Из боя в бой

ТРУДНАЯ ВЕСНА

В конце марта 1943 года у границ партизанского края наступило короткое затишье. Партизанские формирования выстояли в кровопролитных боях. Гитлеровцы укрылись в своих гарнизонах. Передышка, которую мы получили, дала возможность восстановить силы. Обе стороны готовились к новым решительным действиям.　

В последних числах марта к нам прилетела группа ответственных работников Витебского обкома КП(б)Б. Возглавлял ее член обкома партии, первый секретарь обкома комсомола Василий Иванович Лузгин. Приезд посланцев Большой земли всегда выливался в большое событие для партизан и населения Россонского района. Так было и на этот раз. Прибывшие активно включились в пропагандистскую работу, побывали во многих отрядах, на местах боев, побеседовали с партизанами и местными жителями.　

Приехали и в наш 2-й батальон. Помню, как плотным кольцом окружили мы В. И. Лузгина. Поинтересовались, как он к нам добрался. Василий Иванович рассказал, что прилетел на самолете. В районе Невеля дважды попали под сильный заградительный огонь вражеских зениток. А потом, преследуемые двумя ночными истребителями, вынуждены были вернуться в Старую Торопу. И только с третьей попытки перелетели линию фронта и сели в Селявщине.　

Рассказывая это, Лузгин внимательно приглядывался к окружавшим его партизанам.　

— Устали от боев, хлопцы? — сочувственно спросил он.　

— Нет, мы привычные, — ответило сразу несколько человек.　

— Вижу, что вы все-таки устали…　

Мы попросили Василия Ивановича рассказать, как складывается жизнь на Большой земле, о положении на фронтах. Говорил он спокойно и неторопливо, слегка растягивая слова. Его слушали внимательно все, кто находился рядом. Много ему было задано вопросов, и на все он дал исчерпывающие ответы. В его голосе чувствовалась уверенность. И эта уверенность посланца Большой земли оказала сильное мобилизующее воздействие на партизан и население.　

В апреле из-за пухлых белых облаков все чаще стало выглядывать солнце, заливать золотистым светом окрестные поля и перелески. Просыпалась от зимней спячки природа.　

Таким был день и 5 апреля 1943 года, когда мы возвращались из Латвии на свою базу. Остановились в поселке Клястицы. Наше внимание привлекли молодые партизаны, собравшиеся возле здания средней школы.　

— Что там происходит? — спросил командир нашего отряда Н. В. Комаров проходившего бойца.　

— Открывается комсомольская конференция, — ответил тот и поспешил в школу.　

По инициативе подпольного обкома комсомола здесь, в Клястицах, собрались делегаты на межрайонную комсомольскую конференцию. Для нас, комсомольцев, это было событие первостепенной важности.　

— Товарищ командир! Разрешите нам послушать делегатов, — обратился Иван Хамченко к Н. В. Комарову.　

— Ступайте. Время у нас есть, — разрешил Николай Васильевич.　

Возле школы стояли первый секретарь Витебского подпольного обкома комсомола В. И. Лузгин, комиссар бригады имени К. К. Рокоссовского П. М. Машеров, секретарь Россонского подпольного райкома партии, он же комиссар бригады имени И. В. Сталина Е. П. Василевич. Отдельной группкой беседовали комсомольские работники А. П. Жавнерко, Е. И. Шершнев, Л. Г. Плюсков, Д. И. Моисейченко, Е. К. Шестакова, Д. В. Кравцов, И. М. Матвеев, Т. Н. Булавская, М. В. Соколов, а в их кругу незнакомый мне небольшого роста, чернявый, энергичный товарищ как потом узнал — Ф. А. Башкинцев.　

Конференцию открыла Анастасия Парфеновна Жавнерко. Была конференция необычной и интересной как по составу и количеству участников, так и по содержанию решаемых вопросов. Сюда прибыли делегаты из бригад, действовавших в Бешенковичском, Дриссенском, Освейском, Полоцком, Россонском и Сиротинском районах.　

С докладом «О работе и задачах комсомольских организаций» выступил секретарь подпольного обкома комсомола Ф. А. Башкинцев. В шестидесятые годы, во время прохождения воинской службы, в одной из школ Томска мне довелось выступать с воспоминаниями перед учащимися и их учителями — комсомольцами сороковых годов. Когда стал рассказывать о комсомольской конференции в тылу врага и назвал имя и фамилию докладчика, в зале кто-то удивленно воскликнул:　

— Так это же наш секретарь — Филат Башкинцев!　

Да, это был он. Филат Антонович. До июля 1942 года работал секретарем Вокзального райкома комсомола города Томска, потом быстро сдал дела и оказался в рядах партизан. В тылу противника он стал одним из секретарей Витебского подпольного обкома комсомола.　

Слова докладчика оказались близки и понятны каждому. Они находили горячий отклик в сердцах делегатов.　

