Изгой

Глава 6

6,1

Смотрел в камеру переднего обзора. В отличие от имитационной программы в «окнах» тут был настоящий космос, так выглядело то, куда я лечу. Серая рябь, не нарушаемая ни чем. Никаких объектов, ничего, кроме серой мельтешащей хмари. Только в правом нижнем углу этой пустоты бегущий поток цифр — пройденный путь, скорость, координаты, параметры курса.

Рябь была не в камере, а у меня в глазах. В глотке стоял комок, тошнило, все время тревожа позывами рвоты. Болел лоб, тяжко чувствовались по всем венам удары сердца. Я только начал приходить в себя, хотя бы стал примерно понимать, где я нахожусь, какой сейчас день… Улетал из Белолессии, считай, на автомате. Задал курс в сторону «на хрен подальше». Хорошо, хоть все батареи были заряжены еще до «всего».

Не помогал душ, там сразу тошнило. Не помогал сон. Вместо сна впадал в гулкий провал и только видел, как скролится передо мной бесконечная лента какой-то соцсети — десятки, сотни чьих-то профилей проматывались, мелькая лицами, глазами, улыбками. Казалось, я узнавал их. Это были те, кого я видел на Соборной площади. Теперь они неслись мимо, бесконечным рядом имен, ников, наивных постов, смотрели на меня.

Врубал время от времени каналы медиа. Как назло, все время попадал на новости с Крама. Остов Собора опять был похож на скелет, площадь покрыта пеплом и ломаными камнями. По экрану то ехали грузовики, наполненные трупами, то опять и опять показывали предсмертный танец Шарен, то несли гробы меж кладбищенских оград и опускали их в могилы. Тут и там голосили матери, потом колесили по улицам Маршана бронетранспортеры. Я в ярости менял канал, но попадал на какие-то боевые сводки с Z Апполона, трупы в горных ущельях Дерских скал, трупы в джунглях Флорины, жуткие раздувшиеся трупы на болотах. Нажимал на другой канал и видел до горизонта усеянный женскими трупами песок в Нар-Амане, синие женские ноги, ягодицы, задранные и скомканные к грудям одежды. Тлеющие останки какого-то города. Наконец, мне улыбнулся из лужи своим отражением труп доктора Фадира.

В бессилии, потушил плазму экрана, откинулся на кровати, глядя в потолок. Еще раз сканировал себя доктор-программой. Я совершенно здоров. Эти ощущения — чисто психологические, видимо, связанные с отравлением угарным газом и удушьем в Соборе. Значит, не поможет никакая таблетка, это можно только перетерпеть. Я ворочался и не мог найти позу хоть немного комфортнее. Продолжало мутить, согнувшись, опять блевал в пластиковый тазик, свесив лицо с края кровати.

С каждым разом все труднее проходить через это. Я лежал потной мордой в мокрой подушке и вспоминал свои прошлые, одну за другой, уходя все дальше по своей биографии. Когда я сдох в первый раз?

Это было очень похоже на то, что случилось на Соборной. Мне было 15, молодой, тощий, несуразный ублюдок. В черной кожанке, черных джинсах и кроссовках, слонялся, где попало и слушал Цоя, пока не прибился к революционерам. Они мутили восстание, хотели свергнуть Президента. За ними были политики, которые хотели изменить правила приватизации. Таких, как я там ждали. Мальчики не боялись смерти и увечий. Мы просто не понимали, что это такое. Даже самое реалистичное кино о войне не дает понимания необратимости последствий. Опытные инструкторы — мужики, знали, как нас раззадорить. Охренительные девчонки мне там улыбались впервые в моей жизни. В отличие от всего остального мира, где такие улыбаются только за деньги, эти были уже мотивированы, и улыбались тем, кто бесстрашнее всех кидался камнями в ментов, кто бросался на щиты, кто первым швырнул коктейлем молотова.

Водка и девочки, боевые знамена, кровь, адреналин — я стал героем, гордился собой, был готов отдать жизнь за победу. Нас погнали брать штурмом телецентр, чтоб вожди восстания могли обратиться к народу. Предполагалось, что мы закидаем камнями фасад, побьем стекла, протараним ворота грузовиками, и ворвемся внутрь. Генерал, который рулил там, считал, что гнать пацанву — хорошая тактика. С той стороны же нормальные мужики — стрелять по мальчикам не станут…

Был тоже октябрьский вечер, прохладно и ветрено. Я запомнил этот момент, как будто дернулась на секунду картинка, словно мимолетный глюк или скачок напряжения в сети. Что-то вроде тени мелькнуло над нами, как будто окружающий мир оказался отражением в воде. Ты это понял из-за того, что ветром чуть колыхнуло воду. Потом я много раз чувствовал этот момент безошибочно — момент, когда куда-то приходит Смерть. Да, тогда это было впервые. Наш молодой вожак застыл на месте и посмотрел на меня странными глазами, сказав: «Быстро, все валим отсюда, посмотри вокруг, кого увидишь наших — передай, чтоб бегом шли к метро». Я дернуля к одному, к другому, собирался уже бежать с ними, но увидел еще одного нашего, у самых дверей телецентра. Пересекся с ним взглядом и замахал рукой. Увидел, как прямо через его лицо прошла световая быстрая линия. Лицо лопнуло, а я почувствовал, как задрожал под ногами асфальт. Как будто в него со всей дури взялись забивать гвозди «Дннн! Днн!». Сверху беспорядочно летели белые, желтые, красные быстрые линии. Я так в детстве, когда не нравился рисунок в альбоме, резкими росчерками перечеркивал его красным.

Толпа метнулась прочь от здания телецентра, бежали, перепрыгивая упавших, спотыкаясь, падая. У меня со страху свело судорогой весь правый бок — спину, руку, ногу. Бежал, скособочившись. Перед глазами маячили, спины, пятки, пока все вдруг не исчезло…. Я сейчас лежал и силился вспомнить, почувствовал ли тогда боль. Что-то другое было. Ужас? Что-то другое. Неподходящее слово — удивление. Но самое подходящее из всех, что есть.

Потом мы стояли в каком-то неосвещенном длинном коридоре. Свет шел из окна далеко впереди, там, похоже, было раннее утро, когда солнце еще не взошло, и свет очень прозрачный и бесцветный. Мы, много-много парней, стояли друг за другом в этой полутьме, этом полусвете, в одних трусах, с серыми папочками в руках. Я видел уходящий вперед ряд худых плечей, сутулых спин, бритых затылков, торчащих ушей. Мимо нас проходили иногда тени в белом, кого-то трогали и уводили, у кого-то брали и разглядывали папочки. С лязгом оглушительно иногда открывались железные двери на тугих пружинах, и заводили новых, кого-то выводили.

Сбоку открылась тихо дверь в кабинет, оттуда полился теплый свет, и я вошел. За столом сидел кто-то в синем, над ним склонился светившийся, как лампа, полковник Маран — тот, что привел меня в то восстание. Круглое доброе лицо, с бородой и ясными карими глазами, постоянно улыбавшееся… Он что-то мычал, показывая на меня сидящему за столом, пока тот все четче проступал у меня перед глазами — полковник, летчик или типа того, в темно-синем кителе, светло-синей рубашке. Прямоугольное лицо, морщинистый лоб, серые твердые глаза, хитрая лыба, седые виски. Я ощутил, что вижу в деталях его кабинет — шкафы с книгами и папками, несвежий линолеум, тяжелые шторы на окнах. Ворох бумаг, фуражка и пепельница на столе…

И потом я уже помнил, как мы сидели на корточках на спортгородке. Нас было больше сотни — в новеньких пятнистых хэбэшках, скрипевших тяжеленных берцах, мы сидели под рукоходом и смалили по одной сижке на троих, оставляя друг другу, заодно знакомясь. «Бесплотные духи», нас тогда звали так, — тощие, бледные, всегда слегка напуганные. Да, точно, это был первый день в Джедайской Академии. Я много последних лет все пытался вспомнить, как же я попал на Хомланд. Теперь вспомнил.

Так подожди, я что же, выходит, трупак? Эта мысль посещала меня уже не впервые, и всегда вызывала странную смесь обиды и унижения. Было в этом что-то неполноценное, ущербное, стыдное. Но ее всегда удавалось прогнать. Хорошо для этого вспомнить, как кого-нибудь грохнул — кто из нас тут трупак? Но сейчас что-то не шло, я вспоминал того сержантика, которого застрелил из автомата на крыльце Собора. Но меня же там не было… Кто его убил? Кто раздавал команды Мускулу, Топору, Молоту… кто наворочал трупов в Маршане? Или всего этого не было? Но есть новости по ТВ оттуда.

Да нет, все болело сейчас так, что было ясно, что я жив, мертвых не тошнит же. Хотя непосредственно эти мои боли сейчас — фантомные. Ведь на Гарпии, на Соборной площади я физически не был. Я сидел на кровати и смотрел — у ног стоял тазик, в нем совершенно настоящая рыгня. Я жив, ударил рукой об косяк кровати — больно. Да и кто-то же жрет в конце концов еду из холодильника…

Да, конечно, бывали периоды, иногда длинные, иногда по несколько лет, когда вообще не было никаких событий, жизнь настолько шла своим чередом, что казалось, что это не жизнь, а время остановилось. Но ведь была же, например, Джейс на 45-й. Это-то точно было, и не жмур же этим занимался! Понятно, что доктор Фадир — выдуманный, а все, кого я видел в том подвале, куда меня отправляла Россомаха? А сама Россомаха? Вспомнилась Черная, сидевшая на ресепшене в том заведении. Может, она потому и отказала мне, что я мертв? Может, она в отличие от меня чувствовала это? А кто тогда она? Почему она не на Хомланде? Почему не постарела? Хотя нет, она хоть и не постарела, но изменилась, повзрослела как бы. Получалось, что реальность можно отличить от нереальности насыщенностью ощущениями и событиями. Хотя так же можно отличить хорошо прописанную игру от хреновой… Но Хомланд-то точно был прописан на высоком уровне, годы, что у меня там прошли, были вбиты мне в память прямо на жесткий диск, в самое нутро.

Академия становилась реальной постепенно. День, за днем, неделя за неделей. Постоянные тренировки, марш-броски, строевая, уроки в классах, служба… Мы почти не спали, не отдыхали, и с рассвета до заката на плацу бил барабан — до тех пор, пока я не забыл, все, что было «до», и не осознал, что «это» — моя жизнь. Таких уже звали не «духами», а «слонами», что значило по местным мифическим представлениям «воин, не боящийся усталости и преград».

Потом из лагеря мы переехали в казармы, где начались занятия с мастер-джедаями. Порой, от их лекций и семинаров заходил ум за разум, но офицеры-командиры курсов и групп, умели возвращать в реальность. Мы целыми днями что-то драили, вечно перешивали какие-то бирки, а зимой ровняли сугробы и кололи лед.

Была такая игра вроде рулетки, очень азартная и увлекательная, но на нее совсем не надо было тратиться. В курсантской тумбочке в выдвижном ящичке должны были лежать в ряд мыльница с мылом, зубная щетка, зубная паста и бритвенный станок. Именно в таком порядке. Складываешь их, как надо, задвигаешь ящичек, и ждешь. Подходит офицер и проверяет, правильно ли лежат заветные предметы. Технология тумбочки такая, что ящичек нельзя тихо и плавно выдвинуть — он открывается только сильным рывком. Рывок — и вместе смотрим, лежат ли мыльно-рыльные принадлежности в правильном порядке. Чаще всего они перетряхиваются, и тогда офицер выписывает тебе наряд вне очереди и еще долго орет что-нибудь вроде «дебилы, как вам в космос лететь! Четыре предмета не могут положить, не перепутав! Ведь это же так просто!» Это так крепко привязывало к реальности казармы и Академии, что кажется в момент игры, что нет ничего больше в мире, кроме этой мыльницы… Тех, кто догадался укреплять свои щетки гнутыми гвоздиками, наказывали втройне за шулерство и неуспешную попытку обмана Вселенной. Только ко второму курсу становится ясно, что это автомат судьбы и нужно учиться просто принимать его жребий. К третьему курсу становится ясно, что это и не жребий вовсе, и это вообще ничто. В твоей жизни ничего по существу не изменится, как бы не выпали твои мыльно-рыльные в ящичке судьбы. Судьбы-то нет… Да, на третьем курсе мы уже не парились, а просто кидали бритвы и щетки, не глядя. И они даже чаще выпадали в ряд — при проверке. Стоишь и смотришь на эти четыре штуковины, как на четыре туза. Но ты уже не воспринимаешь это, как счастье, а просто, как курьез, игру.

Мы люто ненавидели офицеров-командиров и любили преподов-полковников. На семинарах было интересно, и полковники всегда вели себя с нами уважительно, по-дружески, как будто уже с джедаями. Если преподы звали нас ласково козлятками, то офицеры исключительно козлами и в крик. Игры мастеров-джедаев были на звездных картах, с оружием, с загадками. Офицерские затеи были всегда где-то вокруг параши и грязи. Вечно надо было что-то мыть, прочищать трубы канализации, драить толчки, красить толчки, таскать по лестнице толчки. Как-то нас с корешем, тем, что сейчас на Z Аполлона, отправили выкачивать в учебном корпусе, прорвавшееся из трубы дерьмо. Мы качали его весь день, а оно не убывало, как каша из того горшочка, который варил. Мы нервничали и психовали, что не успеваем до ужина, не успеем пожрать и будем еще и наказаны за невыполненную работу… Потом оказалось, что там всю жизнь стоит и черпает ведерком очередная пара курсантов — постигает бесконечность и неисчерпаемость мирового говна. А наказан ты будешь в любом случае, не за это, так за то… А пожрать, — как-нибудь да пожрешь.

Только через много лет я стал очень неожиданно для себя вспоминать наших офицеров все с большей благодарностью — это они привили нам этот фирменный джедайский фатализм. Все теории, которые мы постигали на занятиях с полковниками давали только знания и навыки, только с этим — мы бы не стали звездными волками, мы бы не выдержали шизу бесконечного и пустынного космоса. Офицеры своими говнотренингами готовили нашу психику к чудовищной пси-нагрузке реального космоса.

