Анциферов Николай Павлович - Из дум о былом

Примечания

Часть первая. ДЕТСТВО

¹ Ср. в опущенном нами фрагменте воспоминаний Н. П.: «...справляя серебряную свадьбу с женой моей жизнью...»

² Первая строфа стихотворения А. А. Блока (1912), называемого по первому стиху.

³ «Кватроченто», «чинквеченто» и встречающиеся далее "треченто" и "сейченто" — XV, XVI, XIV и XVII вв. соответственно.

⁴ Из стихотворения И.В. Гете «Ты знаешь край?—лимоны там цветут...» (1784), относящегося к циклу «Миньона», помещенному в романе «Годы учения Вильгельма Мейстера».

⁵ Смакуя «стыдодеяния» графини Софии Константиновны Потоцкой (урожд. Клавоне, 1764—1822), Ф. Ф. Вигель называет ее «новой Федрой, перед которой древняя жалка», намекает на отравление ею своих мужей (отца н сына Потоцких) и уверенно заключает, что «клевета в таких случаях извинительна». (Вигель Ф. Ф. Записки. Т. 2. М., 1928. С. 219—221. См. также: В мире книг. 1978. № 6. С. 92—93).

⁶ Дом, о котором идет речь, помещался в Царском (Детском) Селе на углу ул. Средней (Коммунаров) и Дворцовой (Андрея Васенко) и принадлежал в 1910-е гр. Е. В. Шуваловой (урожд. кн. Барятинской), вдове гр. П. П. Шувалова. После революции в этом доме размещалась биостанция, возглавлявшаяся Б. Е. Райковым. Анциферовы жили там в начале 1920-х гг. до тех пор, пока не переселились в находившийся поблизости дом по ул. Революции (Малой), 14.

⁷ Роман французского писателя Анри де Ренье (1864—1936) «Le passe vivant» вышел в 1905, его перевод на русский М. А. Кузьмина («Живое прошлое») — в 1925.

⁸ Стихи 19—27, 42—45 и 49—51 из стихотворения А. С. Пушкина «В начале жизни школу помню я...». Вся пунктуация и окончание слова в ст. 21 (у Анциферова — искусственных) приведены нами в соответствие с оригиналом.

⁹ Отец Н. П. умер в 1897.

¹⁰ Опущено: Рассказы матери Н. П. о его младенчестве, записи отца о первых проявлениях жизни сына.

¹¹ Заключительные строки стихотворения В. С. Соловьева «В тумане утреиием неверными шагами...» (1885).

¹² Речь идет о свадебном путешествии по Швейцарии и Италии с Т. Н. Анциферовой весной — летом 1914. Стихотворные строки — искаженная цитата из стихотворения А. К. Толстого «О, не спеши туда, где жизнь светлей и чище...» (1858). Стихи 13—16 в оригинале: «Слиясь в одну любовь, мы цепи бесконечной // Единое звено, //И выше восходить в сиянье правды вечной // Нам врозь не суждено».

¹³ В Никитском саду помещалось Училище садоводства и виноделия, директором которого по совместительству в 1891—97 был П. Г. Анциферов.

¹⁴ Патер (Пейтер) Уолтер (1839—1894) —английский писатель и критик. Н. П. цитирует его автобиографическую книгу «Ребенок в доме» (1894). Русский перевод П. П. Муратова (Патер У. Воображаемые портреты. Ребенок в доме. М., 1908. С. 178) несколько отличается от приведенного Н. П.

¹⁵ Там же. С. 176. Также с разночтениями.

¹⁶ Начальные строки «Вступления» ко второй главе поэмы Блока «Возмездие». Пунктуация приведена нами в соответствие с оригиналом.

¹⁷ На опущенных страницах: глава VI «Игры. Чтение. Первые друзья» начинается размышлениями Н. П. о смысле игры: «Игры ребенка — это труд взрослого, его искусство и его спорт. Ребенок играми преодолевает время <...>. Конечно, не из-за страха перед скукой ребенок играет, также как не ради борьбы с ней взрослый трудится. Но удовлетворяя другим запросам души, и труд, и игра вместе с тем спасают человека от бремени времени». Далее: описание игр со сверстниками в Никитском саду - «палочка-стукалочка», «морской бой», «сторожа-разбойники»; бой с татарчатами из села Никиты; размышления Н. П. о «театральном моменте» в любой игре; игра в театре; первые опыты рисования; первая детская мечта об острове блаженных, где живут мирные звери вдали от хищников. Первые книги — «Принц и нищий», «Маленький лорд», сказки Андерсена, братьев Гримм, Гауфа, Густавсона; позднее — «Отверженные» Гюго, навеянные им размышления о единстве добра и красоты. Интерес Н. П. к «страшным рассказам» («Присутствие в жизни чего-то грозного возвышало ее значительность и тем самым ценность»). Детский журнал «Родник», интерес к истории обороны Севастополя. Знакомство со Священной историей, любовь к Библии, особая привязанность к сюжетам Страстей Господних («С Библии начался мой интерес к истории»). Рассказы родителей о Древней Руси, эллинских древностях Крыма. Друзья детства: дочь письмоводителя Катя Долинская, сын курьера Саня Щербина, сын дворника Семен Савин, его отец Кузьма — «Савельич» Н. П. Игры на птичьем дворе. Воспоминания о посещениях Никитского сада и^- встречах с друзьями детства в 1907, 1917, 1927 и 1937. Постояльцы «министерской дачи» Никитского сада: Ермоловы, Витте, Нарышкины. Детская любовь Н. П. к Мусе Ермоловой, ее дальнейшая судьба.

В следующей главе: болезнь отца, отъезд за границу для его лечения (весна 1897 г.), посещение по дороге Софиевки, семья Леванда; Варшава, Берлин, чуждость немецких нравов; Наугейм, встреча с Блоком — будущим поэтом, «русским юношей с нерусским лицом»; пребывание в Вильдунгене, семья профессора-окулиста Гиршмана; возвращение в Россию, остановка в Софиевке и смерть там отца 18 ноября 1897 от саркомы мозга; поездка матери в Петербург для хлопот о пенсии.

В последней главе этой части: возвращение в Никитский сад, уже «чужой», в котором «больше нет дома детства», распродажа и отправка имущества, переезд на «министерскую дачу» по приглашению семьи Нарышкиных, дружба с их сыном Петей, тетка последнего — детская писательница В. А. Цурикова; отъезд из Никитского сада, последующие посещения его в 10-летние годовщины смерти отца. «Покинув Никитский сад, я расстался со своим детством».

Часть вторая «ГОДЫ ОТРОЧЕСТВА» начинается с главы «На чужбине». Всей части предпосланы слова А. Блока: «Детство и юность человека являют нам тот божественный план, по которому он создан, показывают, как он был задуман».

Приезд к двоюродному брату Н. М. Сибирцеву в Ново-Александрию (Пу-лавы) Люблинской губернии. Неприветливость нового места: хозяин на лечении в Италии. История Ново-Александрии. Н. М. Сибирцев — профессор-почвовед, «монах науки». Чувство заброшенности у Н. П. в большом пустом доме родственника.

Среда сверстников — профессорских детей. Странствующая по квартирам школа — изобретение профессоров Глинки и Саноцкого. Дом профессора Н. Б. Делоне, сближение Н. П. с его старшим сыном Борисом. Семья Делоне, ее «французский дух». Открытие Н. П. «мнра гоголевской романтики», формирование у него основ национального чувства. Обострение этого чувства благодаря польско-еврейскому окружению в Пулавах: детские проявления межнациональной вражды и размышления Н. П. о ее причинах. Военная игра в спички. Празднование Рождества 1898.

В следующей главе: братья Фортунатовы Федор и Григорий, их отец — профессор Алексей Федорович, их старшие братья Константин и Александр, зарождение полувековой дружбы Н. П. с Фортунатовыми.

Родственник Е. М. Анциферовой — М. А. Бибиков—«персонаж из сказок Гофмана», его неустроенность, веселый нрав, выдумки, «театр для себя», последняя весть «от этого скитальца» через 20 лет из инвалидного дома под Черниговом.

Привязанность Н. П. к семье Фортунатовых, сыновнее отношение к ее главе. Постановка увлеченным Театром Саней Фортунатовым пьесы «Данило Зозуля» летом 1899. Сближение с Григорием Фортунатовым, судьба дружбы с ним, ее продолжение в последующие годы.

Смерть Н. М. Сибирцева от чахотки, переезд Фортунатовых в Киев, предотъездная экскурсия с ними в г. Казимир. Мысль Н. П. о перспективе женитьбы на Мане Фортунатовой; последняя встреча с нею в 1917 в Симеизе, ее смерть.

Подготовка к переезду в Киев вослед Фортунатовым. Последующие встречи с семьей Делоне: в Киеве в 1908, затем в 1940-е с Борисом, уже академиком-математиком, дружба последнего с О. Ю. Шмидтом, их встреча в Москве в 1920, рассказ Шмидта о Ленине, не спящем ночью «капитане корабля, тянущего баржу России к прекрасным берегам»; помощь Б. Н. Делоне семье Анциферова после ареста Н. П. в 1929, встреча со старшим Делоне в Киеве в 1923 и рассказы того о попытках «марксистской перестройки» математики; встречи с Глинками, их судьба; сбор пулавских друзей детства в Москве в 1947.

Из части второй. ГОДЫ ОТРОЧЕСТВА

¹ Речь идет о родственнике Е. М. Анциферовой — М. А. Бибикове. См. о нем в предыдущем примечании.

^{2 "}Скромная обстановка, простота отношений, дружный тон всей семьи <...> большой духовный аристократизм. <...> В доме Фортунатовых я не помню никаких следов буржуазной обстановки с ее склонностью к декоративностй» — таков, по словам Н. П., «дух дома Фортунатовых".

³ «Похождения Суркина» — рисованная игра Н. П. и Федора Фортунатова в Ново-Александрии, изображавшая быт и нравы «задворок польских России».

⁴ Евангелие от Матфея, 25:13.

⁵ Воспоминания А. П. Попова о Н. П. с приложением копий писем последнего хранятся в ОР ГПБ. ф. 27. (Сообщено Н. Б. Роговой.)

⁶ «Никогда позднее, — писал Н. П., — я не сознавал себя так остро, болезненно остро русским, как тогда, в Ново-Александрии. И это несмотря на то, что я принадлежал к «господствующей национальности». Происходило это по двум причинам, в своей совокупности усиливавшим свое воздействие на сознание отрока. Полуфранцузская семья Делоне, француженки и немки, все проникнутые национальной гордостью, возбуждали во мне инстинктивное утверждение в себе сознания, что я чисто русский и что русским быть не только не постыдно, наоборот, даже очень хорошо. Это был инстинкт утверждения своей личности в своем народе и его культуре. Другая причина была — это окружение в Пулавах русских поляками и евреями. На нас смотрели евреи недружелюбно, опасаясь оскорбительных выходок, к которым их приучила детвора, и русская, и польская. Но этого отношения я тогда не понимал, а недружелюбные взгляды и возгласы побуждали меня и моих товарищей к дурным выходкам, задевавшим еврейских ребят».

⁷ Первая кн. Паралипоменон, 1:17—19. Цитата приведена нами по современному изданию Библии.

⁸ Из стихотворения Ф. И. Тютчева «Цицерон» («Оратор римский говорил...»).

⁹ Опущено: дневник наблюдений над птицами, любимая из них — лазоревка чтение книги Д. Н. Кайгородова «Из царства пернатых».

¹⁰ Опущено: увлечение Н. П. оперным театром, участие в этом увлечении братьев Александра и Федора Фортунатовых, любимые певцы: Цветкова, Ковель-кова, Бочаров и др., высокая оценка театральных воспоминаний А. А. Фортунатова, гастроли Шаляпина, «тайная любовь» Н. П. к сопрано Шульгиной.

¹¹ Там Н. П. впервые увидел братьев Фортунатовых.

¹² «А.Ф. Фортунатов говорил, что его лучшими друзьями и единомышленниками на протяжении жизни были старший сын Константин, Александр Герцен и Фридрих Энгельс» (Фортунатов И. К. Биография К. А. Фортунатова — Архив Н. И. Фортунатовой, Москва).

¹³ Опущено: судьба К. А. Фортунатова, работа санитаром в 1905 на баррикадах Пресни, женитьба на меднчке В. М. Золотаревой, работа земским врачом, смерть от тифа в Гольдапе (Восточная Пруссня) в январе 1915, поездка А. А. Фортунатовой на похороны сына. Дальнейшая жизнь вдовы В. М. Фортунатовой, встреча с ней Н. П. в 1909 г., ее слова о счастье брака.

¹⁴ Значительная часть архива Фортунатовых хранится ныне в ОПИ ГИМ. Дом в Л осинке вместе с частью библиотеки и рукописных материалов сгорел в 1975.

¹⁵ В стихотворении Ф. И. Тютчева «О чем ты воешь, ветр ночной?..» ст. 11 —14: «Как жадно мир души ночной//Внимает повести любимой!// Из смертной рвется он груди,//Он с беспредельным жаждет слиться!..»

¹⁶ На опущенных страницах: лето 1901 в имении Белокопытовых «Дубрава», отец семейства Н. Н. Белокопытов, его культуртрегерские попытки; соседи Белокопытовых; коллекционирование птичьих яиц и перьев, собирание бабочек. Летние месяцы 1902 и 1903 на даче в Мотовиловке под Киевом, увлечение птицами.

¹⁷ Опущена характеристика кандидатов на папский престол Капичелятро, Орельи, Рамполлы, Ванутелли.

¹⁸ Опущено: победа на выборах венецианского кардинала Сарто, огорчение Н. П., его встречи в Риме в 1911 н 1914 со своими «любимцами» кардиналами Рамполлой и Ванутелли.

¹⁹ Опущено: привязанность Н. П. к матери, страх ее потерять.

²⁰ Из стихотворения Пушкина «В начале жизни школу помню я,..».

²¹ Образ домашнего счастья, найденный Анциферовым еще в отрочестве в рассказе Ч. Диккенса «Сверчок на печи», стал одним из сквозных мотивов в его последующей жизни.

²² Опущено: домашние учителя Н. П. — латыш Альберт Иванович Витин и студент Киевского университета Владимир Николаевич Хандриков; слуга Анциферовых И. И. Землянский, его «простонародное западничество», желание прославиться и связанный с этим комический эпизод; приезд бабушки Прасковьи Андреевны; размышления Н. П. о своем мемуарном труде: «То, что здесь записано, — лишь материал к мемуарам. Я писал тем языком, на каком думаю, говорю, пишу. Я не искал ни языка, ни понятий моего отрочества. У меня нет дара воссоздать их. Я искал в памяти, что осело в ней от моего детства, и записал то, что нашел. Записал так, как понял уцелевшее в душе, уже затронутой надвигающейся старостью».

Часть третья. PR1MA VERA

¹ Опущено: встреча в Святошине с повзрослевшими детьми Навашиными, их трения с ханжой-гувернанткой, беседы с Митей Навашиным о поэзии Байрона, решение Анциферовых лето 1904 провести в Святошине.

² На опущенных страницах: увлечение Шекспиром, Дюма и Байроном; святошинский дневник Н. П., отражение в нем стыдливости и замкнутости автора: «Основное содержание этого лета — была борьба за устои своего диккенсовского миросозерцания». Споры о Байроне, чуждость его демонизма для Н. П. Дружба с Т. Навашиной, ее отношение к вере. Кризис детской веры Н. П. Влюбленность его в Т. Навашину, насмешки над ним младшего брата Навашиных — Михаила. Поездка в Межигорье — монастырь на Днепре. Известие о смерти Чехова. Приезд родственника Шуры Ярославцева, его поверхностность. Детские развлечения, влюбленности Мити Навашина.

³ Ср. размышления Н. П. о смысле игры в прим. 17 к части первой.

⁴ На опущенных страницах: поездка Н. П. к родным в Софиевку зимой 1904, его тяжелая болезнь по возвращении, события января 1905, продолжение рыцарской игры; включение в нее сюжета англо-французской войны, смерть героя Н. П. — Люцио Пакенгейма.

⁵ С небольшими искажениями из статьи В. Г. Белинского «О русской повести и повестях Гоголя (Арабески и Миргород)».

⁶ Опущено: обращение Н. П. за помощью в борьбе с одноклассниками к Мите Навашину, эпиграммы последнего на обидчиков Н. П.; столкновение с товарищами, вызванное их скабрезными выпадами в адрес Т. Навашиной; рост авторитета Н. П. в классе.

⁷ Опущено: пропуски занятий по болезни, оставление Навашиными гимназии.

⁸ Опущено: чтение «Войны и мира» в 1920-е сыну Сергею н его реакция на эту книгу.

⁹ Речь идет о болезни пневмонией Н. П., простудившегося во время поездки к родным.

¹⁰ Опущено: посещение Навашиных в 1905, создание Таней и Митей комедии о коллегах их отца, игра Тани на фисгармонии.

¹¹ Так Н. П. называл про себя Т. Навашину.

¹² Опущена гл. V «Судьба Навашиных», в которой: возвращение Н. П. осенью 1905 из Рязанской губернии «нашедшим свой путь в жизни». Его попытки возобновления отношений с Навашиными. Печаль и замкнутость Тани, новая среда общения Мити: увлечение в ней Ницше и Пшибышевским. Митина бравада безнравственностью его новых друзей. Недолгий интерес Мити и его друзей к революционным событиям, их отход от освободительного движения (осень 1906). Отрицательное отношение Н. П. к Пшибышевскому, «хаосу бушующего пола». Драматургические опыты Мити, посылка его пьесы Станиславскому. Споры Н. П. с Митей, отрицавшим моральный прогресс человечества. Мизантропические стихотворения Д. Навашина, отголоски идей Канта и Шопенгауэра в них. Охлаждение отношений Н. П. с Навашиными.

Д. Навашин на юридическом факультете Киевского университета, его светские успехи, отношения с женщинами, отъезд в Сибирь по завершении. образования, тамошние авантюрно-предпринимательские успехи.

Приезд Т. Навашиной в Петербург в 1911, ее нежелание учиться на Высших женских курсах, ее работа в архиве под руководством профессора Я. Л. Барскова, Танина подруга О. М. Вивденко; Танино отрицательное отношение к студенческой среде, болезненное продолжение ею «рыцарской игры», заболевание туберкулезом и отъезд на лечение в Давос.

Встреча Н. П. с Митей в 1915. Исчезновение из его облика всего романтического. Его новые политические идеи о необходимости власти профессионалов: промышленников, врачей, учителей, рабочих и т. п.; стилизация им себя под делового человека.

Новая встреча с Д. С. Навашиным в июле 1917 на митинге, устроенном в честь П. А. Кропоткина. Речь философа Федора Степуна против войны и заурядное выступление Мити о положении русских военнопленных в Германии. Митина идея о создании своей партии «социал-эволюционеров» под лозунгом «К социализму — через Великую Россию!». Отсутствие сторонников у этой идеи.

Посещение Навашиных в Москве в 1925, семейный обед у них: полнота Мити и Тани, седина и «американизм» Миши.

Рассказы встреченного Н. П. через несколько лет Н. Н. Кутлера о «двойной жизни» Д. С. Навашина-финансиста в Париже и Москве: респектабельность за границей и темные свяви в СССР. Известие об убийстве «невозвращенца Навашина» в Париже в январе 1937. Размышления Н. П. о том, «троцкистами или фашистами» организовано это убийство. Навашин — прототип Дессера в романе Эренбурга «Падение Парижа», его участие в борьбе против антисемитизма.

Сопоставление Н. П. своего увлечения Т. Навашиной с отношением Герцена к Гаэтане. Встреча с нею в 1945: неудачное замужество за военным прокурором Рогалиным, привязанность к сыну брата Михаила, одиночество, работа техническим редактором академических изданий для заграницы. Мысли Н. П. о возможности примирения жизни и сказки.

Часть четвертая. В ТУМАНЕ УТРЕННЕМ

¹ Из 1—2 ст. оды Квинта Флакка Горация «К Левконое» (I, II). В переводе С. Шервинского: «...нам наперед знать не дозволено,//Левконоя, какой ждет нас конец...»

² Опущены строки из стихотворения В. Ф. Ходасевича «Встреча» (1918), входящего в его книгу «Путем зерна».

³ Опущено: история о богатыре Муретове со сложением Собакевича и повадкой Ноздрева, родственник Курбатовых — земский начальник Н. А. Бер, его циничные рассказы.

⁴ Опущено: волновавшие Н. П. образцы творческой, духовной любви в драмах Ибсена; обращение к средневековой культуре в поисках примеров преобразующей любви.

⁵ Опущено: описание летней ночи.

⁶ Опущено: выписка из дневника Н. И. Курбатовой от 17 июли 1905, содержащая ее отзыв об Н. П.: «славный, веселый характер и глубокое, сильное искание правды жизни».

⁷ Вероятно, речь идет о сыне священника, крестившего Н. П., — протоиерея Николая Фаворова.

⁸ Опущена запись в дневнике Н. П. от 6 октября 1906: споры Поллака с Вышомирским об эгоизме творческой личности, размышления юношей о нравственном долге перед народом.

⁹ Опущено продолжение той же записи: неудовлетворенность Киричинского учением Михайловского.

¹⁰ Из стихотворения Н. П. Огарева «Искандеру» («Я ехал по полю пустому...», 1846).

¹¹ Опущено: выдержки из переписки Вильчинского с Киричинским о «половом вопросе», письмо Вильчинского к Н. П., написанное спустя шесть лет: «...я гордился Вами как моим другом ради этой точки зрения» (речь идет об аскетических убеждениях Н. П.).

