Измена Германии. Шпионы и саботажники против собственного отечества

Национальный комитет «Свободная Германия»

На службе Красной армии — Прусские генералы, дезертиры и коммунистические эмигранты — Роль генерал-полковника Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха — Иллюзия и пинок

Те немецкие коммунисты, которые в 1933 году эмигрировали в Москву, после поражения красных в Испанской гражданской войне, где большинство из них воевали в Интернациональной бригаде, влачили жалкое существование. Они и те австрийские социал-демократические «шутцбундовцы», которые после февральского путча 1934 года убежали через Чехословакию в Советский Союз, прозябали в красном раю рабочих и крестьян, где их только терпели. Если они ссылались на коммунистическую солидарность или тем более критиковали жалкие условия жизни, в которых они были вынуждены существовать, то с ними разбирались быстро. Они либо «погибали в результате несчастного случая», как Макс Хольц, либо же становились жертвами «чисток», как Хайнц Нойман, Август Кройцбург, Герман Шуберт, Гуго Эберлейн, Герман Реммеле, Александр Киппенбергер и много других. Немецких эмигрантов сотнями расстреливали таким образом, как «уклонистов» или даже как «мятежников и троцкистов».

Даже молодых людей и детей этих немецкоязычных эмигрантов ущемляли. У них отобрали их собственную немецкую школу и в сентябре 1937 года передали их в советские русские школы.

Положение этих эмигрантов-коммунистов стало буквально отчаянным, когда Сталин заключил с Риббентропом немецко-советский пакт. Теперь они стали просто еще большей обузой для Кремля. НКВД арестовывал их целыми группами по всем возможным и невозможным обвинениям. Более 150 из них НКВД в 1940 году передал немецкому Гестапо. Советские товарищи радовались тому, что могли, наконец, избавиться от своих немецких товарищей.

В Советском Союзе остались только те, кто в течение всех этих лет смог вообще не привлечь к себе внимание, и, естественно, оппортунистские элементы среди функционеров КПГ, такие как Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт и Эрих Вайнерт.

Положение остальных не изменилось и тогда, когда началась немецко-советская война. Массу немецких эмигрантов 28 сентября 1941 года принудительно переселили из Москвы в Караганду. В то время как грузовые поезда с удрученным человеческим грузом еще катились в сторону Сибири, советские ставленники среди эмигрантов, в первую очередь Ульбрихт, Пик и Мале, поехали в лагеря, в которых содержались первые немецкие военнопленные. У них был приказ от командования Красной армии заняться подрывной работой среди немецких военнопленных.

Вильгельм Пик

Вальтер Ульбрихт

Эрих Вайнерт

Одновременно 7-й отдел Главного политического управления Красной армии организовывал боевую пропаганду («спецпропаганду») против немецкого Вермахта. Здесь коммунистические эмигранты использовались сначала как дикторы на Московском радио. Коммунистка Фрида Рубинер написала первые воззвания и брошюры для немецких военнопленных, и заработало так называемое «Немецкое народное радио» (Deutscher Volkssender). Но вся эта работа делалась так неуклюже и примитивно, что немецкие военнопленные с презрением отворачивались, а солдаты на фронте только громко смеялись.

Все же большевикам постепенно с помощью их немецких сотрудников Пика, Ульбрихта, Аккермана, Матерна, Флорина, Вайнерта, Бределя, Вольфа, Эрпенбека и Бехера удалось собрать горстку немецких военнопленных в зоне 3 лагеря военнопленных № 27 к северо-западу от Москвы зимой 1941/42 в первую «школу марксизма для пленных». Здесь тогда были привлечены на советскую сторону первые «антифашисты» и собраны в «активы» («Aktivs»). У этих активистов было двойное задание: разложение товарищеской сплоченности и единства военнопленных, чтобы сделать их податливыми для оказания вспомогательных услуг Красной армии, и наряду с этим активисты должны были также стать шпионами и доносчиками для НКВД.

Первую антифашистскую группу офицеров основал в лагере в Елабуге капитан доктор Эрнст Хадерман, по профессии учитель полной средней школы из Касселя, этой же зимой 1941–1942. Майор авиации Ганс «Асси» Хан, который попал в советский плен, называет особенными шпионами «актива» лагеря для военнопленных в русском городке Грязовец доктора Шёне и некоего Келлерта, которые в своих оценках для комиссаров писали о своих собственных немецких земляках, если тех нельзя было перевербовать: «Он остается врагом».

Капитан доктор Хадерман, наконец, также переведенный в лагерь 27, смог привлечь на свою сторону несколько десятков офицеров, в том числе лейтенанта авиации графа Генриха фон Айнзиделя, правнука Отто фон Бисмарка, а также обер-лейтенантов Райера и Аугустина.

А немецкие военнопленные голодали, мерзли и презирали этих «антифашистов» как предателей и насмешливо называли их «кашистами», так как их значительно лучше, чем других, кормили кашей. Эти «кашисты» внезапно заняли все хорошие должности в лагерях.

Когда вокруг Сталинграда бушевала судьбоносная битва, капитан Хадерман, обер-лейтенант Райер и обер-лейтенант Эберхард Харизиус (Каризиус) были доставлены на Сталинградский фронт, чтобы они ослабляли боевой дух окруженных немецких войск своей пропагандой.

В Ильевке они встретились с эмигрантами из КПГ Бределем, Вайнертом и Ульбрихтом и так попытали удачи, но без какого-либо успеха.

Также близ котла у Великих Лук в январе 1943 года появились такие «немецкие» боевые пропагандисты Советов. Все же и им, под руководством оберлейтенанта Аугустина и солдата Вольфа, не удалось добиться никаких успехов.

Все усилия Советов и их немецких пособников не окупались. Их действия не находили отклика ни у немецких военнопленных, ни у фронтовиков.

Затем фельдмаршал Фридрих Паулюс 2 февраля 1943 года с его последними умирающими от голода 120 000 солдатами, у которых уже в основном закончились боеприпасы, посчитал себя вынужденным капитулировать. Это была самая ужасная катастрофа, которая до тех пор обрушивалась на немецкие войска на Востоке.

Немцев, капитулировавших под Сталинградом, ожидал настоящий ад! Для выживших в этой битве только теперь по-настоящему начиналась большая смерть. Из этих 120 000 только около 6000 человек пережили обращение с ними со стороны их красных победителей. К удивлению, среди этих выживших из числа воевавших под Сталинградом оказалась большая часть высокопоставленных офицеров.

Последний адъютант генерала Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха обер-лейтенант Филипп Хумберт описывал в 1949 году в журнале «Der Spiegel», что пришлось пережить немецким солдатам после капитуляции в Сталинграде. Он писал, среди прочего:

«В одиночку на грузовике я ехал на юг. Незадолго до цели мы застряли в снежных заносах. Пришлось идти пешком через балки в вечерних сумерках. Я должен был идти впереди, я не мог сбиться с пути. Этот путь был отмечен застывшими, изувеченными трупами. Советский офицер с его двумя автоматчиками тяжело ступал за мной. В конце каждого оврага я ожидал автоматной очереди, так как что еще могло бы быть смыслом этого пути. Позже в Советском Союзе я отвык задавать вопросы о смысле. Я попал сначала в Кисляково, жалкую кучку изб в большой излучине Дона. В открытых в большинстве случаев ямах в снегу, вырытых еще во время боев, 13 000 военнопленных проживали две недели. Они уже ослабленными попали в плен и должны были пройти много километров до Кисляково пешим маршем. Только примерно 60 % пережили это, теперь я мог объяснить себе трупы вдоль моего пути. Здесь они замерзали и умирали с голоду заживо. Потому что никакой еды не было. Не убранные мертвецы и неделями не перевязанные раны отравляли воздух и доводили людей до безумия. Я видел случаи каннибализма…

Прямо из Москвы пришел приказ, что все офицеры должны были уходить. Не способные к маршу офицеры и „все остальное“ оставались предоставленными самим себе. Вряд ли хоть один вышел из этого лагеря живым. Мы должны были пройти за пять дней без ночлега 120 километров по снежной пустыне. То, что происходило на этом марше, наполнило бы целую книгу „Сталинград. Часть вторая“. Описывать различные методы уничтожения завело бы слишком далеко. Только несколько ярких моментов. С помощью собак и ударов прикладом нас гнали вперед. Большинство не могло идти со скоростью этого марша и падали, ослабевшие. Те, кто падал, получал пулю в затылок. Мы, более молодые, тащили более старых дальше и образовывали замыкающий кордон, чтобы брать на себя избиения, и тормозить скорость марша. Некоторые молодые люди не могли справиться с такими усилиями и сами оставались лежать. Если дорога уже раньше была отмечена отдельными трупами расстрелянных на пути туда, то теперь она стала настоящей полосой из мертвецов. По ночам нам позволяли четыре часа отдохнуть в степи. Мы должны были сбиться в кучу как овцы. Тот, кто лег снаружи, и у кого уже не было сил каждые полчаса вставать и совершать какие-то движения, чтобы согреться, тот замерзал. У многих больше не было сил. Костры разжигать не разрешалось. Три дня мы шли вдоль участка железной дороги. Пустые поезда катились мимо нас к Бекетовке. Но мы должны были идти пешком. Только один раз за эти дни мы получили каждый по одной горсти пшена и должны были себе варить кашу. Для этого нас близ Гумрака загнали в узкое ущелье, где был дивизионный медицинский пункт 295-й пехотной дивизии. Теперь дно ущелья было усеяно бывшими ранеными. Им прикладами проломили черепа, также их тела были изувечены. Повсюду были видны гипсовые повязки. Мы с трудом собрали снег на этом заполненном мертвыми телами поле, чтобы приготовить себе кашу».

