Изгой

Глава 10

10,1

Через месяц после ядерной войны на Большом континенте обстановка начала более-менее проясняться. В Бормунте, маленьком городке на левом берегу Рамиры, ставшем столицей самопровозглашенной Анархической Республики, охватившей все незараженные территории восточной Лаванды, от Серых гор на западе, до Болот на востоке, от реки на севере, до песков на юге, всего — квадрат 500×500 км., собрался Совет Командиров — обсудить положение и планы.

Республика управлялась путем прямой интернет-демократии — все жители (коренные и беженцы), около миллиона человек, имели свой профиль в Республиканской Сети и право голоса по любому вопросу управления страной, без представителей. Свод законов был принят таким общим голосованием на пять лет, без возможности изменения в течение этого срока. Модератор Сети, гражданские министры и руководители территорий были избраны на год без возможности смещения в течение срока иначе, кроме как по серьезным обвинениям. Все остальные вопросы решались текущим голосованием в перманентном режиме. Каждый гражданин вечером после работы приходя к себе домой взял в привычку полчасика посвятить изучению предлагавшихся решений и расставить лайки. Чиновников на Рамире почти не осталось, все документы гражданина хранились в его профиле и были доступны любому органу — ничего не надо было никуда носить, передавать на рассмотрение, ни на что не надо было ждать разрешения или лицензии. И вообще не надо было идти к чиновнику в кабинет, тем более с конвертом.

Тор, создавший эту «соцгруппу», избранный потом Модератором Сети, конечно, радовался колоссальной экономии казны на управлении, чиновниках, офисных площадях, понимал, сколько выигрывает страна и каждый ее житель от резкого ослабления коррупции, но все равно вместе с Ашиком, возглавившим министерство экономики, устало тер лоб — денег было катастрофически мало.

Им досталась аграрная территория. Урожай спасли — до весны всем хватит еды, много свободной земли под жилищное строительство — без угла никто не остался. Но весной по любому где-то надо брать уголь, нефть, продукцию машиностроения, хотя бы сельхозтехнику, электричество. Выстроить страну мечты в отдельно взятой деревне не получится, придется присоединять экономические важные районы, а в идеале захватывать весь центр континента. Совсем рядом, в западной Лаванде, на Серых горах лежали руины Гротхилла, бывшей столицы, где были залежи железа и алюминия, на запад от него, в Лотранде был уголь, на юге, в песках Парты была нефть. К весне радиоактивный фон в этих регионах уменьшится, там можно будет восстанавливать производство. Но на эти лакомые куски было уже много охотников. Совет Командиров, бывший главным органом, ведавшим обороной, собирался сегодня в бывшем пансионате на берегу Рамиры, чтоб это все обсудить в режиме оффлайн, за закрытыми дверями.

Воинство Рамиры состояло из 9 отрядов разных размеров, в разное время присоединившихся к Республике. Тут были три ордынских группы, по две лотрандийских и северо-карфянских, по одной из Лаванды и Парты. В общей сложности получилась почти штатная западного образца бригада, три с половиной тысячи человек, 30 танков, 60 разных орудий, тылы. Каждый отряд выбрал себе командира, дальнейшие вопросы решались на таких вот советах. Ратмир, избранный секретарем Совета Командиров, ожидая, когда все рассядутся, листал Солдатский Форум, где бойцы могли жаловаться на проблемы и решать бытовые и культурно-досуговые вопросы. Поймав обращенный к себе взгляд всех, начал доводить обстановку:

— Все промышленные районы континента подверглись радиоактивному заражению. В центральной части — в Лаванде, Лотранде, Парте и Северной Карфе — с использованием средств защиты вахтовым методом можно будет работать уже весной. На большей части Аргунии, в северной Орде и Флорине не ранее, чем через год, в Аргунском регионе, центральной части Орды, в Каулнинском районе и в Большой Карфе — не ранее, чем через пять лет.

Все государственные системы уничтожены. На юге континента, территории Большой Карфы берет под контроль Пилиния. Они высадили одну общевойсковую бригаду на побережье Карфагенеса и еще бригаду в Бисийском заливе, видимо, имея целью продвигаться во Флорину. На севере Орды к западу и востоку от Святых гор высаживаются две бригады антов, стремящихся захватить северный промышленный район Святогорск-Железнорудск и нефтяные поля Тундры.

В Парте, в Бахди высаживается межгалактическая миротворческая группировка под личным командованием генерала Уоллоса. Сейчас развернута одна десантно-штурмовая батальонная группа на космодроме, один прибывший усиленный батальон занял Бахсар, взяв под контроль нефтяные месторождения Парты. Со дня на день начнут прибывать звездолеты со вторым батальоном. По данным СМИ всего планируется высадить здесь 6 батальонов, вместе с тылом, это 7 тысяч человек, 60 танков, 120 орудий. Их цели не ясны. Декларируется помощь населению центральной части континента в восстановлении инфраструктуры и государственного управления. Но будет ли это помощь населению или самостоятельное государство с принуждением народов в него войти, не известно.

Тор, почесывая бороду, взял слово:

— Я связался с источником в близком окружении Уоллоса, предложив переговоры о взаимодействии, он не ответил. Источник говорит, что генерал — очень амбициозный и энергичный, «альфа-самец», скорее всего хочет здесь реализоваться. Я буду продолжать искать контакт, но, по ходу, это наш конкурент и противник. Возможно, батальон, который на днях начнет высадку, будет отправлен в Гротхилл, то есть он там может быть через две-три недели.

— Надо его занять первыми, — сверкнул глазами командир лавандосской группы Лурье, Если они войдут туда раньше, их будет сложно вышибить, а главное, атака на них будет выглядеть агрессией с нашей стороны. Если первыми войдем мы, тем более, среди нас лавандосы, то миротворцам придется или договариваться с нами или самим выглядеть захватчиками.

Ратмир пожал плечами:

— У пришельцев лучше экипировка, мы в лучшем случае можем через зоны РЗМ только быстро прошмыгнуть, а они могут там размещаться и стоять. И у них мощный инженерный корпус, они к весне там уже могут многое восстановить в смысле промышленности и инфраструктуры.

— Отправим туда тысячу человек, дадим им весь запас нашей химии, протянут до весны. Всем, кто останется здесь, химия нужна не будет, — настаивал Лурье.

— Придется так и сделать, — кивнул Ашик, — если нас зажмут тут у реки, экономика наша сдохнет, и кончится на этом весь наш «великий анархический проект».

Решили для лучшего контакта с остатками местного населения и с учетом знания местности, сформировать отряд на базе лавандосской танковой роты, добавив народ из лотрандийского пехотного батальона, ордынских артиллеристов и химиков, северо-карфянских тыловиков. Командовать экспедиционным корпусом назначили Лурье, бывшего капитана-танкиста армии Лаванды. Ратмир продолжал дальше:

— Скорее всего действия антов на севере и пилинцев на юге нас не затронут. Основная угроза для нас — миротворцы. Их полное развертывание займет еще два месяца. Судя по всему, они собираются брать под контроль территории, значит большая часть их батальонов будет разбросана гарнизонами по всему квадрату Ланод-Гротхилл-Бахди-Карфагон. Значит, свободные силы для борьбы с нами — две, максимум, три батальонные группы, это 2–3 тысячи человек, даже меньше, чем у нас. Но у него больше возможностей маневра на зараженных территориях и господство в воздухе. Антея предоставила ему 10 истребителей-штурмовиков, 30 боевых и 30 транспортных вертолетов. У нас на всю толпу только 15 полевых зениток. Сложно оценить отношение местного населения, оно могло бы сыграть роль.

— Мы постоянно мониторим население Парты, Северной Карфы и Лотранды. Там выжили около 4 миллионов человек. У Анархической Республики сейчас там сто тысяч фолловеров, их число постоянно растет, просмотры нашего контента говорят о вовлеченности всей аудитории на этих территориях. Нашим проектом интересуются, многие хотели бы жить в такой стране, как у нас.

Но, мы для них мечта, в далеком будущем, одна из возможностей. А Уоллос их кормит, поит и лечит прямо сейчас, дает в прямом смысле подышать из своих баллонов. За ним банки и технологии.

В общем, не надейтесь на всеобщее восстание, народы поддержат победителя. До того, как будет ясен исход борьбы, можем рассчитывать только на ограниченное содействие фолловеров.

— Связывался с человечком в банковской корпорации, который знает про кредиты и деньги, заговорил Ашик. — Ему сказали, что прокредитуют того, кто победит, до выяснения итогов борьбы, денег не дадут ни нам, ни Уоллосу. Но у миротворцев и свои бюджеты есть не хилые. А у нас ноль. Мне сказали, если возьмем Гротхилл, чуть-чуть дадут кредит, пробничек такой, капельку.

Экспедиционный отряд был собран и оснащен быстро. Колонна вошла на пепелище Гротхилла, пыля по серым плоским, как стекло сковородкам трех кратеров на месте бывшего города-миллионника, украшенных узкими полосами руин на местах «между» эпицентрами взрывов. Задача для военных была простая — демонстрация флага, обозначение присутствия. На данном этапе от бойцов и командиров требовалось только не заразиться. Тору предстояло потрудиться больше — поставить ретранслятор бесплатного анархического интернета и втянуть выжившее население, живущее по окрестностям в свою соцсеть, сделать их полноправными членами группы, вовлечь в политическую жизнь Рамиры.

Весь день он колесил по лагерям беженцев на незараженных территориях, общался, показывал, учил, убеждал. Вечером, когда уже стемнело, он с Лурье и взводом спецназа четырьмя БТРами с выключенными огнями в режиме радиомолчания выехал в горный район, к рудникам. С трудом преодолевая в потемках заваленные камнями дороги, перегороженные обугленными останками машин, проползли к Вейндиору. Здесь был когда-то золотой рудник, который должен был быть завален, как и все вокруг горнодобывающие предприятия. Но Лурье говорил, что этот рудник мог уцелеть, так как был оборудован по каким-то специальным технологиям защиты от землетрясений. На это же намекал и Ашик, которому о нем сказали его потенциальные кредиторы.

Шахты оказались целы, оборудование, установленное в подземном цехе, стояло нетронутым. Превратилась в труху только наземная часть — административное здание, подъездные пути, склады… Радиоактивный фон внизу не был высоким. С применением простейших и недорогих мер защиты, здесь можно было относительно быстро восстановить работу. Под этот рудничок, какие-то кланы с Близнецов, не подчиняющиеся Мановаху, готовы были профинансировать Рамиру — хотя бы на первое время, на неотложные нужды, чтоб начать восстанавливать промкомплекс Гротхилла и закрепиться во всей Лаванде.

На обратной дороге, оставшись вдвоем с Тором в командирской башне БТРа, Лурье, сняв противогаз, наклонился к его уху, чтоб перекрыть рык движка, натужно проталкивавшего броневик по завалам:

— Коллинз, командир лотрандийской пехоты, связывался с выжившими однокашниками — офицерами штаба их бывшей армии. Они говорят, что оставшееся население Лотранды в большинстве хочет в Рамиру, все эти аргуняне, анты и всякая межгалактическая хрень их достали. В ядерной войне винят Мановах, Galaxy и прочую верхушку. Хотят власть в свои руки, как у нас на Рамире. Там сейчас на чистой территории власть у ментов — выжил батальон местного ОМОНа, прибрал контроль над лагерями беженцев, а потом и над селянами. Их майор хочет лечь под Уоллоса. Коллинзу сказали, что, если придет хоть бы пятьсот человек от нас, желательно в основном лотрандийцев, желательно с Коллинзом, хоть немножко танков, — им помогут взять там власть. А Лотранда — это уголь. Без него Гротхилл со всей своей рудой нах не всрался.

— 500 туда, 500 сюда, — размазываемся, как по тарелке, и денег нет. Беженцев кормить же надо, — сомневался Тор, — и потом это все поддержка на словах. Сунемся, огребем, никто там не станет за нас на пулеметы бросаться. Уоллос — синица в руке, его выберут.

— Ты себе представляешь, что такое власть ОМОНа? Они там за месяц все население против себя так сагитировали, что народ автоматически и против Уоллоса «ихнего».

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Гилац смотрел на Томсона, а видел перед собой висевшего в ванной в петле, с вываленным языком, синим лицом и вытаращенными глазами Вагнера. Вспоминал, как ему прислали видео, как снимали парня с веревки, положили на кровать в отеле, сообщив, что следов насилия нет. Источники дали ему инфу, как все было на самом деле. И Гилац, глядя на мощные руки генерала, представлял себе, как этот крепкий мужик в дорогом костюме волок тщедушное тело мальчишки по полу, как держал, пока его бойцы накидывали веревку.

Сейчас, глядя в квадратное лицо гендиректора Galaxy Sec, сопредседатель комиссии по госстроительству с усилием делал равнодушный и даже благожелательный вид:

— Хоть ты-то в курсе, что за гематоген там готовит Пауэлл вместо Баунти?

— Он свой проект называет «Твикс». Знаю только программную часть. Хочет объединить программные оболочки огненных с тем, что осталось от Нового Завета и накрыть сверху объединенным контуром с управляющим и контрольным функционалом. Технически вполне реально это сделать сейчас. Тем более, что он собирается не ставить жестких границ, сохранить зоны турбулентности. То есть огненных не архивировать назад, а организовывать, накладывая правила применения. Логически очень сложная будет система и вариативная, но она даст порядок. Огненные алгоритмы создали хаос, нам по любому чем-то надо его упорядочить, чтоб сохранить единое пространство и время.

— Я в курсе политической части его проекта. Он хочет создать еще три межгалактические комиссии, что уменьшит вес имеющихся четырех. Все комиссии получат больше прав по вмешательству во внутренние дела национальных правительств. Но, главное, он планирует собрать сенат — представителей всех государств Вселенной. Это будет тысяч десять человек с большими полномочиями, постоянно находящимися в столице. Сам понимаешь, это будет целый новый правящий класс, который день и ночь будет прихватывать права и ресурсы.

