Изгой

Глава 1

1,1.

Делаю это иногда. Я псих, по-вашему? — может быть. Не часто, но, бывает хочу — и делаю. Если выключить все, и ничего не включать. Имеется в виду выключить вообще все. И тогда наступает тишина и темнота. Сначала, это напрягает. Не верится, что, действительно, ничего сейчас не ворвется через какие-то органы чувств к тебе в мозг. Нужно пару минут посидеть в этом, чтоб поверить, удостовериться, что на самом деле абсолютно ничего не видно и не слышно, ничего не прикасается к тебе, не навязывается и не берет твое внимание.

Часы выключены и нельзя понять сколько времени продолжается кайф пустоты. Но по ощущениям — он короткий. Потом начинается страх. Не надо бояться, надо продолжать сидеть и прислушиваться к себе. Лютый ужас от пустоты нарастает быстро и вдруг уже кажется, что-то сейчас лопнет от животного страха. От той секундной радости свободы не остается ничего, ни что так не пугает, как ничто. Не грозит что-то конкретно, оно даже не грозит. Но в коленках возникает пустота, по спине стреляют разряды, ниже спины каменеет тазовая кость. Ощущение, что каждая секунда может быть последней — прямо сейчас все кончится. Это не страх перед угрозой — угрозу можно преодолеть… А «в этом» преодолеть нечего, ужас в том, что «это» не преодолеть. «Это» точно сильнее тебя, оно переживет тебя в любом случае. И в «этом» нет ничего твоего, для тебя, оно тебя не ненавидит. Оно не соприкасается с тобой и никогда не соприкоснется, но оно может при этом просто раздавить тебя, расплющить, проехать по тебе. Этот ужас можно только перетерпеть, хоть он и кажется невыносимо долгим. Будто летишь с крыши на неизбежный асфальт, но о-очень медленно…

Потом, за страхом, следующая станция — обида. Когда ощущаешь, что не убит, страх притупляется и сначала, незаметное, потом сильней, наступает разочарование. А потом обида. Чувствуешь, что «это» — не пустое, в нем что-то есть. Но ты ему безразличен. Оно тебя видит, слышит, знает все твои мысли, хотелки и мечты, но оно тебя не уважает, не ценит. Оно вечное, ему плевать на твои рождение и смерть, все мысли и желания. Ты для него пустое место. И оно тебя не любит, никогда не полюбит. А ничего кроме «этого» нет. Отчаяние доходит до дрожи, плечи и челюсти сжимаются, давит виски и накатывает гнев. В гневе, как в страхе, есть моменты зависания времени. Ты хочешь уже долететь до асфальта, ударить его, но его нет. В ушах, как будто стоишь под ЛЭП, гудит такой же только очень громкий, оглушающий зуд. Локти вдавливаются в кресло, ноги сгибаются так, что ступни вжимаются со страшной силой в сиденье снизу. Ладони — даже не сжимаются в кулаки, их сводит в какой-то судороге, пальцы согнуты и дрожат. Глаза, кажется, лопнут, и вместо темноты ты видишь перед собой искры, вместо тишины слышишь гул крови по сосудам, Ты не можешь ухватить пустоту, не можешь ее взять, но руки уже чувствуют сами себя, а потом кресло, в которое вцепились, Задница чувствует сиденье, чувствует пот. Все тело слышит даже не тепло, а огонь. Ты как нырнул в ванну с кипятком. Просто переполняет сигналами от всех органов чувств — слышно пальцы, даже волосы на голове слышно.

Злоба сходит внезапно. Просто, все чувства исчезают, опять тишина и темнота. Какое-то время устало ухает сердце. В висках слышно его отзвуки, как будто падают на бетон тяжелые мешки. Потом опять пустота. Это уже не та свобода, что в первые секунды — счастливая, любопытствующая, храбрая. Это усталость, которая расплющивает по креслу, размазывает, голова валится на бок. Щеки, дрожавшие в гневе, расслабляются и повисают мятыми шторами. Челюсть свисает, еще идут какие-то ощущения от пальцев, которые в гневе расковырял ногтями до ран. Но в этом чувстве безысходности ничего уже не волнует. В этом состоянии напрасности и бесполезности, смотришь, склонив голову на бок, на пустоту — без надежд и просьб. Как на что-то поломанное или мертвое.

Так можно сидеть долго. Лениво смотреть и слушать, видеть и слышать, что «это» не двигается, не реагирует, не светится и молчит. Может, его нет?

Организм как-то сам решает, когда включить фон. Я не припоминаю, чтоб когда-то осознанно принимал решение выходить из своего путешествия и возвращаться обратно. Просто руки вдруг сами включали фон. Сначала, включаю имитатор шума двигателя. Раньше любил часто менять трек, искал разные фоны с приколами. Долго летал под трек, где гул движка был красиво сведен с африканскими барабанами. Сейчас я уже старый, чтоб страдать всей этой лажей. У меня настроен негромкий легкий гул, без мелодий и вообще без высоких частот. Мир вокруг обретает звучание — приглушенное, едва заметное, без рокота, даже без отбивки ритма.

Потом включаю свет. К старости тоже стал избегать всяких оттенков (когда-то любил красный, потом любил синий). Просто неяркий вечерний свет, ровный, без вспышек и спецэффектов. Никогда не нравились все эти креативные светоколебания, как будто у тебя в доме елка новогодняя или въехала прямо в хату полицейская машина с мигалкой.

Тут не надо спешить включать все сразу. Посиди, братан, вот в этом — в тихом шуме движка, в уютном покое дежурного освещения. Полюби свою машинку — лошадку работящую, дорогую свою красавицу. Осмотри спокойно салон — мягкий белый, с матовым оттенком, потолок, серебристые, под металлику, стены, пол стилизованный под бетонные плиты. Мебели у меня не много — но, дорогая кстати, делали под заказ. Шкафы, столы — все четенько, про кресло немного уже говорил — оно огромное, с регулируемой мягкостью седалища и температурой, вращающееся, катающееся, трансформирующееся в топчан и в минидиван. Гордость моя — кровать, про нее потом.

Откинув голову назад на удобный валик, расслабив ноги, просто свесив их вниз, расслабив руки на подлокотниках, немножко посижу и посмотрю на свое жилище. Бывает, оно надоедает до того, что хочется взорвать все… Но сейчас после «путешествия» мне тут хорошо, комфортно, я доволен собой, всем, что меня окружает. В какой-то момент я чувствую, что улыбаюсь. Немножко правая щека поехала в сторону и губы скривились, правым краем вверх. Лоб чувствует, как по нему пошли морщины — это и есть моя тихая радость. Не знаю, как это выглядит снаружи, но кажется, что у меня сейчас немножко светятся глаза. Не искры восторга, конечно, но такие как бы мерцающие угли самодовольства.

В такой момент очень нравится смотреть на погасшее кострище, где в черной золе бегают крохотные быстрые огоньки — прячутся в безднах, выныривают и искрят. Костер разводить на борту не будем. Для этого момента у меня есть любимая имитация панорамы внешнего обзора. Фирменная вещь. Хорошо сделанная, продуманная до деталей. Как-бы разъезжаются в стороны ставни и открывается вид на окружающий космос. Черная бездна с красными огоньками звезд. В нее можно смотреть бесконечно. Может не настолько долго, но я, оставаясь в кресле, посмотрю в эту бездну минут пять. Сегодня, под настроение, я поставил скорость «как бы своего движения» в этом космосе на ноль, и буду смотреть на неподвижную черную мглу со статичными, звездными искрами. Они, конечно, не статичны. Если смотришь в какой-то кусок черной пустоты, начинаешь там различать со временем, маленькие звездочки, всматриваешься глубже, и видишь еще — программа дорисовывает то пространство, в которое смотришь бесконечно, так, что можно в нем утонуть. Космос завораживает этой бесконечной глубиной, необъятностью, неизмеримым обилием и одновременно простором. Дух захватывает, когда думаешь… Нет не думаешь, а чувствуешь даже, безграничные возможности — куда можно двинуть, чем можно заняться… Там, во все стороны, во все плоскости, по всем осям, куда ни лети, можно лететь до вечно. И везде что-то особенное, не похожие друг на друга миллионы миров. И везде есть чем заняться…

В принципе все необходимое управление машиной умещается на маленьком приборе — клава и монитор 20 см диагональ. Но сейчас включу свою мегапанель управления. Два метра в высоту и пять метров в длину. Почти пятьсот индикаторов, с бегающими циферками и буквами, голограммы графиков состояний, карт, курса. Справа вверху большая плазма. Машина показывает сама как бы новости о своем состоянии. Можно этим управлять и включать обзор разных агрегатов и отсеков, а можно отдать все компьютеру — он сформирует «выпуски новостей о состоянии разных узлов машины, скорости, тангаже и курсе, о внешней обстановке, об объектах с которыми сближаемся… Девушка-ведущая (ее образ я конструировал сам) все рассказывает голосом, внизу экрана бежит бегущая строка с инфой. В общем-то сильно полезной информации тут нет, но эта панель управления создает ощущения 'наполненности бытия» событиями. Вот сейчас, например, ведущая Полина сообщает новости о расходе электричества, дает аналитику и прогноз. Насколько хватит аккумуляторов при таком раскладе, а насколько при эдаком. В другом углу показывают ближайшую планету с ее картами и сводкой основных данных.

Виды из окна, новости, мерцание панели управления — оживили меня, вот я встал уже с кресла, прошелся по салону. Мой холодильник — не имитация. Открываю и изучаю круг возможностей. В синем слегка нервном свечении нахожу пельмени и острую капусту. Полкило пельменей послушно отправляются в кастрюлю, где уже бушует готовый ко всему кипяток. Надоели кетчуп, майонез и прочее. Сваренные пельмени заправлю желтым сливочным маслом и сверху насыплю много, больше, чем считается нормальным, черного молотого перца. Со жгучей капустой все это выставлю на сверкающий зеркальный металлический стол. Оснащенный ложкой, заняв боевую позицию сидя на стуле, вступаю во взаимодействие с ужином. Законы физики — одно из немногого в этом мире, что не требует имитации или украшательства. Трансформация энергии может быть разной. Она может перемещаться в пространстве, может трансформироваться из одного вида энергии в другой, например из энергии движения в электрическую, а может изменяться с точки зрения восприятия того, кто ее наблюдает. Но в любом случае, когда где-то убывает, в другом месте прибывает. Я, ненапряжно размышляю об этом, глядя, как пельмени, которые сначала были энергией, наблюдаемой моими глазами, и я с ними взаимодействовал через световые волны, постепенно исчезли, оставив моему взгляду пустую и неинтересную тарелку. Но в то же время ожил впечатлениями живот. Брюхо, про которое, я не вспоминал много часов, теперь слало восторженные месседжи о своей наполненности ощущениями, впечатлениями и пельменями. Если бы у моего живота был бы телефон, а в нем инстаграмм, он бы засыпал сейчас ленту постами, словно сияющая юная девочка, добравшаяся до моря, надевшая новый купальник, и фоткающаяся на новый телефон.

Как надежный и щедрый «папик», умиляющийся восторгу такой юной девочки, гордится своим величием в такие минуты, так я был сейчас умилен искренней и непосредственной радости своего желудка. И не то чтобы горд, но доволен собой, что не пухну с голоду и не жру какую-нибудь грошовую химию. Пельмень, конечно, не мясная вырезка… Но в той заднице, в которой я сейчас торчал, это очень даже не кисло.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Наконец, пора «погружаться в реальность». Не хотелось сразу идти туда, куда нужно, поэтому открыл общую ленту новостей со всех подписок. Надо же, «Демиург» опять анонсирует проект материализации виртуальной идеальной женщины. Две прошлые попытки были неудачные. Названия прошлых их проектов подтверждали истину, что как корабль назовешь, так оно и поплывет…

Их первый проект «Лилит» провалился, потому что материализованные «девочки» полностью выходили из-под контроля. Их программы так сбоили, что они получались гораздо независимей живых и начинали жить своей жизнью, при чем загадочной и непредсказуемой. Девочки из следующего проекта «Ева» были лучше защищены от вирусных атак и меньше поглощали кэш-мусора из сети, но зато были слишком зависимы от ПО изготовителя и, фактически, управлялись ихними админами. Получалось, что эти Евы были в общем-то не твои. Кто-то «там» решал, что она будет делать, а что нет, и мысли ей тоже внушали «оттуда».

В итоге оба проекта были отвергнуты потребителем, высмеяны блогерами, наказаны инвесторами. Но упрямые парни из «Демиурга» через столько времени, как видим, выплыли из дерьма с очередной попыткой. Новый проект назвали «Солярис» и обещали, что учли весь прошлый негативный опыт…

Я не толком не пробовал созданий из предыдущих проектов. Но про себя подумал, что «Солярис» — пожароопасное название. Наверное, вспыльчивые, как соляра.

Сколько не чисти подписки, лента все равно заполняется постепенно рекламой. Подпишешься на нормальный аккаунт, а он, подонок, наберет фолловеров по-больше и продаст рекламщикам. И вот тебе в ленту пылесос. Мотаю вниз ленту — за туалетной бумагой, новые комбезы, инструмент и много разного ПО. — Опс, вот оно!