Но с высокопоставленными немецкими офицерами Советы в этой ситуации обращались совсем иначе. Кремль рассчитывал на тяжелый шок, который перенесли немецкие военачальники после поражения под Сталинградом, и этот расчет оказался верным. Коммунисты подходили к делу весьма добросовестно.

Йеско фон Путткамер, позже сам ставший членом и активным сотрудником Национального комитета «Свободная Германия», описывает в брошюре «Irrtum und Schuld» («Ошибка и вина»), как действовал советский русский:

«Он с уверенностью знал, что эта отзывчивость сразу закончилась бы, если бы эти офицеры и, прежде всего, генералы, от которых теперь все особенно зависело, исчезли в аду смерти лагерей с тифом и дизентерией. Он сделал из этого единственный правильный вывод, составил особый поезд, с его кроватями с белыми простынями, с приветливыми сестрами, с венским шницелем и рюмками водки, который повез Паулюса и 22 генерала и большое количество старших офицеров прямо в Москву. Этот театральный прием не мог не возыметь действия. Другие офицеры, которые вышли живыми из зоны лагерей смерти и позже были собраны в лагере № 97, в тысяче километров от Москвы, были самыми непреклонными противниками не только русских, но и Национального комитета и Союза офицеров.

Инспирированные из Москвы, скоро во всех лагерях проходили обсуждения и собрания, которые должны были решить вопрос, должно ли антифашистское движение среди военнопленных объединиться под общим руководством. Идея о том, чтобы заниматься политикой и пропагандой из лагеря для пленных, в первое время, особенно из-за того, что эту идею представляли эмигранты и ученики Антифашистской школы, столкнулась в лагерях с сильным неприятием».

Йеско фон Путткамер

Граф Генрих фон Айнзидель, который тоже предоставил себя в распоряжение Советам, так описывает в своих мемуарах «Дневник искушения» (русский перевод — «Дневник пленного немецкого летчика», «Центрполиграф», Москва, 2012 г. — прим. перев.) появление этих избранных:

«В нашу комнату вошел санитар, который доложил, что в лагерь прибыли генералы, взятые в плен под Сталинградом, а также триста офицеров из 6-й армии. Я был слишком слаб, чтобы в очередной раз изумляться тому, что еще несколько недель назад считал невозможным.

Один из моих соседей по палате с помощью ножа соскоблил с оконного стекла два сантиметра ледяной корки. С помощью товарищей мне удалось сесть, и я получил возможность наблюдать через окно за дорогой в лагерь. То, что я увидел, было одновременно зловещим и гротескным зрелищем. Широко размахивая руками, с улыбками на лице и звонким смехом генералы заселялись в отведенные им квартиры. Они сверкали наградами и моноклями, опирались на трости, отсвечивали алыми подкладками шинелей. Все они были обуты в валенки или в сапоги из лучшей кожи. И только изредка в эту величественную живописную картину попадали серые пятна и сгорбленные фигуры „старых“ обитателей лагеря, в поношенных русских или изорванных немецких мундирах и стянутыми веревкой кусками тряпок вместо обуви на ногах, с истощенными лицами и выражением безнадежности во взгляде.

Граф Генрих фон Айнзидель

Нам сказали, что этих генералов привезли в Красногорск из Сталинграда в особом поезде, в спальных вагонах с белыми простынями на кроватях. Все мы, старые заключенные, с выражением недоверия на лицах выслушивали истории об изобилии сгущенного молока, масла, икры и белого хлеба на всем их пути в лагерь. И все же некоторые из вновь прибывших, как оказалось, уже были заражены тифом.

Я бросил взгляд на груды багажа, среди которого были особые чемоданы, которые фирма „Мерседес“ специально изготавливала для старших офицеров, разъезжавших на ее автомобилях. Истощенные пленные почти падали под тяжестью этих чемоданов, когда тащили их в комнаты, где поселились генералы. Я снова упал на свою койку. Новый приступ лихорадки избавил меня от тяжелых мыслей по поводу того, что я только что видел».

Красная армия уже давно планировала создание из числа немецких военнопленных организации для подрывной пропаганды, которая должна была помочь Советам ослабить или даже сломить сопротивление немецкого солдата на Восточном фронте, который с верностью и ожесточенным упорством исполнял свой трудный солдатский долг. Теперь, после Сталинграда, Советы со всей изощренностью, а также со всей последовательностью приступили к осуществлению их плана. В то время как масса немецких солдат и офицеров из Сталинграда во время своего марша в плен и в лагерях жалко умирала от голода, с их генералами осознанно обращались крайне бережно и внимательно. У этого была совершенно определенная причина.

Йеско фон Путткамер сообщает об этом:

«Теперь нужно было решить вопрос, какие генералы готовы были сотрудничать в движении „Свободная Германия“. Уже было понятно, что среди попавших в плен офицеров нужно было создать особый союз. Хотя по этому вопросу особенно в Лунёво шли самые горячие дискуссии, так как рядовые солдатыкоммунисты не могли понять, что для офицеров снова должна была создаваться специальная часть. В Лунёво, в конце концов, этот вопрос был затем решен по указанию с русской стороны. Инициативная группа в лагере 27 с самого начала имела ясное представление о необходимости такого шага. Им было нужно только найти таких генералов, которые могли бы встать во главе такого союза офицеров.

Паулюс и двадцать два сталинградских генерала после их комфортабельной поездки на санитарном поезде только на короткое время остановились в лагере № 27, и затем после краткой промежуточной остановки их доставили в генеральский лагерь № 48. Там они сидели теперь в бывшем княжеском замке, окруженном большим парком, и проводили дни за игрой в карты и садовыми работами и иногда также за политическими дискуссиями».

В январе 1943 года «кашисты» распространили во всех лагерях воззвание

«Подготовительной комиссии для образования немецкого Национального комитета» с призывом к военнопленным образовать сильный антифашистский фронт и создать немецкий Национальный комитет. От имени подготовительной комиссии воззвание подписали коммунисты-эмигранты: Вальтер Ульбрихт, Вильгельм Пик, Эрих Вайнерт, Йоханнес Р. Бехер, Ганс Мале, и военнопленные: студент теологии Якоб Эшборн, капитан доктор Эрнст Хадерман, лейтенант Бернт фон Кюгельген и фельдфебель Герберт Штрезов.

Затем после длительной, тщательной подготовительной работы Советы 13 июля 1943 года перешли к делу. Зал заседаний местного совета города Красногорска, в котором собрались примерно 400 немецких военнопленных и коммунистов-эмигрантов, был ярко украшен черно-бело-красными знаменами. Первоначально, собственно, хотели выбрать знамя с черно-красно-золотыми цветами. Ганс Мале, как сообщал нам Вольфганг Леонгард (Леонхард) в своей книге «Революция отвергает своих детей», тем не менее, объяснил ему, что Мануильский высказался против черно-красно-золотого знамени, так как оно напомнило бы немцам о временах Веймарской республики, о годах слабости, кризисов и массовой безработицы. Черно-бело-красное знамя гораздо лучше, так как оно было бы популярнее в немецком офицерском корпусе.

Вольфганг Леонгард

Советы на учредительном собрании были представлены профессором Арнольдом и подполковником профессором Янсоном. После двухдневного предварительного обсуждения начался учредительный съезд под председательством эмигранта-коммуниста Эриха Вайнерта. Хадерман, Бредель, Хоман, Фляйшер, Хетц и Вайнерт произносили громогласные речи против Адольфа Гитлера, основные доклады были сделаны графом Генрихом фон Айнзиделем и обер-лейтенантом Франкенфельсом, который незадолго до этого под Курском перешел на сторону Красной армии.

«Сотрудничество с революционной, социалистической Россией должно быть гораздо более положительным для Германии, чем Бисмарковская дружба с жандармом Европы», патетически закончил свое выступление граф Айнзидель.

После того, как все ораторы произнесли свои речи, товарищ Вайнерт огласил кандидатов для комитета. Из 32 имен немецкие офицеры составляли точно одну треть, еще одну треть — немецкие рядовые солдаты. «Тот, кто за этот список, прошу поднять руку».

Самые верные своему долгу «кашисты» и их гости подняли руки. Выбор происходил единогласно. Президиум состоял вначале из Эриха Вайнерта, майора Хетца, лейтенанта графа Айнзиделя. В манифесте, который тут же был принят, среди прочего говорилось:

«За Бога и отечество! За свободную независимую Германию».

Членами этого первого немецкого национального комитета милостью Красной армии были:

Карл Хетц, майор, штаб 371-й пехотной дивизии, инженер, Кёнигсберг Генрих Хоман, майор, 100-я егерская дивизия, кадровый военный, Гамбург Герберт Штёсляйн, майор, 44-я пехотная дивизия, инженер, Эннс.

Карл Фляйшер, капитан, 100-я егерская дивизия, экономист, Штраубинг

Доктор Эрнст Хадерман, капитан, 152-й артиллерийский полк, учитель полной средней школы, Кассель

Эберхард Харизиус, обер-лейтенант, II./ 55-я боевая эскадра, кадровый военный, Дюссельдорф

Фридрих Райер, обер-лейтенант, l-й инженерно-саперный полк, 88-я дивизия, кадровый военный, Дрезден

Фриц Рюккер, обер-лейтенант, l./ 343-й охранный батальон, заместитель директора полной средней школы, Берлин

Граф Генрих фон Айнзидель, лейтенант, III истребительная авиационная эскадра «Удет», номер 3, кадровый военный, Берлин

Эрнст Келер, лейтенант, 4-я рота/ 428-й корпусной батальон связи, почтовый инспектор, Пиллау

Бернт фон Кюгельген, лейтенант, I-й пехотный полк, 418, 123-я пехотная дивизия, издатель, Берлин

Макс Эмендёрфер, солдат, 2-й пехотный полк, 11-я пехотная дивизия, рабочий на обувной фабрике, Франкфурт-на-Майне.

