Из боя в бой

КРАХ «ШНЕЕ ХАЗЕ» И «ВИНТЕРЦАУБЕРА»

В первой декаде января 1943 года на дальних подступах к границам Россонской партизанской зоны стала наблюдаться подозрительная активизация гитлеровцев. Разведчики отрядов 2-го батальона каждый день приносили тревожные вести о концентрации вражеских сил в Невеле, Туричино, Дретуни и других крупных вражеских гарнизонах. Войска прибывали с фронта и одновременно подтягивались с тыла, накапливались в гарнизонах, расположенных вдоль железнодорожной магистрали Полоцк — Невель. Особенно много их сосредоточилось в Невеле. Партизанское командование в те дни, естественно, не могли не волновать замыслы противника. Однако разобраться по-настоящему в том, что происходило в стане врага, было не так просто. Планы свои он не раскрывал, а взять сведущего «языка» не удавалось.　

Обстановка тем временем на восточной и южной окраинах партизанской зоны с каждым днем осложнялась. Плохие вести следовали одна за другой: в Невеле выгрузилась из вагонов дополнительно еще одна часть гитлеровцев, в треугольнике между городами Полоцк — Витебск — Невель партизанские бригады ведут кровопролитные бои с карателями.　

На рассвете 6 января группа партизан нашего отряда расположилась в засаду на опушке леса у южной окраины деревни Мачулище. Стояла ничем не нарушаемая тишина. Кругом глубокий снег. Жестокий мороз остро жалил лицо. Холод проникал в каждую щелку одежды. Очень хотелось в тепло хаты. Неожиданно из лесного безмолвия тихо выскользнули четверо странных лыжников, раскачивавшихся на ходу.　

— Стой! Что за люди? — окликнул их Александр Пузатко.　

Но они, не обращая внимания на оклик, продолжали скользить по снегу к деревне.　

— Да стойте же, наконец, а то стрелять будем! — повысил голос Пузатко.　

— Зачем кричишь на весь лес? Мы же свои, — сказал один из лыжников простуженным голосом.　

Лыжники еле держались на ногах, были сильно истощены и утомлены. Они оказались разведчиками из бригады С. М. Короткина.　

— Мы целый месяц сражались с карателями в «треугольнике», а теперь вот получили приказ выйти в вашу зону. Ночью перешли «железку». У нас нет ни еды, ни патронов, — пояснил один разведчик.　

— Ступайте в деревню, там вас покормят. Впрочем, я провожу, — вызвался Пузатко.　

Теснимые карателями, израсходовав в боях с ними все боеприпасы, из «треугольника» через рубеж, занимаемый нашим и соседними отрядами, в россонский партизанский край шли бригады Сиротинская, которой командовал С. М. Короткин, 4-я Белорусская, «За Советскую Белоруссию» под командой П. М. Романова и другие.　

События развивались с неумолимой быстротой. Выступая в один из этих дней перед личным составом отряда с политинформацией, комиссар нашей бригады Е. П. Василевич сказал, что в конце 1942 года гитлеровцы потерпели крупные поражения на фронтах. Фашистское командование теперь пытается очистить свои ближайшие тылы от партизан. В случае наступления Красной Армии на нашем направлении партизаны оказали бы существенную помощь советским войскам. Характер и масштабы передвижения войск противника у границ нашей зоны не оставляют сомнений в том, что оно проводится с целью напасть на нас. Ефрем Петрович призвал всех к бдительности и закончил свое выступление воинственным призывом:　

— Сильнее удары по врагу!　

26 января, утром, с задания вернулись разведчики отряда имени М. И. Кутузова. Начальник разведки Виктор Плюсков доложил Д. И. Дерябину:　

— Крупный карательный отряд на лыжах и конных санях вышел из Невеля и сейчас находится на подступах к деревне Погребище.　

— Н-да, дела, потер висок Дерябин, огорченный таким известием. Судя по всему, карателей следует ждать здесь на следующее утро. Так, Михаил? — обратился к начальнику штаба отряда М. Г. Бовтенку.　

Тот утвердительно кивнул головой.　

— А если так, то готовь донесение начальству.　

Вскоре связной Чола Кукуладзе увез донесение в штаб бригады. А во второй половине дня последовало предельно лаконичное распоряжение комбрига: «Дерябину и Бондаренко… атаковать Погребище. Общее руководство операцией возлагается на Дерябина…»　

Времени на подготовку оставалось немного, но к вечеру отряды управились.　

В ту ночь в природе словно что-то сдвинулось со своей оси. Буйный ветер злобно метался по лесу, гнул и трепал деревья, пригоршнями швырял снег в лицо, слепил глаза, забирался под одежду партизан. Однако капризы погоды для нас были привычными, поэтому, несмотря на метель и темноту ночи, прижавшись друг к другу в санях, мы думали только о предстоящей схватке с карателями. Она обещала быть нелегкой. Повозочные, проклиная на все лады и непогоду, и фашистов, понукали уставших коней. Проводниками были разведчики Иван Усвайский и Федор Быков.　

— Погодка что надо! Как у Гоголя на хуторе близ Диканьки! — сквозь вой метели доносился бодрый голос Усвайского.　

Когда ночь перевалила на вторую половину, погода вдруг переменилась. Стих ветер, прекратился снегопад. Мгла постепенно рассеивалась, небо прояснялось. Показалась Зубечиха, заваленная сугробами по самые крыши. Разведчики въехали в нее не по проселочной дороге, переходившей в улицу, а с середины, огородами, по целине. По проложенному ими следу двигались отряды. Миновав два дома, разведчики неожиданно наткнулись на вражеского часового, вооруженного автоматом. Оказалось, что гитлеровцы оставили Погребище, продвинулись вперед и заночевали в Зубечихе. Заметив людей в белых халатах, часовой завопил:　

— A-а, рус, партизанен!　

И, мгновенно вскинув автомат, наставил его в грудь Усвайскому, но нажать на спусковой крючок не успел.　

Усвайский оказался более расторопным. На какие-то доли секунды опередил карателя. Отвел ствол в сторону и рванул автомат гитлеровца к себе, одновременно нанес ему удар ногой. Еще одно движение, и часовой обезоружен. Закинув его автомат себе за спину, Усвайский с Быковым навалились на фашиста всей тяжестью своих тел, пытаясь зажать ему рот. А мы в это время, не подозревая об опасности, скатывались в санях с сугроба и останавливались на узкой улочке деревни. Образовался затор: ни проехать дальше, ни развернуться.　

Гитлеровец же верткий попался, жилистый: подмять его под себя разведчикам никак не удавалось. Они молча барахтались в снегу, и часовой помалкивал пока. Но бесшумно обезвредить его не удалось.　

Во время борьбы трофейный автомат, поставленный на боевой взвод, от толчка выстрелил. Часовые на окраине деревни всполошились и открыли огонь в темноту. Неожиданно в ночном небе вспыхнула ракета. Нас обнаружили. В стане противника началась паника, послышались крики:　

— Партизанен! Партизанен!　

Разомлевшие в тепле хат, полусонные и полураздетые, некоторые без оружия, гитлеровцы выскакивали на улицу и в темноте метались между нашими подводами. Все перемешалось: и кони, и люди. Завязался рукопашный бой.　

Что только не слышалось в эти минуты! Короткие, резкие пулеметные и автоматные очереди, лязг железа, хруст дерева, ругань, проклятия. Воздух огласился стонами и воплями раненых. Трещали, ломались оглобли, ржали в страхе кони.　

Известно, как нелегко достается победа в рукопашном бою. Оглядываться не приходится. Чуть зазевался, промедлил, и тебе конец. Побеждают только сильные, физически закаленные, находчивые, способные мгновенно ориентироваться в быстро меняющейся обстановке.　

Бой уже шел по всей улице. Стреляя из-за убитой лошади, увидел, как с карателями сцепились три Василия — Иванов, Федотов, Мухин. Кто из них выйдет победителем? Все-таки наши.　

Вдруг на моего соседа Павла Шутова наскочил здоровенный безоружный каратель. Зацепившись за полоз саней, он перелетел через Павла и шлепнулся в снег. Шутов быстро повернулся в его сторону и ударил прикладом по голове. Павел был опытным воином. Перед войной прошел срочную службу, мастерски владел приемами штыкового боя, учил этому молодых партизан.　

А гитлеровцев в деревне много. Они лезли на улицу отовсюду. У них стало намечаться подобие порядка. Придя в себя от неожиданного нападения, офицеры начали подавать команды. Не одному из нас подумалось в те минуты: «Живыми отсюда не уйдем».　

— Отходите к лесу! Быстрее! — послышалась команда Дерябина.　

Ее повторил Виктор Плюсков. Отстреливаясь, мы бросились из деревни в спасительный лес. Наш отход прикрывал Анатолий Юрьев. Он стрелял из пулемета короткими очередями, бepeг патроны: заряжать пустые диски не было времени.　

Когда мы подбежали к лесу, стрельба за нашими спинами вспыхнула с новой силой. В мерцающем свете вражеской ракеты увидели, как к лесу неслась лошадь, запряженная в сани. Уходил Усвайский. Первым он въехал в Зубечиху и последним выезжал из нее.　

На опушке леса остановились: надо оказать первую помощь раненым А. Прудникову, Ф. Плюскову, А. Павлюченко.　

Отдышавшись, тронулись в путь пешим порядком. К утру пришли в деревню Лоево. Феня Зуева быстро размотала бинты, стала промывать и перевязывать раны ребятам. Стиснув зубы, они сдерживали стоны.　