Как-то нам устроили тимбилдинг. Мои товарищи стояли сзади. Офицер сказал, что суть игры проста — ты падаешь, не оборачиваясь, назад. Друзья тебя ловят и на дают удариться об пол. Это чтобы научиться доверять свое дело и жизнь товарищам, команде. Я начал клониться на спину, стал падать, и с размаху у…бался спиной об доски на полу, еле уберег в последний момент затылок, вжав подбородок в грудь. Лежал, оторопев на спине, и слышал рев офицера: «Ты что, джедай, охерел в конец⁈ Хули ты падаешь⁈ На тебе все держится, ты всех обязан поддерживать и тащить! Если ты падаешь, тебя держать некому! Тебя тут кормят, одевают, учат нахаляву не для того, чтоб ты падал, сука. А чтоб стоял, падла, и другим не давал упасть. Если ты упадешь — упадет вера в красоту и спасение, тогда тебя и запинать не грех….» И я уже слышал удар сапогом под ребро, после чего вскакивал, вдруг понимая, что урок-то простой, как я сам не догадался, без тренинга…

Вспомнив сейчас тот голос нашего курсового, я вдруг понял, — как-то я непростительно скис из-за этого Собора на костях. Говна-то… Все умрем, главное — чтобы стоя и красиво. С этими мыслями, стыдясь сам себя, я перекатился и с сбросил себя по больнее с кровати на пол — на бок. Подтянул ноги, встал на четвереньки, выгнулся, потянулся и встал на ноги. Оскалил зубы в злой улыбке и сказал в экран камеры переднего обзора: «Врете, суки, я жив и не сдался».

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Согласившийся на эксклюзивное интервью у себя в гостиничном номере сопредседатель Межгалактической комиссии по государственному строительству и праву Гилац — это просто запредельная удача для Вагнера и его бригады. Новичкам везет, хотя коллеги по цеху, завистливо глядя им вслед, были уверены, что это по «какой-то тайной мазе». Точно, никто не «пробивал» для ребят этот контакт, реально свезло. Толи Лилит как-то уж очень изящно закинула ножку на ножку, сидя в кресле в первом ряду зала заседаний комиссии. Толи Гилац видел их репортажи с Долины Чобан (они, надо сказать, прогремели и были отмечены, как очень успешные. Ребят-киношников заметили и зауважали). Толи понравился веселый вопрос Вагнера на пресс-конференции… Короче, вдруг, застигнутый в коридоре, Гилац сказал моим киношникам, приходить к нему вечером с камерой, работать.

В номере, пока четверо возились с камерами, звуком, фоном и светом, Вагнер начинал разминочный шутейный разговор. Гилацу, похоже, нравилось общаться с молодняком, а Вагнер умел, когда надо, хорошо сыграть роль восхищенного и любопытного юнца, которому взрослые дяди как раз и любят «пораскрывать глаза», объяснить, как «все на самом деле». Вагнер благоговейно улыбался, стеснительно бросал румянец на щеки, смеялся как пацан, громко и открыто, шуткам Гилаца, и неподдельно удивлялся, услышав очередной инсайд из-за кулис, широко и наивно раскрывая глаза. Гилац, может, узнавал себя-молодого в этом парне, решительно и беззаботно, подняв локоть, опрокинувшем в пасть предложенный стакан водки, может, чувствовал себя по-настоящему великим и значительным…

Просмотрев листы с предложенными Вагнером вопросами, он вдруг, загадочно улыбаясь, отмахнул их на край стола и сказал, что это фуфло-темы, ничего интересного… А на самом деле давно пора уже поговорить открыто по существу некоторых вопросов. «Так что слушайте, мальчики и девочки, что у нас было на этой комиссии на самом деле….». Маат показала ОК, про свет, микрофоны мигали, что пишут. Волос и Тор с камерами кивнули, что готовы, и Гилац, свободно развалившись в кресле, плавно жестикулируя, профессионально интонируя и играя мимикой на камеру, погнал:

— Не соглашусь с тем, что сейчас уже говорят в СМИ, что заседания Межгалактической комиссии по госстроительству и праву, прошли безрезультатно. Да, приняты довольно общие и неконкретные декларации «за все хорошее», не имеющие каких-то последствий в виде реальных действий. Но смысл наших встреч на данном этапе пока не в декларациях. Состоялось очень предметное и глубокое обсуждение идущих в галактиках социальных и политических процессов. Члены комиссии были откровенны, ставили острые вопросы и смогли обменяться мнения, позициями, оценками по стратегическим перспективам этих процессов. Общение, очень живое, шло и в зале, и в кулуарах. Я очень доволен этой сессией.

Мы в последний период стали свидетелями глобальных сдвигов в государственном строительстве. Появляются первые «идеалистические», как мы их называем, государства. Это страны, которые собирают своих граждан, как группы в соцсетях, как клубы — по интересам. Государство предлагает определенный образ жизни, пакет идеалов и принципов, свою особую культуру. Те, кому это по душе, те, кто хотят жить именно в таком мире, становятся гражданами таких стран, приезжают туда, для постоянного проживания, работы, творчества.

Таких территорий пока не много и опыт создания таких государств, мягко скажем, не везде успешен. И не со всеми «идеалами» готовы смириться соседи. Я слышал, вы только что из Долины Чобан, вы видели катастрофический конец «рая для ублюдков». На этой же планете Васту реализовано несколько теократических религиозных проектов, они тоже не всех устраивают, но пока по крайней мере не вызывают агрессии на других планетах. Мы можем не верить в их богов, можем скептично относиться к религии, как таковой, но то, что сотни миллионов смогли жить так, как они хотят, не мешая другим, это очень неплохо.

Есть и негативный опыт криминальной вольницы на Астее в Близнецах, которая, фактически, создала идеальный мир для преступников и асоциальных элементов, анархистов и просто маньяков. В конце концов мы могли бы смириться с его существованием. Почему бы и нет? Если бы мы могли найти принцип добрососедства… Пока что, это просто место, куда можно уехать с награбленным. Грабят соседей, а прячутся там. Или они придумают, как им жить самодостаточно, или их ждет судьба Долины Чобан.

Но, конечно, позитивного опыта больше. Просто «хорошие» идеалистические государства медленнее прорастают — по ряду объективных причин. Возьмем Соединенные Государства на Цефее. Фактически, они идут к тому, чтоб создать мир, идеальный для свободного, ответственного человека, уважающего свои и чужие права, желающего работать, творить и жить комфортно. По хорошему счету, это базовые ценности человеческой расы. Многие годы на Цефее работали сверхлиберальные иммиграционные законы. За последние 10 лет туда со всех концов Вселенной въехали сотни миллионов жителей других планет. Но пройден определенный порог, и теперь СГЦ потребовалась пауза, чтоб многое проанализировать, осмыслить, обсудить.

Я не готов разделить сегодняшнюю панику либералов от действующего президента СГЦ, мистера Трома. Да, он разворачивает в каком-то смысле процесс вспять. Да, он исповедует обратные принципы и явно не хочет строительства нового общества, хочет защитить, спасти «старые добрые» Соединенные Государства. Но его победа на выборах, его поддержка избирателями говорит о том, что либералам надо многое, очень многое дорабатывать в своей модели. На Васту, например, некому было остановить местных идеалистов, заставить их поработать над ошибками. Они построили свои страны с ошибками… Поэтому, там все теперь сложно. Демократия на Цефее дает возможность, пусть и медленно, но строить правильно, устойчиво.

Не стану скрывать, я уверен, что образец СГЦ — главный магистральный путь развития для человечества. Поэтому, остановился бы подробней на их проблемах. А их концептуально две. И они будут такими же и у других «идеалистических» государств.

Во-первых, как бесконфликтно, компромиссно свести новое «идеалистическое» общество с живущим на любой конкретной территории старым социумом? Тысячи лет государства строились по тем же принципам, что первоначальные родоплеменные объединения. Гражданином был тот, кто родился на этой конкретной земле, по праву «Родины-матери», давшей ему жизнь и минимальный набор прав. Государство, сколь бы огромным, он не становилось через много веков, имело своим главным оправданием, основным легитимным основанием и пунктом общественного договора — защиту этого куска земли и всех, кто на нем родился.

Можно сказать всегда раньше государства росли снизу, от земли и от простейших животных инстинктов человека, добычи пропитания и обеспечения физической безопасности. Новые, «идеалистические» государства возникают из мира идей, образов, что называется, из воздуха, с неба. И как добиться, чтоб это творение разума приросло на земле, не было отторгнуто творениями природы и не подавило их?

Человек, родившийся в СГЦ, у которого много поколений предков здесь жили, не понимает, с какой стати он теперь обязан разделять какие-то там идеи и придерживаться чьих-то правил. Он считает, что по праву рождения может почивать на лаврах и пользоваться достижениями своих предков — прекрасной, растущей экономикой, свободой, техническим прогрессом, передовой медициной. Он не готов принять факт, что он теперь должен соответствовать чьим-то идеалам, чтобы пользоваться этим. Что рядом живут пришлые, которые имеют те же права, а иногда и большие, чем у него, если пришлые лучше соответствуют идеалистическим требованиям нового общества.

Предыдущие 20 лет, ни для кого не секрет, ведущие мировые корпорации накачивали СГЦ средствами, технологиями, надеясь, что это будет территория, оптимизированная для новейших проектов, науки, техники и культуры. Но, когда деньги (отнятые вообще-то у других народов) заливались в социум, где люди хотят потреблять по праву рождения, а не по вкладу… Мы теперь имеем народ, в котором 70% страдают ожирением, который за все эти 20 лет не сделал никаких шагов вперед ни по каким направлениям развития. Я свидетель, в очень многих корпорациях возникло мнение, что «не в коня корм». Многие стали выводить оттуда активы в более быстро развивавшиеся территории.

Когда начался вывод капиталов, тогда жители избрали себе Президента Трома — защитника и спасителя, который всем, рожденным здесь, обещает защиту рабочих мест, социальных благ, всячески затрудняет иммиграционные потоки. Но я предостерег сегодня здесь на этой сессии либералов, я рад, что услышан, и комиссия не стала принимать никаких «решительных» документов. Либералы готовы совершить ошибку, начав оголтелую компанию против президента и его администрации. Их проблема не в президенте и не в его избирателях, не в росте правых настроений. Их проблема, их вызов в том, чтобы придумать механизм мягкой трансформации общества, учитывающий интересы местного населения. Ситуация, которая была, например, на Васту, — уникальная. Там в результате катастрофической войны обезлюдела, опустела целая планета, что и позволило там строить новые общества. Других таких мест нет, и творцам СГЦ нужно создать инструментарий, который позволит «вписаться» в уже заселенное пространство. Как местное, урожденное население вдохновить своими идеалами, подвигнуть на это строительство и убедить принять в свой дом братьев не по крови, а по духу?

И, конечно, нужно приводить в порядок сам процесс иммиграции и предоставления гражданства «идейным». Сложно судить точно, не может быть в этом вопросе статистики. Но по моим ощущениям, из тех сотен миллионов, что уже въехали в СГЦ, больше половины — ничем не отличаются от местных по «идейности», зато отличаются в худшую сторону по уровню культуры и даже просто элементарной гигиены. Когда один из аспектов твоего идеального образа жизни, это комфорт и гарантия, скажем так, сытости и здоровья, к тебе едут толпы бездельников. 60 миллионов «новых граждан» сразу попросили пособия по бедности и льготы по разным параметрам.

На Васту, где относительно низкий уровень жизни и всяческих социальных благ, было проще. Если уж человек приехал сюда, то точно по религиозным соображениям. Пробили по базам космопола, проверили на криминал, и, если все нормально, признали «своим». Здесь, в СГЦ, нужно что-то думать. Иначе вы просто получите еще сто миллионов страдающих ожирением иммигрантов со всех концов Вселенной. А их дети станут требовать льгот уже по праву рождения на этой земле. Как собрать в одном месте, действительно, тех, кто хочет трудиться ради провозглашенных идеалов?

Об этом должны сейчас думать либералы, а не о том, как сковырнуть президента, разозлить «коренных», создать у них чувство угрозы. Они так могут нарваться на выплеск ничем не прикрытого инстинкта самосохранения народов СГЦ. Вместо нынешнего президента, они могут получить избранного народом патриотического диктатора, который начнет реализовывать реально нацистские сценарии.

Вот это вопросы, которые требуют сейчас от передовых умов решения. Эти вопросы мы, пожалуй, впервые ясно увидели и обсудили на этой сессии комиссии. Поэтому, значение этой сессии сложно переоценить, она имеет без преувеличения историческое значение.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Хот в заднем сиденье гелика с тонированными стеклами удобно вытянул длинные свои ноги и смотрел в окошко, как машина выезжает из санатория, где в спортзале сейчас его 12 бойцов сладко спали в ожидании утреннего кофе и булочек. Они здесь были под видом бригады рабочих — штукатуров и маляров, а он был типа их бригадир, поехавший в город за краской и прочим.

Пять дней назад его душевно принял у себя на Волчьем пляже «легитимно настроенный» наркобарон. Посидели ночку с коньяком и шашлыком на берегу тихого лунного пруда, слушая ночных птиц и лягушек, искупнувшись в прохладной воде, побазарив за жизнь. О делах скорбных тоже переговорили, и барон дал нормальный контакт. Тропой наркокурьеров прошли границу и в Долине Гроз сдались местным погранцам, которые и привезли их в этот санаторий. Три дня спали и ели в спортзале, не вылазя на улицу. Наконец, вечером пришла весть от шефа госбезопасности Долины Гроз — он готов на сделку.

В кармане у Хота была флэшка, в ней он сам набил за три дня сорок страниц текста — все, что он знал интересного об операциях армии и разведки Крама на направлении Долины и кое-что о деталях системы охраны границы, кое-какой свежий инсайд из верхних эшелонов власти Крама, и компра на одного нелюбимого в Долине крамского министра.