Короче, если Пауэлл, сделает свой Твикс, это будет движение в сторону единого вселенского государства. И при этом нам с тобой там не будет места. Моя комиссия отойдет на задний план, а Galaxy и вовсе раздербанят.

— Не гуд, а что делать? — Томсон внимательно посмотрел на руки Гилаца, — мы после гибели Грога в полной жопе.

— Как что делать? Спасать мир, сохранять нынешнее устройство. Спасать Galaxy и комиссии. Я перетер с Тромом. Он согласен. Тоже не хочет над собой никакого сената. Тем более, что, зная Пауэлла, ясно что он там соберет одних либерастов и гуманитарных плакальщиков. Что думаешь?

— Если в смысле программки, то огненные алгоритмы сами по себе не нуждаются в надстройке. Сейчас все сбои устранены, программа работает нормально. При этом внутри нее заработал мощный алгоритм Суда. Мы его можем как следует прокачать, доработать и сделать аналогом надстройки. Тогда мы обойдемся без оболочки от Пауэлла. Это довольно нежесткий алгоритм с большими допусками.

В политическом смысле это будет не вселенская империя Грога, и не вселенская республика Пауэлла, а такой вселенский союз независимых государств с одной только межгалактической комиссией для разбора межгосударственных споров с функцией суда. Ты если пропишешься под этот алгоритм судьи, то можешь эту комиссию возглавить. У тебя будет власти больше, чем сейчас, но меньше, чем у нынешних четырех комиссий.

— Ну это хороший алгоритм. Galaxy может его выстроить?

— Не сложно, но для этого надо не подпускать к программе Пауэлла. А это сложно. Половина Galaxy под него легла. Джефферсон на него работает, сука.

— Томсон, насколько я знаю, вы с Грогом людям инициативы не давали, им простору не было. Вот они и бросились самоопределяться. Если мы оставляем огненные программы, мы можем всем в Galaxy оставить их личные коммерческие и творческие проекты и дать права на любые идеи. Поговори с Лесли.

— Да Лесли — сука, мразь. Предал. Его люди моих подставили под пули. Вырастил, бл…дь себе зама-умничку. Придушить его.

Гилац смотрел на широкие плечи Томсона и видел, как тот будет накидывать петлю на шею Лесли:

— Ты генерал или девочка сопливая? Ты что обидки будешь давить? Ты моего друга вздернул над парашей. А я Ванечку любил. А сейчас с тобой говорю, потому что так надо. Наше дело Вселенную спасать, а не слезы лить. Давай, объясняй Лесли, что с нами он только выиграет. Вместе вы в Galaxy — сила. А под Пауэллом вас раздавят потом, когда дело сделаете для него.

Томсон кивал, сжимая кулаки. На плазме на стене пиликнуло — в скайп вышел Президент Dream Galaxy Берт Улем. Томсон махнул Гилацу остаться за столом и включил видеочат.

— Привет, Берт. Тут вот интересный у нас разговор с Гилацем вышел. Надо как-то уже порядок наводить во Вселенной. Что у тебя с траффиком?

— Кое-как восстанавливаем, но провал, конечно, очень большой. Работаем.

— Мы вот с Гилацем придумали, как работать. Ты огненные программы больше не глуши, а наоборот подписывайся под них и юзай по полной. Все идеи, что были у твоих орлов — всем зеленый свет. Старый зал открывай. Статуи твои съеб…лись, так делай новые, отливай из золота огненных богов, готовь девочек и мальчиков, и вперед, запускай клиентов.

— Мы всегда готовы. Если нам все можно, мы траффик быстро сделаем — круче прежнего. Все наше будет. Есть маленький момент. Совдир-то не собирается. Мы ж тут не знаем какому богу молиться. Джефферсон всех тащит к Пауэллу, там какой-то Твикс готовится.

— Лесли пока просто тоже не знает, кому молиться. Короче, давай с тобой решим, что пока совдир не соберется, я буду типа боссом, ладно? А Джефферсону я расскажу, что и как, он под Твикс подписался — просто не в курсе был, не имел четких указаний. Теперь они у него будут. Что скажешь?

Берт Улем улыбался и поднял вверх руку со сложенными пухлыми пальчиками:

— Все понял, босс. Будем работать. Пауэлла динамим, Гилаца, — он подмигнул в сторону сидевшего за столом сопредседателя, — поддерживаем.

Гилац от Томсона полетел на своем вертолете к себе в Мановах, в офис комиссий. Там у себя в конторе последние недели торчал и старик Пауэлл, почти не возвращавшийся в свой Алам. Гилац решил с ним случайно пересечься в коридоре, предложив срочно провести совместную пресс-конференцию оставшихся сопредседателей комиссий. Успокоить народ и все такое.

Дед сиял, был шустр и деятелен, у него все время пикал телефон сообщениями из чатов, рядом с ним стояли помощники, ждавшие срочных распоряжений. «Берет власть, старый», — подумал про него Гилац. Старик сразу согласился на проведение экстренной совместной прессухи, тем более, что есть идеи:

— Надо бы предложить для укрепления межгалактического порядка и не допущения новых катастроф создать еще три комиссии. По гуманитарным вопросам, по чрезвычайным ситуациям, чтоб не использовать чуть что войска для разбора завалов и борьбы с паводками, и по медиа.

— За чем по медиа? — насторожился Гилац.

— Очень нехорошо отработали СМИ этот кризис, надеюсь, ты согласен. Ну это же бред был, какие-то параллельные миры. Настолько не объективно. В чем причина, как ты считаешь? — спросил он стоявшего рядом Волоса.

— Слишком маленькие зарплаты. Большинство журналистов получают меньше золотого в месяц. Получилась девчачья работа. Мужик на этой зарплате семью не прокормит. Соответственно и уровень компетенции, и уровень боевитости. Послушные девочки — послушная журналистика.

— Ну уровень зарплат определяет рынок, — напомнил Гилац, разглядывая вблизи Волоса, его черные пышные кудри и немного латинское лицо, — если бы зарплата была несправедливая, нынешние медиа бы разорились, на их место пришли бы другие — те, что больше платят.

— Думаю, все дело в кастовом переходе, — размышлял вслух Пауэлл, — когда-то, при огненных, журналисты входили в касту правителей. Потом в эпоху Великого Открытия признали сами себе, что информация — это оружие, а их работа — информвойна. Использовали информацию в войне против огненных, в политических распрях, на выборах. И опустились в касту воинов. Потом, десять лет назад, сами стали считать, что информация — товар. Заговорили о медиарынках, об информационных услугах. Тогда состоялся переход журналистов в касту купцов. Тогда в редакции стал всем рулить гендиректор, а главный редактор стал просто исполнителем заказов, найденных боссом на рынке. А сейчас редакции хвалятся скриптами, отлаженными конвейерами, гордятся, что способны работать, как фабрика новостей, на всех журналистских сборищах только и разговоров — о профессионализме, качестве работы. Журналисты спустились в касту рабочих. Так и до неприкасаемых недалеко.

— Их силой никто не опускал вроде, — задумался Гилац, — просто крепких парней в этой сфере мало. Шлюхи, чего изволите… Для подъема в касте нужна твердость, готовность всем пожертвовать.

— Вот я хотел твоего Вагнера выдвинуть сопредседателем медиа-комиссии. Вот был твердый мальчик, — изобразил тоску на лице Пауэлл, — он мог бы повести за собой журналистское сообщество.

Гилац догадался, куда клонит старик и решил подыграть, не показывая раньше времени, что уже играет против Твикса:

— А чем Волос плох? — Гилац глянул на парня и понял, что тот не ждал ничего подобного, дед ему готовил подарок, — репортажи из Оралона дорогого стоят, а на Чобане он с Ваней вместе работал. Как ты, Володя?

— Неожиданно немного, — Волос смущался, бросив красной краски на все лицо, — хотя я готов, смогу. Если помогут.

— Поможем, конечно, — обрадовался Пауэлл, и обратился к Гилацу, — может, тогда сейчас на прессухе об этом и объявим? Ты, кстати, дай кандидата на сопредседателя Судейской комиссии вместо безвременно ушедшего.

Гилац не возражал, на том и порешили, пожав руки, разойдясь готовиться к общению с прессой.

В конференц-зале было битком от журналистов, это была первая встреча оставшихся межгалактических руководителей с медиа, все ведущие СМИ организовали прямые трансляции, перед сценой толкались фотографы за выгодные точки, над ними летали дистанционно управляемые камеры для эфира. Лилит решила не давиться в толкучке первых рядов, усевшись на галерке, оставив на столе президиума диктофон, писать звук. Вышедших Гилаца и Пауэлла встретил стрекот фотоаппаратов и лучи прожекторов подсветки.

Гилац начал первым, обрадовав, что работа всех систем восстановлена, программные сбои прекращены, инфраструктура работает нормально, подрядчики, в том числе Galaxy, заверили, что в ближайшее время не допустят ЧП, подобных тем, что так потрясли Вселенную в последние недели. Пауэлл подытожил, что в общей сложности на различных планетах от техногенных катастроф, связанных с неполадками в программном обеспечении, погибли не менее 30 миллионов человек, не менее 50 миллионов получили увечья, потери экономики пока не поддаются исчислению. И это без потерь от ядерной войны на 5-й Z Аполлона, которая также, возможно, была связана с деятельностью группы заговорщиков во главе с Баунти, включавшей ряд уже наказанных высокопоставленных руководителей Galaxy.

Гилац отметил, что несмотря на явную вину Баунти, его убийство будет расследовано. Тром заверил его, что виновные предстанут перед межгалактическим судом, если будут найдены живыми. При этом, отметил, Гилац, необходимо самым ответственным образом подойти к назначению нового сопредседателя Судейской комиссии:

— После двух подряд столь отвратительных скандалов, связанных с руководителями этой комиссии, межгалактическому суду нанесен колоссальный имиджевый ущерб, дезорганизована его работа. Суд нужно спасать, восстанавливать, развивать и выводить на новый высокий уровень качества и скорости работы, повышать к нему доверие, как к институту. Посоветовавшись с коллегами, все взвесив, — Гилац широко и радушно улыбнулся Пауэллу, твердыми глазами глянул в подлетевшую камеру, — я согласился с выдвижением своей кандидатуры на пост сопредседателя Межгалактической Судейской комиссии. На должность главы комиссии по государственному строительству, которой я отдал последние пять лет, я предлагаю коллегам рассмотреть кандидатуру Лесли Джефферсона, высокого специалиста по айти-безопасности, высокопоставленного работника Galaxy Sec, многое сделавшего для выявления и разгрома заговора Баунти и ликвидации последствий программных сбоев. Этот генерал имеет ряд незаурядных и смелых предложений по восстановлению государственного управления на дестабилизированных в результате кризиса территориях и в целом по развитию государственных институтов.

Ошарашенный широтой укуса Гилаца, Пауэлл согласно кивал, добродушно улыбаясь, взяв слово, набросился на медиа, напомнив, как много недель население Вселенной, фактически, не имело доступа к объективной и достоверной информации о происходящем, о масштабах кризиса и опасной деятельности заговорщиков Баунти. Сказав, что нормальную работу СМИ нужно тоже восстанавливать и возвращать доверие к ним населения, заявил о создании Межгалактической комиссии по СМИ:

— Долго думали, кого предложить в сопредседатели нового органа, и решили дать дорогу молодым, — говорил старик, демонстративно потрогав свою седую бороду, — тем более, что в ходе трагических событий многие молодые репортеры показали твердость и мужество, рисковали собой, добывая для нас достоверные сведения. Настоящий пример для подражания всем журналистам — Волос, бесстрашно работавший в долине Чобан, в Оралоне и других горячих точках. Уверен, что он сможет на этом посту сделать очень многое для развития новых медиа.

Волос кивал камерам и сдержанно, сжав губы, улыбался, увидев себя на огромном экране трансляции, а Пауэлл продолжал:

— Кризис выявил множество нерешенных проблем гуманитарной сферы. Стало ясно, что на случай масштабных катастроф, затрагивающих одновременно много разных государств, Вселенной нужны межгалактические экстренные силы, способные немедленно и качественно оказывать людям помощь. Мы предлагаем сформировать Межгалактическую комиссию по гуманитарным проблемам для организации мер поддержки районам или группам населения, внезапно оказавшимся в тяжелом положении по тем или иным катастрофическим причинам. Сопредседателем этой комиссии мы решили предложить стать другому репортеру, в эти трудные недели, показавшему смелость, вдумчивость и живое сострадание к людям, попавшим в беду. Это журналистка Лилит, в свое время рассказавшая миру о лагерях вдов на Васту, о тяжелейшем положении жителей Оралона. Ее готовность впускать в свое сердце чужую боль и идти на помощь в этой работе важнее, на мой взгляд, чем профессиональные навыки организатора.

Лилит бросило в краску на задних рядах от неожиданности. Она чуть не вскочила и не начала раскланиваться и смеяться, вовремя вспомнив, что это не церемония Оскара. С усилием сделав серьезный и даже скорбный вид, она тяжело выдохнула в объективы, с видом человека, готовящегося к большой и сложной работе.

— Также мы решили сформировать Межгалактическую комиссию по чрезвычайным ситуациям — силы быстрого реагирования для ликвидации последствий катастроф. Это будет наша Армия Спасения, которая позволит не отвлекать от их прямых функций наших военных, — Пауэлл глядя в камеру, словно в глаза Уоллосу, без сомнений внимательно смотревшему сейчас эфир, сделал взгляд, как у просителя, скромно кладущего чиновнику на стол конверт, — Надеемся, что генерал Уоллос сможет нам предложить для руководства этой комиссией достойного опытного офицера, например из числа тех, кто блестяще справился с огромных объемом сложнейших работ в Лос-Аваланесе.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

— Ты где застрял? — сурово встретила мое появление из-за шкафа в старом отеле Россомаха, она заскучала, сидя на потертом диване, глядя теленовости о гибели Баунти.