¹² Опущено: письмо В. Киричинского через два года с воспоминанием о спектакле и грозе.

В тексте воспоминаний Н. П. следующая глава идет перед настоящей; мы поменяли их местами, чтобы сохранить хронологический порядок изложения.

¹³ Опущено: посещение ночного гулянья на деревенской улице.

¹⁴ На опущенных страницах: выписки из дневника Н. И. Курбатовой от 29 мая и 4 июля 1906. Обучение крестьянских детей и дружеские отношения с ними. Письмо Н. И. Курбатовой к Н. П. от 22 августа т. г. с описанием реакции детей на его письмо, их просьбами прислать фотографию Н. П.

¹⁵ Искаженные строки стихотворения Блока «Опять над полем Куликовым...» У Блока: «Но узнаю тебя, начало // Высоких и мятежных дней». ^

¹⁶ Выборгское воззвание — обращение группы депутатов Первой Государственной думы (кадетов, трудовиков и социал-демократов), принятое в Выборге в ответ на роспуск Думы. Призывало «граждан всей России» до созыва Думы не давать «ни копейки в казну, ни одного солдата в армию» и объявляло недействительными займы, заключенные без санкции Думы. По делу о Выборгском воззвании 167 депутатов Думы 12—18 декабря 1907 были приговорены к трем месяцам тюрьмы каждый, что лишало их избирательных прав. См. подробнее: Винавер М. М. История Выборгского воззвания. [Б. м.], 1917.

¹⁷ Возглас диакона в просительной ектении на литургии верных. Эта мысль стала центральной для Н. П. в браке.

Далее опущено: посещения Барановки в последующие годы, встречи с Курбатовыми и крестьянскими детьми. Превращение Алеши Матвеева в «нового хозяина „вишневого сада”». Рождество 1910 года в Барановке — «граде Китеже»: «сон в зимнюю ночь». Барановка летом 1924: застенчивые и теплые встречи с бывшими учениками. Грустные размышления Н. П.: «И не только сознание недоделанного угнетало меня, не только сознание своего бессилия улучшить их жизнь, но и чувство уходящей жизни, ощущение конца». Прощание с любимыми местами Барановки. Смерть И. И. и А. Н. Курбатовых. Гибель Барановки от пожара — «конец дворянского гнезда». Значение Наташи Курбатовой в жизни Н. П.: «Она неведомо для себя открыла мне тот путь любви, который привел меня к моей Тане (Оберучевой. — Публ.)».

¹⁸ На опущенных страницах: калейдоскоп впечатлений по пути в Ниццу — Галиция, Вена, Тироль. Мысль о возможности в последнем «социализма в настоящее время»: «Под социализмом я тогда понимал общинное землевладение в народной республике, чистую, трудовую жизнь в тесной связи с природой. Мой социализм еще недалеко ушел от моих социальных утопий рыцарской игры».

Проезд через Италию, встреча с Ниццей. Описание города и его окрестностей. Кладбище, могила Герцена, попытки Н. П. стереть с нее надписи паломников. Времяпрепровождение Н. П. и круг его чтения: роман Золя, учебник биологии, «Исторические письма» Лаврова. Размышления о природе эстетических чувств у человека, о перспективе исторического процесса, о долге перед народом и др. Склонность Н. П. к эпатажу местной буржуазной публики.

Подруга F.. М. Анциферовой — А. И. Фермор, ее дочь Вера — смолянка. Светский быт Ниццы, рулетка, «жертва игорной лихорадки» — семья Раппопорт. «Ницца — ярмарка невест»: история девицы Кутейниковой. Соседка по пансиону — Николадзе, двоюродная сестра Церетели.

Прогулки по окрестностям Ниццы с Верой Фермор и ее отчимом присяжным поверенным Нежинским. Встреча Нового года в семье Нежине ких-Фермо-ров. Влюбленность в Веру Фермор, ее колебания между «роматизмом» и «светской мишурой». Попытки «раскрыть ей глаза на социальную неправду нашей жизни».

Карнавал в Ницце. Тягостные впечатления от «разложения культуры гнилого Запада, оздоровить который <...> может только революция». Отъезд Нежинских-Ферморов, тоска Н. П. по России.

Знакомство с коммунаром Турским, знавшим Кропоткина и Бакунина. Рассказы Турского о Парижской коммуне, его отрицательное отношение к российским кадетам; поездка с Турским и его семьей в Ментону; знакомство с анархистом Штакельбергом.

Прощание с Ниццей, раздумья на могиле Герцена.

Дальнейшие встречи с ниццуарскими знакомыми: братьями Раппопортами — сотрудником «Речи» Юрием и летчиком Аркадием; семьей Нежинеких-Фермо-ров. Жизнь последних в особняке Мятлева на Исаакиевской площади, помолвка Веры Фермор в 1908 с офицером Семеновского полка Генриковым, расстройство этого брака, замужество Веры за французским адмиралом, будущим морским министром в кабинете Эррио. Посещение Н. П. дома, в котором жили Фермеры, в 1920-е для чтения лекций в Институте истории искусств.

¹⁹ Опущено: дневник Н. П. 1907, восторженный характер записей в нем, «раскрытость души горестям и радостям», итоги молодых лет жизни: «Подготовлена целая трудная жизнь, прожитая так, что на нее не стыдно оглянуться (в чем-то основном <...>, что зародилось в Никитском саду, возросло в Бара-новке и теперь получало боевое крещение в «Номере тридцать седьмом»)».

²⁰ Запевка нз былины о Соловье Будимировиче в записи «Сборника Кирши Данилова» (СПб., 1901).

²¹ В семье Анциферовых сохранилась и несколько отличающаяся версия гибели Н. М. Оберучева. По словам Т. Н. Камендровской (дочери Н. П.), ее дед погиб, «спасая своих солдат», и посмертно был произведен в генералы. (Письмо к публикатору от 15 декабря 1988).

²² Опущено: выписка из дневника Н. П., трагизм солипсических размышлений: «Теперь же я знаю, что не Бог творец мира, а я. <...> Но мое создание должно погибнуть вместе со мной».

²³ Ст. 1—4 и 25—28 элегии В. Я. Брюсова «Одиночество» (1903, сб. «Urbi et orbi»). Пунктуация и порядок слов в ст. 4 приведены нами в соответствие с оригиналом.

²⁴ Ст. 11 —12 из стихотворения Блока «Благословляю все, что было...» (1912). В оригинале ст. 11: «Все то, чего не скажешь словом».

²⁵ На опущенных страницах: роспуск Второй Государственной думы — июльский переворот 1907, надежды Н. П. и его товарищей на массовый протест, «безмолвие народа», манифестация «черной сотни» в Одессе. Уличные крики проститутки, тягостные раздумья о «хаосе, угрожающем культуре». Пребывание в Гурзуфе вместе с В. Н. Белокопытовым и Г. А. Фортунатовым, ощущение «юношеской радости жизни», экскурсии в Никитский сад, в Алупку, на Ай-Петри, чтение книг по литературе, философии и истории. Знакомство со «старшим поколением, сознательно пережившим 1905 год»: музыкантом А. Н. Дроздовым, братьями А. и И. Селихановичамн, их рассказы о новой литературе (символистской), певец Г. Ф. Гнесин, знакомство с музыкой Вагнера.

²⁶ Ст. 5—6 из стихотворения М. Метерлинка «Молитва» («О, сжалься надо мной за то, что медлю я...») в переводе О. Чюминой (1907). Ст. 8 в этом переводе: «Того, чему расцвет не дан еще в удел».

²⁷ В дореволюционной России женские гимназии по источникам финансирования и характеру управления подразделялись на три типа: министерские (находились в ведении Министерства народного просвещения), Мариинские (существовали на средства государственной благотворительности — Ведомства императрицы Марии — 4-го Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии) и частные.

²⁸ На опущенных страницах: осенняя природа Киева, лирико-философская окрашенность ее восприятия, попытки преодоления идейного кризиса, чтение романа «Накануне», страх оказаться «лишним человеком», «Берсеневым».

²⁹ На опущенных страницах: философские споры в киевских погребках за бокалом пива или меда, размышления о границах человеческого «я», знакомство с учением Фехнера о всеобщей одухотворенности, развитие философского направления в кружке, протест против него А. Попова, обсуждение проблемы ценности человеческой личности, выяснение отношения к индивидуальному террору.

³⁰ О путях развития русской интеллигенции в начале XX века Д. Н. Овсянико-Куликовский писал, что «они идут в направлении от идеологического творчества к широкой политической и культурной деятельности, которая должна быть основана на расчете, знании и справедливости». (Собр. соч. Т. 9: История русской интеллигенции: Часть третья: 80-е годы и начало 90-х годов. СПб., 1911. С. 224).

³¹ Опущено: посещение постановки в театре Соловцова пьесы Ведекинда «Пробуждение весны», дискуссия с Т. Оберучевой и Н. Дрейером о «темной силе пола».

³² Опущено: выписка из дневника от 22 октября 1907, Киев в начале зимы, разговор с Т. Оберучевой о барановском лете: «Я повел Таню в Барановку, окружил ее учениками, осветил Наташей. Я говорил долго, долго. Когда останавливался, она говорила: «Дальше, дальше!» Я знал, что она понимала меня».

³³ Окончательное название этой работы Н. П.: «Об аскетизме Франциска Ассизского» (ЦГИА Ленинграда. Ф. 14. On. 1 Ед. хр. 11096. Л. 1).

³⁴ Опущено: знакомство с дядей сестер Оберучевых — антропологом А. М. Покровским, его «легкий дух», философские споры с ним, неприятие его членами кружка, огорчение в связи с этим матери Оберучевых — Екатерины Михайловны; жизнь А. М. Покровского — доцента Харьковского университета, его семейная трагедия (сумасшествие жены), разнообразие интересов в сочетании с их эпикурейским характером, заграничные путешествия А. М., дальнейшие встречи с ним и его смерть в 1929.

³⁵ На опущенных страницах: противоречие между «радостью зимы» и мыслью об «униженных и оскорбленных»; гимназическая подруга Т. Оберучевой — Танечка Руденко, «гоголевская украинка», полная жизнью, «необычайно гармоничная», «художница по призванию». Дальнейшая жизнь Т. Руденко, ее скульптурные работы. Бабушки сестер Оберучевых, семья К. М. Оберучева, пение н танцы в их доме. Празднование Рождества 1907 года в доме Оберучевых.

Ответы на анкету «Кружка № 37» «для выяснения миросозерцания». На нее отвечали Т. и А. Оберучевы, М. Оберучев, Д. Лурье, Н. Дрейер, Т. Руденко, А. Попов, А. Вайнцвейг и Н. П. Почти все безоговорочно любили жизнь, но «смерти нет!» написал только Н. П. Вопросы о цели жизни и существе счастья вызвали разноречия (Н. П. указал «поиски гармонии»). Человечеству Н. П. желал «единую волю», А. Оберучева — «бессмертия», а А. Вайнцвейг — «социализма». Почти все «37-е» отрицали брак, по крайней мере для себя, а Н. П. и Н. Дрейер признавали только «ибсеновский», т. е. духовный. «Свободную волю» признавали все, кроме Т. Оберучевой. Взгляды на искусство были разнообразны, но все отрицали эротизм современной литературы. Любимой наукой Н. П. назвал биологию, писателями — Ибсена, Л. Толстого, Тургенева и Шекспира, поэтами — Надсона и Лонгфелло, художниками — Левитана, Врубеля и Беклина, композиторами — Грига и Вагнера. Главной добродетелью Н. П. считал «внутреннюю свободу» и был готов простить себе «разбросанность» и «пуританство».

Размышления Н. П. о себе как «человеке 40-х годов», его низкая оценка и «отцов», и «детей». «Белинский мне казался человеком, который избежал ошибок этих двух противостоявших поколений».

Надписи на групповом фотопортрете «Кружка № 37». Прощание с кружком и домом Оберучевых, подготовка к отъезду в Петербург.

³⁶ Опущено: дневниковая запись о последнем вечере в гостиной Оберучевых, признание Т. Оберучевой верности слов, обращенных к Н. П. на групповой фотографии: «Ваша светлая душа возвышает и очищает других».

³⁷ Речь идет о декларировавшейся в «кружке № 37» идее Н. Дрейера о «тихой любви» как единственно возможном пути к всечеловеческому счастью. «В его словах, — вспоминал Н. П., — звучала не столько вера в возможность этого пути, сколько уверенность в невозможности путей насилья».

³⁸ О путешествии Н. П. летом 1908 с Г. А. Фортунатовым по Норвегии см. в части шестой «На чужбине».

³⁹ «Мут» — домашнее прозвище Г. А. Фортунатова.

⁴⁰ Из стихотворения А. С. Пушкина, называемого по первому стиху.

⁴¹ См. прим. 15 к части второй.

⁴² Речь идет об образе из романа Ф. К. Сологуба «Мелкий бес».

⁴³ Из IV явления II действия оперы Р. Вагнера «Тангейзер». Приведено Н. П. в переводе К. Званцова (СПб., 1875).

⁴⁴ Предсказание Н. П., что «взрослые из «№ 37-го» вернутся к привычному», сбылись не вполне. Свидетельством тому — ностальгически теплые воспоминания о кружке одного из самых «реалистических» его участников А. П. Попова, оставшегося верным Н. П. до его смерти (ОР ГПБ, ф. 27, сообщено Н. Б. Роговой).

⁴⁵ Роман Р. Роллана «Жан Кристоф» был одним из главных текстов XX века, на которые ориентировался Н. П. и его окружение. О значимости этого произведения для российского интеллигента — современника революции — свидетельствуют и письма 1930-х такого несхожего с Н. П. человека, каким был поэт Н. А. Клюев (Новый мир. 1988. № 8. С. 186—187).

⁴⁶ Из стихотворения, открывающего цикл А. А. Блока «Заклятие огнем и мраком». У Блока иная пунктуация, а 4-й стих заканчивается словом «... щита».

⁴⁷ Опущено: отъезд Л. Г. Гессель в Смоленск, прогулка по ночному лесу с Т. Оберучевой 18 июня 1909.

⁴⁸ Опущено: приезд в Алферове Е. М. Оберучевой с Аней, Г. Фортунатовым, Н. Дрейером, А. Поповым; вспыхнувшее там молодое веселье; совместная поездка в Москву; конец алферовского лета. Жизнь Н. П. в Петербурге осенью 1909, встречи там с Т. Оберучевой, чтение Виндельбанда, упоение от занятий, лекция Гревса о Паулине Ноланском. «Симфония дружбы-любви» Н. П. с Т. Оберучевой, зимняя поездаа с ней в Киев. Споры с М. Оберучевым, видевшим в техническом прогрессе панацею от всех социальных недугов. Чтение Вл. Соловьева о смысле любви. Поездка с Т. Оберучевой в Александро-Невскую лавру «встречать весну» 1910: «Мы верили в исключительность нашей судьбы и нашего пути любви».

Складывание принципа отношения Н. П. к людям: искать лучшее, что в них было. Так же к нациям: «лучшие представители не случайны <...>. Они не тип, а симптом того, что скрыто в нации лучшего».

Посещения Алферова в 1910-е.

⁴⁹ Опущено: встречи с обитателями Алферова, их разноречивые отзывы о Л. Г. Гессель; поиски Н. П. мест, памятных по совместным прогулкам с Т. Н. Оберучевой; пожар в Белой Церкви.

⁵⁰ Речь идет о звездах, отмеченных Н. П. и Т. Н. во время их прогулки ночью 18 июня 1909. Этой ночи они оба придавали символическое значение как началу пути, приведшего их к браку.

Часть пятая. ПЕТЕРБУРГСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

¹ Стихи 505—512 из 24-й песни «Илиады» Гомера в переводе Н. И. Гнедича.

² Айод (согласно современному написанию «аэд») от греч. aoifios— певец, исполнитель эпических песен, импрдвизирующий под аккомпанемент струнного инструмента.

³ «Смена вех»— выпущенный летом 1921 в Праге сборник статей, призывавший интеллигенцию к сотрудничеству с советской властью. Кроме Лукьянова, написавшего статью «Революция и власть», в сборнике участвовали: Н. В. Устрялов, Ю. В. Ключников, А. В. Бобрищев-Пушкин, С. С. Чахотин и Ю. Н. Потехин. Целью сборника, по определению Ключникова, было: «в свете наших новейших революционных переживаний переоценить нашу предреволюционную мысль; в свете наших старых мыслей о революции познать, наконец, истинный смысл творящей себя ныне революции».

⁴ Утверждение Н. П. о том, что Зелинский не оставил учеников, на наш взгляд, чересчур категорично. Сребрный вместе с самим Зелинским находился у истоков изучения античности польскими учеными, а Диль не только основал классическую филологию в Латвии, но и много сделал в истории культуры Боспора и Ольвии. Судьба С. Э. Радлова сложнее, чем ее излагает Н. П.: в 1942, когда немцы подходили к Пятигорску, где в то время находился возглавлявшийся им театр, Радлов не смог эвакуироваться из-за болезни жены. Оказавшись в оккупации, он вынужден был продолжать работу вместе с оставшимися по разным причинам актерами, затем был вывезен в Германию и ставил там спектакли для «остарбайтеров». После войны был арестован советскими властями и отбывал лагерный срок в Центральной России. Последние годы жизни работал режиссером в театрах Латвии. (Сообщено В. П. Полыковской. См. подробнее статью Л. Шерешевского в готовящемся сборнике «Театр в ГУЛАГе».)

Что касается Б. В. Казанского, то он наряду с пушкинистикой и языкознанием занимался и классической филологией: был профессором соответствующей кафедры ЛГУ, переводил и исследовал античных авторов; его работа о хеттских и финикийских текстах Кара-тепе опубликована в год его смерти.

⁵ Из слушательниц ВЖК в Грецию с Зелинским езднли: М. Ф. Голубцова, К. В. Гросман, В. К. Дайхес (ур. Ходорова), О. Г. Дьякова, Е. В. Ернштедт, Л. Ф. Завалишина, Н. Б. Краснова, Ф. М. Нахман, А. Г. Прокопе, Л. Н. Попова, С. Д. Руднева, С. П. Червинская, В. К. Иванова (ур. Шварсалон), Н. А. Энман (ЦГИА Ленинград. Ф. 113. On. 1. Ед. хр. 60). Возможно, что в состав кружка Гептахор, кроме Рудневой и Энман, которые точно были в нем, входил и кто-то еще из участниц этой поездки.

⁶ Одна из лекций Зелинского в 1913 была специально посвящена творчеству балерины («Исидора Дункан и идея античной орхестики»— в записи И. С. Кннж-ника-Ветрова см. ОР ГПБ. Ф. 352. Ед. хр. 1445).

⁷ Вероятно, основное содержание названной лекции Зелинского изложено в его одноименной статье (Вестник Европы. 1912. No 1. С. 135—182). В глазах людей, далеких от Гептахора и получивших информацию нз вторых рук, поведение Зелинского было лишено эстетического ореола. Учившаяся в то время на ВЖК Е. П. Казанович записала в своем дневнике 1912—13: «От времени до времени наиболее усердные из семинаристок Зелинского получают как бы «частную командировку за границу» <...>, попросту говоря — скрываются на известное время под героическое небо Греции или Италии для того, чтобы там произвести на свет плод усиленных занятий в семинариях профессора-антика». Упоминая далее скандал, разразившийся в совете профессоров, и визит к Зелинскому разгневанных коллег, протестовавших против «похождений, оскорбляющих науку и нравы ученого мира», Казанович расценивает статью в «Вестнике Европы» как ответ на этот визит. (ОР ГПБ. Ф. 326. Ед. хр. 18. Л. 128об—129об.)

⁸ Об Экскурсионном институте см. в Приложении к наст. изд. и комментарии к нему.

⁹ Сведения о конце Зелинского, приводимые Н. П., неверны. На самом деле он умер в Унтершонсдорфе (Бавария) в 1944, куда его вывезли из Варшавы при содействии сына, бывшего на немецкой службе.

¹⁰ Названная выше в тексте газета «Русская воля» была внепартийным органом республиканской ориентации. Основана в 1916, после февраля 1917 поддерживала Временное правительство, выступала за продолжение войны. Наряду с деятелями умеренно-либерального толка на ее страницах выступал Л. Андреев и другие демократические авторы. В связи с яркой антибольшевистской позицией была закрыта одной из первых — 26 октября 1917.

Следы послеоктябрьской биографии Э. Д. Гримма находятся в его личном деле: 11 декабря 1917 он избран ректором на новый срок, в октябре 1918 следует его «отказ от должности по болезни», 10 октября он отправляется в командировку r южные губернии России «с научной целью», а 12 числа на квартире уехавшего Гримма ЧК производит обыск и, арестовав случившегося поблизости вахтера Гольцова, опечатывает помещение. Избранный вновь ректор профессор А. А. Иванов в переписке с властями решительно отметает возводимые на Гримма обвинения в дореволюционном сотрудничестве с охранкой и беспокоится о судьбе библиотеки, бумаг и вещей Гримма. Никакого ответа на вопрос о характере обвинений, выдвинутых против Гримма, Иванов от ЧК тогда не получил. Осенью 1929 живший в то время в Москве Э. Д. Гримм обращался в Архив ЛГУ за справками о своей служебной деятельности для представления их в ЦЕКУБУ (ЦГИА Ленинграда. Ф. 14. On. 1. Ед. хр. 9226. Л. 259—268).

