Из сборника "Рассказы о путешествиях"

Дарители

По каким-нибудь причинам, но обратная дорога всегда бывает грустна.

Мы сердечно распрощались со своими родственниками, помахали статуе Свободы свободной левой рукой, заказали два хороших места рядом с пилотской кабиной, заплатили за перевес наших десяти чемоданов и вскоре приземлились в Генуе.

Здесь мы задержались, чтобы посмотреть все, что пропустили в первое посещение: мы провели целый день в порту.

Все шло по плану, и вечером в назначенное время мы устраивались в постелях нашего отеля, расположенного в нескольких сотнях шагов от пассажирского судна "Иерусалим", — как вдруг самая лучшая из всех жен села в кровати и повернула ко мне свое пепельно-серое лицо:

— Господи, Б-же! Мы же забыли про подарки!

— Ну-ну-ну, — пробурчал я сквозь сон. — Все не так уж плохо. Расслабься…

— Не говори чепухи! — и тут она забегала по номеру взад и вперед, лишь иногда останавливаясь и ломая руки. — Когда кто-нибудь возвращается из такого дальнего путешествия, как мы, он должен хоть что-нибудь привезти каждому родственнику, знакомому и другу. Так было, и так будет.

— Странно, — ответил я. — Все мои друзья и знакомые непрерывно ездят по миру — и мне еще никто ничего не привозил.

— Это неправда. Разве ты не получил от тети Илки тот прекрасный зеленый пуловер из Дании, в котором ты всегда моешь машину? И кроме того: если другие люди не обладают хорошими манерами, это не значит, что и мы должны быть такими.

— А почему, собственно? Почему это так не значит?

Самая лучшая из всех жен уселась на край кровати и составила список лиц, которые имели право на то, чтобы им что-нибудь привезти: Феликс Зелиг, тетя Илка, сыч Липсиц, министр финансов, Йоселе, молочник, мой друг Курт, ее подруга Ребекка, Батшеба Ротшильд, отставной упаковщик цитрусовых Шпоцек, Китти Гольдфингер, братья Гроссманы, Шультхайс, Подманицкий, Мундек, Мария-Луиза, профессор Гросслокнер, Циглеры, Палтиель бен-Саиш.

Счастье еще, что Зульцбаум остался в Нью-Йорке.

— Но как мы все это успеем сделать накануне отъезда? — стенала моя жена снова и снова. — Как, о господи, нам это сделать?

Я взял список и подверг его строгой ревизии. Китти Гольдфингер, с которой мы не общались уже несколько лет, была немедленно вычеркнута.

Следующими стали Циглеры, которые жили в отдаленном киббуце в Негеве и, вероятно, даже не слышали о нашей поездке.

Потом шли подруги моей жены — но она дралась, как львица, за каждую из них и убеждала меня не провоцировать вечной вражды произвольным отбором одариваемых.

Единственным получателем подарков, которого она под давлением обстоятельств согласилась вычеркнуть, был Палтиель бен-Саиш: она сама не знала, кто это такой, и не смогла объяснить, как его имя попало в список.

Теперь вставал вопрос, чем эту огромную, падкую до подарков толпу, можно было задобрить.

— Мы должны, — провозгласила составительница списка, — найти для каждого что-нибудь индивидуальное. Мелочь, которой у него еще нет. И по которой заметно ее иностранное происхождение. И выглядящую достаточно дорого.

— Верно. Подарки, которые не удовлетворяют этим условиям, не имеют никакой ценности. Лучше уж ничего не дарить.

— Ну, хорошо. Что мы купим?

Мы оба склонились над списком и прошлись по нему еще раз.

О Феликсе Зелиге мы знали, что он спортивный фанат и не пропускает ни одного футбольного матча; в качестве подарка могли выступить: теннисные ракетки (12000 лир), складная байдарка (104000), персональное сиденье (21000 до 62000), пуловер (520).

Мы долго обсуждали, что лучше всего соответствует его сути.