Якоб Эшборн, ефрейтор, 4-й пехотный полк, 212-я дивизия, студент теологии, Хайденхайм на Рейне

Райнхольд Флешхут, солдат, 276-й пехотный полк, 94-я пехотная дивизия, коммерческий директор текстильной фабрики, Плауэн

Хайнц Кесслер, солдат, 134-я пехотная дивизия, слесарь по ремонту машин, Хемниц

Маттеус Кляйн, унтер-офицер, 8-й батальон 485-го пехотного полка, лютеранский пастор, Беттинген/Баден

Эрих Кюн, солдат, 5-й пехотный полк, 368-я пехотная дивизия, рабочий, Берлин

Фриц Люденайт, обер-ефрейтор, 6. / 293-й артиллерийский полк, лесоруб, Восточная Пруссия

Отто Зинц, ефрейтор, 7-й батальон 698-го пехотного полка, строитель, Лёррах

Ганс Циппель, ефрейтор, штаб III-го пехотного полка, 178-я дивизия, торговый служащий, Берлин

Леонхард Хельмшротт, ефрейтор, 5./487-й пехотный полк, 267-я пехотная дивизия, крестьянин, Унтертюрхайм

Антон Аккерман, профсоюзный лидер, Хемниц Марта Арендзее, депутат Рейхстага, Берлин Йоханнес Р. Бехер, писатель, Мюнхен

Вилли Бредель, писатель, Гамбург

Вильгельм Флорин, депутат Рейхстага, Рурская область Эдвин Хёрнле, депутат Рейхстага, Штутгарт

Ганс Мале, молодежный руководитель, Гамбург Вильгельм Пик, депутат Рейхстага, Берлин

Густав Зоботка, руководитель горняков и депутат ландтага, Рурская область Вальтер Ульбрихт, депутат Рейхстага, Берлин

Эрих Вайнерт, писатель, Берлин

Фридрих Вольф, врач и писатель, Штутгарт

Герхард Краусник, майор, 434-й охранный батальон, старший банковский служащий, Берлин

Доктор Гюнтер Керцшер, ефрейтор, 18-я танковая дивизия, штудиенасессор (учитель), Лейпциг

Эмиль Круммель, ефрейтор, 266-й пехотный полк, 72-я пехотная дивизия, слесарь, Дуйсбург

Герберт Штрезов, фельдфебель, 312-й пехотный полк, 206-я пехотная дивизия, учитель, Берлин

Барон Густав фон Вангенхайм, директор театра, Берлин. Йеско фон Путткамер сообщает об этом:

«После того, как собрание закончилось, на сцену вытащили рояль, и пока внизу в зале ели, на сцене известный в России басист Большого театра в Москве Михайлов исполнял русские романсы и немецкие песни».

Граф Генрих фон Айнзидель изображает ситуацию так:

«После конференции был обед, где мы получили по нескольку глотков водки, и выступление театральной группы из Москвы. Начиная с этого дня, нам предстояло начать радиовещание на Германию на определенных радиоволнах. В качестве музыкального позывного к своим передачам мы выбрали несколько аккордов одной из „песен свободы“ Эрнста Морица Арндта „Бог дал нам железо на земле“. Вместо газеты „Свободное слово“ было решено выпускать газету „Свободная Германия“ („Freies Deutschland“), „шапка“ которой была выполнена в черном, белом и красном цветах. Газету распространяли в лагерях для военнопленных, а также в виде листовок сбрасывали на линии фронта. К каждой советской группе армий, называемой фронтом, был прикомандирован уполномоченный представитель Национального комитета, чтобы организовать там непосредственную пропаганду на фронте с помощью листовок, громкоговорителей и направляемых за линию фронта людей. Там, где это было возможно, в помощь представителю комитета в дивизиях прикреплялось по одному слушателю Антифашистской школы».

С коммунистическим опытом немедленно приступили к созданию пленума и отдельных комиссий. Секцией экономики руководил капитан Фляйшер, секцией социальной политики — Эмендёрфер, секцией культуры — генерал-майор Корфес, а «рабочий кружок по церковным вопросам» возглавили католические священники Кайзер, Людвиг и Мор, евангелические священники Шрёдер, Зонниксен и старший консисторский советник доктор Круммахер.

Но самым важным было создание радиостанции «Свободная Германия», которая разместилась в Москве на улице Шаболовка, 34. После того, как в первый раз в эфире прозвучала прекрасная, ставшая жертвой такого позорного злоупотребления, старая мелодия «Бог дал нам железо на земле», коммунистэмигрант Фриц Хайльман начал со слов: «Внимание! Внимание! Говорит радиостанция Национального комитета „Свободная Германия“. Мы говорим от имени немецкого народа! Мы призываем к спасению империи».

Ли Вайнерт, дочь (на самом деле жена — прим. перев.) председателя, и Вольфганг Леонгард были дикторами, интербригадовец Бруно Шрамм контролировал передачи, которые создавались коммунистами-эмигрантами Куртом Фишером, Фрицем Эрпенбеком, Максом Кайльзоном, Лорой Пик (дочь Вильгельма Пика), бароном Густавом фон Вангенхаймом и Гансом Мале.

Леонгард называет военнопленных, которые постоянно принимали участие в этих передачах лжи и разложения: генерал-майор доктор Отто Корфес, генерал-майор Мартин Латтман, полковник Ганс-Гюнтер ван Хоовен, майор Эгберт фон Франкенберг унд Прошлиц, майор Генрих Хоман, обер-лейтенант Фриц Рюккер, обер-лейтенант Фридрих Райер и ефрейтор доктор Гюнтер Керцшер.

Вся работа проводилась под руководством и контролем коммуниста-эмигранта Антона Аккермана. Однако Советы не полагались на своих товарищей, поэтому Вольфганг Леонгард должен был весь материал следующей передачи после каждого подписания в печать представлять полковнику Брагинскому из 7-го отдела Главного политического правления Красной армии для цензуры.

Но все достигнутое все еще казалось Кремлю недостаточным. Так родился план основать дополнительную организацию только из военнопленных немецких офицеров. Йеско фон Путткамер так пишет о подготовке ее создания:

«Вскоре после этого собрания новоиспеченные члены Национального комитета покидают школу антифашистов и лагерь № 27 и размещаются в бывшем доме отдыха железнодорожников в местечке Лунёво. Лунёво находится поблизости от большого шоссе Москва-Ленинград, примерно в сорока километрах от центра города. В лагере № 27 остается большая группа старших офицеров, а также более молодые офицеры, которые принимали участие во всех подготовленных собраниях, однако, не смогли прийти ни к какому окончательному решению. Из этой группировки офицеров была создана так называемая инициативная группа, которая ставила своей целью добиться присоединения к Национальному комитету в какой-либо форме. К этой группе принадлежали, если назвать только несколько имен, полковники Луитпольд Штайдле и Ганс Гюнтер ван Хоовен, майоры фон Франкенберг, Бехли, Бехлер, Бюхлер, Тренкман, умерший весной 1945 года майор Краусник, подполковник Бредт, военный судья фон Кнобельсдорф и т. п.».

Советы все сильнее концентрировались на личности генерала Вальтера фон Зейдлиц-Курцбаха. В нем, как они полагали, они нашли подходящего человека, с которым они могли бы прорвать сплоченный фронт немецких военнопленных. И они не ошиблись.

Йеско фон Путткамер рассказывает:

«Так тогда было принято решение, и русские незамедлительно доставили из генеральского лагеря в Лунёво генералов фон Зейдлица, фон Даниэльса, Шлёмера, Латтмана и Корфеса. Здесь за этих людей, и особенно за Зейдлица, началась трудная борьба. Ночи напролет продолжались дискуссии, и фон Зейдлиц часто давал волю своему бурному темпераменту. Когда он узнал, что

секретарь Национального комитета ефрейтор Циппель, бывший член коммунистического союза молодежи, был перебежчиком, он с грохотом ударил кулаком по столу, и его командный голос через дверь вырвался в коридор: „С дезертирами я за один стол не сяду“. Однако потом он все же сел».

Граф Айнзидель 7 сентября 1943 года записал в своем дневнике:

«В это утро я чуть не упал с кровати, потому что Зейдлиц в комнате напротив внезапно громко зарычал и так стукнул по столу кулаком, что задрожали стекла окон: „Пока там будут такие люди как Циппель и Гольд, о моем участии не может быть и речи“. Циппель был немецким коммунистом, дезертировавшим из армии в июне 1941 года. К этому времени он стал секретарем в Национальном комитете. Гольд, тоже коммунист и перебежчик, как-то в немецкой форме принял участие в попытке русских взорвать один из штабов в Великих Луках. За это он был награжден советским орденом. Позже Советы в напыщенном стиле написали об этом его награждении в газете для военнопленных. Наверное, русские полагали, что это должно было убедить пленных в том, что Красная армия действительно является интернациональной. Быть заодно с перебежчиками, даже с перебежчиками по политическим убеждениям, было для генералов неприемлемым. Но ко всеобщему огромному удивлению, к обеду распространилась новость, что генералы фон Зейдлиц, Латтман, Шлёмер, Корфес и Эдлер фон Даниэльс все же решили принять участие в создании Союза немецких офицеров».

Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах

Обер-лейтенанту авиации Аугустина и перебежчику Гольду досталась печальная честь первыми сражаться в Красной армии с оружием в руках против немецких солдат. В январе 1943 года они приступили к своим братоубийственным обязанностям. Эрих Вайнерт сообщает об этом в его записях «Национальный комитет „Свободная Германия“»:

«Замаскировавшись под экипаж сбитого немецкого самолета, в новой форме, он во главе маленькой группы русских перешел за немецкие позиции близ Великих Лук, чтобы уничтожить командный пункт обер-лейтенанта фон Засса. В то время как он со своими солдатами уже стоял у входной двери полкового бункера, и командир роты консультировался с Зассом по телефону о мнимом немецком экипаже самолета, началась стрельба. Один офицер, которому немецкие летчики показались подозрительными, попытался заговорить с ними и скоро обнаружил, так как никто из экипажа ничего не мог ему ответить, что перед ним были русские. В начавшейся перестрелке большинство русских остались лежать на месте боя, но самому Аугустину удалось снова ускользнуть. За этот „подвиг“ он вместе с ефрейтором-перебежчиком Гольдом в начале 1944 года в рамках театрально разыгранного праздника в Москве в присутствии многих иностранных дипломатов был награжден „Орденом Красного знамени“. Газета „Freies Deutschland“ („Свободная Германия“), орган Национального комитета, посвятила тогда „истинному патриоту“ Аугустину длинные статьи с поздравлениями».

Такими были новые «товарищи» генерала Зейдлица, которого Советы использовали только потому, что фельдмаршал Паулюс отказывался играть эту роль.

В Лунёво 11–12 сентября 1943 года года примерно 100 делегатами из пяти офицерских лагерей был основан «Союз германских офицеров». Первыми говорили генерал фон Зейдлиц, Эрих Вайнерт, майор Хетц, полковник ван Хоовен, полковник Штайдле и генерал-майор Латтман. Как и предусматривалось планом, был написан повторный призыв к немецким фронтовикам и военнопленным. Граф Айнзидель с примечательной краткостью проинформировал нас об обстановке, в которой все это происходило: «Зейдлиц был настолько увлечен своей новой ролью и так пьян, что, забыв свои предубеждения против тех отдельных офицеров, которые основали Национальный комитет, принял предложение со слезами на глазах. На протяжении нескольких минут он демонстративно пожимал руку дезертиру Циппелю, обращаясь к нему „господин ефрейтор“».

Однако те надежды, которые возлагали Советы на своих новых помощников, не оправдались.

Йеско фон Путткамер пишет:

«Зейдлиц и другие члены Союза германских офицеров были настолько убеждены, что теперь был найден правильный путь, что полагали, будто бы теперь можно будет привлечь на свою сторону и остальной генералитет, взятый в плен под Сталинградом. Они попросили у русских разрешения послать делегацию в генеральский лагерь. Через несколько дней после основания Союза генералы Зейдлиц, Латтман и Корфес, полковники Штайдле и ван Хоовен и майор фон Франкенберг отправились в лагерь № 48. Но разочарование для

них было очень велико. В столовой собрались генералы, и как только делегация вошла в помещение, навстречу им ударила волна ледяной враждебности. Эта встреча, которая, собственно, в соответствии со старым военным ритуалом должна была иметь форму обсуждения сложившейся ситуации, стала политическим собранием, что раньше было бы чем-то невообразимым для такого круга. Если уже генерал Латтман лишь с большим трудом смог закончить свой доклад о ситуации, то выступление генерала фон Зейдлица постоянно прерывались громкими репликами. Возгласы „фу!“ и слова „предатель“ и „государственный изменник“ были все громче слышны в зале. Когда после Зейдлица попытался взять слово полковник Штайдле, он даже не смог закончить свою речь, его освистывали, и большинство присутствующих покинули зал».

Но также и в других лагерях эмиссары Национального комитета смогли привлечь на свою сторону только лишь меньшинство. Масса немецких военнопленных, как солдат, так и офицеров, сохраняли по отношению к ним презрительное неприятие.

Уже 14 сентября 1943 года ключевые члены «Союза германских офицеров» были включены в расширенный теперь президиум Национального комитета. Снова был принят манифест к Вермахту и немецкому народу и подписан следующими людьми:

• Доктор Отто Корфес, генерал-майор и командир 295-й пехотной дивизии Мартин Латтман, генерал-майор и командир 14-й танковой дивизии

• Ганс-Гюнтер ван Хоовен, полковник и начальник связи армии, 6-я армия Герхард Краусник, майора и командир 343-го охранного батальона

• Эгберт фон Франкенберг унд Прошлиц, майор и коммодор, 51-я боевая эскадра

• Герберт Штёсляйн, майор (инж.) и дивизионный инженер, 44-я пехотная дивизия

• Генрих Хоман, майор и командир IV. (моторизованного)/артиллерийского полка 83

• Изенхардус фон Кнобельсдорф-Бренкенхоф, военный судья, 295-я пехотная дивизия

• Йоханн Шрёдер, евангелический (лютеранский) священник Вермахта, 371-я пехотная дивизия

• Йозеф Кайзер, католический священник Вермахта, 76-я пехотная дивизия

• Доктор Эрнст Хадерман, капитан и командир, III./артиллерийский полк 152 Карла Фляйшер, капитан, штаб. 100-й егерской дивизии

• Фриц Рюккер, обер-лейтенант, l./охранная бригада 343

• Фридрих Райер, обер-лейтенант и командир роты, l./ 88-й инженерно-саперный полк

• Эберхард Харизиус, обер-лейтенант, II./55-я боевая эскадра Генрих Герлах, обер-лейтенант, штаб 14-й танковой дивизии.

• Эрнст Келер, лейтенант, 4-я рота 428-го корпусного батальона связи

• Бернт фон Кюгельген, лейтенант, 418-й пехотный полк, 123-я пехотная дивизия

• Герберт Штрезов, фельдфебель, 312-й пехотный полк Маттеус Кляйн, унтер-офицер, 8./485-й пехотный полк Герхард Клемент, унтер-офицер, 6./6-й пехотный полк СС Якоб Эшборн, ефрейтор, 4. / 212-й пехотный полк

• Фриц Людденайт, обер-ефрейтор, 6. / 253-й артиллерийский полк

• Эмиль Круммель, ефрейтор, 266-й пехотный полк, 82-я пехотная дивизия Ганс Госсенс, ефрейтор, штаб I./ 184-й пехотный полк

• Ганс Циппель, ефрейтор, штаб III./ 178-й пехотный полк

• Леонхард Хельмшротт, ефрейтор 5./487-й пехотный полк, 267-я пехотная дивизия.

• Доктор Гюнтер Керцшер, ефрейтор, 8. / 101-й стрелковый полк, 18-я танковая дивизия

• Отто Зинц, ефрейтор, 7. / 698-й пехотный полк

• Райнхольд Флешхут, солдат, 276-й пехотный полк, 94-я пехотная дивизия Тео Гранди, унтер-офицер, 7-я эскадрилья, 76-я боевая эскадра

• Хайнц Кесслер, солдат, 134-я пехотная дивизия

• Эрих Кюн, солдат, 5. / 368-й пехотный полк, 281-я пехотная дивизия От эмигрантов свои подписи поставили:

• Антон Аккерман, профсоюзный лидер, Хемниц Марта Арендзее, депутат Рейхстага, Берлин Йоханнес Р. Бехер, писатель, Мюнхен

• Вилли Бредель, писатель, Гамбург

• Вильгельм Флорин, депутат Рейхстага, Рурская область Рудольф Херрнштадт, редактор, Берлин

• Эдвин Хёрнле, депутат Рейхстага, Штутгарт Ганс Мале, молодежный руководитель, Гамбург

• Герман Матерн, депутат ландтага, Восточная Пруссия Вильгельм Пик, депутат Рейхстага, Берлин

• Теодор Пливье, писатель, Берлин

• Густав Зоботка, руководитель горняков и депутат ландтага, Рурская область Вальтер Ульбрихт, депутат Рейхстага, Берлин

• Барон Густава фон Вангенхайм, директор театра, Берлин Фридрих Вольф, врач и писатель, Штутгарт

Для клятвопреступников, которые бессовестно нарушили данную ими военную присягу, в один миг была сочинена новая присяга. У нее был следующий дословный текст:

«Я, сын немецкого народа, горячо любя свой народ, свою родину, свою семью, клянусь: бороться, пока не будет сломлена гитлеровская тирания, пока не будет смыт позор гитлеровского варварства, пока мой народ не станет вновь свободным и счастливым, пока не будет уничтожен гитлеровский фашизм.

Я клянусь безжалостно бороться с каждым, кто нарушит эту клятву.

Если я нарушу эту клятву и тем самым стану предателем своего народа, своей семьи, своей родины — то пусть я поплачусь за это жизнью. Пусть меня постигнет ненависть и презрение всех честных людей, и я буду казнен моими боевыми товарищами как предатель и враг народа».

Одновременно немецкие пропагандисты разложения с лихорадочной поспешностью были направлены на передний край.

