Из пушки на Луну

ГЛАВА VII
Минута опьянения

Только при необыкновенных условиях можно было наблюдать такое невиданное, странное, но вместе с тем и легко объяснимое явление. Это так заняло наших путешественников, что они ни о чем другом и не говорили в продолжение всего вечера.

Волнение их увеличивалось по мере приближения к цели. Они ожидали чего-то необычайного, ожидали новых явлений и находились в таком настроении, что ничто не могло бы их удивить. Мысли их далеко улетали от снаряда, скорость которого уже значительно ослабела, незаметно для самих пассажиров. Луна с каждой минутой все увеличивалась перед их глазами; иногда казалось, что достаточно протянуть руку, чтобы задеть за нее…

На другой день, 5 декабря, с пяти часов утра все трое были на ногах. Если вычисления были верны, то в этот день должно было закончиться путешествие, самое замечательное и необыкновенное из всех, какие только бывали в древние и новые времена. Да, именно в этот день, ровно в полночь, в самый момент полнолуния, они должны были встретиться с блестящим диском Луны. С самого утра глядели они в окна, озаряемые яркими лучами ночного светила, и приветствовали его радостными криками:

— Ура!

Луна величественно двигалась по звездному небу; еще несколько градусов — и она очутится именно в той точке, где должна произойти встреча. Барбикен говорил, что снаряд упадет в северном полушарии, где всюду тянулись обширные равнины и только изредка попадались горы. Это обстоятельство было чрезвычайно важно, ибо кислород лунной атмосферы, как полагали, должен был находиться в долинах и ущельях.

— Равнина гораздо удобнее для нашей высадки, чем гора, — заметил Ардан. — Житель Луны, которого высадили бы в Европе на Монблане или в Азии на вершине Гималаев, не мог бы еще сказать, что находится на Земле.

— Есть и другое удобство, — прибавил Николь: — если снаряд упадет на плоскую поверхность, он останется на месте, а если где-нибудь на скате горы, то покатится, как мячик, и нельзя ручаться, что мы останемся целы и невредимы. Гора будет нам некстати.

Путешествие все время шло так удачно, что нельзя было сомневаться в успехе смелого предприятия. Председатель Пушечного клуба, однако, почему-то не был спокоен: видимо, его тревожила какая-то мысль, но какая- этого он не говорил товарищам, чтобы прежде времени их не волновать.

Все математические расчеты Кембриджской обсерватории вели к тому, что снаряд должен был попасть в самый центр лунного диска. На самом же деле выходило, что он направляется к северному полушарию; значит, первоначальное направление изменилось, произошло уклонение. Вследствие каких же причин? Барбикен этого разгадать не мог, а главное — не мог определить величины этого уклонения. Он, впрочем, до сих пор разделял со своими товарищами мысль об удобствах высадки в северном полушарии.

Барбикен продолжал очень внимательно производить наблюдения над Луной и, сколько мог, старался исследовать, не изменилось ли направление снаряда. Можно представить себе ужас положения, если бы снаряд, не достигнув цели, вдруг был бы увлечен какой-нибудь силой в межпланетное пространство!

Луна теперь уже не казалась плоским кружком: слегка обозначалась ее выпуклость, и если бы Солнце озарило ее косыми лучами, то очень ясно можно было бы различить высокие горы, зияющие глубины кратеров и причудливые изгибы, испещряющие громадное пространство равнин. Но все это сливалось при ярком солнечном освещении, ускользало от глаз наших наблюдателей. С трудом можно было различить лишь те широкие пятна, которые придают светлому диску Луны подобие человеческого лица.

— Лицо, да и только, — сказал Ардан. — Но я обижен за милую сестру Аполлона: рябовато оно!

Путешественники не переставали вглядываться в этот, никем невиданный, совершенно новый для них мир. Воображение уносило их то на высокие пики, то в глубину широких ущелий. Там и сям чудились им обширные моря и потоки воды, приносящие с гор посильную дань. Витая над бездной, они надеялись услышать шум этого вечно безмолвного светила.