Крам Хоту — не родной, измены Родине он не чувствовал. Никакой агентуры он принципиально не сдавал, поэтому лично никому падлы не кидал. А Волот… Да, с Волотом они уже теперь не друзья. В обмен на флэшку генерал Центария обещал дать инфы по Грогу. Из того, что наркобарон, частично вставший на путь исправления, знал об этом персонаже, спрятаться от него не получится. У Грога глаза и уши везде. Значит, Хот, если хочет играть дальше, должен найти его первым.

Ехать далеко, проще бы на вертолете, но Центария решил, что на машине меньше свидетелей. Гелик крутился по горным серпантинам, а Хот листал в телефоне ленты новостей. Везде показывали застреленного в лоб Харрала и сообщали, что Хот, возглавивший мятеж предателей в спецслужбах Крама, застрелил лично этого мученика за веру. Это было не приятно, джедай старался не убивать без нужды, и этот поклеп вредил его репутации. С другой стороны, старому воину-бродяге льстило, что на него за одно и повесили весь мятеж. Получалось, он организовал спецслужбы и оппозиционеров, вступил в сговор с иностранными правительствами и пытался свергнуть Волота.

Спасла Державу армия. Военные расправились с оппозицией, изменниками в госбезопасности (под руку вояк попали все, кого они ненавидели в спецслужбах, хотя те и слыхом не слыхивали о мятеже) и с попами, которые, как говорят, намеренно провоцировали граждан на беспорядки и много воровали.

Теперь вся власть в стране у военных. Гособлигации, конечно, рухнули, валюта упала в три раза, но хаоса в Краме не наступило, армейцы помогли народу потуже затянуть пояса, кое-где, в немножко сепаратистски настроенных регионах, ввели военное положение и войска. Кое-где прошли расстрелы чиновников. Организовали выдачу еды по талонам. Короче, Волот устоял и даже упрочил власть, избавившись от всех врагов, интриганов и нахлебников. Нефть в цене на мировых рынках не падала, внешних врагов у него особо нет, а, значит, он еще продержится не один год.

Столица Долины — причудливый, большей частью средневековой постройки город, вившийся петлями вместе с речкой Тиб между гор. Дома, башни и замки вырастали прямо из скальных утесов, громоздились друг над другом по склонам, между ними били облагороженные водопады с гор, местами торчали пестрые маленькие сады с экзотическими деревьями.

Вырулили к трехэтажному отелю с ярким названием «Гостиница», въехали во двор. Хот вышел, приятно пружиня ногами по гранитной плитке, вдыхая бодрящий горный воздух, незагаженный, как в Маршане, выхлопом миллиона авто. Перед ним была дверь в какое-то едейное заведение под названием «Ресторан», он вошел в дверь, свернул в гардероб, пройдя мимо вешалок вошел в другую дверь, спустился на пару этажей вниз и оказался в маленьком милом бункере без окон, освещенном мягкими торшерами, с небольшим дубовым столом посередине и четырьмя мягкими креслами. Уселся один, налив себе в стакан минералки. Вошла носатая чернявая красавица, высоченная и стройная с белокожим строгим лицом княгини, поставила подносы с душистыми горячими лепешками, виноградом и персиками. Улыбнулась и молча ушла.

Хот всадил зубы в персик — нежный мягкий и сладкий, закусил хлебом и замлел. Крам — в чем-то не плохая страна, там интересно было работать. Но жить там тоска. Слякоть, депрессия, жирные хабалистые бабы, пластмассовые безвкусные фрукты, всегда черствый черный хлеб. Оно, конечно, водка и сало с чесноком, могли зарядить оптимизмом любого самого взыскательного романтика. Но вино — лучше, думал Хот, смачно лопая во рту сочные виноградинки.

Центария вошел не слышно и как-то почти не заметно. Не обнимался и не пожал руку — Хот для него, то-ли вражина, то ли предатель, одно слово — джедай. Сел в кресло напротив, взял флэшку, вставил в маленький нотик, и стал скролить текст. По местной привычке он был в непроглядных черных очках, и было не видно читает он или изучает глазами лицо Хота. Десять минут сидели молча. Потом Центария откинулся на спинку кресла, ухватив гроздь винограда, оторвав кусок лепешки. Молча ел, аккуратно двигая тонкими губами и четко прочерченными скулами. Узкое длинное лицо могло бы быть похоже на лицо Хота, если бы не мощный нос, лысина, глубокие морщины на лбу, и виски, ярко насыщенные смесью пепельно черных волос и седых.

— Хорошо. Мне подходит, — сказал он, — у него штаб-квартира на 7-й А Цефея, в столице Вазуды, город Демир. Там его дом, за городом пансионат. Много летает по галактикам. Чаще всего на совдир Galaxy или по их делам. Это сейчас его основной проект, он там возглавляет группировку, которая хочет весь Galaxy со всеми дочерними двинуть по его стратегии, там что-то супер, у меня нет деталей, это очень закрытая тема, а меня не касается.

Реже, но бывает в правлении банковского конгломерата Аccess, сам знаешь, что это. Еще реже бывает лично в разных галактических советах и комиссиях, но чаще он там работает виртуально. Сейчас он дома на Цефее. Теперь смотри.

Центария достал и протянул Хоту лист со схемой дома Грога. Джедай минуту его внимательно разглядывал и запоминал, зажмурившись, вернул. Раскрыв глаза, увидел, как лист горит в камине, получил для изучения следующий лист, потом другой и еще. Хот запоминал планы и схемы охраны мест, где бывает Грог, его длинный список должностей, список личной охраны и охраны дома, установочные данные на телохранителей и ближайших помощников. Пятнадцать листов — предел такой памяти Хота. Но на пятнадцатом сеанс закончился, последний список, почернев, ежился в огне камина. Центария обратился с последним напутствием:

— Попик твой сдох, никто никогда не узнает, что ты не от него узнал про Грога. Значит, от него. Отсюда поедешь со своими людьми по моему окну в Ларганш. Там Правильный Человек сделает вам документы из какой-нибудь страны с какой-нибудь планеты подальше и поглуше. У него же сможешь снять деньги со своего счета — ему половина, но зато никто не узнает, что ты был в Долине и в Ларганше. Я узнавал, денег тебе и твоим людям хватит, чтоб полететь на Цефея. Друга твоего, озерного волка, я знаю, он не болтун. И ты молчи до конца, что был в Долине, и что мы встречались.

Центария встал и, не прощаясь, ушел. Хот по чекистским правилам приличия подождал пятнадцать минут, тешась персиками, лепешками и минералкой. Потом тоже встал и вышел за дверь. Не встретив ни охраны, ни девушки-княгини, поднялся по лестнице, прошел гардероб и вышел к машине. Водитель уже ждал его, гелик уже горячился в дорогу. Выехали за ворота и покатили назад к штукатурам на спортзал. Хот спросил у водилы, нет ли «вдруг» чистой бумаги, блокнотика или тетрадки, и карандашей. Молчаливый шофер выдал ему ровно 15 белых стандартных листов, ластик и четыре карандаша, как раз нужных цветов. Хот умилялся остро, и, видимо, вручную заточенным карандашам и протянутому водителем в качестве бонуса фанерному планшету. Пока ехали, Хот как раз восстановил из памяти на бумагу своей рукой все, что видел у Центарии.

В Ларганше у теневого банкира получили паспорта. Хот оказался гражданином Фарбона, маленького островного государства на пару миллионов жителей, на 2-й планете Дельты Охотника. Со всех счетов, что были доступны Хоту, получилось снять только 1 700 золотых, честная половина, доставшаяся звездному бродяге, и вовсе составила 850. Да, Хот на самом деле не воровал. Это были очень смешные деньги для крамского генерала спецслужб. Банкир, правда, не был удивлен, его предупредили, что Хот — придурок.

Из Ларганша решили не светиться и не ехать дальше таким заметным числом 13. Четыре группы по три своих бойца, джедай отправил на разные планеты системы А Цефея. Завели небольшой между собой чатик для связи — «Фанаты Фиесты Ортего» — не самого успешного сериальчика, который сейчас крутили по межгалактическим каналам. Условились о кодовых фразах, все должны быть готовы в случае чего оказывать друг другу помощь, а вообще готовиться по команде выдвигаться к дому Грога, или, может, еще, куда… Каждому Хот выдал по 65 золотых — хватит на перелет, но посоветовал на месте не спать, а зарабатывать, только без палева.

Сам Хот отправился в Ман, к Россомахе. Здраво поразмыслив, он понял, что Волот, скорее всего не в курсе ее участия в беспорядках на Соборной площади. Даже Бр там был хрен знает под какими паролями, его слишком сложно выявить. Значит, и Грог про них тоже не знает, а охотится только за Хотом. Значит, Маса, скорее всего, сейчас спокойно отсыпается и восстанавливает силы у себя на квартирке. Почему бы не встретиться, тем более, есть, что обсудить. Сто пудов, колдунья тоже что-то может знать про Грога или может о ком-то еще, кто мог стоять за безумной затеей Харрала. В конце концов расхлебывать эту кашу все равно придется вместе, а их разнообразные навыки, знания и ход мыслей могут успешно дополнить друг друга, — думал джедай. Грог — опасный чувак, хочет взрывать литосферные плиты, да мало ли что у него на уме еще. То, что это явно какой-то очередной маньяк с кровавыми идеями для Вселенной — в общем-то фигня. Не он первый, не он последний псих во власти. Но Грог скорее всего при этом хочет грохнуть его, Хота. И это выделяет его из всех политиков настолько, что Хот теперь должен как-то его урыть.

6,2

После всех передряг в Маршане до сих пор не хотелось даже играться ни в какие стрелялки или стратегии. Я пролистал новые игрушки и закрыл приложение. Да и со всеми этими мыслями о реальности и виртуальности, хотелось поиметь дело с чем-то материальным. Выручил мой корабль. Ничего не было сломано, но я полез в служебные отсеки — протирать маслом узлы, подтягивать винтики, проверять напряжение и температуры.

Все-таки это было настоящее железо, без всяких там голограмм. Оно было твердое или гибкое, горячее или холодное, оно откликалось звяканьем или гулом на мои прикосновения, я чувствовал руками свои агрегатики, проводочки. Даже, если на то пошло, и я сам весь виртуальный, то мой звездолет — настоящий. У него есть масса, скорость, координаты. У него есть возраст — дата изготовления и техпаспорт у него подлинный, а не склеенный хакерами или проходимцами из поселкового овира. Так что, если уж и закрались сомнения в реальности моего бытия, то у него-то тело настоящее…

У него есть не только тело, но и разум –созданный на заводе мощный и умный программный комплекс. Он любит учиться — сейчас как раз грузил обновления из интернета, с разных облачных сервисов — становился умнее. Самостоятельно качал инфу с разных сайтов и приложений — наращивал интеллект и кругозор.

Интересно, есть ли у него душа? В смысле какая-то собственная воля, личное отношение к чему-то, убеждения и ценности? Или, может, я и есть душа этой железяки? Наверное, ведь я здесь тот, кто принимает решения и задает курс.

Я вспомнил, как давно с ним не играл, и предложил расставить шахматы. Саня, я так звал свой корабль в таких случаях (Полина — все-таки это сконструированный мной персонаж, говорящее лицо корабля, а Саня — сам корабль, каков он есть на самом деле), выкатил на большом экране плазмы клетчатое поле и построил ряды фигур. Саня, видя мое настроение и состояние, сам устанавливал уровень сложности игры, чтоб было мне «как раз».

За шахматами мы могли поболтать, голос у него был тот же, что и у меня. Как-то я наткнулся на запись своего с кораблем разговора и долго потом ржал. Посторонний мог бы подумать, что полчаса я болтал сам с собой, иногда ругаясь, иногда хохоча. Сейчас Саня спрашивал, надолго ли мы останемся висеть в этой точке, собираемся ли куда-то лететь.

Я в прошлый раз очень упрощенно объяснил вам, как происходит полет, чтоб не терять время. Да, конечно, подается импульс с батарей на движок, который превращает это в толчок в пространстве. Но, если бы мы так и летели просто толчками, как булыжники, или как пули из ружья, то летели бы, скажем, от 45-й к Аполлону много лет. А для полета через средних размеров галактику пришлось бы по дороге менять экипажи. Состарившихся высаживать на пенсию, а сажать за штурвал молодняк — и так раз пять.

Звездолет двигается чуть иначе, это больше похоже на телепортацию, только не такую, как в старых фантастических книжках. С импульсом, корабль «проецируется» по траектории курса в другую точку, потом в следующую. Спроецировать такой сложный механизм сразу в конечный пункт назначения пока технически невозможно. Каждый винтик «летит» отдельно, но в следующей точке все винтики должны собраться точно, согласно схеме устройства корабля. Программа сама собирает корабль в новом месте, но все детали должны быть примерно там, где надо. При высокой дистанции «передачи» много непредсказуемых воздействий разных сил, сложно рассчитать все до винтика и гаечки — слишком большой объем вычислений для современных ЭВМ. Не силен в этой теории, особенно в правильной терминологии, но пространство на самом деле состоит из как-бы ячеек. Эти ячейки еще называют «местами», а расстояние между соседними местами — «шагом» или «ходом». Плотность ячеек в разных местах Вселенной разная — на поверхности какой-нибудь планеты, на вашем теле, или, например на металлической обшивке корабля — она очень высокая, а размеры ячеек, соответственно, малы. В каждой ячейке может одномоментно находиться только одно «тело». В центрах звезд, эти «места» еще меньше. А в межзвездном пространстве ячейки довольно большие, шаг между ними может составлять миллионы километров (условно, конечно, километров). Так вот, движение происходит такими «шагами». Корабль телепортируется из одного места в соседнее, потом в следующее — и так по курсу, с координаты на координату. Это похоже, на мультик, если считать «шаги» — кадрами. В секунду мой звездолет, действительно, может делать 20–30 шагов, «нарисовываясь» по очереди, то в одном, то в следующем кадре. Само собой, при таком способе перемещений маневр очень затруднен. Лихие джедайские бои на стремительных истребителях так и остались в старинной фантастике. Весь высший пилотаж можно увидеть только в «Звездных войнах». В реальности, любые пике грозят тем, что в следующей ячейке ты окажешься не весь… То есть, при остром желании, конечно, можно попробовать сделать сальто, но надо весь потенциал электронного интеллекта моего корабля утроить, а потом целиком нацелить на просчет этой задачки, потратив заряд батарей.