Петер Штрасснер в своем фундаментальном труде «Предатели» описывает некоторые из этих акций:

«В сентябре 1943 года „Оперативная группа Киев“ покинула Москву. В нее входили Вилли Бредель, лейтенант Бернт фон Кюгельген, выпускники первого учебного курса Антифашистской центральной школы в Красногорске и пленные солдаты Руди Шольц, Георг Шнаубер, Александр Любик Тромсдорф. „К немецкой гимнастерке с черно-бело-красной повязкой каждой из них получил по одному полному комплекту советской формы. Для нас она была чем-то большим, чем целесообразной одеждой для пребывания на фронте. Мы носили ее как награду, как доказательство доверия советской армии, как почетную одежду в борьбе против фашизма“ — так с гордостью сообщает фон Кюгельген. После взятия Киева эта группа была усилена следующими 22 немецкими антифашистами под руководством коммунистической эмигрантки Рут Штольц. Согласно Вайнерту, уже в ноябре 1943 года на фронте действовали 12 постоянных уполномоченных Национального комитета и примерно 120 уполномоченных. С августа по октябрь 1943 года фронтовой уполномоченный Ганс Госсенс с Георгом Вольффом, Эмми Вольф, Анни Штрих и „товарищем“ Йозефом Эшем действует на Брянском фронте. Советский полковник Бурцев, советский подполковник Унру и Немчинов руководят ими. Как фронтовой уполномоченный Эрих Кюн погибает на участке 1-й гвардейской армии, его сменяет Госсенс. Отныне товарищи из тамошнего политического отдела, профессор Липский и Саша Галкин, „курируют“ его».

«Фронтовые уполномоченные Национального комитета действовали почти при каждой армии. Так, например, при 13-й армии Эрнст Херрман, при 60-й — Карл Италер, при 38-й — Руди Шольц и Генрих Энгельке, а также при 1-й гвардейской армии — Ганс Госсенс, который в августе 1944 года был переведен на 4й Украинский фронт. Луитпольд Штайдле в сопровождении советского майора Эпштейна отправился 15 декабря 1943 года на 2-й Украинский фронт, который находился тогда к югу от Кременчуга. К его сотрудникам относились, среди прочих, майор Бюхлер и обер-лейтенант Рёкль. Также они напрасно работали у Корсунского котла. Согласно его донесению, в течение этого времени не поддерживалась никакая личная связь с генералом фон Зейдлицем и генералом Корфесом, не было связи даже с работающей на северном фронте котла группой Национального комитета, что снова доказывает, что эти немецкие военнопленные подчинялись в первую очередь специально уполномоченным советским командирам. Советский сопровождающий всегда был рядом с уполномоченным. Так, например, дивизионный уполномоченный Йохен Таннигель во время своей деятельности в штабе 60-й армии (под фронтовым уполномоченным Италером) всегда сопровождался советским капитаном Золотницким, а дивизионный уполномоченный Пауль Бранденбург, который еще раньше хорошо зарекомендовал себя как „вернувшийся из тыла врага“ в Тернопольском котле, работал в сопровождении советского майора Альховского, если привести только эти примеры. Штайдле сообщает о тесном сотрудничестве со старшим лейтенантом Дубровицким, майором Рубаном и немкой „товарищем“ Рут Штольц, которые находились на 1-м Украинском фронте. Его сотрудниками были тогда (в середине 1944 года) майор Энгельбрехт и ефрейтор Руди Шольц. Герберт Штрезов, который был „делегирован“ вместе с Керцшером из лагеря № 99 в Караганде для основания Национального комитета, был фронтовым уполномоченным на 4-м Украинском фронте».

Наряду с этим перебежчики Герберт Гешвиль и Трауготт Пастуха в сопровождении советского капитана Бугаенко использовались как агитаторы с громкоговорителями в окопах на передовой.

Генерал Зейдлиц лично отправлялся на фронт, чтобы призывать немецких бойцов сложить оружие.

Йеско фон Путткамер описывает эти действия так:

«Генерал Щербаков объяснил, что сам Сталин выразил желание, чтобы Зейдлиц предпринял такую поездку. И однажды вечером салонный поезд покинул черту города Москвы, двинувшись на запад. В вагоне-ресторане за роскошно накрытым столом сидят генерал, начальник политодтела группы армий Ватутина, которая сражается на Украине, начальник управления по делам военнопленных и рядом с ними генерал фон Зейдлиц, генерал Корфес и два сопровождающих немецких офицера. Они беседуют о шансах операции на окружение, которая приближается теперь — глубоко в Украине — по модели сталинградского окружения к своему апогею. Они еще раз обсуждают радиограммы для окруженных немецких войск, листовки и текст предложения о капитуляции. Зейдлиц написал два личных письма к окруженным там генералам Либу и Штеммерману. Поезд приближается к Киеву. В беседах с русскими генералами проявляется определенный скепсис, даже нетерпение. У пропагандистов Национального комитета, которые применяются на многих участках фронта, вероятно, есть, контакт с солдатами на немецких позициях, но они, однако, не могут похвастаться настоящим успехом. Свежие пленные растеряны, если они видят немецкого офицера с черно-бело-красной повязкой, „фронтового уполномоченного“. Нет сомнения, что Национальный комитет существует там как слух, его существование, однако, отрицается.

С малой высоты на следующий день порхают над котлом листовки с призывом. В украинской хате установлен микрофон, и Зейдлиц говорит — на ту сторону. Письма Либу и Штеммерману были с помощью пленных переданы в котел. Но успех не достигнут. Котел не капитулирует».

Как жили теперь эти господа, которые на службе Красной армии прилагали все усилия, чтобы ослабить немецкие войска на Восточном фронте?

Снова нас об этом информирует Йеско фон Путткамер, опираясь на свой собственный опыт:

«Уже как только мы покинули ворота лагеря, мы, примерно двенадцать офицеров, с облегчением отмечаем, что это не будет так уж плохо, так как вместо ожидаемого пешего перехода к вокзалу нас вежливо просят сесть в большой автобус. Переводчик, прощаясь с нами, объясняет: „Вам там будет очень хорошо“.

Помещичий дом, перед которым после приблизительно двухчасовой поездки останавливается наш автобус, находился к северо-востоку от Москвы и был до революции, вероятно, усадьбой какой-то дворянской семьи. Теперь сюда была подведена московская пригородная железная дорога, железнодорожная станция называлась Планерной, что означало что-то вроде аэродрома для планеров. В мирное время на холмах в окрестности тренировались планеристы. Что-то от старого парка все еще сохранилось. Но музыкальный павильон с советской звездой и статуи Ленина из гипса были знаками нового времени. Ни от мебели, ни от фарфора, ни от картин внутри двухэтажного дома не осталось и следа. На стене над дверями были вмурованы таблички с надписями, то на русском языке, то на эсперанто. В начале тридцатых годов в этом здании располагалась школа эсперанто. Затем в 1936 году здесь разместили беженцев от Испанской гражданской войны. В начале войны усадьба была военным госпиталем, чтобы, наконец, стать специальным лагерем для немецких военнопленных. На первом этаже наряду с отдельными вместительными комнатами размещались большой зал, который со своей лестничной клеткой поднимался на второй этаж, и пристроенная столовая. Верхние помещения служили нам только как жилье. Начищенные до блеска комнаты и кровати с белыми простынями вызвали наше удивление, которое еще больше увеличилось, когда служанки в белых передниках подали нам ужин, состоящий из привычного чая и тарелки с кашей».

И так это было почти всюду. В доме Национального комитета ситуация была еще лучше.

Путткамер пишет:

«Первое впечатление при моем прибытии было также здесь: колючая проволока! Высокие, прочно запертые ворота и рядом с ними обычный русский домик для охраны, „будка“, с вооруженным часовым. Сам дом был вытянутой двухэтажной коробкой, которая лежала на высоких крутых берегах реки Клязьмы. Палисадник был тщательно ухожен, дорожки ограждены побеленными известью камнями, а клумбы засажены тюльпанами, анютиными глазками и астрами. Так называемый парк тянулся еще добрых двести метров вдоль берега, и в его задней части располагалась площадка для игры в итальянскую лапту. От заднего двора лестница, у которой, как мы точно подсчитали, было 180 ступенек, вела к берегу речки и месту для купания. Недалеко от дома была плотина, так что река здесь разлилась в довольно большое озеро. Летом здесь много купались, а зимой с радостью пользовались вновь приобретенными „территориями“ для удлинившихся прогулок по ледяному покрову озера. В нижнем этаже дома была размещена на одной стороне вместительная столовая, в которой мы питались за маленькими столами на четырех человек каждый. За этой столовой находилась другая столовая для русского персонала, и рядом с ней размещалась кухня, в которой немецкие повара готовили еду. Как известно, в России все питание нормировано, и таким образом все обитатели дома, все равно, будь то генералы или солдаты, получали питание, которое соответствовало норме пленных генералов. На завтрак давали тарелку с пшенной кашей, манной кашей или овсяной кашей, 300 граммов хлеба, 20 граммов масла, немного икры или немного сыра. Обед состоял из супа, 100 граммов хлеба и главного блюда с мясом или рыбой. На ужин была еще раз тарелка с кашей, 200 граммов хлеба и 15 граммов масла. В день на одного человека выдавалось по двадцать папирос, и раз в месяц давали кусок туалетного мыла.

На другой стороне рядом со столовой находился зал для собраний для русского персонала, в котором нам дважды в неделю показывали кинофильм. В другом крыле размещались служебные кабинеты коменданта дома, администрации и политического офицера.

На верхнем этаже были расположены помимо амбулатории, в которой работали русская женщина-врач и немецкий врач, комната для совещаний и наши жилые помещения. У генералов были отдельные комнаты на одного человека, остальные обитатели дома населяли комнаты вдвоем или втроем. Обстановка в комнатах всюду была одинаковой, кровати с белыми простынями, большой шкаф и рабочий стол. Дом был оборудован центральным отоплением, и зимой в нем было достаточно тепло.

