Изгой

Глава 8

8,1

Почти сутки все СМИ в каждой галактике транслировали видеозапись сексуальных приключений сопредседателя Судебной межгалактической комиссии Лоренса Доннаха. Временами останавливали кадр, чтоб укрупнив, показать входящий страпон, продемонстрировать обезображенное оргазмом лицо политика, веселый смех двух девушек — Тани и Наташи в высоченных кожаных сапогах на блестящих длинных шпильках. Яркие брюнетка и блондинка, раскрасневшись и покрикивая, мелькая в кадре сочными своими задницами, вгоняли свои девайсы — одна, обхватив его голову, в рот, другая сзади.

Стоны, смех и фразочки из этого видоса мгновенно разошлись рингтонами и легли на музыку в клипах блогеров. А мониторы, мерцая и шумя заставками, все продолжали показывать, как Таня ломает обезумевшего от похоти Доннаха, попирая коленом его спину, уважаемое имя, политическое будущее, а до кучи и все моральные устои, авторитет Суда и всех вместе взятых межгалактических комиссий.

Видео было предоставлено ИнтерМедиа, которое утверждало, что взяло его у полиции, проводившей разработку на сутенеров и наркоторговцев, наводнивших премиум-отели Мановаха. Доннах подал в отставку и исчез, но его судьба уже была никому не интересна. Каналы, поддерживавшие консервативного Президента СГЦ Трома, в один голос завыли, что Доннах — ставленник либералов, и «вот так» они представляли лицо страны в галактиках. От мыслей, что на этом видео «оттрахали СГЦ», быстро перешли в атаку на Либеральную партию и ее вождей, этих защитников прав ЛГБТиК, нелегальной миграции, проституции, выступающих за легализацию наркотиков и прочее — «Это моральные уроды, сеющие разврат и гниль, хаос и преступность, разрушающие основы нормальной жизни, крадущие у нас, настоящих цефейцев, нашу настоящую, нормальную страну», — подытожил в эфире сенатор-консерватор Холбан.

Тром изливал в соцсети короткими постами мысли и предложения — отстранить «дырявые задницы» либералов от участия в межгалактических органах, на место «животного» выдвинуть сопредседателем известного и уважаемого судью — профессионала. Например, Мордока из Верховного суда СГЦ.

И тут взорвались отмалчивавшиеся до этого либералы. Мордок — автор приговоров, оправдавших все «бесчеловечные решения» Трома, оставивший в силе указ о создании концлагерей для незаконных мигрантов, отвергший иск о защите от притеснений представителей ЛГБТиК в вузах и корпорациях, запретивший в школах и детсадах сексуальное информирование детей об однополых отношениях. Это было исчадие ада для либеральной половины жителей СГЦ.

На улицы крупнейших городов вышли многотысячные митинги, поп-звезды закатывали концерты, «лидеры мнений» вывешивали в соцсетях картинки — все с хэштегом #STOPMоrdok. В ответ Тром вывалил несколько указов об ужесточении миграционного контроля и проведении рейдов наркополиции в школах. На прениях в парламенте лидер либерального крыла Лиз Пелси яростно кричала и махала руками. Тром сказал в микрофон, что она «старая подруга этого молодого теленка Доннаха»: «Не хочу даже думать, чем вы занимаетесь с этими своими мигрантами и школьниками, Лиз, не хочу». Указы были одобрены и вступили в силу. Либералы объявили массовую забастовку, митинги нон-стоп в главных городах, тотальную войну в судах и, наконец, родили проект решения Парламента об импичменте Трома, проголосовали за шатдуаун Правительства. СГЦ встали, как на ручнике, в глубоком тупике политического кризиса.

Вагнер сидел в студии и монтажил свой репортаж с митинга за импичмент Трома в Мановахе. Огромный монитор сейчас показывал одухотворенные лица протестующих. Вагнер выбирал — по ярче и по благороднее морды. Молодняк с веселыми плакатами антиТром, похожая на училку строгая леди, «нормальные мужики» с флагами СГЦ в руках. Нарезав перебивочек, Вагнер отбивал ими страстное выступление Пелси и других либеральных фюреров, любовно остановился на спиче молодой красавицы депутатши парламента от Мановаха Аксель Писарро. Юная политик из городских низов, прорвалась год назад на самый верх политического истеблишмента, и теперь рвала на части консервативные круги. Жгучая брюнетка-южанка призывала волнующим голосом идти всей страной к резиденции Трома и выкуривать его оттуда, пока не уйдет. Мужики неистово орали «Вперед! Писарро веди!». Вагнер добавил туда кадров полицейского оцепления. Плотные шеренги копов стояли вдоль всего Парка Свободы в касках, со щитами, вооружившись резиновыми палками. Во дворах ближайших домов стоял коробками спецназ и спецмашины «с водой и газом». Бойцы антитеррористического спецдепартамента держали в руках ружья для стрельбы резиновыми пулями и гранатометы для звукошоковых бомб.

Это было то, что Вагнер отснял со своей группой, когда выезжал на митинг сам. Он вернулся оттуда час назад, теперь просматривал то, что прислал находившийся там сейчас второй оператор. В кадре становилось горячей, решительно настроенная часть демонстрантов вступила в стычки с полицией, рядом что-то горело в торговом центре. Пелси, истерично прокричала из динамиков, что Тром вводит в Мановах и другие города войска.

Вагнер глянут в твит, там было видеообращение Трома, обвинявшего либералов в попытке государственного переворота и заявлявшего о привлечении армии в помощь полиции для наведения порядка. «Мы не позволим им опустить нашу страну в бардак и беспредел. Не дадим отнять у нас нашу Родину» — рубил рукой воздух Президент у себя за столом.

Шаря по другим каналам, Вагнер наткнулся на какое-то новое лицо. Некий чел, стоя на фоне кустов гвоздики в парке, двигал политические комментарии по ситуации. Это был один из членов Судебной межгалактической комиссии, раньше особо не светившийся, по имени Баунти. Чувак был просто милашкой. Длинные каштановые волосы свободными волнами закрывали у него виски и уши, падали на плечи, Лицо узкое, но мягкое, с относительно большим носом, длинные ухоженные усы и бородка. Большие, глубокие карие глаза. В нем было что-то мягкое, женственное, и не только длинные волосы, но что-то в манерах — ласковое, доброе. Но при этом его внешность не отсылала к только что случившемуся происшествию с Доннахом — ничего похотливого, неприличного. Камера, а это было Galaxy Media, довольно сосредоточенно отрабатывала это лицо, показывая его с разных углов, то крупно, то чуть издали, чтоб показать во всей красе.

Голос политика был тихий, но при хорошей дикции, его слова были ясно слышны и разборчивы. Мягкий, такой, бархатный голос. При его неспешном темпе речи, это могла бы быть изнурительно длинная мутодребедень, но он говорил очень кратко и емко, при чем одновременно четко и образно:

— Я хорошо понимаю и принимаю позицию Президента Трома. Народ СГЦ имеет право утверждать порядок в своем доме и предъявлять требования к гостям. Их требования законны, Президент исполняет волю избравшего его большинства. Но мы не можем равнодушно смотреть на страдания иммигрантов. Многие из них, приехав на планеты Цефея, порвали с прошлым, перешли рубикон, и теперь не могут вернуться домой — их там зачастую ждет расправа. Они ищут здесь спасения и милосердия, а их встречают издевательства, жестокость и унижения.

В ситуацию могло бы вмешаться межгалактическое сообщество. В трансграничной зоне, на космодромах, куда прибывают беженцы, мы могли бы обустроить пункты обеспечения и содержания для мигрантов, находящиеся вне юрисдикции СГЦ. У нас есть такие возможности — и финансовые, и технические, и правовые. Там можно организовать нормальные условия для этих людей. Тогда бы они могли подавать пограничникам СГЦ свои документы и спокойно с комфортом ждать оформления.

Представители властей СГЦ получили бы возможность работать с документами в нормальном режиме, без этого психологического прессинга и гонки, когда проще и быстрее отказать, чем разбираться. Как видите, у проблемы есть решение, нужно только иногда перестать ее воспринимать, как театр политической межпартийной борьбы, а увидеть, в чем именно беда живого человека, чем ему можно помочь.

Мне жаль, что многие политики сегодня не способны вникать в вопросы, заняты не поиском решений, а поиском аргументов в спорах с оппонентами из противостоящих политических сил. Если подняться над этими спорами, отвлечься от того, что сказал противник, а рассмотреть человеческую боль и трагедию вне связи с политикой, решения могут быть найдены. Баталии вокруг прав представителей ЛГБТиК, например… Здесь нужно тоже прекратить видеть в секс-меньшинствах передовой отряд либеральной партии. Если просто попытаться оценить, какие именно потребности этих людей не могут быть реализованы в правовом поле СГЦ, окажется, что это очень недлинный перечень бед, и они все устранимы. Без вреда или неудобства для остальных людей — граждан СГЦ. Во многих сферах есть решения застарелых и иногда болезненных проблем, которые политики не видят, утонув в конъюнктурной полемике.

Журналист, спросил Баунти о его отношении к Доннаху, но судья будто был готов к вопросу и ответил сразу:

— Я с огромным уважением отношусь к Лоренсу. Это высокий профессионал, честный судья, мудрый политик. Был рад работать под его началом. Но человек слаб, — Баунти милосердно и страдальчески улыбнулся, словно прося за него прощение, — мне очень жаль его по-человечески, и я желаю ему стойкости, чтоб пережить все случившееся, найти еще свое место в жизни. Мы все вместе боремся за то, чтобы человек был свободен и имел право реализовывать свои желания, если они не мешают другим. Но человек, согласившийся занять видное политическое положение, тем более в судебных кругах, должен осознанно, добровольно и твердо ограничивать себя. Конечно, Судебную межгалактическую комиссию должен возглавлять человек, ограничивающий себя более твердо, и не допускающий со своей стороны поведения, которое не одобрит большинство жителей галактик.

И еще жаль, что за казусом Доннаха, мы забыли о проблеме проституции. Судьба Тани и Наташи, на мой взгляд тоже должна быть под пристальным вниманием. Их не должна коснуться расправа, мы должны позаботиться о том, чтоб помочь им и всем девушкам, работающим в этой сфере. Это среда, в которой перманентно нарушаются права человека, с этим однажды должно быть покончено.

Эфир закончился, Вагнер доделал свой репортаж с митинга, уже чувствуя, что это не будет сегодня «новостью дня». Отправив материал на размещение, стал смотреть новостные вбросы и убедился, что главным событием информационного вечера будет «Сладкий Баунти» и его выступление из-под гвоздички. Наткнулся на комментарий Пелси, одобрившей его вариант миграционного решения. Желая втиснуться в мейнстрим, Вагнер зашел в твит Трома, увидел, что тот «в сети» и нагло бросил ему смайл «привет», цитатку Баунти про мигрантов, и спросил, как ему эта идея.

Тром ответил! «Здраво, если межгалактические комиссии возьмутся за это, я — за. Помогу, чем надо». Счастливый Вагнер перебросил комментарий Трома новостникам и обратился к пицце, слушая ухом восторженные комментарии политиков и журналистов о Баунти и его предложении.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Северные карфяне сосредоточили целую бригаду и всю свою артиллерию и вертолеты на всего лишь 5 километрах фронта, обрушив эту мощь на один единственный перевал и два горных склона. С утра с первым светом по этим двум злосчастным горам ударили буквально все виды имевшихся у наступавших оружия. Казалось, они сровняют эти горы с землей. Грохот стоял уже несколько часов, ущелье, являвшееся воротами за горную гряду, утонуло в пыли, дыму и непрекращавшихся вспышках от разрывов бомб, мин, снарядов. Бригада стояла, как в средние века, сомкнутым строем, скопившись сплошной железной массой на маленьком пятачке и грохотала, пыхала огнем. В непроглядный дым сверлили, словно рвали штаны, зенитки, стрекотали пулеметы. Танки стояли рядами, окутываясь тучами пыли, гулко ахали быстрыми частыми залпами, пехота наводнила все заросли кустов и низкой лесопосадки, маленькие сады и рощицы на равнине у подножия гор, готовясь к штурму склонов.

Тор впервые видел такую тактику и не вполне понимал ее смысл, ордынцы могли накрыть этот «парад» несколькими залпами артиллерии или одним авианалетом. Но ответки от степняков не приходило, говорят, они ошеломлены внезапностью и подавлены невиданной силой удара. А карфяне, не останавливаясь на обеденный перерыв, несмотря на жару, продолжали неистово крошить камни склона. Волна за волной налетали десятками вертушки, опустошая в ущелье пакеты снарядов. Залповые минометы тучами белых снопов накрывали все, что «за склонами», отсекая от направления удара возможные резервы ордынцев.

Также неожиданным для Тора было немыслимое обилие журналистов. Для съемочных групп были оборудованы несколько удобных вышек, откуда огненный ад был виден во всей красе, а все перемещения грозных бронированных колонн карфян просматривались, как на сцене театра. На вышке, где торчал Тор, крутилась офицер пресс-службы, девушка-лейтенант, то и дело спрашивавшая репортеров, не объяснить ли чего, раздававшая свежие сводки, и организовывавшая раз в час для желающих «выход в поле» — поснимать непосредственно в боевых порядках войск. С одной из групп спустился в пески и Тор, их решили прокатить на броне танков — рота, как раз, должна была продвинуться вперед, к склону, на полкилометра.

Внизу, разглядев Тора по ближе, лейтенант, улыбаясь, спросила, не мог бы он сесть на башне танка в голове колонны, чтоб самому попасть ко всем в кадр. Тор согласился, хотя ему все это не нравилось. По его журналистским понятиям сейчас в кадре должны быть боевые солдаты и офицеры, делавшие этот день, герои, первыми ворвавшиеся на склон, или раненные. «За чем это ей?» — спросил он соседа — карфянского репортера из правительственного издания. «Забэй, нэ парся, у тэбя такое лыцо — вылитый бог войны Судэ из наших сказок, — дружелюбно улыбнулся сосед с сильно выраженным карфянским ацентом, — потом погугли детские мультики по карфянской мифологии».