Бывает, чего-то ждешь долго, знаешь, что вот-вот уже это случится, но когда это происходит, то, как гром среди ясного неба. Аргунские стратегические силы наносят в эти часы комплексный удар по Каулнинскому району. Бросаю ленту, включаю новостные каналы системы Z Аполлона на плазму во весь экран. Подгружаю туда спецпрограммку (на нее эксклюзивная закрытая подписка. Я — один из всего лишь нескольких миллионов пользователей), она дает трехмерную голограмму происходящего в любой точке 5-й планеты системы Z Аполлона, с анализом и сведением схожих многочисленных объектов в единицы. Позволяет, выделив квадрат быстро получить всю стату и инфу по всему, что в нем находится. Быстро можно приближать и удалять картинку, брать в любом масштабе. Я смогу сейчас увидеть в реальном времени панораму происходящего на какой-нибудь площади в центре Каулнина, а могу посмотреть картину боевых действий в целом, как на карте.

Судя по огромным черным пятнам, лежащим посреди города — по Каулнину уже успели отработать аргунские шахтные стратегические комплексы. Сейчас над городом плавно парили, заходя на новый удар, тяжелые бомбовозы, оживляли все салютиками зенитки. Когда бомберы меняли направление и выстраивались на удар, когда становилось возможным попробовать предугадать, куда они посыпят свои бомбы… Даже моя эксклюзивная программка беспощадно глючила, и картинка то тряслась, то расплывалась, то зависала. Миллионы чатов сейчас наполняли сеть подсказками тем, кто там «внизу», куда бежать, чтоб спастись. Родные и друзья, нанятые помощники слали «вниз» эсэмэски своим. Коммерсы пытались в последний момент вбросить ставки, воры, мошенники, юристы, брокеры — всех не перечислишь, какая уйма народу сейчас уставилась в гологравизоры, в карту, в новостную ленту, глядя на войну, как на мамку, как тот щенок, выглядывая, как ухватить за сиську. Сытное корыто устроили сегодня аргуняне, и со всех галактик сюда сейчас спешат падальщики, хищники, диванные аналитики…

Аргуняне, стараясь обмануть ПВО и наблюдателей, резко развернулись над центром города и завернув петлю над рекой, шесть бомберов поползли к промзоне. Секунд десять они приближались к заводской застройке. Картинка безжалостно висла, и, наконец, бомбовозы сбросили свои подарки на индустриальный район. Полоса длинной километров десять и шириной в два, протянувшаяся вдоль железной дороги вспыхнула белым, как нить накаливания в лампе. Потом на секунду заиграла всеми цветами радуги, потом стала багровой, и тут картинка повисла окончательно. Там, как будто остановилось время, а пространство начало искажаться и ломаться. Миллионы чатов повисли на вопросах, кто остался жив, а кто нет. Чьи-то матери сейчас застыли, глядя в эту черно-красную дугу, ожидая ответы от детей. Хозяева предприятий пытались выяснить уровень ущерба на свих объектах.

Понимая, что программа будет теперь глючить минут пять, я отвлекся на сводку новостей в эфире. Час назад аргунская истребительная авиация поднялась в воздух с аэродромов в Урге и Морабоне. Несмотря на ожидаемость удара, 30 «ястребов» застигли ордынцев врасплох. Подавили часть ПВО, потеряли 5 машин и отошли на восток, встречая истребители Орды, поднявшиеся по тревоге и летевшие спасать Каулнин. Через 30 минут к Каулнину подошли 10 тяжелых бомбовозов, одновременно достигли цели стратегические комплексы шахтного базирования. ПВО ордынцев сбила 2 комплекса из 4. Уцелевшие 2 попали в электростанцию и центр связи, вырубив внизу свет и соответственно связь. 5 бомбовозов пропахали аэродром, превратив в кашу взлетные полосы, все наземные постройки, стоявшие на земле самолеты и вертолеты. Другие пятеро бомберов прошлись к западу от города по расположению 22-й дивизии, прикрывавшей Каулнин, и ее частей снабжения. По ходу этого огнем ПВО были уничтожены 4 стратегических бомбардировщика. Оставшиеся шесть собрались в боевой порядок (вращающийся круг) над центром, и потом всей мощью накрыли промзону. По всей видимости, там израсходовали весь боезапас, так как три уцелевшие машины (три были сбиты ордынскими зенитчиками над заводами) развернулись над западными пригородами, над Каул-горой, и пошли на юго-запад в сторону своей базы в Аргунске.

Наконец, горе, нервы, ужас и ярость миллионов приутихли, и задвигалась голографическая картинка. Промзона теперь представляла собой серое бесформенное длинное пятно, слегка вытягивающееся по ветру на север. Мегаполис, без электрических огней, выглядел голым и побитым. Так выглядят в морге трупы — синеватый, помятый, с задранной майкой, он как будто смотрел в космос то ли с укоризной, то ли с безразличием. Линии проспектов прорезали грязную кожу микрорайонов, как следы от кнута. В дымке город слегка вздрагивал, как будто боялся нового удара. Озеро, с синей набережной, как подбитый глаз, смотрело испуганно в небо.

Странно, все-таки, как аргунянам удалось добиться внезапности. Их удар ордынцы ждали два месяца, но всего лишь дипломатический маневр, начало ничего не обещающих переговоров третьих сторон (под патронажем антеев в Гротхилле собрались лавандосы, северные каряне, и партийцы — все соседи Аргунии и Орды) даже без официального участия противников (были неофициальные представители на уровне советников глав государств) без даже формально заявленной повестки дня… Там просто поговорили. Да, СМИ подали это как луч надежды. И ордынцы на пару дней поверили в эту надежду. Но можно ли аргунян считать вероломными? Ведь освобождение Каулнина они всегда открыто называли своей главной целью и с этим лозунгом приходили к власти все их президенты последние 40 лет, что Каулнин был оккупирован Ордой.

Внезапность — странная вещь. Любой мало-мальски шарящий диванный аналитик понимает, что главная цель стратегического удара — электростанции, центры связи, транспортные узлы и в первую очередь промышленные объекты. В итоге стратегические силы Аргунии сейчас отработали на «5», и уж точно сейчас их генералы уже ковыряют в кителях дырки под ордена. Это была блестящая операция, их имена войдут в историю, этими именами назовут новые бомбовозы и истребители следующих поколений.

Но ведь всего лишь несколько кругов бомбовозов над центром Каулнина заставили тысячи людей поверить, что удар будет нанесен по губернаторскому дворцу. Зенитчики сместили внимание туда и дали отбомбиться по промзоне почти беспрепятственно. А сколько тысяч лишних людей из-за этого остались в промзоне и погибли? А сколько трейдеров не успели слить ценные бумаги компаний-собственников этих заводов, ошибочно решив в последний момент, что заводы уцелеют?

Новостные каналы погнали «СРОЧНО!» с безлюдного района в пятистах километрах к востоку от Каулнина, где в небе сцепились истребители с двух сторон. Ордынцы, шедшие на выручку, были встречены аргунянами, прикрывавшими отход своих бомбовозов. Яростная стычка уже ничего не решала. А смотреть высокоскоростной бой истребителей на гологравизоре никакого удовольствия, уследить за их сумасшедшими выкрутасами все равно не реально. Проще посмотреть таблицу потерь. 25 аргунских «ястребов» против 30 ордынских «соколов». Потери — 6 ястребов, 4 сокола. Но ордынцы, видимо осознавая отсутствие внятной цели — отразить удар по Каулнину они не успели, на вторую атаку не пошли, а полетели к северу. Аргуняне, дождавшись, что бомберы уже почти вернулись в Аргунск и стали недосягаемы для соколов, полетели на юг, а оттуда на базы, тем и закончив сегодняшнее воздушное сражение.

Биржевые ленты уже «подбили бабки», выбросив первые цифры- итоги сражения. В денежном эквиваленте 4 использованных шахтных стратегических комплекса составляли 200 тыс. условных золотых, 18 потеряных бомберов и истребителей 1 440 тыс. золотых — всего Аргуния потратила на этот налет 1 640 тысяч. золотых. Для Орды потерянные в бою и на земле 14 самолетов и 12 вертолетов стоили 1 400 тыс. золотых. А разрушенные 4 промышленных завода на земле и электростанция с учетом невыпуска продукции в ближайшие минимум два года наносили ущерб Орде минимум на 7 500 тысяч. А главное, в случае затяжной войны, отсутствие Каулинского промкомплекса на чаше весов не даст перевесить ордынской экономике экономику Аргунии. Аэропорт и центр связи — это копейки. Но не дворец же губера бомбить при таких ставках, которому цена не больше 2 тысяч золотых — это даже если с гаражом и памятником?

Пока у трейдеров ползали вверх-вниз линии поддержки и бегали строчки с прогнозами. Начали выдавать обобщенные предварительные результаты сражения политические каналы. Говорили о небольших потерях ордынской армии (около пятисот военнослужащих) и примерно ста тысячах погибших мирных жителей — тех самых, которых аргуняне сегодня начали освобождать от Орды.

У меня там не было ни родных, ни ценных активов, и я не очень эмоционально воспринимал сейчас зрелище дымящейся каулнинской промзоны, ставшей коптилкой для ста тысяч трупов. У меня в Каулнине был друг, но этот черт-то уж точно не мог торчать там, куда падают бомбы. Он цел, невредим, и работает. Может, через месяц он свяжется со мной.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Было +10, но Ратмир взмок даже в летнем комбезе. Он никогда раньше не был на войне, Орда не воевала уже 20 лет, хотя был уверен, что готов к стрессу боя. Но эвакуация гражданских из Каулнина, в которой ему, армейскому капитану, пришлось участвовать со вчерашнего вечера до сегодняшнего утра — это что-то с чем-то. Ратмир не понимал, как не хватает кондтратий женщин — гражданских медиков. Его солдаты иногда отходили за вагон — блевануть, а иногда блевали прямо на месте. Сложно было сказать, что хуже — грузить в вагоны больных или грузить здоровых.

Погрузка пациентов и персонала городских больниц была организована, на самом низком управленческом уровне. Автобусы и грузовики где-то задержались, и пришли за 10 минут до отправки эшелона. Тянуть было нельзя, задача была отправить с этой станции за ночь 30 составов. Чтоб успеть погрузить 400 лежачих больных женщин решили нарушить правила и подпустить к пациентам солдат (без халатов и повязок, в грязных полевых комбезах, грязными руками, не имея ни малейших навыков). Парни бодро хватали носилки и каталки, какие-то приборы и втаскивали по ступенькам в вагоны. Конечно, бились какие-то пузырьки, валились треноги с капельницами в грязь. Когда споткнулся солдат на лестнице, носилки накренились, и какая-то голая облезлая грузная старуха полетела вниз, звонко ударившись головой о железо вагона и глухо чвокнув всем весом в грязную жижу на земле. Врачихи пустыми глазами смотрели, как разбился какой-то явно дорогой агрегат с кучей ламп и трубочек. Когда катили каталку от машины, зацепились за какие-то крюки покрывалом и сорвали. Солдат, подскользнулся и уткнулся мордой в голый живот женщины — в гной, в какую-то едко вонючую слизь, похожую на опарышей. Бойца тошнило ей на живот, баба стонала… «Кто придумал использовать армию для эвакуации? У парней потом не встанет!», думал Ратмир и удивлялся, что пацаны в эту ночь даже не матерились. Молча работали.

Впереди свистнуло, в телефон, закрепленный на груди, пикнули, Ратмир махнул рукой, и солдаты начали оттискивать народ от вагонов. Первый эшелон ушел вовремя, и загрузить 400 человек больных и 200 персонала получилось. Запихали, конечно, как попало, но там в пути разберутся, разлягутся. На следующий эшелон уже было 30 минут, а ребята приноровились, все прошло более-менее.

В 4 утра пошли здоровые — с каких-то организаций. От того, что они были ходячие, было не легче. Ломились, как скоты. Когда один здоровый лоб с чемоданами втиснулся в узкую дверь тамбура, оттолкнув коляску с ребенком, коляска упала, ребенок вывалился в лужу, порвалась сумка, из не посыпались в лужу какие-то сосиски и белье. Ребенок орал, мать визжала, мужик рявкнул на нее матом, солдат наотмашь ударил его прикладом. Жлоб, взмахнув руками, повалился спиной вниз, и упал в лужу на ребенка, коляску и сосиски, рукой зацепив женщину, которая упала на него сверху. Солдат бросился за ноги тянуть ее вверх в вагон, бойцы внизу пинками сапогов сковырнули мужика и стали доставать из грязи орущего ребенка и коляску, втаптывая сосиски и белье в грязь.

Ратмир зашел в вагон — там толкались в тускло освещенном коридоре люди, ругаясь последними словами делили полки и места для сумок под сиденьями. Некоторые мрази были пьяными, некоторые нытики уже вопили, что их обокрали. Ратмир с двумя солдатами пошел по вагону. Кулаками и ногами распихивали народ, заставляя усесться и улечься. «Кто, сука, встанет с места, — пере…бу нах!», — орал Ратмир, вбивая ударом ноги чей-то баул с прохода под сиденье. Кому-то солдаты размозжили голову прикладом, он сидел, лицо обливалось кровью, тараща глаза. Но остальные приутихли. Ратмир пошел по остальным вагонам.

