Измена Германии. Шпионы и саботажники против собственного отечества

Британская кампания лжи

Роль эмигрантов в Лондоне — Денис Сефтон Делмер взял на себя «черную» пропаганду — От «Густава Зигфрида I» до «Солдатской радиостанции Запада» — Ложь и обман на постоянной основе — Женщины и дети загнаны под град бомб

Сразу же после объявления Великобританией войны Германии в Лондоне принялись наряду с чисто военными действиями организовывать еще и психологическую войну против немцев. Ее задачей было подрывать и разлагать боевой дух немецкого народа. В первую очередь ради достижения военных целей союзников делались попытки использовать мировоззренческие различия или противоречия между национал-социалистами и не национал-социалистами. Основная работа в этой пропагандистской кампании досталась Лондонскому радио, Британской радиовещательной корпорации (Би-би-си), которая сформировала «Немецкую службу» и пыталась настроить немецкое население против руководства Рейха и против ведения войны.

Естественно, англичане не могли выполнить эту работу сами. Но уже очень скоро им предложили свои услуги достаточное количество немцев, которые вначале происходили исключительно из среды политической, в большинстве случаев социалистической эмиграции.

Одним из тех политических эмигрантов, которые тогда из-за мировоззренческой враждебности к национал-социализму сбежали в Англию, был римскокатолический священник почетный доктор Эммануэль Й. Райхенбергер, который так описывает положение эмигрантов в своей книге «Wider Willkür und Machtrausch» («Против произвола и опьянения властью»):

«Я знаю, что у слова „эмигрант“ еще и сегодня есть странный привкус, так же как для других такой привкус есть в словах „нацист“ или „заключенный концлагеря“. Нет хороших и плохих народов, но в каждом народе есть хорошие и плохие люди, герои и святые, но также мошенники и преступники. Ни одна профессиональная группа не состоит на все сто процентов из идеальных людей; но было бы неправильно оценивать ее по неспособным, неполноценным и неудачникам. Дерево нужно оценивать не по опавшим, а по хорошим, зрелым плодам… В концлагерях было много очень достойных людей, но там были также и асоциальные элементы, и преступники. Можно было бы предотвратить много трагедий денацификации, если бы в каждом случае оценивали конкретного человека, его характер, его мотивы, его действия, его положение, а не просто сам факт принадлежности к организации, которую победители посчитали „преступной“. Точно так же нужно отличать одних эмигрантов от других.

Не существовало единой, однообразной немецкой эмиграции. Мы находим в ней эмигрантов по расовым, политическим, мировоззренческим причинам. Мы находим там таких, у которых вообще не было причин эмигрировать, тех, которые только воображали себя особо важными персонами, тех, которые когда-то однажды сболтнули что-то глупое или безответственное. Но мы находим в эмиграции также и людей, которые воспользовались этой возможностью, чтобы исчезнуть, не потому, что они были против Гитлера, а потому что Гитлер был против них».

Эммануэль Райхенбергер

«С началом войны положение эмигрантов стало особенно трагическим. Тот, кто сам не испытал этого, едва ли может понять, что это значит — пережить войну против собственного народа во вражеской стране, посреди недоверчивого, полного ненависти, отравленного окружения. На одной стороне была диктатура Гитлера, которую многие эмигранты отвергли из своего самого внутреннего убеждения, устранение которой представлялось бы им благом для немецкой родины. На другой стороне было объявление войны, которая должна была принести нашему народу неисчислимые беды. Страна, куда мы приехали, ожидала от нас активного участия в войне — в войне против нашего народа и родины, хотя, наверное, в самой глубине души она презирала тех, кто слишком открыто демонстрировал свою готовность к этому. (Кстати, в Америке еще и сегодня призывают в армию любого эмигранта в призывном возрасте, даже если он до этого еще не получил американское гражданство. Тот, кто отказывается, теряет право на предоставление прав гражданства и в случае конфликта должен ожидать всяческих каверз!) Для чехов, поляков, страны которых были оккупированы, такое решение не могло быть тяжелым. Но для нас, немцев? Ведь становилось все яснее, что война была направлена не против Гитлера, а против немецкого народа. Интернирование антинацистских эмигрантов в Англии было последним доказательством этого. Одна женщина, еврейка, перешедшая в христианство, которая нашла убежище в Англии с двумя сестрами, из которых одна сошла с ума от ужасов интернирования и до сих пор осталась безумной, писала мне: „В Германии мы евреи, а в Англии немцы“. Могли ли мы при этих обстоятельствах нести ответственность перед Богом и нашим народом за продолжение борьбы против Гитлера и его режима?

Лично от меня — пожалуй, из-за моего возраста и из-за того, что я священник — никогда не требовали принять активное участие в войне в какой-либо форме. Я не отказался бы исполнять службу как самаритянин. Но любую другую военную повинность я отверг бы, невзирая на личные последствия. Я нахожу аморальным даже просто требовать каких-то военных повинностей у иностранца. Служба с оружием в руках против собственного народа, выдача военных секретов, саботаж, антинемецкая пропаганда представлялись мне изменой, и сами союзники тоже рассматривали это как измену, если речь шла об их соотечественниках на службе военного противника.

Я был убежден, что каждый, кто соглашался на действия против своего народа, окончательно отрезал бы себе путь домой на родину, при любом исходе войны. Так, конечно, обстояло бы дело в Англии и Америке. Кто мог бы ожидать, что содействие немцев антинемецкой пропаганде, их помощь военному поражению собственного отечества, и тем самым — исполнению плана Моргентау, суду Линча в Нюрнберге и т. д., будет вознаграждена наивысшими ответственными должностями, политическими учреждениями и почестями, синекурами, доходными местами и звучными титулами? Случай „Отто Йона“ — который является, все же, только одним из многих — уже говорит о многом. Я могу лишь повторить: в Англии и Америке это было бы невозможно, особенно после такого катастрофического поражения. Мадам де Сталь однажды сказала: „Немцы так сильно мечтают о силе характера, она им так нравится, они понимают ее теоретически, но на практике она у них часто отсутствует“».

К сожалению, не все эмигранты заняли такую образцовую позицию как этот священник, противник национал-социализма, но национально сознательный немец. Социал-демократ Ганс Фредерик, который как политически преследуемый национал-социалистическим режимом, должен был долгие годы провести в концлагерях и тюрьмах, в своей книге «Кандидаты» так писал на эту тему:

«Жизнь в эмиграции была чрезвычайно трудна. Политический эмигрант большей частью не мог получить постоянную работу. Он только редко получал разрешение на трудоустройство и обычно должен был жить за счет политической поддержки. То, что шанс выстроить себе здесь новую обеспеченную жизнь с помощью работы по профессии, вне политической активности, был очень незначителен, известно. Кроме того, интерес политических беженцев часто состоял вовсе не в том, чтобы зарабатывать себе на жизнь за границей, работая по своей профессии, а как раз только в желании принимать активное участие в политике. У этих эмигрантов судьба их жизни была, собственно, уже предопределена. Они принадлежали, во всяком случае, к ядру активистов».

Левые партии, SAP, ISK и Neu Beginnen, составляют, пожалуй, самый большой контингент активистов, которые принимали активное участие в ведении войны против Германии. Ведущие функционеры в преобладающем большинстве активно служили в разведке союзников, радиослужбе или в войсках.

Вилли Айхлер, руководящий член ISK и член правления «Союза», эмигрировал в 1933 году в Париж, издавал там газеты «Sozialistische Warte» и «Reinhardbriefe» до 1939 года. При вступлении немецких войск он убежал в Лондон. Также там он работал в сфере публицистики. Он был сотрудником Биби-си в Лондоне и делал «Передачи для немецких рабочих». Вилли Айхлер считался еще и в остальном активным сотрудником английских властей. Но он был одним из первых, кто вернулся из эмиграции. В 1945 году он уже принимал оживленное участие в восстановлении СДПГ в Рейнланде. Он еще сегодня считается главным теоретиком СДПГ.