Все каналы 5-й планеты сейчас вели прямую трансляцию наступления, скоро Тор увидел свой е…бальник крупным планом по всем программам. Он был реально, оказывается, грозен и суров, играя могучим торсом на солнце, широко улыбаясь мужественным рылом рядом с танковой пушкой на фоне горячего синего неба, раскачиваясь на броне, пылящей среди разгромленных каких-то сараев, пылающих остовов машин и дымящей лесополосы.

Колонной доползли до входа в ущелье, по которому уже ушла в горы пехота. Вверху продолжал осыпаться и грохотать склон, терзаемый артой и вертолетами. Такое ощущение, что по этим камням сегодня карфяне выпустили годовой объем производства своих боеприпасов. Сосед, Ахмед, журналист Первого Канала, пространно объяснял, почему у них, восточных людей, древние боги были внешне больше похожи на северян, а Тор настороженно поинтересовался, правильно ли привезли столько журналистов, включая баб, на самый передок. Любая вылазка, один залп ордынцев, и хана всей этой прямой трансляции… Ахмед по секрету поведал, что степь отошла за перевал еще вчера, на этих склонах никого нет. Карфянские генералы предварительно договорились с командованием, стоявшей в Дерских горах 42-й дивизии Орды. Степнякам отойти на пять километров не западло, ни тактически, ни оперативно, этот перевал ничего не решает.

Тор еле слышал это, над их головами понесся шквал от залпа минометов, а на склоне опять забабахало от гаубичных снарядов. Земля тряслась, сверху, с деревьев сыпалась пыль, листва и абрикосы. Журналисты присели под деревьями разгромленного предгорного садика, вынимая из пыли, обтирая рукавом персики. Лейтенант из пресс-службы вынула из багажника джипа коробки с бутылками воды и стопки лаваша. Весело жестикулируя, рассказала, что войска успешно продвигаются вглубь гор, взламывая оборону противника, а сюда уже скоро подтянется кухня. Военный медик, увешанный сумками с красными крестами, разглядывал внимательно ступню девушки-репортерши, подвернувшей ногу на камнях.

Уминая горячий лаваш и сочные персики, Тор негодовал, высказывая Ахмеду:

— Так это все шоу? — Тор листал в нотбуке новостные ленты. СМИ всех галактик наперебой уже несколько часов твердили о сокрушительном ударе северных карфян в Дерских скалах, который кардинально изменил обстановку в пользу антиордынской коалиции. Картинка была, конечно, на славу, «прям моща». Красиво и четко в кадре работали и танки, и гаубицы, и вертолеты — просто все, что только можно хотеть увидеть в кадре. Даже какой-то парашютный десант на той стороне склона, спецназовцы в прямом эфире занимали опорный пункт на дороге, «отрезая степнякам отход». Даже ордынские телеканалы дули в туже дуду, отмечая только, что части 42-й, несмотря на тяжелое положение, нанесли противнику значительные потери и продолжают удерживать главные высоты хребта.

— Ээ, слушай, брат, тебе что, правда нужна? — удивленно насупился Ахмед, глядя на Тора, — Или тебе война нужна, да? Это там, в галактиках, в комиссиях, банках и корпорациях, — им нужна эта война. Эти горы брать не перебрать! Тут можно было десять тысяч наших положить мертвыми за день и ничего не взять. Парта тут уже два месяца так хоронит своих.

Тор чувствовал себя мальчишкой и глупо улыбался, пока Ахмед продолжал:

— Им там, — он ткнул пальцем в небо, — надо, чтобы кровь хлестала, чтобы бах-бах. Через два часа поедем блиндаж захваченный снимать, там кучу жженых тряпок набросали, красной краской побрызгали, хорошие кадры будут. Слушай, брат, если ты со своей правдой вылезешь, думаешь тебе премию дадут? Неет, тебя уволят. Мой отец тогда тебя продавцом-консультантом к себе на базар возьмет. Будешь баранину продавать, если так любишь мясо и кровь. Прямо Судэ, какой-то, правда.

— Да ладно, брат, не парься, — Ахмед по-отечески обнял Тора и улыбался, — посмотри, какой хороший день, погода ах! Перевал взяли, никто не погиб, картинка хороший, звук — пять баллов. Сейчас хинкал привезут, вино. Вечером на озеро поедем, искупнемся.

Тор строчил на нотбуке репортаж о героическом взятии перевала, прикладывал фотки пылающего от взрывов склона, короткое видео, снятое с брони танка в ущелье, цитировал пресс-службу, с их цифрами и номерами батальонов. Краем глаза смотрел в нотик счастливо лыбившегося Ахмета — там Президент Северной Карфы, растроганный и торжественный, в окружении генералов подписывал указы о награждении сотен отличившихся солдат и офицеров, о единоразовом денежном поощрении всего личного состава, участвовавшего в «прорыве». Обращаясь к собравшимся в зале журналистам, Президент, говорил «отдельное спасибо» героям-репортерам, шедшим в одних боевых порядках с солдатами, вместе с ними врывавшимися на позиции ордынцев, чтобы донести до всех людей правду о невиданном героизме северо-карфянских бойцов и об этой беспримерной победе их оружия.

Тор перечитал еще раз свои «фейк-ньюс», — вроде все складно, и нажал «отправить». Фуфло полетело в «Миротворец» — телеканал Межгалактической Военной комиссии. Сначала Тор волновался, что он, получается, на…бывает не только «весь мир», но и лично Уоллоса, своего нового босса. Но, вылез из толпы и сам его нашел представитель Военной комиссии, военный советник майор Стэлтон, давший восторженный комментарий о высоком профессионализме северо-карфянских солдат и командования, назвал операцию блестящей и поделился предположениями, что сегодняшнее сражение изменит баланс сил в регионе и дает все возможности коалиции для полного захвата Дерского хребта.

Вечером Тор и еще группка журналистов отдыхали на маленьком озере, окунаясь в теплую воду, распивая красное вино, закусывая фруктами и мясом. Из деревень невдалеке, со склонов, из рощ доносился шум празднующего победу северо-карфянского войска. Тот факт, что не было сражения, не отменял, и, похоже, даже наоборот усиливал торжество солдат. Пьяные их голоса, горланящие храбрые и пошлые песни, разносились эхом между остывавших от штурма гор. Временами в ночное небо с треском уносились трассеры из автоматов, орала из динамиков музыка. Бойцы активно пропивали сегодняшние премии, обмывали награды, с неподдельным уважением и восторгом славили своих командиров, генералов и Президента.

Такой же искренний и счастливый праздник транслировался всеми СМИ из столицы и других городов Северной Карфы. Салюты, песни, танцы, восторженные толпы на улицах, все это напоминало чемпионат мира по футболу.

Из темноты к костру нарисовалась лейтенантка пресс-секретарь. «Вот и Судэ! — хихикала она жарко ему в лицо, уже пьяная, трогая его за подбородок, — Ты мальчик от Уоллоса? Ты на Васту работал? А я ни разу не была в космосе, за границей и то — в первый раз, — она мечтательно смотрела на звезды в небе и тянула его в воду, — давай поплескаемся».

Они разделись и зашли в озеро, как парное молоко, тяжко и липко обхватившее их, и остановившее в круге лунного света. За ноги под водой трогали какие-то прохладные руки — рыбы или подводные травы, или духи этого озера. Тор ясно увидел перспективу, которую ему предложили духи — лейтенантка улыбалась и звала, восхищалась им, любовалась своими яркими слегка раскосыми глазами. Озеро притягивало и говорило, что здесь можно остаться. Эта девочка — хорошая, может стать любящей женой, заботливой матерью его детям. У них все будет хорошо, обещала вода и чьи-то руки под водой, бравшие их, как игрушки и ставившие вместе, звавшие лечь вместе в палатке, как дети укладывают кукол в одну постель в кукольном домике, чтоб поженить.

Тор словно слышал сейчас дыхание этих играющихся детей, чувствовал на себе их внимательный взгляд. Вокруг было только это — праздник в горах утих, солдаты уснули, сражение кончилось, все вокруг утонуло в тишине и безветрии.

Он тряхнул головой, отстранившись от этого образа и от этой девушки, буркнул ей что-то вежливое и побрел на берег, усевшись на покрывало и уставившись в нотбук. Там красовалась Маат. Она замещала пресс-секретаря Уоллоса и вела конференцию в Военной комиссии. Она была в строгом, но очень обтягивающем полувоенном костюме, давала в руки микрофон желавшим задать вопрос репортерам. Тор вспоминал Маат на первом курсе, когда у них был первый роман — он самый сильный парень на курсе был чем-то вроде ее крыши. Второй роман случился у него с ней на 4-м курсе — это было что-то внезапное и очень романтичное, с вечерами в парке, с ужинами при свечах… Но эти романы как-то плавно сходили на нет, странным образом становясь «просто дружбой». Просто одновременно оба насыщались друг другом и отходили в сторону, но всегда не далеко, никогда не теряя из виду.

Уоллос говорил об итогах сражения в Дерских скалах уклончиво, подыгрывал героической легенде СМИ. Правда, хитрый генерал призвал не переоценивать, пусть и «блистательный», но все же только тактический успех северных карфян:

— И хотелось бы напомнить главное. Для нас является угрозой не Орда или Аргуния, а сама война. Мне бы очень не хотелось, чтобы наши международные бригады были вынуждены войти в эту войну. Некоторые страны, втянутые в конфликт, хранят в арсеналах оружие массового поражения. Я рад, что пока еще политическому руководству этих стран хватает мудрости и выдержки не применять его. Но логика войны может к этому привести. Это не в ведении Военной комиссии, я только могу просить политиков из других ведомств приложить все усилия для скорейшего завершения этой войны.

А Маат смотрела на большой экран над сценой, где оператор крутил героическое видео сегодняшнего сражения, и там видела Тора на броне танка в дыму пожарищ и пыли танковой колонны. «Придурок», — нежно думала она.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

У Пауэлла не было по штату своего зама по безопасности, но неформально эти обязанности исполнял Дэниэль Фогг. Он был несказанно доволен, сидя сейчас перед боссом и докладывая, что таки нарыл кое-что по Волосу, Лилит и их дружбанам. В одном из разговоров с Пауэллом они упоминали, что участвовали в каких-то археологических раскопках и называли своего профессора, начальника экспедиции Рыбой, а преподов Зайцем и Белкой. Фогг раскопал, что профессор с таким прозвищем работал на 4-й планете В Лебеди, и там у всех преподов были погоняла из мира природы. И, действительно, там работали студенты, и копали мертвый город.

Пауэлл улыбнулся, он эту Рыбу, точнее, профессора Белорыбина знал с юных лет, это один из его студентов и в некотором смысле последователей. Ушел из медицины на раскопки. Нашел его в скайпе и позвонил:

— Здорово, Рыба, у тебя в последние лет пять, на раскопах были такие? — Пауэлл бросил ему фотки пятерых, — в мертвом городе на 4-й?

— Да, помню их, нормальные ребята, перспективные, самодеятельностью увлекались. Погонялы у них были какие-то божественные, — вспоминал Рыба, — Волос, Тор, девчонки с ними были панкушки.

— Они у тебя инициацию проходили?

— Конечно, у нас всех через это проводят, ты же знаешь. Эти по Смерти прошли, все у них было ОК. По Вагнеру остался вопрос. Мне лично кажется, он мог бы и по Любви пройти тоже. Но у нас там не было посвящения такого. Я только отписал по нему наверх с рекомендацией.

— Ясно. Слушай, ты мне их личные дела пришли, но больше про них никому ничего не вспоминай, закрой всю инфу. А если кто будет интересоваться, сообщи мне обязательно. Давай, счастливого!

И повернувшись к Фоггу, Пауэлл ему тоже приказал закрыть про них все данные, и никому не сливать: «Не подвела меня чуялка, это наши ребята». Включил новости, там по всем каналам гнали выступления Баунти. Он был сама милота — и он всем нравился. Эксперты наперебой восхищались его «свежими мыслями», «здравым подходом», свободой от «узкопартийных установок». На FOKS Media впервые вскользь назвали его «лидером нового типа», тем самым, «которого ждали».

Фогг еще раз подтвердил, что этот Баунти — засланец от Охотника, во всех смыслах его создание, биография его вычищена полностью, ничего нигде не подымешь. Пауэлл имел на такой случай довольно необычный для ученого циника контакт. Знакомый колдун — Тигр, по совместительству известный психоаналитик, обычно был в курсе всего неведомого. И если нет объективной информации, то почему бы не воспользоваться озарениями мага? Для 70-летнего ученого это не представлялось логической проблемой и он через мессенджер позвонил Тигру, спросив, не знает ли тот чего «особенного» про этого персонажа. Тигр-то знал:

— Он шизанутый по полной схеме. 5 лет в горном лагере для одиночек. Там тотальная нирвана. До этого 10 лет монастырей строгого режима. Короче, он сейчас светится от счастья — что к нему столько внимания и все его любят. Он до СГЦ деревни-то не видел даже издали, полностью был изолирован от людей и даже животных. Только с мухами дружил. Про людей знает только из рассказов начальства и библии.

— Ты думаешь, это он? — спросил для уверенности Пауэлл.

— Да, скорее всего он. Ты же видишь, как его все СМИ тащат. И мне сигналили, что его в подсознание уже тоже вбивают. Нескольким моим пациентам он приснился, многим, у кого тяжелые формы психических заболеваний, являлся поверх реальности, в бодрствующем состоянии. В общем, вкачивают они его.