Нужды в этом нет, космос, без всяких специальных договоров, фактически, демилитаризированная зона. Лишь несколько супердержав имеет по несколько крейсеров. Это огромные и совершенно неповоротливые монстры, предназначенные для уничтожения городов на планетах или сверхкрупных объектов вроде космических станций. Грабителей здесь тоже не водится — технически невозможен абордаж чьего-то судна. При повреждении каким бы то ни было оружием, корабль просто «бах» и исчезает…

Мне нечего было сказать Сане, я пожал плечами и ответил, что пока нет внятных планов, куда лететь. Саня сказал, что был не против отдохнуть и он очень рад, что я «перестал блевать». «Беее!» — передразнил он меня. «Сыграл бы уже лучше в порнопокер… Вечно штыришься в какой-то лаже, войнушки, пиф-паф, пиф-паф. Как придурок сначала по несколько суток в игрушке сидит, а потом три дня блевать… Это игромания, Бр, тебе лечиться надо. Ведь простояли столько времени в Мане, Маса — клевая. Другой бы торчал все это время у нее дома и трахался. А этот просидел все время у компьютера, пока в натуре глаза на лоб вылезли. Ты на труп был похож, когда наигрался. Отвалился на пол и не дышал. Ты уже старый, играй уже в косынку, или ферму…»

Вот ведь, падла, добился своего — я таки отвлекся на его ворчалку и сделал неверный ход. Проиграл ему пешку, но это была пешка в нужном месте, мое умное построение разрушено. Я нажал «переходить» и отмотал свой ход.

— Ну э, ты что? — возмутился Саня, — ты че вот так и будешь задним умом давить? Я, если что, тоже могу много чего «переходить»! Давай уже по чеснаку сыграем, слабо?

— Саня, что ты гонишь, какое «по честнаку»? Ты же свои ходы сейчас с облака качаешь, за тебя стадо гроссмейстеров думает, что тут может быть честного…

— То, что у тебя нет друзей, Бр, это — твоя проблема, не моя. Да, я социален и успешен в обществе, и мне все рады помочь, поэтому могут и подсказать хороший ход… А ты — бродяга, изгой, сам за себя. Лучше б дервишем был, мы бы с тобой на танец дервиша сыграли…

— Ты крутиться не умеешь.

— Так я и проигрывать не умею, если что…

Я все-таки переходил, поставил слона по-другому. Саня лил сарказм:

— Ох, это вот ради этого мы столько спорили? Я даже качать не буду ничего ниоткуда.

И Саня вставил мне ферзя в самое куда надо. Это были двойные вилы. Мне оставалось спрятать своего ферзя и смотреть, кого он выберет съесть.

— Вообще-то ты должен уровень сложности подбирать под мое состояние. Ты же видишь, что я еще «не отошел».

— Я тебя, Бр, так лечу. Давай уже, включайся, думай.

Че тут думать, без коня-то… и с ферзем его и с ладьей у моего борта.

— Ладно, хватит, дальше уже не интересно, — промычал я, — ты выиграл, убирай игру.

— У тебя на самом деле был нормальный ход, надо было только подумать.

— Что там уже думать… Лень

— Вот именно, лень. Шахматы — как космос, тут тоже ячеечки и шаги между ними. Научишься в шахматы, научишься и в космосе всегда в правильное место попадать.

— Сань, я и так уже попал нормально.

— Куда ты попал? Ты кореша своего нашел радостного? А Черная твоя где? Уж лучше б у Масы остался, а то щас придешь в себя — бегом драчить в ванной на инстаграм. Попал он куда надо…

— Сань, сейчас выключу тебя, не сыпь, блин, соль на сахар. Нету Радости и Черной на этой доске, они в другой игре.

— Бр, все в одной игре, ты просто доску не умеешь видеть. Что ты сидишь задумчивый такой — тут не думать надо, а видеть и делать.

— Может, ты знаешь, куда лететь? Давай, говори.

— Может, и знаю. Только ты мне лавэхи свои и документы человечьи отдай тогда. Я буду человеком и капитаном, а ты пи…здуй в дом престарелых.

Я полез за пультом, чтоб вырубить этого другана. Он не унимался

— Ты еще и слушать не умеешь, поэтому и сидишь тут один в этой жопе. В потолок смотрит такой весь мудрый, как Ришелье, прямо…

— Я Атос…

— Лентос ты, Бр. Ляг поспи, у тебя во сне лицо умное. Когда не тошнит.

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Генерала Джонсона Уоллоса скодрила Маат. Она оделась в похожий на униформу костюм с тугой недлинной юбкой и плотно сидящим по фигуре пиджаком. Поигрывая икроножными мышцами, привставая на носочки, разглядывала витрину бара на этаже гостиницы, где ночевал генерал — сопредседатель Военной межгалактической комиссии. Потом села за соседний с ним столик и, наконец, зацепила. Военному понравилась энергичная физически крепкая и сексуальная знаменитая журналистка — Уоллос согласился на час-два беседы на камеру этим вечером.

Маат разыгрывала восторженную девочку, заискивающую перед влиятельным военачальником, улыбалась, а потом рассказала в каком она ужасе от всего, что видела в Долине Чобан.

— Уверен, что, если бы Ваша мечта сбылась, и наша армия попыталась бы отстоять Чобан, отразить вторжение, Вы бы ужаснулись еще больше. Расстрелять целый народ — с детьми и стариками, этого мы не можем. Знаете, мой опыт, и все, чему я учился, — мы всегда становимся похожи на тех, с кем сражаемся, если перенимаем их методы. Воевать с варварами варварским способом — значит воспитать из своих солдат и офицеров дикарей, разрушить их идеалы и ценности. А нас, цивилизацию, от варваров отличает не столько оружие и уровень технологий, а именно эти ценности. Я не имею права брать из нашего гуманного общества молодых здоровых мужчин и возвращать потом в общество надломленных убийц и маньяков. История помнит множество случаев, когда передовые культуры побеждали вроде на поле боя варваров, но потом разрушались изнутри вернувшимися с этих войн своими солдатами.

Если бы мы решились «бомбить», как тут многие требовали, колонны кочевников, мы потеряли бы «себя». Это неприемлемые потери.

— Господин, генерал, Вы сейчас сказали про своих солдат «мужчины». Пожалуй, самое спорное решение этой сессии — запрет на военную службу в межгалактических силах для трансгендеров. Вы, один из главных инициаторов этого решения, сейчас под яростным огнем критики. Почему Вы настолько предвзяты к третьему полу — ведь есть хорошие статистические показатели о их боевой эффективности?

— Речь не идет о моем отношении к самим трансгендерам. Я, например, очень хорошо отношусь к таким прелестным девушкам, как Вы, Маат, но уверен, что Вас тоже нельзя брать в войска. И мы готовим документ, ограничивающий девушек в армии пределами службы в штабных, медицинских и некоторых тыловых подразделениях. И дело не в том, как хорошо могут воевать девочки, мальчики или третий пол. Мы говорим не об отдельных бойцах, а об армии, как о механизме, требующем от его солдат, как от составных частей определенных качеств. И главное здесь — готовность при любых обстоятельствах, немедленно выполнить боевой приказ, не отвлекаясь и не сомневаясь. Бойцы и командиры должны быть способны нейтрально относиться к товарищам и подчиненным. Между солдатами должны быть братские отношения, но не теплые-романтические, не должен быть один солдат влюблен в другого. Любовь — смерть долга. В бою такой солдат бросится спасать любимого человека, пожертвовав интересами взвода, роты… Это было ясно полководцам и государям с древнейших времен. То есть это был всегда запрет не на девушек или трансгендеров, а запрет на любовь, которая не подчиняется уставам и выводит влюбленного из-под власти командира.

Поэтому, армии всегда ограничивали службу для женщин, по крайне мере в строевых подразделениях. С трансгендерами сложней — у них не написано в паспорте или на лбу, кто они. Поэтому, тысячами лет военные культивировали среди солдат и офицеров неприятие однополых связей, что называется «пломбировали» это явление мощным эмоциональным негативным блоком. Но надо понимать, что первичная цель была не допустить любовных связей между военнослужащими, морально-психологический блок на ЛГБТК-проявления — только средство для этого.

То есть, я хочу, чтоб меня услышали и правильно поняли, если мы считаем, что нам нужна армия, то она должна быть выстроена по определенным уставам и программам. А любовь — это как вирус, сбой для нашей программы, она расстраивает все механизмы, вносит «ошибки». Поэтому все романтические отношения, пусть даже и ЛГБТ, — только за пределами казармы. В строю только парни гетеросексуалы. Ну или только девочки, но я сомневаюсь, что это было бы правильней…

— Раз уже заговорили о любви, — скандал с генералом Рэннингом. Его обвинили в том, что 20 лет назад, будучи курсантом он изнасиловал студентку на дискотеке. Доказана ли его вина, и правда ли, что Вы выступили в его поддержку и убедили не принимать по нему решений до суда?

— Да, именно, до суда не хотел бы об этом говорить утвердительно. Но, согласен, давайте, обсудим этот случай, скажем так «в общем», безотносительно к генералу Рэннингу, просто, чтоб Вы поняли мой взгляд на подобные истории.

Генерал — десантник, в молодости командовал ротой при высадке на Дуаньлао, а потом батальонной группой при десанте на Амбее. Десант — сейчас, самый распространенный вариант боевых действий, а десантные войска — это наши ударные силы. Попробую Вам упрощенно объяснить, что такое десант. Группа мужиков высаживается на чужой планете, на чужой земле, в чужом городе. Это значит, что там все — чужое, все чужие, там нет ничего своего и никаких «своих». Мужики высаживаются, чтоб отнять у тех, кто там живет, еду на ужин, дом для ночлега, а также свободу, права, имущество, власть, финансовые потоки, а иногда и жизнь. Само собой, все местные хотят их убить, и как можно скорей. Десант — это форма облагороженного, законного, но все-таки разбоя. Командир десантников должен быть таким разбойником, готовым вломиться в чужую хату и всех там убить. А иначе убьют его, и его солдат.

Поэтому мы набираем в командные училища парней с подходящим набором психологических качеств, а потом некоторые из них наращиваем, поощряя инстинкты захватчика, лихость, готовность к риску, а главное, способность смять чужую волю, раздавить сопротивление, желание добиться победы во чтобы то ни стало. Ведь, если другие войска могут, при неуспехе отступить, то десанту отступать некуда. Они или побеждают, или погибают. Мы не хотим потерь, не хотим сообщать сотням родителей, что их дети сгинули на Амбее. Поэтому мы хотим, чтобы их командир был тем, парнем, который победит, не пустит сопли, раздавит кого угодно, пойдет на все, что угодно, но не отступит, добьется своего.

Конечно, мы очень внимательно наблюдаем за курсантами. Если нам становится известно, что мальчик, что называется, попробовал «залезть» на девочку на дискотеке, но, получив отпор, извинился и пошел мастурбировать, мы решим, что это хороший мальчик, хороший офицер для многих видов и родов войск, но командовать десантом должен кто-то другой. Нам на Амбее и в Дуаньлао нужен тот парень, который «взял, что хотел». Родителям наших солдат, нашим политикам, принявшим решение о десанте, нужен тот, кто доведет дело «там» до конца.

Я не хочу давать оценки, говорить, что хорошо, а что плохо. Я хочу честного обсуждения в обществе, принятия всеми нового решения, что мы хотим сами от себя. Нужно взвесить, нужна ли нам в классическом смысле армия, нужен ли десант. Потому что, если мы планируем в будущем десантные операции, мы должны понимать, что десантники и их командиры должны быть определенным образом подготовлены.

Не уверен, что это простой вопрос, но его надо обсудить. Что важнее жизни сотен солдат, которых спасет настоящий командир-разбойник, или честь девушки, которую он взял на дискотеке? Тысячи лет неизбежно решали, что девушка потерпит, тем более, что 20 лет и эта терпела, пока не узнала, что он стал генералом, и дело может вызвать резонанс. Но я рад этому резонансу. Давайте подумаем вместе, ведь сейчас новая небывалая эпоха, может, настало время, решить, что честь той девушки важнее, и мы должны были упаковать курсанта за решетку? А на Амбей послать сопляка, который погибнет сам и погубит солдат? Или отказаться от десантных операций и десантных войск? Может, мы уже способны решать все вопросы мирно и без насилия?

— Но, послушайте, разве нельзя эти половые потребности решать цивилизованно? Вечеринки проводить со студентками, или, например, проституток нанимать?

— Не путайте, это не половой вопрос. Так-то все наши училища проводят вечеринки со студентками медицинских или, например, педагогических вузов, где будущие офицеры знакомятся, танцуют, иногда находят отношения. Это культурные члены общества, но мы сейчас говорим о десанте, о человеке, который должен быть способен взять, не смотря ни на что. Ведь иногда становится известно, о разных провинностях курсантов, не только об изнасилованиях, но и грабежах, мордобое, кражах у «мирного населения». Если парня не поймали, мы считаем, что он не плох для десанта… Так что девушка по согласию, или тем более купленная, это не то, что покажет нам настоящего десантника.