— Заскочил к Вагнеру, у него был экзамен.

— Сдал? — тихо спросила Маса, посерьезнев.

— Сдал. Довольна?

— Конечно. Я верила в него. Экзамен Любви — сложный, ты, например, к нему не готов. Баунти, вон, тоже был не готов. Этот шоколадка любил только себя. От людей ему была нужна только их безграничная любовь к нему и восторг. Ему плевать, что ради этого, он должен был людей превратить в скотов. Не смейся, — я люблю людей. По-настоящему. Я делаю то, за что они меня будут ненавидеть, то, за что меня будут выгонять и проклинать, все то, что нужно людям, чтоб быть людьми и расти.

— С чего ты взяла, что им это нужно? Есть же простой путь, как выяснить. За что люди готовы платить, то им и надо на самом деле. Все, на что нет спроса — просто хотелки. Твои игры в свободу не востребованы.

— Это логика купеческой касты, их правда. А я — учитель, у нас другая правда. От Вагнера отстань теперь, он будет мой. Считай, он закончил всамделишный пед. С красным дипломом. Ему теперь к нам, а не к джедаям.

Я, используя фактор внезапности, чмокнул ее в щечку, и она растеряно покраснела. Вызвал себе такси до космодрома и ей до нормального отеля. Стали прощаться:

— Ты куда теперь, Маса? Увидимся еще?

— Мне к компу. У меня ученик перспективный появился в Бахди. Его надо по огненному алгоритму искусства прокачать. Может, что из него выйдет. Пока, джедай, звони.

Ехал в такси по ночному Демиру. Это был удивительно спокойный для десятимиллионника город, тихий, уютный, ухоженный. Вывески и окна за окном плыли спокойной рекой, ненавязчиво, сонно. Я вспоминал про своего потерянного на 5-й кореша.

Мы с ним стояли в наряде по столовой на Хомланде, в котломойке. Это место для настоящих золушек. Два маленьких разумных существа посреди груды огромных в человечий рост грязных котлов в жиру, в пригоревшем жиру, в прилипшем холодном жиру. С помощью горчичного порошка, заменявшего фейри, горячей водой, которую надо было приносить с варки, сутки натирать эти котлы до блеска. Ночью, сбегав в самоход, запаслись водкой, куревом, натаскали с варки остатки ужина и компот, приготовившись к нашим философским бдениям. Глядя на луну и звезды в ночном окне, до утра тереть котлы, пить, курить и рассуждать о тайнах мироздания.

Вспоминая прочитанные утром справки о ведьминых шабашах, задумались, — почему на Лысой горе? Это всегда была гора, в которую упиралась, делая поворот река. Видимо там идет какой-то энергообмен. Опять же в таком месте встречаются, завязываясь петлей стихии воды, воздуха и земли. Возможно, поэтому тут и время себя ведет как-нибудь по-особенному. Потом вдруг поняли, что на таких лысых горах привыкли шабашить не только ведьмы, но и «приличные» люди. Владыка Восточного царства, например, имел резиденцию на такой горе. Его Цитадель из красного камня стояла на повороте реки, а гора была вымощена черным зеркальным булыжником. Глянув на карты больших городов, удостоверились, что везде в таких местах расположены органы власти, храмы или университеты.

Вспоминали разные мифы и легенды и находили везде упоминания про всяческие Горюч-камни и Алатырь-горы. В конце концов вспомнили, что вселенная создана, точнее создается вокруг такого камня, когда верховный мужской бог бьет по нему своим молотом. Что значит мужской молот — понятно, от него земля и родит. Но возбуждается она, кипит силой, когда этот молот вышибает искры-звезды из этого камня. Так мы и прозвали такой камень — Клитором Вселенной. Вокруг него сходятся силы, пространство и время, а когда на него попадает огонь богов, происходит рождение нового мира.

Конечно, потом мы много потратили лет, чтоб найти главный Клитор. Облазили Млечный путь, представив его рекой, надеясь на его повороте найти и что-то, похожее на Алатырь. Но или мы что-то не так поняли, или тот главный камень был от нас скрыт, вселенский клитор мы не нашли. Зато пристрастились пользоваться локальными, которых полно на многих планетах. Найдя такой Горюч-камень, проверив и удостоверившись в его возможностях, кореш подходил к нему в «правильный час», а я был на связи. В канун какого-нибудь значимого события в этом регионе, кореш, попадая в зону аномального воздействия камня, прочитывал будущее — буквально на день-два вперед. Сообщал мне, чем кончатся события «завтра», а я, находясь во «вчера» скупал или продавал на Трейдсервисе нужные акции. Локальные порталы дают инфу только по своим регионам и максимум на удаление в пару дней. Но, на 5-й Z Аполлона мы надеялись за день до главного сражения Аргунии с Ордой, узнать его исход и заработать на бирже тысяч десять золотых. Тут важно интуичить, чувствовать камень, землю и реку. Они мягко подсказывают, сколько «по понятиям» не грех взять, за превышение суммы, могут наказать. Наш маневр не должен кардинально менять события. Обычно мы «брали» по тысяче, но вселенский масштаб войны вокруг Каулнина позволял хватануть с запасом. Работа это сложная, нужно, чтоб слишком многое совпало. Мы провернули подобное дело в общей сложности пять раз за все свои жизни, это был бы шестой, если бы не ядерный кирдык.

Я сидел на борту своего звездолета еще и еще раз разглядывая присланные корешем документы, карты и сказки. Да, это был портал, связанный с соседними планетами и, скорее всего еще много с чем. Там была такая мощь, что дух захватывало. Я понимал, что через него можно попасть на многие десятки лет вперед. Хотя, что там делать в том будущем, где я буду глупый и отсталый для всех местных? Понятно, что можно опять метнуться на пару дней и узнать… А что там узнавать — засыпано все ядерным пеплом, какой там теперь бизнес? Да и в партнеры некого взять. Мы с корешем, чтоб не создавать толпу никого в эту тему не посвящали. А напарник тут нужен. Радость исчез. Хот так и не оклемался от ранения в Демире, вроде ему Лесли придумал теплое местечко на море.

Может, назад? Я задумался, что, если я могу что-то исправить в прошлом? Когда все испортилось? Может, я бы предотвратил ядерный удар антов по Орде? Или убил бы Грога в младенчестве… Что можно было исправить в прошлом, чтоб отвести от планет и галактик все беды, что случились в эти несколько месяцев? Меня сейчас даже не пугала ответственность, я просто понимал, что ничего было нельзя изменить. Естественные процессы укрупнения корпораций и укрепления межгалактических институтов, попытки создания вселенской империи все равно были бы предприняты другим грогом, другой конторой вроде Galaxy. Может быть, я бы решился вмешаться, если бы план Грога-Баунти удался, если б у нас не получилось освободить огненных… Но у нас получилось и все сложилось правильно.

Правильно? Меня покоробило это слово. Вспоминал о миллиардах сгоревших на 5-й, видел перед глазами вздернутые вверх острые плечи Вагнера и его худые ноги, висевшие над унитазом, горящий храм в Маршане, разгром в долине Чобан, исчезновение Радости. Ну да, все правильно, согласно законам истории. То, что мне тяжело, горько или противно — это мои проблемы. Может свои проблемы и решить?

Ведь вся моя тоска и отчаяние возникают и копятся не от того, что Вселенная, какая-то не правильная, а от пустоты. Это пустота — моя личная. Как от нее избавиться, когда она появилась? Где была точка, после которой мой путь пошел в эту пустоту? Я вспомнил.

Берег моря, курортный городок, вечером мы шли с Черной с пляжа в город. Тогда мы расстались. Тогда я потерял ее и обрел эту пустоту. Мысли, тянувшиеся ленивой рекой, вдруг рванулись водопадом. Точно. Я все могу исправить. Я вернусь в тот вечер, я останусь с ней, и все это джедайство, весь этот космос меня минует. Да, все мировое горе и кровь случатся в свой срок, но меня это не будет так волновать. Я не буду знаком ни с Вагнером, ни с Грогом, я не окажусь на Чобан и в Маршане. Я буду жить с Ней, и не узнаю этого лютого отчаяния пустоты и причастности к истории. Мы с ней будем счастливы или не очень, но проживем спокойно, как люди, в уютном домике, работая на каких-нибудь простых работах. Почему бы мне не стать водилой-дальнобойщиком или простым айтишником в маленьком офисе?

Может, без меня никто не проследит исчезновение Радости, чтоб бросить предъяву Охотнику, не удержит до срока Собор на Костях или не снесет башку Грогу? Найдется кто-то. Полно, кто умер молодым, вон Вагнера джедаем могут теперь сделать. В Маршане положили столько парней — все герои.

Я все для себя решил, задав курс к 5-й Z Аполлона, и мысленно детализировал свой план.

10,2

Маат летела в похожей на стеклянный футляр кабинке миниметро, соединившего космодором Бахди с озером и оазисом Белау, расположенном на незараженной территории. Сотню километров сверкающий, как связка конфет в золотинках поезд проносился за 40 минут, позволяя солдатам, офицерам и гражданскому персоналу базы межгалактических миротворцев вечером или на выходных выехать из гарнизона и отдохнуть у воды в тени пальм, без средств защиты. Три новых корпуса отелей, рестораны, спортивные и массажные салоны, — все было построено на славу, как на лучших курортах Вселенной.

Космодром Бахди превратился за полтора месяца, что здесь обосновались военные, в немалый город. Сюда съехались, найдя работу или гуманитарную помощь около ста тысяч жителей Парты. Для них так же стремительно возвели несколько микрорайонов временного жилья. И это не были унылые до горизонта ряды палаток и вагончиков. Все, за что брался Уоллос со своими молодцами получалось быстро, качественно и красиво. Разные кварталы спланировали по разным дизайнерским проектам. Да, конечно, тут все было, как в армии, квадратно и перпендикулярно, но везде была какая-то изюминка, допустимое милое отклонение, закругление. Тут и там были то фонтанчики, то искусственные водопадики, какие-то прикольные башенки, замысловатые лабиринты, пестрые сады и площади, выложенные булыжником. Где-то имитировался восточный колорит, как, например, на Центральном рынке, где-то чувствовался хай тек Мановаха, ближе к терминалам космопорта, уже сверкали огнями бутики топовых межгалактических брендов и автосалоны.

Удивительно, как быстро закончился траур, тоска и безысходность. Местные, потерявшие почти всех родных и близких, почти не вспоминали про старый Бахди, лежавший в десяти километрах отсюда за санитарным кордоном. В Новом Бахди смеялись, суетились, отмечали какие-то праздники. Уже апрель, скоро обещали, что можно будет попрощаться с противогазами и резиновыми одеждами. Люди строили планы — на работу, карьеру, на свадьбы и детей. Вечерами по фантастически расцвеченному бульвару ходили влюбленные парочки, ржала молодежь… Тут была настоящая весна. Это Уоллос, вопреки всему, сотворил эту весну поверх ядерного пепла, — понимала Маат.

Терминал-красавец, уже обслуживавший по большому звездолету и сотне авиалайнеров в день, стоял, как белоснежный чудо-айсберг с неровными сводами, острым несимметричным верхом, среди жаркой пустыни — к нему хотелось подойти, он притягивал, обещая прохладу климат-контроля и комфорт мягких кресел в залах ожидания и кафе. Рядом с терминалом лежал белый двухэтажный брусок — тут обосновался сам генерал со своим штабом.

Джонсон сидел, широко раскинув ноги на табуретке перед компом, увлеченно двигая и щелкая мышкой:

— Смотри, мать, подписался под алгоритм искусства, — из монитора ему улыбалась дивно прекрасная мадам-блондинка в эллинском шлеме с красным гребнем, — помогает просчитывать все, что надо при строительстве, дизайне, планировании. Сводит концы с концами по любой сфере экономической деятельности. А еще тут есть программки по госуправлению и по военному искусству. Я глав администрации на районы могу отобрать по этой программе.

Уоллос скролил колонку с профилями соискателей на чиновничьи должности, смотрел отзыв системы и либо ставил лайк, либо делитил профиль:

— В принципе, этот алгоритм думает так же, как я, мне он поэтому и понравился. Он подсказывает почти то, что я хочу. Но, он думает намного быстрее меня, и изощренней в разы.

На экран выплыла красная плашка-напоминалка.

— Вот, напоминает про нашего с тобой Тора. Надо Лотранду захватывать срочно, а то просрем. Не дает корефан твой скучать. Развернул там подпольную агитацию за свою Республику, склоняет народ к себе. А это миллион человек и уголь, — Перед Уоллосом на экране было что-то вроде стратегической игры с большой картой и таблицами ресурсов, — у меня там вообще-то прогрессивно настроенный ОМОН рулит, а у Рамирцев нет войск, чтоб далеко на запад тянуть фланг. Да и мне неудобно туда батальон забрасывать — далеко.

Вошел Вейлс и обрадовал, что батальон надо тащить срочно:

— Сегодня ночью Тор с ротой спецназа броском вошел в Лотранду. Накрыл минометами спящими ОМОНовцев на базе, потом вошел внутрь и дорезал всех, кто был жив. Несколько групп бойцов на машинах проехались по адресам, покрошили из пулеметов командиров и сочувствовавших чиновников. Управились за два часа. Население, уставшее от заботливого руководства ментов, поддержало переворот, массово подписываются на его соцсеть, заводят профили в его Республике. У нас неделя максимум, если сейчас батальон туда не забросим, потом это будет уже выглядеть с нашей стороны, как подавление народного волеизъявления.