Вилли Айхлер

Эрвин Шёттле эмигрировал в 1933 году в Швейцарию, а оттуда в Лондон. В эмиграции он вошел в группу Neu Beginnen («Новое начало», марксистская антинацистская группировка, одно время называвшаяся также «Ленинистской организацией» — прим. перев.) и был ведущей фигурой в «Немецком отделе Би-би-си, Лондон» в 1941–1946 годах. В 1946 Шёттле вернулся в Германию и сразу был избран председателем земельной парторганизации СДПГ в БаденВюртемберге. С 1949 года он — депутат Бундестага, и с 1957 — заместитель председателя фракции.

Эрвин Шёттле

Генрих Хайне эмигрировал в 1933 году в Прагу, работал там при правлении СДПГ в изгнании, и с 1938 года стал членом правления партии в Париже. Он исполнял эти обязанности также с 1940 года в Лондоне. Он работал на «Солдатской радиостанции Густав Зигфрид І» и на руководящей должности в

«Political Intelligence Department — PID» («Управление политической разведки») курировал работавших там немецких сотрудников. В 1945 году он вернулся в Германию, стал в 1946 постоянным членом временного правления партии и руководил журналистикой и пропагандой СДПГ до 1958 года.

Вальдемар фон Кнёринген эмигрировал в 1933 году в Австрию, затем в Чехословакию, оттуда со временем перебрался в Швейцарию и во Францию и, наконец, в Англию. Там он был ведущим сотрудником в «Немецких передачах Би-би-си». Он организовывал «Передачи немецких военнопленных». C этой целью он ездил в Северную Африку, чтобы допрашивать военнопленных и отбирать подходящих людей для своих передач. Особенно любопытно здесь также то, что Вальдемар фон Кнёринген был тогдашним первооткрывателем барона фон Гуттенберга, который тоже с большой охотой предоставил себя в распоряжение для этих «Передач военнопленных». Когда однажды в Тутцинге журналисты спросили его об «этих годах», он с ухмылкой ответил: «Чего вы хотите от меня? У меня в то время был один очень привлекательный шеф». Вальдемар фон Кнёринген работал также на «Радиостанции европейской революции», которая была организована парламентарием от лейбористов Ричардом Кроссманом по поручению Форин офиса. Он также принадлежал к группе Neu Beginnen. Но когда в 1943 году на конференции в Касабланке военной целью союзников была названа безоговорочная капитуляция Германии, Кнёринген ушел из пропаганды. Вальдемар фон Кнёринген принадлежит, пожалуй, к совсем небольшому количеству тех немецких эмигрантов, которые изза своих убеждений отказались участвовать в негативно-подрывной пропаганде. Затем он еще до 1946 года был учителем в школе военнопленных в

Уилтон-Парк и в 1946 вернулся в Германию. В 1947 году он был выбран председателем социал-демократической партии в Баварии, и с тех пор он каждый год переизбирается на эту должность.

Вальдемар фон Кнёринген

Те эмигранты, которые работали на Би-би-си, в большинстве случаев подчинялись Сефтону Делмеру, который во время войны был руководителем британской организации по подпольной пропаганде. Сефтону Делмеру были подотчетны самые различные солдатские радиостанции. Самыми известными из них были солдатские радиостанции «Густав Зигфрид I» и «Кале». Какие тенденции должны были представлять эти радиостанции, сам Сефтор Делмер объяснял предельно четко:

«Чтобы получить пригодный для слушателей материал для подрывных радиостанций, мы анализировали сообщения агентов, читали захваченные солдатские письма, подслушивали военнопленных в их читальных залах с помощью микрофонов, которые были спрятаны в чернильницах или настольных лампах. Все немецкие газеты, от „Völkischer Beobachter“ до самой маленькой спортивной газеты, курьер ежедневно доставлял на безымянную усадьбу, в которой я вблизи от Лондона устроил свою штаб-квартиру!»

Делмер оценивал весь материал для этих подрывных передач. То, что социалистические партии с их внутренней информацией, а также с сообщениями курьеров были настоящей золотой жилой для этих передач, никто не сможет оспаривать.

Сефтон Делмер у микрофона

Кроме так называемых радиодикторов и духовных носителей этой программы психологической войны были также эмигранты, которые своим писательским творчеством поставляли подходящий материал для разложения немецкого фронта и немецкого тыла. Одним из таких людей был Фриц Эберхард, прежде Хельмут фон Раушенплат. Он в 1938 году эмигрировал в Англию и был членом правления немецких профсоюзов в Лондоне. Он стал очень влиятельным лицом благодаря своим публикациям. Опубликованная в 1939 году под именем Хельмута фон Раушенплата брошюра «How to conquer Hitler» («Как победить Гитлера») еще в 1953 году поставила его в самое затруднительное положение. Фриц Эберхард был известен также под именами Фриц Веркман, Фриц Кампф и Ганс Шнайдер.

Как Эберхард своими публикациями часто мог создавать замешательство даже в самых активных кругах своего собственного народа, так подобным же образом воздействовали и сочинения Ганса Кале. В его брошюре «They plotted against Hitler» («Они готовили заговор против Гитлера») говорится: «… Собственно, каждый беженец из Германии исполняет свой долг в военной работе, в обороне страны или в армии. Однако мы, немцы, чувствуем в себе обязательство сделать нечто большее, чем наш долг. У нас есть жгучее желание немедленно отправиться на фронт, говорить как немцы с солдатами в траншеях напротив позиций союзников и обратиться к немецкому народу. … Здесь речь больше не идет о деле пропаганды. Мы хотели бы помочь извне, на фронте, по радио, организовать восстание внутри Германии. Это было бы самым прекрасным выражением благодарности, которую мы можем принести народу и правительству Англии».

Совершенно другим типом среди эмигрантов был Герберт Кридеман. Он после предшествовавшей нелегальной деятельности в 1933 году эмигрировал в Прагу. Тем не менее, у него очень скоро возникли осложнения с правлением

партии, и он в 1936 году переехал в Голландию. В 1941 году в ходе всеобщих арестов эмигрантов он все еще должен был верить в это, хотя в кругах эмиграции ожидали, что его оставят в покое. Приблизительно так оценивался тогда политический эмигрант Герберт Кридеман. Вокруг Кридемана плелась целая сеть слухов, которые не были опровергнуты до сегодняшнего дня и поэтому также не утихли.

Венцель Якш эмигрировал в 1938 году в Англию и принимал участие в эмигрантском чехословацком правительстве Бенеша. Он расстался с Бенешем только тогда, когда тот включил в свою послевоенную программу выселение судетских немцев. В Лондоне Якш до 1948 года издавал газету

«Sozialdemokrat», орган судетско-немецких социал-демократов. Венцель Якш тесно сотрудничал с английскими властями и призывал эмигрантов добровольно вступать в ряды английской армии. Венцель Якш был также одним из тех эмигрантов, которые не только полностью выступали за использование военной силы против Германии, но он также лишь в 1949 году смог решиться вернуться в Германию. Все же он сразу завоевал доверие СДПГ, с 1953 года Якш является депутатом Бундестага и занимает значительные ответственные посты в партийной жизни и в союзах изгнанных.

Венцель Якш

Начавшаяся война со своей жестокой реальностью затронула судьбу десятков тысяч эмигрантов. Перед французскими и английскими призывными пунктами в начале войны стояло огромное количество немецких социалистов и антинацистов, которые добровольно шли в армию на войну против Германии.