Как ты думаешь, он смог так пройти 20 вагонов? — смог. С третьего вагона он просто перестал различать перед собой людей — шел, словно продираясь, через заросли или плыл через какую-то вязкую гадость. Такого ни в одной компьютерной стрелялке не придумали. Трое солдат, что шли с ним этот марш, выйдя из последнего вагона без сил рухнули в грязь. Ратмир набрел на деревянный палет и улегся на него. Впереди свистел электровоз, Ратмир махнул рукой, и 600 эвакуируемых счастливчиков медленно поползли на восток веселой вереницей огней. Их спаситель встал с деревяшек встречать следующий эшелон, удивляясь, что больше всего почему-то у него устала нижняя челюсть и глаза. Рук-ног он в принципе не чувствовал.

Вчера почти одновременно с авианалетом на Каулнин аргуняне перешли в наступление своими сухопутными частями, удивительно и позорно легко, использовав фактор внезапности, смяв ордынские войска, прикрывавшие границу. Ургинский корпус, двигаясь с юга на север, смял 20-ю дивизию Орды, Морабонский корпус сделал тоже самое с 21-й дивизией, двигаясь с запада на восток. Из 14 тысяч ордынских солдат, вступивших в бой, погибли около 5 тысяч. Остальные даже не попали в плен. Им выбили все тяжелое вооружение и просто оттеснили с дороги. Перепуганные и потерянные, они теперь бродили по лесам и полям грязными оборванными толпами, глядя как мимо них по всем дорогам едут на Каулнин колонны чистеньких аргунских танков и бронемашин.

Аргунские бригады с юга и с запада быстро двигались к Каулнину. Сейчас им осталось до города по сотне километров. Сегодня к вечеру они будут здесь. Из столицы пришел приказ организовать эвакуацию мирного населения — вывезти из города как можно больше народу. Солдат 22-й дивизии, прикрывавшей город, передали на ночь в распоряжение губернатора для оказания помощи в организации эвакуации. Наверное, кто-нибудь другой сделал бы эту работу изящнее, но рота капитана Ратмира, по крайней мере, со своей задачей справилась.

Так думал Ратмир около семи утра, когда начало светать. Он тяжело дышал на койке в купе проводника отставленного на запасном пути вагона. Девочка-проводница в чистой красиво отглаженной форме улыбалась и накладывала ему в тарелку конфеты. Он потягивал принесенный ею стакан с чаем и курил. Внезапно он снова почувствовал себя самим собой — Ратмиром, классным парнем, бравым воякой, задиристым 28-летним кобелем. Он вдруг начал осознавать, свое величие и крутость. Он тут за ночь спас семнадцать тысяч человек, выпихнув их из обреченного на мясорубку города. Как говорится, это было не просто, но он, Ратмир, со своими парнями сделал это.

Проводница в красном кителе с яркими золотыми петличками крутилась рядом, нагнулась подобрать упавшую на ярко синюю ковровую дорожку ослепительно белую салфетку. Перед глазами капитана была туго затянутая в красную юбку «правильная» модельная задница. Офицер положил на нее ладонь, нагибаясь помочь поднять салфетку… Она хихикала, он хохотал.

Потом она, взяв в руки стакан и за чем-то ту белоснежную салфетку, ушла, задвинув за собой дверь купе. Ратмир лежал, чувствуя боль по всему телу, усталость и ушибленные локти и плечи. Слушал утреннюю тишину и смотрел на стену купе, на столик с конфетами в утренних сумерках. Во рту еще был вкус ее помады. Нос еще слышал тягучий запах ее туго затянутых в хвост черных волос. Он понимал — она считала, что его сегодня или завтра убьют. Она отдавала так свой типа долг стране, мужикам-защитникам и все такое. Он думал нравится, ли это ему или нет. Решил, что ему нравится, что было хотя бы это. И еще ему нравятся именно такие девушки, с такими, как у нее искристыми удивленными глазами, улыбающимися узкими губами и, конечно, с такими, как у нее тонкими руками с узкими ладонями, длинными пальцами, накрашенными ярко красными коготками.

Его роте дали несколько часов отдыха, солдаты спали сейчас вповалку, битком набившись в три вагона на запасном пути. В 10 утра надо, построившись, ждать у ангаров локомотивного депо. Подойдут машины, его роту и другие — весь батальон, что работал на этой сортировочной станции, отвезут на южную окраину города. Там они займут позиции, освоятся к вечеру, и будут ждать подхода частей Ургинского корпуса аргунян. Если окажется время, до утра можно будет закрепиться и вовсе как следует и быть готовыми к любым неприятностям. Если солдат как следует подготовился, он может сам стать неприятностью для врага. 22-я дивизия собиралась упереться рогами и биться в городе, за каждый квартал, за каждый дом. 5-миллионному Каулнину хана, тут не останется камня на камне, но дивизия сможет продержаться тут пару недель, а может, и месяц. А там подойдут подкрепления с востока, и еще не известно тогда, кто кого.

1,2

Итак, война началась, и все идет по плану. Я зашел на условленный сайт знакомств, нашел в поиске чудесницу Мэгги из Иксша, послал ей сердечко, и написал, что хочу увидеться. Мой друг в Каулнине увидит это и поймет, что я на месте, и готов. Когда придет пора, Мэгги ответит мне, скажет, приходи, и сообщит, сколько она стоит в час — из этой цифры я пойму, какая в итоге сумма на кону и, скорее всего, приму решение вступать в игру.

Но до моего выхода на сцену еще примерно месяц. Корабль готов. Заряжены все 20 аккумуляторных батарей. 3 нужно для стандартной посадки на планету со средней гравитацией. Для перелета на нужное расстояние нужно еще 3 батареи на стартовый импульс. 2 батарей нужны для маневровых двигателей, чтоб уворачиваться от препятствий и исправлять возможные курсовые ошибки.Еще 3 нужно иметь в запасе для обратного взлета, если там, по какой-то причине нельзя будет зарядиться. Еще 5 в запас для непредвиденных ситуаций, коротких перелетов, устранения аварий и прочего. Наконец, 1 батарея — НЗ для блока спасения. И 3 батареи расходуются системами жизнеобеспечения, хватит на полгода. (Одна — электроэнергия для бортового оборудования и всех систем, в том числе освещения и связи. Другая тратится на выработку воды и воздуха. Третья на имитацию гравитации внутри корабля).

Кто-то скажет, что 3 батареи в год — это роскошь, есть те, кто управляются с одной. Сидят в потемках, дышат пылью, пьют собственную очищенную мочу, ею же и моются. Я во многих вопросах аскет и могу обходиться без многого. В летном училище нас приучили стойко переносить тяготы. А пробыв 3 года на Маскале, я еще и узнал в реале, что такое тяготы. А потом я 2 года летел с этой Маскалы в переполненном транспорте, где тысяча человек теснилась, как в бочке на трехъярусных койках, пристегнутые, чтоб не взлетать и не сбиваться ночью во сне в один вонючий немытый шар. Но, блин, сейчас у меня стакан твердо стоит на столе, а стол на полу, и я не летаю, как муха по салону, а хожу. Дышу настоящим «горным» воздухом а не дешевым химическим бздом из баллонов с Траншая. И моюсь речной водой с химсоставом, как в родниках Улиады, а не протираюсь салфетками с химпропиткой. И свет у меня горит с той яркостью, какая мне нравится, и на траффике я не экономлю, и на имитаторах.

Может, и корабль у меня великоват для одного моего рыла? Может быть. Я вспомнил, когда только взял его с десятилетней рассрочкой, думал, вот начинается моя нормальная жизнь. Вот моя летающая норка для двоих… Потратился на широченную кровать, шкафы и тумбочки, мягкие стулья и кресла. Белье, одеяла, постелил ковры даже… Она улетела своим курсом, другая в мое гнездо не попала, а потом все так закрутилось… Моя жизнь оказалась одиночным плаванием. Женщины на этом борту бывали, но шлюхи равнодушны к коврам и пуфикам. Весь этот хлам, что должен был формировать уют, либо продан, либо подарен, большей частью выброшен.

Шлюхам, да и мне, важнее оказался санузел. На него и потратился. У меня огромная ванна, где можно лежать, нормальный, извините, унитаз, душевая. Все в кафеле, с подсветкой. И не буду я на этом добровольно экономить.

Но чтоб так жить надо работать. Зарядка одной батареи стоит 20 золотых. До большой игры еще месяц, и все это время корабль будет питаться из батарей, а значит, надо пополнять баланс, чтоб из заряжать. Текущих заработков у меня было два и один из них электронная биржа.

Я зашел на трейдсервис, — галактический биржевой ресурс, в свой профиль-банк. У меня там сотня золотых. Золотой — единица, к которой так или иначе, привязаны все валюты в этой галактике, примерно равная средней цене 10 грамм золота. Я активировал свой профиль, послав знак своему клубу, что готов к игре на месяц. Я не на самом плохом счету в клубе и такому вольному брокеру, как я подбросили с общего банка еще 400 золотых для игры. Капиталом 500 единиц я больше заработаю — а клуб получит через месяц свои 400 +3%.

У меня несколько правил игры на бирже.

Первое — я классический консервативный игрок. Поэтому играю по малу и осторожно. Конечно, кто не рискует, тот не пьет шампанское, но я и не люблю шампанское. Рисковых парней я видел — они очень быстро переходят на водку, а потом исчезают, оставив долги и суицидные реплики в чате.

Второе, мое личное. Я не играю на бирже там, где занимаюсь еще чем-нибудь.

Поэтому я сейчас сразу ищу для игры что-то подальше от системы Z Аполлона, хотя там из-за войны сейчас скачут курсы, как оглашенные, и можно заработать. Есть причина, по которой я не полезу сейчас в систему В Зеры.

Для начала я посмотрел на ставки по срочным депозитам. Диктатура в системе Х Гарпии на 7-й планете фигачит госзаймы под 5(!)%. Известное дело, это не к добру, скоро там, по всей видимости, рухнет бюджет, дело у них пахнет революцией, гражданской войной или распадом империи на кучку феодальных хищников. Но я более-менее ориентировался там в обстановке. Сейчас я полчаса посмотрел заголовки новостей оттуда, посмотрел на поведение знаковых хедж-фондов, посмотрел курсы местных энергетических компаний и остался уверен, что до дефолта им еще не меньше 3 месяцев. Смело положил к ним на депозит 400 золотых с правом немедленного изъятия.

50 золотых оставил на балансе своего профиля — мой резерв на случай, если облажаюсь, и надо будет спасать игру. А остальными сейчас буду играть. Правило играть только 10% процентами своего капитала я чту твердо, не обращая внимания на тех, кто считает это онанизмом. Клуб дает мне деньги «на счет раз» именно потому, что знает мою осмотрительную манеру.

Для игры у меня давно была одна задумка, к которой я мысленно обращался несколько раз, прокручивая в уме ее снова и снова. В системе G Медузы какие-то умники придумали скачивать из атмосферы планеты-гиганта гелий с помощью платформ, которые его прямо на месте перерабатывали в субпродукты и перебрасывали потребителям уже упакованные в виде чего-то похожего на цистерны. Цистерны отстреливались от платформы, имели заряд для полета в один конец. Дистанционно управляясь диспетчерами компании, они, не нуждаясь в космодромах и обслуживании, могли прилететь клиенту хоть прямо на двор завода. Подсоединяй и пользуйся. Все это получалось намного дешевле, чем у традиционных консервативных производителей, возившимися с добывающими атмосферными базами, тяжелыми звездолетами, большими партиями. Конечно, временами, эти цистерны исчезали где-то в космосе или садились не там, где надо. Не на всех планетах вообще разрешалась посадка беспилотных аппаратов. Но в целом, бизнес GМ-serv выглядел перспективным. Сегодня у них годовая отчетность, с ними я и поиграюсь.

Отчетность они дают в местной валюте. Еще раз глянув новости и посмотрев фундаментальные показатели, удостоверившись, что ничего непредвиденного не случилось, я решил, что после оглашения отчетности вырастет их курс акций, а курс местной валюты и индекс цен на гелий и линейку субпродуктов упадет.

Вывел на свою плазму все необходимые графики и ленты новостей и жду. Линия поддержки у акций GМ-serv примерно на −10% от текущей цены. На ленту вылетела новость про очередную исчезнувшую цистерну (отправлена, не прибыла к клиенту), гневные отзывы клиента, вялые комменты представителя службы доставки, что, мол, пришлем новую и возместим.

Дело обычное, но новость вбросили перед докладом отчетности, чтобы сбить цену акций, спекулянты готовятся играть на волне. Я, тот самый спекулянт. Сейчас из-за негативной новости, неуверенные или неосведомленные держатели акций начали продавать, цена акций стала снижаться. Не очень-то бодро график пополз вниз, я понял, что к минимумам, на линию поддержки он не сползет. Забил покупку акций на значении −3% от стартовой сегодняшней цены. Куплю на 20 золотых. Соответственно, бросил 10 золотых на продажу местной валюты, 10 на продажу гелия в значениях +1,5%. Еще чирик зажал в резерв главного удара.