— Потерпите, мальчики, потерпите, милые. Осталось немного, и боль утихнет, — просила Феня.　

Вдруг за околицей послышалась автоматная стрельба. Мы побежали на выстрелы. Стрелял Усвайский из трофейного автомата, призывал на помощь. Он сидел на пне. Лицо его было бледное, искаженное болью. Кто-то из ребят тревожно спросил:　

— Иван, ты ранен?　

Через силу Усвайский прошептал:　

— Пулей, в ногу.　

Мы принесли раненого в хату. Валенок набух от крови.　

— Помогите, ребята, снять валенок, надо кровь остановить поскорее, — заторопила нас Феня.　

Ее ловкие маленькие руки работали точно и споро.　

К полудню стало известно, что в Зубечихе мы вели бой с двумя ротами лыжного разведывательного отряда карателей. Они потеряли 15 убитыми и 8 ранеными. Наши потери — 4 раненых. Кроме того, мы оставили почти всех лошадей. Но могло быть хуже. Война суровая. Не каждый бой оказывается удачным. Не всякий риск и не все потери оправданы логикой боя.　

Утром 28 января на переправу в Перевоз прибыл комбриг Родион Охотин со своим ординарцем Павлом Ивановым. Молодой и сильный конь по кличке Барон, красиво выгнув шею, лихо перенес санки-возок по льду Дриссы и устремился к малоприметной хатке, в которой размещались штабы отрядов имени М. И. Кутузова и В. П. Чкалова. Там комбрига ждали. Наступали трудные дни борьбы.　

В штабе состоялся разбор последнего боя. Выслушав командиров, Охотин приказал Дерябину и Бондаренко выслать на «нейтралку» группы подрывников и заминировать лесные и проселочные дороги на подступах к реке, а разведчикам не спускать глаз с противника.　

Последующие события показали, что решение это было правильным и своевременным.　

Побеседовав с партизанами и ознакомив их с обстановкой, сложившейся вокруг партизанской зоны в последние дни, Охотин уехал в штаб батальона. Проводив комбрига, Дерябин с Бондаренко зашли в хату, чтобы проинструктировать подрывников. Неожиданно с шумом распахнулась дверь, и вместе с клубами морозного воздуха ввалился Владимир Никуленко. Влетел так, словно за ним гнались, и на одном дыхании выпалил:　

— Фашисты!　

— Где?　

— Подходят к деревне.　

— К бою! За мной! — сверкнув потемневшими вмиг глазами, скомандовал Дерябин и выскочил на улицу.　

Нас как вихрем вынесло из хаты. На опушке леса за деревней слышался треск автоматов, стучали пулеметы, рвались гранаты. Это передовые посты отражали внезапное нападение гитлеровцев.　

Из всех хат выскакивали партизаны и бежали на помощь своим. Послышался вой мины. Она разорвалась на озере Дрисса. За ней вторая, третья. Столбы разрывов вставали над озером. Бой разгорался. Отряд имени М. И. Кутузова и группа из нашего отряда в течение двух часов отбивали нападение роты противника, применившего в бою крупнокалиберные пулеметы и минометы. Но партизаны выстояли. Противник, потеряв 6 убитыми и 5 ранеными, отошел назад.　

— Безусловно, это была разведка боем, — предположил Дерябин, когда мы, прекратив преследование противника, возвратились в деревню.　

По обоим берегам Дриссы снова воцарилась тишина. Только в морозном воздухе некоторое время держался запах сгоревшей взрывчатки. На озере Дрисса виднелись воронки от разрывов вражеских мин, куски черного льда лежали по краям прорубей.　

В одном из дворов стояли сани. В них на спине лежал наш партизан Иван Миронович Шалаев. Он был мертв. Погиб только что в схватке с врагом. Склонив головы, проходим мимо саней, молча прощаемся с боевым товарищем.　

Направляемся к реке. Надо осматривать и очищать от снега блиндажи и окопы, вырытые еще летом, на правом обрывистом берегу Дриссы.　

Минировать дороги на «нейтралке» ушли шестеро подрывников, «охотников» за вражескими поездами: Андрей Войтов, Дмитрий Амосов. Антон Попека. Александр Грибовский, Григорий Григорьев. Возглавил группу Николай Грибовский.　

На боевом счету у каждого из них был не один эшелон и машина, подорванные на железной и шоссейных дорогах. Их умелые и энергичные действия неоднократно отмечало командование отряда, а Николая Филимоновича Грибовского, особенно изобретательного и неустрашимого подрывника, чуть позднее выдвинули на должность командира взвода.　

Приготовив огневые точки к предстоящим боям, часть людей ушла погреться в деревню. На берегу начали круглосуточно дежурить артиллеристы и пулеметчики. Обстановка тревожная. «Нейтралка» сузилась до предела. Разведчики доложили командованию отрядов, что крупные силы карателей из Невеля, Туричино и других гарнизонов заняли многие населенные пункты на подступах к партизанской зоне.　

К вечеру в Перевоз вернулись подрывники и сообщили:　

— Дороги заминированы.　

Действовать нам стало труднее. В разведку приходилось идти вдоль дорог, по снежной целине.　

Тяжкими были эти дни пи ночи. Разведчики работали с максимальным напряжением. На задании на всех направлениях одновременно находилось несколько групп. Возвращаясь, ребята докладывали командованию о замеченном. Враг был близок и силен. Он хорошо вооружен, многочислен. А мы не знали его планов. И страшно устали.　

Обычно после возвращения с задания нам разрешался короткий, не более часа, сон в жарко натопленной хате. Потом снова звучали команды Дерябина, Бондаренко Рябинина.　

— Подъем, хлопцы! Ваша задача выяснить, есть ли противник в Лоево, а следующим заходом — в Заволчихе, Залогах…　

Не лучше нас выглядели и командиры. С осунувшимися лицами и воспаленными от бессонницы глазами, они хриплыми голосами ставили перед нами все новые и новью задачи, одну сложнее другой. В штабе все жило дыханием боя.　

30 января на лесной дороге недалеко от деревни Лоево подорвалось на мине несколько гитлеровцев, в том числе один офицер. В это время наша разведгруппа оказалась поблизости. Мы подошли к месту взрыва. Мина разметала гитлеровцев. Эти уже отвоевались.　

— Видеть мне такое не впервой, — вздохнул Володя Афанасьев, — но каждый раз становится жутко.　

С Афанасьевым, рослым, стройным, с тонкой фигурой юношей, я сблизился в ноябре 1942 года, когда он вернулся в отряд с Большой земли после похода за оружием. Пятнадцатилетним пареньком в июне сорок первого приехал Володя из Ленинграда в Невель на каникулы к деду. Там его и застала война. Вернуться в Ленинград не удалось. В Невеле ему пришлось пережить первые дни оккупации.　

Афанасьев на всю жизнь остался моим надежным другом. Он нравился мне храбростью, неистощимым юмором и находчивостью. Стал опытным разведчиком и снайпером, быстро завоевал доброе имя в отряде.　

Не боясь мин, зная, что их больше здесь нет, мы внимательно осмотрели все вокруг и обнаружили останки офицера, отброшенного взрывом к большой ели. На суках висели клочья одежды и разорванная планшетка. Она оказалась очень ценной. Пока Афанасьев с другими разведчиками собирали трофейное оружие, я вынул из планшетки топографическую карту, тетрадь в красивом коленкоровом переплете (дневник офицера) и стопку перевязанных резинкой писем.　

Меня заинтересовала карта. Отойдя в сторонку, на чистом снегу разложил порванную карту. Все наименования на ней были на немецком языке. Жаль, что не оказалось с нами партизанского переводчика Павла Антоновича Иванова. Напрягая память, беглым взглядом окидываю карту — пригодились знания, полученные в школе и на партизанских курсах, — и определяю, что на ней изображена наша местность. В чужих иноязычных названиях мелькают родные места: зеленые разводы лесов, населенные пункты, озера, реки. Карту завернул в полу маскхалата.　

Когда солнце опустилось за зубчатую кромку леса и стали меркнуть краски небосвода, а на лед реки и озера легли голубые тени, мы вернулись в Перевоз. Карту передал командиру батальона Леониду Федоровичу Рябинину. Ее наскоро склеили мучным клейстером. Комбат разложил ее на столе, разгладил рукой и увеличил свет в лампе. Я увидел красные прямые и расходившиеся стрелы, они устремились с востока в сердце Россонского района, охватывали всю зону и смыкались у поселка Клястицы.　

В сердце закрался холодок тревоги. Но я не знал еще, что гитлеровцы уже начали осуществлять крупную карательную операцию против партизанских формирований Россонской зоны под кодовым названием «Шнее хазе» («Заяц-беляк»). Об этом стало известно гораздо позже, когда штаб по координации действий партизанских отрядов и бригад разобрался с захваченными у противника документами, допросил пленных. Я не знал тогда, что мы находились на направлении главного удара карателей, что именно здесь, на Дриссе, они заставят нас принять жестокий бой. Рябинин, Дерябин и Бондаренко склонились над картой, пытаясь разгадать планы противника.　

В тот день погиб наш подрывник Гриша Григорьев. Над его могилой, выдолбленной в мерзлой земле на лесистом берегу Дриссы, у моста, звучали прощальные слова. Партизаны пообещали отомстить врагу за смерть своего товарища.　

— Как-то не верится! Еще утром Гриша шутил, смеялся, и надо же… — вздохнул стоявший рядом со мной Александр Грибовский.　