Мемуары известных эмигрантов описывают это время так:

«Когда разразилась война, более 8000 эмигрантов в одной только Англии поспешили на призывные пункты. Они сражались в самом нерадостном роде

войск, в инженерных войсках, и с честью исполняли свои обязанности. Во Франции на призывные участки добровольно пришли десятки тысяч человек, и генерал де Голль позже подтвердил: „Если бы все французы дрались так же, как легионеры и иностранные добровольцы, у Франции было бы совсем другое положение“.

Сотни интеллектуальных эмигрантов образовали ядро психологической войны, и официальные руководители социалистических партий, если они не несли активную службу на фронте войны, внесли партийной информацией свой вклад в то, чтобы поддержать решенное тотальное военное уничтожение Германии».

Уже упомянутый Денис Сефтон Делмер, многолетний сотрудник британской разведки, отдел MI-5, наконец, по поручению Секретной службы взял на себя ведение «черной» пропаганды против Германии. Его пропаганда называлась черной, потому что в Великобритании ее никто не признавал официально и не прикрывал ее в моральном отношении. Такая пропаганда могла лгать и обманывать, сколько душе угодно.

Приказ Сефтона Делмера, как он сам признается, звучал так: расколоть Германию.

Он спешно оставил свою должность в газете «Daily Express» и начал новую работу у мистера Леонарда Ингрэмса из SOE (Special Operations Executive, Управление специальных операций), который отвечал за «организацию сопротивления и актов саботажа, убийств и подобных действий».

У назначения Делмера было две причины. В Лондоне начали сомневаться в том, что теория мистера Линдемана, а именно, что с помощью уничтожения немецких жилых кварталов можно сломить боевой дух немецкого народа, действительно привела бы к успеху. Кроме того, «Немецкая служба» Би-би-си не оказала воздействия. Эмигранты, которые с этой радиостанции обращались к немецкому народу, уже слишком долго отсутствовали в Германии и больше не имели настоящего контакта с эмоциональной жизнью своего собственного народа. Здесь требовалась быстрая помощь. То, чего не добились бомбы и эмигранты, должны были сделать умный и ловкий Делмер и его группа: сбить немцев с толку, лишить их уверенности и ослабить их боеготовность и волю к борьбе.

Еще до Делмера уже было две попытки организовать «черные» радиостанции: радиостанция «Черного фронта» Отто Штрассера, которой занимался Рудольф Формис в 1934 году из гостиницы в Захоржи в Чехословакии, и радиостанция коммуниста Вилли Мюнценберга, которая осенью 1939 года работала в Париже под названием «Немецкая радиостанция свободы». Настоящего успеха обе радиостанции не добились, так как они открыто выступали как враги национал-социалистического режима, ругали Гитлера, руководителей государства и партии, и призывали к свержению правительства.

На Формиса в ночь на 23 января 1935 года напала группа «Феме» (тайного судилища) и застрелила. А Мюнценберга в 1940 году в Париже ограбил и убил один из его товарищей-эмигрантов.

Теперь хитрый Сефтон Делмер придумал прием, до которого не додумались ни Черный фронт, ни социалисты и коммунисты, ни органы психологической войны союзников: пропаганда разложения под суперпатриотической маскировкой. Он немедленно набросал в общих чертах свою концепцию, которую он представил Леонарду Ингрэмсу:

«Мы должны от имени его наивысших патриотических идеалов обратиться к этому „внутреннему мерзавцу в каждом немце“, говорил я, „мы должны дать ему патриотическое оправдание, чтобы он мог делать то, что он охотно сделал бы из чистого инстинкта самосохранения или эгоистичного интереса. Мы должны говорить с ним о его фюрере, его отечестве и всех этих вещах и одновременно внушать его мозгу какие-то факты, которые побуждают его, чтобы он думал и, по возможности, также действовал таким способом, который должен представлять угрозу военным усилиям Гитлера“».

23 мая 1941 года Делмер начал из поселка Эспли-Гайз в Бедфордшире передачи якобы немецкой солдатской радиостанции «Густав Зигфрид I». Лживые сообщения, беспочвенные подозрения и бесстыдная ложь, украшенные солдатскими маршами и национал-социалистическими боевыми песнями, обрамляемыми фразами о выдержке и стойкости, теперь в скрытой форме трещали в эфире. У всех этих историй вообще не было никакой реальной основы. Делмер сам беспечно признается: «В течение первых недель, после того, как мы начали работу „Густава Зигфрида I“, мы должны были выдумывать все рассказы, которыми „Шеф“ украшал свои обращения».

Однако со временем Делмер стал получать свою информацию от Секретной службы, от британской военной авиации, которая после каждого налета привозила фотографии, на которых были видны разрушения немецких городов. Армия Великобритании присылала захваченные документы Вермахта, у мертвых немецких солдат забирались солдатские книжки и частные письма, всю почту военнопленных, отправляемую в Англию, просматривали в поисках применимой информации, и даже партизаны различных стран посылали сообщения, которые успешно «использовались» Сефтоном Делмером.

6 июня 1941 года Делмер на конференции в замке Бедфорд, в которой принимали участие десятки офицеров, ученых, публицистов и политиков — в том числе лорд Ванситтарт, Валентайн Уильямс, Леонард Ингрэмс, Рекс Липер, Хью Гейтскелл, узнал, что премьер-министр военного времени Уинстон Черчилль уже за несколько месяцев знал о запланированном немецком нападении на Советский Союз.

Уинстон Черчилль знал об этом с марта 1941 года, и главный комитет британской разведки, Joint Intelligence Committee, предполагал 22 июня 1941 как день немецкого нападения.

Британское правительство на несколько месяцев раньше узнало о том, что было известно только наивысшим немецким служебным инстанциям как самая большая государственная тайна, но совершенно не было известно немецкой армии и народу. Только самый высокий по рангу немецкий офицер мог выдать эти сведения британцам. До сих пор он не был разоблачен с уверенностью.

Сефтон Делмер сразу же после начала Восточного похода принялся восхвалять Гитлера за его антибольшевистскую борьбу и требовать немедленной чистки на родине.

Передачи радиостанции «Густав Зигфрид I» после начала рокового Восточного похода были хвалебной песнью Адольфу Гитлеру. Разжигать противоречия, раскалывать народ все глубже — это было почти ощутимой целью для этой работы, и она была достигнута. Однако достигнута она была на совсем другом уровне.

Только теперь с размахом началась самая дьявольская и самая преступная игра пропаганды, которая когда-либо была в истории. Сефтон Делмер сообщает в своих мемуарах, какой подход применялся при этом: «Вся наша ложь должна быть тщательно продуманной ложью!»

И поистине эта мошенническая ложь была очень тщательно продумана. Только такой незаурядный человек как Делмер мог выдумывать такую ложь во всей ее лживой подлости. Делмер избавляет нас от необходимости описывать эту ужасную игру с живыми и мертвыми. Он своими словами описывает ряд примеров, из которых мы здесь хотим привести только несколько.

«„В то время как наши смелые солдаты в России вынуждены замерзать до смерти, потому что продажные партийные бюрократы, которые хотят только получать жирную прибыль, намеренно задержали своевременную поставку зимней одежды, эти получившие освобождение от воинской службы партийные свиньи живут припеваючи и сидят в удобных тепленьких местечках, вдали от любых опасностей и лишений“.

Только партию можно было порицать; Вермахт же состоял из приличных людей, славных немцев и истинных патриотов.