Я за нормальное, трезвое обсуждение, нужна ли нам десантура. Если решим, что нужна, мы должны понимать, что среди нас будут жить ребята, в которых мы осознанно не хотим подавлять агрессивные инстинкты. И мы должны понимать, что если мы, общество, сами решили, что нам нужны такие парни, сами их так воспитали, в праве ли мы их сажать за решетку за проявления этого воспитания? Или как тогда выстроить систему, чтоб не страдали невинные девушки или пусть даже уже вполне зрелые женщины.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Хот решил не выходить пока из образа специалиста-строителя, в этом же прикиде, с такой же легендой нашел в Ларганже транспорт на В Зеры, в Ман. Как нормальный прижимистый работяга искал чего подешевше и нашел классный вариант за 20 золотых при средней цене перелета 30. Какая-то мелкая контора с парой десятков среднеразмерных бортов гоняла по этому маршруту раз в месяц и ближайший вылет был как раз через два дня.

Посудина тащила 100 тонн грузов на двух багажных палубах и сотню пассажиров на «человечьей». 20 золотых это минимум удобств и двухразовый паек из тюбиков. При нынешнем бюджете Хота, его устраивал как раз такой вариант. После взлета, ощутив невесомость, бывалый джедай пристегнулся к лежаку в кубрике на двадцать таких же неприхотливых лежебок, и приготовился терпеть месяц. В полете запрещалось пользоваться интернетом, Хот слетал в библиотеку, где выдавали диски с записями фильмов — смотреть их в плейере, вмонтированном в потолок над койкой. Выбор был говно, Хот брал боксы с фильмами, с кривой брезгливой гримасой разглядывал и ставил на место. В итоге остановил свой выбор на «Фиесте Ортего», чтоб был тогда хотя бы какой-то толк.

Кино оказалось, кстати, не плохим, что-то вроде крепко развернутой версии старого фильма про вечеринку у Берни. Хот бодро просмотрел 10 серий первого сезона. Чем хороши местные тюбики, что после них почти не нужен туалет… Бывший генерал настроился морально смотреть второй сезон, но сначала решил спорхать покурить. Курилка — темная железная клетка, напоминающая об ужасах фашизма и газовых камерах. Там пятеро звездных скитальцев в трениках и пожелтевших майках торопясь смолили, плавая вокруг огромного общего дымного шара. Здесь джедай и узнал о бесчеловечном коварстве этой транспортной компании и этого звездолета. Курильщики поведали, что впереди салона — кают-компания, по-простому бар. Там гравитация, нормальная еда, выпивка и вообще было бы офигенно, если бы не выгоняли курить в этот железный ящик.

Надо ли объяснять, что скайвокер провел весь месяц в этом баре, отваливая в свой кубрик только для здорового сна. При баре были не только нормальный туалет и душ, но даже сауна. Все за отдельную плату. Потом, в Мане, джедай подсчитал, что при перелете потратил 40 золотых, ни чего себе сэкономил, бережливый штукатур.

Зато перелет удался. Конечно, месяц — это даже в баре тяжело, тем более, что на этом звездолете не было девушек и общаться было можно только с такими же летунами — в основном, барыги-челноки, развозившие тоннами ларганжские пряности по всей галактике, немного «таких же как Хот» работяг, искавших на стройках Белолессии заработки, ну и пара бандитов, куда без них.

Разговоры были нудные и предсказуемые, «бабы — суки», «менты-козлы», «ворье достало»… Но это лучше, чем лежать в койке и смотреть бесконечно фильмы столетней давности. Как говорили в Хомланде, «покер, бля… — не школа гуманизма». Если бы не покер и преф, Хот бы оставил в этом дешевом звездолете и полтинник, просто удалось немного выиграть за столом. Публика была разная, а торчать с ними в одной клетке месяц. Поэтому джедай не борзел и выигрывал не больше золотого за вечер, садясь за карты раз в три дня. Оно конечно, если бы вскрылись его джедайские штучки, в честном бою ни один из этих ларганжских перечников его бы не одолел, и десять перечников не одолели бы. Но ведь спать тут все равно рано или поздно придется — и тогда придушат. Вообще, в связи экстерриториальностью космоса и всех кораблей, законность там устанавливает капитан судна. Само собой, экипаж принимает все усилия, что предотвращать происшествия и скандалы. Но если все-таки кого-то порезали или, к примеру, придушили, — им проще сбросить труп за борт и сказать, что «так и было». Ну а про спалившегося шулера и париться не будут — сам виноват по всем понятиям.

Так Хот и бухал месяц, слушая одну за другой истории челноков об их бесконечных поездках «через тернии к звездам». Пожалуй, эти чуваки с мешками проводили в космосе больше времени, чем средний джедай, и уж точно больше Хота, почти пять лет проторчавшего в Краме и считай приросшего к земле. Время от времени впаривал свои истории, как ездил по миру штукатурить дворцы, музеи и ВИП-особняки, и осторожно раздевал кого-нибудь в покер примерно на золотой.

В Мане, как и везде, в принципе, такие транспорты с Ларганжа проверяли особенно пристально и почти целый день. Перцы перцами, а часто эти челноки готовы рискнуть и протащить с собой наркоты. Хота, который летел без багажа, проверяли еще тщательней, обставив сканерами и собаками. При таком пристальном внимании к карманам, швам одежды, пищеводу и естественным полостям на теле Хота, документы почти не разглядывали, и не было возможности убедиться, насколько качественные ксивы ему состряпал Правильный Человек в Ларганже.

С космодрома до станции Боброво джедай, все-таки силясь вести экономный образ жизни, доехал на метро. Россомаху он знал давно, поэтому не парился у ларьков насчет цветов и вина. Ничего не брал и с пустыми руками позвонил ей в дверь.

— Нарисовался. Привет, — сказала она, кивнув на вешалки, а сама развернулась и пошла на кухню ставить кофе.

Повесив куртку-спецовку в шкаф и разувшись, звездный волк в носках пошел за ней, устроившись за столом, рядом с котом и собакой. Что ни говори, а Маса умела делать хороший кофе, Хот маленькими глотками цедил горячий напиток и слушал. Маг была довольна всем, что случилось в Краме, что называется «в целом». Спасли подземные серваки с историей планеты, военная власть в любом случае прогрессивней поповской, дефолт по облигациям дал разгон росту экономики Крама в реальном секторе.

— Там 3 500 человек погибли, Маса, и 5 000 калеками стали…

— Не смотри так на меня, ты же знаешь, я не человек, а маг. Мне жалко, конечно. Но у нас слово «потери» не существует. Есть обмен энергий и информации. Это обмен не рыночный, тут нет справедливой и несправедливой цены. Все стоит столько, сколько стоит. У тех, кто пришел к Собору на костях, был именно такой путь, они его выбрали, и многое обрели там. Ты же понимаешь, что их путь там не кончился, они вошли в ту дверь, которая не для многих открывается.

— Там многие пришли не на митинг против попов, а на шоу Шарен…

— Последнее шоу Шарен — еще дороже, уйти вместе с ней — это ВИП-билет. Они попали в точку экстремальной силы всех стихий. Там по максимуму включились земля, воздух, вода и огонь на принципах красоты. Они получили очень большие теперь права, у них теперь больше свободы.

— Матерям ихним скажи, счастливый билетик прям…

— Горе — это вода, утечет и высохнет. А так участники шоу многое получили, и их семьи тоже. Уровень повысили типа.

— Я бы понял, если все-таки там была добровольность. Если бы всем, кто хотел или испугался, позволили бы сдаться и уйти. А так там половина все-таки не герои же.

— Кое-что взял Крам, он на эти жертвы тоже уровень повысил. У страны теперь есть право на увеличение свободы. Все-таки вояки — не такие пробитые, как чекисты и попы. Их диктатура не будет тотальной. Да и долгой не будет. А запас свободы — главный ресурс развития и роста. Деньги потом уже приложены будут.

— Типа у Крама впереди светлое будущее? Маса, это ж станет ясно уже через пару лет, а если ты гонишь?

— Не, ну гарантий тут нет, конечно. Есть закон — все должно развиваться, каждый должен пройти свой путь. Пока каждое разумное существо не дойдет до «своей станции», не пройдет свой путь познания, с него не слезут, не отвяжутся. Просто все движутся с разной скоростью. Представь, мы все на вокзале торчим и ждем каждый своего поезда. Но кто-то там просто бомжует, кто-то ждет очередь в кассе, кто-то тупит, не знает, куда ехать, у кого-то денег нет и он просится нахаляву, в тамбуре приткнуться… Те, кто погиб с Шарен, — у них теперь билет на руках в мир красоты, на скоростной поезд. Будет ли этот поезд, и когда, не протупят ли они почему-нибудь, не сев в этот поезд? Нет гарантий. Но шансов у них теперь больше, чем у остальных в разы. Билет есть, теперь перевозчик обязан их рано или поздно доставить. И его дрюкать будут, чтоб все-таки рано и еще и с комфортом.

И у страны Крам теперь есть билетик на развитие. С вояками не понятно. Им власть нахаляву досталась, скорее всего — авансом, им еще придется как-то платить за это. Но не за смерть Шарен и тех трех с половиной тысяч. Они здесь просто выступили орудием судьбы. За власть они должны будут что-то платить, подтвердить как-то когда-то, что не зря им она досталась.

Хот думал, верит ли он во все это, а Маса сидела напротив Хота и кушала орешки из маленькой пиалки.

— Для меня только одно не понятно, кому был нужен весь этот проект по зачистке серваков земли. И за чем ты бедного попика грохнул? Что он тебе такого сказал? Не ожидала от тебя…

— Да я его не убивал. После меня там через три минуты была служба госохраны. Эти халдеи его и замочили, походу. Закрыли типа страницу. А сказал он мне интересные вещи.

И Хот поведал Россомахе, все, что узнал про Грога.

— Ты-то не в курсе, что за Грог, чего ему надо?

— Первый раз слышу. Но я и не в тех кругах кручусь, могу не знать. Надо у других магов поспрашивать.

— Аккуратней с расспросами. У него везде лапы и уши. Свои маги у него тоже могут быть. Давай поймем, за чем ему память этой планеты, что там такого хранится?

— Планета, как планета. Но одним местом она отличается от других. Эта планета помнит очень важный момент, как раз про свободу. Короче, любая планета — это локализованное скопление ресурсов, материи. Узел материальных нитей, завязанный вокруг точки гравитационного максимума. Космос вокруг полон энергий, имульсов, мы их называем идеями. Материя хочет соединяться с этими идеями, а идеи алчут ресурсов, планет, чтоб реализоваться. Солнечный свет, например, это идея. Земля — ресурсы. При их соединении получается жизнь — цветочек.

Но в естественных условиях идеи из космоса прилетают как попало, в том числе, шальные и убойные. Метеориты, например, или радиация. Они могут убить ту жизнь, что уже есть, могут саму планету убить. На определенном этапе развития придумали атмосферу. Воздух, он как смазка, прокладка, встречает идеи из космоса первым, чистит, фильтрует, трансформирует в удобоваримый и реализуемый вид и только потом пропускает к земле. Когда появились разумные существа, как люди, идеи стали входить им прямо в башку. Человек стал местом соединения ресурсов и идей. У него нервная система электрическая по природе, и ловит космические излучения. А тело материальное, из мяса. Но, чтобы шальные идеи не работали и тут, как метеориты, у человеческого общества есть собственная защитная атмосфера. Наш воздух — это законы, правила, инструкции, мода, общественные настроения, религии, наука, культура.

Этот «воздух» не дает реализоваться слишком опасным идеям и помогает воплощать в жизнь все полезное, новое и интересное.

Но так должно быть в идеале. На самом деле воздуху проще все запретить нахрен, разрешить только несколько проверенных идей и гнать их по кругу. А все разумные существа должны пройти свой путь и каждая идея должна быть реализована. Воздух не должен запрещать идею, он обязан предложить сценарий ее реализации. У него нет прав ограничивать свободу индивидуума и тем более отвергать идеи из космоса. Но под видом охраны и спасения планет, он это делает. Мы между крайностями. Если дать свободу космическому огню идей, он сожжет все в пепел. Если дать волю воздуху, он все превращает в концлагерь.

В свое время была разработана типовая программа-инструкция для атмосферы всех планет, она в нашем мире выразилась в монотеизме, в культе хранителей, спасителей, защитников, вседержителей и тому подобных. Но этот отец-сын в одном лице быстро набрал столько мощи и информации, что получил реальные возможности управления людьми, и остановки их развития. С его точки зрения — лишь бы без происшествий, лишь бы чего не вышло. И вот через тысячи лет оказалось, что у него получается. То есть ничего не происходит, ни у кого ничего не выходит. Развитие останавливается, люди тормозят, планеты остывают, идеи и мечты не воплощаются. Потому, что он ограничивает свободу выбора.

Условно, как на том вокзале. У всех есть билет в разные города, им туда надо. А у него поезд ходит только в Таганрог. Хочешь ехать — едь в Таганрог, куда бы ни был билет. Не хочешь в Таганрог — оставайся на перроне. Теперь вокзалы переполнены стойкими, которые не променяли свой билет на чужую дорогу. Да и Таганрог переполнен теми, кому туда было не надо. Это я еще посмотрю, что будет, если они Шарен и ее фанатам предложат по ее нынешнему билету ехать в Жопск. Она им там устроит.

Но вот 7-я планета Х Гарпии, девочка не простая. Она заключила с Хранителем отдельный договор, и там сама прописала жесткий принцип свободы выбора билета и строгого соответствия билета поездке. Не зря огнепоклонники именно эту планету выбрали для своего красного проекта, у нее что-то вроде свободной экономической зоны. Так вот Хранитель там тысячу лет назад крепко накосячил. По беспределу посадил в тюрьму одну идею. Идею убить нельзя, но можно блокировать, а носителей — ликвидировать. Был проект Троевластия. Не в смысле троицы, где все в одном лице. А Пантеона из трех независимых богов-программ. Типа законодателя, судьи и исполнителя. Хранитель парализовал болезнями носителя этой темы. Точней, дал болезни его съесть, вместо того, чтоб защищать. А вообще-то, это незаконно, и это выплыло. Хранитель исправил все, чувак исцелился, дело замяли. Но, во-первых, чувака потом все-таки грохнули типа по бытовухе, идея не реализована. В мире об этом не принято болтать, типа просто несчастный случай, доказать ничего нельзя. И договор о свободе выбора больше не упоминается нигде. Но 7-я Х Гарпии помнит. У нее там в земле эта инфа есть.

