Измена. К черту любовь

9

Рита

Сначала я просто не хотела открывать глаза. В комнате раздались тихие шаги, но мне настолько хотелось спать, что я решила игнорировать всё вокруг. Подумаешь, кто-то зашёл. Может, очередная медсестра или санитарка на короткий перерыв. А мне просто смертельно хотелось выспаться. Операция ночью была адски долгой — восемь часов мы собирали парня после аварии, его ногу буквально по кусочкам склеивали.

Я чувствовала, как усталость наваливается огромной тяжестью, от которой не сбежать. Но в какой-то момент до меня доходит, что кто-то стоит рядом. Нет, не просто стоит. Чьи-то пальцы осторожно коснулись моей щеки, и в груди что-то вздрогнуло от этого прикосновения.

Сердце начинает стучать быстрее, но я всё ещё не двигаюсь. Разум твердит, что нужно проснуться и прекратить этот странный момент. С трудом приоткрываю ресницы, и первое, что я вижу — это Роман Андреевич. Он стоит, склонившись надо мной, смотрит на меня с таким выражением… таким, какого я от него совсем не ожидала. Не насмешливым, не строгим — в его глазах что-то мягкое, почти нежное.

Он наклоняется и касается моих губ.

И я тут же ощущаю, как пламя обиды и упрямства снова разгорается внутри.

— Вы что себе позволяете, Роман Андреевич?! — вскакиваю с дивана, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Сон как рукой сняло. — Это нормально, по-вашему? Просто взять и трогать меня, пока я сплю?!

Роман отшатывается на шаг, но его лицо остаётся невозмутимым.

— Ты так сладко спала, что я просто не мог удержаться, — отвечает он мягким тоном.

— Это что, шутка такая?! — кричу я, сжимая кулаки от бессилия. — Ты думаешь, что тебе всё позволено, потому что ты теперь завотделением? Думаешь, я буду терпеть твои дурацкие прикосновения и подколы?

— Маргарита Евгеньевна, — начинает он, но я не даю ему закончить.

— Выйди! — я почти шиплю, чувствуя, как от возмущения в горле пересыхает. — Немедленно!

Роман делает шаг назад, его взгляд становится более серьёзным, но он не уходит.

— Хорошо, успокойся, — говорит он мягче, но это только ещё больше выводит меня из себя.

Роман Андреевич смотрит на меня ещё мгновение, чуть прищурив глаза, будто хочет что-то сказать, но потом молча уходит, прикрывая за собой дверь. Как только он выходит, я чувствую, что ноги подкашиваются. Сердце стучит в ушах, а руки дрожат, когда я хватаю свою сумку. Быстрее уйти отсюда, не видеть его!

Выбегаю из комнаты отдыха, натягивая на плечо ремень сумки. Как будто этого недостаточно — как будто надо бежать ещё быстрее.

— Рит, ты домой? — окликает меня Антон Ильич, как только я подхожу к воротам.

— Да, — выдыхаю.

Он поднимает брови, глядя на меня внимательно:

— Эй, ты чего такая взбудораженная-то? Подвезти тебя? Я тоже собрался уходить.

Секунда размышлений — да, сейчас мне точно не стоит оставаться наедине с собой. Я киваю, торопливо соглашаясь:

— Знаешь, а давай!

Спустя примерно неделю, во время ужина я почувствовала, что мне больно жевать. Не сильно, поначалу был только лёгкий дискомфорт. И поскольку график у меня плотный, а дел много, я не стала раздувать из мухи слона. Как-нибудь попозже схожу к врачу. Когда буду посвободнее.

Вот только с болью в челюсти, которая становилась всё более невыносимой со временем, каждый день казался испытанием. Я почти не могла жевать, а твёрдую пищу вообще исключила из рациона. Вместо обеда в коробке на работе у меня бананы, которые хоть как-то утоляли голод, но боль при каждом движении челюсти не проходила.

— Ритуль, через неделю собираемся в баре собраться, посидеть, потрещать, ты как, с нами? — внезапно подхватывает меня на ходу Инна, едва я успела сделать глоток воды.

— Нет, я пас, — отмахиваюсь, даже не в силах выдавить обычное "может быть". Не до веселья.

— Чего ты такая смурная-то? Неужели из-за Романа Андреевича? — Инна заглядывает мне в лицо, как будто пытаясь прочесть что-то между строк. — Что-то он тебя невзлюбил.

Я озадаченно смотрю на неё, сдерживая раздражение. "Вовсе не в этом дело", — думаю про себя, но слова застревают в горле. Объяснять всё просто не хочется.

— А мне кажется, что на меня он уже чаще смотреть стал, — с ноткой кокетства продолжает она, видимо, довольная собственным наблюдением.

Внутри всё переворачивается. Никакой реакции на её слова я не показываю, но раздражение нарастает. С трудом глотнув, понимаю, что боль пронзает челюсть даже при разговоре. Надо срочно что-то с этим делать, но времени, как всегда, нет.

После очередной изнурительной операции доползаю на кухню, чтобы пожевать кусочек банана. Как только делаю пару укусов, становится так больно, что слёзы из глаз брызгают.

Я устала, замоталась, ещё челюсть эта. Всхлипываю раз, другой. И слёзы потоком прорываются. Сижу, закрыв руками лицо, расклеившись окончательно.

Дверь кухни хлопает, но мне не хочется ни перед кем показывать свою слабость. Поэтому я отворачиваюсь, вытирая щёки ладонями.

— Маргарита Евгеньевна? — знакомый голос Романа Андреевича звучит совсем рядом. — Рит, ты плачешь, что ли? Что случилось?

Я сжимаю кулаки и пытаюсь скрыть своё состояние, но слёзы льются всё сильнее. Все накопившиеся за неделю усталость, боль и напряжение выплёскиваются разом. Неужели он видит меня такой слабой?

— Всё в порядке, — выдыхаю, пытаясь взять себя в руки, но голос предательски дрожит. — Просто устала, — мямлю не оборачиваясь.

Он подходит ближе, присаживается рядом и тихо повторяет:

— Рита, что происходит?

Его голос, неожиданно мягкий, пробивает все мои оборонительные стены, и я выдавливаю из себя:

— Челюсть… Уже несколько дней болит, не могу есть, даже говорить больно… — голос срывается, и я прикусываю губу, стараясь не разрыдаться снова.

Роман молчит несколько секунд, а затем неожиданно решительно произносит:

— Почему не сказала раньше? Иди покажи мне, — тоном, не терпящим возражений.

— Я… как-нибудь справлюсь, — пытаюсь упрямо возразить, но он уже встал и взял меня за руку, как бы говоря, что это не обсуждается.

— Никаких "как-нибудь", — произносит он тихо, глядя мне в глаза. — Ты что, собиралась так дальше работать, пока совсем не перестанешь говорить и есть?