Гневно прозвучало выступление комиссара бригады имени К. К. Рокоссовского П. М. Машерова о злодеяниях фашистов.　

Все выступления были пронизаны непреклонным стремлением нанести противнику как можно больший урон и скорее изгнать его с нашей земли. Конференция подвела итоги боев с карателями, отдала дань отваге и мужеству комсомольцев и молодежи. Делегаты приняли обращение ко всем юношам и девушкам области, призвали их беспощадно бить врага. Каждая строка этого документа несла в себе большой эмоциональный заряд, вселяла в сердца веру в то, что силы наши неиссякаемы, что враг будет разбит и победа останется за нами.　

Как сейчас, помню наше отрядное комсомольское собрание, состоявшееся вскоре после конференции. Было оно коротким — время не терпело многословия.　

Открыв собрание, комсорг Александр Титов, как принято в таких случаях, предложил почтить память погибших комсомольцев минутой молчания. С докладом выступил командир батальона Р. Е. Королев. Он рассказал об обстановке на фронтах, о решениях февральского (1943 г) пленума ЦК КП(б)Б и обкома партии, о наших задачах.　

— Отразив нашествие противника, мы теперь обязаны не давать покоя ему в гарнизонах, совершать диверсии на железной дороге, не пропускать на фронт его эшелоны. Скоро получим боеприпасы и взрывчатку. Вместе с тем, — продолжал комбат, — мы должны позаботиться о том, чтобы вовремя провести весенний сев.　

«Вспахать, посеять… Сколько труда надо вложить, чтобы вырастить урожай! — подумал я. — И все надо успеть, не отрываясь от боевых дел».　

А комбат продолжал:　

— Нельзя, товарищи комсомольцы, оставлять поля пустыми. Командование надеется, что комсомольцы, все партизаны батальона достойно выполнят и эту задачу!　

Последние слова потонули в горячих аплодисментах. О необходимости активизировать боевую деятельность говорили многие выступавшие. Они не только констатировали факты, но и высказали немало ценных предложений. Например, о создании молодежных групп подрывников, об обучении снайперов — истребителей живой силы противника. Намечали другие практические меры по усилению борьбы с фашистскими захватчиками, брали конкретные обязательства. Собрание было деловым, интересным, поучительным для комсомольцев и молодежи отряда.　

На следующий день всей разведгруппой отряда мы подошли к железнодорожной станции Дретунь, проследили за действиями противника, выявили характер железнодорожных перевозок, интенсивность движения поездов. Теперь дело за подрывниками.　

Когда возвращались обратно, остановились на опушке леса на правом берегу Дриссы, огляделись. По дороге, ведущей из деревни Сельники, к реке двигалась большая группа гитлеровцев во главе с офицером. Шли они осторожно, опасливо поглядывая в нашу сторону.

— Боятся засады, — заметил Михаил Макаров.　

На перекрестке дороги они остановились.　

— Многовато, конечно, но выбирать не приходится, — заявил Сергей Самуйлов. — Пуганем их?

— Стоит ли связываться? Патронов мало, — не согласился Макаров.

— На них вполне хватит! — бодро отозвался Владимир　Афанасьев.

Мы открыли огонь. Гитлеровцы кинулись с перекрестка, залегли в кювете. И пошло-поехало. Заработали сразу два вражеских пулемета, затрещали автоматы, густо сея свинец. Стрельба усиливалась.　

Более получаса били они по нашему лесу, а потом, прихватив раненых и убитых, убрались в Дретунь.　

14 апреля 1943 года наша разведгруппа в количестве семи человек на перекрестке дорог возле деревни Уклеенка　встретилась с партизанами отряда имени М. И. Кутузова, которым командовал уже П. И. Климентенко. Их было восемнадцать человек. Они тоже возвращались с очередного задания. Такие неожиданные встречи на партизанских тропах вносили разнообразие в боевые будни, давали возможность уяснить обстановку в зоне действий соседа, обменяться новостями, опытом борьбы. Мы обрадовались, не предвидя того, что эта нечаянная встреча намного замедлит наше возвращение в отряд.

Поздоровавшись, мы взошли на пригорок. Было тихо и нехолодно. Лишь слабый ветерок, запутавшись в кронах сосен, чуть-чуть шелестел иглами ветвей. Едва мы уселись в кружок, как слева на дороге что-то звякнуло, послышался неясный шум. Мы вздрогнули и, как по команде, обернулись: в просвете между деревьями показались угловатые каски врагов. Было их много, и находились они совсем близко.　

— Фашисты дорогу разминируют! К бою! — подал команду П. И. Климентенко.　

Мы залегли за деревьями. Первым открыл огонь из ППШ П. И. Климентенко. Вслед за ним затрещали наши автоматы, забухали винтовки. Мы стреляли вниз по суетившимся на дороге вражеским фигурам до тех пор, пока они не попрятались в кювет. Дорога опустела.　