Тут вдруг связь прервалась. Пауэлл глянул в новости, а их не было — отключен интернет. Набрал мобильник в отдел связи, телефон не работал. В кабинет вбежала секретарь:

— У нас ЧП, глюки по всем системам, косяки прут, все сбивается.

Пауэлл вскочил на ноги и побежал, уж как мог, в соответствии с возрастом, к программерам. Весь этот суперсовременный чудесный город Алам — целиком представлял из себя кучу навороченных программ — одни лечили, другие поддерживали жизнедеятельность людей, лабораторий и всего города. Программы, конечно, имели эшелоны защиты и дублировались аналогами, но большой сбой, мог сейчас запросто убить многих пациентов.

На этаже Управления программного обеспечения стоял настоящий аврал. Кто-то бегал от компа к компу, кто-то потел, сидя на месте, растирая испарину по лбу.

— У нас критично, сбой по всей планете. У себя мы сейчас закончим обновлять дубли-аналоги, врачи перевели «опасных» в «ручной режим», отменены на два часа все операции, временно блокировали все системы принятия решений. Через 2 часа все будет в норме. Но планетарный сбой может еще подбросить других проблем, — рассказывал ему местный босс. Пауэлл приказал приготовить к включению собственные электрогенераторы. Проверить работу водо и теплоснабжения, приготовиться, если что, перевести их в автономный режим. Шеф Управления удаленного лечения прибежал с тревожными сообщениями о сбоях в работе медицинских аппаратов, инплантированных в пациентов, проходящих лечение «на дому» или «на ходу». Есть несколько смертельных случаев, и это только первые цифры. Пауэлл приказал, передать часть сил кол-центра в помощь управлению удаленки для организации постоянного контакта с пациентами, чтоб вовремя оказывать им помощь и консультации айти-специалистов по самостоятельной отладке аппаратов. Некоторые девайсы были относительно просты, их вполне мог включить пациент сам по инструкциям в чате или по телефону.

Заработал телефон, позвонил Волос, запросил справку о ситуации в Аламе в связи с программными сбоями. Узнав, что у медиков все норм, отпросился с Лилит пошустрить — по всей 4-й В Цефея шли ЧП. К примеру, исчез пассажирский самолет. Программный сбой длился полчаса, сейчас уже все вроде починили, но во многих системах, где были внутренние программы или бортовые компы, не все включилось корректно. Помимо пассажирского лайнера пропали несколько десятков беспилотников и много ДТП в городах. Энергетики рапортовали, что у них все прошло штатно, но во многих населенных пунктах электричество сейчас не подается из-за сбоев на сетях.

Интернет и вправду уже работал, Пауэлл снова вышел в скайп к Тигру. Тот собирался сейчас лететь на 7 А Цефея, с какими-то делами в генеральный офис Galaxy и говорил, что космокомпания на рейс которой у него билет, просила прибыть к борту по раньше, но предупредила, что вылет при этом может быть отложен «по не зависящим». Вроде сбоит пространственно-временная система координат, а значит и прокладка курсов, есть риски столкновений с «невидимыми» объектами. По сведениям Тигра бардак прошелся по всем галактикам. Кое-где все-таки случились трагические авиапроисшествия и техногенные аварии. Таких масштабных проблем в программной среде давненько не было.

— Ты думаешь, они начали инсталлировать свой «Новый Завет»? — спросил Пауэлл.

— Уверен, — сказал Тигр, и картинка опять исчезла, — теперь уже что-то стряслось со связью у него.

Пауэлл спустился в библиотеку — там не только сохранились бумажные книги и подшивки газет, но и проводной телефон. Набрал номер Лесли Джефферсона — замгендиректора Galaxy Sec, отвечавшего за специализированное программное обеспечение, в том числе медицинское. Джефферсон взял трубку сам, на удивление быстро. Похоже на время глюков он заранее себе поставил проводной телефон на стол. На вопрос, что происходит и надолго ли все «это» — бодро отвечал:

— Сейчас инсталлируем новые программные оболочки и обновления для основных систем. В принципе, все страшное, что могло случиться, уже отработано. Ну, еще пару недель могут всплывать косяки. Но это будет в основном все, что произведено не Galaxy или всякое старье. Для медиков, военных и ментов мы все заранее подготовили. У вас же в Аламе вроде без происшествий обошлось.

— Это одно обновление или еще будут? Мне успокоиться или своих айтишников на «военное положение» переводить?

— Ну, по секрету, не расслабляйтесь. На полгода вся эта байда. Много будет обновлений.

Джефферсон вроде все сказал, но не положил трубку, а ждал. У них с Пауэллом были гораздо более доверительные отношения, которые они держали в глубокой тайне.

— Лесли, вы там все-таки согласились новую оболочку ставить? Ту, которая большая?

— Что значит, согласились? Совдир решил, мы исполняем, Джефферсон помолчал, о чем-то думая, — это пока просто оболочка. И она технически хороша. Она правильная. А что за ней будет выстроена за картинка, какая история, — время покажет. Мы в это не лезем, что у кого получится — не наше дело. Кому не нравится — пусть спорят, пусть другие истории мутят, если не страшно и фантазии хватит. Возможности есть у всех, мы не ограничиваем ничего. Если ты понял.

Он положил трубку, и Пауэлл смотрел на свою пятерню, шевеля пальцами. Сжал кулак, разжал, спросил сам себя — страшно ли ему, хватит ли фантазии.

Понимая, что техногенные катастрофы — только первые ласточки, Пауэлл собрал совещание главврачей, подключив в удаленном режиме представителей всех подшефных заведений, приказав готовиться к большому числу пациентов с травмами — возможен рост насильственных преступлений, суицидального поведения и ничем не спровоцированной агрессии. Он не объяснял подчиненным, но знал, что сейчас переустанавливаются игровые сценарии и алгоритмы выигрышей. Скоро окажется, что многие не смогли добиться чего-то в чем были уверены, будут разорения, крушения надежд, разрыв личных отношений.

Правда первые суицидники, по словам первичных представительств уже начали поступать в приемные покои — в основном те, кто потерял деньги на биржах и на трейдсервисах во время сбоев программ. Ждали горячей ночки в Оралоне — втором по величине городе страны. Там целый мегаполис остался без света, и ремонтники уже сообщили, что до утра подачу электроэнергии не восстановят. Возможны беспорядки, грабежи и еще много чего. Десятилетия «без потрясений» привели к серьезным сокращениям в полиции по всему СГЦ. Теперь Оралонские правохранители слали властям, а заодно и медикам, секретные письма, что могут не справиться с ситуацией — не хватит людей, распущен спецназ.

Вернувшись в кабинет, Пауэлл опять смотрел новости. Теперь в кадре стало гораздо меньше Баунти, эфир заняли сводки последствий программных сбоев. ЧП произошли по всем галактикам, затронули все сферы жизни, крепко потрясли рынки. Но, если в целом все было понятно, то оставалось загадкой исчезновение нескольких десятков самолетов на разных планетах. После восстановления работы программ, они не появились на радарах, в точки назначения не прибыли, сейчас ведутся их активные поиски. Ведется обследование территорий их маршрутов на предмет обнаружения обломков или хоть каких-то следов.

Волос и Лилит вели репортаж из приемного покоя Комплекса Травматологии в Оралоне. Нельзя сказать, что он был переполнен, — количество пациентов выросло на 15%, заполненность Комплекса достигла 76%. Перед их камерой лежал только отошедший от наркоза мужик. Его туловище было в послеоперационном спецфутляре. Переломы ребер и позвоночника, повреждения внутренних органов. Камера не показала, что с ногами, но Лилит сообщила, что они переломаны. Этот пострадавший — одна из многочисленных сегодняшних жертв сбоя единой системы управления городским трафиком. Большинство авто оборудованы бортовыми системами, управляющими автомобилями в соответствии с указаниями Центра дорожного движения. Он определяет скорость, полосу движения, санкционирует начало движения, остановку, парковку, воспрещает нарушения ПДД. Сегодня система взбесилась и сталкивала автомобили лоб в лоб на большой скорости, вбивала их в стены домов и в разделительные ограждения.

— Я переключал управление на себя, я видел значок, что «руль у меня». Но машина не слушалась. Я видел, как в меня летит этот джип. Давил и давил тормоз, но он не работал, руль не поворачивал. Я только мог видеть, как это приближается, как на меня смотрят водитель и девушка, летевшие навстречу. Это кошмар, — растерянно ворочал языком больной.

— Там еще был на заднем сиденье ребенок. Он погиб, — говорила Лилит.

— Я не виноват, — смотрел жалобно пациент в объектив, — но простите, если можете…

«Так кто же виноват в этом кошмаре, — задавался вопросом Волос, а камера ехала общими планами по палате с покалеченными людьми, по операционным и по коридору с несчастными родственниками. Потом в кадре пошли картинки с разбитыми авто на улицах, лица пассажиров с исчезнувших самолетов, — Мы обратились за комментарием к Galaxy и ждем от них ответ. Есть сведения, что эта компания сегодня начала инсталляцию обновлений в программах. Если это плановое мероприятие, почему нельзя было его подготовить так, чтоб избежать жертв среди пользователей?»

8,2

Президент Тром не только согласился с идеей лагерей для мигрантов в трансграничной зоне под эгидой межгалактических комиссий, но и заявил, что готов рассмотреть конкретные предложения Баунти по правам представителей ЛГБТиК. Либералы, лишившись своих гуманистических козырей убавили накал критики действующей администрации СГЦ, отозвали импичмент и шатдаун. Митинги протеста разошлись, большая кровь не пролилась, Тром отвел войска в казармы, а копы, сняв щиты и каски, вернулись к патрулированию улиц.

СМИ ликовали, на все лады нахваливая Баунти, — в ход пошли выражения «Лагеря Баунти», «Баунти Милосердный» и «Баунти — спаситель мигрантов». Само собой возникло всеобщее мнение, что именно он и должен возглавить теперь Судебную межгалактическую комиссию вместо Доннаха. Возражений ни от кого не было. Скоро Баунти появился в эфире со своей 3-й D Цефея, где из рабочего кабинета судьи среднего по размеру города, скромно улыбнувшись, слегка стесняясь, на секунду потупив глаза, поднял их твердо в камеру и с честным лицом мальчика, обещающего маме учиться на пятерки, сказал:

— Я не ожидал этого, и никогда не работал раньше на таких ответственных должностях. Но я готов к этой ответственности. Я могу, а если надо, я быстро учусь. Те, кто поддерживает мое выдвижение, и все жители галактик, — я вас не подведу. Может, у нас вместе получится изменить этот мир к лучшему? Давайте сделаем это, я начну, а вы поддержите — судья посмотрел в объектив по-дружески, словно обращаясь к соседям по дачному участку, и добавил, — много несправедливости, много глупости и ошибок. Пора нам вместе многое исправить'.

Теперь его любили не только все, кто был очарован «лапочкой», но и обездоленные и обиженные, уверовавшие, что «этот парень мягко стелет, но кое-кому придется жестко спать». Недобрые люди при этом его не боялись, надеясь, что «этот-то расстреливать не будет, а скорее всего и вовсе ничего не сможет, слишком милосердный…» В итоге Мановах ждал прибытия Баунти на космодром, как пришествия воплощенного добра и счастья. Консерваторы и либералы договорились встречать нового сопредседателя со всем почетом и организовать настоящее торжество в его честь.

Картину портили только программные сбои, продолжавшиеся уже три недели. Но в Galaxy заверили, что проблемы уже почти устранены. И вправду, ЧП становилось все меньше. Пропавшие самолеты так и не нашли, но информация об этом, а также о массовых ДТП и отключениях жизненно-важных систем, были отодвинуты редакторами СМИ на задний план, куда-то рядом с прогнозом погоды. Рынки выровнялись после обвалов, биржи и Трейдсервис восстановили работу. Ничто не портило людям благостного настроя перед встречей Доброго Баунти в Мановахе.

В день его прилета в городе объявили выходной, чтоб все могли выйти на центральный проспект — посмотреть, как будет ехать его кортеж. Помимо интереса, подогреваемого СМИ, рекламу новому политическому лицу давали и разные стремные персонажи из эзотерических и околорелигиозных кругов. Форумы то и дело оживлялись «сообщениями» очевидцев о чудесах, которые Баунти творил в своем небольшом городе на малонаселенной провинциальной планете. Вроде, кого-то исцелял и даже воскрешал, а вообще повсеместно устанавливал справедливость. Нашлись пророки, которые утверждали, что он «мессия» и «спаситель». К дню его прилета на всех въездах в Мановах появились таборы из тысяч автобусов с шизой — паломниками из других городов, желавших своими глазами увидеть Истинного Судью, в идеале, прикоснуться к нему, чтоб излечиться от чего-нибудь или получить «заряд везения».

«Сладкий батончик», как его прозвали на женских форумах, прилетел без пафоса, на «ишаке». Так называли в народе средних размеров транспортник без удобств. Обгорелая после прохождения через атмосферу, черная пилюля звездолета, уселась на подготовленной площадке космодрома. Зато к ней выкатили парадный лифт с красной дорожкой на трапе, как для первых лиц. Охранники быстро вбежали по лестнице внутрь, попросив остальных пассажиров подождать с высадкой и дать выйти Баунти первому и одному. Наконец перед сотнями камер на вершине появился он — в белоснежном костюме, в белых же ботинках и рубашке. Пиджак хорошо на нем сидел, подчеркивая широкие плечи при узкой фигуре. Баунти счастливо и дружелюбно улыбался, легкой походкой почти сбежал по ступенькам вниз, где его ждал мэр Мановаха и рота почетного караула. Солдаты отмаршировали под Гимн Свободы и Порядка, Баунти обнялся с мэром, после чего сел в подкативший к нему огромный блестящий черный членовоз.

