Из дум о былом

Воспоминания

Феникс • Культурная инициатива 1992

http://ldn-knigi.lib.ru (ldn-knigi.narod.ru) Leon Dotan 10.2009

ББК 84 Р7 А-74

А-74

Анциферов Н. П.

Из дум о былом: Воспоминания /Вступительная статья, составление, примечания и аннотированный указатель имен А. И. Добкина. — М.: Феникс: Культурная инициатива, 1992. — 512 с. ил.

ISBN 5-85042-060-6

Мемуары историка и краеведа Н. П. Анциферова, автора знаменитого эссе «Душа Петербурга», охватывают конец XIX — первую треть XX века и посвящены быту и чаяниям российской интеллигенции. Воспоминания сопровождаются подробными фактографическими комментариями и аннотированным указателем имен. Среди иллюстраций — материалы из государственных и частных архивов.

4702010201—004

А---без объявл. ББК 84 Р7

Д20(03)—92

Издание осуществлено при участии фирм «Интерпракс» и «Центурион».

ISBN 5-85042-060-6 2

Современные публикации мемуаров уводят нас от неторопливых и обстоятельных повествований. На переднем плане — сенсации, и внимание читателя приковано к фигурам первого ранга и процессам, в которых участвовали миллионы людей. Но чтобы адекватно воспринять былое, нужно подышать его воздухом: узнать жизнь незнаменитых людей, вникнуть в подробности их быта, переболеть иллюзиями и страстями ушедших поколений. Иначе самые блестящие обобщения обесцениваются, а раскрепощенность в анализе прошлого не дает желаемого результата.

Многие сверстники Николая Павловича Анциферова (1889— 1958) погибли в Гражданскую войну, рассеялись в эмиграции, затерялись на просторах ГУЛАГа. Немногие из тех, кто уцелел, умели вспоминать былое «без гнева и пристрастия». Анциферову удалось не только многое пережить и увидеть, но и осмысленно запечатлеть. Его воспоминания вмещают в себя значительный пласт отечественной истории (1890-е— 1930-е годы). Богатство их событийного ряда и обилие упоминаемых лиц представляют самостоятельную ценность. Но, пожалуй, главное достоинство мемуаров Н. П. состоит в том, что они освещают изнутри духовное движение российской интеллигенции в переходную эпоху. Искания и споры в домашних кружках того поколения, чья юность пришлась на начало XX века, помогают нам точнее понять судьбу отечественной культуры в новых исторических условиях, с большей ответственностью отнестись к настоящему.

Анциферов — культуролог и историк, стоявший у истоков отечественной урбанистики. Развитие целостного подхода к изучению городской среды — несомненная заслуга Н. П. и его учителя И. М. Гревса. Оба они сыграли огромную роль в развитии краеведческого движения в стране. Их работы и вклад в культуру не были до конца поняты современниками. Только в последние годы деятельность Анциферова и Гревса привлекла внимание специалистов и начинает оцениваться по достоинству¹.

Н. П. вопреки хронологии, но согласно с внутренней сущностью относил себя к «людям 40-х годов» прошлого века. Стиль мышления этих людей в историческом контексте нового времени не давал шансов на громкий научный успех: мешала рефлексия, не хватало литературного дарования. Емкие и строгие формулировки, концептуальная свобода, смелое оперирование с массами выверенных фактов — все то, что с таким блеском удавалось, например, Е. В. Тарле, — не свойственно было Анциферову. Даже главный его труд — «Душа Петербурга» — скорее поэтическое эссе, чем основополагающее научное исследование.

Библиография Н. П., насчитывающая около сотни названий², дает о нем неполное представление: он активно реализовывал себя и помимо печатных трудов.

С начала революции появился новый социальный тип — «последнего русского интеллигента»³. Чем дальше Н. П. двигался по жизни, чем горше были выпавшие на его долю испытания (смерть детей, тюрьма, лагерь, смерть жены, снова лагерь, смерть сына, разлука с дочерью), тем ярче проступали в нем черты этого образа. Творческое начало преображалось в талант личности. Ореол этого таланта вокруг имени Анциферова ощущается даже сейчас, когда совсем мало осталось людей, знавших его непосредственно.