Вопреки всему этому комфорту, буквально невообразимому для русского плена, члены и сотрудники Национального комитета, если они были солдатами, все равно всегда оставались военнопленными. Ночью можно было услышать разговоры часовых и лай сторожевых собак. Хотя русские снова и снова заверяли нас, что мы не должны были чувствовать себя пленниками, и что все мероприятия по охране предприняты только для нашей защиты. Последнее могло быть не только чистой фразой вежливости. По-видимому, русские действительно верили в необходимость охранять нас. Неоднократно как раз в то время, когда я прибыл в дом, присутствующих там офицеров авиации спрашивали, могли ли бы приземлиться в окрестностях дома самолеты или грузовые планеры. Русские, вероятно, думали о похищении Муссолини из Италии и считались с возможностью того, что Гитлер мог отдать какому-то отряду СС приказ ликвидировать дом Национального комитета. Летом 1944 года в летних лагерях поблизости даже временно разместили войска».

Наконец, Йеско фон Путткамер высказался совершенно ясно:

«В 1944 году не было ни одного желания какого-либо генерала, члена Национального комитета, которое не было бы исполнено».

Господа фон Зейдлиц и товарищи даже получили в свое распоряжение от их советских друзей загородный дом для отдыха.

Путткамер и об этом рассказывает:

«Этот загородный дом, скорее даже маленькая вилла, находился посреди расположенного далеко от Москвы поселка с престижными виллами, где высокопоставленные партийные работники и иностранные дипломаты имели свои „дачи“ — как называют эти загородные дома в России. Дом этот принадлежал раньше одному кинорежиссеру, который после своей смерти завещал его НКВД. Обстановка в нем была действительно элегантной для русских условий. В салоне лежал ковер, в одном углу стоял большой рояль, и клубные мебельные гарнитуры были накрыты по русскому обычаю — и к большому неудовольствию немецких генералов — белыми простынями. Для Зейдлица был выделен особый кабинет, в котором стоял большой массивный письменный стол.

Для обслуживания там были русские девушки и немецкий повар. Административными вопросами заведовал специально выделенный для этого русский полковник. В большом саду были теннисная площадка и место для игры в итальянскую лапту. Здесь Зейдлиц и „штаб“ обычно проводили выходные, и здесь эти люди верили, что делают свою политику».

Однако были также различные трудности. Петер Штрасснер так пишет об этом:

«Когда во время одного политического собрания в августе 1944 года в лагере № 27 один лейтенант из Союза германских офицеров выразил сожаление, что революция в 1918 году не привела к победе пролетариата в Германии, то капитан Георг Энгель возразил ему, сказав, что тогда порядок, слава Богу, победил хаос. На специально созванном заседании, в котором принимали участие, среди прочих, генерал Латтман, Чиматис и обер-лейтенант Кнаусмюллер, последний в форме советского офицера (!), Энгель также был изгнан из Союза. Подобный случай произошел и с католическим священником Халлером, который сегодня служит в Лоре-на-Майне. Халлер в свое время отказался выполнить требование публично заклеймить немецких солдат как „военных преступников“, и поэтому также был исключен из Союза германских офицеров».

Также Путткамер видел своими глазами подобные неудачи:

«К правлению Союза германских офицеров принадлежал некий капитан резерва по фамилии Штольц. О нем было известно только то, что он раньше был правительственным советником. Мужчина среднего возраста, темноволосый, в очках и с совершенно ничем больше не выделяющейся внешностью. Во время работы в правлении и на заседаниях исполнительного комитета он был одним из самых активных. Он был хорошо образованным человеком и оказался весьма сведущим в политических вопросах. Ему даже удалось приобрести определенное влияние на ту группу, которая была ближе всего к Зейдлицу. Это были генералы Латтман и Корфес и полковники Чиматис и ван Хоовен, а также несколько более молодых офицеров. Тогда две проблемы занимали рабочие комитеты Национального комитета. Одной проблемой был вопрос, как нужно дальше вести политическую пропаганду, так как все еще нельзя было почувствовать какой-либо серьезный резонанс от сражающегося фронта. Коммунистическое крыло выдвинуло тезис, что теперь пришло время вбить пропагандистский клин между офицерами и солдатами и между высшими и низшими командирами. Само собой разумеется, это предложение с самого начала натолкнулось на категорическое неприятие со стороны руководства Союза германских офицеров. И как раз этот правительственный советник Штольц громче всего выступал против этого.

Другой вопрос, который занимал умы, был поднят, вероятно, Штольцем и его кругом друзей. Речь шла о том, чтобы побудить Зейдлица добиться от русской стороны каких-либо конкретных гарантий на будущее. И для этого Штольц очень умно подобрал вопрос о восточной границе Германии.

Он, возможно, наряду с коммунистическими эмигрантами был одним из совсем немногих в доме, кто абсолютно ясно знал, что по таким вопросам русская сторона никогда не займет определенную позицию. И он знал несомненно, что если он целенаправленно снова и снова будет затрагивать этот вопрос, то это неизбежно приведет к расколу в доме. И на самом деле до этого почти дошло. К его более узкому кругу друзей принадлежал, наряду с несколькими более молодыми офицерами, также генерал Роденбург, тоже сталинградский командир, которого, как и Ленски, вытащили из генеральского лагеря в надежде привлечь его к Союзу офицеров. Его доставили прямо в Лунёво. Редакция радио и газеты имела особенные трудности с правительственным советником Штольцем, так как он был одним из самых настойчивых людей, кто ни за что не позволял редакции изменять что-то в написанных им рукописях. Когда это политическое напряжение в доме приблизилось к своему апогею — как я позже сам установил, оно было только одним из многих — Штольц внезапно стал хлопотать о том, чтобы его отправили на фронт как фронтового уполномоченного. И генерал Роденбург выразил желание осмотреть расположенный поблизости от фронта лагерь для военнопленных, чтобы лично убедиться в настроениях новых пленных. Он уже уехал.

Так развивалась ситуация до того момента, когда также в этом случае вмешалась безотказная машина НКВД. Штольц был арестован, генерал Роденбург возвращен из его поездки обратно. Выяснилось следующее: правительственный советник Штольц был штурмбанфюрером СС и сотрудником Гестапо, который с самого начала осознанно поставил себе цель вызвать раскол в рядах Национального комитета и Союза офицеров. Также его упрямство при публикации его рукописей нашло свое объяснение. Он с помощью определенных ключевых слов смог передавать некоторые сообщения в Германию. Как явствовало из дальнейших объяснений русских, Штольцу удалось привлечь к своему делу генерала Роденбурга, и у того было намерение добраться до одного из близких к фронту лагерей для пленных и оттуда попытаться убежать. У Штольца был тот же план, когда он просил направить его на фронт как фронтового уполномоченного. Русские отправили Штольца в тюрьму, и он просидел там примерно один год, после чего его сослали в удаленный трудовой лагерь. Генерал Роденбург сначала прибыл в дом на озере, где жили Ленски и я — и это было также причиной, почему мы должны были так внезапно освободить место — здесь он был также по всей форме изгнан Зейдлицем из Союза Германских офицеров. Его членство в Союзе продолжалось едва ли четырнадцать дней.

Роденбург затем попал в изолированный блок лагеря в Суздале, в котором уже сидел генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба 6-й армии».

Летчик Ганс «Асси» Хан рассказывает о майорах Кляйне и Пётче, которых в первый момент удалось застать врасплох, и они присоединились к Союзу германских офицеров, однако позже вышли из него. Это стало сенсацией в лагере для военнопленных. Хан сообщает:

«По причине выхода этих двух старших офицеров в наш лагерь из Лунёво была направлена делегация в составе генералов фон Даниэльса и Латтмана и полковника Чиматиса, бывшего начальника отдела в аппарате Четырехлетнего плана. Латтман заклеймил обоих офицеров, которые покинули „скрепленное клятвой“ боевое содружество в самое тяжелое время, назвав их дезертирами и преступниками.

Чиматис с немецким крестом на форме и моноклем в глазу — он был, впрочем, самой лучшей лошадью во всей конюшне Союза офицеров — потребовал от них снять знаки различия.

За свое мужественное поведение Пётч затем заплатил тремя месяцами заключения в тюрьме Бутырка».

Покушение 20 июля 1944 года наэлектризовало генерала фон Зейдлица и наполнило его и его сотрудников иллюзорными надеждами. Ликование в Национальном комитете не знало границ.

Все же, не только провал заговора в Берлине, но прежде всего, холодное неприятие всей этой акции Советами быстро заглушили все надежды и воодушевление. Дневниковой записи графа Генриха Айнзиделя от 26 июля 1944 мы обязаны коммунистическим анализом событий 20 июля:

«Из Москвы прибыл с визитом Херрнштадт. Это один из все тех же холодных теоретиков, хотя его ум делает его более терпимым, чем люди типа Ульбрихта. Но его цинизм просто ставит в тупик. По его оценкам событий 20 июля, путч представлял собой лишь попытку правящего класса Германии избавиться от своей преторианской гвардии. Для того чтобы избежать революции, которая все равно неизбежна, они однажды сами призвали этих людей, чтобы затем стать их пленниками. Теперь по приказу королей тяжелой промышленности генералы собирались свергнуть Гитлера, чтобы расчистить себе путь к капиталистической демократии. Доказательства: устойчивые позиции, которые занимали в промышленности родственники Вицлебена, а также попытки заговорщиков установить контакты с западными союзниками».

Все же многие из пленных генералов ввиду ухудшающегося в бешеном темпе общего военного положения прекращали теперь свое сопротивление Национальному комитету, среди них был также фельдмаршал Фридрих Паулюс.