¹¹ Среди учеников Кареева были В. А. Бутенко, Э. Д. Гримм, А. С. Лаппо-Данилевский, П. П. Митрофанов, А. М. Ону, П. Д. Погодин, Е. А. Соловьев и мн. др.

¹² Номотетическая школа — приверженцы точки зрения о наличии закономерностей в историческом процессе (Г. Коген). Позиция Кареева была более сдержанной: «Прогресс присущ истории, зависит ли это от благости Божией, или от внутренней сущности истории, или же от естественного закона, ею управляющего, — вот одна вера с разными лишь оттенками. <...> Эта вера была и моей <...>, я стремился дать <...> изложение в виде «номологии прогресса», т. е. теории законов, управляющих прогрессом как таковым» (Кареев Н. И. Теория исторического знания. СПб., 1913. С. 29).

¹³ 9 января 1905 Кареев был арестован как участник депутации интеллигенции, направлявшейся к С. Ю. Витте с целью предотвращения расстрела мирной демонстрации.

¹⁴ Гревс И. М. В годы юности. За культуру//Былое. 1918. № 12. С. 42—88; 1921. № 16. С. 137—166.

¹⁵ Из стихотворения «Возврат», опубликованного в сб. «Норд», Баку, 1926. Перепечатано в кн.: Вяч. Иванов. Свет вечерний. Оксфорд, 1962. С. 49—50. (Установлено Б. С. Кагановичем.) У Н.П. в автографе ст. 6: «Из коих вдруг вся юность грянет...»

¹⁶ Речь идет о путешествии Н. П. по Норвегии.

¹⁷ Сведения о попытках Гревса применить результаты своего переводческого труда содержатся в его письме к П. С. Когану 1930 года. Ввиду важности этого письма для понимания личности И. М. Гревса приводим его текст полностью.

«Многоуважаемый Петр Семенович! С Вами говорил на днях о деле, о котором я сейчас пишу, Дмитрий Моисеевич Петрушевский, но я хотел бы изложить его подробнее. Когда издательство «Время» наметило в своем плане выпустить полное собрание сочинений Ромена Роллана, я предложил его редакторам использовать мой перевод романа его «Жан Кристоф», и они готовы были использовать его; но дело затягивалось, и на мой вопрос, как оно обстоит, мне ответили, что выбор переводчиков и вся редакция предпринимаемого издания поручена Вам самим Р. Ролланом. Сожалею, что издательство «Время» не предупредило меня раньше, чтобы я лично успел обратиться к Вам с предложением моего перевода; но, надеюсь, что, может быть, время еще не упущено. Мне особенно дорого было бы участие в переводе именно Jean Christophe, так как я очень сроднился с этим произведением; мне был несколько лет назад предоставлен перевод всего романа редакцнею «Всемирной литературы» и мною были приготовлены шесть первых томов (L’Aube, Le Matin, L'Adolescent, La Revolte, La foire sur la place и Antoinette). Перевод был принят, но издание его не состоялось за прекращением самого предприятия. Конечно, мне было бы дорого, чтобы использован был и теперь этот перевод; но если эти тома уже поручены другим лицам, я настолько люблю эту вещь, что с радостью возьмусь за работу над дальнейшими томами или некоторыми из них (особенно дорожил бы последними двумя — Le buisson ardent и La nouvelle journee). Если Вы найдете возможным выделить для меня часть, какую найдете удобным, буду Вам душевно благодарен: я ищу литературного заработка в силу обстоятельств, но этот труд был бы совершенно свободно для меня желанным, полагаю, что я исполнил бы его удовлетворительно именно по сродству с автором в этом произведении.

Если, к моему огорчению, «Jean Christophe» уже вполне ускользнул от меня, то с искренним удовольствием возьмусь за другие вещи вообще любимого мною Роллана, именно за три биографии, за Clerambaut и за первые тома нового романа. Дмитрий Моисеевич говорил, что Вы находили возможным предложить мне его книгу о театре; не отказался бы и от этой книги, но, признаюсь, с меньшею готовностью: это, пожалуй, самая слабая вещь автора — так же, как его драмы. Если бы Вы предоставили мне хотя бы часть первых томов Jean Christophe, я бы усовершенствовал свой перевод, тщательно пересмотрев его (особенно дорожил бы первым—L’Aube и четвертым La Revolte); если дадите последние — с рвением примусь за новую работу. В свое время для «Всемирной литературы» я приготовил наполовину книгу о Ромене Роллане, что особенно помогло мне вжиться в его мысль и творчество.

Позвольте надеяться, что Вы отзоветесь чем-нибудь положительным на мое предложение: я буду с нетерпением ждать ответа от Вас. Искренне уважающий Вас Ив. Гревс. <...> (ЦГАЛИ СССР. Ф. 237. On. 1. Ед. хр. 34. Л. 1—2).

¹⁸ В работах советских литературоведов говорится о символическом значении имени Жана Кристофа. См. например: Рыкова Н. Я. Современная французская литература. Л., 1939. С. 195—196; Балахонов В. Е. Ромен Роллан и его время: «Жан Кристоф». Л„ 1968. С. 52. (Отмечено Б. С. Кагановичем//Памятни-ки культуры. Новые открытия. М., 1987. С. 69).

¹⁹ Ср.: Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы Первой мировой войны (1914—1917). Л., 1967. С. 56; Катков Г. М. Февральская революция/Под общ. ред. А. И. Солженицына. Париж, 1984. С. 87—88.

²⁰ Упомянутое Н. П. осуждение было ответом на аналогичное «Воззвание немецких ученых», в котором «представители германской науки и искусства» (среди них были Л. Брентано, Ф. Клейн, Э. Мейер, А. Риль, В. Рентген, В. Вивдель-банд, В. Вунт и многие другие, еще недавно дорогие имена для их русских коллег) протестовали «перед всем культурным миром против лжи и клеветы, которыми наши враги стремятся запятнать чистое дело Германии в навязанной ей тяжелой борьбе за существование» и заверяли мир в том, что «доведут эту борьбу до конца, как народ культурный». Отвечая немцам, петербургские профессора (к ним присоединились ученые и из других городов) не только ужесточили «предъявляемые Германии обвинения в зверских способах ведения начатой ею войны», но и — явно не вчитываясь в слова оппонента — бурно возмутились тому, что — якобы — «вычеркивают нас, русских, из защитников европейской цивилизации». Дипломатичный ректор Э. Д. Гримм сообщал 20 ноября 1914 автору проекта воззвания о том, что «некоторые профессора Петроградского университета признали более целесообразным снять свои подписи» (ЦГИА Ленинграда. Ф. 14. On. 1. Ед. хр. 11027).

²¹ Более подробно об отношении «отцов и детей» к революции говорится в мемуарном фрагменте Н. П. «Отец и сын Ольденбурга»: «Октябрь они (т. е. старшее поколение. — Публ.) встретили как подлинную трагедию, но каждый из них по-своему осмыслил его. Д. И. Шаховской в письме к Ивану Михайловичу писал об этом. (Я переписал это письмо и хранил его в царскосельском архиве.) Главная его мысль была: «Возмездие», справедливое возмездие за грехи старой России, всех ее слоев, всех. Его (Шаховского. — Публ.) приятие Октября было с поникшею главой. Моя последняя беседа с ним была о Ромене Роллане, о его работах, посвященных Рамакришне, Вивекананде и Ганди...

Иначе врос в новую Россию С. Ф. Ольденбург. Этот индуист, подвижник науки, вызывавшей к себе какое-то благоговейное отношение, сделался активным участником культурной революции. Он не только «принял» [, но] и перешел «на другой берег».

Раз вечером в гостях у И. М. Гревса я встретил отца и сына Ольденбургов. Сын, поражающий своей необычайной эрудицией, был мешковат, лишен той изящной элегантности, которая была свойственна его отцу, спорил с Сергеем Федоровичем о путях России. Он с горечью нападал на отца за его приятие Октября, даже за его деятельность: «Ты в качестве ученого секретаря Академии наук несешь ответственность за порабощение науки политикой». Сергей Федорович говорил: «Старый мир рухнул. Мы, любящие Россию, должны строить новый». Сын возражал: «Что можно сделать с большевиками?» И начал восхвалять непримиримого П. Б. Струве: «Ты, отец, недальновиден!». — «Но ведь история бьет и Струве, и тех, кто идет против Советов». — «Как ты можешь так говорить, где же твоя историческая перспектива? Еще. ничто не кончилось. История продолжается. И только время покажет, кто прав — Ленин или Струве».

Я видел, что этот спор был очень горек и отцу, и сыну. Сыны бросали «иасмешку горькую» «промотавшимся», как они полагали, отцам. Это [были) похороны русского либерализма.

О. А. Добиаш-Рождественская рассказывала мне о встрече в Париже с Ольденбургом-сыном. Она говорила о его озлобленности. В воспоминаниях сменившего вехи Любимова («На чужбине») я встретил очень правдивую и сравнительно верную и мягкую характеристику Сергея Сергеевича. Он оставался верен себе и там, на чужбине, сделался соратником Струве в его органе «Освобождение» (ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. |19] Л. 24—25).

²² Трагическая история спасения архива Гревса в блокадном Ленинграде

А. В. Левдиковой изложена в статье разбиравшей часть этого архива, попавшую в ГПБ, С. О. Вяловой (Из истории рукописных и старопечатных собраний. Л., 1979. С. 140—141). См. также: Каганович Б. С. Воспоминания Н. П. Анциферова об И. М. Гревсе//Памятники истории. Новые открытия. М., 1987. С. 69.

²³ Слова Григория Отрепьева о летописце Пимене. (Сцена в келье Чудова монастыря из «Бориса Годунова» Пушкина.)

²⁴ Вероятно, речь идет о статье Е. А. Косминского «Итоги изучения Средних веков в СССР за 20 лет» (Известия АН СССР. Серия 7. Отделение общественных наук. 1937. № 5), где на с. 1135 сказано: «В Ленинграде вокруг О. А. Добиаш-Рождественской и И. М. Гревса создалась целая школа», характерную черту которой он видит в историко-культурной и источниковедческой ориентации. (Обнаружено Б. С. Кагановичем. См. его указ. соч. С. 69).

²⁵ Возможно, Н. П., отчасти по незнакомству с поздним творчеством Карсавина, высланного в 1922 из СССР, несколько его недооценивает. О значении идей этого мыслителя для становления современной культурологии и продолжения «соловьевской линии в русской философии» см. статью Сергея Хоружего (Литературная газета. 1989, 22 февраля. С. 5). Полное название первой из упомянутых Н. П. работ Карсавина — «Saligia, или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах» (Пг., 1919).

²⁶ Отступничество Н. Н. Розенталя наиболее ярко проявилось в начале

1931 во время шумной дискуссии по докладам Г. С. Зайделя и М. М. Цвибака (Классовый враг на историческом фронте. М.: Л., 1931), но носило сложный и противоречивый характер. Розенталь присоединился к нападкам на Тарле, но робко попытался отразить методологическую критику против себя самого. После дискуссии он продолжал «разоружаться»: отрекся от своей книги о Юлиане-Отступ-нике (1923) и ряда последующих, выступил против «врагов марксизма», но либо уже мертвых, либо арестованных. Гревса Розенталь ни в этом ряду, ни в положительном смысле не упомянул, в отличие от С. Н. Валка, попытавшегося защитить доброе имя своего покойного учителя А. С. Лаппо-Данилевского. Предвидя возможные обвинения в двурушничестве, Розенталь писал: «Если в отношении к нашим классовым врагам у меня нет надлежащей большевистской ненависти, то это объясняется отнюдь не моими принципиальными колебаниями, но лишь пережитками буржуазно-интеллигентской психологии в условиях конкретнопрактической деятельности мне легче любить, чем ненавидеть».

²⁷ Ст. 29—30 из стихотворения Саши Черного «Ламентации» («Хорошо при свете лампы...»).

²⁸ Сохранившиеся документы дополняют картину, нарисованную Н. П. Студенческая сходка протеста против казни Ф. Феррера состоялась 3 октября 1909. В принятой на ней резолюции подчеркивалось: «Мы, русские, видевшие в течение нескольких веков в своей родине науку и литературу на скамье подсудимых, ежедневно считающие жертвы военно-судебных беззаконий, сильнее кого-нибудь другого охвачены чувством негодования». Отвечая иа последовавшие запросы градоначальника и попечителя учебного округа, ректор И. И. Боргман настаивал на том, что ни текст резолюции, ни имена организаторов сходки (ими была подписана резолюция) не были известны администрации университета вплоть до получения 10 октября ее подлинника от поверенного в делах Испании, который в частном письме к ректору просил вернуть этот документ подписавшим его, «так как адреса их ему неизвестны». Описывая события 3 октября в объяснениях по начальству, ректор стремится отвести от себя ответственность за происшедшее и, вместе с тем, смягчить угрозу, нависшую над студентами.

В состав учрежденного еще в 1902 профессорского дисциплинарного суда иа момент описываемых событий входили: М. М. Ковалевский (председатель), В. В. Бартольд, Н. И. Кареев, П. А. Лавров и М. Я. Пергамент (секретарь). На разбирательство 19 октября подсудимые не явились. Им вменялось в вину «руководительство <...> собранием <...>, постановившим резолюцию совершенно иеакадемического характера <...>, на каковое собрание вопреки правилам не было испрошено <...> разрешения», «крайне бестактное обращение к представителю одной из иностранных держав, вопреки элементарным требованиям международного права» и неявка в суд. Приговором суда руководители сходки были переведены в вольнослушатели до конца текущего семестра с правом на новое зачисление и зачет занятий. Несмотря на мягкость этого решения, события пошли по нарастающей. 6 ноября в университете появился призыв полулегально действовавшего Организационного комитета студентов (далее — ОК; большинство в нем было за представителями левых партий) на назначенную на следующий день сходку, необходимость которой мотивировалась «желанием нашей либеральной профессуры наконец покончить со свободным Университетом».

В полдень 7 ноября сходка началась. Гримм, сообщив о событиях по телефону в градоначальство, отправился в Актовый зал уговаривать студентов разойтись. «Когда лица, руководившие сходкой и проректору неизвестные, хотели предложить на решение сходки вопрос, может ли проректор говорить вне очереди, проректор заявил президиуму, что он никакого голосования по этому вопросу допустить не может, т. к. имеет право и обязанность говорить, и ввиду встречаемых им препятствий возлагает на президиум нравственную обязанность передать участникам сходки его предложение разойтись, возлагая всю ответственность за все последующее на руководителей собрания». Возвратившись, Гримм сообщил о своих действиях градоначальнику, который ответил, что вынужден приказать полицейскому наряду войти в помещение университета и прекратить собрание.

Через полчаса после начала сходки сотня городовых во главе с полицейским приставом и несколькими офицерами вошла в здание и остановилась на площадке перед залом. Пристав, проследовавший к месту президиума, предложил собравшимся разойтись, что и было исполнено, после чего полиция удалилась. Никаких столкновений не произошло, но после удаления полиции зал опять наполнился некоторым количеством студентов, хотя и меньшим, «группы студентов входили и выходили». Так продолжалось до двух часов дня, когда зал заперли.

На следующий день появилось обращение' ОК, в котором «в ответ на мероприятия профессуры <...>, следующей указаниям правительства Столыпина и Шварца, <...> ведущей университет от автономии к установлению неограниченного господства профессорской коллегии над разрозненным студенчеством, превращая его в желательный для Шварца „полицейский храм науки"», студенчество призывалось к немедленному созданию выборного представительства как «организационного центра в борьбе за свободный университет». Окончание этого обращения было выдержано в еще более взвинченных тонах: от возгласа «городовой в актовом зале» следовал переход к утверждениям о том, что «финал сходки

7 ноября — дело рук профессуры, вломилась ли полиция по ее приглашению или вопреки ее воле <...>. В первом случае профессора откровенно выявили свою «истинно одесскую натуру», во втором — сыграли роль провокатора, толкнули студенчество на путь осуществления явочного порядка», «сознательно вели нас в полицейские лапы» и т. п.

В тот же день появилась и листовка академистов. В отличие от гектографированного обращения ОК, она была исполнена типографским способом. Сторонники «чистой науки» обвиняли ОК, собравший сходку, в политиканстве и насилии, посягательстве на студенческую свободу, требовали дисциплинарного суда над руководителями сходки. «Левые политические партии, — писали академисты, — видят, что их престиж в Университете падает с каждым днем. Разве не из их среды в прошлом вышли Азефы и Гартинги <...> Они гибнут и хотят в своей гибели увлечь остальное студенчество».

Несмотря на этот накал страстей, 13 ноября ректор все еще писал градоначальнику, что «сведений о составе призидиума» ни у него, «ни у проректора не имеется». Вероятно, с целью успокоения было разрешено по прошению студента И. А. Мануйлова и «частное собрание студентов» 19 ноября с повесткой дня: 1) о студентах-посредниках; 2) о легализации землячеств вне стен университета. Не бывший, видимо, на сходке проректор Гримм оценивал численность собрания в 1200—1300 чел. и писал в рапорте ректору, что «каких-либо заявлений, потребовавших бы вмешательства в ход собрания, сделано не было; содержание резолюций пока неизвестно». Однако на следующий день все стало изестно из газет. Кадетская «Речь» холодно сообщала, что «принята резолюция левых, групп»: вручить функции студенческого представительства ОК и поручить ему к 1 февраля разработать положение о студенческом представительстве; присутствовало свыше 2000 человек. «Новое время» писало о том же с нескрываемой враждебностью к студентам. «Современное слово» сдержанно ликовало по поводу «первой разрешенной сходки в текущем учебном году», а крайне правая «Земщина» утверждала, что «громадное большинство лиц в штатских платьях и курсисток, по-видимому, евреек, провела в президиум «своих», и <...> сходка обратилась в революционный митинг» и резко обрушивалась на профессуру, которая «ничего не сделала для ограждения интересов студентов <...> от иудеев и курсисток». Наиболее подробный отчет о сходке поместила левая «Новая Русь». Она оценивала число присутствующих в 3000 человек, излагала содержание доклада тов. Генриха, упоминала о речах кадетов Подшибякина и Шецкого, беспартийного Богаевского, пересказывала речь студента Аполлонова, говорившего об истории студенческого движения с 1905 и припоминавшего Гримму, как тот, избираясь в прошлом году проректором, ратовал за студенческое представительство в совете профессоров и грозил отставкой в случае антиавтономистских шагов министерства. Та же газета с возмущением отвечала, что «академисты» и «союзники» превратили своими изданиями университетский буфет в чайную «Союза русского народа». Итак, на сходке

19 ноября было выражено доверие ОК, осуждено решение дисциплинарного суда, а вопрос о легализации землячеств решено было рассмотреть уже при существовании выборного центрального органа студентов.

Подводя итоги происшедшему, товарищ министра народного просвещения

25 ноября т. г. предложил попечителю «указать начальству Университета, что <...> на начальстве учебных заведений лежит обязанность лично или через надлежаще уполномоченных на это лиц быть постоянно осведомленными о всем происходящем на собрании, тем более, что в данном случае собрание было разрешено проректором» (ЦГИА Ленинграда. Ф. 14. On. 1. Ед. хр. 10294).

²⁹ В. Н. Ризель покончил с собой 11 декабря 1909. В извещении ОК по этому поводу он характеризовался как стойкий борец за светлые идеалы.

В августе 1911 года начальник Петербургского губернского жандармского управления зачем-то запрашивал в университете сведения о самоубийстве Ризеля, требуя при этом его документы и фотокарточки. Первое требование было удовлетворено, а остальные не могли быть выполнены, т. к. еще 17 декабря 1909 вдова покойного вольнослушательница университета Н. Г. Ризель (урожд. Бернштейн) забрала из канцелярии все его документы.

³⁰ А. К. Лозина-Лозинский был давним участником студенческого движения. В своей брошюре «Смерть призраков (Надгробное слово над последними событиями в С.-Петербургском университете)» (Спб., 1908) он анализирует причины поражения студенческой стачки, рассматривает эволюцию студенчества «от марксизма к футболизму», показывает, как университетский «социализм» из реальности «превратился в призрак, а из призрака в прах». Итоги поражения студенческой стачки заставляют его сделать вывод о поражении революции и необходимости дальнейшей борьбы.

Т. к. во время первого заседания профессорского дисциплинарного суда по делу о студенческом протесте против казни Феррера Лозина-Лозинский был болен, то ему было посвящено отдельное — 28 октября 1909. С него он удалился, т. к. ему не разрешили сделать заявление о мотивах отказа от показаний.

2 ноября т. г. он неудачно покушался на самоубийство.

Упомянутый Н. П. поэтический сборник назывался: «Одиночество. Капри и Неаполь: Случайные записи шатуна по свету» (Пг., 1916).

³¹ Лидер думских правых В. М. Пуришкевич в своей скандальной речи в марте 1910 (о ней подробно в прим. 41) говорил о Д. В. Кузьмине-Караваеве: «Известный студент без срока (К.-К. поступил в университет в 1904—Публ.), сын члена Второй Государственной думы, Кузьмин-Караваев, как только начиналась пора смуты, посещал все высшие учебные заведения, распропагандировывая студенчество, ибо он обладал ораторским талантом. Теперь он также принадлежит к числу тех, которые в силу обстоятельств должны были покуситься на самоубийство, но неудачно, к сожалению» (ЦГИА Ленинграда. Ф. 14. Ок. 1 Ед. хр. 10294. Л. 23). Других данных о суицидной попытке К.-К. мы не обнаружили.

