Из дневника "Попаданца". Необычный попаданец в 1941г.

24 июня 1941 года где-то в Белоруссии в в полусотне километров от границы с Польшей

Открываю глаза, думаю, покемарил чуток, и баста, скоро Машундра должна подтянутся, а вокруг какая-то гигахрень происходит. Лежу в окопе (или ячейка, не спец я), короче яма в земле, однозначно, припорошен землицей (странно, почему не песком я ж на пляже) оглядываюсь, ба на мне форма военная, но такую, я точно не носил. На границе у меня сперва советское ХБ было (причем, по-моему, строительное), после окончания учебки выдали трехцветку (так у нас камуфляж обзывали). А так форма, какая-то незнакомая, плюс без погон, я-то привык, что на мне погоны были да с зелеными буквами ПВ, плюс шеврон на плече "ПВ РОССИИ" с триколором. Правда, прошло много лет с тех пор, ну как я погранцом то на таджикско-афганской границе был, на воротнике какая-то хрень, какие-то параллелепипеды, или как их там параллелограммы что ли.

Рядом человек в такой же форме лежит, бля он же мертвый, бр-р у меня глюки, тут слышу кто-то говорит, причем звук порнофильмовский. Ну да по-немецки гуторят, оглядываюсь, два немцы в классическом гитлеровском прикиде из фильмов. Смотрю на них с интересом, блин реконструкторы что ли, вот психи, и какого хрена в Таджикистане реконструировать, ну разве что бои с басмачами (с татаро-монголами на крайняк). Тут в башку паровым молотом бьет мысль, "вокруг моря нет, и лес вообще-то, и кусты вокруг". Да ни херадзе себе, чего то я наш пляж вообще не узнаю, прикинутые в немецкое, подходят ближе и лопоча на своем чего-то мне говорят.

— Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым.

— Хоре, пацаны кино мочить, че за херня происходит, может, расскажете?

— Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым.

— Пацаны хватит выёживаться, я ж могу и в тыкву дать, да так, что голова в трусы провалится, и памперс не поможет. Что происходит, где я, кто вы?

— Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым. — произнося эту нечленораздельную (фу, какое слово) фразу, немцеприкинутый, берет свою ружбайку поудобней, и хрясь мне по башке.

В глазах заплясали не то, что бы звездочки, а целые галактики нахрен, я столько звезд и ясной ночью не видал. Реконструкторы хреновы офигели чтоли?

— Ты че, с дуба рухнул, верблюдофил долбанутый, — говоря я и отряхая голову и форму от землицы (прикиньте, по-моему, это чернозём). У тя что, лишние яйца завелись, — и буром пру на того, тот почему-то чуть сел на очко, и взглядом другого просит ему помочь.

Рывком выхватываю ружбайку (офигеть, она какая-то, необычная), и наотмашь хреначу фулюгана по башне, второй снимает с плеча свое ружье. Карамультук у него точная копия того, что у меня в руках, он пытается передернуть затвор, да куда там ему, хренанасеньки, прикладом "получи фашист гранату". Оба фулюгана лежат у моего окопа (щели, ячейки – выберите нужное) разинув пасти.

— Не пацаны в чем дело, я в натуре что ли в танке?

Второй прям лежа опять тянется ручонками очумелыми к ружбайке, хрясь получает прикладом в солнечное сплетение, минуты три высокооктанового оргазма обеспечены.

Фулюганы Вилли и Рулле (по карлсонски) валяются и зло смотрят на меня, я в руках как дикарь дубину, держу их ружьецо, второе лежит за спиной.

Они не то, что бы, не отвечают мне, но их ответ это какое-то бормотание причем по немецки, вот утырки.

— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, — кто-то, кого-то зовет, осматриваюсь, ко мне идет мужичок в такой же форме, как и моя.

Оглядываюсь вокруг, старлея нигде не видно, че и у этого глюки, где ж они старлея увидел.

Тот прет на меня как паровоз:

— Товарищ командир, значит, мы только двое выжили, тут по полю, такие же как эти немцы ходят, добивают наших.

— Это кто командир, я что ли?

— Товарищ старший лейтенант, что с вами, вас по моему контузило, у вашей ячейки немец мину с миномета положил, я думал вас в куски, а у вас значит только контузия.

— Ты кто боец?

— Рядовой Василь Тыгнырядно.

— А я кто?

— Как кто, старший лейтенант Каримов.

— Слышь Васек, а число сегодня, какое?

— Двадцать четвертое июня, второй день немец прет, вчера вечером вы с группой пограничников вышли к нашему батальону, а у нас комроты три убило, и комбат (как старший по званию) вам приказал принять роту, а теперь роты нет, да и батальона тоже.