Фридрих Паулюс

8 декабря 1944 года пятьдесят из приблизительно восьмидесяти плененных немецких генералов подписали обращение к народу и Вермахту, которое было написано Национальным комитетом. Они требовали окончания войны и свержения Гитлера. Его подписали:

• Паулюс, генерал-фельдмаршал и бывший командующий 6-й армии

• фон Зейдлиц, генерал артиллерии и бывший командир LI-го армейского корпуса Штрекер, генерал-полковник и бывший командир XI-го армейского корпуса Хелль, генерал артиллерии и бывший командир VII-го армейского корпуса Фёлькерс, генерал пехоты и бывший командир XXVII-го армейского корпуса Гольвицер, генерал пехоты и бывший командир LIII-го армейского корпуса Шлёмер, генерал-лейтенант и бывший командир XIV-го танкового корпуса Постель, генерал-лейтенант и бывший командир XXX-го армейского корпуса

• Мюллер, Винцент, генерал-лейтенант и бывший командир XII-го армейского корпуса

• Хоффмайстер, генерал-лейтенант и бывший командир XXXXI-го армейского корпуса

• Барон фон Лютцов, генерал-лейтенант и бывший командир XXXV-го армейского корпуса

• Эдлер фон Даниэльс, генерал-лейтенант и командир 376-й пехотной дивизии

• Мюллер, Людвиг, генерал пехоты и бывший командир XXXXIV-го армейского корпуса

• Байер, генерал-лейтенант и бывший командир 153-й полевой учебной дивизии

• Хиттер, генерал-лейтенант и бывший командир 206-й пехотной дивизии Бушенхаген, генерал пехоты и бывший командир LII-го армейского корпуса Бёме, генерал-лейтенант и бывший командир 73-й пехотной дивизии

• Фон Куровски, генерал-лейтенант и бывший командир 110-й пехотной дивизии

• Фон Ленски, генерал-майор и бывший командир 24-й танковой дивизии

• Ляйзер, генерал-майор и бывший командир 29-й пехотной дивизии (моторизованной).

• Корфес, генерал-майор и бывший командир 295-й пехотной дивизии Латтман, генерал-майор и бывший командир 14-й танковой дивизии Недтвиг, генерал-майор и бывший командир 454-й пехотной дивизии

• Фон Дреббер, генерал-майор и бывший командир 297-й пехотной дивизии Вайнкнехт, генерал-лейтенант и бывший командир 79-й пехотной дивизии Тешнер, генерал-майор и бывший командир 1-й бригады ПВО

• Фон Эрдмансдорф, генерал-майор и бывший комендант Могилёва Фон Девиц-Кребс, генерал-майор и бывший комендант Кишинёва

• Брандт, генерал-майор и бывший уполномоченный в румынском районе нефтяных месторождений

• Фон Боген, генерал-майор и бывший командир 362-й пехотной дивизии Конради, генерал-майор и бывший командир 36-й пехотной дивизии

• Фон Аренсторф, генерал-майор и бывший командир 60-й пехотной дивизии Мюллер-Белов, генерал-майор и бывший командир 246-й пехотной дивизии

• Граф фон Хюльзен, генерал-майор и бывший командир 370-й пехотной дивизии

• Тровиц, генерал-майор и бывший командир 57-й пехотной дивизии Френкинг, генерал-майор и бывший командир 282-й пехотной дивизии Линдеман, генерал-майор и бывший командир 361-й пехотной дивизии Гер, генерал-майор и бывший командир 707-й пехотной дивизии Штинги, генерал-майор и бывший комендант Ясс

• Энгель, генерал-майор и бывший командир 45-й пехотной дивизии Троннье, генерал-майор и бывший командир 62-й пехотной дивизии Фон Лилиенталь, главный интендант

• Буш, генерал-майор и бывший офицер по вопросам военной экономики в Румынии

• Траут, генерал-лейтенант и бывший командир 78-й штурмовой дивизии Деболь, генерал-лейтенант и бывший командир 44-й пехотной дивизии Кляммт, генерал-майор и бывший командир 260-й пехотной дивизии

• Вульц, генерал-майор и бывший командующий артиллерией IV-го армейского корпуса

• Фон Штайнкеллер, генерал-майор и командир дивизии «Фельдхеррнхалле»

• Доктор Рэсс, генерал медицинской службы, бывшая немецкая военная миссия в Румынии

• Гебб, генерал-майор и бывший командир 9-й пехотной дивизии

Однако на фронтах оперативные группы Национального комитета увеличивали свои усилия, чтобы сломить волю к сопротивлению немецких солдат. Все эти акции, пожалуй, никогда не станут известны в полном объеме. Можно отметить только немногие примеры, которые в основном признали сами участники событий.

В 1944 году обер-фельдфебель Август Хельвиг в немецкой форме попытался взорвать динамитный завод «Фордон», на котором производились детали ракет V-2. При этом он был пойман часовыми и застрелен.

О своих действиях на фронте котла в Торне сообщает граф Айнзидель:

«Бехлер, я и еще пять антифашистов продолжили путь к окруженным войскам в районе Торна. Однако, когда мы прибыли туда, немцев уже опрокинули. Фронт Рокоссовского, опираясь левым флангом на Вислу, повернул на север и вошел в Восточную Пруссию. Уже пали Алленштайн и Эльбинг. К юго-западу от Вислы Жуков, почти не встречая сопротивления, наступал на Одер. Несколько дивизий его фронта также развернулись на север и по другой стороне реки Вислы двигались на Данциг. В результате между двумя советскими фронтами образовалась брешь, которую прикрывали всего несколько русских соединений. И все же положение беспорядочно перемещавшихся окруженных немецких войск казалось безнадежным. Между ними и главными силами немцев находилась Висла и широкая полоса земли, уже занятая русскими. Грауденц был отрезан.

В большом автомобиле с громкоговорителем, где к тому же имелось несколько десятков тысяч листовок и писем генералов, написанных ими собственноручно, я двигался вслед за окруженными в Торне немецкими частями по пути их отступления. Дорогу, по которой они пытались уйти, на несколько десятков километров устилали мертвые тела и разрушенная техника. Прорыв был выполнен в той же манере, как это делалось в Черкассах: генералы и старшие командиры с танками и тяжелой техникой, способной двигаться, шли впереди, а тыловое имущество и части, которым приходилось следовать пешим ходом, были предоставлены собственной судьбе.

Но в одну из ночей на Висле мне показалось, что немцы остановились. С трудом мне удалось убедить русских, которые пришли со мной, и их командира, майора, награжденного орденом Ленина, воспользоваться громкоговорителем: их интересовали только трофеи и водка. Три или четыре раза мы пытались вступить в контакт с немецкими частями и добиться разрешения пройти в их расположение и поговорить с командирами. Но все, что мы нашли, было два солдата из полевого патруля, отставших от своих, хотя мы часами прочесывали якобы удерживаемую немцами территорию».

В котле Грауденца был пойман лейтенант Национального комитета, который нес письма Зейдлица командующим окруженных немецких частей. Он был мгновенно застрелен, ему не удалось увидеть даже одного командира полка.

Если только где-нибудь и могло возникнуть обманчивое мнение, что в случае Национального комитета и его работы речь могла бы идти о чем-то вроде сопротивления против гитлеровского режима, то это предположение жестоко и категорически разрушают сами бывшие члены и сотрудники Национального комитета.

Йеско фон Путткамер констатирует:

«В то время как, в общем… за политическую работу Национального комитета отвечал начальник управления по делам военнопленных, фронтовые уполномоченные были подчинены главному уполномоченному Главного политического управления Красной армии, и их использование определялось начальником 7-го отдела генералом Михаилом Бурцевым. На каждый участок русского фронта был выделен такой уполномоченный в его фронтовом штабе. Это были преимущественно офицеры, в большинстве случаев ученики Антифашистской школы.

Генерал Михаил Иванович Бурцев

Исключением был полковник Штайдле, который долгое время был на Украине. Этот уполномоченный выполнял пропагандистскую работу на своем участке фронта, и к тому же в распоряжении у него несколько помощников находились, которые применялись в нижестоящих соединениях и частях… Они носили в основном русскую форму без опознавательных знаков государственной принадлежности, чтобы не бросаться в глаза. Только если они общались с немецкими пленными, они надевали немецкую форму с черно-бело-красной повязкой».

Луитпольд Штайдле (в советских источниках — Штейдле)

Министерство национальной обороны ГДР опубликовало в Восточном Берлине в 1959 году книгу о Национальном комитете «Свободная Германия» и его работе. Книга называлась «Они боролись за Германию». Там, в частности, фронтовые уполномоченные рассказывают о своей деятельности.

Один из них, Эрвин Энгельбрехт, сообщает:

«Фронтовая работа проводилась в самом тесном взаимном согласии с нашими немецкими товарищами из коммунистической партии Германии в Москве».

Бывший фронтовой уполномоченный Ганс Госсенс:

«Еще один комментарий к утверждению, что нами на фронте не руководили постоянно. Если понимать эти слова в том смысле, что постоянная связь организационной структуры от Национального комитета в Москве до фронтового аппарата была очень свободной, не строгой, тогда это верно. Но нужно отметить, что нам все эти годы не приходилось жаловаться на недостаток информации, недостаток советов, недостаток инструкций. Здесь как раз и проявлялся пролетарский интернационализм в действии. Мы, тем не менее, делали нашу работу в братском взаимодействии и взаимном согласии с членами КПСС, с товарищами из Красной армии».

Сотрудники этого Национального комитета присутствовали также в Восточной Пруссии. Некоторых из них ввиду всей чудовищности того, что они увидели там собственными глазами, теперь охватил ужас.