Я выбрал партийных функционеров основной целью наших атак, так как, по моему мнению, эти фанатичные и решительно готовые на все последователи Гитлера выполняли удивительно эффективную работу и как неутомимо двигающая сила стояли за волей немецкого народа к войне. Кроме того, на меня произвело сильное впечатление то, как Геббельс и его пропагандисты всех уровней смогли побуждать немецкий народ ко все большим усилиям и все более тяжелым жертвам. Если бы мы смогли представить этих людей в глазах немецкой общественности как продажный привилегированный слой, который требовал всего от обычного человека, но сам не приносил никаких жертв, мы смогли бы, вероятно, нанести смертельный удар по одной из жизненных артерий боевого духа немецкого народа».

Такие сообщения фабриковались постоянно. В Шлезвиг-Гольштейне, объявил «Шеф», жены высокопоставленных национал-социалистических функционеров скупили всё в текстильных магазинах, так как они якобы узнали, что изза потребностей войск в России текстильные запасы Германии скоро закончатся. Последствием стал штурм магазинов. Так неоднократно, и порой успешно, нарушалось экономическое снабжение.

Основная задача, однако, оставалась:

«С каждой передачей слушателям снова и снова вбивали в голову какую-то новую легенду: Вермахт против партии, Вермахт против СС, Вермахт против Гестапо… Эта легенда стала нашим фундаментом, умственной основой почти всех наших черных предприятий».

Ну, такие методы еще могли бы, вероятно, найти свое моральное оправдание в реалиях тотальной войны.

Но Сефтон Делмер пошел еще дальше:

«Когда мы узнали, что во время „террористических авианалетов“ на Гамбург пострадавшие от бомбежки семьи эвакуировались в восточные области, такие как Польша, Словакия и Русиния (Закарпатье и Западная Украина — прим. перев.), мы сообщали об эпидемиях тифа и холеры, которые якобы бушевали на этих территориях. Похожие сообщения мы приводили о „детских лагерях в сельской местности“. (Имеются в виду лагеря в сельской местности, куда отправляли детей из городов — до войны для отдыха, во время войны — для эвакуации из разбомбленных или находящихся под угрозой бомбежки городов. — прим. перев.). Само собой разумеется, мы выбирали для этого не краткую и деловую форму официального сообщения, а определенные опосредованные описания, как, например, следующее:

„Имперский руководитель Союза врачей доктор Конти поздравил офицеров санитарно-медицинской службы в детских лагерях в Вартегау с бескорыстной преданностью, с которой они боролись с эпидемий дифтерии среди доверенных их попечительству детей. Он высказал им свое признание за то, что им удалось, вопреки досадному недостатку медикаментов, уменьшить смертность в среднем до 60 случаев в неделю“.

Мы никогда не отказывались от попыток поддерживать среди наших слушателей из Вермахта обеспокоенность судьбой их семей на родине. Мы даже будили в них серьезные опасения, что эти злые партийные бюрократы могли бы, вероятно, сделать с их женами, если им самим теперь не повезет, и они лишатся жизни в борьбе за фюрера и отечество».

Не только с такими радиопередачами работал Сефтон Делмер с его группой, но и с листовками, с нелегальными газетами и сфабрикованными письмами. Вся бессовестность этого человека и его сотрудников отражается в следующем признании этого изобретателя самого дьявольского обмана в военной пропаганде союзников:

«К нашему счастью у немецких администраторов этих военных госпиталей была привычка посылать местным партийным органам в Германии незашифрованные радиограммы, в которых они просили сообщить родственникам умерших солдат сообщение об их смерти. Эти послания перехватывались и представлялись мне. И они давали нам всю необходимую информацию: имя солдата, адрес его родных и название военного госпиталя.

И тогда мы сочинили волнующее письмо, которое было написано немецким шрифтом на листе с „шапкой“ соответствующего военного госпиталя. Это письмо якобы было написано медицинской сестрой или товарищем умершего, который передал его кому-то другому, кто ехал в отпуск в Германию. Автор письма объяснял в нем, что он — или она — до самого конца оставался рядом с покойным и хотел бы теперь отправить его родным несколько слов утешения.

В трогательных выражениях „друг“ затем сообщал о верности умирающего солдата фюреру, о его непоколебимой вере в окончательную победу и передавал свое последнее приветствие его родным. И затем, почти между прочим, он (или она) упоминал о часах с бриллиантами, о золотом кресте или о какомто другом ценном предмете, который мертвый солдат хотел привезти своим близким в подарок. „Часы переслали господину ортсгруппенляйтеру (руководителю местной парторганизации НСДАП — прим. перев.)“, далее следовало соответствующее имя, „чтобы он смог вручить их вам лично или через кого-то из его заместителей“.

Когда проходило определенное время, и мы могли предполагать, что письмо пришло к родственникам и возымело свое действие, солдатская радиостанция принималась за дело. В возмущенном обращении, которое зачитывал Зепп Обермайер или кто-то другой из наших дикторов немецкой службы, мы ругали „жалкого мародера, который не постыдился обокрасть человека, пожертвовавшего жизнью ради отечества. И, само собой разумеется, мы цитировали еще другие имена и случаи как примеры подобного „преступления““.

„В других случаях мы применяли ту же самую технику, чтобы сообщать родственникам мертвых солдат, что они, мол, умерли не от ранений, а от „шприца смерти“. Национал-социалистический врач в военном госпитале, так объясняла наша вымышленная медсестра, якобы пришел к мнению, что этот раненый больше не станет боеспособным до окончания войны. Поэтому врач захотел освободить кровать для другого солдата, у которого были лучшие виды на скорое выздоровление“.

На письма родственников, которые находили у погибших, мы отвечали немедленно:

„Глубокоуважаемая госпожа…“, печатал один из наших немцев на немецкой пишущей машинке. „Пожалуйста, не ищите Мартина. Он жив и здоров, и с несколькими товарищами находится в безопасности в нейтральной стране, и хорошо там зарабатывает. Когда эта ужасная война, которую развязал Гитлер, закончится, он либо возвратится к вам, либо вызовет вас к себе. Он просит меня, чтобы я передал самые сердечные приветы вам, Эрне, и маленькому Мартину, и надеется, что у вас всех все хорошо. Пожалуйста, не рассказывайте никому об этом письме“. Подписью был нарисованный красными чернилами круг. Письмо было отправлено на почте в Германии.

По моему расчету родители никогда не смогли бы сопротивляться искушению сообщить хорошую весть о спасении своего сына как минимум одному близкому другу. И таким образом известие об успешном дезертирстве немецких солдат в нейтральные страны распространилось бы и, как я надеялся, поощрило бы все больше немцев последовать этому примеру».

Также, наконец, мы узнаем здесь правду о поддельном письме Мёльдерса:

«Полковник Мёльдерс, один из самых известных боевых летчиков Люфтваффе, был в последние дни 1941 года сбит немецкой зенитной пушкой поблизости от Бреслау. Это почти наверняка был несчастный случай. Но когда мы, благодаря одному попавшему в плен офицеру Люфтваффе, узнали коечто о более детальных обстоятельствах этой смерти, мы, само собой разумеется, не стали придерживаться этой версии. Вернер Мёльдерс, так рассказал нам этот офицер, был благочестивым католиком. И он начал открыто критиковать враждебно настроенный к христианству национал-социалистический режим, когда после английского воздушного налета на Мюнстер национал-социалисты настояли на том, чтобы конфисковать тамошний монастырь и выселить монахинь, среди которых находилась также сестра Мёльдерса. СД, служба безопасности Гиммлера, как раз начала расследование „изменнических происков“ Мёльдерса, когда того сбили над аэродромом Бреслау. Он хотел там приземлиться.

Вернер Мёльдерс

Естественно, эта загадочная смерть одного из самых популярных героев Третьего Рейха дала повод повсюду в Германии для многочисленных споров и дискуссий, и я твердо решил использовать этот инцидент всеми находящимися в распоряжении у меня средствами. С радиостанции „Густав Зигфрид I“

„Шеф“ обратился с пламенной речью, в которой он обвинял большевистских мерзавцев Гиммлера» в том, что они трусливо убили этот светлый образец немецкой мужественности.