Об А. А. Ахматовой современники говорили, что сам факт ее существования удерживал людей от этически сомнительных поступков. То же в разное время было сказано об А. Ф. Кони и В. Н. Фигнер. Анциферов принадлежал этому ряду, хотя был менее известен. Незнаменитость только подчеркивала силу таланта его личности.

По-видимому, духовная опора общества, «ценностей незыблемая скала» держится на людях, подобных Н. П. В годы социальных потрясений, когда рушится все и рвутся традиционные связи, нравственные ориентиры становятся особенно заметны, а значение их носителей возрастает. В этих условиях среди факторов, консолидирующих общество, на первое место выступают отношения учителя и ученика. Такие связи пронизывают многие малые социумы и объединяют их между собой. Эти отношения связывают друг с другом и поколения: по ним передаются культурная традиция и идеологическая эстафета. Нам повезло: благодаря воспоминаниям Н. П. мы можем увидеть вблизи, как складываются и действуют такие связи, оценить их прочность и понять, чего стоило их сохранить.

В кругу современников Н. П. бытовала легенда, согласно которой инсульт, приведший Анциферова к смерти, случился с ним сразу после того, как ему стали известны документы, бесспорно доказывавшие существование интимной связи между Н. А. Герцен и Г. Гервегом⁴. Появление такой легенды глубоко характерно для всего образа Н. П. и, в частности, его особенностей как историка и культуролога. Сложившаяся в юности романтическая ориентация («человек 40-х годов») определила то возвышенное отношение к действительности, которое Н. П. пронес через жизнь вопреки всем катастрофам. Стремясь во всех встреченных им людях выделить и подчеркнуть светлое начало, он и каждое изучаемое явление истории или культуры окрашивал в теплые тона личного отношения и отчаянно страдал, когда факты не укладывались в созданную его воображением идиллическую картину.

Эти особенности мировосприятия Н. П. важны как для понимания позиции мемуариста, так и для источниковедческой оценки его воспоминаний.

Глубокая сосредоточенность на личности Герцена появилась у Анциферова еще в отроческие годы, когда он побывал на могиле писателя в Ницце. Чем дальше, тем с большей остротой проявлялась у Н. П. тяга к сознательному жизнестроительству в подражание любимому писателю. Собственное мемуарное творчество тесно сопрягалось для Н. П. с деятельностью автора «Былого и дум» как в идейном, так и в формальном смысле⁵. В предисловии к «Летописи жизни А. И. Герцена», оставшейся в рукописи, Н. П. писал: «Герцен, веруя в исключительность своей судьбы, хотел быть зодчим своей жизни, а когда рухнуло «личное» и «общее» и он перестал себя ощущать творцом своего жизненного пути, он со страстью обратился к прошлому и принялся за «Былое и думы». Он стал мастером уже не самой своей жизни, а лишь летописи о ней»⁶.

В середине 1930-х годов, после смерти жены и лагерных лет, эти слова писались как бы и о себе самом: уже тогда Н. П., как и Герцен, «святил в своей памяти дни», связанные с невозвратимым прошедшим. Дни именин, рождений и смерти детей, жены, родителей, годовщины обручения и свадьбы он проводил за чтением старых писем и дневников. Это не было пассеизмом. «Отдельные мгновения, — писал Н. П., — окрашиваются всей полнотой жизни, они насыщены временем. Былое окрашивает текущий день»⁷. Погружение в прошедшее было необходимо для осознанного восприятия настоящего, для продолжения жизни. Одновременно воспитывалась привычка памяти к точному воспроизведению минувшего. Быть может, поэтому воспоминания Н. П. столь скрупулезны и правдивы в деталях, хотя написаны были при почти полном отсутствии источников для проверки фактов.