Два десятка больших, как жуки, представительских пузатых бентли поползли с космодромного поля на шоссе, там в сопровождении почти сотни нарядных мотоциклистов и еще трех десятков весело мигавших и подобострастно завывавших сиренами полицейских машин, стремительно понеслись в сторону города по очищенному от всех смертных шоссе. Над кавалькадой дребезжали вертолеты спецслужб и журналистов, гнавших в эфир «вид сверху». Мановах встретил переполненными тротуарами — толпа орала приветствия, махала флагами и воздушными шариками, под колеса тяжелых членовозов охапками летели цветы. Баунти, отодвинув шторку, улыбался в окно и слал воздушные поцелуи.

На крыльце здания Судебной комиссии — высотки в виде полураскрытой книжки, подняли флаги и развесили гирлянды воздушных шаров. Тут приготовились встречать на укрытых коврами ступенях новоприбывшего Уоллос, Пауэлл и Гилац. Уоллос давил улыбку, перебарывая раздражение. Его сборы резервистов, дело, которое он великими трудами готовил много лет, отошли в СМИ на второй план. И теперь не генерал был героем этого месяца, а эта «шоколадка». За спинами этих троих тусила толпа репортеров, с ними были и давно не видевшиеся Вагнер, Волос, Лилит и Маат.

Порадовались вместе за отсутствовавшего Тора, которому оказалась война — мать родна. «Качается, жрет мясо и витамины, загорает и купается, — поделилась свежей инфой о товарище Маат, — набрал 4 килограмма веса». Маат и сама похорошела и вообще сильно изменилась, друзья высоко оценили ее новый прикид милитари/секси, задорные глаза и уверенность в манерах. Волос и Лилит стояли молча и мечтательно, обнявшись и улыбаясь. «У вас очередной роман что ли? — хихикала Маат, — четвертый или уже пятый?» Эта парочка еще в универе сходилась с началом каждого нового учебного года, собиралась жениться, но расползалась к первому снегу, становясь «просто друзьями». Волос и Лилит молчали и продолжали счастливо улыбаться.

Тем временем Баунти что-то задерживался, кортеж не подъезжал, стали смотреть в нотбук на трансляцию, что случилось. Этот парень был и вправду не от мира сего — приказал остановиться на площади Героев. Там от тротуара копы пытались оттеснить толпу бродяг, чтоб не портили вид. Сломав строй кортежа и весь сценарий, этот в белом вышел из машины и шагнул к бомжам, останавливая полицейских, уже замахивавшихся дубинками. За Баунти семенил испуганный мэр, обескураженная охрана и толпа журналистов. Судья стал здороваться с бродягами за руку, те всей массой рванули к нему, сломав оцепление, за ними в случившиеся прорехи между кордонами полиции, поперли и обычные горожане. Вокруг Баунти в считанные секунды возникла давка, офицер-начальник охраны растирал по своему лицу пот и сжав зубы едва слышно матерился в рацию, мэр, схватив «важного гостя» за локоть, полз по толпе за ним, толи стараясь удержать, толи боясь оторваться от него и быть растоптанным.

Баунти обнимался с бродягами, потом целовался с детьми, потом жал руки каким-то мужикам, лобызал ручку каким-то теткам, брал на руки малышей, из каждой позы не забывая сверкнуть в объективы своей улыбочкой — скромной, слегка смущенной, но открытой и доброй. Какие-то дети попросили его посмотреть их номер из самодеятельности — Баунти кивнул. Народ сам собой раздвинулся, дав ребятишкам место и те бросились там прыгать в танце и петь что-то милое про что-то доброе, старательно и самозабвенно кувыркаясь и выкрикивая слова песни.

Гилац и Уоллос хмуро смотрели в монитор. Пауэлл комментировал так, чтоб слышно было только им — «Заставляет нас ждать, показывает, кто теперь главный». Уоллос поморщился: «Он пешка Грога, а Грог итак был главный».

Гилац усмехнулся:

— Эта пешка — уже ферзь. С ним надо поближе познакомиться, узнать, что за человечек.

— Известно же, человечек Грога, — мялся с ноги на ногу генерал.

— Я тоже был когда-то человечек Грога, и ты, Джонсон тоже, — щурился на солнце Гилац, — человек многомерен. Каждый одновременно и человек своего хозяина, и сын своего отца, и отец детям, и муж, и любовник кому-то, и чей-то друг. Рвут на части бесы, ангелы, кредиторы и все прохожие. Кто перетянет, в какую сторону двинется человек, никогда заранее не известно. Поэтому никогда ничего не бывает «по плану». Даже у Грога.

Гилац подманил пальцем Вагнера и сказал ему на ухо — добейся эксклюзивного интервью у этого в белом. Расколи, распробуй, как умеешь — что там за мякоть кокоса?

На площади Героев Баунти, наконец, невинно лыбясь, сказал своим «новым друзьям — мановахцам», что «неудобно, там люди же ждут», свернул общение с народом и осыпаемый цветами залез снова в бархатное багровое чрево черного лимузина. Кортеж с воем и искрами проблесковых маячков с жужжаньем мотоциклов покатил дальше по проспекту. Со всех сторон его окружал рев восторженной толпы, сверху гудели миксерами, словно взбивая весь этот крем, вертолеты.

Армада автомобилей причалила у крыльца небоскреба Судебной комиссии, Баунти взлетел по ступенькам к Пауэллу, Уоллосу и Гилацу, с извиняющимся, виноватым видом попросил «простить за задержку», обнялся, глядя каждому в глаза, прошли в зал для пресс-конференции. Там все 30 минут общения с прессой, отвечал на вопросы Баунти, остальные трое молчали улыбаясь рядом.

Вопросы были удобные — типа, как Вам Мановах? Какие будут первые решения на новом посту? Обсудили уже с Тромом детали организации лагерей для мигрантов? Мужчина в белом с довольным видом хвалил Трома за полное взаимопонимание, а Мановах за радушный прием. Между запланированных журналистов, влез, тряся черными кудрями, высоко протянув руку, Волос, крикнув «и еще, и еще очень важный вопрос, можно минуту буквально?» Баунти снисходительно кивнул — давай. Волос дал:

— Сейчас, после программных сбоев, из-за которых пострадали и даже погибли многие люди, а компании потеряли деньги, поданы сотни исков против Galaxy за ненадлежащие выполнение услуг. Это межгалактические иски и рано или поздно они, пройдя национальные суды, окажутся в Вашей Судебной комиссии. Что Вы думаете об этих тяжбах?

Баунти нахмурился, и хотел проскочить мимо, ответив на чей-нибудь другой вопрос. Но все камеры уже нацелились ему в лицо, а Волос, протиснувшись через толпу репортеров, стоял и улыбался прямо перед ним «в кадре». Баунти понял, что придется говорить, и ответил:

— Это споры между заказчиками и поставщиком услуг, здесь все зависит от того, как у них был составлен договор. Я еще не видел эти документы и не вникал. Но, насколько я слышал, в типовом договоре Galaxy есть строчки о регламентных работах, в том числе в части планового обновления программ и возможных сбоев. Надо разбираться. Если сбои привели к ЧП и тем более человеческим жертвам, то ответственность могут понести и сами истцы — заказчики услуг. Возможно, они, невнимательно изучив договор, не позаботились об автономных средствах или аналогах на период обновлений, и в этом смысле сами ненадлежащим образом выполняли свои обязанности, проявили халатность и неосторожность, повлекшую тяжелые последствия.

На Волоса смотрел высохший чиновник в белом костюме, с пустыми глазами, щеками и лбом, словно обожженными страхом и ответственностью, ссутуливший плечи, готовый выгораживать хозяина и сыпать юридическими формулировками.

Баунти понял, что «соскочил с образа» и отвернулся, уцепился в вопрос про ЛГБТК, вернулся к улыбке и сказал что-то дежурное о «понимании проблемы», кивнул стоявшим у микрофонов Пауэллу, Уоллосу и Гилацу, предложив идти совещаться и обсуждать дела. Все вчетвером удалились из зала в дверь за сценой в комнату президиума, где ждал накрытый стол, девушки разливали вино, а хор прокашливался, готовясь петь.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Хот и его двенадцать головорезов, все в черной форме местной полиции, бодро вломились в зеленые двери и быстрым шагом пошли по серому ковру коридора без окон, освещенному матовым светом от длинных ламп в потолке. Хот, выбритый и подстриженный, держа руки на ремне, лихо надвинув фуражку на брови, с наглой улыбкой громко, смеясь, обратился к ошарашенным трем девицам на ресепшене:

— Так, девчоночки, встаем, выходим, строимся у стеночки — паспорта, медицинские книжечки готовим, — и глядя на лестницу вниз, крикнул парням в набедренных повязках, — мальчики тоже выходим строиться, сюда, к стеночке. Гражданство, регистрация, разрешение на работу?

Бывшие бойцы Антинаркома встали, кто у входных дверей, кто у стола ресепшена, остальные рассыпались — шарить по столам, шкафам, холодильнику, обстукивать стены, заглядывать под ковры, за шкафы. Трое спустились вместе с Хотом по лестнице к чернокожим парням, стоявшим у дверей в подвал. Джедай провел пальцем по лезвию тесака на длинном древке у одного из моранов:

— Разрешение на холодное оружие? — быстро и бесцеремонно осмотрел полуголых, потрогав тесаки и кинжалы, висевшие на поясах, — Так, артисты, и кого рубаем этими бритвами?

Один из моранов начал было что-то объяснять, но, видимо, старший ткнул его кулаком в бок, и обращаясь к Хоту, выпучил глаза, растеряно развел руками и сказал: «Да ин дыр жае, биртам на ем… Мы не понимать язык, совсем мал-мал».

— Отлично… Что застыли, давайте, веселей, выходим наверх, строимся в коридоре. Рыжая, — выцепил он за руку одну из девушек, — звони быстро начальнику своему, пусть пулей сюда мчит. А то сейчас закроем вашу богодельню до выяснения.

Двое бойцов выводили с верхнего этажа старушку, она выступала по лестнице чинно, держа в правой руке готовые к осмотру паспорт, медкнижку и удостоверение инвалида. Атлеты в набедренных повязках встали в шеренгу у стены, сурово сверля полицейских карими своими мутными глазами из-под черных бровей. Черненькая и Беленькая тупили, стоя у холодильника. Рыжая держала в руке телефон и сообщала, что шеф не берет трубку. Хот, конечно, знал, что их босс Сил Ган сейчас не может ответить на звонок по «объективным причинам», но наезжал на Рыжую: «Давай-давай, звони, ищи, пока шеф не приедет, вы никто отсюда сегодня не выйдете».

Боец складывал тесаки и кинжалы маранов в сумку-баул, прихваченную «для вещественных доказательств». Один сотрудник с припасенным ломиком подошел к двери в подвал. Она крякнула, громко и кратко спела какая-то железная струнка, и отворилась. «Полицейские» крикнули в темноту, чтоб выходили, кто есть «живой». Оттуда вышли несколько мужиков в телогрейках и ватных штанах, испуганно и подслеповато озираясь на свету. Их отправили в общую шеренгу с атлетами. А Хот за столом ресепшена отдернул черный ковер, закрывавший вход в «старый зал», увидев разноцветные, как радуга, двери: «А это что? Давай, Черная, открывай!»

Черненькая начала объяснять, что ключ только у шефа, а за дверьми просто хранилище старых статуй. Но Хот со смехом стучал по пестрым дверям и предполагал, что там сто трехъярусных кроватей с киргизами и мешки герыча — Открывай, говорю, быстрее!

Черная замотала головой в отказе. Конечно, можно было и здесь использовать ломик, но Маса дала Хоту четкие указания: «Черная — „посвященная привратница“, и дверь в старый зал она должна открыть своим ключом сама».

«Хорошо бы там сауна оказалась. Такая жара. Девчонки, массажик умеете? Кто хорошо приласкает, сразу домой отпущу», — нагло ржал Хот, хватанув Черную за талию и приблизив свой рот к ее ушку. Туда он шепнул «Открывай, пора оживить твои статуи». Не зная почему, она поверила, вынула из маленького карманчика маленький же ключик и сунула его в замок, повернув. Хот втолкнул Черную внутрь старого зала, она включила свет. Он оставил ее там, сказав ждать, а сам вернулся на ресепшен.

Снаружи в зеленые двери постучались, боец впустил несколько хмырей с нотбуками и какими-то приборами вроде сканеров. Они собрались было идти в старый зал, выполнять какие-то работы, показывали удостоверения спецлаборатории Galaxy и говорили, что у них там срочняк-важняк. Хот был суров и непреклонен — объект закрыт до разбирательств. «Тут нелегалы и незарегистрированное оружие. Пока начальник местный не приедет, никого не впускаем и не выпускаем». Айтишники, которые должны были до прихода Масы успеть подчистить статуи, в итоге ушли на улицу звонить и выяснять, что им делать дальше. Часы показали 11–37, «время прохода», назначенное Россомахой, когда должны быть одновременно открыты двери в верхний, нижний и старый залы. Бойцы построили моранов, мужиков из подвала и девчонок вдоль стены в коридоре, приказали не дергаться и не разговаривать.

Тем временем Черная ждала в огромном старом зале у входа среди багряных занавесов на бордовой дорожке. Она обратила внимание, что в дальнем, темном углу, в «животном царстве», стали появляться странные искры, красиво заиграл красноватый свет, словно кто-то подул на золу и по ней стали пробегать темно-красные маленькие огоньки. Искры собирались вокруг женщины. Она была в длинном черном пальто и багровые точки пламени скакали по ее воротнику, рукавам, по черным волосам. Рядом с ней стоял парень. Черная узнала его, это тот самый, в черной куртке, который пропал… Рядом с ними ожил большой черный пес, взмахнул крыльями и взлетел ворон. Женщина стала взмахивать руками и искры тугими волнами полетели к центру зала — туда, где стояли и сидели на красных постаментах статуи. Высоченная женщина-воин вдруг стала уменьшаться в размерах пока не достигла «человеческих» параметров. Ее лицо ожило мимикой, рот разжался в улыбке, а глаза повернулись с небес на центр зала. Она звонко ударила копьем в щит, взмахнула головой в золотом шлеме с алым гребнем. Черной всегда нравилась эта статуя, но сейчас эта женщина была восхитительна — высокая, стройная с узким сухим белым лицом, с четко очерченными скулами, пышными золотыми волосами, излучавшими фантастический солнечный свет. С ее плеча взлетела сова, начав закладывать круги над ней — плавные, неспешные, с каждым разом все с большим радиусом.