Прошла еще одна напряженная ночь. Утром Л. Ф. Рябинин по тревоге вызвал разведчиков в штаб. Вышагивая по хате, он нетерпеливо поглядывал на своих ребят. Когда все вошли и дружно расселись по скамьям, спросил:　

— Ну как, немного отдохнули?　

— Какой там отдых, товарищ командир батальона!　

Одна видимость, что спали, — за всех ответил Сергей Самуилов, известный в отряде своей невозмутимостью.　

Комбат нахмурился и сказал:　

— Напрасно не спали. Боюсь, что теперь совсем не придется отдыхать. Положение становится все более угрожающим. Нужны самые свежие данные о противнике.　

И снова мы побрели по безмолвному, затаившемуся в зимней величавой красе лесу…　

В первой половине дня Рябинину доставили приказ командира бригады: силами 2-го батальона и одного отряда из бригады «За Советскую Белоруссию», прибывшей из треугольника Полоцк — Витебск — Невель, прикрыть населенные пункты Перевоз, Ножницы, Уклеенка на рубеже реки Дрисса, навязать карателям бой в невыгодных для них условиях, не допустить их прорыва в партизанскую зону. Согласно приказу Рябинин отдал распоряжение Дерябину и Бондаренко вывести партизан из деревни Перевоз на правый берег реки и занять оборону. Предвидя бой, жителям деревни предложили взять с собой все ценное, перейти реку и укрыться в лесу. Такое же распоряжение комбат направил командиру отряда имени К. Е. Ворошилова Георгию Степановичу Громову. К полудню 31 января 1943 года отряды имени В. П. Чкалова и имени М. И. Кутузова закрепились на правом берегу. Деревня Перевоз опустела. Занять сплошную оборону над рекой мы не имели возможности. Для этого не хватало сил.　

— Сейчас главное — это переправа! Нужно во что бы то ни стало не дать врагу возможности овладеть ею. Не допустить прорыва карателей в зону, — предупредил комбат Дерябина и Бондаренко.　

На переправе Рябинин сосредоточил основную ударную силу отряда имени В. П. Чкалова и часть людей из отряда имени М. И. Кутузова. На небольшом пятачке напротив бывшего моста уместились сорокапятка, минометы, станковые и ручные пулеметы, а дальше, вправо по гребню высоты, заняли оборону стрелки и автоматчики. На изгибе реки, на самом узком месте, был выставлен заслон с ручным пулеметом под командой Г. М. Ворохобова. Отряд имени М. И. Кутузова занял оборону на левом фланге, на берегу озера Дрисса. Перед началом боя Бондаренко, проверяя готовность огневых средств и инструктируя партизан, приказал мне и моему товарищу Николаю Титову прикрывать минометчиков и корректировать их огонь. Вручая мне трофейный бинокль, сказал:　

— Смотрите, чтобы ни одна мина не была пущена зря.　

Расположились мы с Николаем Титовым на самом взгорке у вековых сосен. Впереди за рекой раскинулась деревня и, насколько видел глаз, ровная, хорошо просматриваемая приречная луговая равнина. В нескольких метрах от нас, в прогалине между деревьями, чтобы мины не задевали кроны, избрали позицию Илья Снотов и Иван Казаков. Чуть правее их, также на взгорке, возле артиллеристов, залег Гавриил Петраченко, вооруженный минометом-лопаткой — оружием ближнего боя. Артиллеристы еще ни разу не видели применения миномета-лопатки в бою, поэтому не принимали его за серьезное оружие. Шутили над Гавриилом:　

— Какой же ты вояка с такой детской игрушкой! Возьми лучше винтовку, дело будет верней.　

Но, глядя, как тот по-хозяйски устраивается рядом, высыпает из корзинки на снег маленькие мины с хвостатым опереньем, забеспокоились.　

— Слушай, земляк, брось шутить, отойди подальше от нас, а то, если со страху кинешь нам под ноги этот огурец, как пить дать, взлетим на воздух вместе с пушкой.

Гавриил не реагировал на подначки товарищей, серьезно готовился к бою, а когда устроился, выведенный из терпения, схватил мину и замахнулся. Артиллеристы растерялись.　

— Ты что! — возмутился командир орудия Петр Серафимович. — Нашел время для шуток!　

Вскоре с левого берега через переправу поспешно прошла последняя группа разведчиков из отряда имени М. И. Кутузова в почерневших от пороховой копоти маскхалатах. Виктор Плюсков доложил:　

— Товарищ комбат! Каратели заняли окраину Перевоза. Все дороги перекрыты, за деревню путей нет.　

— Все по местам! Приготовиться к бою! — последовал приказ Рябинина, а вслед за ним — другой: Без команды не стрелять, беречь патроны!　

Голос комбата вмиг оборвал посторонние мысли, вернул к реальности.　

Заняв окраину Перевоза, подтянув к ней артиллерию и минометы, каратели люто навалились на партизан. Лавина огня обрушилась на наш берег. Задрожала земля. Позади позиций наших артиллеристов падали на землю вырванные с корнями стройные сосны и ели, рушились вниз обломанные кроны красавиц-берез. Град металлических осколков сек деревья. Случилось так, что основной удар карателей пришелся по позициям, занимаемым отрядом имени В. П. Чкалова. Под таким массированным обстрелом партизанам еще не приходилось бывать. Но укрытым в блиндажах и окопах этот огонь не причинил вреда. К счастью, не пострадали и минометчики, находившиеся на открытых позициях. Шквал огня прошел мимо них.　

Обстрел длился минут двадцать. В это время на своем наблюдательном пункте у сосны возле блиндажа артиллеристов тяжелое ранение получил комбат, следивший за действиями противника. Комиссар батальона Ф. С. Гусев распорядился вынести Л. Ф. Рябинина из боя, эвакуировать в тыл, а командование принял на себя.　

Когда вражеский артиллерийско-минометный огонь несколько поутих, фашисты выскочили из-за хат и хлынули к переправе, стреляя из автоматов и пулеметов на ходу. Теперь пришел наш черед взяться за оружие. Мы преградили путь противнику сильным ружейно-пулеметным и минометным огнем. Прицельными короткими очередями били пулеметчики Иван и Александр Якушенко, Федосий Петраченко, Иван и Порфирий Иваненко. Быстро поворачивались у миномета Илья Снотов и Иван Казаков.　

С позиции, которую я занимал, виделась почти вся панорама боя. С замиранием сердца поглядывал я на блиндаж в центре обороны, заваленный кронами сосен, срубленных вражескими снарядами. Остался ли там кто живой из наших товарищей? Но после небольшой паузы из блиндажа выбрались, расположились по гребню высоты и открыли огонь по карателям Павел Ващенко, Николай Грибовский, Константин Никуленко, Александр Грибовский, Антон Попека, Иван Самусенко, Ульяна Богеева и Дмитрий Мухин. У меня отлегло от сердца.　

Отрывистым хлопкам минометов стали вторить резкие пушечные выстрелы: в бой вступили наши артиллеристы. Снаряды партизанской сорокапятки стали роковыми для вражеского орудия, которое било прямой наводкой и сильно мешало партизанам.　

Ф. С. Гусев в белом полушубке, подпоясанном широким ремнем, появлялся в самых напряженных местах обороны. По цепи разносился его звонкий, подбадривающий голос, от которого становилось спокойнее на душе:　

— Пулеметчики! Беречь патроны! Стрелки! Точнее прицел. Минометчики! Кто там рыбу глушит?　

Я оглянулся. Гавриил Петраченко избрал неверный угол наводки, и мины не долетали до противника, падали на лед реки.　

— Ребята, помогите ему! — крикнул Снотов, командир минометного расчета.　

Торопливо перебираемся с Николаем Титовым к Гавриилу Петраченко.　

— Почему получаются недолеты?　

— Не знаю, — грустно ответил Петраченко.　

Разгребаем с Николаем снег до земли, прочно устанавливаем на нее опорную плиту и двуногу — лафет миномета. Определяем угол прицела, рассчитанный на то расстояние, на котором, по нашему предположению, находится противник.　

— Теперь долетят наши огурчики, — смеется Титов, вынимая мину из снега.　

Крепко держу успевший остыть ствол двумя руками, а Титов в это время стабилизатором вниз опускает в него мину. После легкого щелчка вышибного патрона она звучно вылетает из ствола и с шуршанием уносится за реку.　

— Ладно, уходите на свое место, — буркнул Петраченко. — Справлюсь сам.　

Наткнувшись на плотный партизанский огонь, каратели откатились назад и укрылись за стенами хат. У моста остались десятки убитых и раненых. Огонь с обеих сторон прекратился. Установилась тишина. После грохотавшего шума боя, пережитого страха и волнения я почувствовал, будто меня оглушило. Такой необычной показалась тишина.　

Гусев в очередной раз прошелся по позиции из конца в конец и остановился возле артиллеристов. Понаблюдав за действиями противника, он озабоченно сказал:　

— Готовятся к очередной атаке. Теперь они наверняка полезут широким фронтом. Смотрите, как много их накапливается на флангах, — показал он рукой Бондаренко и рядом стоявшим с ним бойцам.　

— Петро! Снаряды есть?　

— Осталось немного, товарищ комиссар, — ответил Петр Серафимович.　

— Побереги их. А я посмотрю, что у нас делается на перешейке. Не дураки же гитлеровцы, чтобы все время лезть в лоб и не поискать у нас слабое место. — И торопливо ушел на правый фланг.　