Название — символ. Это знак, сгущающий в себе и идейный пафос произведения, и указание на ту культурную традицию, к которой относит себя автор. По ходу работы над мемуарами Н. П. несколько раз менял их заглавие. При этом от традиционных («Путь моей жизни» и «Мои университеты») он шел к более полному выявлению идейной стороны своего труда, выбирая между предельно точными, хотя и громоздкими формулировками («В борьбе со временем за свое былое» и «Память в борьбе со временем») и названием «Из дум о былом», прямо указывающим на авторский идеал — Герцена⁸.

Эмблематика и символика пронизывают воспоминания Н. П. Обыденные события подчас подаются в сакрализованном освещении (например, повторяющийся мотив потери и обретения обручального кольца). Разнообразно преломляется тема двойничества: сверстницы изображены Н. П. с нарочито подчеркнутым «ореховым цветом глаз», а ученики Гревса Карсавин и Оттокар в передаче мемуариста почти неразличимы в своем эстетизме, протесте против научной традиции и отрицании границы между Добром и Злом. На протяжении всего повествования развивается мотив игры: от самозабвенной рыцарской игры в отрочестве до трагических забав с мухами и пятнами сырости в камере-одиночке 1930 года. Эти черты воспоминаний Н. П. могут быть поняты в свете общей картины умонастроений его поколения. Значимость символистского мироощущения для Анциферова и людей его круга трудно переоценить. Не оно ли позволяло им снять напряженное противоречие между ценностями христианской культуры и реально наблюдаемым «разрывом связи времен»? О конкретных способах такого «снятия» свидетельствует диалог Н. П. с его будущей женой, записанный ею 25 апреля 1913 года: «”Я чувствую, — говорил Анциферов, — новую культуру, психологию и тип города, в ней — этой культуре — есть новое слово. Но она много разрушает. Я хочу пронести свою правду через эту культуру, не вне ее, не мимо, а через..."

Я сказала на это, — продолжает запись Т. Н. Оберучева, — что новая культура не может разрушить всего, потому что в нашей правде есть вечная истина. Новая культура разрушает только бытование, а не бытие; она нам не страшна. А нашу любовь она не может разрушить, потому что ей нечего возразить, а городская культура может разрушать, только возражая логически. Новая культура — футуризм, смелые бодрые задорные люди; новая литература. Она карикатурна? Она нова, поэтому и карикатурна»⁹.

Отношения со «смелыми бодрыми задорными» и шире — с новым временем вообще — одна из центральных проблем российской интеллигенции XX века. Спектр статичных рецептов ее решения чрезвычайно широк: от «веховства» и «сменовеховства» до «перековки» и откровенного сервилизма. Трудно настаивать на исключительной состоятельности какого-либо из этих подходов. Быть может, то динамичное сочетание свободы и ответственности, с которым шел по жизни Н. П., более продуктивно.

* * *

Мемуарное наследие Н. П. состоит из семи частей. Первые пять («Детство», «Годы отрочества», «Prima vera», «В тумане утреннем» и «Петербургский университет») были в основном сформированы автором при его жизни. В шестую часть («На чужбине») были (отчасти уже посмертно) объединены отдельные мемуарные очерки Н. П., посвященные его заграничным путешествиям: «Норге», «Villa Schiller», «Париж», «По Италии в 1912 году (Caravano russo)» и глава о свадебном путешествии в Италию в 1914 г. Последняя (седьмая) часть описывает послереволюционные события и перепечатывалась, скорее всего, также после смерти Н. П. Тематически к этому комплексу примыкают фрагмент воспоминаний Н. П. о Гревсе в 1920-е годы¹⁰ и тетрадь с мемуарными зарисовками и фрагментами на разные темы¹¹. Кроме того, сохранились воспоминания Н. П. о Г. А. Бонч-Осмоловском¹² и об А. А. Золотареве (последние — в письме автора к А. Н. Лбов-скому от 23 ноября 1954 г.)¹³. Сюда же относятся и записи мемуарно-дневникового характера 1940-х годов, посвященные детям (Сергею, умершему в Ленинграде в 1942-м и Татьяне, угнанной тогда же оккупантами), а также посещению автором в 1944-м сожженного Детского Села¹⁴.

