Измена. Другие правила (СИ)

Глава 20

К Павлу меня пустили только через три дня. Врач сообщил, что он пришел в себя, и я тут же снова помчалась в Москву. Только на сей раз я поехала в столицу не одна, а с мамой и Настей.

Сначала я хотела остановиться в гостинице, но потом подумала — с какой стати? Квартира Шестакова когда-то была и моей. И она никогда не была Арининой. Так почему я должна была ею брезговать? С ребенком там будет куда удобнее, чем в гостиничном номере.

Нас снова привез в столицу Чернорудов, и я порадовалась, что у меня был такой заботливый и надежный друг.

Я входила в квартиру с опаской, но, как ни странно, мне понравилось там. В чём-чём, а в хорошем вкусе Ланской было действительно не отказать. И кухня, и комнаты, и ванная были почти идеальны. Немного не хватало тех милых мелочей, которые делали жилище уютным, но это было легко исправить.

— Я будто в музей попала! — восхитилась мама.

И сразу заявила, что в самой светлой комнате нужно устроить детскую. Похоже, она тоже ничуть не сомневалась, что мы с Шестаковым будем вместе.

В палате Павел лежал один, и то мне сначала показалось, что я зашла не туда. Его лицо было таким бледным, что почти сливалось с подушкой. Голова была забинтована, а по подбородку шел тонкий шрам.

— Катя! — его голос тоже показался мне незнакомым.

Впрочем, как, кажется, и ему самому — потому что он прокашлялся и только потом заговорил снова.

— Ты извини меня, пожалуйста, если сможешь. Я был таким дураком! Может быть, ты не поверишь мне, но без тебя я не жил — задыхался. Я знаю, я должен был сказать тебе это раньше, но решил сказать хотя бы теперь.

— Хватит болтать, Шестаков! — я сглотнула подступивший к горлу комок. — Тебе нельзя много говорить. И волноваться тоже нельзя. Если тебе сейчас станет хуже, врач больше не пустит меня к тебе.

— Еще два слова, ладно? — жалобно протянул он. — Я просто хочу сказать тебе, что слишком поздно понял, что такое счастье. А счастье — это быть с тобой вдвоем. Только ты и я. И больше мне никто не нужен.

— Вдвоем уже не получится, Шестаков! — усмехнулась я и села на его кровать.

— Да-да, я понимаю, Катя, — смущенно забормотал он.

А я рассмеялась:

— Ничего ты не понимаешь, Пашка! Но сейчас поймешь.

Я спрашивала доктора, могу ли я рассказать Шестакову что-то очень важное, и тот ответил, что если это важное — приятное, то да, могу.

Достала телефон, открыла альбом с фотографиями, и когда на экране появилось личико мусолящей печенюшку Настюши, повернула его в сторону Павла.

— Познакомься с дочерью, Шестаков!

Он долго смотрел то на экран, то на меня и молчал. Я даже испугалась, не стало ли ему хуже. А потом у него по лицу покатились слёзы — крупные мужские слёзы, от которых у меня защемило сердце.