Я тупо сел, дочитался блин Конторовичей, Конюшевских, Логиновых, мне сниться, или я реально попал в 24 июня 1941 года?

— Васек ущипни меня.

Васек подошел и сделал какое то ласкательное движение.

— Рядовой Тыгнырядно, вам, что приказ непонятен? Приказано ущипнуть командира, япона мать.

И этот сукин сын, мне чуть бок не оторвал, нет блин, не сниться, от такой боли мертвый проснулся бы нафиг. Значит все-таки я в 1941, очень хреново, Машуня осталась на берегу моря, а я тут.

Блин знал бы, что сюда попаду, я бы себе в голову схемы ППС, ИС-2, Б-29 (или как там амерский бомбоносец обзывался) ядрен батона, и т. д. напихал бы. А так я только нарисовать могу ППС (я ни разу не Рубенс) мой ППС ничем от МП-38 отличаться не будет, короче Иосифу Виссарионычу я как бензонасос от мерседеса W-210 нужен, ну или как вариант как кресло от Боинга 777, то есть нафиг не нужен.

— Товарищ старший лейтенант, давай те уж немцев прибьем, и пойдем от греха подальше в лес. А то маячим тут как три тополя на Плющихе (блин, мне показалось, или тогда так говорили?).

— Хорошо и как?

— Ну вы своего сперва прикладом по кумполу, как без чувств будет или штыком или душите.

Синхронно опускаются приклады, хрясь, потом боец достет нож и одним ударом предварительно нащупав нужное межребрие, делает из немца труп. А мне очковано, на границе убивать не пришлось, и по жизни бог миловал, никого (даже животных) не убивал, максимум как-то машиной лягуху слепешил.

— Рядовой Тыгнырядно, тем же макаром оприходуй и этого, — и Васек так же по-крестянски неторопливо прирезал и второго. Потом очистили от барахла мертвых немцев, им-то теперь шмотье нафиг не нужно.

— Все товарищ лейтенант, идем по-за кустами к лесу, метров через пятьдесят придется немного проползти.

И мы короткими перебежками преодолели кусты, и тут я опомнился, Васек держал карабин немецкий как положено, да еще и патрон в ствол дослал, а я как придурок держал его как дубину за ствол. И я перехватил фашистское оружие как Васек, да и патрон тоже дослал в ствол, наконец, кусты кончились и до леса метром пятьдесят почти открытого пространства. Но как говорится, дома и стены помогают, а раз как пока 1941, то я тут не гастарбайтер, а самый настоящий представитель хозяев страны, короче нам не стены, трава помогла. И скрываясь в траве, как два агрессивных червяка мы доползли до леса, затем еще проползли чуток, и рванули бегом.

Набегавшись, остановились у лесного родничка, тот журчал аполитично. И журчаньем пел какие-то свои антисоветские песни о любви, лете, тепле и т. д. А он нам, кстати, в качестве источника политинформации и не нужен был, а воду поставлял вкусную и холодную. Напившись, мы начали прихорашиваться, у меня оказывается, в нагрудном кармане набилось горсти две землицы, пришлось вернуть их матери земле. Больше в кармане ничего не было, зато в другом оказались документы старшего лейтенанта погранвойск НКВД Фархода Каримова, офигеть, и не вставать плюс бесконечность, это же мои инициалы. Но у меня предков с такими инициалами не было, значит это не мой предок, дед мой на войне оказался лишь в 1942 (возраст не позволял, он три раза бегал на войну, но пока не стукнуло 18, не брали его). Зато потом дед аж до 1950 года в Европах шатался, оккупационные войска, говорил, что у меня там дядьки-тетьки незаконные есть, немок понять можно, мужиков война выбила, а дед тогда молодой красивый, ордена медали, КРАСАВЕЦ короче. Передохнув, рванули на восток, к нашим, я как непьющий из немецкой фляжки слил шнапс и набрал водички, Васек не слил.

Иду и постепенно пытаюсь понять, что же происходит, и что теперь делать, к Сталину как у Лисовых путь заказан, к Гитлеру ваще нафиг не надо (да горит этот ублюдок в аду, во веки вечные). Значит, начитался Конюшевского, Полищука, Корчевского, Савина и других альтернативщиков (хотя это уже не альтернативная история), вот тебе и шанс, попробовать себя в роли Лисова или Леонова.