— Тогда кто такой Грог, чтобы его это парило? Он работает на атмосферу или сам и есть атмосфера?

— Надо думать, выяснять. Слишком много подозрений, мало фактов. Я в последнее время не в первый раз слышу про какие-то мутные затеи Galaxy на тему новой цифровой атмосферы, программы-хранителя на новый лад. Если они ее делают, то делают без всякого договора, а должен быть договор между силами. Если они и вправду хотят сами построить над всеми новое небо, это узурпация власти, самозванство. Но доказательств пока нет. И верить я в это не хочу.

— Ну, смотри, Грог в одних руках держит проекты в Galaxy, мировые финансовые потоки в Аccess, медиаресурсы, и все тащит примерно в одну сторону. Новый мировой порядок типа, и у него в этом порядке абсолютная власть. И такие усилия, чтоб стереть вариант альтернативного договора.

— Ну тогда это получится вселенский концлагерь и остановка жизни. Погонит всех по кругу, развития не будет. Итак, много говорят, что уже двадцать лет, как нет развития. Это несмотря на то, что все эти межгалактические институты создавались именно для развития. Казалось бы, такие ресурсы и массивы информации консолидированы, конфликты устранены. Ждали, что сейчас понесемся вперед, а стоим на месте в итоге.

— Маса, концлагерь — это образ. Ты по сути скажи, чем так будет плох мир Galaxy?

— Ты же джедай вроде, должен понимать.

— Джедай, это значит, мне мало сказать «плохо», а надо объяснить, почему. Порядка больше, это уже как минимум, уровень безопасности выше. Эффективность расхода ресурсов выше.

— У каждого должно быть право идти своим путем. Как бы ты джедаем стал, если бы тебе этот путь закрыли?

— Я Хомланд не выбирал. Не скажу, что мне плохо, или я не доволен. Но это не был мой выбор.

— Как ты тогда там оказался?

— Просто однажды очнулся уже там. А попал…. Девочка нравилась в 9-м классе. Точней, любил ее. Но такая красава, что ее все любили, все к ней лезли. Парни, взрослые уже, бандиты-отморозки наехали. Типа отвянь, она у нас «работать» будет. Пятеро ждали меня на разборку. Ножи у них были. Я вроде должен был струсить и отвалить. И они и она на это надеялись. Но я представил себе это, и понял, что жить потом не смогу. Почти повесился, но решил взять нож и идти, не надеялся ни на что, знал, чем кончится. Просто другого варианта не было. Они не ожидали такой прыти от мальчишки, я успел одного даже чиркнуть по руке. Я круто махался секунд пять, но порезали, конечно. Пришел в себя в Академии на курсе молодого бойца. Мне так и парили, что это мой выбор — путь воина. Вранье. Я ее выбрал, а не путь воина. Туда всех сгребали, кто вот так по дурости подставился. Пока не закрыли эту нашу джедайскую бурсу.

— Значит, путь к ней, идет только по пути воина. Просто ты еще не дошел.

— Ага, Маса, я уже столько жизней слышу все это фуфло от хранителей — типа все будет, но не сразу…

— Медленно идешь, потому что Хранитель гасит излишки энергии. Ему нужно, чтоб Вселенная сохранила целостность. Чтоб машина летела вперед поступательно, надо скорость элементов иногда выравнивать. Вот тебя и придерживают. И еще твои излишки энергии канализируют в пользу тех, кто слабей.

— Я не соглашался, это грабеж.

— За тебя Хомланд согласился. Но дело не в этом, если Грог или тот, кто за ним, построит свое новое небо, ты уже точно не поедешь никуда. Ты даже не вспомнишь, что тебе куда-то надо. Ведь ты вспоминаешь, кто ты, и чего ты хочешь, каждую секунду заново. У тебя внутренняя программа обновляется постоянно. Если Грог на себя все переключит, ты однажды «не вспомнишь». Тебе загрузят программку, что ты просто человек, одна частичка огромного стада людей, которые ничем не отличаются друг от друга, у которых одна дорога, один дом. И баба тебе тогда сойдет любая, лишь бы дырка была между ног. Не нужно идти к Той. И работа любая сгодится, лишь бы на пропитание заработать. Это рабство, Хот. И насколько я тебя знаю, именно ты такой жизни не выдержишь.

6,3

Джекки, главред ИнтерМедиа, огромного межгалактического новостного холдинга, мягко интересовался в скайпе:

— Ты прямо напрочь против того, чтоб твои ребята ко мне на штат?

— Да это не «мои» ребята, они сами по себе. Просто талантливые и перспективные, не охота, чтоб их у тебя там портили. Твои редактора — как катки асфальтные, всех ровняют, чтоб не торчали…

«Киношники» прогремели, что надо. Репортажи из Долины Чобан и эксклюзивные интервью с межгалактических сессий били рекорды по просмотрам и цитируемости. Их теперь везде знали и хотели, жаль, что слава им выпала не на настоящие имена, а на прозвища. Теперь придется, может, так и жить под этими именами. Перед ними открывалась отличная дорога на старт в журналистике. Я даже не знал, имел ли я право этому препятствовать. Одно дело мой личный кислый журналистский опыт, он у меня горький. Но нужно ли его накладывать на их жизнь? Вдруг у них все будет иначе…

— Джекки, я им не хозяин. Заинтересуешь их, согласятся, — ОК. Но мой совет им и тебе — не надо.

Журналистика за мой в общем-то не такой уже и долгий век настолько изменилась, что сейчас это вообще не похоже на то, на что я подписался в молодости, решив идти репортерить. Тогда — надо было рыть тему, набирать контакты экспертов, строить отношения с источниками, это было похоже чем-то на работу разведки или сыска. Я делал одну публикацию в среднем две недели — минимально необходимое время, чтоб хорошо прокопать вопрос. И это при том, что писал все примерно по одной — по «моей теме», безопасность, правопорядок, армия и т.п. Собирал эксклюзив, массивы данных, анализировал, проверял все по десять раз. Только потом сдавал в номер, ставил свою подпись и гордился ею. Это была «моя» работа. Это было интересно, и это было уважаемо, журналист был не последним человеком на социальной лестнице.

Сейчас норма сдачи журналиста 20 публикаций в день. Темы — все. С утра балет, вечером футбол. Конечно, ты ничего не роешь, не ищешь, ни в чем не разбираешься, берешь исходные данные в пресс-рассылке ведомств и корпораций, чаще всего СМИ попросту переписывают друг у друга. Если сравнивать со школьной партой, то это уже не «сочинение», а «изложение». Справку от дяди из администрации или министерства, не проверяя, лепишь своими словами и под своим именем.

Раньше это было ремесло — журналист делал полностью сам итоговое изделие — публикацию и отвечал за ее правдивость и точность. Потому и было столько пафоса в профессии, типа «Воины Правды, Воины Света» и все такое. Сейчас, это конвейер, индустрия, журналист — работяга, вкручивающий свой винтик — один и тот же тысячу раз в день. Молодые уже начинали на таких «заводах» и думали, что так и было всегда. Меня люто бесило поначалу, когда заходишь на сайт, смотришь свою публикацию и не узнаешь это гребанное «письмо Дяди Федора». Да, это завод, где изделие лепит куча народа, журналист только вбрасывает заготовку. После тебя ее правят десять редакторов, и у каждого отчетность и гонорар зависят от количества внесенных им изменений.

Я понимаю, что это бизнес, технология и эффективность. Но… Если исходник — не мой, я его только рерайтил 30 минут, не имея права проверять и даже в принципе менять что-то по существу. Потом 10 человек вставляли туда свои блоки, фразы и целые абзацы, одни вкручивали свои темы, другие своих экспертов, третьи вбивали ключевые слова для поисковиков, четвертые подводили к цитатам нужных публикаций. Потом десять редакторов избавляли текст от моего стиля и слога, потом выпускающий отрезал треть, чтоб влезло… Потом кто-то неведомый ставил туда не понятно почему именно эти фото. Отдельный человек шарашил заголовки, отдельный — подзаголовки… Какого ху… под всем этим должно стоять мое имя, типа я морально должен отвечать за профессионализм и честность этой работы? И вообще, о какой правдивости или хотя бы достоверности этих новостей можно говорить? Я в «своих» публикациях и репортажах читал потом такой бред… Это даже часто была не заказуха и не пропаганда, вставленная боссами для повышения доходности, это был именно бред.

Это даже, если не считать накладок, а они, конечно, тоже случались, как на любом конвейере. Мне как-то в беседу с генералом, жаловавшимся на недопоставки в тыловые службы его отдаленного гарнизона и проблемы его бригады, по ошибке вставили блок «что у него резко снизились продажи по итогам сезона, особенно по позициям 'летние тапочки, купальные принадлежности и средства против загара». Хорошо, еще, что при такой работе, я знать не знал этого генерала, а он меня, как бы не так стыдно. И в гарнизоне в этом мне не бывать и солдатам этим в глаза не смотреть… Но перед собой-то стыдно. Я, конечно, со временем, перестал работать под своим именем, стараясь по чаще менять псевдонимы. А потом уже перешел на внештат, когда сидишь на «своей» теме, типа Долины Чобан и имеешь договоренности аш с главредом, чтоб «мои» вещи не гнали через конвейер правки.

— Девил, — твердил мне сейчас Джекки, — ну ты же понимаешь, что это повышает доходность медиабизнеса, ну в любом случае, разделение труда, мануфактура эффективнее ремесла.

— Джекки, чего повышает? Журналисты стали зарабатывать на порядок меньше, аудитория стала получать в разы менее достоверные данные. Медиа в социальной иерархии ушли из жреческой касты в обслугу. В чем эффективность?

Я вспомнил, что, когда в далекой юности сдавал на стол редактору два материала в месяц, зарабатывал на съем хорошей квартиры, еду, шмотки, выпивку, гулянки, девушек, а еще перелеты, переезды, гостиницы, а также подарки своим источникам. Конечно, не был богатеем, но это был период, когда я не нуждался в деньгах. Просто не парился, их было столько, сколько надо при скромных моих джедайских потребностях.

Нынешним платят гроши — в лучшем случае на еду. И уважения — ноль. От мнения журналиста толком ничего не зависит, чтобы он не написал, холдинг опубликует то, что согласовано, если случайно ничего не перепутает…

Я не хочу казаться Дон-Кихотом и ныть о безвозвратно ушедших временах «рыцарской» журналистики. Изменился мир и технологии, ничего не поделаешь. С появлением всех этих гаджетов и интернета, на поле боя информационных войн произошли изменения, сравнимые разве что с массовым появлением огнестрельного оружия. Если рыцаря с детства учили владеть оружием в замке, а снаряжала целая деревня, то город стал мастырить тысячами мушкеты, нанимать за копейки бродяг. После месяца обучения тысяча голодранцев, построенная в шеренги сносила залпами все это рыцарство. Рыцаря, с его гербом, честью и понятиями, собственной волей и подвигом, сменил безымянный, безликий солдат, от которого требовалась только дисциплина, выносливость, стрессоустойчивость… И умение по команде нажимать на курок, хотя бы примерно в сторону противника. Залп решает все.

Сейчас первый телефон с доступом в сеть человечек получает в подарок уже в первом классе школы, и уже в принципе может участвовать в этой журналистике, по команде делая репосты. После пятого класса он сможет рерайтить. Залпом опубликованные тысячи статей в разных СМИ и соцсетях с разными заголовками — тысяча вариантов изложений вброшенного хозяином текста занимают первые страницы всех поисковиков, и голос «другой стороны», всяческие другие мнения будут вытеснены из всех гуглей на задворки, куда никто не доскролит… А несколько подряд успешных залпов делает твою точку зрения «общепринятой». Это и есть победа в информвойне, требующая хорошо вымуштрованных рот и батальонов журналистов и редакторов, послушности и усидчивости, а не какого-то там мастерства, убедительности, слога, навыков сбора информации и ее проверки.

И спорить с этим — все равно, что одному с копьем на перевес атаковать стрелковый батальон. Некоторые мои друзья и коллеги согласились нырнуть в эти новые медиа, поменяв свой личный герб на погоны холдинга, пытались делать «офицерские» карьеры, становиться начальниками отделов, редакторами направлений. Свободы, морального удовлетворения, да и денег, там оказалось все равно не больше, чем у простого журналюги. Все-таки, офицер в такой армии, хоть и дорогой, хорошо смазанный маслом, но винтик, не решающий никогда, кто и куда его завинтит. Да и писать что-то «эдакое» от них тоже не требуется — только следить за дисциплиной своей «сотни» журналистов и четкостью залпа.

Джекки где-то разделял мои ностальгические взгляды, но был уверен, что все дело в моей недисциплинированности и непослушности, из-за которой меня не взяли на высшие эшелоны руководства медиакорпораций. Там-то почетно и платят норм…

— Девил, смотри, ты вот, застал стык эпох и еще смог найти локальные зоны и темы, где можно поланселотить. А им, молодым, такой путь уже не светит. Талант у них есть, фарт им прет. Сейчас у них отличный момент начать карьеру в журналистике. Ты ж не знаешь, что будет через 10–20 лет. Пусть будут при профессии. Слинять в бизнес, политику или культуру всегда могут успеть. Потом, я тебе лично обещаю, не буду их сильно портить, редакторам скажу, чтоб ломали по минимуму.