Но вопреки предположениям комиссара каратели не отказались от атаки в лоб. Удвоив силы, они снова полезли на переправу. Выбравшись из-за хат, открыли бешеный огонь по центру нашей обороны. Патронов не жалели. Вскоре стало твориться что-то невообразимое. Стрельба казалась удвоенной из-за применения разрывных пуль. С сосен и елей на головы партизан летели срубленные сучья и ветки, сыпалась кора.　

Наши пулеметчики, артиллеристы и минометчики молчали, подпуская гитлеровцев поближе. Так приказал комиссар. Когда же цепи карателей докатились до переправы, партизаны плотным огнем встретили их и отбили атаку.　

Противник отошел от берега.　

Через некоторое время, накопившись на флангах и в центре, фашисты опять начали атаку, на этот раз широким фронтом. Шли по глубокому снегу в полный рост, стреляя перед собой.　

— Чувствуется, что они только что хлебнули приличную дозу шнапса, — заметил Иван Казаков, примащиваясь возле меня.　

Это была психическая атака, напоминавшая такую же из кинофильма «Чапаев». Только не трещали барабаны. Их заменял треск пулеметов и автоматов.　

Наше положение, однако, не было безнадежным. Занимая крутой, возвышающийся над рекой берег и стреляя вниз, мы выбивали из вражеской цепи одного карателя за другим. На этом пространстве, по всему лугу, на котором в довоенную летнюю пору звенели косы, пестрели разноцветьем женские косынки, сарафаны и кофты, где звучал смех и разносились задорные песни, теперь во всю мощь гуляла смерть.　

Партизанские мины ложились в цепи противника. Столбы дыма поднимались вверх, комьями взлетала торфяная земля, покрывая черным налетом белую пелену снега. Слышались истошные вопли раненых врагов.　

Наконец темп атаки замедлился. Гитлеровцы затоптались на месте. Не ожидали они такой встречи. Залегли.　

Неожиданно замолчал наш миномет.　

— Ребята, мина застряла в стволе! — закричал Илья Снотов.　

Мы с Иваном Казаковым бросились к нему. Не знаю, что полагалось делать в таких случаях. Инструкций мы не имели. Но Снотов что-то придумал.　

— Беритесь за опорную плиту и наклоните ствол вниз, а я пропущу головку мины между пальцев и попытаюсь удержать в руке ее утолщенную часть, — попросил он.　

— Ты загубишь нас, — взмолился Казаков.　

— Если трусишь, уходи! Я один справлюсь, — вспылил Снотов.　

— Наша смерть будет камнем лежать на твоей совести, — попытался еще раз урезонить Казаков, не подумав о том, что опасность угрожала всем одинаково.　

Услышав перебранку у миномета, Петр Серафимович выразительно показал нам кулак, но что-то отвлекло его внимание, и он, отвернувшись, скомандовал:　

— Расчет, к орудию!　

А мы с Казаковым, кляня в душе и войну, и этот бой, стали медленно приподнимать плиту миномета и наклонять ствол к земле. Снотов, стоя на коленях с расставленными пальцами, ждал, когда мина выскользнет из ствола. И сумел-таки перехватить ее, не дал упасть на землю и взорваться, поймал и швырнул под обрыв. Вздох облегчения вырвался у нас.　

Стремясь любой ценой выбить партизан с занимаемых позиций, гитлеровцы начали давить на наш правый фланг, на перешеек, где оборонялась группа Георгия Ворохобова. Ф. С. Гусев направил туда подкрепление. Упорно дрались здесь с карателями Павел Баранов, Владимир Жигачев, Владимир Рыбаков, Дмитрий Грибовский, Николай Гольнев, Иван Грибовский, Андрей Войтов.　

Каратели не прошли. Но и нам было нелегко. Не хватало боеприпасов. А вдали, на левом фланге, за Ущой (приток Дриссы) показались еще две цепи карателей. Они шли к Церквищу. Церквище — это сопка на берегу озера Дрисса, заросшая густым сосняком. На ее вершине, в окружении могил, стояла небольшая церковь.　

— Проклятье! Если они захватят Церквище, то прорвутся к деревне Репище и зайдут нам в тыл, — забеспокоился Д. И. Дерябин, заметив новый маневр карателей. — Надо их остановить, товарищ комиссар! — И побежал в боевые порядки отряда имени М. И. Кутузова.

— Товарищ Бондаренко! Соберите ко мне всех разведчиков и автоматчиков и вызовите Михаила Бовтенка, — после недолгого размышления распорядился Гусев.　

Бондаренко оглянулся: его связной разведчик Афанасьев стоял тут же у сосны.　

— Володя, действуй! — приказал он.　

Афанасьев убежал.　

— Дерябин прав, надо упредить карателей, не допустить их к озеру. Пошлем наперехват им автоматчиков со станковым пулеметом во главе с Бовтенком, — сказал Гусев.　

Через несколько минут к комиссару подошли разведчики и другие партизаны, вооруженные автоматами ППШ и трофейными «шмайсерами». Прибежал Михаил Бовтенок. Стал по стойке «смирно» в ожидании приказа. Лицо волевое, решительное.　

— Михаил! Бери пулеметный расчет Петра Данченко, всех автоматчиков и веди к Церквищу. Задача: любой ценой задержать карателей, — приказал Гусев.　

— Есть, товарищ комиссар! — козырнул Бовтенок, — Ребята, за мной.　

Автоматчики побежали к Церквищу, а вслед за ними Петр Данченко и Иван Дудник. Впрягшись в лямки, они потянули станковый пулемет «максим», закрепленный на лыжах. Посмотрев вслед автоматчикам, Гусев произнес:　

— Сынки мои, голубчики, успейте!　

Потом повернулся к артиллеристам и приказал открыть огонь. Серафимович наводил орудие на цель через ствол. Затем брал снаряд и посылал в казенник. Выстрел. Ожидал, пока пороховой дым уходил со ствола, потом снова наводил орудие и брался за снаряд. Они разрывались за Ущой во вражеской цепи.　

Каратели несколько замешкались под артиллерийским огнем, и это замешательство дало возможность автоматчикам и пулеметчикам выиграть время, добежать до намеченного рубежа. Партизаны залегли и открыли огонь.　

Короткими очередями бил «максим», за которым лежали П. И. Данченко и И. А. Дудник. Строчили автоматы. Вдруг в шум боя ворвалось разноголосое «Ура!». Я увидел, как в контратаку пошли партизаны отрядов имени В. П. Чкалова и М. И. Кутузова. Впереди бежали Михаил и Иван Бовтенки, Виктор и Валентин Плюсковы, Александр Лапкин, Константин Багрецов, Сергей Самуйлов, Михаил Макаров, Петр Медведев, Василий Петраченко, Петр Штыков, Владимир Никуленко, Петр Бурносенко.　

Для отражения вражеской атаки Д. И. Дерябин привлек жителей деревни Репище, вооружив их винтовками. Обороняя свои хаты и близких, из окон пулю за пулей посылали через озеро Аркадий Бурносенко и Андрей Федотенко. Натиск карателей ослаб, а затем захлебнулся вовсе, в сотнях метров от озера.　

В этом бою я наглядно убедился, насколько важны в сложной обстановке чувство локтя, высокий боевой дух и стойкость народных бойцов. Эти качества нам неустанно изо дня в день прививали командиры и комиссары.　

В схватке с вражескими автоматчиками пролилась кровь Сергея Самуйлова и Ивана Бовтенка. У Самуйлова пуля застряла под сердцем. Погиб Иван Исакович Самусенко.　

К вечеру обстановка резко изменилась. Стало ясно что занимаемые позиции оборонявшимся отрядам не удержать. Таяли боеприпасы, умолкли станковые пулеметы, орудие и минометы. На правом фланге большая группа гитлеровцев сбила наш заслон. Прямым попаданием снаряда разрушило блиндаж. Группа Георгия Ворохобова, израсходовав весь боезапас, отошла в глубь леса. Фланг оголился. Мы оказались словно на полуострове, над которым каратели навесили массу осветительных ракет. Появилась опасность попасть в окружение. Мы все чаще стали посматривать на комиссара. Что он скажет, какое решение примет?　

— Стрелки, ко мне! — раздалась его команда.　

За позицией минометчиков, в ложбинке, скрытой от противника, построилась группа стрелков и несколько пулеметчиков. Гусев обвел усталыми глазами стоявших перед ним партизан. Лица их были серыми, осунувшимися: сказывалось напряжение многочасового боя. Позади разорвался снаряд, засвистели осколки, с треском упала сосна. Комиссар досадливо поморщился.　

— Товарищи! — начал Федор Степанович. — Я принял решение вывести отряды из боя, чтобы не попасть в окружение. Но для этого надо обеспечить прикрытие. Яне могу сегодня приказывать. Хочу лишь знать, кто останется здесь добровольно, у кого еще есть патроны?　

Из строя вышли Ануфрий Картавенко, Степан Студенков, Иван Семченко, Андрей Петраченко, Иосиф и Константин Иваненко, Ананий Шутов, Петр Волков, Василий Мухин, Алексей и Василий Ивановы, Александр Герасимов, Василий Федотов, Татьяна Сенькова, Дмитрий Широков.　

— Тяжело будет, товарищи… Стоять придется насмерть! — предупредил Гусев.　

— Будем драться до последнего! — раздалось несколько голосов.　

Все понимали, что ждет каждого, но ни один из них не дрогнул, не оставил своего места в строю добровольцев.　

— Продержитесь, сколько сможете, а потом отходите в Червоную Луку, — посоветовал комиссар.　

