2 июля 1941 года где-то в Белоруссии (точнее, в 5-10 км от Брестской крепости)

Для меня день начался где-то, в два пополудни, старшина (кстати, фамилиЁ у него Крамсков, но художнику он никтон ничтожевич), растолкал меня, показывая, что гороховая каша колоссально охладела. Ну и хорошо, я можно сказать по жизни, холодную кащу с конЦервами люблЯЮ, но сперва надо асептикой-антисептикой мордоворота заняться. На пробежку турник рукой махнул тем более турник-то пока и не установили, но лицо помыл, благо в метрах двадцати от борта блитца, где я безмятежно дрых, журчал лесной замок (блин ключ то есть, ну родник). Из ковша мне полил, кстати, Круминьш который, оказывается, желал со мной потрезвонить.

— Товарищ командир, разрешите с вами поговорить?

— Ну рискни поговорить, я тя слухаю дюже гарно.

— Я хочу кое-что о себе рассказать.

— Ты что считаешь, что я исповеди принимаю?

— Выслушайте, пожалуйста.

— Так вот, я с детства вырос на приключенческих книгах: Хаггард, Конан-Дойл, Жюль Верн, Фенимор Купер и т. д. и все жизнь, начиная лет с двенадцати, мечтал о приключениях. Но так сложилось, что жизнь не изобиловала приключениями, а тут предложили настоящие приключения. Вот и пошел я в "Бранденбург", и кстати меня впервый раз забросили чисто ознакомительно в мае еще, наша группа выполнила задание и тихо мирно перешли границу, а вот ощушение постоянного адреналина, это нечто. Я стал (да и был) наверно как морфинист, и мне нужно больше и больше адреналина, риска. А политика, независимость или зависимость Латвии мне, если уж честно, абсолютно по барабану, по валторне и по контрабасу.

— Слышь рискоман адреналинозависимый, и чего от меня-то надо? Инъекции адреналина чтоли?

— Я хочу попроситься в разведвзвод, в Онищуку и к Шлюпке.

— Прям щас, или мне можно сперва лицо гигроскопировать?

— Да не спешу я, но там, я знаю, мое место.

— Ладно, у тя три дня сроку, выработаешь стойкую аллергию на национал-свиноциализм у секинхенда, считай ты в разведвзводе. Но, запомни ты у меня типа, на условно-досрочном, шаг влево, шаг вправо, и высшая мера социальной защиты тя найдет. Ясно?

— Так точно, разрешите идти?

— Валяй и помни, расколдуешь нацика, свободен, его душа в обмен на разведку.

И шпротландец ускакал в поисках секинхендика, щоб побольше говна о ретронациках рассказать, ему то изнутри, это ж лучше видать было.

Тут ко мне подошли разведчики во главе с герром Шлюпке, и пригласили на завтрак в пятизвездочный разведшалаш.

И за завтраком (завтрак конечно от Адика того самого, который фюрер), и поглощая немецкий провиант, Бренхардт начал свой доклад:

— Крепость осаждает два батальона 45 пехотной дивизии вермахта, из австрийцев, землячков самого Адюши – нацистской хрюши (потому, что Гитлер как и свиньи – вегатарианец), — сори, это не я это Шлюпке так сказал. — Кроме того, нацисты подогнали два танка один Сомуа француский и один советский Т-26, и сегодня собираются долбить защитников крепости танками.

— И что вы думаете, что нам необходимо для успеха? — спрашиваю у старого вояки гауптмана Шлюпке.

— Первым делом для успеха, вам, пардон я хотел сказать нам, необходимо везение, да мы в силах уничтожить оба батальона 45 ПД, тем более они спокойны за тылы, и не ждут удара. Так же я уверен, что и красноармейцы, как только заметят наше нападение, активизируют свои действия.

— Ну и конкретней, что же вы предлагаете Бернхардт?

— Предлагаю сформировать колонну из трофейной и отремонтированной техники, как-будто бы посланную на тотальное уничтожение и очищение крепости по приказу командующего группы армий "Центр" генерал-фельдмаршала Федора фон Бок, я его подпись помню. Еще с первой мировой, в бытность мою гауптманом у кайзера, получал бумаги с его подписью из генерального штаба, причем и я тогда гауптман и он. Он прохлаждался в генштабе а я в плену. Сфабрикуем письмецо, ну и остальные необходимые документы, и в походном строе, с тактическими знаками моторизированной дивизии доедем до Козловичей.

— Бернхардт, вы щас на ходу экспромт делаете, или думали об этом раньше?

— На ходу Фарход. Просто вспомнил как Федор фон Бок, за месяц до Брусиловского прорыва в 1916 году инспектировать приезжал к нам, когда я молодой и красивый только получил гауптмана.

И взяв бумагу, нарисовал подобие подписи крутонемца, потом набросал приказ о посылке сводного отряда N-ской моторизированной дивизии, на помощь 45 ПД.

— Ну примерно вот так, — сказал Шлюпке протягивая мне лист. Канцтовары, с пищмашинками нами еще в Городке1 взяты из комендатуры, Ильиных старый лис настоял, что бы мы это бумканитель с собой взяли.

— Онищук, а мы сможем красиво подделать? — спрашиваю я у Петрухи.

— Неа, не сможем, мы не сможем, — говорит Петруччо, — зато сможет Ашот Назарян, ну художник из Ивашинских танкистов, который трафареты для "ДОН-16" делал, он на спор грозил тридцатку (банкнота тех времен) нарисовать.

— Ну и что ты сидишь? Бегом к Ашотику, печать и если есть подпись, посмотрите в бумажках из комендатуры, толкаю к деятельности, — И быстрей там, в крепости каждый час

погибают люди.

— Так точно, разрешите выполнять, — говорит Петруха, уже выбегая из разведшалаша.

— Разреши идти Фарход, одного приказа мало, надо еще несколько документов "изготовить". — И тоже по традиции, не дождавшись разрешения, Шлюпке уходит, пытаясь догнать Петьку.

— Ну что Эрисханов, зови всех командиров, у нас дело надо идти на выручку к крепости, — и этот даже не пропросив разрешения улетает как стрела.

Скоро собираются командиры, понятно нет Шлюпке и Онищука, наконец, хлопаю в ладоши, и все замолкают, кроме птиц (собрание проходит, на траве, на полянке).

— Товарищи командиры…

Загрузка...