³² Существует несколько иная версия этого эпизода со Сперанским: согласно ей он «по поводу выхода из аудитории во время его лекции одной вольнослушательницы заявил, что вольнослушательницы, ревностно добивавшиеся оставления в университете, не оправдали надежд, возлагавшихся на них профессорами относительно их научной работоспособности». Вопрос об этом был снят с обсуждения на сходке

19 ноября 1909 (она была посвящена не только ему — см. прим. 28), т. к., по сообщению вольнослушательниц, Сперанский «взял свои слова обратно, заявив, что сказал их в состоянии аффекта» (Речь, 20 ноября).

Упомянутый выше в тексте Н. П. профессор М. Я. Малов был изгнан студентами этико-политического (юридического) отделения из аудитории Московского университета 16 марта 1831 за грубость в адрес слушателей. Впоследствии он был уволен, понесли наказание и студенты. К этому событию были прикосновенны М. Ю. Лермонтов (отголоски в стихотворении «Послушай! вспомни обо мне...») и А. И. Герцен («Былое и думы», часть первая, гл. VI).

³³ Речь, по-видимому, идет о сходке 12 февраля 1910, на которой выбирали «студентов-посредников» вместо распущенного администрацией Совета старост. По оценке Пуришкевича (в его цитированной выше речи в Думе): «Эсеры вырвали инициативу у всех партий в университете».

³⁴ «Товарищ Аполлон» (Н. В. Аполлонов) был в университете не 18 лет, а 11- (с 1899). Источник этого переувеличения — утверждения Пуришкевича и креатур последнего — академистов. «Нужно ли вам говорить, что товарищ Аполлон — жид», — кричал Пуришкевич с думской трибуны под возмущенные возгласы слева. В описываемое время Аполлонов был большевиком.

³⁵ С. А. Муромцев умер 6 октября 1910.

³⁶ В. Ф. Комиссаржевская умерла 11 февраля 1910. Откликаясь на ее смерть, современница и впоследствии знакомая Н. П., курсистка А. А. Знаменская писала своей сестре: «Как светло было на душе, соприкасаясь с этой высшей духовностью, воплощенной в страдающей и любимой Вере Федоровне. <...> Как умела она войти в жизнь маленьких людей. Для барышни, служащей в каком-то обществе кредита, она была ярким лучом, который согревал душу и придавал мужества жить в обыденщине» (ОР ГПБ. Ф. 1088. Ед. хр. 116. Л. 1боб., 37).

³⁷ 1-е Послание к коринфянам, 7:32—33.

³⁸ 8 ноября 1910 совет университета образовал комиссию «для выработки формы чествования памяти почетного члена университета Л. Н. Толстого» в составе Ф. А. Брауна, Ф. Ф. Зелинского, М. И. Ростовцева, И. А. Шляпки на и А. А. Шахматова. Было также принято решение об отмене занятий. На следующий день входы в главное здание были закрыты и охранялись полицией. Однако толпы, возвратившиеся с панихиды в Армянской церкви, сняв с петель ворота, проникли на территорию университета. День кончился тем, что толпа была рассеяна полицией, один оратор арестован, но тут же отпущен по просьбе студентов. 10 ноября входы в здание также охранялись полицией, которая не пропускала посторонних. На проведенной в полдень, вопреки запрету администрации, сходке (3000 человек) было принято решение выйти иа следующий день на демонстрацию на Невском за отмену смертной казни. Несмотря на увещевания администрации, угрозы вмешательством полиции и призывы беспартийного студенчества «не использовать минуту всемирной скорби для <...> мелких политических интересов», сходка с пением «Вечной памяти» вышла на набережную, где к ней присоединились бывшие за воротами, но вскоре была рассеяна конной полицией. Такого рода события продолжались еще неделю, 12 и 16 ноября в университет была введена полиция, причем во втором случае с ее стороны была применена сила. Несмотря на запрет градоначальника «собираться толпами», 11 и 14 ноября состоялись демонстрации за отмену смертной казни. В них наряду со студентами приняли участие и рабочие петербургских предприятий.

³⁹ Сходка, о которой идет речь, состоялась 30 ноября 1910. Список задержанных на ней см. ЦГИА Ленинграда. Ф. 14. On. 1. Ед. хр. 1094. Л. 136—137.

⁴⁰ 7 декабря 1910 петербургский градоначальник официально уведомил ректора о запрете противоправительственных сходок в учебных заведениях. Тогда же начались и репрессии: с 8 декабря 1910 по 11 февраля 1911 было исключено 459 студентов (ЦГИА СССР. Ф. 733. Оп. 201. Ед. хр. 206. Л. 23). Аресты членов Коалиционного комитета Петербургского университета (10 человек) были проведены с 17 по 25 января 1911, а полный его состав был арестован в ночь на 8 марта. Всего по стране в ходе начавшейся тогда студенческой забастовки было арестовано 5415 студентов, 3394 из них было выслано. (Круглот 3. С. Студенческая забастовка 1911 года//Ученые записки Московского областного педагогического института им. Н. К. Крупской: История СССР. Т. 135. Вып. 8. М., 1964.)

⁴¹ Имеется в виду думская речь Пуришкевича 2 марта 1910, в которой он, сожалея о том, что «не все еще покончили с собой вожаки» студенческого движения, требовал их немедленного изгнания из учебных заведений. «Это все лица, — утверждал он, — которые <...> ходят по дамокловым мечом раскрытия тех преступлений, которые совершаются в стенах Петербургского университета». Перечень этих «преступлений» был, по Пуришкевичу, весьма обширен: от злоупотреблений в студенческой столовой до «комнат свального греха в самом университете». На обороте экземпляра неправленпой стенограммы его речи — ироническая записка Д. Д. Гримма, обращенная к его брату-проректору: «Развлекаюсь, как видишь, почитывая речь Пуришкевича...» (ЦГИА Ленинграда. Ф. 14. On. 1. Ед. хр. 10294. Л. 31об.). Студенчество отнеслось к этому выступлению без иронии: «Общестуденческая сходка 5-го марта 1910 года выражает избраннику бессарабских дворян Пуришкевичу,— говорилось в резолюции, — свое презрение по поводу его наглого и клеветнического заявления <...>, инсинуаций по адресу русской учащейся молодежи вообще и чести русской учащейся женщины в частности». Ректор без комментариев разослал эту резолюцию попечителю, градоначальнику и в Думу. Правые круги попробовали возмутиться тем, что суденты «неуважительно выступают в адрес большинства народного представительства», но общественное мнение было настолько единодушным, что этот студенческий протест пришлось оставить без последствий.

⁴² Доходило и до крайностей: 2 октября 1910 профессор восточного факультета П. С. Попов попытался запереться с двумя студентами в аудитории и продолжать заниматься. В результате — по сообщениям правой печати (возможно, преувеличенным) — «ему едва удалось выбраться из университета под свист забастовщиков».

Интересна позиция С. Ф. Платонова, оказавшегося в аналогичной ситуации в 1908: «Мои политические убеждения известны (он был монархист, преподавал в императорской семье. — Публ.), но я не считаю возможным читать сегодня лекцию, во-первых, потому что внешняя обстановка не такая, при которой я привык читать, а во-вторых, не считаю возможным читать при данной обстановке по внутреннему убеждению как педагог» (Речь. 1908, 27 сентября).

⁴³ Началом событий, приведшим к весенней общестуденческой забастовке 1911, была уже упомянутая сходка в университете 30 ноября 1910. На ней был выражен протест против издевательств над политическими заключенными в Новом Зерентуе. Одновременно происходили волнения и на Высших женских курсах, в ходе которых курсистка Е. Л. Таль дала пощечину полицейскому офицеру. Занятия на курсах были приостановлены с 1 декабря на неделю, а 7-го там вновь была сходка, по окончании которой курсистки с пением похоронного марша разошлись по домам.

Далее по призыву общегородского студенческого Коалиционного комитета, в составе которого было 18 социал-демократов, 9 эсеров и 4 кадета, выступления учащейся молодежи столицы были приостановлены до конца года. Затем ситуация вновь обострилась. 17 января для обсуждения создавшегося положения в столице было созвано совещание руководителей высших учебных заведений. На нем раздавалась резкая критика правительственных постановлений, которые — по оценке выступавших — «отнимают значительную возможность содействовать водворению порядка <...> и вызывают озлобление студенчества». В первую очередь речь шла о присутствии полиции в стенах учебных заведений. Однако никаких мер, способных разрядить обстановку, принято не было, и волнения возобновились с новой силой. 22 января в университете вновь оказалась полиция, а спустя два дня профессора отказались читать лекции, сочтя создавшуюся атмосферу неакадемической. Полицию вывели, но уже появились воззвания о стачке. Одно было подписано Правлением землячеств, другое — студенческим комитетом партии эсеров. Последнее призывало к забастовке протеста «против современного государственного уклада» на весь весенний семестр и сообщало о том, что решение о такой забастовке принято общегородским Коалиционным комитетом. 26 января это решение было поддержано 2500-ной сходкой в университете, во время которой было арестовано 12 человек, аналогичными сходками на ВЖК и в других учебных заведениях. 28 и 29 января университет был закрыт, а затем лекции продолжались при числе слушателей от 2 до 10 человек. Последовали аресты, причем значительные: за одну обструкцию профессору Пергаменту было арестовано 172 студента, а общее число арестованных в одном только Петербургском университете к 5 февраля достигло 500 человек. Обращаясь к профессорам, полуразгромленный Коалиционный комитет университета писал: «Университет сделался ареной <...> событий, унижающих достоинство». 21 февраля бюро Петербургского коалиционного комитета обратилось с призывом продолжать забастовку, а 28 марта остававшиеся к тому времени на свободе 18 членов этого комитета были также арестованы. Забастовка всюду пошла на убыль, и к концу марта неразъехавшиеся студенты и курсистки приступили к занятиям, хотя и в небольшом числе. Последние всплески студенческого протеста — «химические обструкции» на ВЖК 21 и 30 марта.

⁴⁴ В. П. Красовская — подруга и землячка Т. Н. Оберучевой, вместе с которой она снимала комнату.

⁴⁵ Речь идет о возвращении Т. Н. и Н. П. Анциферовых из свадебного путешествия по Швейцарии и Италии весной — летом 1914.

⁴⁶ До последнего времени там помещалась кафедра физического воспитания и университетская типография.

⁴⁷ Бранд — герой одноименной пьесы Г. Ибсена.

⁴⁸ С 1913 киевское землячество университета возглавил Алексей Елагин. В Психоневрологическом институте осенью 1911 —весной 1912-го аналогичное землячество возглавлял также знакомый Н. П. — Д. С. Лурье.

⁴⁹ Насыщенная эротикой повесть В. К. Винниченко «Честность с собой» (1911) была посвящена жизни левого подполья. «Мне показалось, — писал Ленин И. Ф. Арманд, — что Винниченко искренен и наивен, когда он ставит вопрос: «имеет ли право (!!$ic!!) социал-демократ ходить в публичный дом?» и жует этот вопрос всячески, но все время индивидуально» (Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 48. С. 286).

⁵⁰ Т. Б. Букреева не только интересовалась философией, в ней был силен и общественный темперамент, стремление защитить культурные и природные памятники от напора цивилизации. «Ввиду того, что местная пресса, — писала она в газету «Речь» в 1909,— отказывается напечатать протест группы киевлян в С.-Петербурге против отдачи городской думой Царского сада под промышленную выставку, прошу поместить в Вашей уважаемой газете мой протест и возмущение против небывалого вандализма и варварства наших «отцов города». Царский сад, единственное украшение Киева, своеобразнейшее и красивейшее место, быть может, во всей Украйне, решаются принести в жертву все той же «культуре», которая и без того уже поглотила так много красивого, ценного, нетронутого. Должны протестовать все те, кто еще ценит истинную природную, неискаженную культурой красоту. И, быть может, дружный общественный протест спасет сад» (ЦГАЛИ СССР. Ф. 1666. On. 1. Ед. хр. 940. Л. 130—131).

⁵¹ Речь идет о стихотворении Саши Черного «Городская сказка», в которой едва начавшийся роман филолога с медичкой прекратился из-за натуралистических подробностей учебного быта героини. Л. В. Бублик и А. Я. Шульгин обвенчались в середине июля 1912.

⁵² Ст. 67—68 из первой главы поэмы Блока «Возмездие». У Блока: «И первый взлет...».

⁵³. Согласно Уставу, утвержденному 9 июня 1907, Психоневрологический институт (ПНИ) был «ученым и высшим учебным заведением, имеющим целью разработку и распространение знаний в области психологии и неврологии». Наряду с естественно-научными, психологическими и медицинскими дисциплинами, в нем широко изучались философия, история и языкознание. Здесь преподавали К. М. Аггеев, В. А. Бутенко, С. А. Венгеров, М. Д. Приселков, М. А. Рейснер, П. А. Сорокин, В. Н. Сперанский, М. Р. Фасмер и мн. др. выдающиеся ученые. Президентом Совета ПНИ был В. М. Бехтерев. ПНИ, хотя и относился к ведомству Министерства народного просвещения, но содержался на частные средства (позднее — в 1916 — на базе ПНИ был образован Петроградский частный университет). Прием в ПНИ не был ограничен ни полом, ни вероисповеданием, ни типом полученного среднего образования (трехпроцентная норма для иудеев была введена только в 1916, тогда же его выпускники получили возможность уравняться в правах с выпускниками государственных вузов, но после революции ПНИ прекратил свое существование).

⁵⁴ Н. П. ошибается в датировке. Скорее всего, описанные события происходили весной 1913 или 1914: Т. Б. и Б. Н. Толпыго обвенчались осенью 1912, а в апреле 1913 Д. С. Лурье обращался к своему учебному начальству за удостоверением о командировании его с научной целью в Индию.

⁵⁵ Изложенная Н. П. версия судьбы Д. С. Лурье может быть дополнена и уточнена по сохранившимся документам. Поступив в 1910 в Психоневрологический институт, он проучился там на естественном факультете до весны 1912, когда был отчислен. Восстановившись осенью 1913, Лурье вскоре перевелся на юридический факультет. Его пребывание в институте было оплачено по весну 1916. Этот период был отмечен такими вехами: кратковременный арест в январе 1913, по политическому обвинению (статья 21 Положения о Государственной охране), поездка в Индию весной — летом 1913, служба с октября 1914 по сентябрь 1915 в перевязочно-продовольственном отряде Красного Креста, базировавшемся в Киеве (ЦГИА Ленинграда. Ф. 115. Оп. 2. Ед. хр. 5759 и 5780).

⁵⁶ Название этой главы мы перенесли по смыслу. В оригинале она начинается со слов: «Подобно тому как наша земляческая общественность...» на стр. 205 наст. изд.

⁵⁷ Мать А. А. Гизетти — Н. Д. Бекарюкова — была двоюродной сестрой И. М. Гревса и родной — Е. Д. Лаппо-Данилевской (урожд. Бекарюковой), жены историка А. С. Лаппо-Данилевского.

⁵⁸ В конце декабря 1915 Гизетти, наряду с В. В. Водовозовым, В. А. Мякоти-ным и Л. М. Брамсоном, был обыскан и арестован Охранным отделением по обвинению в принадлежности к партии социалистов-революционеров. Вскоре он был выпущен, а затем вновь заключен в Петроградскую пересыльную тюрьму, хотя и отрицал принадлежность к ПСР. 11 марта 1916 состоялось постановление Министра внутренних дел о высылке его на 3 года в Иркутскую губернию, Неизвестно, было ли приведено оно в исполнение, но в 1917 Гизетти стал членом Учредительного собрания именно от ПСР, за что также подвергался преследованиям уже при новой власти (см.: ЦГАЛИ СССР. Ф. 258. Оп. 3. Ед. хр. 202 и Ф. 305. On. 1. Ед. хр. 540. Л. 26—27об.).

⁵⁹ И. М. Гревс возил студентов и курсисток в Италию в 1907 и 1912, экскурсия Ф. Ф. Зелинского в Грецию состоялась в 1910. Экскурсии студентов и курсисток по России были распространены, но зачастую не преследовали образовательных или научных целей, а были формой каникулярного отдыха, либо просто маскировали получение дорожных льгот для поездок к родным.

⁶⁰ Я. А. Влядих-Вейнерт оставила мемуарно-исследовательскую работу «К истории гуманитарных экскурсий в Петербурге-Ленинграде». В этой работе освещен и дореволюционный период. «Характерные для XX века поиски,—подчеркивает автор,— доходчивых путей к знанию были вызваны' стремлением передовых педагогов нашей эпохи в кратчайшие сроки сделать народ обладателем культурных сокровищ, до революции доступных немногим». Начальной датой экскурсионного дела в стране Влядих-Вейнерт считает собрание Русского археологического общества

18 февраля 1906, на котором преподаватель Путиловского коммерческого училища Цибульский выступил с обзором немецкой литературы о посещении музеев и памятников как методе преподавания истории искусств в средних учебных заведениях. Одновременно получили распространение представления прафессора-естест-венника Д. Н. Кайгородова о природе как музее. Зарождалось и школьное краеведение: одним из его инициаторов в Петербурге была учительница рисования в гимназии Нехорошевой А. В. Карлсон, археолог по образованию. Сама Влядих-Вейнерт в это время активно развивала экскурсионные подходы к комплексному изучению разных предметов в Лесном коммерческом училище, а ее муж Н. В. Вейнерт полулегально проводил экскурсионную работу с рабочими-ме-таллистами Васильевского острова. В 1908 в помещении Таврического дворца под руководством профессора А. П. Нечаева открылись педагогические курсы по изучению экскурсионного метода. На курсах обучалось около 100 слушателей, а среди преподавателей был известный впоследствии экскурсионист А. Я. Закс. Приезжавшие в Петербург состоятельные люди или группы организованных путешественников зачастую обращались к известным историкам с просьбами провести экскурсию по музею. Гревс нередко передоверял эту миссию Н. П. Анциферову или Г. Э. Петри, а С. Ф. Платонов — М. А. Полиевктову, который привлекал к ней супругов Вейнерт. Повествуя о «соломинском кружке», в котором она сама принимала участие, Ядвига Адольфовна — в отличие от Н. П. — утверждает, что он также базировался в Эрмитаже. Кроме Вейнертов и Брюллова, в «соломинском кружке» принимали участие Г. Э. Петри, А. В. Карлсон, Н. Д. Флитнер и др.

⁶¹ Андрей Вячеславович Тищенко: Его работы. Статьи о нем. Пг., 1916.

⁶² Отец— Эспер Александрович Серебряков (1854—1921) —морской офицер, член военной организации «Народной воли», в 1883—1906 — политэмигрант, сотрудник народнических изданий, после февраля 1917 — член группы эсеров-оборонцев, автор воспоминаний (Революционеры во флоте. Пг., 1919). Мать — Екатерина Александровна (урожд. Тетельман, 1865? —1942) —в 1880-е — участница народовольческих организаций в Одессе, в 1920-е — жена художника П. Н. Филонова (Последнее сообщено М. М. Левис. См. также: Лурье Ф. Провокаторы и полицей-ские//Нева. 1989. № 11. С. 164—165).

⁶³ Отец — Эдуард ЛОльевич Петри (1857—1907) — профессор кафедры географии и этнографии Петербургского университета, доктор медицины Бернского университета. Мать — Евгения Львовна (урожд. Гринберг, ум. 1923), этнограф.

⁶⁴ Одна из последних работ Шмидта (1931) посвящена необычной для него, ар-хеолога-полевика, теме: «О развитии взглядов Маркса на первобытное общество» и одновременно с выходом подвергнута разгромной критике партийца В. И. Рав-доникаса, обвинявшего автора в том, что тот «отечески журит Энгельса» и не понимает «диалектики Маркса». Не исключено, что именно эта попытка Шмидта адаптироваться к новой эпохе и последовавшее за ней унижение и привела Н. П. к печальному замечанию «больше обещал, чем сделал».

⁶⁵ По «процессу 193-х» проходила только мать Бонч-Осмоловского Варвара Ивановна (урожд. Ваховская, 1855—1929), участница петербургского кружка Ф. Н. Лермонтова, тогда ей было зачтено предварительное заключение. Отец — Анатолий Осипович (1857—1930) —за связи с землевольцами (позднее — чер-нопередельцами) был исключен из СПб ун-та, неоднократно подвергался административным арестам и высылкам, в 1890-е в своем имении Блонь Минской губернии организовал артель, бывшую прибежищем многих беглых и высланных революционеров, в 1906—участник Первого съезда ПСР, в 1909-м — судился по политическому обвинению, но оправдан, перед революцией — гласный Московской городской думы, в 1918—25 — участник кооперативного движения и директор одного из первых совхозов в Минской губернии, затем жил в Москве.

⁶⁶ А. С. Изгоев (Ланде). Об интеллигентной молодежи//Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. М., 1909. С. 182—209. Здесь он утверждал, что «русское студенчество занимается, по крайней мере, в два раза меньше заграничного», «студенческая толпа стадна и нетерпима», а безнравственность и провокаторство в студенческой среде широко распространены.

⁶⁷ Источник приводимых Изгоевым статистических данных о половой распущенности студенчества и т. п.: Членов М. А. Половая перепись московского студенчества. М., 1909; Страница из половой исповеди московского студенчества. М., 1909.

⁶⁸ Политическая биография Вольдемараса сложна. Говорить о нем как о «диктаторе, спутавшемся с фашистами», неверно. Оценка Н. П. обусловлена отсутствием реальных сведений и некритическим восприятием материалов советской прессы.

