печатать Евангелие на народном белорусском языке. «Помыслил же был есми и се, иже бы сию книгу вразумления ради простых людей, преложити на простую молву», — писал он в предисловии к книге. Однако, как рассказывает Ходкевич дальше, он решил посоветоваться «с людьми мудрыми, в том письме учеными», и те предостерегли его: «иже прекладанием с давних пословиц на новые, помылки (то есть ошибки) учиняться немалые, яко-же и ныне обретаются в книгах нового перевода». По мнению E. Л. Немировского, консультантами в этом вопросе могли быть князь Андрей Курбский, старец Артемий и, возможно, Иван Федоров. Ходкевич прислушался к мнению консультантов и «того ради сию книгу, яко сдавна писаную, велел есми ее выдруковати».

В том же предисловии Ходкевича Иван Федоров впервые был назван Москвитиным: «К тому же изобретох себе в том деле друкарьском людей наученных Ивана Федоровича Москвитина и Петра Тимофеевича Мстиславца».

Как и всякий мастер своего дела, Иван Федоров стремился к совершенствованию, пробовал новые приемы. В отличие от московских изданий в заблудовском Евангелии есть титульный лист, на котором указаны название книги и выходные данные — деталь, характерная для западноевропейских изданий, но неизвестная русским мастерам книги: титульного листа не было ни в русских рукописных книгах, ни в московских изданиях Ивана Федорова.

Заблудовское Евангелие оформлено с присущим первопечатнику вкусом и декоративным чутьем. Для украшения книги он использовал заставки из московского «Апостола», а на оборотной стороне титульного листа поместил большую гравюру с изображением герба Ходкевича. На щите, разделенном на четыре части, изображены геральдические фигуры: лев, возводящий кирпичную кладку, всадник с поднятой над головой саблей, стрела и гранаты с вырывающимся из них огнем. Герб увенчан рыцарским шлемом и окружен причудливым узором из листьев. Образец рисунка герба, скорее всего, был задан первопечатнику, но исполнил его в технике гравюры, по мнению большинства исследователей, сам Иван Федоров.

Заблудовское Евангелие вышло в свет 17 марта 1569 года и сразу же после выхода стало широко продаваться на торжищах Великого княжества Литовского и в украинских землях. До наших дней сохранился экземпляр книги, на котором сделана надпись на украинском языке, сообщающая, что меньше чем через год после выхода федоровское Евангелие купил некий Миколай «с малжонкою своею».

В Заблудове Иван Федоров общался со многими образованными, думающими и понимающими важность просветительской деятельности людьми. Некоторых из них первопечатник знавал еще в Москве, с некоторыми познакомился здесь.

Гетман Ходкевич входил в просветительно-культурный кружок белорусско-литовских феодалов, сложившийся в Великом княжестве Литовском в 50—70-х годах XVI века. Его участники открывали в своих имениях школы, организовывали книгописные мастерские. К кружку примыкали родственник К. К. Острожского князь Юрий Юрьевич Слуцкий, князь Андрей Михайлович Курбский — выходец из Москвы, королевский писарь Михаил Богданович Гарабурда и др.

При дворе князя Слуцкого жил старый знакомец Ивана Федорова — старец Артемий. Как мы помним, старец Артемий был осужден церковным Собором и приговорен к пожизненному заточению в Соловецком монастыре. Но каким-то чудом ему удалось бежать из страшной Соловецкой тюрьмы (предполагают, что ему тайно помог тогдашний игумен монастыря Филипп, впоследствии знаменитый митрополит Московский, прославившийся своими бесстрашными обличительными речами против Ивана Грозного и убитый по царскому приказу). Артемий обосновался в Великом княжестве Литовском, и если в Москве он проявлял некоторый интерес к ересям, то здесь стал истинным столпом православия. Старец Артемий пользовался большим авторитетом у всех членов просветительно-культурного кружка, которые вели с ним оживленную переписку, советуясь по различным богословским вопросам. Артемий бывал в Заблудове, и Иван Федоров мог с ним встречаться.