— А это итак уже будет выглядеть херово, — горестно лыбился своей богине в монитор генерал, — Тор со спецами наскочил и отскочил. Нашему отряду там воевать сейчас не с кем. А выбор народ уже сделал — смотри, двести тысяч профилей открыли за утро. За два дня пропишутся все. А у нас мандат — помогать населению восстанавливать управление, а не диктовать, какую выбрать систему. Слышь, мать, подготовь, пожалуйста, заявление мне для СМИ. Типа мы давно готовились разобраться со злоупотреблениями ОМОНа в Лотранде и коррупцией, но не имели ресурсов, времени и правовых оснований. Приветствуем, что народ Лотранды сам освободился от криминального режима и пошел по пути демократии. Согласны с любым выбором, который сделают люди Лотранды, поддержим их решение. Насколько нам известно, сильны прорамирские настроения, — будем уважать это решение, готовы помогать, всем, чем надо. Давай, Маат, иди пиши.

Она встала с диванчика и пошла на второй этаж, где у нее была двухкомнатная квартира и рабочий кабинет в одном флаконе. Уоллос кивнул Вейлсу сесть по ближе:

— Давай, что еще разведка дает по Рамире?

— Тор распустил полицию, заменив ее дружинами местной самообороны. Копам предложил или искать работу или идти к нему в бригаду. Тысячу, а то и полторы штыков он себе так прибавит. Источник сообщает, что он откуда-то ждет еще штук тридцать единиц тяжелой боевой техники. То есть, у него было три полноценные батальонные тактические группы, а станет четыре. Где он деньги, сука, берет?

— Вот в этом и все дело. У нас права бороться с его Анархической Республикой военным путем нет. Это свободное волеизъявление народа. Наши были надежды, что Тор экономически сам сдуется, но он взял помощь, которая нам против него поможет. Рамира впустила на золотой рудник в Гротхилле мафиозный клан Альмад с Близнецов. Гангстеры ему дадут денег и на весеннюю посевную, и на восстановление добычи железа, алюминия и угля, на немножко танчиков тоже дадут.

Уоллос вызвал в скайпе Лесли Джефферсона:

— Даров, генерал. Я в курсе, что тебе это уже не по профилю, но может друзья твои помогут мне, старому твоему товарищу? У меня тут в Гротхилле завелись бандиты. Мешают порядок наводить и нормальную жизнь людям налаживать. По договору с местными террористами-анархистами копают золото в промышленных масштабах и вывозят к себе. На эти деньги наращивают свои преступные группировки, чтоб терроризировать тут народ. Ты же клан Альмад знаешь? У них наркокартели твоим людям мешают в разных местах. Их это золото крепко усилит.

Мне, чтоб это бандитское гнездо разнести в пух и прах надо правовые основания. Можешь мне их сделать? Тут всего то и надо с поличным взять хоть бы один звездолет с золотом. Я тебе подскажу, какой борт будет самым палевным — так, чтоб все документы четко указывали на Альмад. Докажешь, что Рамира — партнер Альмада, и все будет сразу ОК.

Лесли согласно подмигнул на том конце Вселенной, а Уоллос опять смотрел на Вейлса:

— Смотри, мы за полтора месяца закончим высадку и развертывание своих войск. Как раз к тому времени Galaxy Sec даст нам доказательства сотрудничества Рамиры с наркокартелем, а Судейская комиссия тогда признает режим Тора криминально-террористическим анклавом и даст нам мандат на его уничтожение. Но, мы должны держать по батальону в Бахди, Бахсаре и Крафагоне. Значит, для войны с Рамирой у нас будет только три батальона, а у него к тому времени будет четыре. Криво.

— Тору тоже надо будет один батальон держать в Лотранде, другой в Гротхилле, третий в Бормунте. Четвертый будет резервом. Значит, где бы мы не напали, мы будем иметь три батальона против его двух.

— Воевать мы будем не с Тором, а с Ратмиром. А этот парень просто специализируется на победах при соотношении сил два к трем. Тот еще командир, за плечами немало, несмотря на то, что ему тридцатника еще нет. При этом он в степи, очень похожей на его родные края, и даже когда мы сможем его раздавить превосходящими силами, он, скорее всего, хорошо умеет партизанить.

— До превосходящих сил еще далеко. Если Сенат позволит нам перебросить сюда дополнительные силы, они тут будут только к зиме. А к зиме он соберет урожай, накормит население, восстановит добычу угля, железа и алюминия, начнет восстанавливать машиностроение. Население будет за него.

— Когда начнет восстанавливать промышленность, ему станет некуда деваться без нефти. Или будет с нами договариваться или вынужден будет сам на нас напасть, чтоб захватить Бахсар. Тогда у нас будет и правота и превосходящие силы. В декабре мы его сделаем. Но до декабря слишком многое может случиться. Лучше нам его как-то сделать по раньше.

Уоллос сказал, что будет думать, отпустил Вейлса, потребовав усилить разведку на Рамире, чтоб «каждый чих Тора и Ратмира был мне известен». Снова уткнулся лицом в монитор, улыбаясь прелестной эллинке с копьем и совой на плече «Ну, что мы еще можем сделать красиво?»

Маат закончила текст обращения генерала к прессе и бросила ему в чат на правку, закинула приглашения журналистам. В Новом Бахди торчали группы всех ведущих телеканалов. Списалась с Лилит в Мановахе, обсудив сплетни, неожиданное возвышение Волоса и погоревав о Вагнере.

Зашел подождать начала пресс-коференции Джонсон, улегшись рядом с ней, обняв за ноги.

— Ты хочешь здесь остаться жить и править? — трогала его за лысину Маат.

— Нет, к зиме надо будет возвращаться в Мановах. Там к тому времени прояснится, кто главный. Я пока жду, чтоб Гилац и Пауэлл между собой разобрались, потом победителю присягну. Тут надо верного человека президентом оставить. Тебя, например, — Уоллос перевернулся на спину, заглядывая ей в глаза через свисавшие золотые пряди, — здесь мне нужно место на старость. Мне же за полтос. Старость придет внезапно. Бац, и уже не можешь лихо вскочить на броню, не можешь не спать несколько суток, не можешь долго на ногах. Какой из меня тогда генерал? Хочу, чтоб к тому времени у меня здесь был дворец, прислуга, счет в банке тысяч на тридцать золотых… Армия, хоть не большая, хотя бы сотня охранников. Чтоб парады проводить, строевые смотры, марш-броски, ну иногда грохнуть кого… — Уоллос кончил ржать, встал, натягивая китель, брюки и фуражку, — пойдем, прессу парить.

Спустя полтора месяца Маат и Уоллос стояли в химкомбинезонах на блестевшем металлом посадочном поле космодрома, встречая очередной звездолет с десятком танков и десятком гаубиц. Обугленная черная махина, размером с небоскреб, плавно снижалась в красно-желтом пятне огня. Жар чувствовался даже здесь, в пятистах метрах от квадратной похожей на противень стыковочной площадки. Подошел Вейлс:

— Генерал, в Бахсаре проблемы. Поймали активистов, по их показаниям, в городе есть сеть, готовая через месяц свергнуть наших и призвать Рамирцев. Население их поддерживает.

— Вот твари. Я их спас, защитил от радиации, накормил, одел, дал работу.

— Тор талантливо гонит в своих сетях. Типа, межгалактические власти сами же и замутили ядерную войну, сами устроили здесь весь этот кирдык, а теперь кормят с ложечки, да и то, только послушных. У него фолловеры по всей Парте и Северной Карфе. Возьмет нефть Бахсара — нам тут будет нечего делать.

Уоллос улыбнулся весело журналистам, кивнул им снимать, как выкатываются по аппарелям из звездолета красавцы-танки, и отошел к своему джипу, включив там скайп, вызвав начальника Главного штаба Антеи:

— Ты на севере Орды только две бригады высадил, а их у тебя в десантном корпусе три. Что ждешь с третьей?

— В Орде не все гладко, там сбились в кучу в районе Воложево четыре тысячи штыков их бывшей армии. Вряд ли, но мне там может потребоваться резерв.

— Гонишь.

— Ну вообще, мне же надо будет потом брать под контроль Аргунию, а там народ немножко против. В Камелстоуне держат берег две тысячи их солдат, у них двадцать танков и сорок орудий. Мне, если придется высаживаться с боем, даже этой бригады будет мало. А еще там хренова гора фолловеров Тора.

— Зачем тебе аргунян с моря брать десантом, на укрепленном берегу? Я тебя к ним в тыл пущу через Рамиру. Сходу возьмешь Аргунск. Только помоги мне анархистов разбить. У меня мандат от Судейской комиссии есть. Ты миротворцам поможешь, еще денег с бюджета Военной комиссии получишь. Дай одну бригаду, десантно-штурмовой батальон и штук тридцать вертолетов. У нас будет вместе семь батальонов против четырех и господство в воздухе. Летом в степи мы их, как сайгаков…

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Волос и Лилит в этот месяц редко ночевали вместе. Хотя и получилось, наконец, снять нормальную, точнее, шикарную квартиру в Сити Мановаха, у каждого было слишком много работы, разъездов, и пересекались очень редко на час-на два. Сегодня они решили подарить себе праздник, отложив в этот субботний вечер все дела до утра понедельника, предупредив всех, кого только можно, чтоб их не дергали даже в случае Третьего Пришествия.

Они ужинали на балконе с видом на искривший огнями огромный бриллиант Мановаха, на черное ночное небо, видневшийся за пурпурными красками набережных свинцовый океан, мотыльки самолетов в небе и кораблей в океане, наслаждались комфортом, обставленного по последней моде жилища. Лилит была на седьмом небе от всего, что произошло с ней за этот месяц. После нищего детства и студенчества, после космических перелетов на дешевых транспортниках, после палаток в Чобан, медицинских палат в Аламе и каменных джунглей Оралона… Она впервые оказалась в «приличном месте», судьба вдруг и очень быстро вывела ее на самые верхние ступени социальной лесенки. Она купила в кредит самый шикарный женский автомобиль — лакированная хай тек карета для принцесски, которой она, конечно, тоже мечтала стать в детстве. Лучшие салоны красоты и ателье, парфюмерные и рестораны.

Напрягал немного Волос — одевался как попало, ездил на служебной машине, игнорировал все прелести жизни и все работал, работал, «такой стал прям мужичок, прям пахарь», — думала о нем Лилит.

— За чем мне костюм и ботинки? Я итак купил очень дорогую кожанку, и берцы — тоже по цене золотых, — говорил ей Волос сегодня вечером при встрече, когда ей в нос ударил привычный по Оралону запах дешевого геля для волос. Он даже свои кудрявые патлы и бороду продолжал стричь у каких-то хиппи. Положил на стол дешевый старый свой телефон, обнял ее и сказал, — у меня медиа-комиссия, а не банковская. Ты в комиссии по милосердию тоже могла бы по проще выглядеть.

Он врал, ему нравилось, как она теперь выглядит, она очень скоро почувствовала это. Ночью он был свиреп, как бык. Она видела, что ему нравится ее дорогой запах, белье, прическа, нравится, как стала выглядеть кожа. Про их отношения можно было снимать студенческий сериал — столько лет сходились-расходились. Но она всегда была для него подружкой, а в сексе — резервным вариантом, относительно доступным. По-настоящему хищными глазами он смотрел на других — девушки его мечты, были, конечно из разряда VIP. Теперь Лилит видела впервые, что он стал смотреть так же жадно и на нее, едва узнавая свою подружку по бедной и пьяной общаге.

Отвалившись друг от друга на широченной кровати, утонув в пуховых душистых подушках и одеялах, эти двое тяжело дышали, смотрели в лепнину на потолке, в отблески огней Сити на темных стенах, слышали беспрестанный мановахский ночной шум — вой сирен, музыка, гул самолетов и гудки пароходов эхом в океане.

— Блин, Володя, ну трусняк-то хоть себе купи нормальный, что ты как…

— Ладно, куплю. Ты Мадину-то с Васту нашла? Хотела же ее в комиссию привлечь…

— Не, не нашла пока, потом, — отмахнулась от дел Лилит, но Волос продолжал труднить:

— Мои Новые Скрипты уже почти готовы. Это, считай, новые Веды, новые заповеди. Собраны кейсы и алгоритмы успешного создания и продвижения для любого контента, для любой площадки. И в них же правила поведения, как не мешать друг другу. Мы цифровой лес по-настоящему превратим в пахотную землю, которую можно будет возделывать и получать предсказуемый результат. Это как переход от присваивающего хозяйства к производящему. Это новая культура. Команду собрал отличную, из Galaxy подтянулась уйма толковых парней. Через неделю на комиссии торжественно примем Постановление о Новых Скриптах. И вот, он, здравствуй, Новый мир! Год-два работы, и Вселенную будет не узнать. Интернет безграничней космоса, всем хватит места, не будет войн, нищеты.

Лилит молча тихонько хихикала, глядя искоса на Волоса. Мальчишка, которого помнила первокурсником, стал «великим», творил миры, создавал пространства и наводил свой порядок, рулил, повзрослел, в общем, за полгода лет на двадцать.

— Полно работы, но Пауэлл помогает, корпорации, Гилац помогает…

— Тебе Пауэлл говорил, что надо твою охрану усилить? Ты же медиарынок перекапываешь, большие же деньги крутятся, а с тобой только один ствол в смене.

— Да кто может напасть? Успокойся, мир настал, мы не в Оралоне.

— Я в политике еще пока не очень шарю, но интуиция есть. Гилац, например, по-моему, против нас, да и Galaxy.

— Да не… Все договорились, все норм.

— Я для комиссии по милосердию просила у Galaxy алгоритмов программных дать, из бывшего пакета Баунти. Не дали. Сказали искать среди огненных, а там нет. У них выживает сильнейший. Спросила у Деда, он говорит — потом. А без программки, наша комиссия — просто посиделки. Нормальных людей вроде Мадины и не за чем подтаскивать — только разочаровывать.