— Я за пуловер, — решил я. — Практичная вещь. Всегда пригодится. Если Феликс придет с тренировки вспотевший, он будет рад быстренько нырнуть в сухой пуловер.

— Прекрасно… Начало есть… Остальное утром… При покупке…

Последние слова жена выдохнула уже в полусне, я и сам слушал ее в пол-уха.

Ранним утром мы вышли в город. Мы отправились по универмагам, каких полно в Генуе, приобрели в первом же из них прекрасный, желтый, из овечьей шерсти, настоящий итальянский спортивный пуловер "Санти-Фрутти" за 490 лир и вычеркнули Феликса Зелига из списка.

— Ну, если уж мы для него так потратились — что же полагается тете Илке? — спросила жена.

Мы отложили решение этой проблемы и купили для нашей домработницы Ребекки, чья любовь к кричащим цветам была общеизвестна, прекрасный, желтый, из овечьей шерсти… на два размера меньше… 450 лир.

Затем мы проанализировали потребности сыча Липсица. Что мы могли привнести радостного и теплого в его смутную жизнь? Швейцарские часы? Радиоприемник? Фотоаппарат?

Тщательно взвесив все "за" и "против", оценив новые возможности, мы нашли, наконец, неожиданное решение:

— Все эти вещи он уже, вероятно, имеет. Но вряд ли у него достаточно пуловеров…

Это был черный, с длинными рукавами, вследствие чего стоящий 580 лир (и еще более усложнивший проблему подарка для тети Илки).

Затем мой друг Курт должен был удовольствоваться пуловером без рукавов, что, впрочем, для него как владельца собаки было даже преимуществом: по крайней мере, злые коты не могли разодрать его рукава…

Йоселе дал нам некоторое облегчение, поскольку был страстным собирателем марок. У витрины следующего универмага нас постигло озарение, что светло-голубой был бы для него самым желанным цветом пуловера.

Постепенно мы закончили весь список. Был ли это случай или стечение обстоятельств — так или иначе мы обнаруживали, что для каждого из перечисленных нет более подходящего подарка, чем пуловер, который можно носить поочередно.

Финансовые проблемы в расчет не принимались, поскольку мы заняли достаточно денег в фонде взаимопомощи еврейской общины Генуи, чтобы расплатиться также и за два дополнительных чемодана, которые требовались для наших подарков.

Просветленные и в хорошем настроении притащили мы свой багаж в порт.

И там громче всех судовых сирен прозвучал вопль моей супруги:

— Ужасно! Мы же забыли про тетю Илку!

Мы уже сели в такси, уже нашли универмаг, уже ворвались внутрь его — и остановились перед катастрофой: все пуловеры были проданы.

— Дело в том, что сегодня и завтра в Израиль уходят два корабля, — пояснила продавщица. — Но у меня остался еще один маленький сейсмограф. Туристы их охотно берут.

Что делать тете Илке с сейсмографом? А вдруг она примет его за намек на свой храп. Нет, это не годится.

Гудок пассажирского судна "Иерусалим" взревел дважды и однозначно.

Мы поняли это совершенно точно и лихорадочно запихнули великолепный темно-красный пуловер, который нам буквально от себя оторвала продавщица, в наш двенадцатый чемодан.

Конец истории связан с драматическим напряжением. Чисто от скуки мы начали в открытом море примерять пуловеры и обнаружили, что они на нас самих сидят, как влитые. Разумеется, более мы на эту тему не говорили.

Однако, вскоре после этого жена потянула меня за рукав:

— Собственно, — сказала она, теребя его рукой, — собственно, я не понимаю, почему мы каждому прихлебателю, с которым едва знакомы, должны везти подарок? Где это написано?

— Я себя об этом уже давно спрашиваю. Нам и не следует никому из них что-нибудь везти, иначе мы со всеми остальными рассоримся…

Никто не получил от нас подарков. А кому это не нравится, может на нас жаловаться. Нам и самим может пригодится пара лишних пуловеров. Наш гардероб давно нужно было освежить.