Королевский писарь пан Михаил Гарабурда был шляхтичем из белорусского рода. По долгу службы он неоднократно бывал в Москве — в 1560, 1563 и 1566 годах приезжал с литовским посольством, которое возглавлял Юрий Александрович Ходкевич — брат гетмана. Связывали Гарабурду с Москвой и личные интересы: в Москве находился его брат Лукаш, в первые годы Ливонской войны попавший в плен. Гарабурда навещал брата и пытался вызволить его из неволи. Возможно, тогда и произошло знакомство Гарабурды с Иваном Федоровым. Родовое имение Гарабурды — Климовцы находилось неподалеку от Заблудова. Гарабурда интересовался книжным делом, впоследствии его племянник Василий стал типографом. Скорее всего, обучался он печатному делу в Заблудове у Ивана Федорова.

Близким другом первопечатника стал «служебник» Гарабурды, Тимофей Михайлович Аннич, образованный и литературно одаренный человек, впоследствии помогавший Ивану Федорову в его издательской деятельности.

С московских времен знал Иван Федоров и князя Андрея Курбского. Андрей Михайлович Курбский — талантливый и отважный полководец, прекрасно образованный человек (своим учителем он считал Максима Грека), блестящий писатель и публицист, он занимал при Иване Грозном руководящие военные должности, принимал участие в Казанском походе, был членом Избранной рады, хорошо знал Сильвестра, но с началом опричного террора, опасаясь опалы, бежал в Великое княжество Литовское. Здесь он написал «Историю о великом княжестве Московском», переводил с латыни и греческого языка сочинения Иоанна Златоуста, Василия Великого, Иоанна Дамаскина, а кроме того, вел публицистическую переписку с Иваном Грозным, в которой обвинял царя в жестокости и несправедливости.

Как и другие члены просветительно-культурного кружка, Курбский выступал в защиту православия, проявляя при этом крайнюю нетерпимость к любым отступлениям от ортодоксальной веры, как в сторону католичества, так и реформации, и даже, как ему казалось, язычества. Когда кто-то из знакомых прислал ему поздравление с Новым годом (который не является церковным праздником), Курбский бурно вознегодовал на это «язычливое» послание: «О смеху достойное поздравление и ругания полное!»

Общался Иван Федоров и с человеком совсем иных взглядов — Симоном Будным, видным деятелем религиозно-национального движения в Белоруссии. В отличие от большинства борцов за сохранение национальной самобытности, Симон Будный считал, что окатоличиванию и ополячиванию должно противостоять не православие, а Реформация. Симон Будный окончил Краковский университет, учился в Италии и Швейцарии, где проникся идеями Реформации. Вернувшись на родину, он некоторое время служил в качестве проповедника, а затем занялся издательской деятельностью, основал типографию, где в 1562 году издал на белорусском языке «Катехизис для деток христианских языка русского», «О оправдании грешного человека перед Богом» и другие книги, в которых излагал свои политические, религиозно-философские и педагогические взгляды, выступал с критикой многих официальных церковных догматов с позиций рационализма. Симон Будный ратовал за сохранение родного языка, призывал любить и использовать родную речь. Обращаясь к аристократам, предпочитавшим изъясняться по-польски, он писал: «Абы ваши княжецкие милости не только в чужеземных языках кохали, але бы ся тожь и того здавна славного языка словенского оразмиловати и оным ся бавити рачили».

Симон Будный обладал блестящим умом и острым языком. Несмотря на различия во взглядах, Иван Федоров и Петр Мстиславец с удовольствием с ним беседовали и спорили. О знакомстве с «друкарями московскими, которые здесь у нас уже несколько лет», упоминает сам Симон Будный. Он же рассказывает, что в разговорах они касались такой интересной и для всех темы, как сверка и редактирование текстов священных книг, причем Будный со свойственной ему язвительностью критиковал работу московских печатников: «Зная, что многие недавние и небольшие ошибки они-то друкари, как сами мне сообщили, по старым книгам исправили, но старые <…> искажения не по московскому собранию книг править, и мало для этого голов Ивана Федорова и Петра Мстиславца». Тем не менее он признает и полезность проделанного ими труда: «Починили то, что могли, за что им другие должны быть благодарны».

Неподалеку от Заблудова находился Супрасльский монастырь, обладавший богатой библиотекой, в которой, возможно, находились издания Франциска Скорины. Ходкевич заботился о пополнении этой библиотеки, впоследствии туда попали и федоровские издания. Иван Федоров мог пользоваться ее книгами при подготовке к печати заблудовских изданий.