— Ну, Лил, сейчас, действительно, не до этого. Может, правда, потом. Пока что никаких же катастроф не предвидится.

— Я просто чувствую, что о чем-то важном не договорились. У Гилаца с Пауэллом какие-то контры. Усиль охрану.

Волос лежал и не узнавал Лилит. Простая же была безбашенная девчонка. А теперь интуиции боится, смерти боится. Разжилась, приоделась, теперь есть что терять. Как же быстро родная панкушка превратилась в леди. Волос приподнялся на локте, навис над ней, глядя на ее лицо. Где та готочка, любившая все про смерть, бесстрашно шагавшая в Город Мертвых, не испугавшаяся ночного голоса «Деда, пожалуйста, не убивай!», лежавшая с ним в морге в Аламе? Перед ним было лицо попсовой дивы, инстаграм-звезды, модели. Волос с удивлением почувствовал, что хочет ее снова и снова, лег на нее, запустив пальцы в ее черные кудри, целуя пухлые капризные алые губки.

Утром лениво потягивались на простынях, не вставая, вызвав прислугу, чтоб принесли кофе и пирожки, поставив все на прикроватный столик. Как в юности по воскресеньям, решили как можно дольше не вставать с постели, а смотреть телевизор, теперь это большая плазма в полстены, и глумиться над передачами, клипами, артистами и новостями, прикалываться и никого не стесняясь смеяться над всем подряд, пока не захочется трахаться, а потом есть.

Сквозь смех над ведущим утреннего выпуска межгалактических новостей, влез звонок на телефон Волоса. Давя хохот, он ответил, что-то слушал, кивал и сказал «ладно, сейчас буду».

— Извини, Лилу, очень жаль. Надо часа на три метнуться в контору, там запрос пришел от СГЦ, надо посмотреть и парней проинструктировать, что отвечать. Ответ ждут в понедельник к утру.

Лилит недовольно сжала губки, Волос обещал, что максимум три часа, напоминал, что «работать надо» и одевался — в свои вечные черные джинсы в обтяжку, плотно сидевшие на бедрах, берцы, кожанку поверх черной же майки. Чмокнул ее в мягкую утреннюю щечку и вышел в гостиную, откуда вместе с охранником пошел к лифтам.

Лилит осталась валяться в кровати, думая, как там, интересно, сейчас Маат поживает в своем радиоактивном райском местечке, и вдруг вспомнила Вагнера. Резко, внезапно и четко увидела перед собой его бледное узкое лицо, большие глубокие глаза, грустные губы. Ей показалось, она даже слышит его голос — строгий и тихий, и она заплакала. Сморщившись, перевернувшись на живот, она уткнулась лицом в подушку и услышала внизу в подъезде сильный хлопок, почувствовала, как дернулись пол и стены.

Настороженно, она села на середине кровати, прислушиваясь к крикам в холле и какому-то лязгу. В коридоре на этаже раздался топот бегущих ног, в дверь квартиры вломились трое секьюрити. «Она здесь, босс. Жива и здорова», — крикнул в микрофон, закрепленный на наушниках, охранник и побежал на балкон. Двое других бросились обшаривать углы, открывать шкафы, падая на пол, заглядывать под столы и диваны. Их главный, вернувшись с балкона сообщил шефу: «Визуальный осмотр помещения — норм. Ждем технарей со сканерами». Посмотрев в лицо Лилит, отвел взгляд, смутившись, ушел к двери. Остальные двое, держа в руках пистолеты, сели по углам комнаты.

— Что случилось, ребят? — уже застучала зубами, предчувствуя самое худшее, Лилит.

— Бомба. Лифт разворочало. Есть погибшие. Я Вас не выпущу сейчас из квартиры, — твердо сказал офицер, видя, как она подскочила бежать выяснять, что с Волосом.

Она переключила плазму на новости и на полстены увидела кадры задымленного холла своего дома, частично рухнувшие перекрытия и клубы пыли, дымные кольца в коридорах, облака дыма, выходящие на улицу из окон первых этажей. Бегущая строка потянулась по нижней кромке экрана кровавыми буквами: «СРОЧНО! В Мановахе в ЖК „Лидер“ на 2-й Ave убит Волос, сопредседатель Межгалактической комиссии по информационной политике. Преступники использовали мощный фугас, заложенный в лифтовой шахте, когда политик находился в лифте».

Лилит теряла сознание, все вокруг потемнело, она вспоминала ту вдову из Нарун-Амана, вроде ее звали Зерина, рассказавшую, как ее парень исчез во вспышке взрыва вместе с грузовиком на дороге, которой за всю жизнь выпало только несколько лет счастья. «Бл…дь, а мне-то только одна ночь счастья была намеряна…» Лилит сидела голая на полу, облокотившись спиной на кровать, плача видела, как рушится дом ее мечты — она, Волос, вместе, успешные, с умницами-детьми в хорошей квартире в красивом городе. Она столько лет шла к этому, получила эту ночь, и на этом все.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Сидел, улыбаясь в кресле, оглядывая чисто прибранный белый с матовым оттенком салон своего корабля, серебристые стены, плазму с нарядной Полиной (придумал ей новый прикид, скачав с модного сайта). Она приятным своим тембром говорила, что полет идет нормально, до точки назначения еще пять дней. Две недели полета я находился в приподнятом настроении. Оказалось, что в таком состоянии переносить полет и вынужденное бездействие в замкнутом пространстве без связи с внешним миром, еще сложней, чем если лететь в тоске и печали.

Саня, как мог, развлекал в шахматы, но это, конечно, не могло отвлечь от переживаний о будущем походе через время и, возможно, встрече с Черной. Меняя музыкальные треки, я вертел в руках резной средневековый золотой ключ на кожаном шнурке, разглядывал литые узоры на нем и замысловатые иероглифы. Вспоминал день за днем, вечер за вечером, мгновения за мгновениями — все, что было хорошего у нас с Черной когда-то во времена моего пребывания на Хомланде. Этих счастливых секунд было не так много, но их можно было смаковать, растягивая на минуты. Час встречи за ужином у нее дома можно было прокручивать в памяти целый вечер. Я нежно лелеял перед собой образ ее глаз и губ, черную глубину пышных волос. Разглядывал мысленно ее ладони, пальчики на ногах с красным лаком на ноготках. Рисовал, как она была одета, когда ходили в парк, когда ехали на такси из аэропорта, когда пошли в магазин за продуктами. Слышал, как пахла ее курточка, ее джинсы, сапожки, вязаные варежки и теплые чуни, висевшие после лыжной прогулки на батарее.

Полина сказала, что подлетаем и я увидел в панелях-имитациях окон впереди красноватый шар 5-й планеты Z Аполлона. Ее атмосфера была синей, если смотреть снизу, с поверхности, но красной снаружи, плывшей полосами циклонов — продольными длинными мазками кисти разных оттенков крови. Дело предстояло не простое. Посадка на необорудованной площадке — вообще требует мастерства и внимательности, но теперь на 5-й после ядерной войны на всем нужном мне континенте не было центров управления полетами и диспетчеров. Все уцелело в Антее, но это противоположная сторона шарика. С этой стороны, в Бахди обосновались военные, но от них до моего места приземления 5 тысяч км, да и не хотел я связываться с ними лишний раз.

Зато после разгрома Орды в этой части планеты до нуля сократился трафик, риска с кем-то столкнуться в плотных слоях не было, хотя там, в низовьях Звездной трафик и раньше был невелик. Мой корабль дошел до точки максимального сближения моего курса с планетой, я включил маршевые двигатели, завернув прямо в багровые облака, приготовившись к перегрузкам. Не связываясь ни с кем на земле, только поставил на постоянку сигнал во все стороны о своем местонахождении, чтоб таки не ударился никто сослепу. Глядя в панели-окна, можно было подумать, что я погружаюсь в вену, ныряя в медленно текущую кровавую массу циклона. Сближение с поверхностью шло штатно, на 30 километрах, я дал команду включить посадочные двигатели. Три батареи дали мощный импульс, движки изрыгнули шквал огня перед собой, гася скорость падения, делая снижение плавным, а я, борясь с перегрузками, разглядывал на плазме картинку с локаторов, рулями подтягивая корабль в соответствии с картой туда, где извилисто сверкала серая ленточка Звездной реки, стремившейся через весь восточный кусок континента на север к холодному океану.

Дорогостоящими толчками маневровых движков выровнялся куда надо, высоты оставалось 10 км, теперь предстояло самое сложное. В принципе внизу чистая степь, 90% которой пригодны для посадки, но есть где-то камни, где-то лес, опять же есть сама река, и нужно не угодить задом именно на один из этих 10% непригодных участков. Наблюдение усложняется работающими «под себя» посадочными движками, дающими море огня, через которое ничего не видно никакими приборами. Приходится верить карте, детализируя ее до десятиметровых квадратов и выравнивая полет. Прицелился рядом с берегом, вовремя увидав какой-то бурелом отклонился чуть в сторону и повиснув на высоте ста метров, вырубил двигатели, плавно упав на грунт, подняв вокруг себя тучу пыли.

Ждал час, пока остынет машина, облачаясь в свой джедайский серебристый комбез, вешая на шее, под курткой заветный ключ, укладывая телефон в наружный карман. Наконец, открыл шлюз и вышел, спрыгнув на черные комья мягкой земли.

Сверяясь с картой в телефоне, спустился к заболоченной протоке, пролез через поваленные деревья, лежавшие в сторону от реки, видимо снесенные однажды сильным штормом. Перешел через мелкий ручей, взобрался по склону, заросшему камышом, осыпая на себя желтый ворох пыльцы. Вышел на открытый участок береговой линии и понял, что нашел. Два гребня спускались к речной глади, как чуть разведенные в стороны ноги. Их окончания торчали острыми коленками и уходили вниз, словно ступни этих ног находились далеко под песком. Там, где склоны сходились наверху, между ними были заросли кустарника и в этих черных ветвях, жухлой траве и песке угадывался большой камень. Его острая сторона, повернутая к реке и ветру, была лысой, чистой и мерцала в солнечных бликах.

Звездная своим широченным руслом упиралась в эту точку, делая здесь поворот, уходя к северу. Вся мощь ветра била в этот камень, сообщая ему собранную со всего континента силу. Вода давила своей энергией, заливала ее между склонов-ног, наполняла это место всем, что видела, проделав путь в тысячи километров — с Тайнинских гор, через непроходимые и бескрайние леса Мазории, собрав в равнинах Семистепья память и силу сотен рек и ручьев. Этой памятью река делилась — в шуме воды угадывался неспешный говор, нужно было только разобрать язык.

Алат-Камень или как мы прозвали его с корешем, Клитор, слушал этот рассказ, смотрел на водный поток, как на сериал, запоминал, понимал, все, что там показывали, наливался силой и знанием, светился от возбуждения, узнавая о миллионах рождений, жизней и смертей, случившихся на 5-й планете, о подвигах и катастрофах, радостях и горестях. Камень знал, что было на уме у Насыр-Хана и что сказал своей бабке неизвестный старик в глухой деревне на берегу Касимы, потом впавшей в Зведную в Семистепье.

Солнце светилось над противоположным берегом, иногда давая его рассмотреть, если ветер расталкивал облака над тамошними лесными холмами. Нужно было ждать, когда светило выйдет в нужное место, а до тех пор я не подходил к Камню, не трогал-не беспокоил Клитор, не нарушал порядок вещей и не пугал то, что скрывалось за этим Камнем.

Нужно было ждать, — что же я ждал. Уселся на травянистой кочке, трогал ладонями песок, перебирал пальцами мелкие камушки, любовался полетом птиц в синем небе. Сверкая на солнце, стремительные и маневренные, как сверхзвуковые истребители, чайки носились над синей гладью воды, иногда штурмовиками ныряя вниз, к самой поверхности, атакуя рыбу, которой здесь, видимо, было полно.

С реки шел ветер, вселявший чувство свободы и храбрости, далеко слева едва угадывался другой берег по облачкам над лесом. А если глядеть прямо, смотришь вдоль русла, словно встречая грудью всю мощь воды, идущей столько тысяч километров, с другого конца континента. Силища мегатонн воды с ветром, создавали ощущение, что стоишь лицом к потоку времени — неумолимому, как пресс. И нужный час настанет, все будет.

Поиграв с букашкой на травинке, увидел внизу у кромки берега одинокую елочку, спустился к ней. Потрогал мягкие гроздья иголок, засмотрелся на темно-синие пышные ветки. Под ногами увидел торчавшие наружу с обрыва корни, со стороны воды была истрепана ветром даже кора, не то что ветви. Но красавица держалась молодцом — стояла прямо, играла на солнышке, переливалась оттенками темно-синего, шевелилась на ветру, как будто танцевала какой-то лиричный медляк. Я ласково гладил ее, стараясь не ломать иголки, хвалил, что она такая классная девочка, благодарил за то, что показала свою красоту мне, случайному прохожему.

Она была похожа на Черную — молчаливая, неулыбчивая, но притягательная, могла заманить твое внимание и утопить в узорах синих игл, черных веток, коричневой коры. Колючая пошевелилась под порывом сильного ветра, прилетевшего со Звездной, махнула всеми ветвями мне на возвышавшийся за моей спиной Клитор, типа мне пора уже идти. Солнце встало уже ровно над руслом, окрасив Звездную в золото. Расплавленный драгоценный металл лениво надвигался прямо на меня, как лава из вулкана, сверкая, переливаясь и шумя. Золото отсвечивало на берегах, песок перестал быть тусклым и засиял, чайки, сороки, вороны — все переоделись в парадную форму с золотыми нитями, перьями, искрами, погонами и кантиками.