Наступили сумерки, ухудшилась видимость, кончились боеприпасы. Отряды покинули свои позиции в направлении населенных пунктов Червоная Лука и Заборье. Но бой продолжался. Группа добровольцев осталась на занимаемых рубежах.　

— Беречь патроны! Стоелять только по видимой цели — передали они один другому приказ комиссара.　

Тащили мы впятером минометы и ящики из-под мин по лесной дороге. Шли торопясь, прислушиваясь и оглядываясь: каждую минуту можно было столкнуться с прорвавшимися гитлеровцами. Гавриил Петраченко, засунув миномет-лопатку за пояс, нес в руке небольшую корзиночку, в которой в сене перекатывались две оставшиеся мины.　

На нашем пути возле деревни Залабавицы, на берегу реки, упорно отбивались от наседавших карателей наши товарищи Александр Харченко, Иван Мягкий, Егор Поплетеев, Мария Лапкина, Иван Малх, Александр Пузатко, Семен Харченко. Но вот и они вынуждены были отойти.　

В деревне Залабавицы во дворе жителя Андрея Петраченко наш фельдшер Николай Павлович Остренко с местными девчатами Александрой и Антониной Пискуновыми, Лидией и Верой Петраченко торопливо укладывали в сани и укутывали теплой одеждой раненых партизан.　

На подходе к озеру Волоба нас остановила ружейно-пулеметная и автоматная стрельба, возникшая у деревни Червоная Лука. Оказалось, что гитлеровцы, пробиваясь к деревне, допустили оплошность: пуская ракеты, засветили себя на льду озера. Этим воспользовались наши пулеметчики Александр Ширянов, Леонид Федотенко и Иван Андреев. Заняв лесистую высотку, они встретили противника сильным пулеметным огнем и стойко отражали натиск карателей. Потеряв убитыми 15 солдат, гитлеровцы отошли и больше в этот вечер не пытались наступать.　

Через некоторое время утих бой у деревни Ножницы, где атаки отбивали отряд имени К. Е. Ворошилова и партизаны из бригады «За Советскую Белоруссию» П. М. Романова.　

Закончился самый тяжкий для 2-го батальона бой. Каратели, понеся потери в живой силе, не смогли достигнуть намеченных рубежей.　

73 убитых, в том числе 3 офицера, более 20 раненых фашистов записал на свой счет отряд имени В. П. Чкалова. И хотя партизаны отступили, по духом не пали.　

Опустилась ночь. Мы нашли у жителей Червоной Луки самый радушный прием. Они обогрели и накормили горячей пищей.　

Поздней ночью Ефим Васильевич Лысенко — заместитель командира бригады по диверсионной работе, находясь в штабе 2-го батальона, прислал связного с приказом: командирам отрядов имени В. П. Чкалова и имени М. И. Кутузова занять новый рубеж обороны.　

Мы стали собираться в дорогу. Жители деревни с тревогой смотрели на нас. Мы понимали их состояние, но что поделаешь, у войны свои законы: обстоятельства таковы, что приходится оставлять деревню.　

Следующий день был наполнен напряженной работой штаба бригады, командиров и комиссаров всех рангов, действиями разведок. Делалось все для того, чтобы связать противнику руки, остановить его.　

Во второй половине дня в наш отряд, расположившийся в деревне Шнитовки, приехал комиссар бригады Ефрем Петрович Василевич. Это был чернявый мужчина с резко очерченными морщинами на лбу и лице, с медлительной, тяжелой походкой. Лицо у него строгое, в глазах — напряженное внимание и озабоченность. Он ознакомил личный состав отряда с обстановкой и мерами, которые принимают подпольный райком партии и командование бригады по отпору врагу, разъяснил задачи, поставленные партизанам. Бригаде предстояло имевшимися силами и средствами остановить карателей, нанести им как можно большие потери, измотать и заставить убраться в свои гарнизоны, тем самым спасти население от расправы.　

Партизаны заняли новый рубеж обороны. Отряд имени М. И. Кутузова оседлал большак у деревни Гришино, отряд имени В. П. Чкалова закрепился в Шнитовках и Хотьково, отряд имени К. Е. Ворошилова со штабом батальона остался в Крашутах.　

Волнения дня улеглись поздно вечером. Забывшись в коротком беспокойном сне, я проснулся внезапно и не мог взять в толк: то ли поздний вечер, то ли раннее утро. До моего слуха донеслись восклицания, говор, ржанье лошади во дворе. Оказалось, что из госпиталя вернулся командир отряда С. М. Якушев. Сон как рукой сняло.　

Командир еще полностью не ознакомился с обстановкой и состоянием дел в отряде, как из штаба батальона приехала наша связная Анна Поплетеева.　

— Товарищ командир, Гусев приказал командованию отряда срочно прибыть в Крашуты, — сообщила она.　

Мелкой рысью по проселочной дороге покатилось трое санок, в которые были впряжены добрые кони. Сижу с комиссаром С. А. Петраченко, правлю лошадью. С. М. Якушева сопровождает В. Никуленко, а И. Ф. Бондаренко — В. Афанасьев. 　

Погода улучшилась. Была тихая февральская ночь. Темно-синее небо усеяли мигавшие звезды. В сторону Полоцка прошли самолеты. Похоже, наши бомбардировщики. Но скоро гул их моторов исчез вдали, и снова наступила тишина. Казалось, что нет войны, нет ужасов смерти, крови, пожарищ, людского горя и страданий. Но так только казалось. На востоке, в районе Бухово, в небо взлетали огненные россыпи красных, белых и зеленых ракет. Они вспыхивали и медленно опускались на землю. На несколько секунд окрестные поля заливал их яркий свет, а потом снова все погружалось в темноту. Изредка оранжевые нити трассирующих пуль расчерчивали ночное небо: каратели подбадривали себя ракетами и стрельбой. Полевая дорога вывела нас в Крашуты.　

В доме, где размещались штаб батальона и отряда имени К. Е. Ворошилова, жарко топилась печь, уютно пахло свежеиспеченным хлебом. Вспыхивали, потрескивая, фитили в трофейных плошках. Красноватые блики прыгали по лицам партизан, по их оружию. За столом сидели Георгий Громов, Василий Снотов, Дмитрий Дерябин, Виктор Перчаткин, Петр Климентенко, Иван Матвеев. Вид у всех был усталый, встревоженный.　

Возле печи стояли разведчики отряда имени К. Е. Ворошилова. Среди них выделялся широкоплечий, с крепкой шеей, черноволосый, несколько грузноватый в движениях начальник разведки Иван Александрович Оськов, уроженец Новосокольнического района Калининской (ныне Псковской) области. Ребята иногда шутили:　

— Ему под руку не попадайся. Стукнет один раз кулаком по голове, и все.　

Оськов знал район действий батальона, как свой собственный дом, и не только дороги и тропинки, но и людей в населенных пунктах, а это немало для разведчика. Рядом с ним стоял Иван Захватаев, местный хлопец с красивым огненно-рыжим чубом, выбивавшимся из-под кубанки, хороший разведчик, весельчак. Он досказывал какую-то увлекательную историю, поминутно прерываемую взрывами смеха, от которого мигали светильники. Несмотря на драматизм обстановки, разведчики не унывали.　

— Хлопцы, не шуметь! А то выставлю за дверь, на мороз, — урезонил Георгий Громов.　

Через несколько минут в штабе появились Р. Е. Королев и Ф. С. Гусев. Королев пристальным взглядом обвел присутствовавших.　

— А не рано ли ты, Степан, вышел из госпиталя? — спросил он С. М. Якушева, заметив, как тот поморщился от боли, когда поднимался со скамьи и оперся на дубовую трость. — Раны ведь не зажили?　

Якушев грустно улыбнулся.　

— Не до лечения в трудную минуту. Полагаю, что не время отлеживаться на госпитальной койке. Может в критический момент я пригожусь в отряде.　

— Опять судьба свела нас под одну крышу, — заметил Королев, здороваясь с командирами и комиссарами. — Снова я ваш комбат.　

Лицо его сделалось озабоченным. Он обратился к Гусеву:　

— Давай, комиссар, начинай. Времени у нас в обрез. Гусев опустился на скамью и, потирая ладонью лысеющую голову, ровным голосом заговорил:　

— Мы вызвали вас, товарищи, для того, чтобы согласовать дальнейшие действия и поставить задачи отрядам. По данным разведки, в истекшие сутки противник производил перегруппировку сил. По всем проселочным и лесным дорогам с востока подтягиваются колонны карателей. Стало достоверно известно, что сегодня утром они перейдут в наступление. Силы нам и нашим соседям — калининским бригадам В. Г. Семина и П. В. Рындина — противостоят большие. Задача осложняется тем, что нами утрачены лучшие позиции на берегу Дриссы. Генерал-майор Якоби — командир двести первой охранной дивизии, возглавляющий карательную экспедицию, пытается взять реванш за неудачу прошлого боя и нанести нам серьезный удар. Численный перевес его сил вне сомнения. Это не говоря о том, что на стороне гитлеровцев превосходство в вооружении и они не ограничены в боеприпасах. Нам трудно придется, товарищи, очень трудно, — подчеркнул Гусев.　