⁶⁹ Верно излагая в целом основные этапы биографии А. И. Введенского, Н. П. не затрагивает объективный политический, антиэкклезиальный смысл деятельности обновленцев в годы советской власти. Религиозное значение попыток подорвать изнутри Русскую православную церковь в тяжелые для нее годы не могло быть скрыто ни от Н. П.-христианина, ни — тем более — от самого Введенского, что в значительной степени и может объяснить происшедшие с последним метаморфозы. (Ср., напр.: Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. Кюзнахт, 1978. Тт. 1 — 3).

⁷⁰ Михайлов был оставлен для приготовления к профессорскому званию по кафедре политической экономии и статистики у профессора И. И. Чистякова.

⁷¹ О неточности отзыва Н. П. о С. Э. Раддове см. прим. 4 к данной части. Среди причин такого отзыва — недостаток сведений и переживания Н. П., вызванные смертью сына в блокадном Ленинграде, судьбой дочери, картиной сожженного Царского Села, увиденной в 1944. В свете пережитого Н. П. в 1920—30-е трудно себе представить, чтобы он мог принять за чистую монету обвинения, выдвинутые против Ю. JI. Пятакова в январе 1937 на процессе «антисоветского троцкистского центра». Наиболее вероятно, что «изменой... чистой юности» Н. П. считает реальный путь превращения Пятакова из идейного борца в партийного функционера.

Часть шестая. НА ЧУЖБИНЕ

¹ Эта часть воспоминаний Н. П. состоит из четырех отдельных очерков, посвященных пребыванию автора в Норвегии (1908, 1913), Швейцарии («Вилла Шиллер», 1910), Париже (1911) и Италии (1912). Первые два из них делятся на главы. Написаны эти очерки были в разное время и согласно ранним композиционным замыслам Н. П. то включались хронологически в четвертую и пятую части мемуаров, то объединялись в самостоятельное произведение. Предлагаемое нами их положение к тексте соответствует более поздней авторской воле, выраженной в составлении конволюта, хранящегося у его внука М. С. Анциферова. Нумерация примечаний в каждом очерке отдельная.

НОРГЕ

² Л. К. Белокопытова — тетка друга юности Н. П. В. Н. Белокопытова, взявшая его на воспитание после смерти матери. Подробнее об этой семье см. в очерке «Вилла Шиллер» на сс. 237—40 наст. изд.

³ Ремарка к 1 действию драмы Г. Ибсена «Женщина с моря» дана Н. П. в переводе А. и П. Ганзен.

⁴ Первая строфа стихотворения В. С. Соловьева (1885), называемого по первому стиху. В оригинале 4 ст.: «Еще летали сны — и схваченная снами».

⁵ «Шванкенде гештальтен» — «туманные виденья» (нем.) — см. стр. 227.

⁶ С 17 июня по 24 августа 1913 Т. Н. Оберучева гостила у своего отца, армейского полковника Н. М. Оберучева, служившего на Дальнем Востоке.

⁷ В дневнике Т. Н. Оберучевой этого времени о потере обручального кольца не упоминается (ОР ГПБ. Ф. 27. Дневник Т. Н. Оберучевой 1912—13 гг.: Тетрадь 12 (111). Л. 45—65).

⁸ На опущенных страницах: поиски «подлинной Норвегии, скрытой от туристов», рыбачий поселок Буд на севере страны, быт семьи Бьорсет, окрестности поселка. Доктор Петер Рамбек и его жена — местные интеллигенты. Конфликты доктора с пастором и учителем. Концерт заезжих музыкантов в Буде. Шторм на море и спасение Н. П. рыбаками Буда.

Германская политика в Норвегии. Встреча Н. П. с кайзером Вильгельмом. Немецкие матросы в Норвегии. Бегство немецкого матроса с корабля из-за того, что не успел вовремя вернуться на поверку. Размышления Н. П. о Второй мировой войне в Норвегии, о свободолюбии ее народа.

ВИЛЛА ШИЛЛЕР

¹ Последняя строфа Вступления к «Путешествию по Гарцу» Г. Гейне. В переводе В. А. Зоргенфрея: «До свидания, паркеты,//Гладкие мужчины, дамы,//Я хочу подняться в горы,//Чтоб смеяться там над вами». Текст исправлен нами по оригиналу.

² Гретхен — героиня «Фауста» И.-В. Гете.

³ Возможно, знакомство Н. П. со взглядами Генриха Эйкена не было случайным: автором предисловия к русскому переводу его книги «История и система средневекового миросозерцания» (СПб., 1907) был И. М. Гревс.

⁴ Опущено: прогулка по люцернской дороге, воспоминание о Вильдунгене в 1897, день рождения Н; П. на Вилле Шиллер, подготовка к отъезду в Италию.

⁵ Ст. 9—12 из стихотворения Ф. И. Тютчева «Цицерон».

⁶ По-видимому, это скрытая ссылка на стихотворение В. А. Жуковского «Теон и Эсхин» («Эсхин возвращался к пенатам своим...», 1814). Теон и Эсхин — греческие имена писателя и философа.

⁷ «Quo vadis» («Камо грядеши?») — роман нольского писателя Г. Сенкевича.

⁸ На опущенных страницах: начало осени на Вилле Шиллер, народный праздник граждан трех кантонов в Альтдорфе — день освобождения, быт Виллы Шиллер, музыкальные вечера. Прогулки по окрестностям вместе с сестрами Цернциц.

⁹ На опущенных страницах: возвращение в Россию, бурные события студенческой жизни 1910—11 (изложены в части пятой), приезд на Виллу Шиллер в 1911 после пребывания в Париже и Гейдельберге, где слушали лекции Вин-дельбанда. Постояльцы Виллы, ее быт, музицирование с сестрами Цернциц. Подготовка к новому путешествию в Италию. Историк Герзе. «Дон Антонио», оказавшийся мошенником. Посещение церкви вместе с сестрами Цернциц, участие в сенокосе, беседы с сестрами о русской литературе. Влюбленность В. Н. Белокопытова в Жозефину Цернциц, его мечта о спокойной жизни в альпийских горах. Новая встреча с Италией. Отъезд в Россию. Дальнейшая жизнь В. Н. Белокопытова и его смерть в 1915.

ПАРИЖ

¹ «В конце февраля он зашел ко мне.

— Знаешь, Коля, университет открыт только для штрейкбрехеров. Едем в Париж».

² Неточная цитата из гл. XXXIV пятой части «Былого и дум».

³ В восторженных воспоминаниях о Бестужевских курсах, на юридический факультет которых она поступила годом позже, О. М. Вивденко пишет об Н. П. как о старшем товарище: «"Пока вы не попадете в семинарий, другими словами на практические работы, вы себя будете чувствовать одинокой и чужой на курсах", — говорил мне мой друг и наставник Коля Анциферов. Он кончал университет через год, и И. М. Гревс оставлял его «при кафедре». Я не могла участвовать в семинарии профессора Гревса, все по той же причине: нужен был стаж и надо было быть зачисленной на историко-филологический факультет. Но совет Коли Анциферова мне пригодился — я могла попытать счастья у профессора Кареева». (Наша дань Бестужевским курсам: Воспоминания бывших бестужевок за рубежом. Париж. 1971. С. 17). См. также ее воспоминания: Де-Кланье О. Книга о любви и о семи смертях//Русская мысль (Париж). 1964. 11, 18, 25 февраля.

⁴ Аршевек — архиепископ.

⁵ Эллис — героиня повести И. С. Тургенева «Довольно! (Призраки)».

⁶ На опущенных страницах: посещение музеев: Люксембургского, Пти Пале, Гимен, Карневале, прогулки по городу. Фрески Пюви де Шавана в Пантеоне. Лекции Олара в Сорбонне. Культ Наполеона во Франции: «Бонапартизм перешел в кровь француза. Сможет ли коммунизм очистить ее?» Праздник микарем (середина Великого Поста): выборы первой красавицы, красочный проезд «королевы королев», костюмированное шествие, другие развлечения парижской публики. Посещение Comedie Franfaise. Поездка в Версаль.

⁷ Речь идет о Н. А. Тучковой-Огаревой.

⁸ Письма Н. А. Герцен-дочери к Н. П. хранятся в ОР ГПБ. Ф. 27.

⁹ «Париж! — писал Герцен в главе «После грозы». — Как долго это имя горело путеводной звездой народов; кто не любил, кто не поклонялся ему? — но его время миновало, пускай он идет со сцены».

¹⁰ На опущенных страницах: прогулка по Фонтенбло, ощущение застывшей истории, дряхлые карпы в пруду, обед в ресторане. Фантазии Н. П., В. Н. Белокопытова и О. М. Вивденко о будущем: помещик-меценат Всеволод в своем доме в стиле ампир, художественно-политический салон Ольги в Париже (депутаты, журналисты, актеры, музыканты, поэты, художники) умеренно левого направления. Возвращение в Париж.

¹¹ Диссертация, защищенная Н. П. в Институте мировой литературы АН СССР в 1944, называлась «Проблемы урбанизма в художественной литературе». За нее он получил ученую степень кандидата филологических наук.

ПО ИТАЛИИ В 1912 ГОДУ. CARAVANO RUSSO

¹ Гвельфы и гибеллины — политические партии в Италии XII—XV вв. Гвельфы — противники владычества Священной Римской империи (Гогенштауфенов) на Апеннинах, гибеллины — сторонники. Одному из эпизодов их борьбы между собой посвящена книга И. М. Гревса «Кровавая свадьба Буондельмонте» (Пг., 1923). См. также: Баткин JI. М. Гвельфы и гибеллины во Флоренции//Средние века. 1959. Вып. 16.

² Гревс И. М. К теории и практике «экскурсий» как орудия научного изучения истории в университетах. СПб., 1910.

³ Кроме перечисленных Н. П. в экскурсии участвовали А. А. Знаменская, М. Каган-Шабшай (Авербах) и Н. Мальцева.

⁴ Речь идет о Тамаре Платоновне Карсавиной (в первом браке — Мухиной, во втором— Брюс, 1885—1978), с 1902 выступавшей в труппе Мариинского театра, а в 1909—29 участвовавшей в Русских сезонах в Париже.

⁵ Помимо научной подготовки к экскурсии Гревс провел и большую организационную работу. По его настоянию в марте 1912 ректор университета Э. Д. Гримм и директор ВЖБК С. К. Булич обратились к русскому послу в Риме Н. С. Долгорукому с просьбой о ходатайстве перед итальянскими властями об обеспечении участников экскурсии льготным железнодорожным проездом и бесплатным посещением музеев. Одновременно были начаты аналогичные хлопоты и по линии российского Министерства народного просвещения. Гревсу министерство выделило для покрытия расходов 170 рублей (ЦГИА Ленинграда. Ф. 139. On. 1. Ед. хр. 13151; Ф. 14. On. 1. Ед. хр. 10576; Ф. 113. On. 1. Ед. хр. 60).

⁶ Начальные строки «Песни Вакха» («Canzona di Вассо»), написанной Лоренцо Медичи (Великолепным, 1449—1492) и входящей в его цикл «Карнавальные песни».

⁷ Опущено: пересадка в Варшаве, враждебность поляков к русским; переезд границы: «Наш padre отобрал всех, кто впервые переезжал пределы родины. Он вывел их на площадку и наблюдал то возбужденное ожидание новизны, которое появилось на лицах новичков». Пребывание в Вене, ее достопримечательности, показ В. А. Голованем картин Веласкеса и Джорджоне. Воодушевление экскурсантов при переезде итальянской границы.

⁸ Левант — древнее название восточной части Средиземного моря.

⁹ Пьяцетта (piazzetta) — буквально по-итальянски — «маленькая площадь». В Венеции — Пьяцетта Сан Марко — продолжение площади Сан Марко от колокольни до самого моря.

¹⁰ Палаццо Дукале — Герцогский дворец, или Дворец Дожей, — резиденция правителей Венеции, построен между 1309 и 1442 по проекту, приписываемому Филиппо Календарио.

¹¹ Торре делла Орладжино (правильно: Торре делл’ Оролоджио) —Часовая Башня на правой стороне площади Сан Марко, построена в 1496—99 архитектором Мауро Кодусси.

¹² "Venezia !а bella" - вторая глава заключительной (восьмой) части «Былого и дум». Впервые опубликована Герценом в «Полярной звезде» (1869, Кн. 8). Н. П. не точно передает смысл высказывания писателя о будущности Италии: «Для Венеции, (выделено нами. — Публ.) может, она (будущность. — Публ.) в Константинополе, в том вырезывающемся смутными очерками из-за восточного тумана свободном союзничестве воскресающих славяно-эллииских народностей.

А для Италии? Об этом после. <...>

Где выход? Не знаю, разве в том, что, провозгласивши в Риме единство Италии, вслед за тем провозгласить ее распадение на самобытные, самозаконные части, едва связанные между собой».

¹³ На опущенных страницах: показ Голованем трех картин Тициана — раннего, зрелого и позднего. Спор между Голованем и Гревсом: включать ли в программу показ Тьепполо, «мастера упадочной Венеции»: «Для Владимира Александровича искусство было полноценным миром красоты, совершенно свободным от каких-либо духовных ценностей нравственного мира. <...> Зашел спор между ним и Иваном Михайловичем, для которого мир красоты был неразрывно связан с миром правды». Поездка желавших осмотреть картины Тьепполо втайне от Гревса. Мастерство искусствоведа: «В этой картине, столь мало религиозной, он показал такую глубину человеческого страдания, что все мы стояли потрясенные этим открытием, а на глазах «эстета» Голованя были слезы». Знакомство с произведениями Джорджоне и Тинторетто.

¹⁴ Ст. 5—8 стихотворения Блока «Венеция».

¹⁵ В черновом автографе этой главы далее следуют воспоминания Н. П. о посещении Венеции в конце свадебного путешествия 1914: «Я водил ее (Т. Н. Анциферову. — Публ.) по памятным местам, но эти места теперь были освещены новым светом. <...> Мы были в гостях у самого Джорджоне. Такая поездка вдвоем в один старый, опустевший дом, для того чтобы увидеть одну, только одну картину, имеет неизъяснимую прелесть. <...>

А там, в большом мире, — небо заволакивала грозовая туча. Там, за стенами, разносились крики — толпы народа шумели на площади. Я сперва не обращал на них внимания. Это все выборы в городской совет. Но вот сквозь шум я услышал явственно: «Francesco... Ferdinando... assasinato...» (Франц Фердинанд убит (итал.).— Публ.).

Молния прорезала тучу.

Это был конец старого мира.

Так в Венеции кончилась для нас одна жизнь и началась другая, с тихим светом и бесконечными, все сокрушающими грозами. Венеция стала навсегда памятным рубежом.

Мы жили в отеле, где было много немцев. Отель этот содержала норвежка. Я с жадностью на следующий день вслушивался в разговоры постояльцев! Они тогда еще были далеки от истины. Они вздыхали о «трагической судьбе бедного старца — Франца-Иосифа», семью которого «жестоко преследовал рок». Они думали, что убийца—анархист. Только один человек угрюмо молчал. Мне захотелось заговорить с ним...

Узнав, что мы русские, он с достоинством сказал: «Купец bin ich». Это русское слово удивило меня. «Купец» никогда не бывал в России, но знал немного по-рус-ски. «О! Этот язык будет нам скоро необходим». И наш собеседник с полною откровенностью изложил нам свою точку зрения на Россию. «Ваша страна растет и крепнет неудержимо. Вы, русские интеллигенты,— во власти вашей оппозиционной прессы и не можете понять того, как быстро растет Россия. Еще лет двадцать, и вы будете непобедимы. А потому мы не должны зевать. Wir miiBen Rufiland zerschmettern» (Мы должны Россию разбить. — нем.). Это зловещее карканье я не мог пропустить мимо ушей. Возглас «Francesco Ferdinando assasinato» звучал как тот выстрел, которым открывалась европейская война. Теперь я знаю, что в эту неизбежность войны тогда не верили просвещеннейшие умы, изощренные политики. Но знаю, что именно так пережил я тогда эту весть. Постепенно это восприятие как-то изгладилось, пока не появился австрийский ультиматум Сербии» (ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [15]. Л. 10, 11, 12об. — 13об.).

¹⁶ Искаженные заключительные строки из стихотворения Блока «Равенна». Правильный текст: «Тень Данта с профилем орлиным//0 Новой Жизни мне поет».

¹⁷ Арианство — течение в христианстве, названное по имени его основателя александрийского священника Ария (около 256—336), отрицавшего равенство трех ипостасей Св. Троицы. Осужденное ортодоксальной церковью как ересь, арианство тем не менее получило широкое распространение среди варварских племен в Западной Европе.

¹⁸ Методические представления Гревса об изучении города изложены в его работе «Город как предмет краеведения» (Краеведение. 1924. № 3. С. 245—258). Он писал: «Город есть <...> культурный организм, притом наглядно охватываемый». Идеи целостного подхода к изучению городской среды были позднее развиты самим Н. П. в его книгах «Город как выразитель сменяющихся культур: картины и характеристики», Л., 1926; «Пути изучения города как социального организма: Опыт комплексного подхода»/2-е изд., испр. и доп. Л., 1926 и др.

¹⁹ Основная часть довоенного архива Анциферовых сгорела в Детском Селе в годы Великой Отечественной войны. Посетив это пепелище 24 июня 1944, Н. П. записал в дневнике: «Пушкин — Детское Село. Холм с белой руиной и редкими деревьями — это курчавое Пулково. Кузьмина нет. Не нашел и места, где оно было. <...> На Широкой улице уцелел только дом, где жили Сидоровы и где останавливались Гревсы. <...> Редко-редко виднеется деревянный полуобвалившийся дом. Исключение составляют дома Пушкина и Вл. Соловьева. Они почти не пострадали. Танина санатория — руина. <...> Вот и наша улица — обуглившиеся мощные стволы в два-три обхвата серебристых тополей лежат поперек нее. Угловой дом, где бывал Тютчев, сгорел. Дом, где умерла мама, разрушен, но стены его стоят, видно и окно ее комнаты. Нашего дома нет. Нет и соседних домов, и того, где жила няня. Семь участков подряд выгорели дотла. Я ходил по этому щебню, по этим железным листам, тщетно стараясь что-нибудь найти из наших вещей. Ничего! Лишь во дворе поломанная кровать Павлиньки (первого сына Н. П. — Публ.), в которой Танюша (вторая дочь.— Публ.) спала всю свою жизнь. Но кровать унести с собою не мог. <...> Сад буйно разросся. Цветут сирень, жимолость, шиповник. <...> Людская пустыня и людское безмолвие. Этот холм на месте дома — тоже могильный холм. И здесь я хотел бы водрузить крест над своим былым. <...> Когда я бродил по этому пепелищу, мне казалось, что воздух полон духов нашего прошлого, полон его голосов. Здесь, в «Детском Селе», так радостно закипала жизнь наших детей, здесь так тихо сияло созревшее и устоявшееся наше счастье. И эти руины выражали собою и руины моей души» (ОР ГПБ. ф. 27. Иив. N9 1965. 34. Тетрадь 1-я. Л. 47—48 об.).

²⁰ Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. — 4-е письмо из Лондона, июля... 1790 г. В оригинале: «самая примечательнейшая вещь».

²¹ Серафический отец — одно из имен Франциска Ассизского.

²² Fioretti — сборник 53 рассказов о Франциске Ассизском. Предположительный автор — брат Уголино, монах конвента Св. Георгия в Анконской мархии, из рода Брунфорте. Время создания — 1320-е. Издание латинского оригинала осуществлено П. Сабатье: Floretum S. Francisci: Liberaureus qui dicitur itali 1 Fioretti. Париж, 1902. Русский перевод А. П. Печковского — М., 1913. Источниковедческий анализ см.: Герье В. И. Франциск — апостол нищеты и любви. М., 1908. С. 278— 288.

²³ Из первого стиха «Ада» «Божественной комедии» Данте. В переводе М. Л. Лозинского: «Земную жизнь пройдя до половины...»

²⁴ Опущено: пребывание в Пизе, фрески Амброджио Лоренцетти, размышления о «мертвящем дыхании рока» и грозной судьбе, ожидающей «таких счастливых в те дни сочленов нашего caravano russo».

Город Черкалвдо, вымерший от чумы.

²⁵ В личном деле Н. А. Сергиевской за время ее обучения на Бестужевских курсах отложилось немало сведений о потере ею различных документов.

²⁶ Последняя фраза — слова Маши из первого действия «Трех сестер» А. П. Чехова.

²⁷ В настоящее время этой доски нет, остался только след от нее. (Сообщено А. Брамбатти.)

²⁸ Опущено: традиционалистский характер сиенской живописи, последняя речь Голованя о рыцарственности и готичности Сиены, «смелый размах сиенцев, полный романтики и безумного дерзания», осмотр Собора, прощание с Голованем. Встреча с датчанином Йоргенсеном, исследователем Франциска Ассизского, беседа с ним о смысле францисканства, торжественный ужин, встречные тосты о русской и скандинавской литературах.

²⁹ Опущено: прощальная ночная прогулка по Сиене, беглое упоминание о посещении Перуджи, ее неприкрытая (в отличие от Сиены) суровость.

³⁰ О встрече с Й. Йоргенсеном в Сиене см. прим. 28. Его исследование о Франциске вышло в Париже в 1909. Французский историк П. Сабатье также писал о Франциске (рус. пер. 1923). Его соотечественник Г. Буасье занимался Виргилием и кругом Цицерона, его основной темой было падение язычества в Древнем Риме. Э. Ж. Ренан — автор известной книги «Жизнь Иисуса». Работы немецкого историка Ф. Грегоровиуса посвящены средневековым Афинам и Риму, им же создано жизнеописание Лукреции Борджиа (1480—1519).