Золотая ловила на щит искры, прилетавшие от Женщины в черном, они лучами отражались от щита, как от зеркала, собираясь в большой красно-желтый сноп посередине зала. Сноп рос в размерах и стал играть всеми цветами радуги, крутясь, как какая-то детская карусель. В этих радужных отсветах начали оживать все остальные статуи. Кудрявый блондин улыбался и смотрел благодарно на Черную, мускулистый здоровяк спрыгнул с постамента и достал из-под него тяжелую огромную дубину. Наконец, босс, сидевший в середине зала, встал на ноги, раздвинув во всю ширь могучие плечи, поднял руку над собой, искры, собравшись над ним в сплошное красное облако, потемнели, превратившись в непроглядную черную тучу, из которой над рукой Босса вспыхнула ослепительная белая молния и оглушительно бахнуло.

Стоявшие в коридоре Хот, его бойцы и сотрудники заведения присели от неожиданности, в ужасе прижавшись к стене. Через проход из дверей старого зала во все стороны раздался страшный рев, как протяжный гудок паровоза. Белый, густой свет, физически чувствовавшийся как огромная масса, пошел через коридор. Стоявших там вминало в стены, словно этот полз, тяжко протискиваясь между стен, исполинский змей. Хот ощущал, как «это» давит на ребра и живот, как нестерпимо светло, даже если зажмуриться, и как горячо лицу. «Хорошо, что бороду и усы сбрил, а то бы сгорели», — думал джедай, видя, как из старого зала выходит Бр в придурошной черной куртке и черных джинсах и Россомаха в прикиде античного воина. Бр разматывал катушку с кабелем, тянул его к трансформаторному ящику. Маса, забросив копье на ремне за спину, в руке несла какой-то ларец.

Я тащил катушку, вставлял разъем кабеля в большую розетку, проверял, загорится ли красный огонек над соединением. Все было отлично, все работало, энергия запитывалась в зал. Но я был вне себя от горя и разочарования. Зацепив Масу за локоть, я орал ей, чтоб перекричать этот редкостно шумный свет: «Почему она меня не узнает? Почему⁈» Всему виной была Черная. Это совершенно точно была та, с которой мы были когда-то вместе на Хомланде. Конечно, я сюда пришел, чтоб спасать мир и все такое… Но я был уверен, что по ходу дела тут случится и мое счастье, Она меня вспомнит, мы поженимся и т.п. и т.д. Да что вы, бл…дь, ржете — я что так много хочу⁈ Но она смотрела на меня, видела меня, но совершенно не узнавала. Я для нее был как пустое место. «Маса, да почему она меня не видит⁈»

— Ты больной что ли? — свирепела златовласая фурия с копьем, — как она тебя увидит, — тебя здесь нет! Кто сейчас в отключке на корабле лежит в другой галактике?

— Кого же она видит?

— Кого угодно, может, любого из бывших клиентов, а, может, Лацио, — и глядя на мой ступор, Маса рявкнула мне в ухо, — не тупи, соединяй кабели!

Я пошел дальше втыкать вилки в розетки. Черная иногда смотрела в мою сторону, но равнодушно. Хот притерпелся к светопотоку, вынул из сумки одного из своих бойцов системный блок и начал подключать к монитору на ресепшене. Маса уселась за стол и открыла ларец, вынула из него большой серебристый блок памяти, вставила его в этот системный блок.

Маса под паролями Babylon вошла в систему. Находившийся сейчас в Galaxy с инспекцией Тигр, бросил ей доступы и он прошла в базу, где начала восстанавливать программу огненного пантеона и адаптировать ее к современным оболочкам. Программный язык был одинаковый — точней этот язык и создавался под огненные программы, просто потом использовался Galaxy сначала для своих надстроек, а потом и для всеобщей программной оболочки. После того, как система сообщила, что программа адаптирована и готова, Маса начала ее инсталлировать.

Чем все это кончится не знал ни один из участников события. Поверх «игры», в которой была организована вся сегодняшняя реальность в галактиках, мы накладывали свою — со своими сценариями, персонажами, локациями и правилами. Параллельно Грог сейчас накладывал свой «Новый Завет 2». Толи теперь будут работать все три «игры», толи ни одной… Но Грогова реальность теперь точно не наступит в том виде, в каком он ее планировал. А огненные программы получат шанс на реализацию и «оживление».

На мониторе у Масы пошла заставочка — на высокой горе в античном дворце тусили ожившие статуи из Старого зала, на троне сидел их босс с молнией в руке и читал сводки по обстановке в нашей реальности. Женщина-воин бегала и что-то организовывала, выдавала остальным инструкции. Кудрявый мастерил что-то вроде большой лампы, соединяя контактики. Боги готовились брать власть. На мониторе пошел видос — с историей мира, основными правилами, портретами персонажей, олицетворявших новые алгоритмы выигрышей. Боги были прекрасны и величественны, я смотрел на экран из-за спины Россомахи, чатившейся на ходу с богами. Рядом стояла и смотрела на монитор счастливая Черная.

— Как жизнь, красавица, — спросил я, повернувшись к ней и глянув в глаза.

— Нормально, — отмахнулась она, и, улыбаясь, кивнула на видео, — очень красиво. Класс! Теперь что, все изменится?

— Тебе-то что радоваться? Тем более, что вряд ли к лучшему изменится. Как бы не долбануло все к едрене фене.

— Плевать, — выдавила Черная, неожиданно ее лицо стало жестоким и твердым, глаза стальными, — главное, чтоб изменилось. Иначе слишком скучно, невмоготу.

Я взял ее за руку, со словами «Может, развлечь? Заскучали вы в этой казарме». Она отдернула руку — «такого добра навалом, слишком скучно, невмоготу».

Видос на мониторе закончился и возникла надпись «Вы в игре».

— А игра в нас, — тихо подытожил я.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Звякнули и посыпались стеклянные двери — парнище в капюшоне метко швырнул тяжелый, размером с его башку, камень, второй в маске ломом взялся со звоном и противным скрежетом подчищать осколки, торчавшие из дверных рам. Трое мужиков в это время проламывали витрину мусорным контейнером. Звон и скрежет, визг и крики стояли повсюду, темнота озарялась светом фонариков и мобильников. Погром торгового центра походил на веселую игру, команда погромщиков — человек триста молодых, в основном, ребят — ломала двери и окна, пробивая дорогу. За ними бесновалась и улюлюкала толпа из нескольких тысяч горожан, ждавшая, когда пробьют проход, болела за них, как на футболе.

За разбитыми дверьми оказалась наспех сооруженная охраной из шкафов и холодильников баррикада. Парни с кусками арматуры в руках ринулись в потемки, карабкаться по нагромождениям ящиков, с треском проламывая фанеру и пластик. Из-за холодильников хлопнули несколько шлепков — охранники стреляли резиновыми пулями. Парень, которому попали в лицо, визжал и обливался кровью, остальные отпрянули назад, прячась за рамой дверей. Волос залез на перевернутый вывороченный каменный горшок — бывшую клумбу, держал камеру и свет, Лилит сидела на корточках за поваленным холодильником, выставив наружу микрофон.

За две недели, что ушли на перелет в Мановах и обратно, жизнь на 4-й В Цефея изменилась до неузнаваемости. Цивилизация куда-то подевалась, люди переходили к первобытным отношениям и возвращались к каким-то древним культурным традициям, черпая из каменного века инструкции выживания.

5-миллионный Оралон оставался без света уже месяц. Не работали магазины, транспорт, больницы. У большинства населения из-за закрытия предприятий не было работы и не было денег. Но и те, у которых деньги были, все равно ничего не могли купить — ни магазины, ни аптеки, ничего не функционировало. Люди быстро осознали, что все, даже самое необходимое, нельзя теперь достать иначе, кроме, как через активное личное участие в погромах. Весь день оралонцы отсиживались в домах и квартирах, баррикадируя двери и окна, никому не открывая. А с заходом солнца шли добывать пропитание, лекарства, батарейки, грабя торговые центры и склады.

На удивление работала связь. В соцсетях стали быстро сбиваться группы, где планировали очередной набег, обсуждали тактику, назначали время атаки, распределяли задачи. Многие группы уже обзавелись гербами и слоганами. Волос и Лилит сегодня вышли «в город» вместе с «бобуинами» — племенем, возникшим в восточной левобережной части Оралона, планировавшим «брать» ТЦ, который закрылся позже всех и еще не был никем «освоен».

Журналисты планировали сделать нормальный репортаж «с места», а также запастись хавчиком, набрать аккумуляторов для аппаратуры, пополнить опустевшую косметичку Лилит. Но что-то охота не задалась. Двое парней пошли искать машину, чтоб протаранить баррикаду, но не возвращались — не разутые тачки и бензин в Оралоне теперь на вес золота. Народ продолжал уныло забрасывать ТЦ камнями и всем, что подвернулось под руку, стекла продолжали сыпаться, но это было без толку. Группы разведчиков сновали вдоль стен здания, выискивая дыры и щели.

Старший звена под ником «Оранж» пытался вести переговоры с охраной.

— Слышь, пацаны, вы что как суки конченные, нах… стрелять, пустите пожрать-то! У вас работа такая? Нах она вам? Деньги вам заплатят, вы что с деньгами будете делать? Ничего же не купите на них! Все равно же потом придется вместе со всеми идти склады ломать, иначе не пожрете. Так давай, прямо сейчас к нам! Бобуины — лучшая команда на Левом берегу! У вас волыны на руках сейчас, вам цены нет, старшими звеньев будете сразу.

Пацаны-охранники «не велись», а бодро посылали переговорщика. Да и вправду, что с них взять, у них за спиной целый ТЦ жрачки, продержатся смену, наберут с собой. А если пошерстят ювелирку, уедут отсюда богачами.

Подбежал, сел на корточки у разбитого минивэна вождь бобуинов — здоровый крепкий лысняк под ником «Банан». Щурился на темную махину торгового центра, слушал своих, сплевывал под ноги, тяжкими длинными тягучими харчками: «Пацаны, не возьмем его — не похаваем сегодня. Все остальное уже занято другими командами». Девчонки из толпы поддержки заныли, типа «вы что лохи вообще, нам в другое племя идти теперь? Вы, бл…дь, прокладок не добудете, не то, что зарядку в телефон, охотнички ху…вы».

Банан решил, «будем жечь». Народ вяло сомневался, что «это уже беспредел», но слава племени лузеров, которых обломали на этом ТЦ, нанесет команде еще больший ущерб, чем ночь натощак и натрезвяк. Сотня, похватав магазинные тележки, пошла к развалинам магазина «все для ремонта», притащив все, оставшееся там после недавнего «освоения» соседями из племени «ягуаров». Обои, доски, всякая хрень — все это взялись впихивать плотно в разбитые двери. Зажигалками подпалили с нескольких концов, радуясь, что ночь без дождя, и ждали.

Сидевшие рядом с Бананом, Волос и Лилит уже перестали удивляться происходящему. Банан был доволен, что его племя попадет на ТВ, это реклама и авторитет, к нему прибьется больше народу. А в численности — сила. Сейчас он на камеру говорил, что до «Конца Света» был биржевым маклером. Но на биржах теперь такой бардак — никто не понимает, что творится. «Разные люди видят совершенно разные индексы и читают часто противоположные новости и отчеты. Что странно, иногда одновременно выигрывают, получая прибыль от продаж, и те, и другие, хотя казалось бы, если эти правы, то другие-то не правы? Где логика — спрашивал Банан, глядя в объектив, — Оно бы и не проблема, но торговля встала, и эти выигранные деньги теперь ничего не значат. Мы должны выживать, наше племя, „Бобуины“ — сейчас самое успешное на Левом берегу Востока. Мы не просто сыты и одеты, но мы ухаживаем за своими стариками, снабжаем их продуктами и лекарствами. Наши девочки всегда под защитой — за все время ни одну „нашу“ не обидели, не изнасиловали. И мы приглашаем в нашу команду всех жителей на районе, да и всех оралонцев, кто хочет быть с нами вместе».

Из дверей ТЦ повалил едкий, редкостно вонючий бело-рыжий дым. Парни из передовой группы надевали респираторы и марлевые самодельные повязки, собирались у дверного проема. Метнули внутрь, за баррикаду, гоупрошку и смотрели на телефоне с нее картинку. Удостоверившись, что охрана, сраженная вонищей, отступила вглубь зала, к лифтам, взялись крушить и растаскивать с прохода шкафы и холодильники, какие-то решетчатые панели, кровати и тумбочки.

Вход был расчищен, все было готово к атаке. Двое с дробовиками шмальнули вслепую в темноту — в зал, озарив сосредоточенные лица штурмовой группы снопами искр. Сразу бойцы рванулись неудержимо вперед, что-то животное было в их быстроте, в этих метнувшихся по лестницам и коридорам тенях. Казалось, что это стая — живущая коллективным разумом, сумевшая растворить кучу людей в одном хищном звере, который набросился на добычу. Волос чувствовал этого зверя, его энергию и ум, ловкого, хитрого, голодного. Охрана, почуяв смертельную угрозу, растворилась, а, может, присоединилась к грабителям.