Королев сидел у стола, наклонив голову, молча слушал. «О чем, интересно, он думает? — гадал я. — Какую задачу поставит отрядам?» В батальоне знали о нелегкой судьбе этого командира. Война застала Романа Егоровича в Бресте на посту корреспондента ТАСС. Ему пришлось пережить тяжелое время. Вместе с другими партийными и советскими работниками принять всю горечь отступления и утрат. В грозные июльские дни сорок первого в устронском лесу родного Мстиславского района он возглавил группу партизанского отряда «Неустрашимый». В сорок втором становится членом штаба партизанских формировании Россонского района, затем командиром отряда имени К. Е. Ворошилова, командиром батальона, заместителем комбрига по разведке, а теперь, в самые трудные дни, вновь командиром нашего батальона. Одним словом, человек, за спиной у которого солидный стаж партизанской борьбы…

— Главная задача батальона, товарищи, — приковать к себе как можно больше карателей, задержать врага на нашем рубеже, чтобы выиграть время для накопления сил пив глубине зоны, — начал Королев. — По дороге сюда я долго размышлял над тем, в каком порядке расположить наши отряды, чтобы выполнить поставленную перед нами задачу, и пришел к такому выводу, — Немного помолчал, потом продолжал: — Надо разместить группы бойцов с пулеметами на высотках, обеспечив между ними зрительную связь. Будем беспрерывно маневрировать, проникать в тылы наступающих, не давать передышки врагу ни ночью, ни днем.　

Говорил он неторопливо, но четко и внятно.　

— Иного выхода нет.　

«Удастся ли остановить противника на участке протяженностью около двадцати километров — от Перевоза до Краснополья? Силами только трех отрядов», — думал я.　

— Не теряя времени, сейчас же пошлите связных в населенные пункты, к которым подошли каратели, и еще раз предупредите людей, чтобы они взяли с собой все пожитки и укрылись в лесу. Вам, товарищ Громов, надлежит немедля переместить отряд в район Березовка — Поляки и занять оборону на высотках. Ваши соседи: слева — отряд имени В. П. Чкалова, справа — отряд имени И. В. Сталина, который придается батальону и выдвигается сейчас в район поселка Карпино. Я выезжаю туда для постановки задачи его командиру Запорожцу. Драться, товарищи, до последнего патрона. Без приказа не отходить! — сурово закончил Р. Е. Королев.　

В хате наступила тишина…　

Едва начал заниматься хмурый февральский день, а отряды имени М. И. Кутузова и имени В. П. Чкалова уже заняли боевые позиции, изготовились к бою. Шел 6-й день блокады. Как и в первом бою, меня и Николая Титова судьба вновь свела с Ильей Снотовым. Ему шел 27-й год. Был он высокого роста, светловолосый, худощавый, подвижный. Имел сильно выраженное чувство ответственности за порученное дело. Среди молодежи слыл бывалым воином. Отличался мастерством поражать вражеские цели. В бою действовал смело, без приказа позицию не оставлял.　

Мы установили миномет на высотке, на месте чьей-то бывшей усадьбы, от которой остался только фундамент да забытый крохотный сарайчик без крыши и дверей, сиротливо стоявший в окружении редких кустиков сирени. С высотки далеко просматривалась окрестность: слева находилась деревня Хотьково, справа — Поляки и Березовка, позади — Шнитовки. Задача отряда: не пропустить карателей в Хотьково и Шнитовки. Мы не отрывали глаз от перелеска, откуда, по нашим расчетам, должны появиться гитлеровцы.　

Мороз выбивал дрожь по всему телу. Мы хлопали друг друга рукавицами, растирали щеки и носы. В это время послышалась артиллерийско-пулеметная стрельба в направлении поселка Карпино. Вскоре она переросла в затяжной бой. Но это еще далеко от нас. В томительном ожидании прошло еще с полчаса.　

— Скоро наша очередь, смотрите в оба, — предупредил И. Ф. Бондаренко, проверяя готовность групп.　

Каратели вышли из перелеска густой цепью. Шли в полный рост, стреляя перед собой. Партизаны молчали. Ответный огонь не открывали.　

— Правильно, хлопцы, молодцы! — вполголоса проговорил Бондаренко, прижавшись к стенке сарайчика. — Подпускайте поближе и бейте в упор.　

Вдруг наши пригорки ощетинились огнем. Зачастили пулеметы на левом фланге. На окраине Хотьково гулко застучал станковый пулемет Александра Якушенко. Партизаны стреляли прицельно. Илья Снотов, стоя на коленях в снегу, одну за другой опускал мины в ствол миномета. Работал он быстро, сосредоточенно. И в этом бою показывал свое умение метко поражать цели. Гитлеровцы залегли и стали методично обстреливать пригорки из тяжелых пулеметов.　

Я и сейчас удивляюсь, как мы с Ильей Снотовым и Николаем Титовым уцелели в том жарком бою, да еще на открытой позиции. Сарайчик, словно пчелиные соты, был иссечен пулями. Один угол разнесло в щепы, и он осунулся. Вскоре мы поняли, что сарайчик служит противнику ориентиром.　

— Засекли нас фашисты, надо менять позицию, заметил Снотов.　

Подхватив ящики с минами, мы поползли с Титовым на правую окраину высотки. И в этот момент случилось непредвиденное: я не заметил дыры в снегу и головой вниз провалился в глубокий, обледенелый погреб, в котором хозяева усадьбы хранили когда-то припасы. С помощью Титова и Снотова с трудом выбрался на поверхность.　

Бой нарастал. Мы видели, что у противника большое преимущество в живой силе и вооружении. Кроме жандармерии (ГФП), перед нами появились подразделения полевых войск — егеря. Враг опытный. Он лез на наши позиции.　

К полудню бой достиг наивысшего накала на правом фланге. С нашей высоты было видно, как отряд имени К. Е. Ворошилова плотным огнем заставил противника залечь у крайних хат Березовки. Солдат пытался поднять в атаку офицер, но напрасно. Офицер, оказавшийся важным чином СД, погиб. И, как после стало известно, по случаю его гибели у врага был объявлен двухдневный траур.　

Не добившись успеха на правом фланге, гитлеровцы вновь обрушились на отряды имени В. П. Чкалова и М. И. Кутузова. Опять ожили наши позиции. А там, откуда лезли фашисты, поднимались вверх дымки разрывов мин.　

Егеря упорно ползли к пригоркам. Все ближе их автоматные и пулеметные очереди. Вскоре они загрохотали не только слева, но и справа. Гитлеровцы давили на наши фланги. Вражеская пуля пробила Снотову мочку уха. Кровь стекала на снег.　

— Илья! Ты ранен, давай перевяжу! — предложил я.　

— Следи за разрывами! — крикнул Снотов в ответ, зажимая кровоточащую рану левой рукой и проворно опуская мину в ствол правой.　

— Илья, мины кончились! — сообщил Титов.　

— Знаю, — отозвался Снотов, не оборачиваясь.　

С каждой новой атакой каратели приближались к высотке. Приближались с опаской. Но боялись они зря: стрелять нам больше было нечем — кончились боеприпасы. А тут неожиданно из-за леса вылетели две «рамы», стали бомбить и обстреливать пригорки из пулеметов.　

— Отходить! — донеслась глухая команда.　

Защитники высоток отхлынули к деревне Шнитовки, и вовремя: минные и бомбовые разрывы накрыли наши позиции.　

На окраине деревни мы нашли наши «тылы» — несколько саней, нагруженных мешками с сухарями и другим партизанским скарбом. Хозяйственники увязывали возы. Подъехали пулеметчики. Мой отец поставил в сани корзину, снял с костра чугун с недоварившимся картофелем, слил воду, а картофель высыпал в корзину. Пулеметчики укутали корзину полушубками. С затаенным любопытством наблюдали мы за их действиями.　

— Ну и артисты! Не собираетесь ли вы бульбу варить в корзине? — спросил Николай Иванов.　

Но пулеметчики только ухмылялись в ответ. Проделав непонятную для нас процедуру, они уселись в сани и уехали. Этот небольшой эпизод вызвал некоторое оживлено в рядах партизан, находившихся в подавленном состоянии из-за вынужденного отступления.　

Оторвавшись от противника, отряд свернул с дороги на опушку леса возле деревни Лобово. Здесь назначен привал: надо дать людям отдых и возможность принять пищу. Воздушные стервятники потеряли наши следы. Вечерело. Покачиваясь, сосны и ели чуть слышно шумели. Задымили костры. Вокруг них становилось тесно. Подъехал С. М. Якушев. Пулеметчики наперебой стали приглашать его к костру.　

Когда освободили корзину от полушубков, по лесу разнесся специфический аромат тушеного картофеля, приятно щекотавший ноздри. Аппетитный пар клубился над корзиной.　

— Ни разу в жизни не видел, чтобы картофель варили в корзине, и ни разу не ел такой вкусной пищи! — похвалил Якушев смекалистых пулеметчиков, когда попробовал их блюдо.　

На этом привале С. М. Якушев объявил, что сигнал к отходу из Шнитовок дан по приказу комбрига.　

Несмотря на все беды и сложность положения, скудный патронный паек, отряды батальона давали отпор немецко- фашистским подразделениям. Как хирург борется за жизнь человека, даже тогда, когда шансов почти нет, так и мы сражались за родную землю. Упорно защищали каждую деревню и пригорок. Группы партизан просачивались через боевые порядки карателей и наносили удары по их тылам.　

В коротких схватках с врагом мы теряли боевых товарищей. Погибли Иван Андреев и Константин Иваненко. Тяжелая рана вывела из строя одного из лучших разведчиков отряда Петра Медведева. Врачи ампутировали ему ногу и отправили самолетом на Большую землю.　