Первым по времени документом, относящимся к работе над воспоминаниями, является фрагмент письма Н. П. к его второй жене С. А. Гарелиной, посланного из уссурийского лагеря¹⁵ в декабре 1938 г. . Содержащееся в нем описание свадебного путешествия Н. П. с Т. Н. Оберучевой по Италии в 1914 г. ляжет впоследствии в основу соответствующей главы в мемуарах. Вскоре по выходе из последнего заключения, в 1940 году, Анциферов написал мемуарный очерк о семье Белокопытовых и своем пребывании в Швейцарии в годы юности («Villa Schiller»). Около этого времени были написаны, вероятно, и главы, вошедшие впоследствии в первую часть («Детство»)¹⁶. К систематической работе над воспоминаниями Н. П. приступил, вероятно, в 1945 году, к сентябрю которого были закончены части «Годы отрочества» и «Prima vera»¹⁷. Параллельно, с января т. г., зреет замысел воспоминаний об И. М. Гревсе, работа над которыми доставила наибольшие трудности, разрослась в часть об университетских годах и продлилась с перерывами до осени 1950 года¹⁸. Из-за своей занятости на работе в Гослитмузее и многочисленных литературных трудов Н. П. мог уделять мемуарам почти исключительно отпускное время. Летом 1946 года в доме творчества на Карельском перешейке была написана часть «В тумане утреннем»¹⁹, в 1948 г. — глава о Париже, а осенью 1950 г. завершено описание путешествий в Италию (с Гревсом — в 1912 г., с Т. Н. Оберучевой — в 1914 г.). Анциферов нередко возвращался к написанному, что-то добавлял, делал пометы²⁰, давал читать воспоминания друзьям в надежде на их замечания и отклики²¹, но созданное почти не подвергал существенной переделке. Часть воспоминаний, посвященная послереволюционным событиям, была написана, вероятно, уже после смерти Сталина. На это указывает и почерк автографа, сильно изменившийся после болезни Н. П. в 1955 г.²²

Передача мемуарных рукописей Анциферова в ОР ГПБ началась в 1954 г. и продолжалась до 1968 г. (годом раньше умерла С. А. Гарелина). Большую роль в изучении и формировании фонда Н. П. сыграла его ученица (и сотрудница ГПБ) О. Б. Враская. В настоящее время обработка этого фонда еще не завершена, поэтому при ссылках на него мы заключаем номера единиц хранения в квадратные скобки, а в ряде случаев ограничиваемся указанием инвентарного номера рукописи или ее названия.

Хранящийся в ОР ГПБ черновой автограф воспоминаний Н. П.²³ включает в себя почти весь их объем, за исключением главы «Барановка» из третьей части и глав «Студенческие сходки>> и «Землячества» из пятой. Автограф главы «Содружество Эрмитажного кружка» из той же части представлен не полностью. Кроме того, здесь хранятся два экземпляра машинописи первых четырех частей воспоминаний (один с незначительными авторскими поправками, другой — с редакторской правкой С. А. Гарелиной) ²⁴. В этих машинописях пропущена глава «Номер тридцать седьмой» из четвертой части. Является ли этот пропуск выражением авторской воли или результатом посмертного отбора текстов — нам неизвестно.

В ОР ГПБ имеются также авторизованные машинописи пятой и шестой частей воспоминаний Н. П. Они объединены в два переплета, озаглавленные рукой неустановленного лица «Дневник т. 1 и 2»²⁵, что — по справедливому замечанию О. Б. Враской ²⁶ — не соответствует действительности. В одном из этих переплетов — очерки «Париж», «Норге» (без первой главы) и «Саravano russo», в другом — «Петербургский университет» и «Villa Schiller». Такое объединение трудно объяснить; скорее всего, оно было сделано после смерти автора.

Хранятся в ОР и неавторизованные машинописные копии глав, посвященных послеоктябрьскому периоду²⁷. На них имеются пометы С. А. Гарелиной и неустановленных лиц.