После небольшой паузы гитлеровцы опомнились. Застрекотали очереди их автоматов и ручных пулеметов. Стрельба нарастала, как волны морского прилива, стала бурной, стремительной. Пули с цоканьем вонзались в деревья, расщепляли кору.　

Неладно складывался этот бой. Ввязались мы в него вслепую, не зная о том, что противник имеет многократный перевес в живой силе, несколько ручных пулеметов и в достатке боеприпасов. А мы могли противопоставить ему по одному неполному боекомплекту на все виды оружия. И не вступать в бой мы не могли. Гитлеровцы не отказались от своих планов овладеть большаком Полоцк — Дретунь — Невель, который партизаны удерживали с лета 1942 года.　

С фанатическим упрямством они цеплялись за дорогу.　

Бой продолжался. Единственное наше преимущество — позиции на высотке — вскоре стало терять свое значение. Все реже становились наши выстрелы. Невольно подумалось: «Унести бы отсюда ноги». Но и этой возможности мы были лишены: позади простиралась гладь озера Пролобно.

— Безвыходное положение! Трудно придумать более нелепую ситуацию, — возмущался П. И. Климентенко, стреляя последними патронами.

Под вечер боеприпасы почти кончились, дело шло к развязке. Но и враг, кажется, устал. Стрельба стала затухать. Пулеметы били все реже и реже. Уже начинались ранние сумерки, когда бой закончился. Наступила тишина. Мы терялись в догадках: что замышляет враг? Откуда ждать беды? Минуты текли медленно. Гитлеровцы немного подождали и выбрались из укрытий. Подобрали раненых, убитых и… ушли.

Возвращались мы в мрачном настроении, без патронов и без трофеев. К счастью, и без потерь. Редкий случай в таком неожиданном бою.

Вечером следующего дня разведчики отряда имени К. Е. Ворошилова Александр Баранов, Николай Баранов и Василий Краснов докладывали командиру батальона, что группой П. И. Климентенко и разведчиками нашего отряда в бою в Уклеенке уничтожено 11 и ранено 47 вражеских солдат. Это и явилось следствием того, что противник не стал преследовать нас, а убрался восвояси.

Весна наступала бурно, неудержимо. Она разлила по земле темно-зеленую и салатовую краски. Пошли в рост травы, деревья и кустарники. Бело-розовой кипенью зацвели сады.

В эти дни над нашим партизанским краем собрались черные тучи. Не сумев справиться с партизанами при помощи наземных войск, гитлеровцы пустили в дело авиацию. Чтобы не подвергать опасности местных жителей и партизан, командование бригады имени И. В. Сталина приняло решение вывести отряды из населенных пунктов и разместить в лесу.

Нашему батальону досталось урочище Закладье, примыкавшее к деревням Межегость и Астратенки. Места здесь отменные: кругом густой лес, а внизу зеленое половодье непроходимого кустарника. Лучших условии для размещения лагеря и придумать нельзя. Под разлапистыми елями временно устроили шалаши для каждого подразделения, навесы для кухни и столовой. Под навесами укрыли лошадей.

Все оборудовали довольно быстро. Никому и в голову не могло прийти, что здесь упрятан целый партизанский батальон. Маскировка была превосходная. Воздушная разведка противника так и не смогла установить место базирования батальона.

Мы регулярно выходили на боевые задания, выполняли другие неотложные работы как в самом лагере, так и по обеспечению личного состава.

Жизнь городка шла своим чередом. На «нейтралку» в засады, на вероятные пути движения противника уходили группы партизан.

К. А. Багрецов — начальник разведки отряда — построил нас у входа в командирский шалаш. Переминаясь с ноги на ногу, мы тихо переговаривались, теряясь в догадках, какое задание предстоит выполнить. Догадок было много. Но толком никто ничего не знал.

На окраине поляны, возле походной оружейной мастерской, в это время суетились Е. А. Поплетеев и И. В. Штыков, снимая с телеги ящик. К ним подходили партизаны.

— Видимо, гранаты доставили с аэродрома, — предположил Михаил Макаров. — Не мешало бы пополнить наш боезапас.

В это время из шалаша вышел Н. В. Комаров и направился к оружейникам.

— Товарищ командир! Ваше задание выполнено. Груз доставлен, — отрапортовал ему Е. А. Поплетеев.

— Открывайте, посмотрим, что привезли.

Штыков сапожной лапой вскрыл ящик и стал извлекать из него металлические предметы и пачки патронов, кончики пуль у которых имели зеленую окраску. Металлические предметы оказались приборами для бесшумной стрельбы. Бесшумка в отряде была еще новинкой для многих партизан. Прибор устроен просто: металлическая втулка с резиновыми пробками на концах. Примыкался он к стволу винтовки, как и штык. Через втулку и резиновые пробки и проходила пуля. Зачитав вслух инструкцию о правилах пользования прибором, Комаров распорядился:

— Дайте мне винтовку!