За штурмовиками внутрь начала втягиваться остальная многотысячная толпа. Лилит ломанулась с девчонками вниз, на продуктовый этаж, где в потемках расхватывали мерцавшие пластиком упаковки еды, бутылки воды, гигиенические средства, медикаменты. Волос помчался по лестнице на второй этаж в магазины электроники и бытовой техники. Пацанва здесь перекапывала стеллажи, выискивая батарейки, кабели, блоки питания, электрочайники, телефоны и нотбуки. Толкаясь и ругаясь в узких проходах, сетуя, что многое разбивалось об пол, парни сыпали в баулы все, что может пригодиться. Волос, набравшись с запасом, всем «для работы», заскочил на третий этаж, где стоял шум и гам, а народ примерял шмотки. Хватанул себе и Лилит по пачке носков и паре кроссовок, стал проталкиваться на выход.

Выбравшись на улицу, Волос и Лилит встретились у памятника Первопроходцам. Он взял у нее из рук клетчатый тяжелый баул с добычей, и они вернулись в отель. Не тратя фонарики, прошли по лестнице наощупь. Отель был давно разгромлен, но жить тут было можно, по крайней мере, не хуже, чем в любом другом здании в городе. Волос уселся на диване за столиком, включив нотик, взялся монтажить репортаж. Лилит смотрела в телефоне новости. Уминая ветчину с хлебом, запивая минералкой, парочка обсуждала слова Банана про биржи. Получается, разные торговые площадки жили в разных реальностях, пользовались разной информацией. Хотелось спросить кого-то, как такое может быть, но, судя по новостям, реальность вообще раскололась на какие-то отдельные миры. Все планетарные каналы 4-й В Цефея транслировали ужасы остановившейся инфраструктуры, мегаполисы без света, аварии на производствах, толпы больных, оставшихся в неработающих госпиталях. Губернатор Неаренса, психанув, распустил тюрьмы, выпустив заключенных — нечем кормить, нет света, воды, медикаментов, не работает канализация и вентиляция. Сам ушел то ли в отставку, то ли в партизаны… А все медиа СГЦ и других галактик в упор этого не видели. Там гнали благостные картинки, в том числе и из Оралона, с комментариями, что все нормализовалось, везде наведен порядок и программные сбои прекратились.

Лилит глянула на страничку Вагнера в твите, куда он постил свой свежак. Там было видео из Флоренса — второго по величине города Восточного берега. Счастливая толпа горожан запрудила центральную площадь и проходящие рядом проспекты. Парадно одетые детишки танцевали какой-то местный фольк. Строем с высоченными крестами в руках стояли священники, а за ними тысячи верующих с цветами. Старики, бродяги, нищие, больные ломились вперед, в центре площади, как на параде застыли десятки шеренг инвалидов на колясках. В это море народа входил белоснежный Баунти, опять улыбался и дарил всем надежду на исцеление, на достаток, на счастье. Кто-то запускал у него над головой стаи белых голубей, гудели колокола в храмах. В кадре появилась восторженная бабушка, которая рассказывала Вагнеру о чудесном выздоровлении ее внука — «он не ходил с детства, и вдруг встал и пошел, увидев по телевизору Баунти! Понимаете? Он встал и пошел!» Бабуля сияла от радости, слезы текли у нее из глаз. А Баунти пошел вдоль рядов колясочников, приседая перед каждым, трогая за руку, глядя и улыбаясь в глаза. Несколько минивенов въехали в толпу, оттуда стали раздавать нищим и всем желающим продуктовые наборы. Бродяги, шепча благодарности, рвали упаковки, доставая из пакетов хлеб, печенье, мешочки с крупами и палки колбасы.

Баунти, выйдя на трибуну среди установившейся тишины негромко говорил, что Судебная комиссия приняла к рассмотрению материалы проверки деятельности ряда крупных гуманитарных программ СГЦ. Обнаружены не только нарушения и, возможно, хищения, но и недостатки в организации самих программ:

— Многие фонды, получая огромные средства из госбюджета и пожертвований корпораций, изначально нацелены не на те задачи. Мы пытаемся закрывать дыры, помогать обездоленным, но не пробуем устранить причины бедности. Сейчас есть все технические возможности обеспечить работой и достойной зарплатой всех — в том числе инвалидов или лиц с испорченной когда-то биографией. Есть возможности обеспечить всех бесплатным жильем, продуктами, медициной. Мы должны это сделать. Мы должны решить для себя, что горю и лишениям больше нет места в нашей Вселенной. В нашей реальности больше не будет слез и отчаяния!'

Толпа из сотен тысяч неистово заревела, словно кончила, группа юношей в белых одеждах подбежала к Баунти, подняв его на руки. Сопредседатель судебной комиссии поплыл на их руках через народное море в сторону храма, где на крыльце пел хор. По лестнице ведущей в храм расстелили сиявший, как снег, белый ковер. Баунти понесли по ступеням, он ловил летевшие к нему цветы и счастливо смеялся, сверху ему отвечали звоном колокола.

Вагнер выцепил какого-то здравого на вид мужика, тот делился в кадре теперь впечатлениями:

— Мы столько лет, столько веков ждали его, — мужик вытирал слезу со щеки, — это наш Спаситель. Спасибо, Господи, что прислал нам его! Спасибо, что мне довелось дожить и увидеть его! Это счастье. Настоящее! Оно теперь придет ко всем!'

В храме Баунти обнимался со священниками и говорил в микрофон, что галактические комиссии должны поддержать традиционные религии, которые являются основами порядка, стабильности, здравого рассудка, скрепляют человечество и дают ему веру в будущее, избавляют от горя. «Единая вера — это то, что делает человечество единым, направляет по одному историческому пути — правильному, доброму и счастливому» — говорил Баунти, а попы благосклонно кивали и толпа в храме тысячей голосов одобрительно гудела, как огромная муха. С купола на все это с довольным видом смотрел нарисованный лик Единого Вседержителя.

Вагнер, появившись в кадре, напомнил, что поездка Баунти по городам Восточного Берега на этом не заканчивается, и завтра его ждут жители Порта-Родео.

8,3

Удары стратегических комплексов расплылись огненными шарами, накрыв западный район Бальманта, где были сосредоточены электростанция, перерабатывающий завод, узлы связи, космодром и аэродром. Стратегические бомбовозы противника, наплывали красными ласточками на мониторе на запад и центр города. Взорвались салютами системы ПВО, синие искры летели вверх, несколько бомберов были сбиты, но большая их часть добралась, куда хотела. Боксы с бомбами посыпались на промышленные районы, жилую застройку и Сити. Боксы лопались на высоте около километра, выбрасывая сотни тяжелых бомб на район площадью до квадратного километра. Весь центр мегаполиса ослепительно вспыхнул, стал похож на лампу накаливания, потом окутался багровым шарфом, потом черным мешком.

ПВО не спало, красные ласточки иногда взрывались и исчезали, но дело было сделано. Город и важнейший промышленный комплекс лежал в руинах. Десятки тысяч жителей погибли. Противник получил стратегический перевес для войны на длинном сроке. В углу монитора упал вниз, и стал желтым уровень энергосистемы.

Генерал подвинул мышкой экран далеко вправо и увидел то, чего ждал и боялся. Одновременно с ударом стратегических сил по административно-промышленному центру региона, противник развернул наступление на земле по трем ключевым направлениям. Красными змеями потянулись колонны бронетехники и пехоты к району озер на севере, к горным проходам на западе, узкой щели между озерами и океаном на востоке. Смяв нашу оборону, они набрали скорость и собирались преодолеть стремительным маршем каждый свои пятьсот километров пути. Тогда они отрежут нас от ресурсных районов, а значит, победят. Добить оставшийся без заводов и денег Бальмант будет тогда только вопросом нескольких месяцев.

Лесли лихорадочно сгребал все, какие были войска и беспорядочно бросал их навстречу рвавшимся вперед колоннам — успеть закрыть озера, горы и побережье. Мышкой он обводил весь экран, выхватывал все живое и передавал команду на марш. Заботливо стягивал на ремонтную базу оставшиеся вертолетные эскадрильи — успеть их привести в боеготовность и тоже бросить в бой. Лесли потел, елозил задом по креслу, приподнимался над столом, приближая лицо к монитору. Первые его батальоны вступили в бой за озерами. Из динамиков только и неслось «Юнит потерян… юнит потерян… ваша база в опасности… юнит потерян». Красные разбивали синих малыми группами — по мере прибытия. Столбик ресурсов уже сник до трех красных черточек — все было брошено на войну, а добыча прекратилась.

Джонсон Уоллос смотрел на этот ужас через спину сидевшего перед огромным монитором Лесли Джефферсона — замгендиректора Galaxy Sec. «Юнит потерян… недостаточно средств… ваша база в опасности». Лесли выругался глядя, как красный хвост дополз до озер и стал там расползаться, занимая оборону, выстраивая стены, лазерные пушки, минные поля…

«Сука… — Лесли закрыл игру и вернулся к сохраненной полчаса назад — это уже будет сейчас пятая попытка. Последняя». Джефферсон попробовал перебросить войска к озерам чуть раньше, бросив последние деньги на лазерные пушки и несколько дополнительных вышек ПВО в городе, пожертвовав строительством нового харвестера. Уоллос отошел и стал смотреть в окно, упорство генерала его забавляло, но то, что он не мог выиграть у этого неведомого игрока на той стороне в сети под ником Бог Войны, его пугало.

Еще полчаса сквозьзубного тихого мата и нервных дерганий от стола с компом, и Джефферсон бросил игру, встав с кресла, вырвал сигарету из пачки, чуть не порвав, закурил. Уоллос похлопал его по плечу и, наконец, спросил:

— Мы с тобой не одно дело вместе провернули, и не одно провернем еще. Ты мне скажи, что происходит в этом мире, кто может тебя вот так трахнуть пять раз подряд?

— Джонсон, я б тебе сказал, но сам не до конца не в курсе. Короче, пока мы инсталлировали свой «Новый Завет», кто-то начал инсталлировать параллельно свои альтернативные игрушки. Неустановленные лица, связанные с магами и джедаями, незаконно проникли на один наш объект, мошенническим путем получили коды и пароли, и разархивировали игровые алгоритмы старого пантеона. Это так называемые огненные боги. Они были встроены во все наши системы изначально, точнее все Galaxy делалось на их основе. То есть их удалить нельзя, только вместе со всем остальным.

— И что?

— А то, что возникло несколько параллельных реальностей, разных игровых сценариев, которые вроде бы каждый единственно правильный, но какой выиграет, теперь не известно.

— Подожди, Лесли. Ты сейчас играл по алгоритмам Вседержителя, по единому алгоритму. Противник за узкоспециализированный алгоритм военной победы. У тебя единый и всеобщий алгоритм, у него частный. Как частное в пяти из пяти случаев выигрывает у целого? У тебя же массив информации, исходных данных в разы больше, а значит решения точней. Вроде в теории так.

— В теории так. Именно так и было бы, если бы единый алгоритм был на самом деле всеобщим по факту, а не только по имени. Изначально алгоритмов успеха очень много, и они разные, а главное, противоречивые. Успех в войне влечет, например, неуспех в любви, или в деньгах. Успех в любви тащит неуспех в карьере. Единый алгоритм мы вывели, консолидировав множества успешных решений в их части, не противоречащей друг другу. То есть в него вошло не все, что знал Бог Войны, а только то, что не мешало идти по пути любви, здоровья, богатства и так далее. То есть процентов по тридцать от имевшихся специализированных массивов данных и кейсов. В общем и в целом такой «единый универсальный алгоритм» эффективнее, он оптимален. Но только при условии архивации и неиспользования никем из игроков «лишней» информации из старых алгоритмов. Все «лишнее» мы блокировали, как вирус, и табуировали под кодом «Зло». Но теперь всякий, кто использует старый военный алгоритм становится сильнее Вседержителя в своем узком военном вопросе. Единый, конечно, ему вмажет в любой другой сфере — здоровье отнимет или бабу, нищим сделает. Тот, кто использует старый денежный алгоритм теперь отожмет любой рынок или ресурс у Единого, но проиграет, если что войну.

— Проиграет, если игроки, юзающие старые алгоритмы не объединятся и не накатят на Единого всей толпой. Ты не в курсе часом, они уже объединились?

— Те, кто их подключил — одна команда. Но чисто математически союз старых богов не возможен в долгосрочном смысле.

— А в краткосрочном?

— Да. Когда-то олимпийцы все вместе громили титанов.

— Зевс и его команда разбили титанов, когда те во главе с Кроносом хотели построить над землей небо, что-то вроде тазика… Или время они хотели растянуть, как тазик… Титаномахач.

— А ты начитанный, бл…дь Джонсон…

— Слушай, Лесли. Я что пришел-то? Надо мне ехать. У меня сборы резервистов идут, а я торчу в Мановахе из-за всей этой большой политики. Полечу-ка я подальше отсюда нахрен. И если вдруг потребуется выяснить мое отношение к Galaxy, Баунти, Грогу и чему-то типа того — у меня случится программный сбой и порвется связь. ОК? У вас тут реальности рушатся. Я хочу, чтоб у нас армия осталась реальной, желательно в как можно большем числе реальностей. Вы когда тут определитесь, как жить, позовите, армия пригодится.

Генерал затушил сигарету в черной костяной пепельнице на столе, еще раз похлопал Лесли по плечу «Ты береги себя, ладно?», и ушел.

В скайпе выпало окно чата с гендиректором Galaxy Sec, тот выглядел «слегка запаренным», да еще и сидел за столом в своем рабочем кабинете в своей генеральской форме, что бывало с ним не часто:

— Срочняк и важняк, строго секретно, Лесли. Все брось и делай. Пришел от Трома запрос. Требует дать справку по числу граждан СГЦ, использующих сейчас алгоритмы Единого и алгоритмы «старых». Похоже, хочет понять, где больше народу.

— Врать?

— Нет. Ты мне справку реальную кинь. Я сам решу, как подать Трому.