В воздухе повис торжественный шум ветра, как по трубе гнавшего воздух вслед за водой по руслу между берегов, перегоняя его с востока на запад. Солнце уперлось прямыми лучами в Клитор, который переливался теперь цветами радуги, всякая травинка, камушек и песчинка налились своим цветом и блестели. Настал мой час, я встал и пошел решительно, шагнув в щель между осыпавшимися склонами, как между половыми губами, пошел вверх, поднимаясь к возбужденно светившемуся взгорку. Взобравшись, сев прямо перед сверкавшим бугорком, аккуратно руками распихав песок в стороны нашел каменную плиту, нащупал щель замочной скважины, увидел неизвестные буквы и высеченные древними художниками схематические изображения совокуплявшихся половых органов — мужского и женского, видимо, это подсказка для незнающих куда вставлять. Все-таки на всякий случай сверившись с рисунком, я вставил свой золотой ключик в скважину, нажал с силой, дважды провернув, и плита начала с глухим грохотом раздвигаться, открывая темный ход вниз, внутрь утробы земли.

Я смело шагнул в темноту, всеми силами самоконтроля остановив свои мысли на Черной. Держал перед глазами ее лицо, ее тело, останавливал, перематывал и прокручивал еще и еще раз в ушах воспоминание ее голоса и смеха, не прикасался ни к чему правой рукой, чтоб не сбить ощущение ее прикосновения, восстановленное в памяти. В сознании держал время и дату той — нужной встречи, того вечера, когда все начало рассыпаться, когда мы стали разлетаться по разным орбитам в разные стороны. Держал в уме название того курортного городка, куда мы прилетели в отпуск на семь дней.

Шел вниз по бесконечной лестнице, долго минут двадцать, перебирая в памяти тот день — жаркий пляж, вопли бакланов и торговцев про молодую горячую кукурузу. Вечер в ресторане с названием толи Мара, толи Мира, но что-то про смерть. Там была музыка, вкусный шашлык и классное красное сухое. Но Черная весь вечер просидела лицом в телефон, вяло и односложно отвечала на мои вопросы, не глядя на меня и не слыша, улыбалась кому-то там — в чатах. Потом мы шли поздним ночным часом по распаренной узкой улочке с редкими фонарями. Мы шагали не спеша, над нами проплывал тусклый розовый шар фонаря, мимо нас ползли заросли высоченной травы, за которой маячили пирамиды кипарисов. Мокрый асфальт глушил наши шаги. Мои и ее кроссовки ступали неслышно, в этом нашем молчании я слышал, как по капле вытекает, кончается то, что нас связывает. Развязывается веревочка, рвется ниточка, и неизвестно, что делать, как предотвратить то, что уже почти решено. Мы прошли эту дорогу, полкилометра, так и не сказав другу другу ни слова. Это было невыносимо, она кратко попрощалась через плечо и ушла. Я с тех пор каждую ночь проклинаю себя и небо за то, что не сказал ей тогда то, что надо. Протормозил, протупил, молча и беспомощно смотрел, как уходит она, рушится мечта и смысл жизни.

Идти по лестнице было надо аккуратно, лампочек тут не было и можно было наступить в грязь. Но было не совсем темно. По шахте, похожей на лифтовую, шедшей рядом, регулярно снизу взлетали багровые отсветы какого-то жаркого пламени далеко в преисподней. Зарево этого красного огня лизало стены лестничных пролетов, покрытые штукатуркой, на них были видный цифры, по которым можно было ориентироваться. Наконец, я увидел нужные три цифры — мой этаж, мой час, мое место. Дернул за ручку дверь, отворил и вошел в захламленный тесный и темный погреб или сени. Осторожно перешагивая через лопаты и метлы, сторонясь рядов пыльных стеклянных банок на тоненьких фанерных полочках, прошел к следующей двери, с силой плечом толкнул ее наружу, выйдя на свежий воздух, всей грудью вдохнув свежий запах ночного моря. Услышал вдалеке ровный гул прибоя и перекличку птиц, невнятное эхо дискотек, прямо перед собой силуэты кипарисов, розовый сочный цветок фонаря, а под ним — Ее. Она смотрела на меня, утомленная долгим молчанием, смотрела испытующе в упор в глаза, ждала, что я скажу. Давала последний шанс все спасти.

10,3

Вертушки, вспоров синее летнее небо дымными струями НУРСов, пропахали участок трассы на открытом участке у опушки. Чуть набрав высоты, они пошли на круг, чтоб через минуту вернуться и ударить еще. Ратмир с офицерами и охраной на трех джипах вовремя заметили приближавшиеся из-за облаков два черных круга, свернули с асфальта в лес, скрывшись под кронами деревьев. Это их и спасло от первого удара. Но пилоты антейской пары вертолетов огневой поддержки уже увидели эти три машины и закусили удила, проникнувшись охотничьим азартом. Их гул над лесом снова начал нарастать, сейчас будут бить наугад, накрывая под собой зеленное море, будут щупать внизу тепловизорами и металлоискателями, выглядывать глазами, отблески крашеных бортов авто или, может, пыль из-под колес. Бросив машины, рамирцы рассыпались и неплотной стайкой сайгаков побежали вглубь чащи, стараясь не выскакивать под прорехи в зеленом навесе крон.

Такие воздушные точечные кавалеристские наскоки антов делали немало нервов рамирской армии, не давая спокойной жизни. Летуны били без системы, но иногда больно. Выходила вот такая пара и кружила над квадратом, пока не находила подходящую цель. Сейчас летчики явно поняли, что три джипа — это какая-то командирская свита, и не отвянут, пока не расстреляют по этому лесочку весь боезапас. Ратмир со своими уже пробежал достаточно, чтоб перейти на спокойный шаг. Бабахало где-то далеко позади, скорее всего, машинки все-таки сожгли. Командующий войсками Республики, наконец вышел к какому-то маленькому селу, где можно будет взять грузовик напрокат и выбраться к своим.

Эти лотрандийские и лавандосские сельские дома — одноэтажные каменные в белой известке, с пестрыми крышами, резными ставнями и нарядными занавесочками на окнах, с вездесущими цветами на заборах, не стенах, на окнах и дверных рамах. Ратмир удивлялся себе, что за полгода эти дома, так не похожие на степняцкие хижины или панельные высотки, стали ему родными. Он чувствовал от них какое-то тепло и радушие, исходившее даже от стен. Ему нравились эти края — степь с пятнами пышных лесов и зеленых лугов, маленькие быстрые говорливые речушки, заботливо возделанные поля. Простоватые с виду, но мудрые люди, приветливые, нежлобливые, любившие петь, танцевать и нарядно одеваться, способные много и упорно трудиться.

Из села поехали по лесной грунтовой дороге в тени буйных крон деревьев на восток, выбираться к Гротхиллу, где теперь торчало все руководство Рамиры, и, фактически, получилась столица Республики. Анты две недели назад высадились на безлюдном океанском побережье на западе Лотранды силами общевойсковой бригады и одного десантно-штурмового батальона. 4 тысячи солдат, 30 танков и 60 пушек, медленной, но неумолимой лавиной двинулись в сельские районы страны и далее к Ланоду и его угольным шахтам, к восстановленному коксохимзаводу. С юга, из Бахсара на Гротхилл шло примерно столько же миротворцев. Все вместе это было 8 тысяч человек против имевшихся у Ратмира 5 тысяч. Нерадостное соотношение сил на земле усугублялось господством противника в воздухе. Анты перегнали сюда 60 боевых вертолетов и 10 истребителей-штурмовиков. Своей авиации у Рамиры не было. А ПВО составляли только 15 современных полевых зенитных комплексов и 15 старых пушечных скорострельных машин, пригнанных мафией с каких-то глухоманских планет. Ратмир решил пушечные развалюхи распределить в пехотные отряды — защищаться от вертолетов. Из актуальных ЗРК создали коллективный щит, который будет защищать группировку комплексно от крылатой авиации противника. Но всего этого мало.

Ратмир внезапно болезненно почувствовал, как постарел за эти полгода, как много стал бояться. Та жуть, которая нахлынула на него с первым ядерным ударом по Дертау, больше его толком не отпускала. Тогда он ясно понял, насколько все вокруг уязвимо, что в один миг может исчезнуть все, что дорого. Теперь ему становились дороги и близки многие в Рамире. Тут были настоящие друзья, тут появились мечты о счастье. И он боялся потерять это все так же в одну секунду, как потерял родителей и друзей в Орде.

Когда он был лихим комбатом, он легко побеждал страх, ныряя в него, как в воду. Но страхи ротного или батальонного командира — быстрые, угрозы были здесь и сейчас, касались его самого и тех, кто в радиусе нескольких километров — в пределах района обороны его подразделения. Здесь, в Рамире, возглавив несколько тысяч человек, воевавших в полосе сотен километров, он понял, что страх может быть тягучим, долгим, и в него нельзя «нырнуть». В таком большом войске события развивались медленно, угрозы тянулись липкими каплями. Они плавно росли, их нельзя было пресечь в один момент, а только также медленно разруливать, как будто развязывать сложные узлы. Кончался один страх, оставались другие.

Входя в штаб к Тору, Ратмир краем глаза увидел себя в зеркале. Ему там было не 28 лет, а все сорок, плечи были чуть вдавлены вниз, словно на них мешками висели эти его страхи, лицо сузилось, высохло, а из-под белесых жестких бровей смотрели встревоженные, злые серые точки глаз.

Тор выглядел, словно не спал несколько суток, возможно так оно и было. Он, хлебая кофе из белой большой кружки, смотрел побледневшими в последние недели бывшими синими глазами в монитор и нервно водил, щелкая, мышкой, барабанил что-то по клаве:

— Смотри. Подписался на огненный алгоритм военной победы. Задаешь ему все исходные, он быстро считает и дает рекомендации, как воевать, чтоб победить. Веришь машине, командир?

— Машинка может и правильно посчитать, — думал вслух Ратмир, — но ты уверен, что ты правильные данные ввел?

— Да, тут тысяча показателей, полдня вбивал. Конечно, по противнику есть пробелы в информации, но не критичные. Так вот, Алгоритм Войны рекомендует дать генеральное сражение в Гротхилле всеми силами, а не дробить войска на мелкие партизанские группы, как ты советовал.

— При нашем соотношении сил, в генеральном сражении нас раздавят за трое суток.

— А Он говорит, что если сдадим Гротхилл без боя, сольем золото Вейндиора, то останемся без денег и пополнений, без поставок нового оружия, и придется тогда дробить силы не на батальоны, а на взвода, а к зиме, нам станет нечем кормить солдат, когда миротворцы займут все села, а местное население примет их сторону.

— Про золото он прав.

— А как организовать сражение, тут есть идеи, на посмотри, — Тор встал из-за стола, освобождая место Ратмиру, отошел к окну, — нам надо пару месяцев продержаться. Анты готовятся захватывать Аргунию. Население против них, я туда свои сети закинул, ребят смышленых отправил, фолловеров набираем. Когда анты попрут на Аргунск и на Камелстоун, может, получится объединиться с остатками аргунских войск и местными формированиями. Примем их в Рамиру — выйдем на новый уровень игры, сравняемся по совокупным ресурсам с Уоллосом, даже обойдем его, а там — займемся и Партой, и Северной Карфой.

Тор смотрел в окно на стоявший во дворе БТР. В эти полгода через него прошло больше информации, чем за всю предыдущую жизнь. Он одновременно вел сотню дел, должен был быть в курсе всего, что происходило в каждом районе и поселке Рамиры, в деталях знать, что творилось по всей 5-й планете, в межгалактических комиссиях… Ему уже казалось, что он всегда жил в Рамире, что до нее ничего не было. Долина Чобан, планета геологов, Город Мертвых — все это было, как во сне или в другой, чужой жизни. Он смутно помнил, как выглядели Волос и Лилит, к стыду своему, «не зациклился» на гибели Вагнера, простившись с ним мысленно — быстро, без водки и слез. Он почти не вспоминал Маат…

— Как мы можем? С какого черта, кто мне дал это право, кто обязал меня? — спрашивал он то ли себя, то ли Ратмира, — это будет сражение. В нем сойдутся 13 тысяч живых человек. 5, а может и 10 тысяч из них погибнут, станут калеками. Опять пушки будут крушить дома, жечь мирных. Эта земля только воскресла, только потянулась к жизни, и опять — война и смерть. И это несу я.

Все эти месяцы он чувствовал долг перед двумя миллионами избравших его людей и поверивших ему и его проекту интернет-демократии. И еще ему было интересно. Он воплощал здесь свои мечты, строил свой город-солнце. Но этого слишком мало, чтоб отправить на смерть тысячи человек.

Ратмир смотрел на него удивленно, скривив жесткие губы в сушеной улыбке:

— А если бы не ты нес, им бы было легче? Войну Орды и Аргунии устроил не ты. А передел планеты — неизбежное следствие той войны. Здесь люди решили строить такую страну, которая им нравится. Они бы строили ее и без тебя. И воевали бы с антами и миротворцами без твоего участия. И погибали бы. Кому было бы легче, если бы тебя здесь не было? Разве что тебе… Хватит себя жалеть. Работай, на тебя люди поставили. Хорошие люди, — это редкий дар.

Маат смотрела на лица Ратмира и Тора. Листала их фото в ленте — Уоллос просил подобрать погаже и отфотошопить, создав образы злодеев для пропагандистских плакатов, мемов и гифок. С учетом невыспавшести персонажей и их небритости это было не сложно. Тощий и длинный Ратмир в потертой мабуте, был вылитый маньяк-милитарист, жестокий убийца. Тор в линялом кожаке поверх майки и джинсах — точь в точь диктатор-террорист, предводитель недобрых идеократий из популярных стратегических игр. На фоне голливудских красавцев — Уоллоса и его солдат в модных комбинезончиках, они выглядели варварами, деревней, сошедшими с ума психами.