Последний день оставил самые сильные воспоминания. Ни одна подробность не изгладилась из памяти путешественников. Неопределенная тревога овладевала ими по мере приближения к цели. Эта тревога могла еще более усилиться, если бы они в состоянии были почувствовать, насколько уменьшилась скорость снаряда: скорость показалась бы им слишком недостаточной для того, чтобы снаряд мог долететь до Луны.

В это время снаряд уже почти ничего не весил. По мере удаления от Земли вес его постепенно уменьшался и должен был сделаться равным нулю в той точке, где притяжения Луны и Земли равны и, следовательно, уравновешивают друг друга.

Однако, невзирая на все треволнения, Ардан не забыл приготовить завтрак. Все ели с большим аппетитом. Завтрак действительно был на славу: вкуснее этого бульона, сваренного с помощью газа, и этого консервированного мяса, казалось, ничего быть не могло. В довершение всего было выпито несколько стаканов хорошего французского вина, причем Ардан не упустил случая заметить, что лунные виноградники, — если они только были, — согреваемые палящими лучами Солнца, должны бы доставлять тонкие вина.

На всякий случай предусмотрительный француз захватил с собою несколько драгоценных лоз Медока и Кот-д'Ора, на которые он главным образом надеялся.

Аппарат, все время доставлявший новые запасы воздуха, действовал с чрезвычайной аккуратностью. Ни одна частица углекислоты не могла устоять против едкой щелочи, а кислород, по словам капитана Николя, был «первого сорта». Небольшое количество водяных паров, заключавшихся в снаряде, смешиваясь с этим воздухом, умеряло его сухость; очень многие квартиры в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, многие театральные залы, конечно, не находились в столь благоприятных в гигиеническом отношении условиях.

Но для правильного действия необходим был весьма тщательный уход за аппаратом. Поэтому Мишель каждое утро осматривал регуляторы, пробовал краны и регулировал температуру газа.

До сих пор все шло как нельзя лучше; путешественники, подражая в этом случае достойному Мастону, начинали не на шутку полнеть. И кто знает, что бы с ними стало, если бы их заключение продолжалось несколько месяцев. С ними, словом, происходило то, что бывает с цыплятами, посаженными в клетку, — они жирели.

Глядя в окно, Барбикен видел труп верного пса и прочие предметы, выкинутые из снаряда, которые неотступно следовали за ними. Диана грустно завыла при виде останков Спутника. Но все эти вещи, вместе с снарядом, казались неподвижными, как будто лежали на земле.

— Знаете ли, друзья мои, — сказал Ардан, — если бы хоть один из нас не перенес того толчка, которым нас угостил снаряд при вылете из колумбиады, то было бы очень печально его хоронить, или, точнее говоря, бросить в пространство! Труп умершего преследовал бы нас, как угрызение совести.

— Да, невесело, — ответил Николь.

— Ах, — вскрикнул Мишель, — об одном сожалею, что нельзя теперь прогуляться! Какое бы наслаждение плавать в этом лучезарном пространстве, парить в солнечных лучах! О, если бы только Барбикен запасся каучуковой фуфайкой да воздушным насосом, я рискнул бы высунуться из снаряда. Я стал бы на него ногой — в виде статуи «Химеры»…

— Эх, любезный Мишель, — сказал Барбикен, — недолго изображал бы ты собою статую, потому что, несмотря на фуфайку, ты лопнул бы, как граната или воздушный шар, поднявшийся слишком высоко. Пока мы будем плавать в этом безвоздушном пространстве, тебе придется отказаться от всяких сентиментальных прогулок!

Ардан согласился, что это было бы, делом трудным, — но не невозможным — слова «невозможно» он никогда не признавал.

Оживленная беседа переходила с одного предмета на другой и не прерывалась ни на минуту.

Трем друзьям казалось, что разного рода идеи растут у них, как молодые листья под лучами весеннего солнца.

Среди множества тем, которые обсуждались в это утро, Николь предложил один вопрос, на который никто не сумел дать удовлетворительного ответа.

— Вот что, — сказал капитан: — на Луну-то отправляться очень приятно, а вот как мы возвратимся назад?

Собеседники взглянули на него с изумлением.

— Как вас понимать, Николь? — важно спросил Барбикен.

— Мне кажется вовсе неуместным толковать о возвращении из страны, в которую еще не прибыли, — присовокупил Мишель.