Для меня это был сложный вопрос. Я же ведь в отсутствии Радости взял на себя роль сталкера для этих пионеров. Они должны выйти на Грань. Не надо смотреть сейчас на меня, как на скота, но я обязан сделать им проблемы. То, что в них проявлен талант и удача, то, что в них есть какая-то мощь, как раз означает, что открывшаяся перед ними дорожка в штат крупнейшей медиакорпорации — провокация хранителей. Хранители мира заинтересовались ими и хотят купить, отвлечь от миссии. Не мне знать, что у них за миссия — но точно, не просиживать штаны в офисе. Там, у Джекки, их быстро заровняют до серой массы, вышибут из них всю их суть. Будут расшаркиваться перед высоковозрастными дебилами и приговаривать «Спасибо за замечание». Или вылетят со скандалом, закрыв себе многие дороги. Получается, я обязан проследить, чтоб эта кисельная дорожка у них не сложилась, а подтолкнуть их поближе к Грани. Деньги у меня сейчас есть, если что я их поддержу, но лучше дам какое-нибудь собственное задание, где будет что-то для них по-настоящему подходящее.

Кстати, про деньги. Я сверил свой баланс. После Крамовской передряги, мой кошелек пополнился почти на триста золотых. Конечно, массовые беспорядки, супершоу с миллиардами просмотров, свержение попов и передача власти в богатой стране в руки военных, могли бы стоить десятки тысяч золотых. Но сейчас, даже то, что просто завалялось на моем рабочем интернет-кошельке, выданном олигархами «на расходы», для меня не плохо. Перевел эти остатки на свой счет и получил в итоге 522 золотых. Это очень неплохо, настроение начало улучшаться, голова прошла и вернулся аппетит и интерес к жизни. Решил созвониться с Масой.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Сопредседатель Межгалактической комиссии по науке и культуре Пауэлл сам связался с киношниками, выцепив Волоса в холле Галактического университета в перерыве между заседаниями сессии. Похоже, бригада Вагнера стала у высокопоставленных вселенских чиновников чем-то похожим на телефон доверия, куда стало модно и «правильно» озвучивать установочные вещи и сложные вопросы. Пауэлл подмигнул Волосу и сказал, что «противным докторишкам наук» тоже есть о чем порассуждать со зрителями — не только Гилац и Уоллос рулят глобальными процессами.

Снимать решили на кафедре университета в анатомичке. Пауэлл удостоверился, что в кадре будут видны, но не четко, трупы на столах, сосуды с органами и макеты человеческого тела, плакаты и схемы. Лилит и Маат ставили свет, а Тор и Вагнер под их командованием, двигали туда-сюда столы с телами, медицинские аппараты для хорошего фона. Волос, чтоб развязать разговор, начал спрашивать мнение чиновника о событиях в Маршане и вообще о возрождении религии.

— Я самый что ни на есть ортодоксальный эмпирик, циник и материалист, твердо убежденный, что наука — единственный магистральный путь духовного развития человечества. Все религии — тупики сознания. Однако, не готов разделить обеспокоенность многих возрождением и усилением религиозных культов. Однозначно, это временное явление, связанное исключительно со страхом людей перед динамично меняющимся у нас на глазах миром. Исчезает уверенность в завтрашнем дне, люди ищут психологическую опору в вере.

Есть у человека психофизическая потребность, столь же важная, как пища или размножение, — это потребность чувствовать и понимать свое местоположение в пространстве, устройство окружающего мира, хотя бы схематичное, иметь понимание правил и ориентиров. Отсутствие чувства осознания своего местоположения приводит к тяжким расстройствам.

Здоровый человек, там, где имеет проверенную информацию об окружающем мире, пользуется ею. А на те пространства, о которых информации нет, автоматически экстраполирует сведения о той части пространства, о которой они есть. Это нормальное, математически правильное, поведение. Если ты живешь в огромном лесу, и тебе известно точно, что по крайней мере на 50 км вокруг лес, вероятность того, что на 51-м километре тоже будет лес, — выше, чем вероятность чего-то другого, пустыни, например. Мы просто комфортно себя чувствуем, решив, что за известным нам лесом, тоже лес. Если у тебя в семье есть отец, на работе начальник, а в государстве президент или царь, «скорее всего» на небе тоже есть какой-то царь-отец-начальник. Это нормальное мышление. Ученые тоже очень долго пытались «натянуть» СТО, ОТО и квантовые теории на «все»… Нормального человека отличает готовность оказавшись на 51-м километре и увидев там, например, море, признать, что не весь мир это лес. Признать, что за лесом море, и начать его изучать и осваивать. Религиозный человек, глядя на море, будет его отрицать, будет прятаться от этой морской истины в лесу. Это сокращает его возможности к эволюции, его живучесть и рост, снижает в перспективе его безопасность, а значит, это нездоровое для любой формы жизни поведение.

Поэтому, сейчас, когда научная картина мира открыта всем расам Вселенной, бегство в религии связано в основном с нездоровой реакцией на страх перед открывшейся новой картиной мира. Это путь в любом случае для очень небольшой части носителей разумной жизни. Статистика подтверждает — религиозный ренессанс затронул не более 5% населения наших галактик. Это, конечно, на виду, это ярко, но это очень немного. При том, что во многих государствах религия возрождалась при поддержке властей, из-за этого сложно судить в какой части мы имеем дело с реальным психическим диагнозом, а в какой части со здоровой мимикрией. В том же Краме, 200 миллионов, все жители страны несколько лет позиционировали себя истовыми последователями веры. За одну ночь ситуация изменилась, Волот больше не поддерживает попов, и с того дня храмы стоят пустые.

— Но, ведь идет и другой процесс. Почти 20 лет ни в одной научной сфере не было, действительно, значимых открытий. Ученые, как будто остановились или сами испугались идти дальше в познании мира. Теофилы считают это подтверждением их правоты.

— Волос, это, смотря с какой стороны смотреть. Да, цивилизация на Цефее и СГЦ, в частности, обладавшие передовыми знаниями на момент объединения галактик, за эти 20 лет не продвигались вперед. Мы сейчас занимаемся распространением научных знаний среди менее развитых цивилизаций. Для них так называемый период Великого открытия — резкий и невиданный скачок в познании, в техническом и культурном развитии. Так что, «средний градус» по больничке вырос скачкообразно и фундаментально. Сегодня наши галактики — куда более просвещенное место, чем 20 лет назад.

При этом, если на «пределах познания», у самого горизонта научных представлений, у самой грани неизведанного работали раньше максимум 10–20 тысяч ученых на Цефее, то сейчас над самой актуальной проблематикой сосредоточились уже сотни тысяч новых ученых в институтах по всей Вселенной. Мы, что называется, подтянули новые эшелоны к «переднему краю научных изысканий». Это тоже даст свои результаты, и, возможно, тоже лавинообразные. Я предвижу новый этап фундаментальных открытий, революции в самых разных сферах и технологиях.

— То есть, скоро религии отойдут в небытие? Я не хочу показаться теофобом, просто только что вернулся с Васту и потрясен увиденным.

— Ничто не уходит в небытие. Процесс познания бесконечен. Как бы далеко мы не продвинулись, как бы не отодвинули горизонт, за горизонтом будет оставаться неведомое. И оно будет страшить. Религии останутся. Другое дело, я склонен полагать, что религии сильно изменятся. Вере в Единого, скорее всего, подходит конец. Возвращаясь к моей теории экстраполяции известного на неизвестное, как метода формирования картины мира, нужно вспомнить, что монотеизм во всех культурах возникал примерно в один и тот же исторический момент. Это переход от присваивающего хозяйства к производящему. В момент появления сельского хозяйства, связанного с относительно стабильным производственным циклом и четкими правилами земледелия, в языческих культах начинали выделяться «добрые» и «злые» боги, формироваться «заповеди». У охотника или собирателя четких правил не было, как не было и разделения богов на светлых и темных. Он шел в лес, что называется, без шор и без готового пути, готовый съесть или познать того, кого встретит. Но, когда человек вошел в эпоху «производственной» культуры, в которой «не посеешь, не пожнешь» и «каждому воздастся по делам», то ему потребовалось это разделение на черное и белое, правильное и не правильное. Дисциплина, начальство, закон — все это повышало производительность. Единый бог и его заповеди — часть единого государства, закона, инструкций и правил земледелия, а потом и индустриального хозяйства. Выполнение инструкций, обязанностей, приказов начальника и божьих заповедей повышало вероятность жизненного успеха, роста благосостояния и безопасности. Нарушение инструкций — грех, который снижал шансы на успех. Не то посеял, не то и пожнешь. Нарушил заповеди, значит, потерял социализацию, выпал их коллектива, в итоге ухудшил свое положение.

Но сейчас, по нашим данным не более 7% населения заняты в производственной сфере. Реально своим трудом создают материальные блага, стоят у конвейера и по факту их благосостояние зависит от исполнения четких инструкций и дисциплины. Чем заняты остальные? Это те, кто создают и генерируют идеи, образы, бренды, услуги, находятся в свободном поиске. Их успех зависит от вдохновения, удачи и тонкого чутья конъюнктуры. Это по психологии процесса ближе к охотнику или собирателю, чем к пахарю или рабочему. У них не может быть твердых заповедей, и не может быть единого бога, они, если хотят быть успешными, должны уметь слышать «весь» лес, быть готовыми искать вдохновение везде, а удачу под каждым кустом, не выбирая только из числа «правильных».

Даже те, кто ходят в храмы Единого, — послушайте, о чем они там по факту молятся. Тысячи лет земледелец молился, чтоб «наставил его Единый на Путь истинный». Это же была главная молитва, о той самой, «правильной инструкции». Нынешние верующие инстинктивно уже знают, что единого «истинного пути» нет по факту, и никто им уже не даст той самой «спасительной инструкции» точной и верной. Молятся о здоровье, чтоб повезло, и чтоб не поймали. Но это же, по сути, язычество. Это молитва охотника, а не агнца. Люди очень быстро поймут, что обращаются «не по адресу», и станут искать других богов. Сложно сказать, случится ли возвращение старых языческих культов, или будут сформированы новые.

Они уже по большому счету, есть. Реальные хтонические божества ужаса. Например, терроризм. Никакой Спаситель не даст вам алгоритма поведения, чтоб не стать жертвой взрыва в метро. Типа, не ездить по такой-то ветке или в такой-то час, не надевать какую-то одежду… Нет правил, взрывают без логики и системы. Как нет алгоритма, заповедей, как уберечь своих детей от наркотиков… Это угроза, которая, как хтоническая сила, присутствует везде и забирает однажды, не известно по какому принципу. Это другие силы, с которыми не известно, как договариваться, не известно, какие заповеди чтить… Это как боги темного леса, с которыми когда-то древний человек играл в покер.

Я врач, но очень увлечен с детства историей культуры, особенно Древнего Египта. Мне сейчас очень интересно жить и смотреть, как будут выглядеть новые религии и культы. Условно, смертоносные силы в виде терроризма, коррупции или, например, многих болезней уже выстроились. Как будет выглядеть новый Осирис или Велес, которые научат людей выживать в этом новом лесу? Какие Веды они нам дадут? Что это будет за новая пирамида?

Пауэлл мечтательно смотрел на труп, Волос смотрел на статуэтку Осириса и Изиды на столе у Пауэлла, Лилит смотрела в окно на толпящиеся тротуары проспекта. Вагнер провел камерой с трупа на схему человеческого тела в разрезе, наведя на профиль мужчины с мышцами и венами наружу, устремившего взор вбок, на неведомое нечто, расположенное за границами плаката.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Обрастаю джедаями потихоньку, — хихикала Маса, соединяя скайп с гологравизором, чтоб получалось, как будто Бр сидит с ними за столом. Я не извращался и просто вывел скайп на весь экран плазмы, а сам улегся с фляжкой пива на кровать, глядя, как сидят с чашечками кофе Хот и Россомаха. В основном говорили эти двое, рассказывая мне, что это было в Маршане, что известно о Гроге и каковы, предположительно, его замыслы. Все было очень предположительно, домыслы и сопоставления.

Я только внес фактов, рассказав Хоту о том, что Galaxy сделали с Радостью — это все-таки реальное преступление. Какого-то джедайского братства не существует, да и Радость сам влез, куда не следовало, но все-таки «наших бьют». Тем более, что Радость копал именно под эту самую ихнюю программку. Хоту история Радости не понравилась — он вспомнил, что еще один джедай, парой курсов старше нас, по имени Дэб, тоже исчез при невыясненных обстоятельствах. А по слухам, он что-то мутил вместе с программерами на Galaxy, но потом рассорился с ними по принципиальным соображениям. Подробностей, правда, никто не знал.

Я предложил не пороть горячку. Во-первых, кроме происшествия в точке 342/238/056, и попытки стереть память планеты, против Грога, Galaxy и всего этого вселенского заговора у нас нет улик и прямых обвинений. Конечно, все эти «власти» всегда хотят под видом порядка отменить свободу выбора. Но грань слишком тонкая, утверждать, что Грог готовит именно такую всеобъемлющую диктатуру сложно. Во-вторых, если наши домыслы близки к правде, мы имеем дело со слишком опасным противником, чтоб атаковать сходу. В общем, нужна глубокая разведка, правда быстрая.

Сил у нас мало, нужно было выбрать приоритеты разведоперации. Раскинув так и эдак, пришли к выводу, что нужно внедряться и изучать самого Грога, верхушку или хотя бы аппарат совдира и правления Galaxy и Аccess. Нужно внимательно посмотреть, что происходит в межгалактических комиссиях, по возможности выявить, кто из политиков первого эшелона может быть агентом Грога. Ведь ясно, что на определенной стадии у него должен будет включиться политический проект оформления этого нового мирового порядка.

Хот сказал, что имеет представление, как ему войти в Galaxy и готов взять это на себя, есть там контакты, которые могут сработать. Но Аccess и Грог — без вариантов. Контактов-каналов у него нет, а внедриться по-быстрому в такие сферы не реально. Аccess — да, но из всего того, что Хот показал мне про Грога из бумажек Центарии, у меня возник кое-какой план. Очень смутно, я никогда раньше так не работал, но вдруг почувствовал, что я так могу — не даром прошли мои похождения во тьме. Что за план я потом вам расскажу. Тем более, что Хоту это не объяснишь. Россомаха, кивнула, что поняла, какие техники я хотел использовать. Короче, к Грогу внедряться буду я.