³¹ Опущено: воспоминания о первых встречах с Римом в 1910—11, прогулках по нему с Г. А. Фортунатовым. «Форум повелевал миром <...>. был горнилом страстей». Ночное посещение Колизея, крик совы над ним.

³² В 1926 И. М. Гревс предпринял среди своих учеников, коллег и знакомых анкету на тему: «Что дало моей юности путешествие?» Отвечая на нее, Н. П. писал: «<...> Очень любил слушать рассказы о путешествиях, помню, что интересовался подробностями и каким-то радостно-чудесным казалось то, что мир велик и разнообразен. Что тянуло вдаль? Смутное чувство. То, что немцы называют Sehn-sucht. Вид дороги, уводящей вдаль, всегда волновал и звал (это описано у Жорж Занд, это очень мне родное). <...> Ни один вид путешествия не увлекал меня в такой мере, как хождение пешком, с палкой в руке, с котомкой за плечами. Ощущение пути наполняло душу какой-то особой песней, музыкой. Земля и ее запах, деревья, иногда встречающиеся постройки, ожидание чего-то нового, неведомого, ясное как никогда ощущение неба над головой, вслушивание во все звуки, все это делало минуты такого странствования минутами блаженными. <...> Больше всего любил идти все дальше и дальше, с тем чтобы не возвращаться, либо подходить к неведомому городу в вечерний час, когда чувствуешь усталость и огоньки домов так ласково сулят покой. <...> Приход в город в вечерний час очень запомнился в Ассизи и Сан-Джиминьяно. <...>

Что меня привлекало? И природа, и культура, и быт, и искусство, и встречи с людьми. Всегда хотелось все ощутить как новую индивидуальность. Но больше всего привлекал, как выражается проф. И. М. Гревс, «дух путешественности». Для меня это есть вольная отдача созерцанию, действенному созерцанию. Это есть освобождение сил, скованных повседневной заботой. Радостное обновление своего существа. Путешествие для человека то же, что весна для природы. <...> Когда путешествуешь, выходишь за пределы своей индивидуальности. Радостно ощущаешь, что многие твои ценности, которыми ты пожертвовал, многообразно осуществляются другими. Жизнь благодаря путешествию ощущается как великое дело многих и многих, как многообразное дело и как единое. Соборность — вот чему учит путешествие. Общение с ландшафтами как с индивидуальностями развивает способность любить. Путешествие укрепляет дух и воспитывает веру в жизнь. После путешествия я ощущаю глубже связь с целым. <...>

Вот почему мне кажется, что в серьезном путешествии есть всегда нечто от паломничества и что паломничество — высшая форма путешествия. Но все это так при одном условии. Нельзя стать цыганом. Нужно иметь свое постоянное место, свой дом, свое дело, из которого делаешь вылеты, чтобы в него вернуться и жить для этих дома и дела. Если этого нет — путешествия вырождаются в бродяжничество.

Я думаю, что путешествия есть одна из форм стремления к бесконечному, что свойственно не только человеку, но и всему живому (преодоление пространства), как занятия историей есть стремление к вечному (преодоление времени). Поэтому я считаю, что в духе путешественности есть что-то сродное религии» (ЛО ААН СССР. Ф. 726. On. 1. Ед. хр. 181. Л. 73—74).

³³ О восприятии экскурсии в Италию ее участниками свидетельствуют их письма к родным. «Впечатлений уже масса», — сообщала сестре из Венеции А. А. Знаменская. Спустя десять дней она писала: «Сейчас нахожусь во Фьезоле, видна вся Флоренция, здесь маленькая францисканская церковь, чудесно играл орган, мотивы такие нежные и мелодичные». В конце путешествия медиевистические интересы пробудились и у нее, поначалу далекой от круга гревсовских учеников: «Иван Михайлович как-то неожиданно для меня пригласил заниматься у него по Августину. Не знаю, смогу ли я, но во всяком случае надо стараться. Падре <...> ко мне относится очень хорошо. Он такой хороший и славный, что сил никаких нет описать. За последнее время только он немножко изнервничался» (ОР ГПБ. Ф. 1088. Ед. хр. 116. Л. 55—58). Да и сам Гревс признавал свою усталость в письмах к жене и дочери: «Очень рад, что возвращаюсь, и решительно никуда не хочется. Устал духовно, но силы остаются», — писал он из Рима 10(23) июля. Это не мешает ему через три дня вспомнить о путешествии с теплотой: «Берман мы проводили на север, а с Новицкой остались здесь (во Флоренции. — Публ.) на сегодня и завтра. Ей надо отдохнуть, а мне устроить все дела (книжные и иные). Нас встретили здесь Оттокары (брат и сестра) и Каменская, и мы дружески отдыхаем. Теперь в душе всплывают только хорошие воспоминания об экскурсии. <...> Все же компания очень сблизилась и много получила» (ОР ГПБ. Ф. 1148. Ед. хр. 89. Л. 12—13).

Годы спустя экскурсия в Италию оставалась одним из самых светлых воспоминаний для ее участников. В 1914 Н. П. писал своему учителю из Рима: «Теперь в Италии для меня incipit vita nova. Ее создают весна и уединение. Но образы старой жизни здесь, нашей совместной жизни, не покидают меня. Моя спутница сроднилась с Италией еще тогда, когда я ей рассказывал о днях, проведенных с Вами. Всегда Вам желаю скорее встретиться вновь с Италией. Всего светлого». (Эта открытка с видом Флоренции сопровождена просьбой Н. П. передать ее содержание «итальянским землячкам» — ОР ГПБ. Ф. 1148. Ед. хр. 92). Но, пожалуй, главным итогом экскурсии было то, что она развила способность участников caravano russo воспринимать местность как исторический источник, профессионализировала их обыденное сознание. Оказавшись в прифронтовой Варшаве, К. П. Ма-тафтина писала оттуда Гревсу 28 декабря 1914: «Здесь много ярче, чем в Петербурге, хотя все течет гораздо нормальнее, нежели можно предположить издали <...> Но удивительно, как скоро жизнь восстанавливает разрушенное и все приводит в норму; насколько в истории такие события прочнее и грандиознее, чем в своих внешних, материальных проявлениях» (ОР ГПБ. Ф. 1148. Ед. хр. 98).

Накануне тридцатилетия научной и профессорской деятельности Гревса (весной 1914) участники итальянской экскурсии намеревались собрать и издать свои воспоминания о ней в виДе юбилейного подарка учителю. Padre втайне решил ответить им тем же. Однако по каким-то причинам это намерение не было осуществлено ни с той, ни с другой стороны. Лишь в январе 1924 Гревс приступил к систематическому описанию «незабвенной поездки», доведя рассказ о путешествии до въезда во Флоренцию (ЛО ААН СССР. Ф. 726. On. 1. Ед. хр. 188). Значительное место в этих воспоминаниях занимают характеристики участников экскурсии, частично использованные нами в указателе имен. Сохранились и подготовительные материалы Гревса к экскурсии 1912 года, включающие подневные планы путешествия, библиографические списки едва ли не по каждому из его аспектов, подробные регламенты работы и т. п. (Там же. Ед. хр. 187).

³⁴ Опущено завершающее эту главу стихотворение Блока «Успение» («Ее спе-ленутое тело...»). В следующей (опущенной нами) главе — описание свадьбы Н. П. и Т. Н. Анциферовых и их последующего путешествия по Швейцарии и Италии.

«То, о чем здесь я буду писать, — начинает Н. П., — требует молчания. Слова и фразы имеют свою емкость. А вложить в них то, что я хочу вложить, мне не под силу. Зачем же я отдаюсь этой борьбе с собой? Она мучительна, и ничего, кроме горечи, оставить не может. И все же я буду пробовать писать. Я хочу эти листочки приложить к дневнику моей жены. Пусть они помогут соединить первые тетради его с последней».

Далее: значение, придававшееся Т. Н. Оберучевой их венчанию — «таинству не только в церковном смысле», но и в «глубоко личном плане»; ее болезненное отношение к бытовой стороне свадьбы; решение венчаться в «кругу избранных друзей», в лицейской церкви Знамения в Царском Селе. Гости: В. Н. Белокопытов, М. И. Курбатов, Л. Н. Оберучева, А. В. Тищенко (шафер Н. П.), А. В. Шмидт (шафер Т. Н.). Ослепительное видение невесты во время венчания. Свадебный пир в доме Толпыго в Софии на Артиллерийской, 22. Поздравления, в т. ч. телеграмма от Ф. Ю. Левинсона-Лессинга. Застольные речи: В. П. Красовской, Л. Е. Чикаленко, И. Б. Селихановича. Размышления Н. П. о счастье и страдании. «Наша любовь — наша общая молитва Богу».

Проводы новобрачных на Балтийском вокзале, прощание навсегда с мирным

Петербургом. Пребывание в Зелисберге (Швейцария). Жизнь в уединении, чтение — подготовка к поездке в Италию, прогулки по окрестностям. Болезнь Н. П. (пневмония), приход весны и выздоровление. Путь в Италию, «свою страну» для Н. П. Милан, Болонья, Флоренция, Ареццо, Орвьето. Прибытие в Рим 25 марта — годовщину обручения. Прогулки по городу, посещение Форума, места «слияния руин культуры и ликования природы». Чтение Тацита и гроза над Форумом. Странствия по римским холмам, посещение музеев, раздумья на историкотопографические темы. «Рим в те дни казался нам мраморным саркофагом, обвитым розами».

Страстная неделя в Риме, посещение храмов, уличные процессии, кардинальские службы. «Меня, в особенности Таню, отталкивал католицизм, хотя и поражал воображение какой-то скрытою в нем силою и своей театральностью. Здесь нет ничего, что заставило бы углубиться внутрь себя».

Поездка на Капри, богатство южной природы, чтение «Одиссеи». Путешествие по югу страны: Амальфи, Салерно, Неаполь. Возвращение в Рим «как в родной дом», поездки по его окрестностям, день на вилле Адриана, «окружившего себя всем, что любил». «Вилла Адриана <...> — путь римской власти из латинского мира в земной <...>, полноценный памятник эпохи синкретизма», запечатление «мечты о всечеловеческом единстве». Поездка в Албанские горы, Джинцано, путь пешком из Альбано во Фраскатти. Посещение русского революционера-эмигранта Лебедева.

Пробуждение у путешественников «социального стыда»: «...Нам так хорошо», но «мы не вправе забыть о том, к чему готовились всю нашу юность». События политической жизни Италии: митинги, забастовки, баррикады на виа Кавур, выступления анархистов по всей стране, споры в поезде по дороге в Сиену. Пребывание во Флоренции, коммунальные выборы, невозможность целиком погрузиться в культуру и отрешиться от настоящего. Посещение «тихой Равенны» и прощание с Италией в Венеции. Возвращение домой с остановкой на вилле Шиллер, заездом в Лозанну.

Посещение Н. А. Герцен (Таты). «Я напомнил ей письмо, которое она писала мне в 1911 году о неизданной части «Былого и дум», где говорится об уходе ее матери. Наталия Александровна всплеснула руками: «Вот и вы говорите об уходе. Неужели в России все так думают? Ведь никакого ухода не было. Моя мать сумела победить свою страсть». <...> Говоря это, она сильно волновалась. Она решила опубликовать все, до последней строки, чтобы реабилитировать память матери». Восторг Н. П. при этом известии. «Теперь я знаю,— пишет далее Н. П., — что Наталия Александровна ошибалась, что книга, которую я писал с Таней (а она продолжала работать над ней до последних дней жизни) («Любовь в жизни Герцена».— Публ.), была построена на заблуждении. Уже после смерти Тани я прочел книгу Карра «Русские идеалисты в изгнании» и узнал о связи жены Герцена с Гервегом, о ее страсти, не погашенной до конца ее дней, до конца утаенной. Вместе с тем я узнал и о всем значении ее жертвы мужу и детям. Мне стало известно, что и Наталия Александровна получила книгу Карра и, узнав правду, закрыла ее, не стала читать дальше. «Лучше бы я умерла, не знав этой ужасной книги», — воскликнула она».

Посещение Н. А. Герцен вместе с Таней, восхищение Н. А. тем, что «русские все еще остаются такими идеалистами», ее теплый отзыв об И. М. Гревсе. Посещение в Кларане В. Н. Фигнер. Остановка на пути домой в Дрездене, знакомство с «Сикстинской Мадонной». Размышления о «паломничестве по священным камням Старого мира». «Здесь, за рубежом, нами был празднично завершен большой этап нашей жизни: пролог в небе. Но мы уже чувствовали, что не только мы, но что старый мир завершил какой-то свой этап исторического пути». Ощущение надвигающейся войны и невозможность в нее поверить.

Пребывание в Алферове после путешествия, известие о начале войны, рождение дочери. Мысли Т. Н. Оберучевой о детях: «В своих детях она искала, как и во мне, завершение самой себя». Ее борьба со своей смертельной болезнью в 1928 во имя детей. Совпадение мыслей Т. Н. с размышлениями в письмах Герцена, прочитанных Н. П. в 1947.

Часть седьмая. ТУМАН РАССЕЯЛСЯ

События 1914—19 почти не отражены в воспоминаниях Н. П. В объяснение этого и он, и жена его неоднократно приводили слова Герцена: «Счастливые народы не имеют истории». Анциферовы жили в то время в Петербурге на М. Посадской. Н П. преподавал историю в женской гимназии Н. Н. Яворской, реальном училище А. С. Черняева, Тенишевскому училище, начал работать в отделе Rossica Публичной библиотеки. Браку и появлению детей предшествовали нелегкие раздумья Т. Н., уже успевшей сформироваться как историк. «О Коля! — записывала она в дневнике 25 апреля 1913. — Я еще раз продумала, могу ли я, как сегодня сказала, «уступить ему дорогу». Принимаю ли я свой крест, принимаю ли возможный конец научной работе? Эту первую сдачу моего гордого вызова совмещать несовместимое. <...> И теперь желанная и лучшая отсрочка, во время которой надо было так mhoV го сделать, чтобы оставить за собой возможность победы, кажется досадной и ненужной, потому что ясно, что дело не в том, что я могу сделать до брака, а в том, что я смогу удержать после» (ОР ГПБ. Ф. 27. Дневник Т. Н. Анциферовой. Тетрадь 12-я. Л. 19—20). Решение, однако, было принято и принесло счастье обоим супругам: 5 марта 1915 родилась дочь Наталия (Таточка), 27 февраля 1918 — сын Павел (Павлинька). Семейная жизнь и многочисленные служебные обязанности не исключали и научных занятий Н. П. Летом 1916 он писал Гревсу из Алферова: «Мы живем совсем тихо. Кроме тетушки и прислуги, никого нет, и мы так хорошо втроем сжились <...>. Свободное время [Таня] занимается своей статистикой, дополнительно полукурсовой и читает наиболее интересное из моего чтения. Я довольно много занимаюсь. Первым делом написал в Энциклопедический словарь (Пацци, Палермо, Плантагенет и Паулии Ноланский). Очень боюсь за них. Ведь при моей неопытности пришлось еще так торопиться. И не пришлось даже представить их на Ваш суд. Падую и Павию я отослал еще в городе. Этот месяц занимался романтизмом и вопросом по русской истории; думаю озаглавить его: социальный мистицизм первой половины XIX века в связи с мессианизмом. Согласится ли профессор Рождественский дать мне его? (Речь идет о предстоящих осенью магистерских экзаменах. — Публ.) Особенно сильное впечатление произвели на меня Печерин и Иван Киреевский. Романтизмом буду заниматься немного. Очень заинтересовал Шлейермахер. Какой в его «Монологах» интересный материал для дружбы! Вот, например: «Конечно, я могу сказать, что друзья не умирают для меня; я вбираю в себя их жизнь, и их действие на меня никогда не прекращается; но меня самого убивает их смерть. Жизнь дружбы есть прекрасный ряд аккордов, основной тон которых смолкает, когда друг покидает мир...» Я только думаю, что смерть друга, убивая, вместе с тем дает и новую жизнь. Ведь друг завещает хранить и лелеять то, что он любил в жизни, а это ко многому обязывает, требует новых сил души.

Занятия мне принесли много мыслей и чувств. Особенно приятно было почувствовать образы таких людей, как Печерин, Одоевский, Станкевич, Грановский. Через несколько дней принимаюсь за Данте и ему собираюсь посвятить остаток каникул.

Военные события опять приковали внимание к газетам. Какая-то бодрость на душе. Но многое омрачает эту радость. Все жертвы и свое безучастие давят. А когда слышишь радостное заявление Шингарева, что в Германии люди теряют в весе от истощения, что увеличилась смертность детей из-за отсутствия молока и после этого призывы вести войну до конца и слова «преступник тот, кто стремится к преждевременному миру!», то чувствуешь себя этим преступником. На меня ужасное впечатление произвела статья в «Речи», состоявшая из писем под Верденом убитых немцев, все какое-то беспросветное отчаяние. Приблизят ли наши успехи конец войны? Вот-то уже душа порадуется миру! Здесь, в деревнях, большой интерес к войне, но и большая жажда мира» (ЛО ААН СССР. Ф. 726. Оп. 2. Ед. хр. 10. Л. 3—5об).

Название части седьмой взято нами из чернового плана мемуаров, составленного Н. П. при начале работы над основным их корпусом (ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. |1]. Л. 1 об.).

² Графиня Юлия Павловна Самойлова (урожд. фон дер Пален, 1803—1875) — красавица не «екатерининских», а более поздних времен. Художник К. П. Брюллов, в жизни которого она сыграла значительную роль, изобразил ее на ряде своих полотен. Вероятно, Н. П. имеет в виду картину «Графиня Ю. П. Самойлова, удаляющаяся с бала» (1839—1842), где она изображена со своей воспитанницей Амаци-лией Паччини. Загородный дом Самойловой на мызе Графская Славянка был построен по проекту А. П. Брюллова, брата живописца (строительство начато в 1831). В 1846 имение уехавшей в Италию Самойловой было куплено Николаем I и получило название Царская Славянка. О трагической судьбе усадьбы в наши дни см.: Ленинградская панорама. 1984. № 3 и 6; 1986. № 1.

³ См. прим. 21 к части второй.

⁴ Слова из молитвы «Господи, воззвах» чинопоследования Вечерни. По-русски: «Да направится молитва, как фимиам, пред лице Твое; воздеяние рук моих — как жертва вечерняя».

⁵ С 1943 Н. П. был членом Союза писателей и писал эту главу в 1955—56 в одном из подмосковных домов творчества.

⁶ Н. П. приводит слова Гамлета (IV сцена III действия) в переводе Кронеберга. Точный текст: «...Привычка — //Чудовище: она, как черный дьявол,//Познанье зла в душе уничтожает...»

⁷ Имеется в виду отъезд Т. Н. Анциферовой на работу в Красную Славянку.

⁸ С.т. 8 из стихотворения А. Фета «Alter ego». В оригинале: «Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить».

⁹ Формула древнеримского свадебного обряда, произносившаяся невестой, вступающей в брак. В оригинале: «Где ты, Гай, там и я — Гайя». См. подробнее, напр.: Сергеенко М. Е. Жизнь древнего Рима. М.; Л. 1964. С. 199, 321.

¹⁰ Ст. 20—21 из стихотворения Блока «Голос из хора». В оригинале: «Весны, дитя, ты будешь ждать — //Весна обманет».

¹¹ В ядро возникшего в конце 1917 кружка Мейера, помимо его самого и К. А. Половцевой, входили философ Г. П. Федотов, ученые Г. В. и Н. В. Пигулев-ские, художник П. Ф. Смотрицкий. Хотя собрания кружка не были многолюдными (10—12, изредка — 20 человек), всего за 1918—28 их посетило не менее 150 участников. Не все они были верующими, а среди последних — не все православными. Первоначально кружок был идеологическим преемником «левого» крыла С.-Петербургского религиозно-философского общества (1907—17). Большинство его участников в это время скептически относилось к Православной церкви, считая, что в ней невозможно свободное развитие христианских идей. Они искали истину на путях объединения христианства и социализма. «Социализм, который вел к царству Божию на земле, а привел к бездне, должен найти в себе силы для возрождения», — формулировал смысл деятельности кружка Г. П. Федотов. Такое представление привело к мысли о необходимости расширить сферу деятельности, работать среди молодежи, отстаивая в ее глазах христианские ценности. Последовательное осуществление этой программы потребовало бы активных действий, которые были обречены на провал в историческом контексте 1920-х и были чужды психическому складу большинства участников мейеровских собраний. «Христианство, — говорил Мейер, — обязывает начать жить с себя, а если из нас составится сила, она сделает, что нужно, не захватывая власти». Поиски путей религиозного возрождения, мысль о собственном бессилии, ожидание эволюции власти (особенно при начале нэпа), которая дала бы им возможность применить на практике духовный опыт, накопленный в кружке, заставляли его участников пересматривать свое отношение к Церкви, искать с нею сближения. Этот процесс завершился возвращением в Церковь в 1925—26 большинства участников кружка. Почти все они в 1928—29 были арестованы и заключены на разные сроки в лагеря или сосланы.

¹² По общественным вопросам Петербургское религиозно-философское общество (далее Пб РФО) занимало позиции, близкие левым политическим партиям. В центр своего внимания оно ставило проблему преодоления духовного разрыва между интеллигенцией и народом. Московское религиозно-философское общество имени Вл. Соловьева (1907—17) не было так тесно связано с современным ему общественным движением.