Поплетеев примкнул бесшумку к стволу винтовки и протянул ее командиру отряда. Комаров дослал патрон в патронник, прицелился в сухостойную сосну и нажал на спусковой крючок. Пуля раздробила кору, но привычного для уха звука выстрела мы не услышали. Бойцы зашумели, а потом, без команды расхватав бесшумки и патроны, стали вооружаться винтовками. Комаров сначала удивился такой неорганизованности, а потом разрешающе махнул рукой и направился в штаб. В считанные минуты партизаны разбились на отдельные группы, жаждущие боевых дел. Разведчикам достались две бесшумки, а винтовок у нас не было. Тогда Василий Петраченко схватил два автомата и убежал в хозвзвод. Оттуда вернулся с двумя винтовками.

Разведчики разделились на две группы, по числу доставшихся бесшумок. Петраченко на минутку задумался.

— Мальцы! Идем на «железку» снимать часовых. Там есть одно место, где можно «поохотиться». Только сегодня стрелять буду я, а вы меня подстраховывать, — предложил он мне, Владимиру Афанасьеву и Петру Штыкову. — Ну что, согласны?

— Еще спрашиваешь!

Василий Петраченко — мой односельчанин, старше меня возрастом, крепко сложенный, рослый, голубоглазый, немногословный парень, отличался храбростью и силой, слыл хорошим разведчиком.

Быстро идем еле заметной тропой через лес и болото. Когда солнце поднялось над деревьями, вышли к железной дороге между полустанками Молокоедово и Брудово. Лес по ту и другую стороны вырублен, местами на 150–200 метров. Повсюду торчат пни. Вдоль дороги вытянутыми кучами сложен мелкий хворост. Он высох, и бесшумно его не преодолеешь.

Гитлеровцы сильно охраняли участки железной дороги, проходившие через лесные массивы. Именно здесь они ожидали налетов партизан. Вдоль насыпи построены дзоты. Между ними сновали патрули. Они искали партизанские мины.

— Сколько леса загубили! — зло проговорил Штыков.

— Залезем сюда, — указал Петраченко на груду валежника. — Место открытое. Гитлеровцы вряд ли подумают, что мы рискнем подобраться к ним так близко днем. Здесь нас не обнаружат.

И мы поползли. Забрались в валежник, замаскировались и замерли в напряженном ожидании. Минуты тянулись как часы. Тихо. Пустынно. Рельсы блестели под солнцем. Воздух казался неподвижным. Тело ломило от неудобного лежания на хворосте. Афанасьев беспокойно пошевелился, приподнял голову, прислушался. В хворосте что-то осторожно зашуршало, будто кто-то таинственно полз.

— Куда ты нас привел? — с ужасом воскликнул он, толкнув Василия в бок. — Чует мое сердце — под нами змей полно.

— Володя, не упоминай о них! — взмолился я, панически боясь змей.

— А им что, им тут раздолье, — вмешался в наш разговор Петр.

— Тише, охранники услышат! — предупредил Василий.

Прошло еще несколько томительных минут. Мы начали терять терпение.

— Василий, неужто у них здесь нет охраны. — спросил Штыков. — Вот бы сюда наших подрывников направить.

— А дзот справа? Пригни голову, скоро патрули появятся, — отозвался Петраченко.

И когда, казалось, ожидание стало бесполезным, в отдалении справа появились четверо патрулей. Немного постояв, они разошлись парами. Двое, держа карабины на изготовку, в глубоко надвинутых стальных касках, медленно друг за другом, с интервалом 10 метров, пошли по шпалам в нашу сторону. Они внимательно осматривали полотно дороги.

— Ну идите же, идите быстрее. — шептал Василий Петраченко, пристраивая винтовку на суку валежника.

С приближением патруля наше напряжение нарастало. Минуты летели стремительно. Первого патрульного Василий пропустил. Второй заметно поотстал от своего напарника и, неожиданно для нас, остановился. Повесил карабин на плечо, повернулся лицом в нашу сторону и стал раскуривать сигарету.

— Василий, стреляй! — не утерпел Афанасьев.

Последовал выстрел. Патрульный зашатался и ссунулся под откос вниз головой.

— Ха! — победно крякнул Василий. — Еще бы и того так!

Но первый патрульный, не оборачиваясь назад, ничего не слыша и не замечая, все шел и шел вперед, осматривая путь.

— Да вернись же ты! — зашептал Василий.