Телеканалы транслировали видео с движущимися армейскими колоннами миротворцев и антов. Нескончаемые вереницы хвостами ползли по дорогам, проселкам и просто по пескам. В этом движении была мощь и неумолимость, красота и величие. Что могло сопротивляться этой силе? Маат монтировала из этих видео короткий духоподъемный ролик, накладывая эпичный музон и короткие реплики Джонсона про неизбежное торжество цивилизации и разгром террористов, подельников наркомафии.

Маат любила обоих. И Уоллоса, и Тора. Не знала, как себя вести. Полгода назад, она бы без сомнений назвала бы сукой ту бабу, что, глядя на сцепившихся своих кобелей, ставит на победителя. Решает просто выбрать того, кто сильней и успешней. Теперь, ей казался такой выбор единственно логичным. Нет, а правда, как еще выбрать, если любишь обоих одинаково? И их войну не она придумала, и воюют они не за нее, а за свои идиотские идеалы, а точней, соревнуются, кто круче, чей алгоритм в компьютере точней.

Наверное, так все самки в природе вынуждены тысячи лет, сколько стоит Вселенная, смотреть на эти битвы и ждать, кто победит. Маат смотрела на холеное наглое лицо Джонсона, на мощное и твердое, как дубовый шкаф лицо Тора с синими искрами глаз и светящейся белой бородой, и понимала, что обоих любит сама земля, природа, наделившая красотой, силой и умом, волей и удачей. И сейчас эта земля — пески Парты, степи Лаванды и леса Лотранды — любуется ими, тоже не может выбрать, кому отдать себя, чей план позволить реализовывать на своих просторах, кого одарить нефтью, углем и рудой, пашнями и пастбищами. 5-я планета, как и Маат, завороженно смотрела на катящиеся по дорогам танки, гаубицы и грузовики с пехотой, готовилась дождаться сражения и расцеловать победителя, щедро снабдив всем, что ему нужно для его города-мечты. И принять в себя, укрыв в могиле того, кто проиграет, оплакав его теплым летним дождем.

Вечером на мониторе вынырнул в скайпе Уоллос — все также бодрый, уверенный, бросавший подчиненным приказы и шутки. Колонны антов и миротворцев соединились и выдвинулись к Курукхеллу, где за мелкой узкой речушкой Курой, в тридцати километрах от Гротхилла, их ждали на позициях развернутые войска Рамиры. Джонсон показал ей пальцами «ОК», чмокнул и закрыл чат, а Маат услышала за окном своей квартирки в штабе в Бахди рев и гул, по стенам забегали красные и зеленые отблески.

Вышла на балкон и увидела, как по взлетке аэродрома несется истребитель, мигая рубинами габаритов, скользя по золотой веренице огней ВПП. Взвыв и вспыхнув фиолетовой струей из сопла, он взмыл вверх, за ним на старт выкатывался следующий остроносый острокрылый серебристый хищный красавец, выхваченный из темноты прожекторами с вышек, плывя по отблескам на зеркально отшлифованном мокром бетоне. По всему аэродрому по кругу двигались самолеты, ползли по рулежкам к полосе, готовясь на взлет. Под фюзеляжами, под плоскостями крыльев висели темные узкие длинные бомбы, с ярко алыми наконечниками, скрывавшими умные приборы наведения. Рев и грохот авиадвигателей уже неслись и из телевизора. Телеканалы погнали срочные выпуски новостей — авиация антов поднялась с базы в Бахди и направилась на удар по Гротхиллу. В кадре были и видео с Бахсара и Ланода с площадок роем святлячков поднимались десятки вертолетов, зудящими в темном небе кучами шли к Серым горам, наносить первые удары по анархистам.

Маат сидела на кровати, обхватив руками коленки, не двигаясь глядя на монитор, внутри что-то пекло, ее едва заметно дергало, будто слабо-слабо било током. Началось. В эти часы там у Серых гор все решится. Кто-то из них проиграет.

После краткого комментария Уоллоса, уже сидевшего на броне БТРа в полной боевой экипировке, сверкавшего новеньким шлем-сферой и закидывавшего за плечо автомат, экран показал Тора. Он сидел в полутемной студии без окон в пятне мягкого красноватого света. Его лицо было еще уже, чем раньше, из-за попавших в тень щек и висков, большой лоб в этом освещении казался листом брони, а борода каменной, как у памятника. Он медленно говорил твердым спокойным голосом, уверенно, четко выговаривая каждое слово:

— Не буду обещать всем, кто меня слышит сейчас, что мы завтра победим. Знайте только, что мы будем биться до конца, до последней капли крови, будьте уверены, мы не сдадимся и не отступим. Для нас другой земли, кроме Рамиры нет. Мы или останемся жить на ней или в нее ляжем.

Я обращаюсь сейчас к своим бойцам и командирам в эти последние часы перед боем. С каждым из вас мы встречались и не один раз разговаривали о разном. Но мы никогда не говорили о боге. Знаю, в такие минуты, как сейчас, многим из вас, хочется верить, хочется молиться.

Парни, не ждите, что в эту ночь и утро нам кто-то поможет. Завтра солнце не осияет нам путь и ветер не подует в спину, и мать-земля не укроет от пуль и снарядов. В эту ночь не зовите духов предков. Мы — беженцы со всего континента, в этой земле наших предков нет. Наши отцы угробили в ядерной войне все, что оставили им наши деды. Забудьте родных богов. Они не помогли нашим отцам, не помогут и вам.

Завтра все будет зависеть только от вас. Только вы сами можете отстоять для себя эту землю, сделать ее себе родиной, построить здесь свои дома и города. Тогда ваши правнуки, будут почитать вас и звать предками, ставить ваши фото в красный угол, взывать к вашей чудесной помощи в трудный час.

Сейчас, не нужно взывать к небу — там только самолеты антов. Лучше обнимитесь с товарищами, братьями по оружию, почувствуйте их рядом. Поверьте своему командиру, себе и получше смажьте автомат.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

— Бриллиантовый гроб, в который Сет заманил Осириса был дешевле, чем этот ящик, — Дэниэль Фогг потрогал пальцем светящийся синий корпус медицинской капсюли и морозилки в одном флаконе.

— Тебе денег жалко? — спросил Пауэлл, торжественный как перед молитвой, в строгом черном костюме, с аккуратно подстриженной седой бородой, стоявший у пульта управления этой чудо-машиной, уникальным аппаратом, его детищем.

— Слишком большие риски. Ни разу не опробована на людях, и сразу на такого пациента. Да и донор сомнителен.

— Ее проверили со всех сторон, она точно подходит.

— Я не о медицинских показаниях. Психологически может оказаться не готова. То, что она прошла инициацию по Смерти, не значит, что и по Любви пройдет. Без проверки опасно сразу пускать в дело.

— Вагнер же прошел, а они из одного теста.

— Ладно посмотрим. Такие ставки, и все зависит от одной девчонки.

— Она его любит. Вот, уже идет, — счастливо сияя Пауэлл смотрел в камеры наблюдения, там по коридору шла Лилит, — а ей сказали не приходить.

— Где он? Что это? — спросила Лилит, войдя в операционный комплекс, уставленный сложными, непонятными для непосвященного агрегатами, мониторами, со стенами сплошь покрытыми какими-то трубками, шлангами, кабелями и лампами.

Старик показал сухим пальцем на светившийся двухметровый синий футляр, лежавший на металлических валиках. Лилит глянула через стекло и отшатнулась, закрыв лицо руками.

— Жесть. За чем это? Вы можете его оживить?

За стеклом не угадывалось ни тело, ни лицо, отдельно пульсировали некоторые органы, сложно соединенные тонкими трубками, по которым качалась кровь, отдельно натянутые на решетки светились куски кожи, местами висели в пустоте кости, пузырилась желчь в баллонах, в тонких склянках урчала странная жижа. В верхней части голубыми искрами мерцали серыми кусками части мозга. На подставке мутно блестел глаз.

— Да, немного похоже на разобранный конструктор. Необычное зрелище, я поэтому и просил тебя не приходить и не смотреть на это. Сейчас так выглядит твой Волос. Это его ты так любила много лет.

Дед начал объяснять, что в ларце собрано все из организма Волоса, что еще может функционировать. Многое недостающее может быть дополнено донорскими органами и кибернетическими девайсами. Это тело сможет жить, Алам может это сделать. Но для того, чтоб это был Волос, ему не хватает части мозга, и ни один донор не подойдет, и компьютером не заменишь недостающие части.

— Речь идет о его сознании, его, можно сказать, личности. О том Волосе, который мог бы инициировать и возглавить все позитивные процессы во Вселенной, дать людям Новые Скрипты, строить и защищать Новый Мир. Восстановить в точности того Волоса, который был, уже невозможно. Но судьба дает нам шанс создать на его основе нечто большее. Небывалое сознание, величайшую личность, какую знала история.

Пауэлл смотрел на Лилит как-то странно, ей стало не ловко. Фогг отошел в дальний угол, как бы проверяя шланги.

— Ты любишь его? Ты готова на все, чтоб его вернуть? Чтоб быть вместе с ним, стать одним целым со своим любимым человеком?

— Люблю, конечно, — тихо выдавила Лилит, глядя на круто навороченное технотронное ведро с кишками, лампочками и проводками.

— Мы можем провести уникальную операцию. Возьмем часть твоего мозга и ею восполним мозг Волоса. Там будет примерно 50 на 50. Тот человек, что получится, будет одновременно и тобой, и Волосом. Ты будешь помнить все, что помнишь сейчас и вспомнишь все, что он знал. Ты сможешь мыслить одновременно и как он, и как ты. Ты будешь чувствовать себя и прежней Лилит, и Волосом, и чем-то общим. Ты и станешь на самом деле единым сознанием Волоса и Лилит.

Внешне вы итак не очень отличались, как брат и сестра, новый человек будет еще больше похож на тебя и на него одновременно. Желательно сохранить мужской пол, но, если ты принципиально против, пол может быть женским, а можно сформировать гибрид. Ты сможешь быть, когда захочешь, мужчиной, когда захочешь — женщиной, просто по настроению, сможешь сохранить возможность беременности.

Я сейчас перечислил все то, в чем уверен. Это чистая медицина. Но мне почему-то кажется, что у тебя могут открыться и совершенно новые, божественные способности. Ведь это будет личность созданная силой Любви, будет представлять собой никогда ранее не бывалое в этой Вселенной единение влюбленных, подобное было описано только в древних сказаниях о великих богах, пришедших в наш мир и по сути сотворивших его. Тот, кем ты станешь, будет победой над Разделением. Над тем, что наполняет наш мир горем и тоской, войнами, пустотой. Это будет преодоление вечного разделения любящих сердец. В этой личности вы сможете быть вместе не день, не год, а вечность.

— Осирис и Исида? — спросила Лилит, увидев на столике «у изголовья» футляра с Волосом знакомую любимую статуэтку Пауэлла, перекочевавшую сюда из его кабинета.

— Даже круче, обновленная версия.

Лилит начало трясти от ужаса. Она попятилась и прижалась спиной к стене. Старый маньяк приближался и улыбался. «Какое единое сознание? Какой гибрид? Какая Изида? Меня, Лилит, не станет, из меня сделают киборга…»

— Ты станешь Богиней, — шептал Пауэлл, осторожно, шаг за шагом, двигаясь к ней через синий свет операционной. Ты просто сейчас уснешь, а проснешься Богиней, правительницей мира.

Лилит в ужасе подумала, что старик давно спланировал все это от начала до конца — это он взорвал Волоса в лифте, а потом примчался собрать его останки, сложив в эти банки. Завопив «Нет! Не хочу!», она бросилась к двери и выскочила в коридор. Там стояли трое мужчин-санитаров, показавшихся ей слишком крепкими. Она побежала прочь от них по проходу, дергая все подряд ручки дверей по дороге. Санитары шли за ней следом. Одна дверь открылась, она оказалась в женском туалете, нырнула в кабинку и затихла. За дверями остановились шаги, там ее кто-то ждал. «Кому звонить?» — думала она. У нее ни родителей, ни друзей… Тору и Маат сейчас точно не до нее, Бр исчез…

Пауэлл, нервно теребя бороду присел на кушетку.

— Я был уверен, что она его любит, что хочет с ним соединиться. Думал, она захочет быть Богиней, — говорил он растеряно, глядя на статуэтку, — мы без нее программу «Твикс» не инсталлируем.

— Она в туалете, — сказал, вернувшийся из коридора Фогг, — прячется. Ей здесь никто не поможет. Сейчас девчонки-санитарки войдут к ней, один укол снотворного, положим на стол и все сделаем. Очнется уже гибридом, поймет, что мы все правильно сделали.

— Это не то. Весь смысл был в том, чтоб найти чистую любовь, без принуждения. Из-под палки, под снотворным миллиарды баб на все согласны. Любовь под страхом — это к Единому. Я думал, что нашел чистые сердца, Нашел Осириса и Исиду. Это не то.

— Ну хоть что-то. Лучше, чем ничего, — Фогг выглянул в коридор, — девочки готовы. Работаем?

Прервав разговор, у Пауэлла зазвонил мобильник — там был Гилац:

— Старик, тут какая-то несуразица. Звонила Лилит. У нее крыша поехала что ли от горя? Говорит ты ее хочешь убить, расчленить для медицинских опытов… Бред, конечно, какие-то критические дни. Но сигнал есть сигнал, я отмахнуться же не могу, сам понимаешь. Давай так. Через полчаса она должна живая-здоровая выйти за ворота Алама. Там ее будет ждать полицейская машинка, отвезет на космодром, оттуда на квартиру — домой в Мановах. И пусть с ней в ближайшие три месяца ничего не случится. Ладно? Тогда будем просто считать, что ничего не было, просто девочка крезила.