Заблудовское Евангелие — последняя книга, на которой имена Ивана Федорова и Петра Мстиславца стоят рядом. Летом 1569 года Петр Мстиславец покинул Заблудов и уехал в Вильну, работать в типографии, основанной на средства богатых купцов Мамоничей. Пути Ивана Федорова и его старого друга и помощника разошлись навсегда. Почему расстались Иван Федоров и Петр Мстиславец — неизвестно. Маловероятно, что между ними, столько лет проработавшими вместе, произошла какая-то личная ссора. Сомнительно также, что Мстиславцем руководил материальный интерес. Хотя купцы Мамоничи были богаты, но их возможности не превышали возможностей Ходкевича. Наиболее достоверно предположение, что Петр Мстиславец, уроженец Великого княжества Литовского, лучше москвича Ивана Федорова понимал сложившуюся культурно-политическую ситуацию. Вильна уже давно имела самоуправление, ее горожане осознавали свою силу и независимость, имели опыт совместных действий. Среди горожан было много православных, была велика нужда в книгах, и Мстиславец мог предположить, что виленские горожане смогут оказать более действенную поддержку книгопечатанию, нежели могущественный, но одинокий магнат Ходкевич.

Когда Иван Федоров и Петр Мстиславец заканчивали работу над Евангелием, в городе Люблине заседал сейм. 1 июля 1569 года была заключена Люблинская уния, согласно которой Литва объединялась с Польшей в единое государство — Речь Посполитую. Великое княжество Литовское доживало последние дни. К Польше отходили Волынь, Подолия, Киевщина. В число этих земель входили и владения Ходкевича.

Гетман был готов к решительному сопротивлению, вплоть до вооруженного восстания, но подходящий момент оказался упущенным, и в конце концов Ходкевичу пришлось смириться. Сломленный духом, наивысший гетман тяжело переживал происшедшее. Он начал стремительно стареть, дряхлеть, ему досаждали мучительные головные боли.

Осенью 1570 года Иван Федоров выпускает еще одну книгу — Псалтырь с Часословцем. Псалтырь украшена двумя гравюрами: гербом Ходкевича и изображением царя Давида — легендарного автора псалмов. Если автором гравюры с гербом большинство исследователей уверенно называют Ивана Федорова, то авторство гравюры с царем Давидом вызывает сомнения. Фигура легендарного псалмопевца выполнена не очень уверенно, а по мнению некоторых искусствоведов, просто «плохо». Если предположить, что это работа Ивана Федорова, то придется согласиться с утверждением А. С. Зерновой, что Иван Федоров великолепно владел искусством декоративного рисования, но гравюры с изображением человека его «затрудняли». Однако более вероятно, что создателем гравюры с царем Давидом был не Иван Федоров, прекрасно осознававший свои возможности, а какой-то неизвестный местный художник.

По качеству Псалтырь значительно уступает другим работам первопечатника. Чувствуется, что он торопился, понимая, что Заблудовская типография дышит на ладан. Действительно, вскоре Ходкевич объявил о закрытии типографии. Иван Федоров с горечью рассказывал: «Повеле нам работания сего престати и художество рук наших ни во что же положити».

Гетман, хорошо относившийся к Ивану Федорову, предложил первопечатнику остаться в Заблудове и подарил ему деревню. Собственное земельное владение превратило бы скитальца-ремесленника в шляхтича и дало бы ему возможность до конца дней своих вести спокойную, обеспеченную жизнь. Искушение было сильным. «И когда в уединение к себе приходил, многими слезами постелю мою омочах, размышляя в сердце своем», — вспоминал впоследствии первопечатник. Но размышления привели к неизбежному выводу — вера в свое призвание и чувство долга одержали верх над стремлением к покою: «Не пристало мне в пахании да сеянии семян жизнь свою коротать. Вместо сохи у меня ремесло художественное, вместо семян житных — духовные семена надлежит мне по вселенной рассеивати». Первопечатник твердо сказал самому себе, что предпочитает «скорби и беды претерпевати, да умножать слово Божие» — и отказался от подарка.

В Заблудове ему больше делать было нечего, он снова погрузил типографское оборудование на подводу и осенью 1572 года с сыном Иваном и подмастерьем Гринем отправился в старинный город Львов.