Наконец тот остановился и, не видя своего напарника, повернул назад. Мы заволновались, как бы не сорвалось дело. Гулко стучало сердце, частый пульс отдавался в висках. Петраченко прижался щекой к прикладу и повел ствол винтовки вправо, выбирая момент для выстрела, патрульный заметил своего напарника и, видимо, не поняв, что с ним случилось, поспешно спустился под откос и стал трясти его за плечо. Василий выстрелил, но неудачно. Патрульный упал и пополз вверх на полотно дороги по скользкой гравийной подсыпке. Петраченко торопливо перезарядил винтовку и произвел еще два выстрела. Только после этого гитлеровец рухнул вниз.

— Все! — с облегчением вздохнул Афанасьев.

— Мальцы! Оттянем их в кусты, — предложил Василий.

Мы сорвались с места и побежали к дороге. Убитых оттащили в кусты.

Сейчас, после истечения стольких лет, размышляя над содеянным и давая трезвую оценку своим действиям, невольно приходишь к мысли: «До чего же мы были молоды и наивны!» Не обеспечив прикрытия, бросились по открытому месту. К счастью, из дзота не заметили нашей возни.

Задача выполнена. Пошли домой. На переправе возле деревни Ножницы догнали группу таких же, как и мы, «охотников» из отряда имени К. Е. Ворошилова Кирилла Божьяволю, Александра Баранова, Василия Краснова, Татьяну Савостьянову, Марию Лазаренко.

— Как дела, соседи? — поинтересовался Василий Петраченко.

В ответ Кирилл Божьяволя, круглолицый крепыш, отличавшийся находчивостью и беспредельной храбростью в боях, молча поднял вверх большой палец.

Дальше шли вместе, делясь впечатлениями дня.

Вот и лагерь. На полянке — многолюдье. Стоял разноголосый говор и смех.

— Никак соль делят? Как бы не прозевать, — заволновался Владимир Афанасьев, незаменимый в делах добывания пропитания парень.

Протиснувшись сквозь толпу любопытных, на доске объявлений я увидел свежий боевой листок: цветными карандашами разрисованы разбегавшиеся от огня партизанских «охотников» гитлеровцы. О делах отличившихся в отряде узнавали очень быстро. Каждое событие своевременно отражалось в боевом листке-«молнии», в информации командира и комиссара отряда. Надо ли говорить, как поднимало все это настроение партизан!

День прошел успешно, потерь у нас нет, настроение у ребят хорошее. Родился новый метод борьбы — свободная «охота» на гитлеровцев. Мы долго не расходились, обсуждали содеянное, высказывали свои предложения, задумки.

Солнце скрылось за лесом. После ужина и поверки шум и дневная суета улеглись. Притомившихся за день партизан свалил сон. Только часовые бодрствовали.

На следующий день — снова в поход, на «охоту». Нетрудно предположить, что творилось в стане противника, и состояние вражеских солдат и офицеров. Действия партизанских «охотников» серьезно встревожили гитлеровцев, поселили в них ежеминутный страх за свои жизни, заставили принять ряд мер по укреплению гарнизонов и охране путей сообщения. Между гарнизонами они теперь передвигались с утроенной опаской и оглядкой, боясь треска сучка в лесу, внезапного выстрела, взрыва гранаты.

Гитлеровцы злобствовали, обвиняя партизан во всех смертных грехах, будто они не признают правил войны, воюют нечестно, применяют не те методы борьбы.

— Отсохли бы языки у тех фашистов, которые смеют оскорблять наше правое дело! — возмущались партизаны Бронислав Усвайский, Павел Баранов, Дмитрий Амосов.

Весна и начало лета сорок третьего во всех отношениях были трудными. В довершение ко всем бедам добавилась еще одна — кончилась соль. Появились признаки цинги: расшатывались зубы, кровоточили десны, партизан одолевала сонливость. От пресного мяса все отворачивались. Врачи бригады М. А. Попов, Е. А. Алесин, X. Д. Гинзбург забили тревогу. В отрядах медики прилагали все усилия, чтобы не допустить распространения цинги. Варили отвар из хвои, заставляли полоскать рот раствором купороса. Щепотка соли считалась на вес золота.

Оставались безрезультатными набеги, совершаемые на вражеские обозы. Соли в них не находили. О наших трудностях, несомненно, знали гитлеровцы в гарнизонах. Чтобы еще больше досадить нам, запретили жителям торговлю солью на рынках. В штабе бригады напряженно думали над тем, как спасти людей.

Участливо отнеслись к нашим страданиям латышские партизаны. Они дали дельный совет: потрясти в Латвии фашистские поместья. Предложили свою помощь.

— Соль у айзсаргов[2] найдется, — заверил начальник разведки бригады Александр Гром. — Эти предатели здорово нажились, когда вместе с эсэсовцами грабили и убивали жителей Освейского и Россонского районов, применяя тактику «выжженной земли».