Пауээл мертвым голосом, сказал «Ладно» и повесил трубку. Кивнул Фоггу: «Выводи ее за ворота. Гилац победил». Фогг вышел. Пауэлл скривившись лицом, сморщившись, опустил голову на ладони и сник, глядя в пол перед собой. Плечи старика сильно дергались, он давил руками седую голову, роняя слезы на рукава белого халата. Дед плакал беззвучно, удивляясь, что у него есть еще слезы и какие они сладкие на вкус, открыв глаза и глянув между пальцев, он увидел, что мир вокруг стал черно-белым. На серых стенах висели бесцветные трубы. В футляре, лежавшем, как опрокинутый граненый стакан, страдало натянутое на решетки лицо Волоса, лежал на подносике его погасший глаз. Статуэтка больше не светилась и не дарила огня, который вел Пауэлла, как маяк, последние три десятка лет. Исида и Осирис были сгоревшей лампочкой, серой, с темными разводами, с черной порванной ниточкой внутри, повисшей на контактах. Пауэлл повалился на бок и рыдал, заливая слезами бороду и подушку, выл, дергая тощими ногами, как несчастный ребенок.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Мы были снова вдвоем на том самом тротуаре узенькой улочки в приморском городе. Издалека доносилась невнятная музыка из прибрежных кафе, вокруг стояла стена кипарисов и высокой желтой травы. Мы оказались в той точке и секунде, в которой расстались много-много жизней назад, в том августе, когда здешнее море — самое горячее, а ночи теплые, как парное молоко, а запах цветов стоит плотный, как стена.

Это были мы, да не мы. Она заметно повзрослела, это была уже не та юная девочка с электрическими искрами в черных глазах. На ее лице были написаны морщинками, горечью и воспоминаниями много лет и судеб. Я тоже чувствовал себя вынутой из шкафа старой куклой, выцветшей и пыльной.

— Я люблю тебя, я искал тебя все эти годы, не мог успокоиться, век за веком искал — по всем галактикам. Я не могу без тебя, я все променял на этот миг, чтоб вернуть тебя. Я не могу быть счастлив без тебя, позволь мне вернуться к тебе.

Я говорил страстно, твердо, глядя на нее, не переставая восхищаться ее красотой. Она удивительно совпадала с моими самыми идеалистическими представлениями о женской красоте, как будто боги подсмотрели мои сны, нашли ту, которая полностью совпадала с той, что во снах, и привели меня к ней.

Черная смотрела не меня удивленным взглядом, но вместо ожидавшихся мной радости, восхищения или хотя бы интереса, в этих глазах были видны неловкость, даже брезгливость и раздражение:

— Не надо было сюда возвращаться. Не надо было меня искать. Уходи. Ты мне мешаешь. Ты мне не нужен. Я не люблю тебя.

Она стояла и смотрела на меня, как на досадное недоразумение, неприятное воспоминание, а я тупил, остолбенев, вытянув руки по швам, глядя по сторонам, словно в поисках помощи или подсказки, что делать.

Я взял ее за руку, не веря в такой исход, прижал ее ладонь к губам, умоляюще смотрел ей в глаза, целовал — жарко, с остервенением, сжимал ее ладонь своими руками с отчаянием, вымаливая у нее, у вселенной, не знаю еще у кого, чтоб она одумалась. Не прогоняла меня, не отправляла опять туда, в космос…

Она скривила губы, отдернула руку, сказала «Не надо, хватит», отстранилась на шаг от меня и отвернулась. Больше не видно было даже ее глаз, лица, губ. Только черные пышные волосы на фоне высокой золотой травы в свете фонаря. Она решительно пошла прочь по тротуару, удаляясь из светового пятна под фонарным столбом, и, наконец, скрывшись в темноте улицы.

Я сел на корточки, словно, получив крепкий удар в живот, переводя дух, глядя на неровную плоскость асфальта. Сверху со всей дури на меня упала бетонная плита ясного понимания, что на этом все. Казалось, боль запредельно сильна и сейчас убьет, но плита давила с каждой секундой все сильней и больней. Мгновение за мгновением оказывалось, что боль может быть еще и еще острей. Наваливалось понимание, что все сделано правильно, нет ошибок, которые можно устранить и попробовать заново. Все сделано четко и получен четкий результат. Мы не будем вместе, я буду один.

Поднимался по бесчисленным лестничным пролетам вдоль озаряемой снизу багровым огнем шахты, шел ступенька за ступенькой, слыша, как тяжко ухает сердце и ползет кровь по жилам. Темнота изредка освещалась бликами из шахты и в красных расплывчатых пятнах были видны стены с потрескавшейся штукатуркой и надписями, грубо выполненными чьей-то неискушенной рукой при помощи угля и мела. Цифры, буквы, имена и названия давно сгинувших городов, символы в виде фаллосов, могильных крестов, обнаженных женщин.

Вышел из щели у пригорка. Клитор казался погасшим и пыльным. Блеклая трава понуро лежала на черной земле, я спускался, волоча ноги по песку, оставляя длинный ломаный след. Вышел к берегу катившей серые невысокие и небыстрые волны Звездной. На небе опустились низкие серые облака, и за свинцовой массой ползущей воды не было видно противоположный берег. Где-то в бесцветных небесах редко и кратко визжали невидные чайки, волны тихо шурша накатывали, вяло двигая кривую грань серой воды и бледной плоскости песка.

Пошел, размашисто шагая вдоль этой кривой грани, глубоко проминая мокрый песок, брызгая водой, злобно глядя в неумолимое движение Звездной, не оборачиваясь на высившийся над берегом Клитор. Пройдя камышовые стены, поднырнув под лежачие бревна бурелома, пересек овраг и вышел к пустоши, увидев свой корабль — серебряное сверкающее чудо среди этой бледной беспонтовой и холодной земли.

Задал курс в никуда, временами трясло от злости и отчаяния, временами все оплывало внутри, придавливала апатия, как гиря, взгляд останавливался, я давал необходимые команды на старт, не думая, на автомате.

Там, снаружи, я наделал грохота, с ревом врубив стартовые движки. Огненный шквал накрыл все в радиусе сотни метров, выжигая в пепел траву, цветы, низкий степной кустарник. Внутри я не слышал этот грохот. Только тишина и монотонный голос Полины, отчитывавшейся за штатную работу систем, называвшей цифры давления в двигателях, силе тяги, расходе батарей, исправности корпуса и узлов. Плавно раскачиваясь, моя машина поднималась вместе с ярким раскаленным облаком огня. Оставив под собой черное пятно обожженной и вывороченной безжизненной земли, искря на солнце, корабль поднялся на двести метров, завис, и, выпустив длинный жаркий сноп огня, выстрелил вверх, полетев в синеву, набирая еще и еще подъемную скорость.

Меня размазывало по креслу, вминая в мягкую кожу сиденья и спинки, вдавливало голову в плечи, вжимало руки в подлокотники. Было больно глазам, было сложно понять, что жмет больней — гравитация или воспоминания о Черной. Или они заодно, или одно целое? Под обезумевшей тяжестью веки сами собой опускались, в закрытых глазах я видел бесформенное черное пятно на ярко-желтом фоне. Похоже было на Ее кудри на фоне золотистой высокой травы. Похоже было на ту огромную черную яму — все, что осталось от меня на земле, мой обожженный мертвый след от стартовавшего с грунта корабля.

В панелях-окнах мелькала слегка оплавленная моим огнем холодная равнодушная синева, скакали всполохи ледяных пятен — сотни разных оттенков синего. Они расплывались, переходили один в другой, пока не растворились, а я не провалился в непроглядную черноту. Студенистый синий кисель оставался внизу, удалялся и мутнел, а навстречу неслась темная бездна пустоты.

Корабль, освободившись от стартовых перегрузок, восстановил нормальную силу тяжести в салоне, я растекся в кресле, тяжко дыша, подняв глаза, смотрел в экран плазмы. Хотелось орать, ругаться, но уже было не понятно на кого. Кто виноват в этом всем? Можно ругаться, когда в событиях виден злой умысел, недобрый смысл. На кого ругаться, если смысла в событиях нет, нет никакого умысла? Просто ничего нет, и не может быть, кроме этой гребанной пустоты и черноты. И этот бесконечный полет и поиск, тысячелетнее, жизнь за жизнью, обшаривание всех уголков вселенной, изучение, наблюдение, опросы, война… этот поиск смысла. Миллиарды придурков, верящих, что есть бог и есть смысл — почему я не могу быть, как они и тоже верить? За что мне дано знать, что ничего нет? За что мне опять лететь мордой в эту пустоту?

— Ссука, ссууука!!! — рычал я, сидя в кресле, сгибаясь над столом, почти приближаясь лицом к пластиковой столешнице, — Сука ты!

Это было обращено к ней — Черной, к себе-придурку, к космосу и к его дурной бесконечности. Смотрел на бар, таивший в себе коньяк, водку и вискарь, устало осознавая, что не хочу пить. Не хочу обманывать себя алкогольной имитацией радости или хотя бы равнодушия. Зло схватив пульт, отключил имитацию внешнего обзора с ее нарисованными звездами. Выключил плазму, звук и свет, погружаясь в пустоту и тишину. Ни кайфа, ни ужаса, пустота теперь не вызвала, я быстро и без остановок несся в состояние обиды и гнева, наливаясь опять гулом, как провода ЛЭП, излучая этот звук, как трансформаторная будка. Отчаяние было, как живое электромагнитное поле, волнами било в пустоту и колыхало ее, прогоняя рябь по прозрачной, мелко трясущейся пленке-мембране, намертво отделявшей что-то от чего-то, не дававшей соединиться чему-то целому в одном времени пространстве.

Пленка тряслась, но не рвалась, я надеялся, что она отделяет меня от смерти, мысленно изо всех сил рвал ее, она только колыхалась, тянулась, прокатывалась волнами, но не лопалась. Долгое и неистовое усилие меня вымотало, я сдался и молча сидел в своем кресле, опять видя салон корабля, чувствуя, как устали сжатые челюсти, как болят пальцы рук в кулаках, как вздулись вены на висках.

Становилось спокойно, я капитулировал, не то, чтобы согласился жить дальше, но понял, что не смог сбежать. Взял пульт, включил свет, мягкую классическую музыку, плазму управления. Курс был задан без конкретной цели — просто 5 миллиардов шагов от 5-й Z Аполлона в сторону Пегаса. Желудок просил чего пожрать, но мне было противно от мысли что-то сейчас жевать, не хотелось видеть еду. Не хотелось курить. Так херово мне еще не было. Главное, некуда лететь, не о чем подумать, не с кем связаться и поговорить, нечего обсудить.

Саня выплыл на плазме, выкатив доску и предложив сыграть в шахматы. Я отказался.

— Саня, вот какого хрена мне выпало вечно невзаимная любовь? Меня не любят те, кого люблю я и наоборот.

— Не бывает, Бр, невзаимной любви, есть неосведомленная любовь. Ты любишь не реального человека, а какой-то образ, который у тебя с этим человеком почему-то ассоциируется. Что-то тебе в ней показалось, и любишь то, что показалось, а не ее. Этот образ на самом деле — твоя выдумка, то есть часть твоего сознания. На самом деле, бродяга, ты любишь частицу себя, одна твоя часть любит другую твою часть. А никого кроме себя ты не любишь. Лети уже в свой космос.

— Я и себя не люблю уже давно.

— Не любишь ту свою часть, которую ассоциируешь с собой, а любишь ту часть, которая «как бы любит Ее».

Саня, испугавшись, что я за…бу его этим разговором, сделал вид, что ему надо проверить системы и отключился, оставив мне пустой, серый с белесым снегом хмари помех экран. Такое же зрелище было в камере переднего обзора. Серая бесконечность без ориентиров, объектов и событий. Внизу блекло бежала желтая строка с координатами, временем, скоростью, уровнем заряда батарей. На плазме с выключенными каналами связи темнел пустой-же черный экран, с десятком аватарок разных моих профилей в молчавших чатах в правом верхнем углу.

Я сидел на кровати, расставив босые ноги на белых плитах, уперев голову в ладони, а локти — в колени. Был выключен звук, но в ушах стояло какое-то будто эхо от глухо звякнувшей железной балки. Разносилось едва заметным гулом внутри меня, может, так звенит тишина.

Не хотелось, думать, куда лететь, летел из пустоты в пустоту. Не хотелось думать, жив ли я или мертв, это было безразлично. И это было больно, унизительно, это опустошало до дна, и я чувствовал себя пустой железной бочкой, по которой и ходил эхом этот звук от гудящей балки. Силясь перебороть отвращение и страх, мысленно смотрел внутрь этой бочки. Вглядывался, принюхивался и вслушивался. Там было темно и серо, пахло мытым мокрым железом, далеко внизу, на дне угадывался такой же мокрый металл, не отражавший свет, ловивший его и поглощавший, как черная дыра. Иногда, казалось, там отражалось мое лицо — с кривой улыбкой омерзения растянутых сомкнутых губ, потухшими, пустыми, как это дно, глазами, напряженно застывшими сухими щеками. Глаза жгло, как если бы рыдать навзрыд, но под глазами зияли выжженные пустыни широких желтых мешков, давно не видавших слез, остались только пересохшие русла бывших рек — морщины и складки.

Отражение пропадало, и снова на дне видна была только чернота и шел затхлый ржавый запах. Я сполз с кровати на пол, на четвереньки, ухватив руками пол, вминая со всей силы в него лоб, до ломоты и боли, вдавливал, сжатыми кулаками колотил по плиткам. Бегущая строка на мониторе камеры переднего обзора невозмутимо гнала строку с меняющимися координатами и временем, на плазме висел индикатор «все системы в норме, нарушений нет», джедай по своему обыкновению выл, с искаженным от тоски лицом катаясь по полу.

Космос, безграничный, черный и пустой, жадно ловил этот вой, он состоял из этих тоски, воя и одиночества.