Этот вопрос заботил Лесли Джефферсона уже не первый день. Если наложились несколько реальностей, как определить, какая более реальна? Администрация Трома, видимо, решила определить это по числу пользователей. Какой алгоритм больше юзается, тот и реальней. Но ведь мнение потребителей изменчиво, они имеют склонность разочаровываться, им может надоесть, они будут перетекать туда-сюда со временем. В теории реальней та реальность, которая лучше проработана. По числу персонажей, локаций, уровней и сценариев, качеству звука и видео, детализации. Джефферсон запросил помимо отчета для Трама еще и «для себя» справку по совокупному объему памяти инсталлированных противником старых игр. Интересно, превышает ли эта цифра объем «Нового Завета 2» от Galaxy?

Генерал размышлял и ждал цифры, глядя пока в «альтернативный» новостной поток. В Лас-Паламе в одном из лагерей Баунти на космодроме начались беспорядки. Лагерь остался без света, воды, продуктов и медикаментов, персонал разбежался. Иммигранты толпами пошли во все стороны, прорывая границу. Полиция и пограничники пока, в ожидании приказа, не применяли оружие и отступали. В окрестных районах начали эвакуацию местных жителей. Мигранты грабили фермы и целые поселки в поисках пропитания. В Иджлибе на 6-й А Волопаса взорвался огромный химкомбинат, заражена территория целой страны. Число жертв уточняется. Боссы Galaxy пока не пускали эту информацию в свои галактические медиа, но это транслировали планетарные каналы, а миллионы аккаунтов наводняли этим общие соцсети. Некоторые планеты и системы умудрялись синхронизировать новостной контент и вычищать «лишнее», придерживаясь только одной картинки. Но в СГЦ потоки шли одновременно. Люди могли по одному каналу видеть цветущий лагерь Баунти и довольных мигрантов в Лас-Паламе, а по другому — караваны обезумевших грабителей и толпы беженцев.

Зазвонил проводной телефон. В трубке заговорил Пауэлл — старик знал, что этот древний хлам никто не прослушивает, и поэтому общался с Джефферсоном именно так.

— Лесли, скажи старику по проще, как обстановочка?

Джефферсон смотрел в монитор на выпавшие ему в письме цифры статистики. Объем памяти у огненных больше в три раза, число пользователей по СГЦ примерно 50×50. Глядя в эти данные, он принимал в эту минуту решение, что ответить старику, и что делать.

— Если, кратко, то наша новая программная оболочка в том виде, в каком планировалось, работать не будет. Будут действовать альтернативные вполне рабочие сценарии. И сейчас есть прорехи, которые дают возможность запускать и еще новые игры, создавать локации и персонажей. У моих людей давно планы были разные перспективные. Я дам команду начинать проявлять инициативу и самодеятельность. У тебя, дед, тоже есть простор для фантазий. Но это моя игра, что будет делать Galaxy Sec я не в курсе.

— Что ты лично думаешь тогда по Баунти?

— Надо сливать. Galaxy, может, будет за него вмазываться, но он неперспективный. Ситуация против него. Проект был недостаточно подготовлен. Не были учтены все силы.

— Понял тебя. Береги себя, Лесли, удачи, — отключился Пауэлл.

А Джефферсон вызвал в закрытый легендированный чат Джейка Смита — полковника, работавшего по разным экономически перспективным затеям:

— Готовь все по мегаборделю, наркотической сверхдержаве и топливной империи. Я тебе три планеты отожму под их локализации. Начинай. Делай все быстро.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

«Приезжайте сегодня вечером, после 8-ми. Пока без камеры и операторов — один. Сначала хотел бы обсудить в общем, что мы можем сделать, о чем поговорить» — сказал Вагнеру Баунти по телефону. Вагнер ехал к нему домой на такси, листая ленту группы «Пульс Флоренса» в соцсети. Пользователи вываливали десятками посты с жуткими видео давки на подступах к площади, где вчера «мессия» встречался с народом и раздавал продукты.

Бедняки и больные ломились по проспектам и переулкам к храму, в кадре были растоптанные дети и старики. Жестко работала полиция, охаживая всех подряд палками. У машин Скорой врачи разбирались с сотнями покалеченных. Кровь была на асфальте, на капотах машин, в ряд лежали носилки с несколькими телами, с головой накрытыми простынями. Ни одно СМИ не пускало «это» в эфир. Вагнер клял себя последними словами, что проторчал все время мероприятия рядом с Баунти и не запарился глянуть вокруг, выдав на экран нарядную этикетку жуткого события. Хотя — кто ж мог знать…

Баунти сам открыл ему дверь. Он был в сером спортивном костюме и тапочках. Под кофтой были видны изрядно волосатые грудь и руки. Он кивнул Вагнеру и позвал проходить в комнату, пообещав вкусно угостить.

— Это рецепт с моей родины, — говорил он, радушно улыбаясь, пододвигая большой салатник с какой-то серой кашей, и откупоривая вино.

— Тогда мой первый вопрос будет связан с этим блюдом, никто о Вас ничего не знает. Откуда Вы, кто мама, папа, жена, дети?

— Я родился и вырос на 3-й В Кита. Маленький двухэтажный городок. Отца не знаю до сих пор. Мамкины легенды о нем тиражировать в СМИ не буду, не могу ручаться за их достоверность, — скромно улыбался, как бы извиняясь, Баунти. Серое яство оказалось вкуснейшей смесью рыбы с сыром — мелко покрошенных на терке, с какими-то приправами. С тонким белым вином — шик и блеск, — Мать работала на двух работах, но мы жили все равно довольно бедно. Учился в церковной школе, потому что там бесплатно. Потом по протекции священника поступил в институт права на факультет социальной психологии. Закончил с отличием. Потом 15 лет работал в различных гуманитарных миссиях в неблагополучных регионах.

— Что делали там?

— Кормили, грели, лечили, утешали, спасали. Вы кое-что лично видели на Васту. Таких мест во Вселенной много, где люди проливают не вино, а слезы и кровь.

Баунти расслаблено закатил глаза, откинувшись на диване, растворившись в тихом вечере и винном благодушии. Вагнер решил — самое время укусить:

— Кстати о крови. У вас есть какие-то официальные данные о количестве пострадавших в давке на Вашей акции во Флоренсе?

Баунти встрепенулся, вернувшись взглядом в комнату, удивленно глядя на Вагнера — 25-летнего выскочку, впервые в жизни прикинувшегося в фирменные мановахские шмотки, обнаглевшего от дорогого вина, крутой ксивы и величия своих покровителей. Вагнер, не смущаясь этого взгляда, делал вид, что обсуждает что-то само собой разумеющееся, — Точных нет данных ни у кого, а мне нужно заканчивать репортаж о Вашей поездке…

— Я отправил запрос в отдел полиции, но пока не получил ответа. Еще предстоит разговор с организаторами мероприятия. Ивент-компания должна ответить за…

— Вот, простите, что перебил, Комиссия по науке и культуре дала мне справку от Медслужбы Флоренса — 22 погибших, 24 в тяжелом, всего госпитализированы 115 человек. Среди погибших 5 детей, — Вагнер деловито протянул Баунти под нос свой телефон со справкой на дисплее.

Баунти скривил губы, сцепил ладони в железный узел, снова посмотрев в лицо репортеру спросил:

— Чего Вы хотите от нашего разговора?

— Понять, кто Вы.

— А как Вы думаете, кто я?

— Если бы я знал, не задавал бы вопрос. Но говорят, что Вы тесно связаны с Galaxy и некоторыми их проектами…

— Galaxy, также, как и межгалактические комиссии и прочие организации, как и государства — это только инструменты, которые могут и должны быть использованы для блага человечества…

— Вас что-нибудь связывает с Грогом?

— Молодой человек, вы весьма информированы, но немножко фрагментарно информированы. Да, есть такой влиятельный политик — Грог, который не известен широкой публике. Конечно, я связан с ним определенными контактами, как и все политики, которых Вы знаете, включая Вашего приятеля-Гилаца.

Вагнер чувствовал, что собеседник нервничает, теряет управление разговором, и продолжал психологически давить:

— Говоря Вашим языком, Вы — инструмент Грога?

Баунти взял паузу, снова отвалился на спинку дивана, хлебнул вина, и, наконец, улыбнулся, сощурившись в необычной для себя манере — внимательно, серьезно, без милых круглых глаз, сузив их до щелей, сделав похожими на триплексы, торчащие над броней танка.

— Грог — великий политик, по-настоящему отдавший себя делу обустройства Вселенной, помощи людям, улучшению мирового порядка.

— Вы работаете, как актер, озвучиваете слова, прописанные Охотником в его сценарии? — Вагнер уже понимал, что интервью для эфира не получится, отношения испорчены, но хотел добиться для себя ясности — кто перед ним сидел на диване, и намеренно провоцировал, заставлял Баунти вспыхнуть и открыться.

Вагнер вдруг почувствовал приступ неумолимого ужаса, мурашки побежали по всему телу, его ударил озноб, захотелось втянуть голову в плечи. Мужчина в серых трениках смотрел на него гипнотическим лицом удава и спрашивал, как сквозь туман:

— А ты не боишься? Тебе не страшно узнать кто перед тобой сидит на диване?

— Мне страшно, но меня это не ломает. Этот страх только подсказывает мне, что тебе есть что скрывать. Значит, ты сам считаешь себя не вполне правым, — эти двое перешли «на ты».

Мурашки убежали, страх отпустил. Вагнер почувствовал слабые покалывания — как будто его щупали сотни аккуратных игл, и каждая брала его частичку для изучения и анализа. Баунти рассуждал:

— Вижу, ты не боишься. Но страх — полезное чувство, чаще всего оно удерживает от глупости. А еще оно объединяет. Группы по интересам, влюбленные во что-то одно, очарованные чем-то — не стойкие. А группы, страшащиеся чего-то одного, сбиваются накрепко вместе, надолго. Страх привел нас всех к Единому Богу. Слабые боятся за свою шкуру, сильные боятся за шкуры своих любимых, своих детей. А ты, значит, никем и ничем не дорожишь?

Баунти дотронулся до фужера с вином, повернув его слегка под светом люстры, глядя, как внутри вина сместились огоньки от ламп:

— А ведь ты боишься сам себя. Ты боишься своей совести, своего «настоящего я», которым ты хочешь быть. Честным, принципиальным, профессиональным журналистом, которого нельзя ни купить, ни обмануть. А если ты солжешь сам себе, предашь себя? А что, если ты всегда врал и людям, и себе? Правда зависит от точки зрения. Ведь ты сам не видел давку во Флоренсе? Почему ты веришь сотням безымянных ников с фотками и видосами? Ты не знаешь, как они делаются? Ты веришь справке от Пауэлла. Ты не знаешь, что он давний враг Грога и может быть предвзят?

— Давки не было?

— Я не видел давку. Может, была, может не было. Системе удобней, чтоб не было. Почему ты против Системы? То, что ты видел на Васту — фрагмент, один кадр, он не означает, что Система не права.

— Система не пускает к Грани, — неожиданно для себя сознался Вагнер, начав понимать, что теперь уже «крутят» его.

— Ты уже много месяцев на Грани. Скука тебя разбила на Лебеди. И вот ты рядом со Смертью, Властью, Красотой. Ты внутри самой главной сейчас игры. Ты каждую секунду на Грани. Ты просился, Система тебя впустила, признав достойным. Когда и как ты шагнешь за Грань — это только твое дело. Но ты не имеешь право тащить за собой никого.

— Кто дал Galaxy право решать за меня и за всех?

— Я видел многое на разных планетах. Это миллионы тонн горя. Когда видишь горе материальным, массивным, живым, растущим и разумным, властным, неумолимым. Человек слаб, он не может отвлекаться от горя, оно, зацепив его, порабощает, вжимает в землю, лишает души. Это горе приходит из-за Грани. Человек шагает туда, потеряв Страх Божий и хлебает, пока не захлебнется. Я насмотрелся, я хочу это остановить. Я спасаю Человечество. Можешь считать, что я инструмент Грога. А, может, Грог — мой инструмент? Я люблю людей, дорожу ими, боюсь за них, и я спасу их от власти горя. А чего хочешь ты? Правды? Может, это просто гордыня? Ты выдумал себя героем, поборол Страх… И ради того, чтобы нравиться самому себе, готов нести в мир горе? Губить людей, Систему, Человечество? Кто дал тебе право решать за меня и за всех?

Вагнер чувствовал, как свет из фужера с вином разливается по его жилам. Это вино было, как спецсостав, видимый для внутреннего взора Баунти, и теперь он мог сканировать все его внутренности, все страхи и хотелки, считывать мысли.

— Я не могу по-другому. Этот «я» — это я. Я не переживу, если потеряю его, — выдавил Вагнер, раздавленный этим вином.

— Ты такой же, как все, слабая беззащитная живая тварь. Ты выдумал себя — необычного, храброго, сильного. И чтоб доказать это всем, чтоб заставить всех поверить в твои выдумки, ты готов погубить целые народы?

Баунти сделал резкий жест правой рукой. Вагнер провалился в серую хмарь. Он ощутил сильную боль в глотке, дикую тяжесть в голове, увидел перед собой циркачей, крутивших факелами яркие страшные огненные круги, эти артисты в красных комбинезонах расплывались перед глазами, но Вагнер видел, как они неистово скачут под громкий бой барабанов, бивших, казалось, прямо по ушам. Он почувствовал, что этот танец заливает в него волны невыносимой тоски, испепеляющей, разламывающей на куски, как он перестает чувствовать руки, ноги, теряет всего себя. Видит, как «он» покидает его, исчезает, удаляется в темноту.

Баунти, снова дернул рукой, все исчезло, — Страшно? Это ты был за Гранью, это один из самых вероятных на данный момент сценарий, уготованный тебе там.