В начале июня 1943 года командование 2-го батальона приняло решение направить в Латвию группу партизан для проведения операции, получившей в кругу партизан название «Соль». Принимая это решение, командование отчетливо представляло себе насколько труден и опасен этот рейд. Но другого выхода не было. Группу возглавил командир отряда Николаи Васильевич Комаров. Он вступил в эту должность в конце февраля 1943 года, после убытия С. М. Якушева на Большую землю для излечения. Комарову было 37 лет, плотного телосложения, ходил в артиллерийской фуражке, слегка надвинутой на прямой лоб. К нам пришел с должности командира диверсионной группы. Природная смекалка, отвага, решительность позволили ему успешно командовать отрядом.

Напутствуя группу перед уходом на задание, командир батальона Р. Е. Королев сказал:

— Задача ваша не из легких. До цели расстояние немалое. Идти придется по безлюдной местности — фашисты сожгли все строения в Освейском районе, уничтожили все население. При этом надо учитывать, что за старой границей большое скопление фашистов. Значит, основное внимание следует сосредоточить на скрытности при подходах к вражеским поместьям. Уверен, что с заданием вы справитесь, но могут быть всякие неожиданности. Поэтому помните святое правило: сам погибай, а товарища выручай.

Вдруг под грибком у часового резко зазвонил телефон. К тому времени начальник связи бригады Степан Бульбенко и его подчиненные Федор Ефременко, Мирон и Валентин Поплетеев восстановили в районе проводную телефонную связь. Девять точек надежно обеспечивали связь штаба бригады с батальонами и артиллерийским дивизионом.

Комбат снял трубку:

— Да… Вас понял.

По лицу Королева, его кратким фразам мы догадались, что он разговаривал со штабом бригады. Королев положил трубку, обвел взглядом стоявших рядом партизан.

— Звонил Василевич. Беспокоится комиссар. Напомнил о пароле группы.

Королев немного помолчал, а потом закончил свою мысль:

— Крепко мы на вас надеемся, товарищи! Можно сказать, на вас сегодня смотрит весь батальон. Счастливого вам пути!

Группа из пятнадцати человек тронулась в путь навстречу новым испытаниям, на которые так щедра партизанская жизнь. В пути у партизанского коменданта Россон Н. 3. Мартынова получили пароль. Помнится, опознавательным знаком «Мы — свои!» в те дни было — пучок травы в левой руке и оружие, поднятое вверх в правой.

Заночевали в поселке Клястицы. Этот старинный населенный пункт навсегда вошел в историю нашей Родины как свидетельство героизма русского народа. В его окрестностях в Отечественную войну 1812 года русские войска из корпуса Витгенштейна под командованием генерала Я. П. Кульнева сражались с соединениями Наполеона и остановили корпус маршала Н. Удино, преградили путь французам на Петербург, явив миру беспримерную доблесть и мужество.

Здесь происходила как бы перекличка двух эпох, двух Отечественных войн. И пусть далеко отстояли те события от этих дней, но примеры героической борьбы с иноземными захватчиками наших предков, память о них стали мощным зарядом патриотизма.

Нa следующий день мы были уже на освейской земле. Шли, потрясенные до глубины души: кругом пепелища и разрушенные печи. Нигде ни души. Страшные картины опустошенной земли действовали на нас удручающе. С тяжелым чувством шли мы по этим местам.

Люди укрылись в лесах. Построили там землянки. Жилье получилось не ахти какое, но была хоть крыша над головой — спасение от дождей и холода. Трудно приходилось старикам и женщинам с детьми в сыром лесу, но жили дружно, помогали соседям преодолевать военное лихолетье.

На одной из полян, с редкими пнями бывшей вырубки, сделали привал. Я с удовольствием улегся на землю. Солнце приятно грело бока. Командир устроился возле пенька. Натянув на глаза фуражку, задремал.

В соседнем болотце надсадно квакали лягушки. Кони жадно ели сочную траву. Приятная вялость разливалась по всему уставшему телу. Хотелось ни о чем не думать, но в голову настойчиво лезли суровые будни войны, ужасы прошлой блокады, в глазах стояли только что виденные одинокие печи.

Когда время перевалило за полдень, подошли к шоссе Себеж — Освея. Лес заметно поредел. Нас остановил неистовый сорочий крик. Две вертлявые воровки сердито стрекотали, перелетая с ветки на ветку.

— Неспроста эти кумушки расшумелись. Неспроста. Накличут они беду на наши головы, — забеспокоился Николай Иванов.

Неожиданно увидели печальную картину смерти: опрокинутая телега, бездыханный конь в оглоблях. Рядом убитый старик. Искореженный плуг, рассыпанный вокруг и уже пустивший длинные ростки картофель.

Кто он, этот старик? Откуда? Где его поле, на которое пробирался лесной дорогой? Ответить было некому. Ясно было только одно — это дело воздушного стервятника, не пощадившего одинокого человека.

— Ах, душегубы! — стиснул зубы Николай Комаров, возмущенный подлостью фашистов.