Несмотря на мужество и выдержку партизан, к 9 февраля положение в зоне обострилось до крайности. Ценой больших потерь немецко-фашистские войска продвинулись в глубь зоны на 25–30 километров, захватили ряд населенных пунктов, в том числе Россоны, и нацелились на поселок Клястицы — центр партизанского края, перекресток шоссе Полоцк — Опочка, Невель — Дрисса (ныне Верхнедвинск). Однако тринадцать суток, отвоеванных партизанами у фашистов, имели огромное значение для концентрации партизанских сил в зоне. 　

9 февраля, тринадцатый день блокады, стал переломным. По инициативе Россонского подпольного райкома партии создастся объединенный штаб по координации действий партизанских отрядов и бригад зоны. Его возглавил комиссар, а затем командир бригады имени К. К. Рокоссовского Александр Васильевич Романов.　

В отряды привезли боеприпасы. Утром 10 февраля 1943 года С. М. Якушев объявил перед строем отряда приказ, подписанный А. В. Романовым. Бригаде имени И. В. Сталина с приданными отрядом имени В. В. Симацкого и одним отрядом калининских партизан под командованием А. С. Петрова надлежало сломить сопротивление противника и к вечеру 13 февраля выйти на рубеж Прибытки — Межно — западный берег озера Нещердо. Основным силам 2-го батальона не позднее 15 февраля выдвинуться в район Краснополье — Бухово — Червоная Лука с задачей закрепиться там и вывести из строя дороги Дретунь — Краснополье и Перевоз — Горбачево.　

С. М. Якушев объявил радостную весть: под Сталинградом разгромлена после окружения армия Паулюса. Настроение у партизан поднялось.　

Двое суток шли ожесточенные бои у деревень Павлово, Прохорово, Казимирово, Велье. В боях участвовало несколько партизанских бригад.　

Противник, понеся потери в живой силе и технике, дрогнул и стал откатываться назад. Комиссар бригады Е. П. Василевич, убедившись в отходе карателей, бросил шапку об пол и пустился в пляс по хате, приговаривая:　

— Шалишь, кума, не с той ноги плясать пошла!　

Выполняя приказ объединенного штаба, Р. А. Охотин поставил задачу Р. Е. Королеву выдвинуть отряды к Альбрехтово, что под Россонами, с целью отбить у противника обозы с награбленным добром, уничтожить его живую силу.　

И отряды стали выдвигаться на исходные рубежи.　

Прошел артиллерийский дивизион бригады под командованием Е. М. Лазаренко. Дивизион имел 14 орудий разного калибра от 45- до 122-миллиметровых. В боях с карателями показали возросшее мастерство комиссар Василий Дроздов, начальник штаба Григорий Сафронов, артиллеристы Кирилл Гвоздев, Михаил, Николай и Павел Голубевы, Тимофей и Макар Фенченко.　

Схватки с врагом продолжались.　

С. М. Якушев во второй половине дня 12 февраля приказал мне и Даниилу Петраченко разведать маршрут до деревни Альбрехтово. Мы незамедлительно тронулись в путь на санном возке. День был пасмурным. Печально и однообразно выглядели вокруг пригорки и кустарники. На душе было тревожно. Приехали в Залюбежье. В деревне — гнетущая тишина. Заглянули в крайнюю хату — пусто. Жители ушли из деревни и, видимо, укрылись в лесу.　

— Идем отсюда, — тороплю Даниила.　

В центре деревни зашли еще в одну хату. Дом разорен. Везде варварские следы карателей — черепки посуды, поломанная мебель. На скамье за столом лежит человек. Посмотрели — он мертв. Прострелена грудь. Под столом — лужа крови. Выходим во двор, осматриваем постройку. Следы ведут за сарай. Там еще один труп. Орудие убийства — окровавленный топор — лежит рядом. Сердце наполняется тревогой и болью за судьбу матери и братьев, оставшихся в тылу карателей. Удалось ли им укрыться в лесу? А может, лежат они вот так, закоченелые, на родном подворье?　

Под вечер, оставив коня на окраине болота, подбираемся к Альбрехтово. По большаку движется длинный санный обоз. Голова его в Альбрехтово, а хвост еще в Россонах. Обстановка предельно ясна. Надо срочно доложить командиру.　

Темнело. Только добежали до оврага, который вел к болоту, как, просвистев над нашими головами, в центр вражеского обоза полетели снаряды. Остановившись, я увидел на пригорке возле орудия комбрига Р. А. Охотина, его заместителя П. Е. Рубиса и начальника штаба бригады Г. П. Мезенцева.　

Оказывается, командование бригады, не ожидая подхода 2-го батальона, присоединилось к артиллеристам дивизиона, которые вырвались вперед, установили орудие на пригорке и обрушились на вражеский обоз кинжальным огнем.　

Расстреливая его, артиллеристы не заметили бокового охранения противника. Двигаясь на лыжах вдоль большака, гитлеровцы поднялись на пригорок и открыли огонь по орудийному расчету. Упали, подкошенные автоматными и пулеметными очередями, лошади из артиллерийской упряжки.　

— Расчет, в укрытие! — скомандовал Руоис.　

Для Рубиса, чувствую это по его торопливой команде, встреча с противником неожиданна. Артиллеристы, а за ними Охотин, Рубис и Мезенцев кинулись вниз к болоту. Мы с Петраченко проворно юркнули в овраг и побежали к своей лошади.　

— Вы кто? — окликнул нас Рубис.　

— Разведчики из отряда имени Чкалова, — ответил запыхавшийся Петраченко, — возвращаемся с задания к своим.　

— Отставить, занимай оборону! — приказал комбрг.

Послышался холодящий душу вой: мина!　

— Ложись! — подал команду Мезенцев.　

Мы упали в снег, и тут раздался взрыв, будто ударило чем-то тяжелым рядом, даже земля вздрогнула, засвистели осколки. Наша лошадь испуганно присела, затем рванулась вперед и, оборвав постромки и обломав оглобли, унеслась в болото.　

— Надо же так влипнуть! Не зря говорят: не суйся поперед батьки в пекло, — засмеялся Рубис, выбирая позицию для стрельбы.　

Из Россон доносилась пулеметная и артиллерийская стрельба.　

Артиллеристы Дриссенской бригады Григория Герасимова лупят в хвост обоза, а наши из отряда имени Суворова наседают, — оживился Охотин, вслушиваясь в гул стрельбы.　

Близко разорвалась мина. Потом другая. Невдалеке поднялась яростная автоматная стрельба.　

— Час от часу не легче. Как бы орудие не захватили, — встревожился комбриг.　

— Не должны. Стреляют-то наши автоматы. Видимо, Лутковский подходит. По времени он должен быть здесь, — отозвался Георгий Мезенцев, взглянув на светящийся циферблат часов.　

Так оно и было. Группа автоматчиков во главе с командиром 1-го батальона Михаилом Михайловичем Лутковским сбила с пригорка боковое охранение противника и вынудила его отступить. А тем временем Р. Е. Королев привел к Альбрехтово основные силы 2-го батальона. Отряды дружным натиском разорвали вражеский обоз на две части. По дороге на Селявщину начала отходить одна часть. Ее здорово потрепали партизаны отряда имени В. Я. Лапенко. Другая часть карателей свернула влево и стала откатываться в направлении Краснополья.　

— Задача остается прежней, — напомнил Королеву Охотин. — на плечах противника выйти на восточную окраину зоны. На плечах противника, — повторил он.　

На землю опустилась ночь. Мы неотступно преследовали гитлеровцев. Идти было тяжело. Ныли ноги и руки, от усталости слипались глаза. Но мы упорно «висели» на хвосте карателей.　

К утру вышли на рубеж Баканиха — Заборье — Бухово — Краснополье. Задача, поставленная батальону, была выполнена досрочно. Враг бежал в свои гарнизоны. Партизанские отряды вернулись на прежние места базирования.　

За несколько дней пребывания в Россонском районе всю злобу и весь свой страх перед партизанами фашисты выместили на мирных жителях. Особенно пострадала Баканиха. В этой лесной деревеньке они расстреляли и сожгли живыми большую часть жителей. Когда я увидел следы преступления, у меня помутилось сознание. Оставшиеся в живых люди бродили по пепелищам, выискивая вещи. Совсем недавно у них были родные и близкие, дома, привычные вещи, и вот никого и ничего не осталось, кроме печей.　

Гневом и болью наполнялись сердца народных бойцов при виде зверств, которые учинили фашисты. Еще сильнее разгоралась ненависть к врагу.　

Чтобы расправиться с мирными жителями, фашисты пускались на всякие провокации и подлость. 3 февраля 1943 года обманным путем они вынудили часть жителей деревни Покотино выйти из леса, а когда люди вернулись домой, схватили их и заперли в холодный сарай. Страх и безысходная тоска обреченности усиливались нестерпимым холодом. Мы бы не узнали никаких подробностей очередного преступления фашистов (мертвые не расскажут), не случись так, что из двадцати шести в живых осталось трое. Два мальчика: Петя Поплетеев, мой родной братик Петя и пожилая женщина Александра Егоровна Поплетеева. Она-то и рассказала, как все было.　

На огороде росла береза. Она стоит и сейчас, свидетельница обильно пролитой человеческой крови. Возле нее тогда стоял стожок сена. Когда подвели к нему Александру Егоровну, там в разных позах лежали убитые. Фашист выстрелил ей в затылок. Пуля прошила голову и вышла через глаз. Женщина упала. Очнулась от холода и боли. В деревне стояла жуткая тишина. Зажав рану платком, заползла под стожок, пролежала двое суток. Здесь ее нашли вернувшиеся из леса остальные жители деревни, оказали помощь, выходили.　