¹³ Поводом к исключению в 1913 В. В. Розанова из Пб РФО послужили его статьи «Андрюша Ющинский» и «Наша кошерная печать».

¹⁴ В упомянутой статье В. Ф. Эрна говорилось о присущем немцам духе милитаризма и о связи этого духа с идеями немецкой классической философии. «Левое» крыло Пб РФО во главе с Мережковскими и Мейером относилось к войне сложно: «На войну нужно идти, ее нужно «принять» но принять, корень ее отрицая, не затемняя, не опьяняясь, не обманывая ни себя, ни других» (Из доклада 3. Н. Гиппиус в Пб РФО в ноябре 1914 г.). Эта позиция, судя по письмам 1916, была близка и Н. П. (см. прим. 1 к этой части).

¹⁵ Точная цитата: «В влажном визге ветренных раздолий//И в белоперистости вешних пург//Созданье революционной воли//Прекрасно-страшный Петербург» (Из стихотворения «Петроград» в кн. «Последние стихи. 1914—1918». Пб., 1918. С. 6).

¹⁶ Первый номер «Свободных голосов» датирован 22 апреля (5 мая), второй-23 июня (6 июля) 1918. Редактором-издателем был Георгий Петрович Федотов (1886—1951). Помимо него и Н. П. в журнале участвовали Мейер, Г. В. Пигулевский и 3. Н. Гиппиус. С позицией последней редакция выражала свое несогласие. С интересом отнесся к выходу журнала Гревс, который 8 июня 1918 писал сотруднику «Биржевых ведомостей» A. J1. Волынскому: «Затем еще мне очень бы хотелось, как можно скорее, поместить статью (если нельзя статью, то рецензию) иа недавно вышедший первый выпуск журнальчика «Свободные голоса», который мне было бы дорого критически поддержать. Его замыслила очень талантливая, хорошо известная мне группа, с которою я во многом не согласен, но из них, по-мо-ему, составляется положительное явление» (ЦГАЛИ СССР. Ф. 95. On. 1. Ед. хр. 447. Л. 1 — 1 об.).

¹⁷ Статья Н. П. в «Свободных голосах» называлась «Россия и будущее».

¹⁸ Центральное бюро краеведения (ЦБК) — организация, возглавлявшая в 1921—37 краеведческую работу в стране. В 1921—24 — в ведении Академии наук, затем—Наркомпроса. С 1927 постепенно переводилась из Ленинграда в Москву. В конце 1920-х ЦБК объединяло около двух тысяч местных организаций с общим числом членов около 50 тысяч человек. Н. П. был научным сотрудником экскурсионно-справочной секции ЦБК.

¹⁹ Из драмы Блока «Роза и крест». Второй стих: «Что тебя ждет впереди».

²⁰ В. Н. Таганцев и 60 его однодельцев были расстреляны в ночь с 24 на 25 августа 1921 по обвинению в «подготовке к террористической деятельности, переговорах с кронштадтскими мятежниками и др.». Еще 26 человек были казнены по этому делу позже, а свыше 100 получили различные сроки заключения. Весной 1925 ОГПУ арестовало почти все проживавших в СССР бывших учащихся Александровского лицея и многих их знакомых. Часть из них была также расстреляна по обвинению в контрреволюционном заговоре.

²¹ По сообщениям печати, Александр Михайлович Зальманов (Зелиманов) работал инструктором в Ленгубсуде и брал деньги у уголовников, выдавая себя за прокурора и обещая им покровительство. К шайке бандитов «Черные вороны» Зальманов прямого отношения не имел — продал пистолет одному из ее членов. Зальманов и Воронин были осуждены еще в сентябре 1928. Судья (а не прокурор) Ленокрсуда Анатолий Васильевич Томашевский действительно председательствовал на одном из процессов в день суда над «Черными воронами», однако о его аресте или процессе над ним газеты не сообщали.

²² Чуриковцы—члены религиозной секты, основанной в 1894 Иваном Алексеевичем Чуриковым (1862 — не ранее 1930). Аресты чуриковцев начались с середины 1920-х, в 1929 ликвидирована их сельхозкоммуна в Вырице. Отдельные группы последователей Чурикова сохранились в Ленинградской области до настоящего времени.

²³ Н. П. сформулировал здесь позицию К. А. Половцевой в первые годы существования кружка. Со временем она, как и остальные участники мейеровских собраний, все дальше уходила от проблем насущной политики к чисто религиозным.

²⁴ Книга «Любовь в жизни Герцена» осталась неопубликованной. «Осеапо пох» (Ночь на океане») — глава из «Былого и дум».

²⁵ «Соловецкие острова» — журнал — орган Управления СЛОН, выходил в 1924—30. На его страницах помещались художественные произведения заключенных, их статьи по краеведению, криминологии, медицине и др., а также материалы представителей администрации на воспитательные темы.

²⁶ В 1925 Н. П. и А. П. Смирнов были арестованы и без предъявления обвинения высланы в Сибирь. Однако благодаря хлопотам друзей приговор был отменен, они были сняты с этапа в Омске и вернулись в Ленинград.

²⁷ ИСО — информационно-следственный отдел.

²⁸ «Иосифлянство» — церковное движение, возникшее в Ленинграде осенью 1926 после того как был арестован и выслан из города только что назначенный на Ленинградскую кафедру митрополит Иосиф (Петровых). В 1927 оформилось в церковный раскол. Его сторонники протестовали против фактического подчинения Церкви государству. Аресты активных иосифлян начались в 1928.

²⁹ Формирование дела Академии наук» («дела историков» или «дела Платонова — Тарле») прошло несколько этапов. Первый был связан с провалом на выборах в январе 1929 трех кандидатов-коммунистов, избиравшихся в числе 42 новых академиков. Немедленно в газетах появились требования «реорганизовать Академию наук», «провести там тщательную политическую проверку», а вскоре и грозные политические характеристики академиков, указания на «контрреволюционное прошлое» многих из них. Однако после благополучного переизбрания в феврале А. М. Деборина, Н. М. Лукина и В. М. Фриче эта кампания мгновенно прекратилась. Следующий газетный штурм Академии наук начался через 4 месяца. В августе 1929 появились сообщения о работе комиссии по чистке АН: из 259 проверенных к 23 августа было «вычищено» 71. Вычищали преимущественно гуманитариев, а основной удар был направлен на учреждения, возглавлявшиеся С. Ф. Платоновым: БАН и Пушкинский Дом. К тому же выяснилось, что в этих учреждениях хранятся документы, «имеющие важное политическое значение». Газеты писали, что их хранение там должно «караться военным судом». В конце 1929 начинаются аресты сотрудников Академии наук, в основном историков-архивистов. Однако в первые же недели следствия выяснилось, что большинство документов, о которых шла речь, попало в учреждения АН до 1917. Обвинение в незаконном хранении документов отошло на второй план, но поскольку в Москве в это время шла активная подготовка к будущим показательным процессам «вредителей» («Промпартии» и др.), ЛенОГПУ, желая, по-видимому, не отстать от столицы, начинает «создавать» из арестованных ученых «монархическую контрреволюционную организацию». Были арестованы С. Ф. Платонов и почти все его ближайшие сотрудники, а также Е. В. Тарле, которого следствие прочило в министры иностранных дел едва ли не всех несостоявшихся «контрреволюционных правительств»: сначала «Промпартии», затем «Трудовой крестьянской партии», а затем — «правительства Платонова». Для придания большего веса «организации» в нее «включают» в качестве «филиалов» провинциальные отделения ЦБК, поэтому производят в феврале — марте 1930 дополнительные аресты краеведов по всей стране, привозят в ЛенДПЗ из ссылок и лагерей осужденных ранее гуманитариев. Известно, что на следствии Платонов вел себя твердо и ложных показаний не давал; 2 февраля 1931 он, как и другие арестованные академики, был исключен из Академии наук, и осенью сослан в Самару, где и умер. Е. В. Тарле был сослан в Алма-Ату, откуда в 1933 был возвращен в Ленинград. Дальнейшая его судьба сложилась благополучно: в сентябре 1938 ему было возвращено звание академика. Подробнее см.: Память: Исторический сборник. Вып. 4. Париж., 1981. С. 130—135, 469—495; Брачев В. С. «Дело» академика С. Ф. Платонова//Вопросы истории. 1989. № 5; Перченок Ф. Ф. Академия наук на «великом переломе»//Звенья: Исторический альманах. Вып. 1. М., 1991. С. 163—235.

^J0 Вероятно, речь идет о журнале «Экономическое обозрение», обвинявшемся в «правом уклоне». По первоначальным замыслам следствия должна была быть обнаружена связь между «вредителями» и «правыми уклонистами».

³¹ Обновленцы — участники реформаторского движения в русской церкви; в первой половине 1920-х активно сотрудничали с государственными органами, требовали отмены патриаршества. После прекращения конфронтации власти с Патриаршей церковью утратили свое влияние и уже с конца 1920-х подвергались репрессиям.

³² Все четверо входили в Президиум ЦБК. По воспоминаниям В. П. Семенова-Тян-Шанского, фамилии Ольденбурга, Ферсмана и его самого значились в списке лиц, подлежащих аресту по «делу Академии наук», но были вычеркнуты оттуда «жирным красным карандашом».

³³ В 1925—28, представляя ЦБК, Н. П. ездил в Ярославль, Кострому, Тулу, Рязань, Курск, Витебск, Тверь, Калугу, Смоленск и др.

³⁴ Во второй половине 1920-х в краеведении искусственно раздувалась борьба между «производственным» и «историко-культурным» направлениями. Первое из них, настаивавшее на полном подчинении задачи изучения края «нуждам социалистического строительства» (составление карт полезных ископаемых и т. п.), окончательно возобладало после массовых арестов краеведов в 1930— 31. Частичное возрождение историко-культурного краеведения началось только в 1960-е. Мысль о необходимости «целокупного» изучения края присутствует во многих работах 1920-х как И. М. Гревса, так и самого Анциферова. Однако в письме к поэту А. Н. Лбовскому от 23 ноября 1954 Н. П. приписывает приведенную в тексте воспоминаний формулировку рыбинскому краеведу А. А. Золотареву (ОР ГПБ. Ф. 423. Ед. хр. 644. Л. Зоб.).

³⁵ Может создаться впечатление, что «компромисс» Н. П. со следствием, выразившийся в признании «объективной» вредности гуманитарного краеведения, был вызван показаниями Д. О. Святского и М. И. Смирнова, с которыми он был ознакомлен. На самом деле все обстояло, видимо, сложнее. Вот что пишет по этому поводу дочь костромского краеведа В. И. Смирнова (брата М. И., также проходившего по «делу АН»), откликаясь на публикацию отрывка воспоминаний Н. П. в журнале «Звезда» (1989, № 4): «Я родилась в 1935 году, после окончания срока ссылки отца. Но то, что он — бывший ссыльный, узнала рано и — естественно -- много раз спрашивала маму, почему папа, такой хороший, был арестован и сослан. И каждый раз мама говорила одно и то же: что субъективно папа ни в чем не виноват, но объективно краеведческая работа была (или считалась) вредной. Я эти слова — «субъективно» и «объективно» слышала только в этой фразе. Я их даже плохо тогда понимала. Но запомнила хорошо. Таким образом, я думаю, что не Н. П. Анциферов и не мои родители придумали эту формулировку, <...> после ареста они ведь не общались. Я думаю, что такая формулировка могла быть предложена ГПУ для всех краеведов. Анциферов <...> ее просто повторил <...> после того как его ознакомили с показаниями Святского и М. И. Смирнова, [в которых] подобная фраза [уже] была. Святский и М. И. Смирнов тоже не могли договориться о такой формулировке, так как после ареста — насколько мне известно, не встречались, были в разных тюрьмах». Размышляя дальше о том, как совместить свидетельства Н. П. с имеющимися у нее (и справедливыми!) представлениями о нравственной безупречности Святского и М. И. Смирнова, автор приводит пример своего отца, который, «поняв, что надо признавать вину — иного выхода нет, признал себя виновным (т. е. объективно виновным в краеведческой деятельности), настаивая при этом, что остальные участники костромского краеведения не виновны ни в чем, так как действовали только по его указаниям под его руководством. Это видно из сохранившихся черновиков его «признания» (ныне в ОПИ ГИМ)». (Письмо Т. В. Смирновой в редакцию журнала «Звезда» от 5 июля 1989). Была ли позиция В. И. Смирнова типичной? Каков вообще был «механизм компромисса» обвиняемых по «делу АН» со следствием? Для поиска ответов на эти вопросы следовало бы обратиться к подлинным следственным материалам по данному делу, что нам пока не удалось.

³⁶ Н. П. ошибается. Открытого суда над «Трудовой крестьянской партией», которую, по следственному сценарию, возглавляли Николай Дмитриевич Кондратьев (1892—1938) и Александр Васильевич Чаянов (1888—1939), не было. Его ошибка, видимо, связана с тем, что Н. Д. Кондратьев давал «покаянные» показания, выступая в качестве свидетеля на открытом процессе «Союзного бюро меньшевиков» (март 1931).

³⁷ Опущены: ст. 449—491 из лирической драмы А. Н. Майкова «Три смерти» (1851) — прощание Сенеки («Жизнь хороша, когда мы в мире...»).

³⁸ В автографе Н. П. Анциферова этот абзац зачеркнут (ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [18]. Л. 22об.). Мы восстановили его, чтобы сохранить уникальные сведения о судьбах.

³⁹ 2 февраля 1931 на общем собрании АН А. П. Карпинский выступил против исключения из нее арестованных академиков. Возмущенный статьей в «Ленинградской правде» (4 февраля) «Контрреволюционная вылазка академика Карпинского», подал в отставку, но с помощью А. В. Луначарского его уговорили остаться на своем посту.

⁴⁰ «Классовый враг на историческом фронте». Л., 1931. Основные авторы Г. С. Зайдель и М. М. Цвибак были репрессированы и погибли в 1937—38.

⁴¹ Точное название мемуаров А. Белого — «На рубеже двух столетий».

⁴² Русский перевод произведения Я. Беме «Aurora, или Утренняя заря в восхождении...» вышел в Москве в 1914.

⁴³ Н. П. ошибается. Николай Петрович Чирвинский (1848 —1920) родился в Чернигове. Из Архангельска была родом его жена Александра Гавриловна (ур. Иванова). Сообщено Н. П. Чирвинским-внуком.

⁴⁴ В настоящее время рукописи А. А. Мейера хранятся в Архиве и ОР ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и ряде частных собраний. Работа о «Фаусте» опубликована нами в кн.: Мейер А. А. Философские сочинения. Париж, 1982.

⁴⁵ На опущенных страницах', кража вещей Н. П. из коллекторской, поимка воров и отыскание украденного; встречи с вольнонаемными женщинами-геологами Т. А. Черепенниковой и Г. П. Гвоздевой, их дальнейшие судьбы; приезд летом 1932 сына Сергея, его дружба с сыном П. Н. Чирвинского, прогулки по окрестностям, геологические изыскания, чтение Диккенса; пребывание Т. Б. Лозинской в гостях у Н. П., болезнь Сергея аппендицитом, операция, выздоровление и отъезд его в Ленинград.

⁴⁶ На опущенных страницах: прогулка Н. П. с детьми и В. А. Эберманом к скалам за рекой Кумсой; болезнь Н. П., приезд его свяченицы А. Н. Оберучевой, выздоровление Н. П., отъезд А. Н. и дочери Танн; выписка из монографии о Белбалт-лаге, касающаяся Н. П., его поправки к ней, посещение строительства и музея, в котором работал Н. П., поэтом С. Я. Алымовым и писателем В. Б. Шкловским, биографические сведения об Алымове, посещение музея украинским академиком Л. Н. Яснопольским, приехавшим навестить своего заключенного сына.

⁴⁷ «Измучен жизнью, коварством надежды...» — 1-й ст. одноименного стихотворения А. А. Фета.

⁴⁸ С. Анциферов жил с отцом в лагере с лета 1932 до его освобождения. «Голубятней» они называли полку с образцами минералов, где спал мальчик.

⁴⁹ Когда Светик заболел аппендицитом, отцу с большим трудом удалось раздобыть для больного лед в лагерной столовой, где заключенному не хотели его давать.

⁵⁰ На опущенных страницах: описание Светиком своих игр на берегу Кумсы, дороги к деревне Лумбуши, купания в Онежском озере, заката на его берегу.

⁵¹ См. прим. 44.

⁵² Грацией Н. П. называет Т. Б. Лозинскую по имени героини романа-эпопеи Р. Роллана «Жан Кристоф».

⁵³ Договоры с издательством “Academia” были заключены Н. П. на издание книги о Герцене и (совместно с А. А. Золотаревым) монографии о Ярославле. Издания не были осуществлены, но следы работы над ними сохранились в архивах Н. П. (ОР ГПБ. Ф. 27) и издательства (ЦГАЛИ СССР. Ф. 629. On. 1. Ед. хр. 15 и 256).

⁵⁴ Последняя строфа стихотворения В. С. Соловьева «Бедный друг! истомил тебя путь...» (1887). По словам С. М. Соловьева, эта строфа «сделалась классической как резюме всего миросозерцания Вл. Соловьева» (Соловьев В. С. Стихотворения. 7-е изд. М., 1921. С. 311).

⁵⁵ На опущенных страницах — глава «1937 год»: посещение летом 1937 вместе с С. А. Гарелиной Софиевки и Никитского сада. Заболевание Н. П. малярией. Арест Н. П. по возвращении в Москву. Пребывание в Бутырской тюрьме. Камерный быт, переполненность тюрьмы. Встречи: генерал Артамонов; помощник директора Фотографического института В. Р. Живаго, его рассказы о путешествиях, в том числе совместно с Н. И. Вавиловым, история ареста Живаго, биографические пересечения с ним; итальянский коммунист Пьетро Барончини. Допрос Н. П. следователем Готцевым, приятное впечатление от последнего. Народный социалист Овчинников. Инженер Котов. Положительная характеристика Анциферова В. Д. Бонч-Бруевичем, данная следствию. Новый следователь (Черкасов). Причина ареста Н. П.: встреча весной 1937 с гимназической подругой Т. Н. Анциферовой Е. А. Родзянко, впоследствии арестованной.

Разговор с Бонч-Бруевичем после освобождения: «Ваш долг все это записать. Публиковать мы это не будем, но это пока должно храниться в государственных архивах».

Ожидание своей участи в Бутырках. Юноша Повало-Швейковский. Перевод в Таганскую тюрьму. Лица: чех-музыканг, обвинявшийся в шпионаже; мрачный хулиган «с чумой в голове»; мрачный субъект из Медвежьей горы; бухгалтер, певший неаполитанские песни; молчаливый белый офицер. Пересказы Н. П. художественных произведений в камере. Окончание следствия. Напрасное ожидание предэтапно-го свидания. Воспоминание о пребывании в Гаграх летом 1936 с С. А. Гарелиной.

Этап в Уссурийский край. Сосед Крымоловский, привезенный с Колымы сотрудник Коминтерна, обвинявшийся в замысле убить Кагановича. Встречи: бывший следователь ЧК, «бухаринец» Векшин; инженер-грузин; зоолог из Тимирязевки; подмосковный садовод; другие интеллигенты; правоверные евреи; старик-сто-рож Бесфамильный, обвиненный в троцкизме; грузин Гогоберидзе. Быт этапного вагона. Суицидные попытки доктора-музыканта, попытки Н. П. отговорить его. «Непротивленчество» Н. П., ценившееся его спутниками.

Прибытие в лагерь. Срок Н. П. — 8 лет. Новые лагерные порядки: «Дашь кубики (леса. — Публ.) — сыт будешь». Работа на лесозаготовках полураздетого Н. П. в зимнем Уссурийском крае. Смертность среди заключенных. Переброска на новое место в феврале 1938. Жизнь в бараке. Бывший консул в Харбине Ракитин, его смерть. Письма из дома. Ельцов, бывший официант у Тестова. Лагерный быт в новой колонии. Работа на строительстве железной дороги. Болезнь Н. П. Лекпом Полина Петровна Бердичевская. Перевод Н. П. в лазарет. Назначение его заведующим баней и прачечной. Конфликты с уголовниками. Еврей-евангелист Рабес. Начальник колонии Баландин, его «петрограндизм». Новый приступ малярии у Н. П., работа по заготовке дерна. Лето и осень в Уссурийском крае.

Зима 1938/39. Н. П. в полубессознательном состоянии на нарах, конфликты со шпаной, попытки нравоучений, работа дневальным, учетчиком. Троцкисты в лагере, их озлобленность. Переводы Н. П. из колонии в колонию. Отношения с шоферами и шпаной. Социальный срез лагерного населения. Размышления об интеллигентах в лагере, тоне их общения с простыми людьми. Десятник Ситкин, донской казак, его ненависть к роману Шолохова, рассказы о скитаниях по Африке и Европе. Обида Ситкина на Н. П. Крестьянин белорус Григорий Денисов. Выполнение Н. П. обязанностей почтальона, писание жалоб по просьбе лагерников. Десятник Киселев. Инженер А. Ф. Ковалев, не поладивший с Ежовым. Вести о событиях на Халхин-Голе, советско-германском пакте, начале Второй мировой войны. Освобождение Н. П. по пересмотру дела 27 ноября 1939. Речь Молотова по радио о войне с Финляндией. Трудное возвращение в Москву. Встреча на вокзале с родными, радостный разговор по телефону с детьми, жившими в Детском Селе с А. Н. Оберучевой. «В эти дни я чувствовал особую свободу. Свободу от жизни, т. к. она казалась завершенной в своей полноте».