Акции ушли на −5% и застыли. Все, как я думал. Вдруг на ленту выпала новость о ЧП на одной из платформ — что-то там загорелось, жертв и разрушений нет, но на месяц прекращена работа. Это уже интересней — акции рванулись вниз по-живей, а я сидел и вчитывался в новость — это блеф спекулянтов или кризис компании? Хладнокровно глядя на графики, летевшие «не туда» я вчитывался в новость, смотрел дубли в других СМИ, нашел первоисточник. Дело было неделю назад. Значит, это именно вброс — спекулянты, да и сама компания хотят, разогнать амплитуду волны сегодняшнего скачка курсов по круче. Ладно.

Оставшиеся 10 золотых поставил на покупку акций в позиции −10%. Скоро курс туда пришел, график продолжил ползти вниз. Возможно, я сегодня как тот самый на базаре, — продал по-дешевле и купил по-дороже, с чем и уйду. Но, график, пробив поддержку остановился на −12% и встал.

Началась публикация отчета. Читать некогда, да и нет смысла. Я выставил половину акций на продажу в позиции +10% от стартовой сегодняшней цены, а гелий и валюту на покупку в позиции −5%. И стал ждать. Отчет был явно хорош. Зеленые линии вскочили вверх. Любители сейчас увеличивают масштаб графика, всматриваясь в копейки, выглядывая там микроколебания, и успевая купить и продать по пять раз в минуту, сшибая эти копейки ведрами. Я — лентяй, я сижу и жду верхний предел. Наконец, вышли в +10, продал две трети акций, купил гелий и валюту. Оставшиеся акции на 10 золотых можно сейчас продать тоже, но… Если компания так скрупулезно подошла к обвалу, может, они что-то придумали и на подъеме? Может, будет еще новость с плюсом? Не продал. Блин, публикация отчетов закончилась, график встал на +11%, замер и пошел в откат вниз. Сейчас он стабилизируется на +8%. Придется продавать последние акции не по +10, как можно было пятнадцать минут назад, а по +8.

Я уже почти нажал зеленую кликалку «слить», как увидел в ленте новостей — ту самую бомбу. Рейтинговое агентство HPLA зачислило эту компанию в свои листы с минимальным рейтингом. В листе 100 крупнейших компаний этой части галактики. Но это в основном банки и самая передовая промышленность. Сырьевиков тут не больше десятка, и это только самые мегамонстры. То, что GМ-serv вошла в клуб крутых, это явно аванс, впереди у них что-то серьезное.

Я смело выставил их акции в продажу на +20%, далеко за линию сопротивления. График вылетел на +18% и подвис, поелозил и медленно-таки задел мою красную черточку, в динамике ласково блюмкнуло, акции продались. График G-serv поцеловал +20% и пополз вниз, где стабилизируется на длительный срок где-нибудь на +15%.

Я, счастливый, считал прибыль. Минус все комиссионные, и я заработал 7 золотых. Почистил остатки, выведя все в условные. Теперь у меня 400 на депозите, 57 в свободе, возможно к трате, и 50 я залил в гелий, который, конечно, отойдет от сегодняшнего отката на целых −10%, и за месяц в любом случае только немножко подрастет в цене, и будет неплохим хранением средств до будущей игры.

+7 золотых на балансе — большой успех, который можно отметить. Теперь точно можно будет перед вылетом пополнить запасы провианта. Будет нормальная еда, не сублиматы с Траншая. А значит, сейчас можно подойти к холодильнику и взять, что душе угодно.

Помню, как в детстве, с соплями и слезами, сталкиваясь с главной очевидной мыслью об этой реальности, обиженно дрожа плечами, выл: «Меня никто не любит!» Потом, в прыщавой и нескладной юности, в этой фразе скорее сквозило удивление, чем обида: «Меня никто не любит?» Этот вопрос и гнал меня к приключениям, провел по дорогам через довольно стремные места… пока не привел в летное училище на Хомланд. Потом много десятилетий эта мысль придавала скорее твердость и решительность. «Меня никто не любит», — сжав зубы, думал я и оставлял позади все ненужное, брал, что нравилось и летел дальше. С этой мыслью хорошо работается, воюется. Если надо, то надо, — мир все равно не станет лучше. Счастья не будет, но успех возможен и многие желания вполне реализуемы…

А сейчас я сидел в своем кресле-трансформере, закинув ноги на стол, приглушив свет, включив негромко лиричный музон, потягивая хороший вискарь из стакана, дымя хорошим табаком, переваривая в животе хорошо проперченый говяжий стейк (распечатал последнюю упаковку с настоящим мясом), глядя то на плазму с графиками курсов акций и валют, то на «звезды в окне». И слегка улыбаясь в блаженном спокойствии думал: «Меня никто не любит». В этом было торжество и, может, быть счастье.

Странно, почему эти придурки в «Демиурге», столько десятилетий безуспешно возившиеся с цифровыми бабами, не догадались лучше создать цифрового кота. Я представил, как было бы сейчас кайфово, гладить мурлыкающего сытого нахала, и вместе улыбаться уютному салону корабля, и вместе радоваться, что нас никто не любит, и что нам при этом так хорошо…

Я зашел на сайт этой горе-конторы и отправил умникам свой совет — не получается с бабами, потренируйтесь на кошечках… И подумал, что кота-то я мог бы и настоящего прокормить. И правда, может, заведу кота? Потом, когда сделаем дело?

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Она с подругами сидела, как обычно, на ресепшене втроем за широким столом, стоявшим на лестнице на площадке между этажами. По широкому коридору, появившись из крашенной зеленой двери, ступая по серой ковровой дорожке, к ним иногда подходили люди. Шли 10 метров по проходу без окон, освещенному мягким матовым серым светом из длинных ламп в потолке и стенах, молча. Большинство были сосредоточены и деловиты, некоторые торжественны или даже пафосны. Большинство скрывали свое беспокойство или, может, и не испытывали его, и выглядели довольно буднично, как будто ничего экстраординарного не происходит, как будто происходящее — просто маленькая бытовая необходимость. Вроде, как поход в баню что ли…

Подойдя к столу, стараясь не смотреть в глаза девчонкам, гости показывали свои билеты. Девушки мило улыбались и говорили, куда идти дальше — на верхний или на нижний этаж. Большинство шли вниз по лестнице и там исчезали в коричневых дверях. У тех дверей стояли стилизованно экипированные охранники, которых называли моранами. Молодые чернокожие ребята, рельефные, стройные, подтянутые, одетые, как древние африканские воины — в набедренных пестрых повязках, в перьях в пышных прическах, с лицами, украшенными ярким макияжем. В руках они держали острые, настоящие копья, на поясе висели настоящие боевые ножи. Когда посетители проходили в нижний зал, они еще раз сверяли билет, и пропустив гостя к двери, ритуально скрещивали за ним свои копья, звонко ими лязгая и высекая яркую искру, на мгновение озарявшую проход вслед за уходившим человеком.

Этот парень в черной куртке ей сразу показался странным. Одет он был как-то по-уличному, как если бы шел на работу или по магазинам. Он вошел быстрым шагом, как будто от кого-то убегал, озирался вокруг недоверчиво. Он не делал вид, что происходит что-то само собой разумеющееся, но и не был напуган или подавлен. Он именно не доверял… Когда он подошел к столу и показал свой билет, он сделал то, чего никто не делал — посмотрел ей в глаза.

Она увидела там. Нет она не скажет, что там было — теперь уже она не верила. Но ей стало смешно и интересно. Когда она посмотрела в билет, стало еще не понятней. Это был билет в верхний зал. Это просто очень дорогой билет, с такими приходят большие начальники или бизнесмены. Чаще всего про них предупреждают и к ним готовятся. Вообще гость наверх — большая редкость, случается не каждый день. Но билет был настоящий.

Девушки, улыбнувшись, кивнули парню, завлекающе погладили себя по волосам, подмигнули и показали кивком наверх. Он также быстрым шагом, и также недоверчиво озираясь, пошел по лестнице вверх к белым дверям. Открыл их, осветив все вокруг светом ярких белых ламп из верхнего зала, и скрылся за ними, мягко затворив за собой деревянные створки с серыми лакированными ручками.

Девушки оглянулись друг на друга и улыбнулись. «Интересно, кто это?» — спросила Рыжая. «Может, лотерею какую выиграл?» — предположила Светлая. Она молчала, вспоминая его взгляд. Клиентов проходят мимо сотни в день. Девочки, конечно, обязаны их помнить на всякий случай хотя бы до конца смены. Но всех не упомнишь, да и за чем? Но этот запомнится, уже знала она. Ей стало грустно, что она не узнала о нем по больше, а теперь уже и не доведется. Подружки захихикали, почувствовав ее мысли и прочитав ее молчание.

Однако, совсем скоро белые двери вверху открылись, и из них вернулся этот в черном. Такого уж точно не бывало. Клиент проходил всегда в одну сторону, выход был в другом конце зала, и через ресепшен никто не возвращался. Да и время — он точно не отбыл там в белом зале оплаченный срок…

Парень спустился к ним, на его лице было еще больше недоверия, чем в начале. Он снова протянул им билет. Она смотрела внимательно на него и на билет, показала подругам, и они серьезно, кивнули — там все правильно. Но, в конце концов, даже если бы этому явно небогатому гражданину достался бы ВИП-билет по ошибке, — оставался бы там, раз повезло…

Но парень не выглядел, как если бы ему повезло. Он смотрел ей в глаза снова — это был честный взгляд. Честнее она не встречала, но не понимала, что ему нужно, и что она может сделать. Не отправлять же из заведения восвояси. Потом, если прогнать вон, может случиться какая-то проверка, с девчонок спросят, почему выгнали человека с ВИП-билетом. Но в белый зал он точно не хотел.

Перемигнувшись между собой, девушки показали парню на лестницу вниз. Звякнули в медный колокольчик с розовым бантиком, привлекая внимание моранов. Показали им на парня, сказав несколько слов на их языке. И еще раз указали парню на лестницу вниз.

Он пошел туда покорно, подошел к африканцам и показал им билет. Мораны впустили его коричневые двери, и он, пройдя мимо их копий, скрылся в желтом полутемном зале.

Она чувствовала — что-то не так. Какая-то ошибка. И, возможно, девчонкам еще достанется за то, что он ушел не по билету. Дело в том, что билеты не продавались за деньги, а присваивались различными организациями и ведомствами в соответствии со статусом, заслугами и прочим. Их заведение отдавало должное каждому, кто входил в их двери… Билеты соответствовали спискам, которые приходили из организаций. Теперь наверху, не досчитавшись своего клиента, могут поднять шум. Да и внизу, его могут случайно в толпе как-то вычислить. Ведь он не похож на обычного представителя тамошней непритязательной публики. Обычно туда идут семейные мужики, простоватые, иногда быдловатые, туда же идут и тетки — чаще всего пузатые мамаши, примерные жены, заслужившие, наконец, достойный отдых.

Девчонки, думая об этом парне, уже ждали, что сейчас коричневые двери откроются, и он выйдет из них, опять тыча своим билетом и глядя ей в глаза. Но двери не открывались, мораны стояли неподвижно, чернея на черном фоне, пестрея яркими красными повязками и перьями.

— Наверное, понравилось, — хихикнула тихо блондинистая подружка.

— Желание клиента — закон, — буркнула рыжая.

Она с удивлением почувствовала огорчение от того, что история на этом закончилась. Работа привратниц — редкостная скукотища. Там в залах, с клиентами — настоящая жизнь. А тут сидишь и смотришь на билеты, сверяешь со списками. За все бесконечные смены не было ни одного не соответствия. Администрация в заведении работает четко и накладок нет. Вся работа привратниц — быть милыми и улыбаться. И вот, впервые, столкнулись с какой-то непоняткой. И все равно же не знали, что делать. За спинами у девушек было что-то вроде внутреннего холла. Там в тени был у них холодильник, была микроволновка и чайник. Блондинка воткнула чайник в розетку и стояла в раздумьях, открыв холодильник. Белый, тихо гудящий, он был в основном заполнен хавчиком моранов — консервами, йогуртами и нарезкой красной рыбы. Блондинка достала свое клубничное варенье, вынула из пакета над микроволновкой батон хлеба и позвала подруг перекусить.

Пережевывая белый хлеб с красным вареньем, запивая чаем с лимоном, снова обсуждали того парня. «Потеряный какой-то», — говорила блондинка. «Может билет нашел просто?», — предполагала рыжая. «Беспонтовый какой-то. Голодранец, а глаза, как у… Не пойму, что за взгляд у него странный», — размышляла блондинка.

Они умели различать людей по их взгляду. Есть взгляд холопа, есть взгляд барина, взгляд затравленной жертвы, вора, мента, купца, учителя… А этот? Вообще чем-то на мента похож, на опера — очень внимательный и пронизывающий, но для мента он себя как-то слишком потеряно вел. К ним часто приходят менты — уверенные, твердой походкой, с улыбочкой — сильной, властной.