Кроме описанного массива рукописей, находящегося на государственном хранении, имеется сохранившийся в семье автора (ныне у его внука М. С. Анциферова) конволют, состоящий из разноформатных машинописных копий, частично авторизованных. Этот конволют включает первые шесть частей.

Главы седьмой части («1919 год», «Воскресенье», «СЛОН», «’’Шахтинское дело“ научной интеллигенции», «Медвежья Гора» и «1937 год») сохранились в нескольких машинописных перепечатках и находятся в ряде частных собраний (у М. С. Анфице-рова, А. Г. Штерна и др.). Именно эти главы после смерти автора были прочтены многими его друзьями и знакомыми. (Когда мы в 1989 году разговаривали с ныне здравствующими близкими и сослуживцами Н. П., почти все они под его воспоминаниями имели в виду только седьмую их часть). О чтении кем-либо остальных частей воспоминаний Н. П. после его смерти свидетельств мало: письмо С. А. Гарелиной к И. Л. Андроникову²⁸, читавшему их в 1961 году, да несколько подписей исследователей в листах использования ОР ГПБ.

Первая публикация трех глав из седьмой части воспоминаний Н. П. была осуществлена А. Б. Рогинским и мною в 1981 году²⁹, недавно эта публикация была нами повторена, но уже после работы над автографом и с добавлением еще одной главы («Медвежья гора»)³⁰. Глава, посвященная И. М. Гревсу, была опубликована Б. С. Кагановичем³¹, а другие главы части «Петербургский университет» готовятся к публикации В. П. Полыковской в «Нашем наследии».

При подготовке настоящей публикации воспоминаний Н. П. за основу был взят хранящийся у М. С. Анциферова конволют и использованы материалы ОР ГПБ. Как явствует из авторского предисловия, Н. П. не готовил свои воспоминания для печати. К тому же они создавались им на протяжении длительного периода, почти не редактировались, в них встречаются повторения, стилистически неясные места и т. п. Я постарался устранить эти недочеты, максимально сохранив при этом особенности авторской манеры. Все произведенные сокращения отмечены знаком <...>, а сделанные в ряде мест смысловые конъектуры заключены в квадратные скобки. Почти все сокращения, кроме авторских повторов, проаннотированы в примечаниях. Без оговорок устранены очевидные описки и опечатки, осуществлен перевод на современную орфографию. Во всех сомнительных случаях предпочтение отдавалось автографу воспоминаний в ОР ГПБ.

Сделанные примечания имеют своей целью не только указать источники цитат у Анциферова и пояснить читателю неясные места, но и ввести воспоминания Н. П. в историко-смысловой контекст. Нумерация примечаний своя для каждой части, а в шестой — для каждого очерка. Сведения об упоминаемых лицах помещены в аннотированном указателе имен в конце книги.

Переводы иноязычных текстов приведены в подстрочных сносках.

В приложениях к основному тексту помещены воспоминания Н. П. о Гревсе в 1920-е годы, конспект мемуаров об экскурсионном деле в тот же период и хронологическая канва жизни и творчества Н. П.

Трудно перечислить всех, кто помогал мне при подготовке этой книги. Прежде всего ни ее замысел, ни ее осуществление не были бы возможны без руководства и деятельного участия историка А. Б. Рогинского.

За помощь в работе с рукописями Анциферова я глубоко благодарен его родным: М. С. Анциферову и Т. И. Бакулиной, — и сотруднице ОР ГПБ Н. Б. Роговой.

При работе над комментарием и изобразительным рядом этого издания со мною щедро поделились сведениями и материалами Отдел рукописей и Отдел эстампов ГПБ, ЦГАЛИ СССР, ЦГИА Ленинграда, ГЛМ, Ленинградское отделение Архива АН СССР, а также Н. И. Фортунатова, И. И. Чухин, П. С. Нава-щин, В. П. Полыковская, В. Н. Яснопольская, Е. Н. Дунаева, Н. А. Пазухина, Т. Н. Камендровская, М. Н. Копьева, Л. А. Дмитриева (Мейер), Н. А. Мещерский, А. П. Обновленский, Т. Н. Арн-сон, А. Л. Лишкина, Г. А. и А. Г. Штерны и многие другие.