— Уничтожать их надо больше! — не выдержал Леонид Федотенко.

Зрелище смерти во всей своей ужасающей наготе нестерпимо. Кровь стынет в жилах, бледнеют лица ребят, руки тянутся к оружию.

— Сколько людей унесла и еще унесет эта война, будь она проклята! — вздохнул Борис Тройников.

А жизнь неистребима, кипит и торжествует вокруг. Каждая травинка, каждый цветок, все живое тянется к солнцу. На все лады щебечут, заливаются песнями пернатые обитатели леса.

В конце утомительного перехода вступили мы под темно-зеленые своды березовой рощи вблизи старой латвийской границы.

Здесь располагалась латышская партизанская бригада. Березняк надежно укрывал их лагерь от глаз воздушного противника. Из рощи тянуло дымком. После обмена приветствиями латыши пригласили нас в столовую. Соленый наваристый борщ, надо признаться, был превосходным, и ели мы его с большим удовольствием, с любопытством посматривая по сторонам. Латыши неплохо экипированы. С хорошей завистью смотрели мы на новенькие ППШ, СВТ и ПТР, недавно доставленные с Большой земли.

Вечером с задания вернулись их разведчики. В пролетке с откинутым кожаным верхом, с вожжами в руках, важно восседал, театрально раскланиваясь направо и налево, Александр Гром. Казалось, что он появился со страниц какого-то романа. Возле нашей группы Гром остановился, спрыгнул на землю и шумно поздоровался. Окружив пролетку, мы от души смеялись над этим старинным транспортным средством.

Ночь спали спокойно, без тревоги. Утром латыши возглавили наш маленький отряд и повели вперед. Перешли старую латвийскую границу. Пустыми глазницами амбразур смотрели разрушенные доты. По склону холма змейкой вились обвалившиеся и поросшие травой старые траншеи, еще не обсыпались снарядные воронки, валялись позеленевшие стреляные гильзы и пробитые пулями и осколками каски — отчетливые следы смертельной схватки наших бойцов с фашистами в сорок первом. Под впечатлением увиденного долго шагали молча. Обходили стороной хутора, все время углубляясь в Лудзенский уезд.

Наступила ночь. Но через некоторое время небо высветлилось. Стали хорошо различимы контуры хутора: дом с мезонином, с темными провалами окон, надворные постройки. Что там, за окнами? При этой мысли я вдруг почувствовал беспокойство.

Александр Гром настороженно поднял руку. Мы остановились. Замерли. И в тот же момент с мезонина ударил пулемет.

— Ложись! — закричал Гром. — Засада!

Мы попали в тяжелое положение. Пули приковали группу к земле. Обогнуть усадьбу или отойти назад нельзя — местность открытая и по всему чувствовалось — пристреляна. Единственный выход в данной ситуации — это выбить гитлеровцев из мезонина. Однако наша ответная стрельба не достигла цели. Вражеский огонь не утихал. Александр Гром подполз к Н. В. Комарову. В паузах между стрельбой отчетливо слышались их голоса.

— А что… если по-пластунски к дому да гранатами их, — предложил Комаров.

— Шансов мало: подстрелят, — отозвался Гром.

— Что же делать, Саша?

— Прикройте меня, я рискну.

— Может, по другому как-то? — забеспокоился Комаров.

— Хочу проверить наш прием…

Латышские разведчики однажды подсчитали, что опытному пулеметчику для прицельного выстрела требуется три-четыре секунды. А за это время можно сделать бросок на несколько метров и укрыться от пуль. Пока пулеметчик переменит прицел, еще рывок. И таким путем можно достигнуть цели.

— Прикройте меня! — еще раз попросил Гром.

— Огонь по мезонину! — приказал Комаров.

Мы усилили огонь. Гром поднялся и побежал. Упал. Вскочил и снова побежал. Так после каждой перебежки он постепенно приближался к цели. Оказавшись в мертвом пространстве у стены, он бросил в окно две гранаты. Раздались взрывы. Пулемет умолк.

— Молодец, Саша! — обрадовался Комаров.

Стрельба утихла. Вдруг за усадьбой послышался стук колес.

— Уходят. Вперед! — подал команду Комаров.

Мы вскочили и окружили усадьбу. Проникли в дом, бегло осмотрели помещения. Хрустит битое стекло под ногами. В людской зажгли лампу. К нам стали подходить работники и работницы — батраки, прятавшиеся во время боя в разных углах. Посреди людской — длинный общий стол, на нем котел с остатками пустых щей, а рядом — черная-пречерная, зачерствелая, твердая, как кость, коврига хлеба, неизвестно когда выпеченная.

— Бедные женщины, несладко вам живется у хозяина, — посочувствовал Александр Гром.

— Фашист! Такое огромное хозяйство, а людей морит голодом, — возмущался Комаров, шагая по усадьбе.