Снова именно граф Айнзидель открыто признает:

В течение нескольких дней после моего возвращения в штаб фронта туда постепенно стали собираться все наши старые помощники из дивизий, вошедших на территорию Восточной Пруссии. Они видели конец Пруссии, настоящее вторжение гуннов. Они видели, как русская солдатня сжигала города и деревни. Они видели, как русские солдаты расстреливали военнопленных и гражданских, насиловали женщин, и ударами прикладов превращали госпиталя в морги. Они видели, как те осушали бутыли со спиртом и бутылочки с духами, грабили, разрушали и жгли. Они видели и приказы новых оккупационных властей: все мужчины в возрасте от шестнадцати до пятидесяти пяти лет, члены Гитлерюгенда и Союза немецких девушек старше четырнадцати лет, все члены национал-социалистической партии и подчиненных ей организаций должны были явиться с двухдневным запасом продуктов в комендатуру. Не выполнившим это требование грозил расстрел. И они видели лагеря, в которые согнали этих людей, и из которых их потом депортировали в Россию. Им пришлось наблюдать колонны беженцев, по которым вели огонь одновременно немецкая и советская артиллерия, и трупы которых потом сбрасывали в рвы советские танки.

Им пришлось стать свидетелями такой оргии массового уничтожения, какую никогда прежде не видели ни в одном месте в цивилизованном мире. Только немногие могли сдерживать слезы, когда рассказывали обо всем этом.

Я всегда боялся того дня, когда Красная армия начнет воевать на немецкой территории. Но то, что происходит здесь сейчас, превосходило даже то, что я мог только вообразить в своих самых черных ожиданиях.

Даже русские офицеры подтверждали рассказы моих товарищей. Они больше не могли контролировать своих солдат. Командиров, которые пытались остановить собственных подчиненных, просто застреливали. Варварство достигло таких масштабов, что они боялись за боевой дух своих солдат.

Сегодня я услышал от Бехлера, что нас попросили собрать наших шестьдесят товарищей, вернувшихся с фронта, чтобы обсудить с ними события в Восточной Пруссии.

В полном молчании мы отправились в соседнюю деревню, где разместили наших товарищей, и так же молча те собрались вокруг нас.

На нашей встрече присутствовали два советских офицера, несмотря на мою просьбу дать нам поговорить одним, чтобы эти люди могли высказаться свободно. Но возможно, это было даже к лучшему. Так они, по крайней мере, сами услышали, о чем здесь говорилось, а не через своих доносчиков, которые здесь наверняка присутствовали, олицетворяя собой «большевистскую бдительность» на практике. Так же было и в Национальном комитете, и в Антифашистской школе, и во всем Советском Союзе, где эта взаимная слежка является одной из естественных обязанностей члена партии.

И вновь перед нами открылась картина безжалостного террора, развязанного в Восточной Пруссии. И я вдруг вспомнил, что прежде уже слышал о чем-то похожем. Четыре недели назад, когда наступление русских только началось, в одном сборном лагере для военнопленных я познакомился с юным сыном крестьянина из района Голдапа. Он был командиром ячейки «Юнгфолька» — Немецкого союза молодежи. Мы искали добровольцев, которых намеревались готовить в нашей школе прямо в прифронтовой полосе, поэтому только что прочитали лекцию о наших целях и намерениях перед группой из двадцати отобранных молодых людей. После лекции мы спросили каждого из них, готов ли он присоединиться к нашей работе. Согласились все, кроме того парня. Я запомнил его ответ:

— Еще несколько месяцев назад я состоял в «Юнгфольке». Возможно, все то, что вы рассказываете о Третьем рейхе и его вождях, и является правдой. События, кажется, подтверждают вашу правоту. Но я не могу за один вечер переметнуться с одной стороны на другую. И, кроме того, вы действительно верите, что советская сторона чем-то лучше? То, что они устроили в захваченных осенью городах и поселках, которые мы однажды еще смогли отбить, было гораздо хуже смерти. Мы, восточные пруссаки, скорее умрем в бою, чем будем терпеть это без сопротивления.

Ничто не могло быть более смелым и недвусмысленным, чем это заявление, сделанное этим совсем мальчишкой в присутствии советского офицера. Но тогда я еще раз попытался преодолеть ужасный шок, вызванный его рассказом о поведении солдат Красной армии, убеждая себя, что эти слова юноши были лишь результатом обычной нацистской пропаганды.

Теперь у меня уже не было спасительной лазейки, куда я мог нырнуть, укрывшись от правды. Теперь нам предстоит предстать перед фактом, что то, о чем рассказывал этот парень, было правдой, пусть его рассказ и касался лишь небольшого участка на фронте.

После того как наши товарищи закончили рассказывать о своих впечатлениях, Бехлер поднялся со своего места и, не посоветовавшись со мной, начал, очевидно, заранее заготовленную речь. Скорее всего, он получил соответствующие инструкции от Запозданского:

— Товарищи, война с фашистскими захватчиками приближается к концу. Красная армия, армия самой прогрессивной страны в мире, армия социализма и интернационализма, пришла на немецкую землю, чтобы освободить народ Германии и весь мир из фашистского рабства.

Он продолжал в том же духе еще примерно двадцать минут, пока, наконец, не приступил к заключительной части выступления:

— Товарищи, тон, в котором вы только что говорили о поведении солдат Красной армии на немецкой территории, показывает, что вы все еще отравлены фашистским ядом, что вы начинаете сожалеть, когда преступления нацистов, которые привели Германию к катастрофе, наконец, стали получать заслуженное возмездие. Это говорит о том, что вы готовы осудить Красную армию и начать антисоветскую кампанию в тот момент, когда война приблизилась к своему неизбежному концу. Это демонстрирует, что вы все еще поддаетесь фашистским провокациям, если готовы обвинить Красную армию в поджогах и убийствах, совершенных фашистскими «вервольфами». («Вервольф» (нем. «волк-оборотень») — название немецкого ополчения в основном из подростков и стариков, созданного в самом конце войны для ведения партизанской войны в тылу советских войск. — прим. перев.) От имени Национального комитета и представителей Красной армии мой долг сделать вам суровый выговор и искренне предупредить. Я закрываю собрание.

Тот, кто произнес эти чудовищные слова, Бернхард Бехлер, был майором, и не Красной армии, а агонизирующего немецкого Вермахта!

Бернхард Бехлер

Также в Бреслау действовали сотрудники Национального комитета. Еще 2 мая 1945 года 80 человек под командованием лейтенанта Хорста Фита действовали в немецкой форме на западе горящего города. Они заняли исходную позицию в треугольнике между улицами Глогауэрштрассе и Лигницерштрассе. Первым взводом командовал Вернер Пильц с командирами отделений Анштадтом и Шлёйзе, вторым взводом — Файтен с командирами отделений Хербстом и Кёстлером, третий взвод возглавлял Штигельмайер с командирами отделений Клиттихом и Пальмом.

Однако предателям-братоубийцам не повезло. Правда, 5 мая первый взвод смог застать врасплох часового перед командным пунктом батальона Войск СС, так как на нападавших была немецкая форма, но вскоре эсэсовцы поняли, что происходит, и нанесли энергичный ответный удар. При этом лейтенант Фит и некоторые из его соучастников были застрелены, другие успели удрать.

Второй взвод натолкнулся на группу украинских солдат Войск СС, которая мгновенно набросилась на нападавших, после чего те убежали.

Третий взвод заблудился, тем не менее, тоже потерял несколько человек. Когда отставшие снова объявились на своей исходной позиции, Бреслау уже капитулировал.

Неизвестно, сколько сотрудников Национального комитета должны были заплатить за свою измену жизнью. Из упоминаний коммунистической прессы стали известны еще следующие имена погибших: Эрих Кюн, Отто Вормут, Эвальд Май, Карл Помп, Бернхард Фосс, Курт Цир, Вилли Рушель, Зиверт Грубе, Ганс Ян.

Война закончилась. Германия проиграла, ее гордые армии были побеждены, миллионы немцев заплатили своей жизнью за это поражение.

И немецкие пособники Красной армии в Национальном комитете первыми получили свой вполне заслуженный пинок. В то время как избранные коммунисты-эмигранты с Ульбрихтом и Пиком улетели на самолете в оккупированную Советами зону Германии, сотрудники Национального комитета пока оставались в Советском Союзе.

Йеско фон Путткамер описывает конец всех иллюзий:

«На банкете, который состоялся по поводу первого мая 1945 года в Лунёво, произошла поучительная беседа между господином Херрнштадтом и майором фон Франкенбергом. В расслабленном настроении — выпитая водка позаботилась об этом — они оба после трапезы гуляли в парке. Франкенберг задал вопрос, который уже сотни раз подымали в те дни: Что теперь будет? Что будет с Национальным комитетом? Действительно ли мы сразу приедем в Германию? И теперь он получил от коммуниста Херрнштадта ответ, который такого человека как Франкенберг, кто все еще верил в честность Пика и Вайнерта, потряс самым тяжелым образом. Херрнштадт, который воспользовался этим случаем, чтобы высказать свое мнение открыто, не боясь, что кто-то из более осторожных товарищей мог бы перебить его, очень лаконично сказал: — Вы всерьез верите, господин фон Франкенберг, что люди вашего класса еще могут играть роль в новой Германии? Сначала самое главное, чтобы коммунистическая партия закрепилась в Германии. И мы, коммунисты, не можем обременять себя вами и вашими товарищами по классу. Даже если наша политика вначале и потребует сотрудничества с буржуазными партиями, то это всегда может оставаться только временным решением!»

Рудольф Херрнштадт

Эгберт фон Франкенберг унд Прошлиц

Вот так позорная история Национального комитета «Свободная Германия» подошла к своему позорному концу.