За консультации и советы я глубоко признателен Ф. Ф. Пер-ченку, А. В. Кобаку, Н. А. Фрумкиной, В. Н. Сажину, Б. А. Рогин-скому, В. Е. Аллою и Н. М. Перлиной.

Вся эта работа не могла бы осуществиться без деятельной помощи А. А. Бейлинсона и Н. А. Кравченко.

1989 г. А. И. Добкин

¹ См., напр.: Труды по знаковым системам. Т. 18: Семиотика города и городской культуры: Петербург. Тарту, 1984; Лихачев Д. С. Добрый язычник //Памятники отечества: Альманах Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. 1989. № 1(19). С. 38 —39; Анциферов Н. П. «Непостижимый город...» /Сост. М. Б. Вербловская. Вст. ст. и прим. А. М. Конечного и К. А. Кумпан. Л1991 и др.

² Добкин А. И. Н. П. Анциферов: Материалы к биобиблиографии //Анциферов-ские чтения: Материалы и тезисы конференции 20—22 декабря 1989 года. Л., 1989. С. 9—23.

³ Так определил Анциферова акад. Д. С. Лихачев. Ему же принадлежит мысль о «таланте личности» Н. П. Сообщено нам А. В. Кобаком.

⁴ Эта легенда не соответствует действительности, О существовании упомянутых документов Н. П. знал, возможно, еще с 1920-х, когда работал над книгой «Любовь Герцена» (см. его письмо к В. П. Полонскому, редактировавшему в те годы материалы архива Огарева, от 15 апреля 1929 — ЦГАЛИ. Ф. 1328. On. 1. Ед. хр. 14. Л. 1). Выйдя из заключения в 1933, Н. П. вскоре познакомился с письмами Н. А. Герцен к Г. Гервегу по публикации Эд. Карра, долгое время относился к этой публикации с недоверием, но затем переработал с учетом ее свою книгу, построенную прежде на презумпции верности Н. А. Герцен своему мужу. Впоследствии Н. П. неоднократно возвращался к трудным для него размышлениям на эту тему, в том числе и при работе над материалами Герцена и Огарева из «Пражской коллекции» в 1940—50-е. К 1956 эта работа была уже практически завершена.

Источником приведенной легенды, возможно, является письмо Н. П. к Т. Б. Лозинской от 22 мая 1942, содержание которого могло стать известным в кругу анциферовских знакомых, а затем претерпеть искажения при пересказах. «Заходил к Софье Федоровне, — сообщал Н. П., — которой давал читать свою новую работу о любви Герцена. Она на нее произвела большое впечатление, но ее поразило, что я мог поверить измене Наталии Александровны. Она сообщила мне, что вся семья Герцена и ее отец Федор Измайлович убеждены, что переписка, опубликованная Карром, подложная. Она говорит, что один из сыновей Гервега хотел все письма вернуть семье Герцена, но другой — спекулянт, в интересах реабилитации отца — пустился на дурное дело. <...> Софья Федоровна считает, что кровотечение сделалось у ее отца после встречи с Карром из-за волнения. <...> Каково это было слушать мне». (Выделено нами. Личный архив Н. М. Толстой (Лозинской). В письме речь идет о Ф. И. Родичеве и его дочери С. Ф. Вернадской. Последнее помогла нам установить С. В. Житомирская).

⁵ В 1934 Н. П. составил для издательства «Academia» проспект книги «Вокруг Герцена» (ЦГАЛИ. Ф. 629. Он. 1. Ед. хр. 15. Л. 4—25). Этот замысел остался неосуществленным, но его влияние на мемуары Н. П. представляется очень значительным. В плане воспоминаний Н. П., названиях частей и глав, выделении этапов жизненного пути, самой структуре текста, сюжетных ходах имеются явные следы проекции жизни Герцена на свою собственную.

⁶ ОР ГПБ. Ф. 27. Указ.соч. Т. I. Л. 5.

⁷ Там же.