— А на хозяйской половине чего только нет! — доложил ему помощник по хозяйственной части.

Открыв дверь, ведущую в покои хозяина, Н. В. Комаров пригласил работниц:

— Заходите и берите все, что вам требуется.

— Нам боязно. Хозяин зверь, а хозяйка пуще того, глаза готова выцарапать от жадности, — заметила одна работница.

— Да вы не бойтесь, — успокаивал их Николай Иванов. — Припугните ее. Скажите, что мы обещали вернуться.

Нам, выросшим и воспитанным Советской властью, в диковинку было видеть быт помещика в натуре.

Тут же выяснилось, что хозяин с хозяйкой и охранники бежали на телегах, в которые впрягли лошадей вечером и загрузили повозки самым ценным.

— Они каждую ночь, боясь партизан, держат наготове пароконные подводы, — пояснили работницы.

Женщины открыли клеть. Привычными к работе руками насыпали нам в мешки соль из отсеков. Мешки мы погрузили на подводы и тронулись в обратный путь.

За время нашего отсутствия в Россонском районе уменьшилась интенсивность вражеских бомбежек. Партизанские отряды вновь переместились в населенные пункты.

Свой отряд нашли в Поляках и примыкающей к ним Березовке. Трудно описать, с какой радостью встречали партизаны нашу группу. Кончился солевой голод!

Возле штабной хаты выстроились все участники операции. Подошел комиссар батальона Ф. С. Гусев. Он поблагодарил нас за выполненное задание.

Мы направились в дом, где размещалась наша группа. Однако, прежде чем войти в него, надлежало посетить санитарную часть, пройти медицинский осмотр. Таков порядок, установленный медиками Николаем Острейко и Феней Зуевой. Идем туда. Во дворе на изгороди висят, развеваясь на ветру, выстиранные бинты. В санчасти тихо и чисто.

— Соколики! Как вы съездили? — радостно встретила нас Феня.

Убедившись в том, что мы не нуждаемся в медпомощи, решительно сказала:

— Теперь в баню, только в баню.

Медики боялись распространения сыпного тифа. Сколько старания, сердечной теплоты проявляли они, борясь за здоровье и жизнь партизан.

Уговаривать нас не пришлось. Баня с парилкой в партизанской жизни — эго основной вид гигиены и потому большая радость.

— Хорошо в лесу, а в деревне еще лучше, — заметил Сергей Самуйлов.

— И баня рядом, — поддакнул Владимир Афанасьев.

— Золотые слова, дружище, — засмеялся Самуйлов.

Настроение у всех радостное. День выдался теплый, ясный. Работа спорилась. Быстро натаскали воды, напилили и накололи дров, заготовили березовые веники.

— Хлопцы, а я мыло достал у бабки Матрены в Авсюково. Правда, оно не туалетное, а кустарного производства, но бабка уверяла, что не хуже довоенного, — порадовал нас Илья Снотов, сменивший специальность минометчика на разведчика.

Он извлек из противогазной сумки большой черный кусок, от которого исходил резкий неприятный запах. Сергеи Самуйлов взял мыло в руки, понюхал и отвернулся.

— А ты хочешь, чтобы оно пахло ландышем? Бабка его варила из мяса погибшего при бомбежке нашего коня Зенита, — обиделся Снотов.

Каждый из нас предвкушал удовольствие воспользоваться мылом, как следует смыть пыль, пот и, разумеется, хорошенько попариться. Главное — есть мыло, а запах неважно, паром выгоним.

Наконец самые нетерпеливые ребята вошли в баню, разделись, попарились и по очереди намылили головы. Но что это? Волосы склеились и не промывались.

— Что ж ты натворил? — набросился Сергей Самуйлов на Илью Снотова. — Ты же мне всю прическу испортил! Как я теперь покажусь девчатам?

— Вот бабка! Надо же так подвести, — возмущался в углу Петр Штыков, отдирая клейкую массу от волос.

Дух от мыла был тяжелый. Волосы не промывались, а тут поджимала вторая очередь желающих отведать парку.

— Я вам бритву принес, — и в приоткрытую дверь просунулось голова Снотова.

Он уже успел побриться.

— А что, друзья, — отозвался Штыков, давайте сделаем прически, как у Снотова.

— Убедил, тихо произнес Самуйлов. — Брей меня первого.

Штыков стал сноровисто сбривать некогда шикарные чубы у ребят.

Выйди из бани, Василий Петраченко начал убеждать остальных ребят последовать их примеру. Но больше желающих не оказалось.

— Темные люди, не хотят понять всей выгоды бритой головы, — проворчал он, уходя в отведенную для разведгруппы хату.

С этого времени разведчиков в отряде прозвали бритоголовыми. Не однажды потом приходилось пользоваться разными моющими средствами, но мыла, приготовленного авсюковской «фирмой» бабки Матрены, мы больше в руки не брали.