Затем я приказал составить якобы написанное Мёльдерсом письмо, в котором он высказывал волнующие его и его товарищей сомнения, могут ли они сражаться за атеиста Гитлера. Это письмо было задумано как вещественное доказательство для начатой радио «Густав Зигфрид I» кампании. Все же, в этом случае написанное слово должно было вызвать более сильное эхо, чем передача «Шефа».

Адресатом якобы написанного Мёльдерсом письма мы выбрали католического настоятеля собора Штеттина, с которым, как намекало первое предложение письма, Мёльдерс с некоторого времени переписывался. Содержание «письма Мёльдерса», как его скоро стали называть во всей Германии, было пораженческим.

Мёльдерс, полный скорби, сообщал священнику, как все больше его товарищей должны были погибнуть смертью летчика. И письмо было бунтарским. Бунтарским против партии, представителей которой Мёльдерс называл не «нацистами», а «безбожниками». Он ставил настоятеля собора в известность о том, что все больше его товарищей в Люфтваффе отворачивались от «безбожников» и обращались к религии.

«Нет ничего более прекрасного для человека, чем, когда он успешно с трудом прошел через это болото лжи, клеветы и несправедливости и нашел свой путь к знанию, к свету и к истинной вере». Из письма следовало, что Мёльдерс знал, что «безбожники преследуют его, и что его дни могут быть сочтены».

«Если в мой последний час ни один священник не сможет помочь мне», так заканчивалось это письмо, «я покину эту землю в сознании, что я найду милостивого судью в Боге. Пишите мне побыстрее снова, мой дорогой отцовский друг, и молитесь за вашего Вернера Мёльдерса».

Вся эта мошенническая ложь украшалась, чтобы передачи добились популярности в широких массах, порнографическими непристойностями и анекдотами.

В Швейцарии в 1960 году был опубликован роман Михаэля Мора под названием «Солдатское радио Кале», которое, как известно, также было одним из созданий Делмера. В аннотации книги сказано: «Этот роман основывается на фактических данных». Без сомнения, автор или его источники информации сотрудничали с Делмером.

Мор изображает работу этих людей Делмера с захватывающей реальностью:

«„Это текст вашей первой передачи, которую вы будете вести сегодня вечером“, сказал он. „Прочитайте его, пожалуйста, тщательно, чтобы вы видели, как делаются подобные вещи. Ведь в будущем вы должны будете писать тексты для ваших передач, естественно, по возможности самостоятельно“.

Петра быстро просмотрела текст.

„Добрый вечер, дорогие слушательницы, говорит Ингеборг“, прочла она. „Вы теперь будете регулярно слышать мой голос на этой волне.

Сегодня вечером я могу сообщить госпоже Маргарете Фельбер на Дюренер штрассе в Дюссельдорфе особенно радостную новость. Она уже давно не получала никаких вестей от своего мужа на фронте и, конечно, она очень сильно волнуется за него.

Дорогая госпожа Фельбер, ваш муж жив. Он был ранен, но не пугайтесь. Вы даже не поверите, как хорошо ему в резервном военном госпитале 573!

Медицинская сестра Мария очень трогательно заботится о нем. Днем и ночью она угадывает каждое его желание по глазам. Его товарищи уже испытывают большую ревность; так как красивая, черноволосая сестра Мария прежде обычно равномерно распределяла свое расположение среди всех наших так сильно страдающих солдат. Но теперь она сидит только рядом с вашим мужем, дорогая госпожа Фельбер, держит его горячую от жара руку и даже взяла на себя ночную смену у его кровати.

Я думаю, что все жены дома даже не представляют себе, насколько наши сестры в военных госпиталях заботятся обо всем, действительно обо всем, чтобы помочь их раненым мужьям…“

Петра наморщила лоб.

— Не очень-то хорошее сообщение для госпожи Фельбер в Дюссельдорфе, — сказала она толстяку. — Эта сестра Мария немка?

— Откуда мне это знать? — цинично ответил толстяк. — Да и это ведь абсолютно второстепенно. Важна одна только цель. До сих пор жены радовались, если их муж получал отпуск с выездом на родину. Теперь они должны будут ломать голову над тем, не подцепил ли тоже их старик какую-нибудь красивую медсестру. Хорошая идея, разве нет?

— А эта история вообще правдива? — спросила Петра недоверчиво. Толстяк громко рассмеялся. — Ну, вы и наивны, моя дорогая! — воскликнул он. — В таких историях важно не то, правдивы ли они, а то, сработают ли они. А эта история сработает, вы можете в это поверить. Она даже частично соответствует истине. Госпожа Фельбер действительно существует и живет в Дюссельдорфе. Мы взяли ее имя из телефонного справочника.

— И откуда вы знаете, что ее муж лежит в госпитале, и у него есть какая-то связь с этой сестрой Марией?

— Но кто же утверждал, что я это знаю? Это могло бы быть так, и этого мне достаточно.

Петра возмущенно вскочила. — И вы вовсе не думаете об этой бедной женщине? Представьте себе на минутку, что она должна почувствовать, если она услышит это сообщение. Вероятно, она до сих пор жила в самом счастливом браке… Теперь все это рухнет, только из-за того, что вам нужна какая-то грязная история для вашей передачи. Да вы же ничуть не лучше Геббельса!

Толстяк довольно ухмылялся. — Это комплимент, который я могу оценить, — невозмутимо сказал он. — Или вы не слышали поговорку, что клин клином вышибают?

Петра бросила ему сообщение на письменный стол. — Вот и вышибайте сами!

— закричала она. — Я не хочу иметь ничего общего с этой грязью. С угрожающим видом толстяк встал перед нею.

— Вам, надеюсь, известно, что у вас теперь есть только лишь две возможности,

— резко произнес он. — Вы узнали слишком много, чтобы я мог позволить вам так просто уйти. Либо вы работаете на меня — либо вы будете арестованы.

Петра Никодемус медленно повернулась. Изображение толстяка расплывалась в пелене слез перед ее глазами.

Она перешла к врагу, чтобы быть ближе к единственному мужчине, которого она любила. Она рисковала своей жизнью, чтобы достичь этой цели.

Теперь, однако, ей становилось все яснее, что ее вытащили только для того, чтобы она исполняла грязную работу для англичан».

Наверное, могли быть и такие люди, которые по причине дьявольских стечений обстоятельств попали внутрь этой машины Сефтона Делмера, как это было описано здесь Михаэлем Мором. Но большинство из трехсот сотрудников, которые исполняли грязную работу в кампании лжи Делмера, делали это не по причине какого-либо принуждения. Они вызвались на эту работу добровольно.

Журнал «Der Spiegel» в номере 44 от 31 октября 1962 года, в котором он рецензирует мемуары Делмера, поразительно сдержан в том, что касается этих

300 сотрудников Делмера. Он называет лишь Отто Йона (псевдоним Оскар Юрген), Вольфганга Ганса Эдлер цу Путлица (псевдоним мистер Потс). Последний в 1945 году сразу перешел к Ульбрихту.

На примере этих обоих видно, детьми какого духа были сотрудники Сефтона Делмера. Когда Отто Йон 20 июля 1954 года снова перебежал с одной стороны на другую и приехал в Восточный Берлин, журнал «Der Stern» в номере 32 от 8 августа 1954 года опубликовал серию разоблачительных статей под заголовком «Ну, приходи уже, братишка!».