Может, правда, опер, или проверяющий? Инспектор? Вот это мы огребем тогда, — думали девушки, почему-то не боясь этого, греясь чаем, наслаждаясь тем, как варенье прикасается к языку.

Ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Батальон длинной колонной грузовиков шел по центральному широченному проспекту Каулнина — проспекту Балдура. Пять полос в сторону центра были очищены от всех, кроме военных, и грузовики ехали быстро. В кузове под тентом солдат трясло на скамейках. На чистом синем небе горело яркое октябрьское солнце. Вчера с разбитой промзоны тянулись черные тучи, сегодня они были бурые и ржавые, с ними иногда влетала кислая вонь железа и химии.

Ратмир видел, как на него смотрели солдаты — бледные не выспавшиеся худые лица, почти детские глаза искали и находили надежду в нем — в своем ротном. «Каждому военному в лучшее верится, может быть кто-нибудь выживет из нас…», напевал под нос веселую песенку из детского мультика про крокодила Ратмир. Он сейчас себе нравился. Он высокий, метр девяносто, широкоплечий и худой, атлетичный, спортивный, живучий. Он добрый, он сильный. Он блондин, что редкость для Орды. Его мама родом из Каулнина, в ней западная кровь. В детстве он жил в недалеко от столицы, а в Каулнин ездил на лето к бабушке. После военного училища, он три года покомандовал взводом в джунглях Флорины, а потом ему удалось перевестись в 22-ю дивизию, в любимый город.

Отцовское могучее телосложение восточного ордынца и высокий рост в добавок к светлой шевелюре и серым глазам каулнинца часто заставляли его высоко оценивать свою внешность. Всегда была доля сомнения, как и сейчас, — а может Ратмир понравился той утренней проводнице? Может, она сейчас думает о нем?

Колонна разворачивалась на эстакаде, выкатываясь на проспект Саара, ведущий в южные района города. Под эстакадой медленно ползли, полностью запрудив улицу, автобусы — продолжалась эвакуация населения.

Проехав минут десять по проспекту, свернули в проулки, с остановками, начали петлять дворами, расползаясь группами по 17-му микрорайону, выходившему к южным окраинам. Рота Ратмира пятью машинами выкатилась на площадь перед спортивным центром «Батыр». Спешились, бряцнув сапогами об асфальт с высоты кузова грузовика.

Комбат прислал сообщение в полковом закрытом чате, «Батыр» — опорный пункт роты Ратмира. Спортцентр — трехэтажное мощное бетонное сооружение с подвалами и разветвленными подземными коммуникациями. За его задним торцом клином уходят к пустырям две жилые девятиэтажки. Рядом большой торговый центр с ресторанами, но это бесполезная стекляшка, интересная только подвалами и выходами в подземные коллекторы. За девятиэтажками хороший обзор на юг. А до леса почти два километра пустоши. Ратмиру повезло — в других местах город плавно перетекает в пригороды и промзоны, что затрудняет оборону. А эта площадка вокруг «Батыра», как крепость…

Ратмир отправил по одному взводу в жилые дома, третий взвод, связистов, медпункт и кухню начал размещать в спортивном центре. Роте подбросили усиление — тяжко припыхтели, спрыскивая в стороны вонючие струи горелой вони, три танка. Незаменимая вещь. Подкатили два пехотных артиллеристских комплекса ПАК. Легкобронированная полевая арта — гроза танков, оснащена пусковыми комплексами, надежно убивающими танки или бетонные укрепления управляемыми снарядами на дистанции до 3 км. Но здесь, в городе толку от нее мало. Биться придется в ближнем бою, где эти ПАКи упакуют в момент. Позже всех, мягко шурша и гудя, как трансформаторная будка, подошла зенитка. Поможет, если что, от вертолетов.

Ратмир стоял у окна девятиэтажки на пятом этаже и смотрел в лес, в котором уже, наверное, аргуняне. Связист подошел сзади и показал прибор контроля — на экранчике елозили и вздрагивали красные столбики. Это значит, эти дома сейчас кто-то осматривал с помощью тепловизоров, дистанционных металлодетекторов и газоанализаторов. Аргуняне обнюхивали эти каменные строения, и, конечно, уже учуяли Ратмира, его солдат, и его танки.

Капитан поежился от этого враждебного внимания, и, с неудовольствием, ощутил нервные разряды в пояснице, тяжесть в костях, ноющую пульсацию в коленках. Сильный промозглый ветер задувал в окно, пронизывал, Ратмир почувствовал себя беззащитным и обреченным.

От страха есть два надежных способа. Когда вдруг ловишь себя на этом чувстве, похожем на дрожь у человека, входящего в ледяную воду, надо не плавно входить, а нырять сразу с головой. Ощущение грани между воздухом и водой, зыбкой грани между реальностью и страхом неопределенности, исчезает, если не задерживаться на этой грани. Поэтому в драке Ратмир сразу нападал первым, если чувствовал, что махач не избежен. И страх не успевал помешать. В боевом уставе, другими словами, но было сказано тоже самое — атаковать противника, лучше, чем ждать его атаки. Но сейчас Ратмир не будет атаковать этот темный непроглядный лес, а останется в обороне, на удобной позиции, «проявит выдержку», а страх одолеет вторым надежным способом.

Над вспомнить женщину, например, ту проводницу… Он скрупулезно восстанавливал перед своими глазами ее глаза, коленки, лодыжки, ладони. Медленно брел памятью по спине, по руслу ложбинки вдоль позвоночника. В паху стало тяжелеть, нервные электрические разряды переместились с поясницы в лобок. И тут Ратмир вспомнил — сразу за копчиком у нее ямка. Нет, не «та», а между ней и кобчиком — маленькая ямка. Ратмир застрял на этом воспоминании — серый утренний свет из окна купе, бросал четкие тени, и ямка была видна, как маленький кратер на луне — четкая, с резкими очертаниями.

Думал ли он этим утром, что будет вспоминать эту ямку перед смертью? Ратмир почувствовал, как от этой мысли, у него затряслись плечи, а губы растянулись в трудно сдерживаемом смехе. Страх исчез. Капитан, знал, что сейчас у него храбро и бодро блестят глаза, а лицо приобрело веселую уверенность хищного зверя, и решил пройтись по позиции, подбодрить солдат.

Он шел по этажам и лестницам, трогая каждого бойца — кого ласково за локоть, кого с шуткой хлопая по спине, кому-то со смехом давая несильный подзатыльник. Он смотрел им в глаза, как бы молча делился с ними своей секретной ямочкой, отпускал какие-то грубые шуточки, поправляя на парнях шлем-сферы, бронежилеты, подтягивая ремни, проверяя оружие. Был энергичен, быстр, как бы расталкивая ребят, как бы сообщая им свою энергию движения.

В таком состоянии мысль лучше работает. Он решил «попортить» ПАКи — снять с них пусковые комплексы и вместе с боекомплектом втащить на этажи. Оставшиеся безоружными легкобронированные базы от ПАКов, он будет использовать, как бронетранспортеры для маневра пехоты или эвакуации раненых. Задачка физически тяжелая, но бойцы с радостью взялись за дело. Карабкаться по лестнице, матерясь и ударяясь о железяки и друг об друга — намного лучше, чем сидеть на бетоне у холодного окна, смотреть в тот лес и бояться. Они любили его, Ратмира, в том числе и за эту его выдумку. Он всегда знал, как схитрить перед начальством и пробить для них лишние сутки к отпуску или хотя бы торт на воскресенье, мог выручить залетевших за пьянку или самоволку. А теперь вот придумал, как сделать собственное, уникальное супероружие.

ПАКи уже были установлены в «своих квартирах», танки, напустив вокруг себя бесформенные серые непрозрачные для радаров голограммы, «растворились» во дворах среди детских площадок, микросквера на десяток берез и мусорки. Зениточка въехала в проем между спортивным и торговым центрами. Солдаты поели, укрепили окна и проемы мешками с песком, и даже вздремнули. Медпункт в холле спортцентра разложился на бывшем ресепшене своими склянками, банками, выложив в гардеробе матрасы для будущих раненых. Около 3- часов дня, фактически на ночь глядя, связист сообщил Ратмиру, что радарами учуял движение аргунских танков лесу. Их пехота там торчала с полудня, их командир сидел в овраге за поляной, прячась за сосновыми голограммами и трансформируя свои шумы, под шумы ручья. Но танки означали, что в сумерках, они ударят.

Ратмир побежал вместе со связистами в левую девятиэтажку, «на квартиру» к одному из артиллеристских расчетов. С другими он договорился общаться в открытом чате какой-то найденной наспех группы этого микрорайона в соцсети, обеспокоенной скидками в магазинах. Закрытый полковой чат сто пудов аргуняне уже читали, командиры сейчас начнут вызывать по рации — их скрипучие голоса будут трещать вперемежку с фоном, как из каменного века…

Добравшись до арты, Ратмир стал показывать им овраг, где прятался командный пункт противника. Они шарили своими щупами среди фуфловых сосен, двигали ушами над ручьем, пока не уперлись в точку — там. Ратмир приказал им выцелить эту точку и ждать. В чате шопоголиков он связался с двумя другими ПАКами и объяснил, что несмотря на военное положение и бардак, детское молоко для мамочек продолжают отпускать со скидками просто на новом «таком-то» адресе. Артиллеристы, поняли из этого, где стоят «их танки», через десять минут прислали «Ок», что значило, что они взяли цели и готовы. Условившись со всеми, бить залпом по условной команде в чате шопоголиков, Ратмир спустился во двор и по рации, получив добро от штаба полка, связался с минометчиками, приданными полку в составе артдивизиона. Договорился с ними на 15–52 — дадут 15 блоков мин в «его» лес. Все это была импровизация, ее не было в плане обороны, но случай надо использовать, тем более хороший — не всегда удается так хорошо и вовремя разглядеть танки противника.

В 15–52, Ратмир, прилег у окна на лестничной клетке, глядя в лес и держа мобилу в руке. «В 3-м павильоне дают сосиски, дешево!», — бросил он своим шопоголикам в чат и лежа, уставился в окно.

Управляемые комплексы с ПАКов тусклыми лампами выскочили из окон и по кривой неуклюжей траектории полетели к лесу. Узкие длинные полоски белого огня, похожие на лампы дневного света в учреждениях, быстро утонули в серой хмари вечереющего неба над лесом. Вдруг в этой хмари вспыхнули три вспышки. Надежность огня ПАКов стопроцентная, Ратмир был уверен сейчас, что выбил два танка и уничтожил командный кунг, возможно вместе с командиром. «Вот же я сука!», приговаривал, уставившись в окно, «Вот же я сука!» Над домами пролетели с легким свистом минные блоки. Их выпускали из трех ствольных пушек, откуда-то из глубины 17-го микрорайона. Над позициями аргунян в лесу, блоки лопались, как салюты, из каждого на небольшую окружность рассыпалось по 5 мин. Стекла дрогнули, по ушам пришел удар — это докатилась волна от трех взрывов от ПАКов, от мин пошли бодрые частые хлопки. Блоки прилетали еще и еще, по три в залп. Лес накрыло облако пыли и дыма.

«Вот же я сука!», — думал Ратмир, представляя, себе, как под минами мечется по осенней грязи в лесу аргунская пехота, как светятся раскаленные до плазмы остовы двух танков и, как, может, быть от вражьего командира не осталось даже гриля в превратившемся в золу автокунге.

Бойцы, кряхтя и сопя тащили ПАКи по коридору к лестнице — хорошо бы успеть вытащить их из здания. Сейчас будет неминуемая и суровая ответка. Ратмир со связистом резво бежал по лестнице вниз вместе с солдатами и орал «Все во двор! На прогулку, дети, на прогулку!»

Были уже во дворе, когда почувствовали, как вокруг подернулось рябью пространство. Девятиэтажка чуть двинулась и как бы вздрогнула, ее очертания стали расплывчатыми. Так работает плазменная гаубица. Что будет дальше, солдаты знали. Внутри, между третьим и пятым этажом ослепительно пыхнуло белой вспышкой. Секунду назад здание было целое, но в следующую секунду оно пробралось уже не целиком, как будто у отдельных кусков оказалась разная траектория жизни. Был звук сначала невообразимой силы шлепка, а потом треск камня и железных труб. С грохотом начала осыпаться вниз секция второго подъезда, вниз валились огромные плиты, трубы и мелкая красная кирпичная пыль.

«Вот же я сука…», — повторял про себя Ратмир, глядя как сыпятся кусками дома вокруг. Аргуняне посчитали его серьезным противником и удостоили удара корпусной артиллерии… Досталось не только двум использованным им в бою девятиэтажкам, но и нескольким соседним зданиям. Плазмой прошивали в домах, как автогеном, дыры. Над собой Ратмир услышал снова ветер и почувствовал расслоение пространства. Подняв голову, увидел в небе, что-то вроде шрамов или трещин — это обнаружили огневые точки аргунской плазма-батареи ордынские артиллеристы и стали долбить своими плазма-гаубицами.