Приложения

¹ Начало этого фрагмента не обнаружено. (ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [4]. Л. 19— 25.) По-видимому, отсутствует один лист. Заглавие дано нами.

² Возможно, речь идет о совместном преподавании Н. П. и Гревса в Тенишев-ском училище в 1917—1919.

³ Кроме Федченко, Римского-Корсакова и Райкова в естественно-историческом отделе Петроградского экскурсионного института (далее — ПЭИ) сотрудничали М. М. Тетяев, В. В. Любименко, Н. А. Буш, К. К. Косинский, В. И. Савич, Л. В. Бианки (секретарь отдела), И. И. Ильин, В. А. Догель, П. Е. Васильковский, A. А. Еленкин, Л. С. Берг, Г. Г. Якобсон, Н. И. Прохоров, Н. С. Берсенев, B. А. Герд и Г. Н. Боч. Состав и руководство этого отдела менялись, отношения с другими отделами были сложными, единого мнения о задачах среди сотрудников так и не выработалось. «Многие из них, — пишет Я. А. Влядих-Вейнерт, — обладали званиями профессоров и докторов наук, большим числом трудов по специальности. Они с трудом терпели Васильковского и недооценивали педагогическую роль трудов Райкова. <...> Из других отделов некоторые естественники признавали В. В. Дмитриева, М. А. Дешевого, И. М. Гревса, но с высокомерной снисходительностью относились к инженерной «мелкоте» и особенно к «учителям» — сотрудникам гуманитарного отдела <...>. К институту они относились скептически, всегда готовы были перейти в более весомое учреждение. <...> Но часть сотрудников этого отдела <...> вкусила сладкой отравы педагогического труда, работы с массами». (Архив Я. Н. Вейнерта. Далее все цитаты оттуда, если не указано иное.) Под руководством Райкова были разработаны методики естественно-исторических экскурсий для школьников и выпущен ряд сборников на эту тему.

⁴ Кроме заведующего экономико-техническим отделом ПЭИ профессора

В. В. Дмитриева и М. Е. Зеленцова, в его состав входили А. И. Зазерский (секретарь отдела), М. А. Дешевой, Б. П. Овсянников, В. В. Старостин, А. Ф. Доброхотов, И. С. Каннегисер, Д. Ф. Шапиро, А. Н. Егорнов, С. М. Брагин, Е. Ф. Бродский и И. В. Баранов. Этот отдел представлял «группу инженеров разного возраста <...>, увлеченных ГОЭЛРО, своей профессией и просветительскими возможностями, заложенными в ПЭИ». Дмитриев — «очень высокий, стройный, с быстрой и вместе с тем деловитой поступью, всегда одинаково тактичный, ровный и вежливый в обращении. Его отличало ясное понимание задач Института и блестящее умение представить результаты его деятельности в руководящих инстанциях». Сотрудники отдела во главе с Зеленцовым работали над историей экономики города, особенно выделяя при этом роль морского порта. Многие из них одновременно преподавали в Коммунистическом университете и Военно-полити-ческой академии.

⁵ Кроме названных и самого Н. П. в гуманитарном отделе работали Л. Н. Пескова, Н. П. Черепнин, А. В. Карлсон, А. Е. Ярошевский, Б. П. Брюллов, Е. А. Лютер,

А. Е. Пресняков, К. К. Романов, О. Ф. Вальдгауэр и Н. Д. Флитнер. В отделе были выделены секции: художественная, методическая и историческая. Предполагалось открыть в будущем и этнографическую. Несмотря на постоянно висевшую над ПЭИ (и реализовывавшуюся в первую очередь за счет гуманитарного отдела) угрозу сокращения штатов, около него постоянно группировались и активно работали нештатные сотрудники: Т. Б. Лозинская, В. Г. Конради, 3. А. Эдельштейн, С. М. Ле-видова, О. Л. Тоддес, К. Ф. Асаевич, В. Н. Аникиева, Бломквист, Исбах, Завитаева и др. Некоторых из них гуманитарный отдел «рассматривал как своих сотрудников второго разряда».

⁶ Гревс, например, руководил семинарием по изучению окрестностей реки Фонтанки, Анциферов — литературно-экскурсионным, К. В. Рубец — посвященным петровской эпохе, а Н. Д. Флитнер — древневосточным памятникам Эрмитажа. Проводились занятия с учителями Детского Села, которые к лету 1923 выросли в солидный семинарий и привели к возникновению в этом пригороде краеведческого кружка и экскурсионной станции. Этот семинарий был, по существу, продолжением летней школы экскурсоводов 1921 в Павловске, организованной при деятельном участии хранителя Павловского дворца В. Н. Талепоровского. Кроме учителей, студентов и сотрудников местных музеев, в работе семинариев ПЭИ принимали участие и крупные искусствоведы, стремившиеся углубить свои познания в области как местной, так и общей истории, а также познакомиться с методикой экскурсионного дела и «особо требуемой в то время социологии» в духе М. Н. Покровского. В эпистолярных и мемуарных источниках единодушно отмечается присущий семинариям гуманитарного отдела энтузиазм, серьезность научного подхода и радостное ощущение совместного созидания, при котором ученики и учителя нередко менялись местами.

⁷ А. Я. Закс еще в 1900-е работал совместно с Гревсом в Тенишевском училище.

⁸ Магистерская диссертация Гревса послужила основой его главной монографии «Очерки из истории римского землевладения, преимущественно во время империи» (СПб., 1899). Кроме упомянутой в прим. 2 к главе «По Италии в 1912 году...», Гревс посвятил экскурсионному методу еще ряд работ — как опубликованных (Монументальный город в исторической экскурсии//Экскурсионное дело. 1921. № 1. С. 1 —14; Экскурсионный метод и исторический подход//По очагам культуры. JI., 1926. С. 7—32 и др.), так и оставшихся в рукописи: «Изучение района большого города. Васильевский остров» (ОР ГПБ. Ф. 1148. Ед. хр. 61, 69), «Историческая экскурсия вдоль Фонтанки» (там же. Ед. хр. 63), «Экскурсионное дело и нужды русской культуры» (JIO ААН СССР. Ф. 726. ОП. 1. Ед. хр. 175) и др. См. также обзоры: Вялова С. О. К творческой биографии И. М. Гревса//Из истории рукописных и старопечатных собраний: Исследования. Обзоры. Публикации. JI., 1979. С. 123—141 и Враская О. Б. Архивные материалы И. М. Гревса и Н. П. Анциферова по изучению города//Археографический ежегодник за 1981 год. М., 1982. С. 303—315.

⁹ Ликвидация ПЭИ прошла в несколько этапов. Не прошло и полугода после официального открытия (фактически институт начал действовать раньше — с осени 1921), как 7 июня 1922 последовало указание сверху о 50-процентном сокращении штатов. Сотрудники ПЭИ единодушно решили сохранить всех, пойдя при этом на уполовинивание своей зарплаты. С 13 июля в гуманитарном отделе оставалось лишь две полные ставки — Гревса и Влядих-Вейнерт, 8 ноября была сокращена еще одна единица, 22 декабря отказался от оплаты К. К. Романов (его ставку поделили между Н. Д. Флитнер и Е. А. Лютер). 23 февраля 1923 гуманитарный отдел просил разрешения привлечь к работе сотрудников без оплаты. 3 октября последовало новое сокращение: осталось по 6 ставок на отдел. 12 мая 1924 гуманитарный отдел вновь принимает «сотрудников без содержания», а 8 июля Гревс был вынужден сообщить коллегам о существующем в «инстанциях» проекте слияния ПЭИ с рядом других учреждений и образования на их основе Института научной педагогики (ГИНП). Был образован оргкомитет для решения этого вопроса. В его состав вошли: 5 членов правления Педагогического музея, представитель Академического центра ГубОНО и по одному представителю от ПЭИ и Пединститута. Было предложено два проекта реорганизации. Согласно одному из них, ПЭИ переставал существовать и дробился по кабинетам нового учреждения, другой предусматривал целостное вхождение ПЭИ в ГИНП. Поначалу члены правления Педагогического музея были склонны пойти на сохранение ПЭИ как структуры, но вскоре их мнение переменилось, и «для оптимизма не осталось оснований». Между тем работа в уже обреченном ПЭИ активно продолжалась: читались доклады, проводился ставший уже традиционным летний семинарий экскурсоводов в Детском Селе, сотрудники ПЭИ участвовали в экспедициях по изучению кустарной промышленности, по культуре и быту остяков на Кавказе, ездили в командировки в разные города, отчитывались о них на заседаниях отделов. Там же принимали резолюции, то требовавшие «добиваться единства ПЭИ, права голоса отделов при формировании личного состава», то призывавшие «держаться умеренной политики и считать необходимым войти в новое учреждение, поскольку оно даст возможность вести экскурсионную работу». 1 августа 1924 последовало официальное уведомление о закрытии ПЭИ и увольнении сотрудников с 1 сентября.

«Этим, — с горькой иронией пишет Влядих-Вейнерт, — можно считать, завершился процесс объединения теории и практики в одном учреждении. Что касается его бывших сотрудников, то они продолжали следовать выработанным Институтом методическим принципам, проводя их в тех учреждениях, которые были заинтересованы исключительно в практической экскурсионной работе».

Для Гревса закрытие ПЭИ было особенно тяжело еще и потому, что минуло чуть более года после того, как 25 мая 1923 научно-политическая секция ГУСа постановила «отвести» его «от преподавания», а месяцем позже это постановление было подтверждено Наркомпросом (ЦГИА Ленинграда. Ф. 14. On. 1. Ед. хр. 8945. Л. 209). Под редакцией Ивана Михайловича вышел один из итогов деятельности ПЭИ — сборник «Экскурсии в культуру» (М., 1925). В нем он писал: «Московский и Ленинградский экскурсионные институты как отдельные самостоятельные центры методических исследований и практических семинариев прекратили существование, педагогические высшие учебные заведения не могут развернуть вопроса должным образом, и разработка экскурсионной теории и практики очень стеснена, предоставленная чаще всего обстоятельствам и кустарному эмпиризму». (С. 9.)

¹⁰ Наиболее отчетливо и полно Гревс изложил свои взгляды на эти вопросы в неопубликованной книге «Развитие культуры в краеведческом исследовании» (1924 — ЛО ААН СССР. Ф. 726. On. 1. Ед. хр. 178). Четвертая (последняя) глава этой книги опубликована Ф. Ф. Перченком: Анциферовские чтения: Тезисы и материалы конференции 20—22 декабря 1989 года. Л., 1989. С. 28—36.

¹¹ В письме к А. Н. Лбовскому от 23 ноября 1954 Н. П. называет ?. И. Смирнова и А. А. Золотарева «лучшими русскими краеведами». (ОР ГПБ. Ф. 423. Ед. хр. 644. Л. 3).

¹² План изучения городской среды по Гревсу — Анциферову изложен в книге Н. П. «Пути изучения города как социального организма». Л., 1926. См. также: Гревс И. М. Город как предмет краеведения//Краеведение, 1924, № 3. С. 245—258 и Анциферов Н. П. Город как объект экскурсионного изучения//Краеведение, 1926. № 2. С. 167—182.

¹³ См. упомянутые в прим. 8 к настоящей части обзоры О. Б. Враской и С. О. Вяловой.

¹⁴ Итоговой работой Гревса на эту тему является рукопись «Женские образы в жизни Тургенева: библиографические, культурно-исторические и психологические очерки» (1933) —ЛО ААН. Ф. 726. On. 1. Ед. хр. 249. См. также отдельные материалы (там же. Ед. хр. 238—248, вторая половина 1920 — нач. 1930-х).

¹⁵ Вероятно, речь идет о рукописи Гревса «Спасское и Россия в творчестве Тургенева: очерки по истории его миросозерцания» (1927—28, 309 лл. — ЛО ААН. Ф. 726. On. 1. Ед. хр. 236).

¹⁶ Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем в 30-ти тт. 2-е изд. Т. 6. М., 1980. С. 39. Речь идет о книге Нестора Максимовича Максимовича-Амбодика (1744— 1812) «Емвлемы и символы избранные, на российский, латинский, французский, немецкий и английский языки преложенные, прежде в Амстердаме, а ныне во граде Св. Петра напечатанные, умноженные и исправленные...» [СПб], 1788.

¹⁷ Речь идет о статье Н. П. «Роман Тургенева „Дворянское гнездо"»//Тургенев И. С. Дворянское гнездо: Роман. М., 1944. С. 3—20. То же — Свердловск, 1947. С. 3—12. На работы Н. П. о Тургеневе обрушился С. Л. Львов (см. его рецензию под псевдонимом Ю. Сергеев на кн. Н. П. «И. С. Тургенев (1818—1883)» (М., 1947) — Либеральное недомыслие//Литературная газета. 1948. 10 января. См. также: ЦГАЛИ СССР. Ф. 2289. Ед. хр. 67. Л. 19). Реалии домашней семантики Н. П. кодировал также в книге «Пригороды Ленинграда» (М., 1946. С. 75) в надежде на то, что книгу прочтет находящаяся на чужбине дочь. (См.: ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [19]. Л. 38об.).

¹⁸ Речь идет о первом аресте Н. П. См. прим. 25 к части седьмой.

¹⁹ Согласно первоначальному замыслу план воспоминаний о Гревсе имел следующий вид: а) Профессор// б) Путешественник// в) В семье// г) Учитель// Д) Друг//е) Последние встречи. (ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [1]. Л. 1). Был ли написан последний раздел, нам неизвестно.

²⁰ ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [19]. Л. 2—5. Подзаголовок дан нами.

²¹ О другой стороне этого явления пишет Влядих-Вейнерт: «Вспыхнула революция. Первые дни ее отмечались выходом рабочих масс на улицу. К ним иногда присоединялись неорганизованные единицы, а порой и злонамеренные группы, считавшие художественные памятники вредными». В такой обстановке многие интеллигенты посчитали необходимым объединиться с целью защиты национальных сокровищ. В конце марта 1917 кружок слушателей Института истории искусств объединился с делегатами от Археологического института, Института гражданских инженеров, Высших женских курсов и историко-филологического факультета университета с целью фактической охраны памятников и широкой пропаганды знаний по искусству. Под руководством Н. В. Вейнерта был разработан план организации милиционной охраны художественных ценностей, выпущены воззвания к населению о необходимости бережного отношения к культурному достоянию, подготовлены обращения к правительству с призывом принять срочные меры по пресечению вывоза предметов искусства за границу и начавшейся уже кое-где распродажи предметов церковной и монастырской утвари. Активное участие в деятельности нового кружка приняли хранитель Русского музея П. И. Нера-довский и старая революционерка В. Н. Фигнер.

Силами кружка организовывались и первые массовые экскурсии по художественным музеям: 30 апреля 1917 — для 150 солдат Измайловского полка, 7 мая — для 100 слушателей Республиканских солдатских курсов, 11 мая — для 200 рабочих Путиловского завода и т. д.

В середине мая кружок Вейнерта был преобразован в Общество распространения историко-художественных знаний. В Обществе было около 100 членов, работавших в научной, экскурсионной, лекторской и графической секциях. Оно спасло от разъяренной толпы памятник Александру Ш работы П. Трубецкого и охраняло Публичную библиотеку от демонстрантов. Общество сотрудничало и с Лигой «Культура и свобода», и с Союзом деятелей искусств, упрекая последний в неорганизованности и пассивности «в то время, когда народ является хозяином страны» (6 ноября 1917). Последний, правда, продолжал относиться к Обществу с симпатией, «но все сводилось к личным связям и чувствам, которые не укрепляли <...> правовой базы». Велики были и материальные трудности: за май 1917 — октябрь 1918 бюджет Общества составил всего 600 рублей. Когда в октябре 1918 при Музейном отделе Наркомпроса была образована экскурсионная секция, ядро Общества вошло в ее состав. Так появилась правовая и незначительная материальная основа дня развития экскурсионного дела в Петрограде. Было предоставлено и помещение (в Зимнем дворце). С ноября 1918 в Эрмитаже и Русском музее были установлены первые дежурства профессиональных экскурсоводов Для обслуживания посетителей. Однако фон этой работы оставался общим для всей страны: холод, голод, инфляция, отсутствие канцелярского аппарата и т. п. «Иногда <...>,— вспоминает Влядих-Вейнерт, — бывали просветы. <...> Музейный отдел получил разрешение удовлетворить служащих предметами немузейного назначения из дворцовых фондов <...>. Каждый сотрудник получил скатерть (кажется, на 6 персон), и белые суконные камергерские брюки, поеденные молью; те же, кто работал в особняках, — в придачу еще и тулуп».

²² У Я. А. Влядих-Вейнерт — Михаил Борисович Каплан, заведующий Экскурсионной секцией Музейного отдела, позднее — директор Музея революции.

²³ Анциферов //. П. По пути в Мурманский край.//Север, 1923, № 2. С. 182-198.

²⁴ В экспедиции на Север участвовали 35 человек, из них 12 были сотрудниками ПЭИ. Помимо Гревса и Анциферова в поездке приняли участие Б. П. Брюллов, Н. В. Вейнерт, Л. Н. Пескова, Н. II. и Т. Н. Черепнины, А. П. Смирнов, А. Ю. Якубовский. В экспедиции были созданы подкомиссии: историческая, топографическая, художественная, педагогическая, по изучению монастырей. Велись записи, дневники, делались зарисовки. Экспедиция разместилась в двух вагонах, в одном из которых везли библиотеку и продовольствие. Поезд отправился 10 августа 1922 из Петрограда. В Вологде экспедицию встречали местные краеведы, осмотром города руководил местный историк Суворов. После объезда монастырей (Прилук-ского, Кирилло-Белозерского, Ферапонтова и др.)" экспедиция вернулась в город, где новые экскурсии были проведены уже силами ее участников: культурно-историческую провела москвичка Яцунская, художественную — Н. П. Федорова и Б. П. Брюллов. Краеведческая группа обследовала современный город: быт его жителей, деревень и монастырей. Таким же образом экспедиция работала и в других крупных пунктах своего маршрута.

²⁵ Лето 1921, проведенное в Павловске с Гревсами, и семинарий экскурсоводов, организованный там при активном участии хранителя дворца архитектора В. Н. Талепоровского и художника В. М. Конашевича,— одно из самых светлых воспоминаний Н. П. Там «собрался, — писал он, — последний цвет питерской интеллигенции. Александр Бенуа, А. П. Остроумова-Лебедева, Рылов, Курбатов, Эйхенбаум, Жирмунский и много других» (ОР ГПБ. Ф. 27. Инв. № 1965. 34. Тетрадь II. Л. 22.) Формально семинарий по изучению Павловска проводился под эгидой Политпросвета и Музейного отдела. Он открылся 10 мая. Во главе всего предприятия стоял Гревс, которому деятельно помогал Н. В. Вейнерт. Занятия кроме сотрудников Эрмитажа вели С. Ф. Платонов, А. Е. Ферсман, Александр и Альберт Бенуа и др. Для жилья постоянных сотрудников семинария, заезжих лекторов и под общежитие дня слушателей была выделена часть даорцовых помещений. Хозяйственную часть возглавлял сотрудник общества «Старый Петербург» И. И. Жарновский. Едва ли не впервые здесь был применен комплексный подход в обучении, причем лекторы и слушатели подчас менялись ролями. Ферсман рассказывал о минералах, использованных для отделки дворца. Талепоровский и его коллега Л. А. Ильин наглядно демонстрировали приемы сохранения идеи Камерона. Внесли свой вклад и «парковый авторитет» В. Я. Курбатов, и «требовательный классик» О. Ф. Валыауэр, показывавший скульптуру, и известный бронзовщик П. П. Вейнер. Пристальному изучению подвергалось все: и музыка, и деревья, и мебель, и вышивка. В конце рассказа об этом семинарии Я. А. Влядих-Вейнерт пишет: «Повышенная атмосфера, влюбленность не ослабевали до самого конца, который достойно завершил работу выставкой больших, примкнувших к семинарию художников и концертом на старых инструментах из произведений композиторов XVIII — начала XIX в., устроенном в зале Павловского дворца». Удовлетворен был и Политпросвет: посещаемость Павловска резко возросла.

²⁶ Виола да (ди) гамба — струнный смычковый инструмент XVI—XVIII вв., теноровая виола.

²⁷ Речь идет о поэме С. С. Джунковского «Увеселительный сад Его Императорского Высочества Великого Князя Александра Павловича» (СПб., 1793).

²⁸ «Храм розы без шипов» — экскурсия Н. П. по части царскосельского парка, разбитой Екатериной 11 дня внука Александра как иллюстрация одноименной сказки XVIII в., морализирующей в духе Руссо и Лагарпа. Интересна параллель, напрашивающаяся между этой работой Н. П. и одной из легенд о Франциске Ассизском, согласно которой последний, войдя в монастырский сад, снял с себя одежды и бросился в чащу тернового куста, «дабы отчасти познать мучения Учителя, но тернии обратились в розы без шипов» (Барон А. Франциск Ассизский. СПб., 1910. С. 60).

²⁹ В одной из автобиографий Н. П. писал: Ленинградские формалисты мне доказывали, что я иду по ложному пути, что литература питается литературной традицией, а не реальными явлениями или памятниками жизни и истории». (ГЛМ. Ф. 349. On. 1. Ед. хр. 55. Л. 3.)