— Я, конечно, не с тем говорю это, чтобы отступать от начатого дела, — возразил Николь, — мне просто интересно знать, каким образом мы вернемся.

— Я этого не знаю, — сказал Барбикен.

— А я, — сказал Мишель, — если бы и знал, то все равно ни за что бы не вернулся.

— Вот это ответ! — воскликнул Николь.

— Я его одобряю, — сказал Барбикен. — И прибавлю с своей стороны, что вопрос ваш в настоящую минуту не имеет ни малейшего интереса. Впоследствии, пожалуй, когда найдем, что пришло время возвращаться, мы подумаем и об этом. Если колумбиады там не будет, то снаряд все-таки останется с нами.

— Ну, в этом еще мало утешительного! Пуля без ружья!

— Ружье всегда можно сделать, — возразил Барбикен, — порох тоже: ни в металлах, ни в селитре, ни в угле не может быть недостатка в недрах Луны. Чтобы возвратиться, нужно преодолеть лишь лунное притяжение, которое значительно меньше земного: достаточно будет подняться над Луной на расстояние каких-нибудь 30 тысяч километров, чтобы затем, по законам тяготения, упасть на Землю.

— Довольно, — сказал Мишель, воодушевляясь. — Чтоб и речи больше не было о возвращении! Мы уже и без того много об этом толковали. А вот насчет сообщения с нашими земляками — так это будет вовсе нетрудно наладить.

— А каким же образом?

— Да хоть посредством тех же болидов, что извергаются лунными вулканами.

— Весьма остроумная идея, Мишель, — сказал убедительным тоном Барбикен. — Лаплас вычислил, что для отправления болида с Луны на Землю совершенно достаточно употребить силу, которая в пять раз больше силы наших пушек. А ведь вулканы одарены гораздо большей силой извержения.

— Ура! — закричал Мишель. — Какая прекрасная вещь эти болиды, а главное — они ничего не будут нам стоить! Можно будет отправлять письма без марок, без расписок. И уж как мы посмеемся тогда над почтово-телеграфными правилами! Но я думаю…

— О чем ты думаешь?

— Прекрасная идея! Как нам не пришло в голову прицепить к снаряду проволоку? У нас бы тогда установилось правильное телеграфное сообщение с Землей!

— Тысяча чертей! — крикнул Николь. — А вес проволоки в 400 тысяч километров длиной ты ставишь ни во что?

— Как ни во что? В колумбиаду можно было бы положить заряд втрое, вчетверо, впятеро больше! — крикнул Мишель с возрастающей запальчивостью.

— Против этого проекта, — сказал Барбикен, — я сделаю одно небольшое возражение. Эта проволока, при вращательном движении снаряда, наматывалась бы на него, как цепь на вал, и, стало быть, возвратила бы нас на Землю.

— Что за дьявольщина! — закричал Мишель. — У меня сегодня все непрактичные мысли! Мысли, достойные Мастона! Но мне кажется, что если мы не вернемся на Землю, Мастон способен явиться на Луну, чтобы нас навестить.

— Да, он явится, — сказал Барбикен. — Он достойный и храбрый человек. Да и что ему помешает это сделать? Разве колумбиада уйдет из Флориды? Разве может оказаться недостаток в хлопчатой бумаге и в азотной кислоте для изготовления пироксилина? Разве Луна не пройдет снова через зенит Флориды? Разве через 18 лет не займет она того же положения, какое занимает в настоящую минуту?

— О, конечно, — вторил Мишель, — конечно, Мастон явится к нам, а с ним и наши друзья, все члены Пушечного клуба… Уж как же мы их примем! А там установятся правильные рейсы снарядов между Луной и Землей. Ура Мастону!

Если достопочтенный Мастон и не был в состоянии расслышать эти «ура», выкрикиваемые в его честь, то все-таки можно было ручаться, что у него звенело в ушах. Что делал он в это время? Без сомнения, стоял на Скалистых горах, в обсерватории Лонгспика, и старался отыскать снаряд колумбиады в беспредельном пространстве. Если он думал в эту минуту о своих любезных товарищах, то надо сознаться, что и они не оставались у него в долгу и, под влиянием какого-то особого возбуждения, посвящали ему лучшие свои мысли.