Судя по разрушениям и времени воздействия, по роте отработали три вражеские плазмы, ордынцы ответили очень быстро («Красавцы», — думал про них Ратмир) и скорее всего успели хоть кого-то накрыть. Он, Ратмир, очень неплохо начал свою войну. «Вот же я сука», — мысленно твердил он, — «это вам не 20-ю дивизию по лесам гонять, тут вы у нас огребете по полной».

1,3

Биржа — не единственный мой заработок. Часто он приносит больше денег, но все-таки — не основной. Главная работа — по специальности. То, чему меня научили в Хомланде, работа с информацией. По договору с несколькими компаниями я готовил новостные публикации для СМИ и вел несколько аккаунтов в социальных сетях. Последний год я работал репортером на планете Васту в системе Х Антары. Возможности связи и соцсетей позволяли полностью погружаться в реальность этой планеты и выдавать репортажи «оттуда» с эффектом присутствия. СМИ, конечно, предпочли бы иметь собственного корреспондента там на месте, но это слишком дорого. А я, и тысячи мне подобных, делали эту работу гораздо дешевле.

На Васту лет тридцать назад пришли к власти религиозные фанатики — планета была пустынна и мало населена, поэтому цивилизованным обществам было поначалу на это плевать. Да, там создали какой-то первобытный режим с властью священников, божьим судом, рабовладелием и постоянными репрессиями над несогласными. Но толком это никому не мешало за пределами планеты и считалось, что они имеют право жить так, как им нравится.

Со временем, Священный совет Васту решил стать религиозным центром Галактики и стал созывать со всех планет тех, кто истинно верил и хотел жить по божьим законам. Оказалось, что таких не мало — люди бросали все — работу, семьи, продавали все за бесценок местным религиозным общинам, и взяв билет в один конец, летели на Васту. Скоро и без того скудная планета была перенаселена, там началась настоящая нищета. И вот, пожалуйста, свергнув старых священников-аскетов, к власти пришли ребята по проще. Они обвинили во всех бедствиях — все остальные миры. Мол, Галактика погрязла в грехе, преклонилась перед ложными богами и специально душит Васту голодом, чтоб не дать встать на ноги истинно правильному обществу. Самых истовых и крепких стали собирать в бригады Святой Гвардии, отряды которой стали нападать на соседние планеты системы Х Антары, сбивать пролетавшие мимо корабли, пока не стали угрозой для планеты Балат, где добывали энергоресурсы серьезные дяди.

Фанатики никогда не были умелыми бойцами. Подохнуть геройски они часто, действительно, готовы, но победить — нет. В общем, им довольно быстро вкачали по самое не хочу. Священный город сожгли лучом из космоса. Разбомбили все, что можно было назвать строениями, вплоть до последнего сарая. На Васту высадился международный контингент и, казалось бы, на этом все. Но вмешались гуманно мыслящие люди и убедили галактическое сообщество не дожимать святых отцов.

Местным и всем пришлым фанатикам разрешили снова избрать себе священников, укомплектовать органы власти и жить по законам, которые им нравятся. Международные организации стали выделять им гуманитарную помощь и финансирование с единственным условием, чтоб они больше ни на кого не нападали, а жили сами по себе. Предполагалось создать тут настоящий религиозный центр Галактики — с монастырями, Академиями, союзами художников и т.п. Но эти люди сами по себе жить не смогли. На планете сформировались куча враждующих государств, воевавших между собой за нюансы священных писаний и транши гуманитарной помощи. Те, кому не доставалось подачек от погрязшей во грехе Галактики, нападали на международный контингент и на соседние планеты. С тех пор там тридцать лет сплошная война всех со всеми, голод, разруха. Теперь, это галактический центр какого-то запредельного маразма, и главный поставщик чернушных новостей для СМИ. Если кто-то сытый, довольный и слегка заскучавший в этой Вселенной хочет чуть-чуть мерзости, — он просто смотрит новости со Священной планеты Васту.

Мне всегда было странно видеть верующих и слышать, что кто-то во что-то верит. Конечно, иногда и я во что-то верил, но только очень локально, да и то временно, пока вера не сталкивалась с неумолимыми фактами. Конечно, как все, кто родился в эту эпоху, я был крещен по вере в Единого. Не очень хотел, но заставили родители. Я был против, но это было модно и им хотелось непременно кого-нибудь покрестить, покрасоваться, пофоткаться у алтаря. Я был против, но мы нашли компромисс, — я не буду поститься и каяться на исповеди. Навру попу, что не кушал вчера весь день, и скажу первый попавшийся любой грех, чтоб «покаяться». Поп поставит галочку, старшие будут счастливы, а от меня на этом отвалят… Крестик я не носил. Родители хотели, но на том месте висел кулончик с патлатой мордой одного революционера, это был уже принципиальный вопрос и образ огненного героя на не пойми чего я не променял.

Ни у меня, ни у кого из заслуживающих моего доверия друзей молитвы не исполнились. Значит, эта машинка, как минимум не работала.

Можно сказать, я зато лично знаком с Сыном Единого. Не таращьте глаза. Со мной в параллельном классе в школе учился мальчик по имени Пет. Похоже их с матерью бросил отец или с ним что-то случилось… Мальчику старшие наговорили, что отец у него моряк, где-то за морем, но когда-то вернется.

У нас в школе толком не было тусовки, у каждого было по два-три друга, какого-то сообщества, как обычно показывают в кино про школьников, не возникало. А этому мальчику хотелось тусовки, и при этом быть ее гвоздем. То ли он нас хотел всех одарить любовью, то ли нашей хотел любви, но никто из нас не испытывал потребности в общении с ним. Просто не интересен был. А в то время все дети буквально были помешаны на «вкладышах». Нынешняя молодежь не знает, конечно, что это… Это фантики от заморской жевачки. Жевачка стоила рубль, вкладыш тоже стоил рубль, саму жевачку обычно выбрасывали. Цветные эти фантики были, как деньги, их можно было обменивать, у кого их было много, того уважали, их любили девочки… Привозили это добро те родители, которые бывали за морем.

И вот, этот Пет стал каждому из нас обещать, что его Отец скоро приедет и привезет много вкладышей, и он каждому подарит по несколько штук. Мы молча кивали, мол спасибо, и сворачивали тему. Но он повышал ставки обещал уже десятки фантиков, но главное, требовал общения, уважения и любви уже сейчас, раз он такой щедрый и добрый и ему ничего для нас не жалко. Кого-то это раздражало, кого-то смешило, но скоро нашлись и те, кто разозлился. Кто-то из старшего класса был в плохом настрое, когда Пет опять подошел к нему с обещаниями. Этот кто-то ударил его «в душу», под грудь. «Где мои вкладыши, сука? Ты мне уже 20 обещал, ты за базар отвечаешь?», — проорал он мальчику в ухо, и поставил на проценты. Назавтра мальчик ему должен 21 вкладыш, через день — 22… и каждый день, если не принесет будет бит.

Никто, конечно, не верил, что будут вкладыши, но игра в травлю многим пришлась по душе. Мальчика встречали уже на крыльце школы и били с каждым днем сильнее. Скоро он был должен тысячи фантиков. Мне хочется верить, что я не участвовал, по крайней мере не помню, чтоб бил его сам. Но это было событием каждого дня, встречать Сына заморского отца собиралась толпа, кто не бил, тот смотрел. Ему таки удалось собрать вокруг себя что-то вроде тусовки. Помню, как трещала у него голова, когда его уже лежащего на коричневом кафеле били ногами. Это первый мой детский опыт вида крови, соплей и слез. Дети бывают свирепы, как звери, на мальчике не оставалось живого места, а он все твердил, что скоро приедет Отец, и вкладыши будут. Не понимаю до сих пор, почему эту историю не прекращали учителя, почему его не перевели вовремя в другую школу. Потом, конечно, перевели — в другой город, в спецшколу — у него уже были явные отклонения в психике.

Так я и понял потом, что не надо верить в Отца, ни вкладышей, ни подарков, ни чего, о чем бы не просил — не будет. Каждый раз, когда мне говорят про Отца небесного и его дары, я вспоминаю трепыхающееся, изгибающееся от ударов тощее тело того верующего в своего заморского папу мальчика.

Поэтому, когда, видел в храмах, распятого и замученного Сына Отца (очень кстати похож на тощего побитого Пета), не удивлялся — то же небось до конца верил, что сейчас небо раздвинется, папа придет и спасет… Верующие в Единого, столпившиеся возле замученного, со своими просьбами к его Отцу, всегда мне напоминали моих одногодок в школе, казалось, это они его и мучают. Как-то прикола ради озадачил одного из них — типа если вам его так жалко, как вы все говорите, так снимите его, что ж он висит две тысячи лет и страдает. Мужчина, подумав с пару секунд ошарашил своим глубоким пониманием вопроса — «он за наши грехи там висит, а грехи еще не кончились». Он развернулся и пошел на выход из храма с видом человека совершенно точно идущего грешить дальше, пока «этот» за них повисит.

На Васту этим летом международным силам пришлось разгромить очередное священное государство, созданное в относительно плодородной долине Чобан между двумя горными хребтами. Государство создали молодые священники и собрали истинно верующую молодежь со всей планеты. Замутили какую-никакую экономику, экспортировали овощи, не просили ни у кого гуманитарной помощи и вроде не слишком грозили соседям. Проповедовали мир и любовь. К ним даже прилетали фанатики с других планет, слетались со всех миров девушки, чтоб выйти за муж за местных парней и жить в счастье и с богом.

Теперь уже толком не понятно, что там случилось — почему-то соседние священные государства на них ополчились, и стали жаловаться в гуманитарные организации. Случилось несколько пограничных конфликтов. Потом были нападения на международные конвои, а потом произошел взрыв на Балат, в котором погибла тысяча человек и был понесен большой финансовый ущерб. Следствие пришло к выводу, что взрыв — дело рук боевиков из долины Чобан.

Долину плотно пробомбили с воздуха, потом там высадились войска. Парни-фанатики оказались упорными, а их города неплохо укреплены. Бои были жестокими, международная бригада умывалась кровью в каждой деревне, упрямо все-таки, ровняя с землей город за городом. Истинно верующих хоронили тысячами в длинных траншеях вдоль дорог.

СМИ хорошо платили за репортажи оттуда. Я мониторил местные чаты и группы в соцсетях, общался с местными, вел аккаунт якобы местного светского оппозиционного политика с «усредненными идеями, за все хорошее». Выдавал «оттуда» интервью, репортажи, «делал» фото и видео (скачиваешь реальное фото оттуда и с помощью специальной программки делаешь фото этого же события чуть с другого угла). За этот месяц я надеялся так заработать 20 золотых с учетом эксклюзивности любого материала из горячей точки и возможно какой-нибудь запредельной жути или мерзости, которая так и прет с новостями с Васту и собирает миллионы просмотров в считанные минуты.

Сейчас я нашел в городском сообществе Линдах видео входящей в него колонны танков из международной бригады. Видео было опубликовано две минуты назад — новость свежая и важная. Линдах стоял на перекрестье путей к горам и к столице Чобан.

Я создал в программе несколько проекций этого видео с разных плоскостей, разложил на фрагменты и отредактировал, переработав шумы. Получилось вполне уникальные две минуты. Увеличив и рассмотрев номера и символы на танках и машинах, форму на военных, я понял, что это колонна 3-й роты 5-го батальона. По спискам узнал, кто командир, сверил его портрет на официальном сайте бригады с лицом майора, командовавшего солдатами на видео, удостоверился, что это он. Нашел его профиль в соцсети и увидел его пост «Мы без потерь в Линдахе» и фото. Фоточку я тоже развернул до степени уникальности.

Отправил в информагентство с пометкой СРОЧНО!:

«5-й батальон международной бригады силами одной роты танков и пехоты в эти часы занимает Линдах. Как сообщил командир батальона Эрих Клосс, лично возглавляющий операцию, взятие города прошло без потерь. Сопротивление боевиков сломлено. В ближайшее время подробности от нашего корреспондента в Линдахе». И прикрепил к текстовому файлу видео и фото.

Потом зашел в программу, где давалась спутниковая панорама Васту, спустился на улочки Линдаха, осмотревшись, что где. На окраине вдоль улицы Пробуждения рыли траншею и стаскивали туда трупы. В западной части города что-то горело и дымило. Танки расползлись по главным площадям. Пехота прочесывала дома, сгоняя кого-то толпами к траншеям, а кого-то к центральной площади.

'В западной части Линдаха боевики оказали солдатам Клосса отчаянное сопротивление, но были подавлены огнем из танков. Всех мужчин сгоняют сейчас в северную часть города, на улицу Пробуждения. Как рассказали мне местные жители, рабочие там уже роют траншею с помощью инженерной военной техники. На подходе к городу полицейская группа и мобильный трибунал. Все это вместе, возможно, означает скорые расстрелы.

Женщин собирают на площади Звезд в центре города. Известно, что среди них много иностранок и инопланетянок, приехавших по программе божественной любви и вышедших замуж за боевиков. Жители соседних деревень вдоль трассы сообщают о движении в сторону Линдаха колонны автобусов. Видимо, на них женщин будут вывозить в лагеря вдов'.