Я не знаю, как принял смерть мой дед Антон Емельянович и бабушка Надежда Михайловна, что думали в последний час Иван Маркович и Мария Емельяновна — родители Степана, Нины, Татьяны Поплетеевых, как приняли эту боль мои близкие и соседи в тот трагический　день. Можно только представить себе ужас обреченности. Но у нас, оставшихся в живых, до конца дней не залечится открытая рана в сердце, не угаснет ненависть к фашизму — самому злейшему врагу человечества.　

Местные жители со слезами радости встречали своих освободителей — партизан. Прятавшиеся до этого в лесах, люди возвращались в свои жилища, хоронили погибших родных и близких.　

На озере Получно группа партизан баграми вытаскивала из прорубей мешки с мукой, которую хозяйственники спрятали здесь перед отступлением. Есть хлеб — есть и жизнь.　

Но бои продолжались.　

Данные разведки на 16 февраля 1940 года были неутешительными: гитлеровцы крупными силами вышли из Дретуни, следуют по дороге на Краснополье. Во второй половине дня И. Ф. Бондаренко (у С. М. Якушева вновь открылись раны) двинул отряд навстречу противнику и расположил в засаду на южной опушке леса перед поселком Карпино. Здесь на каждом шагу торчали высокие пни. За ними и укрылись партизаны. Мне досталась вывороченная ветром ель. Вечерело. Накануне выпал обильный снег. Зимние сумерки наползали на опушку леса. На душе было неспокойно.　

Вскоре фашисты заявили о себе огнем из зенитного орудия и тяжелых пулеметов из Заречья. Обстреливая лес, они приковали все наше внимание к этой деревне. Огонь велся наугад. Потерь он партизанам не принес. Но этот момент оказался для нас роковым. Мы упустили из виду другие направления, не вели круговой разведки. Этим противник немедленно воспользовался. Гитлеровцы, во много раз превосходившие отряд имени В. П. Чкалова по численности, обошли нас и оказались в нашем тылу, заняв Карпино.　

Пришлось сражаться в полном окружении. Связи с отрядами имени К. Е. Ворошилова и имени М. И. Кутузова не имели: до них далеко. А враг наседал. Вечер превратился в сплошной кошмар. В Карпино вспыхнул пожар. В отсветах пламени метались человеческие фигуры, слышались крики людей. Огонь пожирал соломенные крыши. На снег сыпались искры. Вся окраина поселка окуталась дымом. Отбиваясь из последних сил, мы все же рассчитывали на то, что придет помощь из отряда имени К. Е. Ворошилова, но ее пока не было. Терялись в догадках: что у них там, почему и штаб батальона ничего не предпринимает? Может, ничего не знает?　

В разгар боя ко мне подполз помощник командира взвода Павел Ващенко и передал приказ И. Ф. Бондаренко.　

— Иван, выбирайся из боя. Любыми путями. Доложи в батальон: нужна помощь, иначе не устоим, видишь, что творится вокруг. Не медли, давай быстрее! Ползи, ты здесь самый легкий.　

Ему хорошо говорить — «ползи». Мне из-под корневища выглянуть страшно, не то что ползти по открытому месту под огнем. Но приказ есть приказ. Он повернул все мысли к тому, как добежать до отряда имени К. Е. Ворошилова. Добежать и не упасть под вражескими пулями.　

Закинув самозарядку за спину, вылез из укрытия. Сначала надо доползти до кладбища, но самое сложное — перебраться через дорогу, незаметно проскочить кромку болотца, поросшую редким, низким ивняком, а там — простор.　

Ползком пробираюсь к кладбищу. Пот заливает глаза. Бешено колотится сердце, толчками посылает кровь в виски. Гудит голова. С каждым метром труднее дышать. Наконец добрался до кладбища. И здесь заметил вражеских пулеметчиков.　

Свалив кресты с ближайших могил, гитлеровцы установили на них пулемет и методично стреляли вдоль дороги, отсекая партизанам путь отхода из леса. Стало не по себе. Что делать? Хоть кусай себе пальцы от досады, бессилия и злости. Невольно провел рукой по поясу, нащупал гранату Ф-1, похожую на большую сосновую шишку. Была она заветной «гранатой для себя». Носил ее в полотняном темном мешочке, сшитом матерью, помня ее наказ: «Живым в руки врагу не давайся». На миг промелькнуло в сознании побледневшее материнское лицо и ее строгие глаза.　

Вытащил гранату, выдернул чеку, размахнулся и бросил во врагов, а сам плотно прижался к земле. Раздался взрыв. Просвистели осколки. Пулемет замолк. Быстро поднялся и метнулся сколько было сил к болоту. Немного не добежав до него, упал в снег. Приподнял голову, вижу — кто-то ползет мне навстречу. Шапка прострелена, из нее торчат клочья ваты, отчего она похожа на рожки. Стало смешно, и страх немного рассеялся, все-таки я не один. Узнал нашу связную Анну Поплетееву.　

— Ты куда? Назад! Мы в окружении! Уходи, я прикрою, сообщи в батальон: нужна помощь! — кричу ей.　

Анна сразу поняла всю сложность обстановки. Поднялась и побежала. Над ее головой неслись трассирующие пули. Но Поплетеевой повезло. Из-за хаты вывернулась лошадь с поломанными санями, без ездового. Анна уцепилась за сани. Перепуганная стрельбой лошадь вывезла ее за поселок…　

Пригибаясь, я нырнул и низкую поросль ивняка, упал в снег, переждал немного и пошел в Крашуты. Торопился, выбиваясь из сил. Медлить нельзя, надо выручать товарищей. Со стороны Бухово донеслась частая пулеметная и автоматная стрельба, заухали пушки. Стало ясно, почему не было помощи: отряд имени К. Е. Ворошилова тоже отражал нападение гитлеровцев. Через насколько минут меня догнали два всадника — Р. Е. Королев с разведчиком Александром Выголовым. Выслушав меня, Королев приказал:　

— Передай Бондаренко: сосредоточить весь огонь в одном месте, подавить огневые средства фашистов и прорываться на запад к Байдино, туда сейчас продвигается отряд имени Сталина.　

Тем же путем под огнем противника я вернулся в отряд. В глубине леса Бондаренко уже готовил группу прорыва.　

А как же помощь, которую мы ждали? Она пришла. Поздним вечером, сломив сопротивление карателей, к Байдино пробились группы автоматчиков во главе с командиром отряда имени И. В. Сталина Анатолием Яковлевичем Ольковым и начальником штаба Константином Тимофеевичем Бурносенко. Их удар был стремительным. Потеряв 22 солдата и офицера убитыми и 9 ранеными, враг покатился назад. Кольцо, окружавшее нас, разомкнулось. Совместными усилиями двух отрядов противник был отброшен за реку. В бою погиб Петр Карасев, четверо наших товарищей получили ранения.　

Над полем боя наступила угрюмая тишина. Эта вылазка гитлеровцев в партизанскую зону с юго-востока была последней попыткой спасти положение. Карательная операция «Шнее хазе» не достигла цели.　

А на западе начались новые бои. Эсэсовские полки и отдельные батальоны при поддержке танков и самолетов с территории Латвии обрушились на партизанский край. Эту операцию назвали нежно: «Винтерцаубер» («Зимнее волшебство»). Поразительно пристрастие гитлеровцев к выбору кодовых названий своих кровавых дел на советской земле. Какое глумление над людьми! Большего цинизма представить себе невозможно. Жители партизанского края никогда не забудут, каких бед и потрясений стоило им это «Зимнее волшебство». «Освейской трагедией» назвали они эту блокаду.　

Пылали пожары. Враг сжигал и уничтожал все, что ему попадалось на пути, угонял наших людей в рабство.　

Как и при отражении только что закончившейся операции противника, был создан объединенный штаб по координации действий партизанских отрядов и бригад. Белорусские, калининские и латышские отряды и бригады вели упорные бои с карателями. Большую помощь им в те трудные дни оказал Белорусский штаб партизанского движения, организовав доставку в зону боеприпасов и вывозку обратными рейсами самолетов тяжелораненых и больных.　

Дни «Зимнего волшебства» врезались в память как бесконечная вереница упорных схваток с карателями сводного отряда, которым командовали комиссар нашего батальона Ф. С. Гусев и начальник штаба отряда имени М. И. Кутузова М. Г. Бовтенок. Нелегко приходилось партизанам. Казалось, конца не будет изнурительным боям. Силы наши были на пределе, но народные бойцы держались.　

Ночью 14 марта отряд совершил дерзкий налет на опорный пункт эсэсовцев в деревне Моторино. Атака закончилась успешно. Но не встретятся больше с нами Михаил Бовтенок, Иван Баяндин, Архип Никитенко, Антон Попека, Владимир Рыбаков, Михаил Кулешов… Они погибли.　

На похороны собрались чуть ли не все жители Заборья.　

С речью над братской могилой выступил комиссар батальона Федор Степанович Гусев.　

Отгремели залпы прощального салюта. Люди бросили горсти земли в могилу. Над ней вырос свежий холмик из ярко-желтого песка, поверх которого легла плита с надписью: «Товарищ, помни: здесь погребены твоей Отчизны верные сыны, что за нее не пожалели жизни!..»　

Острую боль утраты не притупила даже скорая победа над карателями. Сломив сопротивление противника, партизаны погнали его на запад и к 24 марта 1943 года очистили захваченную территорию.　

Гитлеровцы преследовали цель стереть с лица земли весь партизанский край. Не вышло. Благодаря боевому содружеству белорусских, калининских, латышских и литовских партизан планы фашистского командования провалились.