Но что это за одушевление, с каждой минутой усиливавшееся в пассажирах снаряда? Лица их раскраснелись, словно они сидели сряду несколько часов против накалившейся печи; дыханье ускорилось, легкие действовали, как кузнечные мехи; глаза необыкновенно блестели, голоса их звучали странно; путешественники не говорили, а стреляли словами: каждый звук вылетал, как пробка из бутылки шампанского; телодвижения становились резкими.

И что всего страннее, они сами не замечали этого возбужденного состояния.

— Теперь, — отрывисто сказал Николь, — если мне не известно, когда и как мы возвратимся с Луны, я хочу знать, что мы станем там делать.

— Что мы станем делать, — вскрикнул Барбикен, грозно топая ногой, словно находился в фехтовальной зале, — я этого не знаю!

— Так ты не знаешь? — заревел Мишель страшным голосом.

— Даже и вообразить не могу! — ответил Барбикен таким же неистовым тоном.

— А я знаю! — прорычал Мишель.

— Говори же, что знаешь! — закричал Николь, который тоже не в состоянии был сдерживать свой голос.

— А вот назло не скажу! Заговорю, когда мне вздумается! — ответил Мишель, с силою схватывая руку товарища.

— Мы требуем, чтобы тебе вздумалось это сейчас же, — сказал Барбикен, сверкая глазами и делая рукою угрожающий жест — Ты увлек нас в это страшное путешествие, и мы желаем знать, зачем.

— Да, — прибавил капитан, — если я не знаю, куда иду, то хочу знать, зачем я иду!

— Зачем? — закричал Мишель, подпрыгивая на целый метр. — Ты хочешь знать, зачем? Затем, чтобы именем Соединенных штатов завладеть Луной! Чтобы присоединить новый штат к Союзу. Чтобы колонизировать лунные области, обработать их, заселить, перенести туда все чудеса науки, искусства и промышленности! Сделать селенитов образованными людьми, если они уже не образованнее нас, и… учредить у них республику!

— Да еще вопрос, есть ли на Луне эти селениты?- возразил Николь, у которого под влиянием непонятного опьянения появился необычайный задор.

— Кто осмелился сказать, что нет селенитов? — в бешенстве закричал Мишель.

— Я! — ответил Николь.

— Капитан! Это дерзость! И если ты осмелишься ее повторить, я заткну тебе глотку!

Противники готовы были кинуться друг на друга, и этот нелепый спор обратился бы в драку, если бы Барбикен не бросился их разнимать.

— Стойте, несчастные! — крикнул он, разводя их. — Если там нет селенитов, мы обойдемся и без них.

— Да, — вскрикнул Мишель, уже совершенно забывший все свои предыдущие рассуждения, — мы и без них можем обойтись. И что нам в селенитах?… Долой селенитов!

— Нам нужна только Луна! — прокричал Николь.

— Мы втроем устроим республику! — Я буду конгрессом! — вопил Мишель.

— А я сенатом! — орал Николь.

— А Барбикен президентом! — рычал Мишель.

— Президент должен быть избран народом! — крикнул Барбикен.

— Президент будет избираться конгрессом, — завопил Мишель, — а так как я сам конгресс, то я единогласно избираю тебя президентом!

— Ура! ура! ура президенту Барбикену! — кричал Николь.

— Гип! гип! гип! — ревел Мишель Ардан.

Затем «президент» вместе с «сенатом» принялись ужаснейшим образом напевать свою национальную песню «Янки дудл», между тем как «конгресс» соло тянул «Марсельезу».

Началась безобразная пляска с дикими жестами, неистовым топаньем и кувырканьем. Диана, присоединившаяся к этой пляске, в свою очередь завыла и вдруг прыгнула до самой вершины снаряда, откуда послышались непонятное хлопанье крыльями и необыкновенно звонкий петушиный крик. Пять или шесть кур и несколько летучих мышей, неизвестно откуда появившихся, закружились над головами путешественников, ударяясь с размаху о стенки снаряда.

Наконец путешественники, опьяневшие под влиянием непонятной причины, попадали, словно мертвые, на дно снаряда.