Из пушки на Луну

ГЛАВА X
Наблюдения

Барбикен, очевидно, нашел единственную сколько-нибудь вероятную причину. Только она одна могла повлечь за собою отклонение снаряда от надлежащего направления. Но какие же отсюда последствия? Смелая попытка, совершенно случайным образом, должна была кончиться неудачей, и если снова не произойдет чего-нибудь необычайного со снарядом, то попасть на Луну не будет никакой возможности.

Пройдут ли они, по крайней мере, в таком от нее расстоянии, чтобы разрешить некоторые научные вопросы, никем еще не решенные? Вот что главным образом занимало наших путешественников в настоящую минуту. О своем будущем они и думать не хотели. А между тем и над этим стоило призадуматься: что с ними будет среди беспредельных пустынь, если не станет воздуха, необходимого для поддержания жизни? Еще несколько дней — и они задохнутся в снаряде, который несся теперь в неизвестное. Но эти несколько дней казались им веками, и они посвятили все драгоценное время своим наблюдениям над Луной, на которую они уже не рассчитывали попасть.

Вся поверхность Луны сияла и горела, как расплавленное серебро, ослепляя глаза. Расстояние снаряда от Луны очень быстро уменьшалось: скорость ядра, хотя и сделалась меньше первоначальной, но все-таки превосходила в восемь или девять раз ту скорость, какую имеют экстренные поезда железных дорог. Снаряд имел косое направление, и это подавало Ардану некоторую надежду коснуться хоть какого-нибудь места на лунном диске. Он никак не мог помириться с тем, что снаряд туда не попадет, и непрерывно твердил свое. Барбикен, со своей стороны, не переставал убеждать его в противном.

— Нет, Мишель, нет! Попасть на Луну мы можем, только падая на нее, а ведь мы не падаем. Мы находимся под влиянием двух сил: центростремительной, которая притягивает нас к Луне, и центробежной, которая старается нас от нее удалить.

Слова эти сказаны были таким убедительным тоном, что Мишель больше не возражал.

Снаряд направлялся к северному полушарию Луны, которое на лунных картах помещают снизу, ибо эти карты вообще снимаются с изображения, доставляемого телескопами, а в них рассматриваемые предметы отражаются в перевернутом виде. Одна из таких карт — Бэра, и Мэдлера — в настоящую минуту лежала перед глазами Барбикена. Северное полушарие представляло обширные равнины, на которых всюду торчали отдельные горы.

В полночь наступило полнолуние. В этот момент они были бы уже на Луне, если бы незваный гость — болид — не отклонил их от первоначального пути. Луна между тем уже пришла в точку, строго определенную Кембриджской обсерваторией. Точка определена была непогрешимо верно. Наблюдатель, поместившись в это время на дне громадной колумбиады, увидел бы Луну прямо над собой. Если провести воображаемую прямую линию, называемую осью орудия, то продолжение ее прошло бы через центр Луны.

Разумеется, наши путешественники в эту ночь, с 5-го на 6 декабря, не смыкали глаз. Да и можно ли было спать, находясь так близко от нового мира? Они — представители Земли, и через их посредство род человеческий проникал в тайны неведомого мира.

В сильном волнении они молча переходили от одного окна к другому.

Наблюдения, которые делал преимущественно Барбикен, производились весьма тщательно; в этом им помогали зрительные трубы, а поверкой наблюдений служили карты.

Галилей был первым наблюдателем Луны. В его распоряжении был слабый телескоп, увеличивавший предметы приблизительно в 30 раз. Несмотря на это, ему удалось распознать, что пятна, испещряющие лунный Диск, «подобно глазкам, усеивающим длинный хвост павлина», — не что иное, как горы; он измерил даже их высоты, которые, по его расчетам, оказывались равными приблизительно 8 800 метрам. Однако он не оставил после себя карты своих наблюдений.

Несколько лет спустя данцигский астроном Гевелий доказал, что высота лунных гор должна быть значительно меньше, а именно — около 6 800 метров. Он же составил и первую карту Луны. Круглые и светлые пятна на ней представляют горы, а темные — обширные моря (которые в действительности не что иное, как равнины). Он дал им такие же названия, какие встречаются на Земле. Там оказались, например, Синай посреди Аравии, Этна в центре Сицилии, Альпы, Апеннины, Карпаты, а также и моря: Средиземное, Мраморное, Черное и Каспийское. Названия эти для лунных гор и морей весьма неудачны: ни горы, ни моря нисколько не похожи по очертаниям на своих земных соименников. Названия Гевелия не сохранились.

Другой картограф, знавший лучше людские слабости, предложил свои названия, которые охотно всеми и были приняты. То был Риччиоли, современник Гевелия. Его карта была наполнена множеством грубых ошибок. Зато лунные горы он окрестил именами великих людей, древних и современных, что и вошло потом во всеобщее употребление.

В XVII столетии французский астроном Кассини составил третью лунную карту; хотя его работа была произведена с бульшей тщательностью, чем риччиолевская, но его карта тоже оказалась неточной. Разошлось несколько ее изданий, но потом медную доску, на которой была награвирована эта карта, продали на вес, как негодную вещь.

Лагир, знаменитый французский математик, составил лунную карту величиной в четыре метра, но она не была напечатана. После него немецкий астроном Тобиас Мейер около половины XVIII столетия начал было готовить великолепную карту по точным, им самим проверенным измерениям, но смерть в 1762 году прервала этот замечательный труд.

Многие потом принимались за то же дело, но только в 1830 году Бэр и Мэдлер составили свою знаменитую «Марра selenographica». На ней совершенно правильно изображен лунный диск в том виде, как он представляется земному наблюдателю; все подробности в очертании гор и равнин верны только в центральной части Луны, прочие же части — южная, северная, восточная и западная, — изображенные в уменьшенном виде, содержат много неточностей. Эта карта размером в девяносто пять сантиметров, разделенная на четыре части, представляет верх совершенства в лунной картографии.

После этих ученых можно упомянуть о карте, немецкого астронома Юлиуса Шмидта, о замечательных опытах английского любителя Деларю и, наконец, о карте Лекутюрье и Шапюи, исполненной в 1860 году с удивительной точностью и отчетливостью. [36]

У Барбикена были две карты: Бэра и Мэдлера и Лекутюрье и Шапюи. Они должны были помогать ему во всевозможных наблюдениях и вычислениях.

Кроме того, в его распоряжении были отличные морские трубы, нарочно приспособленные к этому путешествию. Они увеличивали предметы во сто раз и, стало быть, могли на Земле приближать Луну до четырех тысяч километров. Но здесь, на расстоянии в несколько сот километров, и в среде, где воздух не мог иметь никакого влияния, — потому что его и не было, — эти инструменты должны были приблизить Луну до расстояния всего в несколько километров.