Решили, что по Аccess пока отдохнем, а с освоением политического сегмента надо что-то думать в любом случае — это не объедешь. Я вспомнил про киношников, которые, в принципе, «уже там». Тем более, что это как раз то самое, что им сейчас надо вместо ИнтерМедиа. Я рассказал друзьям-заговорщикам их историю, вспомнил, что что за них ходатайствовал Радость, заверил, что, по моей оценке, они меченные и что их зовет Грань. Ребята толковые, справятся, но им нужно помочь с внедрением, чтоб войти в ближний круг. Решили, что нам в первую очередь нужны Гилац из комиссии по политическому строительству и Пауэлл из комиссии по религиям и культуре. Через них можно видеть и слышать все, что происходит во вселенской политике.

Взялись рассуждать, что еще мы не видим, на что надо обратить внимание. Если кто-то мутит заговор и вмешивается в порядок управления системой, его можно пробовать вычислить по аномалиям — местам, где система ведет себя странно. Стали вспоминать, что необычного происходит в это время и где. Получалось, что есть две реально мутные точки. Васту на Х Антары и 5-я планета Z Аполлона. На Васту в принципе идет реальная зачистка территории и, возможно, они хотят там замутить какой-то политический проект, базовый для нового мирового порядка. С 5-й Z Аполлона и всей этой войной против Орды еще не понятней.

Мне не очень хотелось, чтоб коллеги-заговорщики так уж прям интересовались 5-й, тем более туда лезли. Там сидит мой кореш, у нас с ним там проект — как бы не пересеклось чего нечаянно. Тем более, что с учетом неочевидности всего, что там происходит, — сто пудов наши ниточки именно пересекутся.

Но Хот прямо уперся в эту планету:

— Смотрите, они втягивают всех в войну против Орды, изматывая силы всех стран континента. А это огромный континент, при чем гораздо более освоенный и технически развитый, чем вся Васту. Там население с высокой культурой, инфраструктура современная. При этом вся заселенная часть Орды — узкая полоса с севера на юг — примерно три тысячи километров и тысячу в ширину — с запада на восток. За ней на востоке дикая степь, незаселенная территория диаметром пять тысяч километров, богатая еще не освоенными ресурсами. Это может быть офигенное пространство для нового проекта, если вот такой войной, как сейчас, обескровить Орду, Аргунию и всех ее мелких сателлитов.

А вне войны остается Антея — страна, где как раз все очень хорошо схвачено у Galaxy и Аccess, страна, активно сотрудничающая с межгалактическими институтами. Анты и будут реализовывать этот проект.

Хот развивал и разворачивал свою теорию и Россомаха начала с ним соглашаться:

— Да, похоже, 5-я Z Аполлона важнее даже, чем Васту. Возможно, что Васту — тренировочная планета, а на 5-й будут чертить начисто. У меня свои есть подозрения на этот счет. В Антее слишком часто стал бывать один персонаж, маг из наших, но тесно работающий с политиками. Мутный тип.

Я ерзал, думая говорить ли им про мои темы на 5-й. С одной стороны, там торчит аш целый джедай, при чем сильный. Торчит много лет и может много знать. Но он мне не давал согласия никому о нем говорить. Да и проект наш «на двоих». То есть, я лежал молча, слушая, как ярятся Хот и Россомаха лезть туда. Наконец, я придумал как поступить более-менее по-товарищески:

— Киношника туда отправим. У нас один будет работать с Гилацем, один с Пауэллом, а третий кто-то поедет на Аполлон. Маат поедет — она скодрила генерала Уоллоса. А если там что-то и будет происходить глобального, то точно не без участия Военной комиссии. Ей тоже надо помочь втереться к военным плотней. Пусть работает с ними. Еще двое ребят — резерв, или будут действовать в паре с кем-то из первых троих.

Россомаха поймала наши взгляды и ответила:

— Что так смотрите? Я найду чем заняться. У меня свои методы. Сначала мне нужно выяснить, кто из магов в теме, кого можно подтянуть на нашу сторону. Кто-то, кстати, может знать даже больше нашего. Маги, как и вы, джедаи, каждый сам по себе. Единой организации у нас нет. Есть группировочки — не стойкие, по интересам. Но, если угроза Грога реальна — это угроза для всех магов. Надо клепать коалиционный альянс. И без помощи такого альянса нам не обойтись.

Еще решили, что Маса будет помимо проведения консультаций с колдунами, нашим оперативным резервом, оказывая по запросу поддержку мне, Хоту, киношникам, или включаться в какие-нибудь экстренные ситуации. Потому что я у Грога застряну не меньше чем на месяц, и ничем другим заниматься не смогу. Хот точно также будет глубоко проникать в Galaxy.

Вообще на весь план глубокой разведки решили отвести только один месяц. Так что разведка получалась скорее широкой, чем глубокой. Хотя, куда там широкой — только в пять направлений. В общем, не глубокой, не широкой, но быстрой и опасной. В любом случае, через месяц мы будем знать обстановку и перспективы лучше, чем сейчас, — утешали мы друг друга, уверяясь, что наш план не идеален, но единственно верен в сложившихся условиях.

Договорились о способах связи, и я отключился из чата, оставив этих двоих наедине за столом и кофейником. Сам взялся изучать добытые Хотом у Центарии сведения на Грога и его ближайшее окружение. Мне понравился Крейб — зам шефа охраны, отвечавший за личку, а значит постоянно крутившийся рядом с боссом, и в любом случае, часто бывающий у него дома. Еще важно, что у Крейба почти полгода назад умер отец. Памятная дата будет скоро, отец похоронен в том же городе, про Крейба известно, что он уважительно относился к отцу и почитает всяческие обычаи, ритуалы, традиции. То есть, он будет обязательно на кладбище на полгода смерти отца, — значит, мне есть, где расставить ловушку.

Я подключился к Сане и поставил задачи на ближайшее время. Оставаться в этой точке, зарядом одной батареи создать вокруг корабля рассеивающее облако, имитирующее в разных диапазонах пустоту, соблюдать режим радиомолчания и минимизировать излучения тепла. Чтоб нас не было ни видно, ни слышно. В этой точке, удаленной от всяких оживленных трасс, вероятность того, что кто-то случайно полетит через эту ячейку пространства, и не заметив меня, врежется — минимальная. Но все же мы с Саней включили программу локации окружающего пространства и подготовили автоматический маневр на пару точек в сторону, если вдруг окажемся на курсе какого-то шального летуна или метеорита.

Я проверил, потратив почти целый день все системы экстренного спасения корабля, поставив их тоже в автоматический режим — пожаротушение, аварийное восстановление газового баланса, внеплановый ремонт обшивки и экстренный ремонт систем жизнеобеспечения. Теперь, если что-то случится, корабль починит себя сам без моего вмешательства. Я, конечно, хотел бы на этом все так и оставить, но, крепко подумав, решил все-таки перестраховаться, хотя это и могло мне стоить провала миссии. Я нацепил на руку электронный браслет и условился с Саней, что, если все же стрясется что-то неординарное, требующее моего участия, корабль разбудит меня электрическим разрядом в браслет.

Теперь нужно было расслабиться, улечься на кровать и заснуть. Выключил все шумы и свет, лег на спину, глядя перед собой в темноту, погасив все мысли и эмоции, ждал, когда придет пустота, чтоб нырнуть в нее. Быстро, почти сразу пришел кайф пустоты, стремительно промелькнул тенью страх, потом любопытство и внимание «с той стороны». Пустота в этот раз мне показалась огромным глазом, в который я и погружался. Правда, тишины в моей голове не получалось, назойливо лезли мысли, как воробьи, влетавшие без спроса на двор. Я изо всех сил пытался отключить их, но мысли будто вбивали молотом назад в голову.

Прав ли я, что ввязываюсь в войну с Грогом? Конечно, то, что мне угрожает служба безопасности Galaxy, уже напавшая на моего друга, наделяет меня правом на самооборону. Но самозащита может ограничиться бегством, у меня есть все возможности уйти от их слежки и жить спокойно под новым именем… Планы Грога, если они фактически существуют — наведение порядка и систематизация жизни в галактиках. Это само по себе не зло. Будет ли он нарушать свободу выбора, как ценность? Если он враг свободы, то он враг и зло, а я, джедай, обязан с ним бороться. А если нет?

На Хомланде мы только примерно на третьем курсе стали получать пятерки на стрельбах, физо и на вождении боевых машин. До этого — два года сплошные двойки. И не потому, что упражнения сложные, а потому, что они были довольно специфически организованы, по-джедайски. Командиром на время занятий являлся преподаватель, он рано утром ставил задачу, например выйти маршем на машинах таким-то маршрутом, к такой-то точке и там в такое-то время расстрелять такие-то мишени. Потом он куда-нибудь исчезал, через пару часов появлялся другой препод или целый генерал, объяснял, что-нибудь про погоду или организационные накладки с другими учебными группами. Короче — идти чуть-чуть другим маршрутом (преодолевать другие препятствия) выйти к другим мишеням и поразить их… Мы так и делали.

Вечером приезжал «утренний» препод и всем ставил «2». С воплем, что он в своих мишенях не нашел ни одной нашей дырки, и наш взвод к назначенному времени в заданный район не вышел, он называл нас дебилами, не способными выполнить самое простое упражнение. С деланным интересом, препод выяснял у нас причины провала миссии и орал еще громче: «Вы вдвойне дебилы! У вас на время занятий командир — я. Я перед строем управление никому не передавал, вышестоящие начальники тоже. Я дал вам приказ, а вы делаете вместо этого то, что вам сказал проходивший мимо неустановленный дядя в погонах⁈»

Мы стояли строем, понуро, кивая головами, удивляясь, как мы могли так тупануть, но скоро проваливали очередное упражнение — сбивать с толку преподы умели очень хорошо. И мы вечно стреляли не туда и «не в тех». В палатке, где мы тренировались одевать противогазы, препод давал команду «Газы, одеть противогазы», и отвинчивал вентиль на баллоне со слезоточивой убойной штукой. Мы бодро одевали средство защиты и чувствовали себя молодцами, но потом, как придурки, на чей-то твердый голос «Отставить газы, противогазы снять!», послушно снимали, и задыхаясь соплями, зажмурившись, теряя сознание, выползали из палатки. А препод пинками гнал сзади и поучал: «Что, опять какой-то мужик шел мимо и напарил вас, как сынков?»

На День Всадника надо было бежать 30 км по жаре в полной выкладке. В общем-то известно было, что бежать надо «Тропой Джедая», это не были занятия, то есть, никакой препод не был для нас в этот момент командиром. А офицер-начальник курса приказал бежать по Тропе Бегуна — типа джедайскую тропу затопило дождями.

Так мы и побежали — в конце Тропы Бегуна потные, обессиленные, мы попадали у флажка «Финиш», под нами провалились доски помоста и мы всей группой упали в какой-то понос, чуть не захлебнувшись в грязной жиже. Да, объяснили нам, ваш законный командир был в этот момент курсовой офицер и его приказ был законный. Но вы же знали, что в День Всадника джедай должен бежать Тропой Джедая? То есть приказ был законный, но не правильный… Если хочешь быть просто исполнителем приказов, то бегай Тропой Бегуна и купайся в говне. Джедай обязан знать сам свой путь… Так через ноги постепенно доходило, что прежде, чем ввязаться в какую-то войнушку, надо очень хорошо подумать — чей именно приказ, а точнее, какой долг в этой войне выше и главней.

Я стоял и думал об этом уже стоя на той самой, большой широкой темной площади без фонарей, освещенной только звездами, где раньше встречал девушку с собакой и ее белобрысого друга. Пока ее не было, вдруг различил рядом с клумбой чей-то памятник, бюст на постаменте. Подошел и рассмотрел четко очерченное лицо с узкой бородкой, широкой лысиной, морщинистым мощным лбом и добрыми смешливыми глазами. На плите перед ним лежали немногочисленные но горячо светившиеся в темноте розы. Я снова посмотрел в глаза скульптуре и понял, что это вождь огнепоклонников, перевернувший многие миры и галактики в прошлом веке со своим культом огня, новых идей, технологий и свободы.

— Как ты считаешь, он прав был по жизни? — спросила появившаяся Она. На Ней было снова длинное черное пальто с замысловатым красным узором — тонкими горящими искрами и багровыми росчерками. Собака — высокая, поджарая, черная смотрела мне в глаза, будто ей тоже был интересен мой ответ.

— Вроде приговора еще нет. Не подведены окончательно итоги его огненного эксперимента. Много плюсов и минусов, много жертв, но есть и победы, еще не взвешено до конца, не оценена эффективность, чтобы вешать ярлык «добро» или «зло».

— Я не о приговоре, а о правоте. Приговор и весы задним числом судят. У него была идея, как улучшить мир и помочь человечеству быстрее идти по своему предначертанному пути. В тот момент он не мог знать, чем все кончится, будет ли это добром или злом. Он не был уверен, что прав, но рискнул.

— Он был бы прав, если б рисковал только собой, а не миллиардами жизней.

— Ты прав, джедай, но ты прав по-джедайски. А если у него был долг перед теми, кто его создал и привел в этот мир? А если у его страны был тоже долг? А у человечества долг есть? — спросила Она, глядя мне в глаза. В этом взгляде я «поплыл», теряя из фокуса и памятник, и площадь, и собаку, и ее огненные нити на высоком воротнике пальто.

— Сейчас ты попадешь, куда тебе надо, тебе помогут все, от кого зависит твой успех. Но ты будешь им за это должен. Ты не стар, но у тебя уже есть и другие долги. У всех есть долги, и иногда нужно выбрать тот, что важней. Думай об этом, ты входишь на тропу, где придется принимать решения без аргументов. Как это у вас называлось в Академии, — смеясь вспомнила Она, — «в условиях не очевидности»?