В этой серии британский полковник Даниэль Шапиро, который наряду с Сефтоном Делмером некоторое время был куратором и оперативным офицером Отто Йона во время Второй мировой войны в Лондоне, пишет о своем бывшем протеже, и сообщает, среди прочего:

«Сначала он представился мне как Оскар Юрген. Это имя мне совсем ничего не говорило. Пустая беседа ни о чем довольно долго проходила медленно и скучно. Только когда этот господин Оскар Юрген начал без какой-либо связи говорить о Пенемюнде, я насторожился.

Подполковник М. утвердительно кивал. Но я все еще не понимал. Я просто не был готов к тому, что буду вдруг сидеть напротив человека, который выдал нам Пенемюнде с его таинственной лабораторией для „чудесного оружия“ (ракет V-2 — прим. перев.). Все-таки это было большое дело, во всяком случае, самый большой до тех пор успех нашей разведки. Я очень точно вспомнил. Сообщение происходило из Берлина, из хорошо информированных кругов Люфтваффе. Оно пришло к нам через Испанию, после чего Королевские ВВС (RAF) послали сначала самолеты-разведчики типа „Москито“ в Пенемюнде и вскоре после этого направили туда 600 бомбардировщиков. И теперь тот самый человек, которому мы должны были быть обязаны всем этим, сидел с плохо окрашенными волосами в моем офисе. В искреннем восторге я вскочил и пожал ему руку. Тут он засмеялся надо мной, беспечно и простодушно, почти как артист, который благодарит за аплодисменты.

Отто Йон

Таким было начало моего знакомства с доктором Отто Йоном, который получил у нас псевдоним Оскар Юрген. В течение следующих недель он оставался под моим попечительством. Я поселил его в Найтсбридже в одном из наших так называемых „надежных домов“ (конспиративные жилища под охраной — прим. перев.). Такова была инструкция, и даже в случае Отто Йона нельзя было сделать исключение при всем признании его заслуг. Тем не менее, я надеюсь, что он хорошо чувствовал себя у нас. Вилла была удобна и внешне ничем не отличалась от обычных вилл зажиточных буржуа по соседству. Персонал был одет в штатское платье и выполнял контроль незаметно и скромно. Во всем Лондоне тогда определенно немного было домов, в которых готовили лучше, чем здесь. И если бы мы вели там книгу отзывов посетителей, то Отто Йон мог бы вписать туда свое имя среди многих знаменитостей. Здесь бывал генерал Риттер фон Томас, который в Африке заблудился в тылу англичан на своем разведывательном броневике, затем обергруппенфюрер СС Ганс-Вальтер Цех-Нентвих, который организовал в Варшаве прибыльную торговлю оружием с поляками, прежде чем он через Стокгольм попал в наш „надежный дом“, потом еще молодой Фермерен, родственник фон Папена, который был пресс-атташе в Анкаре, и еще многие другие».

Вольфганг Ганс Эдлер цу Путлиц опубликовал свои разоблачения о своей измене в лондонской газете «The People» в серии статей с 13 ноября по 4 декабря 1955 года. Они назывались «Удивительные разоблачения самого большого агента Англии во время войны, „Я обвиняю министерство иностранных дел“». Редакция «The People» в самом начале констатирует: «Благодаря ему Англия знала каждого нацистского шпиона».

Вольфганг Ганс Эдлер Герр цу Путлиц

В номере от 13 ноября 1955 года Путлиц почти сделал признание. Он пишет:

«Как пресс-атташе (посольства Германии в Лондоне) я имел доступ к зашифрованным телеграммам, которые сообщали о подготовке изнасилования Австрии, как и о тайной организации „пятой колонны“ в каждой стране Европы.

Тогда я принял решение — и это было то решение, которое охарактеризовало меня в глазах моих земляков как „предателя“. … С этого мгновения я вел двойную жизнь. Я, кажется, почти стал раздвоенной личностью.

Каждый день я шел как обычно в мой кабинет в посольстве. Я принимал участие в официальных мероприятиях и званых обедах. И я читал телеграммы, которые мой секретарь каждое утро клал на мой письменный стол.

Но я читал их с новой точки зрения. Я внимательно слушал переговоры моих коллег. Но я слушал их по другой причине, чем до сих пор.

Часто я удивлялся тому, что это изменение во мне не бросалось в глаза другим так же, как мне. Теперь шеф Гестапо в посольстве был моим смертельным врагом.

Иногда я был уверен, что он следил за мной — все же мое воображение иногда играло со мной злую шутку, и я думал, что он вдруг стал чрезвычайно интересоваться всем, что я делал.

Когда бы я теперь ни приезжал на Кенсингтон, я жил в постоянном страхе преследования. Из квартала на Сохо-Сквер я всегда ехал обходными путями — неожиданно пересаживался с одной ветки метро на другую, с одного автобуса на другой. Я брал такси и никогда не рисковал ехать куда-то на моей машине с дипломатическими номерами. Я постоянно жил в состоянии, в котором большое воодушевление сменялось возбужденным страхом. Мои нервы всегда были на грани срыва.

Но информация, которую я мог доставлять в Кенсингтон, часто даже только маленькие подробности, стоили всех этих хлопот. Так как только они дополняли всю картину военного плана Гитлера.

Иногда я мог добавить детали, которые были страшны сами по себе. Тогда сэр Роберт Ванситтарт даже лично приезжал в Кенсингтон. Незаметно он выходил из своей машины, заходил за угол и в одиночку шел дальше к месту, где жил мой друг.

Итак, именно шефу вашего министерства иностранных дел я лично передал секретный план Гитлера вторжения в Австрию в 1938 году и список работающих в Англии нацистских шпионов».

После того, как Путлиц был переведен в немецкое посольство в Гааге, он продолжал бойко работать на британскую разведку. Его информация шла через некоего капитана Стивена. Еще бабьим летом 1939 года, как рассказывал далее Путлиц: «… я передал мое последнее донесение в Лондон. Я писал: „Тетя Фанни приедет через четырнадцать дней“. Это означало, что немецкая армия собиралась напасть на Польшу. Через две недели Германия и Польша находились в состоянии войны».

20 ноября 1955 года Путлиц еще раз определенно признался в этой статье: «Я уже передал британскому министерству иностранных дел некоторые из самых ценных военных планов Гитлера». Англичане позаботились о том, чтобы их первоклассного шпиона Путлица привезли, наконец, в Лондон и предоставили в распоряжение Сефтону Делмеру.

Делмер в своих мемуарах упоминает еще Цех-Ненвита (псевдоним «доктор Нансен») и саарского сепаратиста Макса Брауна. В остальном он очень скуп со своими сведениями и приводит только имена, о которых нельзя сказать, являются ли они настоящими именами. Голос «Говорит Шеф!» принадлежал Паулю Зандерсу, эмигранту из Берлина, который добровольно поступил на службу в инженерные войска британской армии для борьбы против Германии, чтобы, однако, в конечном счете, вести свою борьбу при помощи микрофона. Прежний сторонник Штеннеса и журналист Йоханнес Райнхольц тоже был эмигрантом. Из Интернациональных бригад Красной Испании пришли как сотрудники Альбрехт Эрнст и Александр Маас. Бывший пресс-атташе австрийского посольства в Лондоне доктор Альберт и бывший берлинский торговец произведениями искусства Рене Халькетт, якобы племянник генерал-полковника Фрича, который «сочинил» для Делмера «Песню подводников»: «Я был в борделе в Сен-Назере…» были здесь представлены так же, как перебежчики и дезертиры.

Три немецких летчика перелетели в Англию на самых новых ночных истребителях «Мессершмитт» с новейшими измерительными приборами, предназначенных для того, чтобы решительно положить конец ночным террористическим налетам британской авиации, и сдались врагу со своими машинами. Они не принадлежали к какой-то группе сопротивления. Они были только предателями и дезертирами. Делмер называет их имена: Зепп Обермайер, Штайнер и Вегели. После того, как они рассказали все, что они знали, Секретной службе, они с радостью присоединились к группе Делмера.