Этот текст я отправил вдогон первому письму. Кое-что я тут додумал, но не выдумал, пусть и виртуально, но я уже в этих краях год, и знаю, чем здесь все кончается. Теперь надо пообщаться с участниками событий. Под аккаунтом политика я стал списываться с местными «друзьями», отправил запрос на полную информацию в пресс-службу военных, и майору Клоссу. К вечеру у меня уже было достаточно информации для обширной итоговой статьи для своего информагентства. Клосс сообщил, что к вечеру у него погибли двое солдат на мине. Местные жители набросали кучу эмоционального контента о своих трагедиях — их соседей и друзей сейчас пытали и расстреливали на улице Пробуждения. Были вполне слезливые истории, с фотками будущих жертв этой ночи, их биографиями и убедительными на взгляд друзей доказательствами невиновности… Пресс-секретарша Женского Союза написала мне, что все девушки — жены боевиков получили питание и медицинскую помощь, с ними пообщался психолог. В общей сложности 1229 иностранок и инопланетянок отправлены еще до наступления темноты в ближайший лагерь вдов неподалеку от села Таркхай.

Когда хочешь по-настоящему добиться эффекта присутствия, приходится много тратить времени не только на сбор информации, но и на «просто общение». Сегодня это особенно необходимо. Пришлось кого-то успокаивать, получив базу данных по задержанным, делиться ею с жителями, пытающимися выяснить судьбу родных. Помогать координировать действия правозащитников и активистов — мы научились в таких случаях создавать мобильные волонтерские группы, которые собирали детей, оставшихся в результате без родителей. Сейчас ребятню кучковали в детсаду, куда неравнодушные по нашему зову несли еду, игрушки и шли сами, чтоб ухаживать за самыми маленькими. К концу дня я уже забыл, что я нахожусь у себя на корабле. Я полностью себя чувствовал в Линдахе, знал, что творится в любом углу города, слышал залпы на улице Пробуждения, плач сирот в детсаду и, казалось, слышал запах дыма горящих домов и запах горячих лепешек из тех домов, что уцелели.

Между прочим, зафрендился с Клоссом, «как местный» я сообщил ему некоторые нюансы обычаев Линдаха и кое-какую оперативную информацию, важную для него. Перебросившись за день с майором десятком фраз, я, видимо, добился его уважения и доверия настолько, что он вечером обещал мне позвонить, как освободиться — просто поболтать.

К вечеру, я сделал себе сзади соответствующий фон (голограмма на базе фото обычной комнаты в обычном доме в Чобане) и одел идиотский костюм с галстуком, какие носят в тех краях оппозиционные светские политики. Майор вышел на видеозвонок — у него за спиной был фон армейского командирского кунга. Клосс говорил в основном сам, а я слушал. Майор говорил, что только полгода на Васту и на этой войне, и до сих пор не привык к расстрелам.

'Одного не могу понять, — чесал подбородок комбат, — может, ты мне скажешь, доктор Фадир (это меня так звали в долине Чобан), как местный, — с чего вдруг? Откуда берется этот фанатизм? Ведь с виду такие же, как мы с тобой. Что им неймется? Чего они хотят, ради чего готовы умирать вот так бессмысленно?

Я что-то замямлил про низкий уровень образования, гонения на свободную прессу и светских политиков, оголтелую пропаганду… Майора это не убеждало.

— Я отлично, знаю, как люди умеют притворяться и делать вид, что они верят любой пропаганде, изображать из себя правоверных. Но никто не готов умирать из-за пропаганды. А эти готовы за своего бога погибать. Они настоящие как-бы…

Я неделю назад видел обобщенную справку по всем досье задержанных боевиков в Чобане с начала боев. Похоже, только я обратил внимание, это даже не выведено в отдельную графу. Из 300 тысяч задержанных почти 270 тысяч — дети из неполных семей, безотцовщина. Ты же знаешь, что на Васту безотцовщина редкость редкостная, я имею в виду именно случаи, когда отец ушел из семьи, а не погиб. Здесь таких 200 тысяч и еще 70 тысяч — прилетело таких же с других планет. Ты слышишь, доктор, залпы с улицы Пробуждения? Это мы, получается, там расстреливаем ублюдков. Они думали, что нашли здесь небесного отца, который подарил им эту долину, плодородную землю, жен… Они за это умирают.

Дальше разговор пошел с оговоркой «не для прессы», которую я свято чту. Майор — не идиот, он понимал, что вина Чобанцев за взрыв на Балате доказана не ахти как убедительно. Роль сыграло политическое желание угодить другим, более управляемым режимам на Васту, сыграли роль какие-то денежные потоки, может что-то еще… Клосс допивал вискарь, курил сигару и глядя в камеру, говорил мне: «Чертова работа, получается, я должен прибраться за ними, и перестрелять их ублюдков…»

Пользуясь «таким» доверием, я посетовал, что нет никакой инфы по обстановке в лагерях вдов, а это волнует все сообщества. Слишком много слухов о том, что женщин там унижают и калечат, используют для секс-услуг. Кому они там могут в пустыне эти услуги оказывать не известно, но слухи надо развеять чем-то внятным. Майор ответил, что это очень «закрытая тема» и военных туда не подпускают и на милю. Но в обмен на информацию о настроениях в Линдахе пообещал дать мне контакт одной бабы — «Если выжмешь из нее что-то — все твое».

Выходить мысленно из каши на Васту и приходить в себя, сидящего в комфортном кресле-трансформере на борту — всегда не просто. Какое-то время кажется, что чувствуешь вонь от канализационных ям, от грязных матрасов, тряпья и людей. Кажется, что слышишь и чувствуешь мух. От этого надо отойти, но в этот раз не давал — торчал в мыслях Клосс с его ублюдками. Я решил его смыть, разделся и пошел в ванную, залившись горячей водой с душистой пеной. Включил плавный музон и приглушил свет. Майор в поцарапанной каске, в выцветшей мабуте, все равно торчал перед глазами, рассказывая про траншеи с мертвыми искателями отца.

Я вспомнил своего отца — спокойного пофигиста, читающего газеты лежа на диване. Когда у тебя есть отец, ты с детства понимаешь, что не надо ждать от него вкладышей или сказочной земли Чобан. Понимаешь, что если бы и был где-то среди звезд Отец Небесный, то это был бы кто-то такой же — на небесном диване, с небесной газетой, и ему до тебя не менее пох, чем земному. Возможно, сейчас, продвинутый и современный небесный отец лежит и смотрит спокойно в телефоне мои новости, как в Линдахе закапывают в траншее его ублюдков.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Привратница время от времени становилась уборщицей. Сейчас — очередь Черной, и она, сняв каблуки, натянув на ноги тапки, перчатки на руки, взяв в руки тряпку и мешок для мусора, воткнув в уши наушники с музыкой, пошла в зал, находившийся за столом ресепшена, за каморкой с холодильником, микроволновкой и чайником. Отдернула черные тяжелые занавески. Потянула на себя легкие, как свет, разноцветные двери, открывшиеся за занавесками, и вошла.

Огромный зал включал себя разные углы, отличавшиеся разной цветовой гаммой. Вход и середина были бордовыми. Длинная бордовая дорожка, вдоль нее красные постаменты с темно-медными табличками, на постаментах — фигуры восхитительно прекрасных людей. Статуи, сверкавшие белизной — атлетичные мужчины, прекрасные девушки, милые дети, мудрые и спокойные старцы. Они были кто в гневе, кто в страсти, кто в размышлениях, — но все улыбались, радовались своей красоте и красоте соседей, красоте жизни, которая была видна только им, где-то вне этих стен.

Уборка здесь — формальность, здесь нужно только смахнуть пыль. В этот зал никто не ходит все те, годы, что Черная работала тут на ресепшене. Когда-то, говорят, это был главный зал, некоторые говорят, что даже единственный. Но потом бизнес заведения расширился, поток клиентов стал огромным и бесконечным — и построили два модернизированных новых огромных зала, куда и отправляют всех клиентов. А этот — закрыли, даже двери спрятали занавесками, чтоб у гостей не было вопросов — что там?

Черная любила здесь находиться. Протирая тряпкой пыль с этих красавцев, с их мощной груди, крепких рук, фигуристых задниц, маленьких члеников, — она улыбалась им, и тогда казалось, что и их улыбки были обращены к ней. Одни каменные парни улыбались узенькими губками и хитрыми глазами, намекая на что-нибудь эдакое. Другие улыбались широко и открыто, как добрые, но справедливые папочки, казалось, они могут подарить телефон, если действительно нежно пройтись тряпочкой по их мощным бедрам, гороподобным плечам. Женщины были не менее привлекательны, и многообещающи. Казалось, с ними можно было бы выпить вина, посидеть, поболтать, похихикать над всеми мужиками. Черная любила и их, нежно проходясь тряпицей по их острым сосками, окатистым кудрям, веселым ладошкам.

Наконец, она подходила к их боссу. Крепкий мужчина, властные глаза, широкий взмах руки. Он не был похож на современного начальника — уставшего, боязливого, раздавленного между стыдом и страхом, как между наковальнями. Было сразу видно, что «над» этим боссом нет никого, Уверенное лицо говорило об отсутствии даже подобия страха, широко расставленные в стороны ноги — об отсутствии даже понятия стыда.

Дальше, за людьми, тут были удивительные животные — крылатые, ползучие, бегущие. Они тоже любили ласку, и Черная им дарила ее. Протирала аккуратно и кота, и быка, козла, и огромного ящера, и черного ворона, и с каждым мысленно говорила. Закончив в зеленом пространстве зверей, проходила к темной части зала, где в тени, среди черных и темно-серых ковров стояла женщина — тоже прекрасная, строгая, молчаливая. С ней рядом были суровые неулыбчивые воины и псы.

После них, брала пылесос и шла по коврам, массируя их ворс гудящей щеткой, возвращая яркость и радость. Черная всегда, когда была здесь, чувствовала, что может загадать желание, и оно исполнится. Но у нее не было желаний, ей просто нравилось здесь быть, нравилась эта работа, особенно после всего, что уже довелось пережить в прошлом. Маловато платят, бывает скучновато, но это лучше, чем…. Каждая девушка с ее внешними данными знает, как можно зарабатывать много. А если, даже глупышка не соображает, ей всегда кто-то подскажет…

Ее бросили родители и улетели к другой планете, когда ей было 17, и она училась на первом курсе медицинского. Мать сказала, что с таким личиком, она в большом городе не пропадет. Черная, конечно, не пропала. Конечно, она не закончила институт, несколько раз смотрела смерти в глаза. Мальчики, особенно, военные, думают, что смерть и кровь — только их стихия. Они, мол, идут на войны, чтобы уберечь мирных и, особенно, девчонок от всего этого. Знали бы эти гордые сильные дебилы, что должна пройти 17-летняя девочка в глубоком тылу в мирное время чтобы выжить. И кто больше раз смотрел смерти в лицо… На этом девчачьем фронте всегда, каждые сутки, большие потери, а война бесконечная. И каждый день знаешь, чувствуешь, что твоя красота — это биоресурс, вроде нефти и газа, которые качает твоя страна, гонит на экспорт, смазывает им, как маслом, грохочущие железяки своего государственного механизма. И не отвалит от тебя, пока не выкачает до дна, оставив черную дыру, пустоту, ненависть и безысходность.

Черная была сильнее, она не просто выжила, но даже слиняла. Пьяный, грязный, пахабный какой-то начальник, один из ее постоянщиков, однажды был вдруг в странном настроении. Его глаза были широко распахнуты и как будто остановились. На лбу были свежие морщины, на висках свежие седые волосы, казалось, она чувствовала его слезы и страх. Неизвестно, что с ним случилось, это был ее самый не разговорчивый посетитель. Но он вдруг спросил ее, хочет ли она свалить. И помог.

Теперь она здесь на ресепшене. Зарплата — только на жилье и еду. Но она больше не пойдет «туда». Раньше, казалось, что человеческие голые тела, уже навсегда ей отвратительны, что она уже не сможет никогда подумать, что это мясо может быть прекрасным. Но ловила себя на мысли, что статуи в этом зале ей нравятся. Ей нравится, что они хотят выполнить ее желание. И у нее на самом деле что-то было. Чего-то хотелось, но не было ни слов, ни даже мыслей, чтоб сформулировать.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Бой шел второй день. Вчера с такого начала, аргуняне не стали атаковать на участке Ратмира. Пару раз накрыли минометами, но короткими залпами, чтоб успеть отъехать и не схватить ордынскую ответку. Но утром их ПАКи, аналоги наших, как-то выцелили одну из квартир ратмировых артиллеристов. В жаркой вспышке исчезла целая секция — несколько квартир, вместе с расчетом одного из ПАКов. Их минометчики один раз удачно накрыли во дворе пехоту. За утро Ратмир потерял 20 солдат. Около 10 утра в лесу опять появились танки. Прошли в этот раз незаметно, выкатили на опушку леса и дали несколько залпов. Один выстрел был метким, выбил ордынцам пулеметный расчет в одной из квартир в 9-этажках. Танки не ждали, чем им ответит Ратмир и исчезли в лесу.