Я как долбанутый (контуженный) иду в арьегарде, Васек двигается чуть впереди, пересекая местность бесшумно как привидение, иду за ним хрустя валежником. Вдруг Тыгнырядно приостанавливается и поднимает ладонь, типа внимание, ладно, тоже не пальцем деланные, понял.

Пытаясь не шуметь как лось, подхожу к Ваське, вглядываюсь параллельно взгляду Тыгнырядны (да склонил, несклоняемую фамилию, книжка-то фентези, тут все можно). Там, вижу лесную дорогу, и на ней два немца, чего-то шебуршаться, рядом стоит, мотоцикл, жестом показываю Ваське – мочим гнид. Я ж все таки офицер, то есть командир, и пора вернуть свой авторитет, так же жестом показываю левого, показываю жестами, что правый мой. Затаив дыхание идем вперед, карабины Kar-98k (Васек сказал, как этот карамультук обзывается) давно готовы плюнуть свинцом. Осматриваемся, я право, Васек лево, ни хера нет, то есть ни херра нет (немцев нет), и я показываю интернациональным жестом (ладонью по шее) амбец немцам, пора мочить.

Что бы карамультук не дрожал (впервые в живого человека стреляю) ставлю его для упора в развилку куста, Тыгнырядно стоит, как биатлонист (и них же там стоячий огневой рубеж есть). Пальцами правой веду отсчет до выстрела, три, два, раз – Бац-Бац и не мимо. На полсекунды раньше меня в затылок своего немца попал Тыгнырядно, через полсекунды в грудь моего вошла моя пуля. И мы как лоси в сезон течки (ну или когда они агрессивны) бросились к немчуре, немцы, оказывается, рылись в вещах, на противоположной нашему появлению стороны дороги стоит грузовик, я не знаю что это за тачка, Васек обозвал его полуторкой.

Рядом валяются убитые водитель полуторки, женщина и милиционер, водила и женщина в штатском, милиционер как положено в форме, в мертвой руке наган. Видимо они тут ремонтировались, капот машины открыт, и немцы внезапно появившись, убили всех троих.

После осмотра документов выясняется, женщина заведующая РайПО, мужчина в штатском – водитель РайПО, а мильтон видимо при них для охраны был. И везли они, золото и деньги, потому немчура охерев от добытого и не просекла нашего появления.

Тут экстрима добавляет мой немец, он приходит в себя и начинает нести какую-то хрень:

— Майне либе кляйне, майне Лизхен. (примерно так он говорил)

А мне нужно чуть потерянный авторитет перед бойцом поднимать, и как мне не ссыкотно, подношу к левой стороне груди немца карабин, и пристреливаю немчика. Внутри и страх, и переживания, и волнение, но внешне держусь как Чингачгук, и ловлю уважающий взгляд Тыгнырядны.

— Рядовой Тыгнырядно, сейчас мы с тобой, перенесем все деньги и ювелирку, в лес и прикопаем, нести с собой нет резона, нам надо воевать.

— Так точно, — говорит бравый Тыгнырядно, и вдвоем кладем все в один мешок, заворачиваем мешок, и снова в другой мешок, затем Васек снимает с полуторки лопату, и мы идем в лес. Заховав златоценности беру у Тыгнырядно нож и вырезаю на дереве (под которым прирыто добро) слово "Клад" (довольно не оригинально), потом делаю стрелку показывающую вниз.

— Все, Тыгнырядно, теперь можно идти, на мотоцикле ехать умеешь?

— Да товарищ командир, в Осоавиахиме учили.

— Тогда, каску немецкую на голову, и заводи мотоцикл.

А сам собрал документы погибших, кому-нибудь передадим, к тому времени на весь лес (как нам кажется) затарахтел наш цундап, и я прыгнул в коляску, и удобно сел, ухватившись за пулемет. Да, дослал патрон в ствол, мало ли вдруг впереди враг, и мы покатили вперед.

Ехали долго, скоро стало вечереть, и мы не рискнули ехать в сумерках, и оттолкав байк на метров 20 в лес, заночевали. Когда мы дрыхли, нас немцы и взяли, суки. Васька попытался отбиваться, и его убили очередью из немецкого автомата, а мне какой-то умник дал по тыкве и абзац. Только я так и не понял, какого хрена эти западноевропейские обалдуи, ночером в лес поперли, и меня повели в темноте, сперва само собой, побив гениально, нанеся мне – "множественные ушибы тупым предметом". Да нет эти суки, не предметом били, а все что попадалось под руки, ну и ногами добавляли, затем привели куда-то, а там большая толпа наших пленных ночует на поляне, вокруг немчура с кострами сидит, жрут. Нам пленным само собой хрен что дали, то есть ничего не дали.