Другой человек чести пришел из военно-морского флота. Это был старший радист флотилии подводных лодок Эдди Мандер. Он в плену выдал англичанам код своей подводной лодки с последними шифрами, который он не уничтожил. Но мало того, Мандер с базы английского военно-морского флота передал по радио зашифрованные сигналы, которые направили две немецкие подлодки в определенную точку в Атлантике. Там они пали жертвой подкарауливавших их английских кораблей. Подводные лодки были потоплены. У Делмера и такой Мандер тоже мог найти себе место.

Далее упоминаются: сын бременского издателя Франк Линдерс, который руководил работой с флотом. Сегодня он — представитель издательства «Аксель Шпрингер» в Лондоне. «Вики», сладкоголосой дикторшей, была Агнес Бернель, певица и актриса, дочь берлинского директора театра и драматурга Рудольфа Бернауэра. Музыкальное сопровождение этих дьявольских передач обеспечивал немецкий оркестр организации досуга войск во главе с дирижером Гарри Цайзелем, который в Северной Африке попал в плен к британской 8-й армии.

В общем и целом, всего лишь горстка из трехсот сотрудников. Большинство будут, пожалуй, и дальше неопознанными жить среди нас. Их поименный список знает только британская Секретная служба и частично также их соучастники. И те, и другие будут остерегаться обнародовать такие списки.

После того, как «Густав Зигфрид I» так хорошо зарекомендовал себя, было организовано «Немецкое коротковолновое радио Атлантики», наконец, были созданы печально известное «Солдатское радио Кале» и много других радиостанций. Вилла в деревне Эспли-Гайз стала слишком маленькой, чтобы служить в качестве центрального бюро для Делмера и его банды. Поэтому Делмер с его группой обманщиков должен был переселиться в больший, более представительный дом. Его прежний домовладелец окрестил эту новую штаб-квартиру Делмера и его сотрудников в прямо-таки пророческом предвидении «The Rookery». По-немецки: «воровской притон».

Теперь Сефтон Делмер и его дезертиры и эмигранты из кожи вон лезли. Была создана радиостанция для итальянцев, чтобы подстрекать уставших воинов дуче против немцев, «Радио Ливорно». Позже появилось даже мнимое «Фашистско-республиканское радио», на котором диктор Рандольфо Имоцци, родом с Мальты, так ругал из Англии Его Святейшество Папу Римского, что вся Италия стояла на голове.

Но Делмер мог делать и по-другому. «Христианские» радиопередачи провокационного содержания обеспечивал ему отец Андреас, который был из Штирии и, как утверждается, получил от его ордена особое разрешение выступать на радиостанции Делмера «Христос, царь». Как это происходило, рассказывает сам Делмер:

«Отец Андреас начинал обычно с короткого проигрывания музыки с пластинок — Бетховен, Гайдн, Бах или Монтеверди. Он тем самым приводил своих слушателей в желательное созерцательное настроение. Тогда, после того, как он объявлял название станции, он еще проводил очень короткое богослужение с церковной музыкой, а затем приступал к своему обращению».

Он изображал жестокие стороны обращения с евреями, концлагерей, но он также на основании документов Делмера преподносил своим неосведомленным слушателям ложь о программе «Лебенсборн» («Источник жизни»), «в котором эсэсовцы должны были совокупляться с незамужними девушками», и еще многое другое.

Здесь лгали и обманывали так сильно, что даже британским инстанциям, которые вовсе не были слишком чувствительны, это показалось уже слишком. Сэр Айвон Киркпатрик, который на совещаниях Комитета политической войны представлял европейскую службу Би-би-си, заявил Делмеру прямо в лицо:

«Но если вы со всей вашей ложью и фальсификациями перейдете также на средние радиоволны, вы тем самым подорвете хорошую репутацию британской пропаганды как передающей правду».

Сэр Айвон тщетно отбивался от методов Делмера. Его победили большинством голосов.

Все клевали на удочку Сефтона Делмера, не только маленькие немецкие «нелегальные» слушатели, но некоторое время даже СД, министр Геббельс, британские власти, в том числе, что забавно, также Немецкая служба Би-би-си, персонал которой был в два раза больше, чем у Делмера. Сотрудник Би-би-си Джонни Киш верил, что обнаружил новую немецкую радиостанцию. Кстати, сегодня Киш — лондонский редактор журнала «Quick».

Но клюнул ли на это Карл Эдуард фон Шницлер, который переселился из лагеря номер 7 в Аскоте, где англичане концентрировали отобранных немецких военнопленных, прямо в немецкую службу Би-би-си, это, конечно, представляется спорным. Оба красных пособника британского распространения измышлений о немецких зверствах, Шницлер и Путлиц, были, пожалуй, слишком хитрыми для этого. Впрочем, они предпочли возвратиться домой не в Западную Германию, а спешно переселились в оккупированную советскими войсками зону, где они продолжают свою старую мошенническую игру, которой их научили англичане, у Вальтера Ульбрихта и товарищей.

Во всем остальном, однако, обман завершился полным успехом.

Даже Рузвельта пришлось проинформировать об этом, и он громко смеялся как над хорошей шуткой, которую организовали только ради его развлечения.

Кстати, это вовсе не было совпадением, что такие важные коммунистические пропагандисты как Шницлер и Путлиц пришли из конюшни королевско-британской военной пропаганды. Объяснение этого дал 68-летний советский парашютист Вилли Крёйт, который в 1943 году вместе с другим агентом спрыгнул с парашютом над Голландией и Бельгией. Его товарищу, выпрыгнувшему около Гааги, не повезло. При прыжке он сломал себе шею и мгновенно умер. Крёйт, который ничего об этом не знал, успешно приземлился около Льежа и спрятался у друзей-единомышленников. Тем не менее, через три дня он был выдан немецким властям и арестован.

Вскоре выяснилось, что советский агент-парашютист Крёйт был прежде пастором сельской общины из голландско-германского пограничного района, который в 1931 году вступил в коммунистическую партию и в 1933 эмигрировал через Берлин в Москву.

Крёйт презрительно молчал на все вопросы допрашивавших его немецких полицейских. Только когда инспектор сообщил ему, что второй парашютист погиб при приземлении, старик утратил самообладание и признался, что это был его собственный сын. Он попросил разрешения увидеть покойника и, наконец, принять участие в его похоронах. И то, и другое было ему позволено.

Священник и агент Вилли Крёйт

После похорон Крёйт сделал полное признание. Он сообщил, что он был в Москве преподавателем в так называемой Ленинской библиотеке, которая на самом деле была школой для подготовки агентов. Затем в 1941 году Крёйта и его сына на британской подводной лодке вывезли из Архангельска и доставили в Англию. Немецкие полицейские, проводившие допрос, оцепенели. Они еще никогда до сих пор не могли установить тот факт, что Советы сотрудничали с западными союзниками в сфере разведки и агентурного шпионажа.

Крёйт сообщил, что он работал для британского «Ведомства политической войны». Он выдал все секреты подрывной работы радиостанций Сефтона Делмера и других групп и учреждений британского наступления дезинформации и лжи против Германии. Когда полицейские указали ему на противоречие между его прежней работой на СССР и нынешней работой на Британию, Крёйт спокойно ответил: «Мои товарищи и я, пожалуй, работаем на британское ведомство политической войны, но наши инструкции мы получаем от советского посольства в Лондоне».

Авантюрная жизнь пастора Крёйта закончилась на виселице.