Вагнер задышал, интенсивно моргая, глядя на Баунти, он увидел его лицо в страшных синяках и кровавых подтеках, глаза его были переполнены слезами, там жило такое лютое отчаяние, каких не видел Вагнер еще никогда. Он видел момент, когда Баунти перестал дышать, а его глаза стали стекленеть, превратившись в две жуткие звезды, излучавшие волны боли и горя.

Вагнер снова встряхнулся и успокоился, видя перед собой «нормального» Баунти, улыбавшегося, милого, в серой спортивке.

— А ты сам видел свой сценарий? — тихо спросил Вагнер.

— Видел. Не боюсь. Если что, я готов на это. Я спасу Человечество. Не мешай мне, ладно? — Баунти страдальчески, умоляюще посмотрел Вагнеру в лицо.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Сборы резервов международных миротворческих сил пришлись как нельзя кстати. Толком, правда, не довелось, провести сами учения, но отмобилизованные батальоны и бригады оказались незаменимы в связи с масштабными программными сбоями. Где-то пришлось подавлять беспорядки, где-то усиливать охрану особо опасных объектов, а где-то ликвидировать последствия техногенных катастроф.

На 2-й С Цефея, где проходили сборы целой бригады, куда прилетело руководство Военной комиссии, рухнул Лос-Аваланес. Мегаполис с населением в 12 миллионов сложился в один недобрый миг. Конечно, телеканалы нашли необходимое число экспертов, которые теперь судили-рядили в передачах, какие-же причины у этой катастрофы. Но ничего здравого никто сказать не мог. В эти две недели, что идут сбои программ, нарушились уже просто все правила игры.Просто вдруг бац — и менялись законы физики. В Лос-Аваланесе почему потек фундамент всех домов и изменилась прочность несущих конструкций зданий. Город представлял собой теперь сплошной каменный завал площадью сорок на сорок километров. Туда на помощь спасателям отправились пять батальонов резервистов.

Уоллос, Маат и несколько офицеров подъехали к месту обрушения детсада. У чудом устоявшей яркой оградки начиналась груда сложившихся плит. Перед ближайшей сидела женщина, причитая, держа рукой что-то торчавшее из-под плиты. Техника была наготове, но бездействовала, солдаты мялись перед этой плитой, их командир, капитан, смотрел на женщину и молчал. Генерал с криком набросился на капитана — «Ты здесь уже полчаса, почему не начал работы⁈»

Кэп объяснил, что под плитой еще живая девочка — дочь этой женщины. Чтоб идти вперед надо сдвинуть плиту, тогда ребенок погибнет. Если поднимать эту плиту, рухнут остальные, стоящие сейчас, как карточный домик, и убьют всех детей, какие могут оставаться еще живы. Всего в детсаду было сегодня 317 ребят.

Уоллос лег перед плитой, глядя в щель. Ребенок был придавлен плотно и плакал, держась просунутой наружу рукой за мать. Вокруг девочки шла какая-то копошня и визг, маленькая иногда тоже взвизгивала и кричала. «Бля, ее там крыса жрет», — встал на ноги генерал. Мать стонала, глядя ему снизу вверх в глаза, умоляла спасти ей дочь.

— Что стоим? Двигайте плиту и вперед! Там триста детей умрут только из-за того, что их никто не держит за руку? — рычал Уоллос. Капитан стоял, как вкопанный, таращась на мамашу. Генерал взял у него лом из рук, вставил в щель и навалившись всем телом, сдвинул с какой-то опоры. Глухо стукнуло, из щели вылетела пыль, звук смятого тела с хрустом и тихим чвоком. Джонсон секунду смотрел прямо и уверенно в глаза застывшей в ступоре матери. Будто мысленно расписался в получении проклятья, отвернулся, шагнул на плиту и зашагал дальше по завалу. Капитан опомнился и стал командовать. Бульдозер заревел, солдаты с ломами, носилками, медицинскими сумками, сканерами и мотками разных веревок пошли за своим генералом. Подъехал автобус, из которого весело вприпрыжку выскакивали собаки, строились в ряд у пестрой ограды, водили носом, кивали, двигали ушами.

Маат присела рядом с мамашей, так и торчавшей кочкой рядом с заветной плитой. Женщина рыдала, тряслась, заходилась в истерике. «Простите его, он был так должен», — попросила Маат. Женщина уставилась на нее жуткими глазами: «Что⁈ У тебя сколько детей? Вижу, что ни одного. Ты его подстилка?» Женщина всхлипнула, отвела глаза: «Может, ты права. Лучше подстилкой быть».

С таким напутствием Маат махнула рукой своей съемочной группе, начали работать. Брали общими планами завал, выдергивали крупно торчавшие карусели, игрушки, трехколесные велосипедики, работавшую технику, лица солдат. Ждали хоть какой-то позитивный момент. Наконец, от одной из плит, возле груды кирпичей крикнул солдат, подняв руку вверх. Из проема начали вынимать сразу троих малышей. Детишки плакали, солдаты их держали на руках и передавали медикам, собаки рядом виляли хвостами.

Пока Уоллос оставался в детсаду (там обнаружили больше сотни детей, которых было возможно вытащить), группа Маат поехала осматривать окрестности. Забрались на гору Аваланес, где была смотровая вышка для туристов с видом на панораму города. Перед ними была черно-серая свалка до горизонта, иногда оживляемая белыми вспышками замыканий и багровыми точками пожарищ. В западной части бывшего города били вверх струи какой-то химии из порванных трубопроводов. Над всем этим сейчас мухами крутились вертолеты. Местами были видны машины спасателей, группы солдат. Видя этот панорамный обзор, Маат начала понимать, что величественная мощь бригады, которая красивой сверкающей колонной прибыла несколько часов назад к Лос-Аваланесу, — капля в море. Шесть тысяч бравых солдат с тяжелой техникой и запасами медикаментов и продовольствия, во главе с красавцем Уоллосом, волевым и умелым генералом, вместе с двумя тысячами спасателей, двумя тысячами медиков и тремя тысячами полицейских, — все это горстка энтузиастов. Даже если каждый спасет по сто человек, миллионам придется умирать медленной чудовищной смертью под завалами без шансов на спасение.

Кривой дорогой между руин поехали к госпиталю, который разворачивали военные на восточной окраине, сразу за объездной автострадой. Бывший проспект, засыпанный плитами, трубами, ломанным кирпичом, покрытый метровым слоем пыли, теперь имел ширину в два бульдозера — столько расчистили. Но по этой узкой полоске уже проехались десятки танков, временно переоборудованных в бульдозеры и тягачи, и теперь вместо асфальта под колесами машины шуршало и скрежетало ребристое и ворсистое нечто красного цвета.

Перед штабными палатками госпиталя давал пресс-конференцию глава города. Мэр говорил на камеру, что очень признателен военным и лично сопредседателю Уоллосу — он все отлично организовал, армейцы действуют быстро и слаженно. Решено на базе пяти батальонов, распределив между ними профессиональных городских спасателей, создать группы, которые сейчас работают на пяти важнейших участках. Полиция обеспечивает порядок и охраняет склады:

— Пока не могу ничего сказать о причинах катастрофы, работает следствие. То, что известно, пока не поддается объяснениям. Взятые пробы говорят о нарушениях при строительстве, химсостав многих материалов не соответствует никаким требованиям. Только не понятно, как же тогда все это простояло столько лет.

Мэр неуверенно глянул в объектив, и добавил:

— И у нас исчезло метро. Ищем. В тех координатах, где оно должно быть, нет и следов.

Мэр вдруг изменился в лице, стал растерянным и подавленным, махнул, чтоб выключили камеру. При погасшем огоньке над объективом, чуть не плача, проговорил подавленным голосом:

— За что? Как это? Тут сейчас миллионы погибших. Нас просто стерли с лица земли…

Госпиталь развертывался быстро и четко. Военные сноровисто отращивали целые улицы палаток и кунгов во все стороны пустыря. Уз кухонь и печей уже шел дым, как из-под земли вырастали ряды туалетов, душевые, ставились боксы операционных и моргов, пять новеньких мобильных крематориев блестя на солнце красной краской встали шеренгой готовой исполнять свой долг. За госпиталем расползалась только что прибывшая колонна химвойск и санитарные отряды — готовиться противостоять чуме и всему другому, что может случиться рядом с миллионами неубранных гниющих под завалами трупов.

Город-госпиталь начинал принимать раненых, достраиваясь на ходу. Из руин мегаполиса то и дело по уцелевшей эстакаде выкатывались грузовики со спасенными из-под завалов. Солдаты выгружали носилки, заносили в палатки, потом снова прыгали в машины и уезжали назад, в серую кучу обломков.

Маат смотрела в нотбук и удивлялась. Репортажи о катастрофе в Лос-Аваланесе шли только по каналам межгалактических комиссий, местным планетарным СМИ и только нескольким независимым изданиям. Galaxy Media и даже ИнтерМедиа Джекки Лота попросту игнорировали событие. Их эфир был занят благостным сияющим ликом Баунти и его «умными мыслями». Ни в новостях, ни в аналитике о катастрофе — ничего. Наконец, на Galaxy Media пошел «прямой эфир» с митинга поддержки Баунти в Лос-Аваланесе. Словно нарочно, на экране время от времени давали общие планы цветущего счастливого города, запруженные автомобилями проспекты, играющие дети в парке. «Это уже беспредел», — подумала Маат и вырубила нотик.

Над городом спустился вечер, солнце зашло, оставив кровавые лужи света на руинах в западной части бывшего мегаполиса. Вышедшая из берегов река, прущая теперь абы-как по всей центральной части города, угадывалась в движении черноты и игре красного закатного света в воде. Завалы быстро остывали, над обломками мерцало что-то вроде испарины. Вдоль крошева камней и железа переливался пар, в котором мелькали отражения огней. Маат казалось, что ей видно, как исходят души из каменных клеток и растворяются в холодном темнеющем небе. Она понимала, что судьба ее вновь привела к Мертвому городу, как несколько лет назад на раскопах, ей придется копаться в смерти. Сейчас она чувствовала, как Смерть течет по этим руинами, словно вода. Как на берегу тихого вечернего озера, огоньки-отражения заката жили на камнях, но накатывала волна, камушки темнели, а огонек начинал отражаться на поверхности воды, поднимаясь и удаляясь от камня. Маат видела, как такие волны перекатывались по лежащему Лос-Аваланесу, отсоединяя тысячи и тысячи жизней от сплющенных тел. Ей казалось, она слышит молитвы миллионов, иссохшими губами просивших воды, и волна спешила на их зов. В лагере Нарун-Аман неистовствовавшая там смерть, налетевшая волной кочевников, представлялась ей кипящей лавой из вулкана, горячим потоком, расплавленной смолой. А в Лос-Аваланесе смерть накатывала тихой прохладной и желанной тишиной, нежным прикосновением легкого дуновения ветра, рябью непрозрачной воды лесного озера.

Ночь опустила занавес. Группировки военных и спасателей стали видны на панораме города точками скопления фонарей и прожекторов. Это были пять микроскопических капель света среди моря тьмы. Крепкий, мужественный и всемогущий Уоллос, каким она привыкла его представлять в эти недели, вместе со своими «четкими парнями», теперь ей казался маленьким и бессмысленным. Она вспомнила, как уже видела бессилие всей этой крутизны в Долине Чобан, когда смотрела на отступавшую колонну батальона, не способную ничего сделать против натиска первобытной мощи кочевников. Также бессилен Уоллос против стихии, вставшей на дыбы.

В три часа ночи Джонсон нашел Маат ждущей в генеральской палатке на окраине госпиталя. Он выглядел измотанным, рухнул на матрас, не раздеваясь, не умываясь, отказавшись от бургеров и воды.

— Вы ничего не сможете? Этот город не спасти? — спросила Маат.

— Город погиб еще до нас. Миллионы погибли до нашего прихода. Мы можем бороться только за каждую отдельную жизнь. Мы не считаем сейчас потери, только спасенных. Так легче. Мы вытащили сегодня сто тысяч человек. Это сто тысяч побед, мать.

Джонсон не мог уснуть и ворочался с боку на бок. «Мамка та перед глазами?» — догадалась она. «Нет, там было и похлеще. Дети» — ответил он, положив ей голову на живот, гладя рукой грудь.

В палатку вошел полковник Вейлс, зам, курировавший сейчас все дела на 5-й Z Аполлона. Уоллос сел на матрасе, включив свет.

— Анты нанесли ядерный удар по Орде. Массированный настоящий, как минимум триста боеголовок достигли целей. Официальные лица молчат, по СМИ гонят версии экспертов, что сбой программы управления. Но, возможно, они выполнили волю Грога. Теперь ждем ответку Орды.

Уоллос ткнул локтем Маат: «Собирайся, летим. Вот и пи…дец». Взялся шнуровать берцы, сказав Вейлсу собирать офицеров. На совещании решили, кто останется за старшего в Лос-Аваланесе, кто полетит в штаб Военной комиссии на текущие дела, вызвали вертушки — двигать на космодром.

Уоллос через силу засунул в себя вчерашние бургеры, побрился и оделся в свежее. Маат готовила камеру для экстренного генеральского заявления. Вейлс принес сводку об ответке Орды. Ожидалось, что степняки ударят по Антее, у той хорошая ПРО, и надеялись, что жертв будет относительно не много — анты отразят удар. Но Насыр-хан всех обманул. Его атомные бомбы легли на ближайших врагов — на соседей. По предварительным данным уничтожены Аргунск и другие крупнейшие города континента — столицы Лаванды, Лотранды, Парты и Северной Карфы. Сейчас выясняется участь городов Большой Карфы, скорее всего их тоже больше нет. Сама Орда лишилась городов, став опять голой степью несколькими часами ранее от удара антов. Весь Большой Континент 5-й планеты превращен царство смерти. Радиоактивное облако накрыло всю планету. Другие последствия — уточняются, — говорил Вейлс. По нему было видно, что он сам не верит, не хочет верить в происходящее.