В лесу связисты фиксировали какое-то невнятное копошение. По этой «невнятности» пару раз долбили из пулеметов. Но скорее всего, это были какие-то отвлекающие имитации, состряпанные ихними связистами из шума, тепла, света и голограмм. Нащупав опорные пункты ордынских рот, аргуняне решили наступать на стыках позиций, через незащищенные кварталы. Справа от роты Ратмира через дворы поползли танки и пехота. Маневр ожидаемый, орда знала, как с этим быть.

Вчера транспортными вертолетами в Каулнин перебросили целый полк десантников. По-батальонно они встали за позициями 22-й дивизии именно для таких случаев. По кварталам, в которые вошли аргуняне, массированными залпами отработала плазма и минометы, над домами появились боевые вертолеты, выжигавшие танки. Потом в эти кварталы вошли танки из резерва, а потом десантура пошла на зачистку. От нескольких кварталов не осталось камня на камне, но прорыв аргунян был остановлен. То, что от них осталось, под прикрытием шумов, дымов и голограмм, отползло назад в лес.

В отместку по 9-этажкам Ратмира и по спортцентру опять била плазма и минометы, короткими залпами… Так прошел день. К вечеру Ратмир заскочил на ресепшн спортцентра, посмотреть, что с раненными. На матрасах, под капельницами лежали 11 ребят. Еще пятерых «тяжелых» грузили на базы от ПАКов под тенты, готовясь отправить в тыл, к полковым докторам. Ратмир помогал втащить на платформу бойца, уложенного на палатке. В момент, когда, палатку втягивали наверх, у парня соскочил наркоз и он начал стонать, бешено озираясь вокруг. Тут то он и понял, что у него больше нет ног… Лапы ему отдавило плитой в обрушенной квартире, куда днем ударил танк. Врачи, делая все правильно, ампутировал обе конечности по самые бедра. Сейчас этот парень смотрел в глаза Ратмиру — первому, кого увидел. Капитан почувствовал, как он сейчас потеряет сознание от этого взгляда. Туда, в эти глаза не расскажешь сейчас ничего бодрого и патриотичного, про священную войну и воинский долг. Чувак сейчас осознавал, что в 19 лет стал калекой, человеком «с ограниченными возможностями», вряд ли он найдет нормальную работу, вряд ли женится и сделает детей, вряд ли он будет счастлив хоть когда-то в этой жизни. Он — обуза для родителей, сиделец в очереди за соцпомощью, сиделец дома до конца дней…

Ратмир хотел было улыбнуться по-свойски, хлопнуть его по плечу, сказать что-нибудь про спортсменов параолимпийцев, про то, что надо взять волю в кулак и бороться… Или что-то про достижения медицины и крутые современные инвалидные коляски… Но молчал. Заполненный от шлем-сферы до носков в сапогах тяжким клеем стыда и виноватости, он молча впихивал палатку с парнем на платформу. Растерянно продолжая смотреть в эти глаза, скомандовал водиле трогать, и потом смотрел вслед удалявшейся в темноту машине.

Сзади подошел батальонный врач по прозвищу Доктор Ливси из-за сходства с мультяшным персонажем — все время хохотал. В общем-то это всегда придавало бодрости и помогало преодолеть бойцам и командирам обычный человечий страх перед медицинскими делами. Ливси и сейчас душеподъемно ржал, интересуясь у Ратмира, как здоровье, как нервишки? Капитан отвечал, что все норм, но вдруг вспомнил про свой нюанс:

— Вообще просраться не могу уже третьи сутки, никогда с этим не было проблем…

— Так это ты взрослеешь, братан. Запоры — командирская болезнь, у солдата понос. Это в тебе чувство ответственности укореняется, нервная деятельность усложняется. Ты теперь не газель пугливая и легконогая, простая на посрать. Ты теперь лев, а лев неделю может готовиться, место искать, ветер подгадывать… Вон, комбат без слабительного уже вообще не может. Как наркоман. А у тебя то пока, что все ок, не волнуйся. Но если еще через три дня так и не просрешься, дам тебе волшебных капель и все будит тики так.

Ливси, продолжая хохотать, побрел дальше к раненым. А Ратмир смотрел на угол фойе, где в ряд лежали 32 трупа — его безвозвратные потери на данный момент. Почему-то на них было проще смотреть, чем в глаза тому безногому. Он подошел, вглядываясь в лица, узнавая ребят. Эти — с арты, эти со второго взвода пехотинцы. Не все 32 можно было назвать трупами. То, что осталось от уничтоженного расчета ПАКа и от пулеметчиков — кучи горелого тряпья, соскобленного с обугленных стен. Потом в тылу по ДНК найдут в этих кучах что-то из их тканей и отдадут родителям для торжественных похорон.

Ратмир вспомнил про отца. Представил, как старик сейчас сидит на кухне и что-то по обыкновению строгает или чешет наждаком. Отец до старости любил что-то все время мастерить, успокаивал себя этим. Он, конечно, сейчас принципиально не смотрит новости, не смотрит в электронные почты и чаты. Мать, скорее всего сидит одна в большой комнате с выключенным телевизором и смотрит в стену. Она представляет себе Ратмира лежащим так же в фойе в виде обугленного куска мяса, обернутого в горелые тряпки. Отец, выстругивая деревяшку, по-своему колдует. Как ладно вытачивается деревянная хрень, так же ладно должно все сложиться у сына — без заусенцев, ровно, тютелька в тютельку, между пулями… Старый солдат сосредоточенно покусывает губы, что-то бормочет тихо под нос.

На третьи сутки без сна у Ратмира начало гудеть в голове, и временами мельтешить перед глазами какой-то песок. За эти три дня и три ночи он толком и не прилег. Жрал что-то находу в сухомятку. Кухня у него работала норм, солдат кормили горячим, супами, кашей. Но он все толком не успевал подсесть к тарелкам. Хлестал воду из фляги. Пошел в конце концов к Ливси, просить хоть кофейку, чтоб не вырубиться. Спать было нельзя. Аргуняне в лесу постоянно что-то затевали, двигались и неожиданно били чем ни попадя. После провала «атаки в соседнем дворе», ясно, что они скоро снова ударят здесь, а внезапными эти твари умеют быть, спроси у 21-й дивизии, что разгромлена ими на границе.

За эти три дня им удалось проползти на какие-то сотни метров на разных участках обороны ордынцев. Пару раз они прорывались чуть глубже, но их выбивали десантники. Ясно, что со дня на день, а, может, через минуту, они где-то ударят всей дурью по уже разведанной вдоль и поперек обороне.

Ливси не дал кофе, а вколол ему прямо через китель что-то из синенькой ампулки, усмехнувшись, пообещал, что капитан не уснет еще трое суток и будет себя чувствовать огурцом. «Правда, потом вырубишься внезапно даже для себя. Просто, упс, и вырубишься на ходу». Ливси сказал, что ему дали команду колоть этой микстуркой всех офицеров на передке. Типа, через три дня по любому их сменят местами со вторым эшелоном и резервами.

Ратмир удивлялся неожиданной ясности сознания и приливу сил. «До чего дошел прогресс, до невиданных чудес», — напевал он, пробегая из квартиры в квартиру, по позициям своих солдат, проверяя посты. Бойцы-то спали по очереди и не нуждались в снадобьях доктора.

Рядом с ухом взвизгнуло и брызнуло искрами. Пуля вошла в стену. Снайперок в лесу пристрелялся. Вообще огонь из леса становился все прицельней. Они уже досконально знали позиции ордынцев, и поделать с этим уже ни чего было нельзя. Перемещаться и менять позиции было негде, все хорошие точки уже использованы. Теперь рота Ратмира для них, как нарисованная на карте, они только выбирают места и моменты для удара. В соседнем здании ахнул взрыв, доложили, что вражеские артиллеристы сожгли нам еще один ПАК. Надо было уходить отсюда, сдвигаться в бок или в тыл. Здесь торчать уже было слишком героично… Но приказ комполка был однозначный, держать этот участок «до конца».

Ратмир вызвал саперов и начал минировать первые этажи 9-этажек, проходы между ними и стекляшку торгового центра. Один танк с его голограммами загнал в вестибюль спортцентра. На старых позициях оставил 20 человек. Всех остальных, один оставшийся ПАК и два танка, весь лазарет (раненых оттуда уже отправили в полк всех) и тыл своевольно выдвинул в дома, нависавшие над спортцентром слева, чуть вглубь микрорайона, при этом, хорошо торчавшие на пути противника, если он пойдет по бульвару слева.

Лес разродился атакой около 7 утра, с первыми лучами солнца. Залп из 6 плазменных выстрелов фактически, доровнял многострадальные 9-этажки. Минометы накрыли двор так плотно, что не осталось ни одного не распаханного участка. ПАКи что-то ворошили в развалинах 9-этажек, подбрасывая взрывами крошево из ломаных бетонных плит. Из леса, выкатились 6 танков и два десятка бронетранспортеров с пехотой, быстро одолев поле, вошли во дворы. Танк из спортцентра успел сжечь один вражеский танк и был порван выстрелом ПАКа. Аргуняне заполняли площадку перед спортцентром, скверик и двор. Они были у солдат Ратмира как мишени в тире прямо перед носом. Ордынцы заработали из всех стволов. Вспыхнули еще два танка, посыпалась на землю покошенная пулеметами и стрелками пехота. Аргунские танки, развернув башни начали рвать дома, в которых засели бойцы Ратмира. Капитан слышал тяжкое уханье слева и справа — туда попадали танковые снаряды. Он вызывал в чате свой ПАК, но арта не отвечала, похоже, какой-то один из танковых выстрелов достался им. У последнего ратмирового танка, что заглючило, враз исчезла защитная голограмма, и он оказался виден, ясной темной точкой среди берез в сквере. Похоже, в него одновременно попали два вражеских снаряда. Башню оторвало и выбросило на развалины спортцентра. Танк стал похож на плоский блин, с пылающей сердцевиной. Ратмир махал рукой гранатометчику на ставший видным вражеский танк, когда почувствовал тупой удар по всем своим костям сразу. Каменный хруст окружил все вокруг. Стены задергались и как вода подернулись рябью, пол под животом задвигался. На несколько этажей выше по зданию ударила плазма. Сейчас сверху посыпятся этажи и может раздавить плитой, трубой или летящим сверху на бешенной скорости белым унитазом…

Ратмир рявкнул своим прыгать в окна, броском подскочил к окну и сиганул с третьего этажа вниз. На газоне, куда падали солдаты, они оказывались прямо под огнем аргунян. На подвернутых и ушибленных ногах, они как зомбаки из кино аляповато, размахивая руками бежали в сторону соседнего здания, где можно было укрыться. В глазах темнело от искр, под ногами чвокали пули, разбрызгивая грязь. Перед Ратмиром кто-то упал, и он, перепрыгнув через этого кого-то, бежал дальше. Молча, без мыслей, видя перед собой только спасительный подъезд. Вбежав в него, вломился в какую-то квартиру на первом этаже и стал смотреть в окно. С ним добрались до дома еще трое. Пятеро лежали на газоне молча, двое вопили — ранены. В чате отзывалось еще человек двадцать живых, засевших, кто где по окрестным домам и ямам. Ратмир за плечо подтащил к себе гранатометчика и ткнул ему пальцем в окно второго этажа в доме напротив — оттуда их на газоне косил пулемет, а сейчас строчил по окнам навскидку, надеясь хотя бы случайно выцепить уцелевших. Граник послал ему вспышку — там засветилось, и пулемет затих. Вражий танкист оценил этот выстрел. Снаряд вошел в перекрытие между этажами над Ратмиром и его гранатометчиком. Ахнуло, вдавило в пол, обожгло спину, потом с тупым треском ударились падающие куски бетона. Ратмир ничего не видел в мутной пыли. «Ек», — успел он подумать и исчез.

После неизвестного времени темноты и тишины, его вернул в реальность знакомый смех Ливси. Ратмир открыл глаза, почувствовал себя в горизонтальном положении, пахло медициной, горели синие лампы. Над ним лыбилось лицо доктора. «Тебя к награде представили, клево воюешь», — сказал Ливси, встретившись с ним взглядом, и удостоверившись, что капитан в сознании, хотя бы частично, спросил «как ты в целом?»

Ратмир вдруг почувствовал странную свежесть ниже пояса и проверил руками вдоль бедер:

— Где мои штаны?

— Выбросили, мне твои анализы не нужны. Я ж тебе говорил, не волнуйся за свои запоры. Просрался как миленький, и проссался тоже. А так, вообще, ты хорошо отделался. Контузия и несколько ушибов. Считай, остался невредим. От роты твоей тоже кое-что осталось.

Вы там много аргунян набили, потом еще туда десантура лазила, кому-то животы повспарывала. В общем обстановочка на фронте не плохая. Мы отошли на заранее подготовленные позиции, отступили на километр-два на разных участках. За неделю боев у них потери втрое больше наших. Сейчас все увязло в уличных боях и пока еще далеко от центра города. У нас есть все шансы продержаться еще три недели, тогда успеют прийти войска с востока. Может статься, что удержим мы этот Каулнин.