Ложь Делмера, наконец, подчинила себе все. По этой причине она также «психологически» подготавливала вторжение. Делмер сообщает об этом:

«Моей основной целью было, чтобы немецкие войска на Западе и дальше мнили себя в полной безопасности, думали только о себе самих и о своей приятной „жизни как у Христа за пазухой“. Здесь я следовал примеру немецких пропагандистов во Франции во время длинной „Странной войны“, которая предшествовала немецкому вторжению 1940 года.

На „Солдатском радио Кале“ мы уже делали все возможное, чтобы привести немцев к мысли, что, собственно, война на Западе — это не что иное, как „Зицкриг“, „сидячая война“, при которой любые военные усилия были бы бессмысленными и глупыми. Хуже того: военное честолюбие прямо-таки опасно».

«Соединения, которые проявляют себя как особенно энергичные и умелые», говорило «Радио Кале», «отводятся на Восточный фронт. Повышение по службе во Франции является надежным путем к смерти в России».

Наконец, тяжело раненый после взрыва мины британский генерал-лейтенант Геральд Темплер был назначен начальником немецкого отделения SOE; доказательство того, какое большое значение придавала британская психологическая война кампании лжи Делмера.

«Успехи» Делмера не давали покоя американцам. Они поручили своей разведке OSS (Управление стратегических служб) инсценировку собственной черной пропаганды. Полковник Пауэлл вызвал Говарда Бекера и писателя и киносценариста Абрахама Полонского, и так «возник» тот самый призыв погибшего в связи с заговором 20 июля генерал-полковника в отставке Людвига Бека к немецкому Вермахту. По воле этих мошенников-«воскресителей» мертвый генерал в сентябре 1944 года обратился к немецким солдатам со следующими словами: «Я — генерал-полковник Людвиг Бек, я не мертв, как ложно и слишком поспешно объявили дикторы наших деспотов. Когда ночью 20 июля меня заставили направить мой пистолет на самого себя, я не умер от этого выстрела — я был только ранен. Друзья унесли мой мнимый труп и спрятали меня в укромном месте, где обо мне хорошо заботились, пока я снова не выздоровел. И я скрывался бы там до конца войны, если бы серьезное положение моего отечества не заставило меня снова выйти из тени и заговорить».

После этого фантастического вступления Людвиг Бек, именем которого здесь так бесстыдно злоупотребляли, призвал немецкое население, в первую очередь солдат, восстать против имперского правительства.

Вскоре после этого «черные» американцы придумали даже целое восстание населения одного рейнского города, и по радио Люксембурга сообщали все подробности этой полностью выдуманной героической борьбы несуществующего сопротивления в этом городе. Но вопреки всем их усилиям американцы не могли конкурировать с мошенничествами пропаганды Делмера.

Когда война уже практически заканчивалась, и военное сопротивление Германии ослабевало, Делмер получил от командования союзников приказ позаботиться о том, чтобы немецкое гражданское население не оставалось в своих подвалах и спокойно ожидало прихода союзников. Его приказ звучал так: вызвать у немецкого гражданского населения панику и выгнать его на дороги.

Об этой операции, которая, кажется, доставила ему особенную радость, Денис Сефтон Делмер сообщает:

«Нам повезло. Все способствовало нашему первому применению „Толстой Берты“. Имперское радио Кёльна, радиостанция, являвшаяся нашей целью, повела себя абсолютно по инструкции. В течение последних недель она часто прерывала программу, чтобы передавать сообщения о воздушной обстановке и официальные инструкции своим слушателям. Мы записывали эти вставки и вместе с „сообщениями о воздушной обстановке“ и особыми инструкциями других немецких радиостанций присоединили к нашему архиву грампластинок. Теперь мы достали их и еще раз прослушали.

Мужчина и женщина из Кёльна зачитывали сообщения и инструкции. Отлично. У меня были мужчина и женщина, которые могли взять на себя эти роли. Мужчиной был Мориц Ветцольд, немецкий военнопленный, который до призыва в армию был диктором на немецком радио. Шесть месяцев назад его присоединили к нашей группе, и я сберег его на такой случай. Женщиной была Маргит Маас, супруга Александра Мааса. Она была актрисой и могла имитировать любой голос.

Кроме того, у нас было несколько трофейных документов, из которых следовало, что области на обеих сторонах Рейна были разделены на зоны и подчинены комиссарам обороны из партийного руководства. У нас уже было условное обозначение для нашей операции: „Зигфрид“. Саму операцию мы назвали

„Операция R“, при этом буква R означала слово „Возвращение“. Эти мелочи должны были придать дополнительную убедительность нашим инструкциям. Теперь Клифтон Чайлд, Стивенс и Ганс Гутман уселись вместе, чтобы сочинить тексты наших объявлений. Я давал им директивы в общих чертах.

„Приказы будут отдаваться от имени гауляйтера“, говорил я. „В них нужно объяснить, что вражеские войска приближаются, и что все женщины и дети должны немедленно, еще этой ночью, покинуть свои жилища. Они могут взять с собой только самое необходимое, на каждого не больше 15 килограммов багажа. Если возможно, местный ортсгруппенляйтер должен собирать их в колонны и вести. Мужчины, само собой разумеется, должны остаться с Фольксштурмом и защищать свои города и поселки. Женщины и дети должны использовать тачки, детские коляски, велосипеды и подобные транспортные средства. Мы должны указать им места перехода через Рейн и места сбора на другом берегу — как можно дальше вглубь страны, предложил бы я. В этих местах будут использованы специальные поезда, которые привезут их в лагеря эвакуации NSV (Nationalsozialistische Volkswohlfahrt, национал-социалистическое благотворительное общество) в Баварии. Семьям нужно указать на то, что они должны взять с собой их документы. Детям нужно привязать на шею сумочку с удостоверением личности“».

После того, как этот мошеннический прием увенчался успехом, и сотни тысяч отчаянных людей, в первую очередь, женщин и детей, беспомощно блуждали по шоссе, которые в большинстве случаев были под градом вражеской артиллерии и бомбежек с самолетов-штурмовиков, успех с Кёльном не давал Делмеру покоя, и он приказал продолжать эти планы.

«После нашей премьеры в Кёльне мы устроили такие же спектакли в последующие ночи во Франкфурте и Лейпциге. Мы пытались сообщениями о специальных поездах помощи NSV выманить граждан из их домов в окрестностях Франкфурта и Дармштадта. Мы утверждали, что эти поезда будут останавливаться в определенное время на определенных станциях, и там с них будут распределяться горячая пища, напитки и одежда. Железнодорожный отдел министерства блокады и Стивенс разработали кажущееся чрезвычайно убедительным расписание и выбрали станции, которые находились достаточно далеко, чтобы туда нужно было предпринять настоящее путешествие. От имени гауляйтера Флориана мы отдавали приказы местным кадрам национал-социалистических партийных функционеров, согласно которым эти люди как „ценный элемент нации“ должны были быть эвакуированы из находящихся под угрозой областей, чтобы они остались в живых и могли „передать факел национал-социалистической веры“».

14 апреля 1945 года в 5.59 «Солдатское радио Запад», как называлась последняя «черная» радиостанция Делмера после падения Кале, умолкло навсегда. Сефтон Делмер сбрил свою бороду, которую он носил как особую маскировку все время своей кампании лжи. Он изображает этот знаменательный инцидент с поистине захватывающим самопознанием:

«В то время как моя бритва соскабливала пропитанные мылом бакенбарды с моего лица, я пристально смотрел в зеркало и чувствовал весь ужас Дориана Грея, который подходит к своему предательскому изображению. Бледное, вялое лицо старого мошенника смотрело на меня. Было ли это, спросил я себя, воздействием четырех лет „черной работы“ на Дениса Сефтона Делмера?»

Пришли ли также его немецкие соучастники к таким мыслям, неизвестно. Во всяком случае, никто из них сегодня не хочет вспоминать о времени, проведенном ими у Сефтона Делмера.