⁸ См. черновые автографы плана и текста — ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [I]. Л. 1—2; беловые авторизованные машинописи — Там же. Рукописи №1958. 41. Л. 1 и № 86-РП-3344/1. Л. I.

⁹ ОР ГПБ. Ф. 27. Дневник Т. Н. Анциферовой 1912—14 гг. Тетрадь третья. Л. 20 - 20об.

¹⁰ ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [4|. Л. 19—25.

¹¹ Там же. Ед. хр. [19].

¹² Там же. Ед. хр. [21]. Л. 2—6.

¹³ ОР ГПБ. Ф. 423 (А. Н. Лбовского). Ед. хр. 644. Л. 1—7.

¹⁴ ОР ГПБ. Ф. 27. Рукопись № 1965. 34. Тетрадь I: Дневник Т. Н. Анциферовой. Л. 46 об. — 51 об.; Там же. Тетрадь 11: Дневник Т. Н. Анциферовой. Л. 18— 53.

¹⁵ Ошибочно помещен в состав автографа главы о свадебном путешествии 1914, датированного 21 октября 1950 — ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [16]. Л. 35—35 об.

¹⁶ Вспоминая о болезни сына в начале 1941, Н. П. записал три года спустя: «Он просил книг. Я ему читал воспоминания о своем детстве» (ОР ГПБ. Ф. 27. Рукопись № 1965.34. Тетрадь II: Дневник Т. Н. Анциферовой. Л. 53).

¹⁷ Письмо Н. П. Анциферовой к Т. Б. Лозинской от 1 сентября 1945 (Личный архив Н. М. Толстой (урожд. Лозинской). Пользуемся случаем, чтобы выразить нашу глубокую признательность Н. М. и И. Н. Толстым за разрешение использовать материалы их личного архива).

¹⁸ Там же. Письма 1945—46 и 1949—50 гг.

¹⁹ Датированный автограф — ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [6].

²⁰ См., напр.: Там же. Л. 22 об. и др.

²¹ Главы части «В тумане утреннем» читала Т. Б. Лозинская, она же знакомилась с написанным Н. П. о Гревсе. Ту же главу Н. П. читал и К. Н. Бугаевой, с которой встретился на Рижском взморье в 1946. Описание жизни в Барановке выносилось на суд уцелевших членов большой семьи Курбатовых — А. И. Бер, Т. И. Богдановой, Н. И. Курбатовой. Весь текст первых шести частей, когда они уже были перепечатаны и собраны в два больших конволюта (ныне — архив М. С. Анциферова), был внимательно и с карандашом в руках прочтен Г. А. Фортунатовым, уточняющие пометы которого сохранились на этой рукописи.

²² ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. [17] и [!8|. Ср. также пометы Н. II. на рукописи № 1965.18 из того же фонда о чтении в Союзе писателей «закрытого доклада Хрущева» на XX съезде КПСС.

²³ ОР ГПБ. Ф. 27. Ед. хр. 11 ] — [81.

²⁴ Там же. Рукописи № 1958.41 и 86-РП-3344/1, соответственно.

²⁵ Там же. Рукописи № 1954.23¹ и 1954.23².

²⁶ Враская О. Б. Архивные материалы И. М. Гревса и Н. Г1. Анциферова по изучению города //Археографический ежегодник за 1981 год. М., 1982. С. 313.

²⁷ ОР ГПБ. Ф. 27. Рукопись № 1965.18.

²⁸ От 27 февраля 1961. Личный архив М. С. Анциферова.

²⁹ Анциферов Н. Три главы из воспоминаний /Публикация С. Еленина и Ю. Овчинникова (А. Рогинского и А. Добкина)//Память: Исторический сборник. Вып. 4. Париж, 1981. С. 55—152.

³⁰ Звезда. 1989. №4. С. 117—165.

³¹ Анциферов Н. Иван Михайлович Гревс: Глава из воспоминаний /Публикация Б. С. Кагановича //Памятники культуры. Новые открытия: Письменность.[ Искусство. Археология: Ежегодник — 1985. М., 1987. С. 59—69.