Утром Миша хмурый и без особо энтузиазма завтракает.
У меня приподнятое настроение. Переписка с Ильясовым заняла чуть больше времени, чем я могла предположить. Он писал коротко, но очень образно. Все, что хотел со мной сделать, а потом все, что хотел сделать с тем, кто ему помешал заняться непосредственно мной.
Чувства были такие далекие, словно забытые.
Это флирт. Просто и легкий, немного обжигающий, распаляющий что-то очень нежное и женское внутри. Когда ты снова чувствуешь себя не просто приставкой в добившемуся успеху мужчине, не просто человеком рядом с тем, кто априори будет выше и сильнее, не частью команды и не просто предметом мебели в собственном доме.
Я вдруг поняла, что я женщина. Желанная. Красивая.
Утром смотрела на себя в зеркало в ванной и улыбалась.
Пока принимал душ - улыбалась.
И пока перемыла гору посуды, оставшуюся после посиделок мамы и ее подруг - улыбалась.
- Мам, у тебя все в порядке? - бросил Миша.
Я кивнула и улыбнулась. Он стал еще хмурнее. - Ну, да. Вижу.
Сын резко встал со стула, поставил тарелку и чашку в раковину, вытер за собой со стола и пошел обуваться.
- Ты куда?
- Парни собрались навестить Пушкина, я с ними. Потом на тренировку. Буду только вечером.
- Но сейчас… - дверь захлопнулась с громким «уууф» и я договариваю в пустоту, - одиннадцать.
А тренировка у него была в четыре. Не будут же они у Марка дома пять часов сидеть? Едва ли. Но за сына я не волновалась, потому что знала - в нем ответственности побольше, чем в некоторых взрослых мужчинах. Глупостей не наделает.
Продолжая убираться на кухне я потеряла счет времени, а потом обнаружила на своем телефоне несколько пропущенных от Ирины Сергеевны, мамы Глеба.
Мысль о возможном разговоре с этой женщиной доставляла мне дискомфорт хуже, чем навязчиво ноющий зуб. Такое ужасное состояние когда уже точно пора идти к врачу, но ты боишься и надеешься, что обезболивающее не только справиться, но и решит проблему кардинально.
Три звонка и одно сообщение с просьбой перезвонить.
Лучше бы они были от Рената.
Что вообще могло от меня понадобиться бывшей свекрови?
Отношения у нас всегда были хорошими, по крайней мере до тех пор пока я не узнала, что она поддержала любовницу Громова в желании родить ему наследника, а затем и наш с Глебом развод и его новый брак. Ирина Сергеевна продолжала общаться с моей мамой, которая никак не могла смириться с потерей такого зятя.
Я же понятия не имела какие точки соприкосновения у них остались. Впрочем мне было все равно.
И пока я думала обо всем этом, смартфон ожил у меня в руке.
Увидев на экране имя Ирины Сергеевны я поджала губы. Лучше бы это оказался Ренат. И хотелось бы не брать трубку, но я знала, что это чревато нотациями от мамы, что нельзя так поступать со старшими, и не стоит игнорировать, когда к тебе идут навстречу.
В конце концов, один телефонный разговор выдержать мне под силу и я снимаю трубку.
- Здравствуйте, Ирина Сергеевна.
- Танюш, как хорошо, что ты ответила. Как хорошо, что я наконец-то смогла до тебя дозвониться.
Голос у бывшей свекрови усталый и как-будто обреченный. Она растягивает слова, которые звонко дрожат в окончаниях. Но я знаю этот прием, слышала его много раз. Просительный. Жалобный. Не оставляющий шансов на отказ.
Следующий вопрос задаю исключительно из вежливости.
- Как ваши дела? Как вы поживаете?
Тяжелый вздох. Ирина Сергеевна, конечно, все это отлично умеет - вздыхать, молчать и многозначительно делать паузы. Я тоже умею - ждать, рассматривать свои пальцы и обдумывать не только, что стоило записаться на маникюр на несколько дней раньше, но и что приготовить сегодня на ужин.
- Стараюсь, - бросает она неопределенно. - А вы как? Как мой Мишутка?
- Мы в порядке. Уверена, что мама вчера вам все очень подробно рассказала, - отвечаю чуть резче, чем следовало, но ее это не смущает, потому что следующей фразой она наконец-то добирается до сути своего звонка.
- А вот Глеб совсем не в порядке, Танюш. Нам нужно поговорить.
Поговорить.
За этим словом всегда скрывается что-то неприятное. Как например новости о плохих анализах и возможном страшном диагнозе, или известие о том, что кто-то из твоих друзей ушел из жизни, или сообщение от мужа, что в связи с беременностью любовницы вам лучше развестись. Тихо. Без шума.
Так мы и поступили, так что им еще от меня надо?
Хочется сразу бросить «Меня его проблемы больше не касаются», но останавливаю себя из уважения к пенсионерке, главной целью жизни которой было видеть своего сына сытым и счастливым.
Может быть и я такой стану через десять-пятнадцать лет.
- Танюш, ты меня слышишь? - переспрашивает она, когда пауза с моей стороны затягивается.
- Слышу.
Стараюсь не вздыхать слишком громко.
Я может просто переоценила себя и вовсе не готова к этому разговору. Странно, но внутри меня противоречий почти столько же, сколько у девочки-подростка в период пубертатного созревания. Столько же, сколько у моих подопечных их хоккейной команды.
- Понимаешь, он пропадает. Совсем. И я не говорю, что Глеб приходит с работы почти за полночь, - Ирина Сергеевна останавливается лишь на мгновение, чтобы набрать воздуха. - Меня в ту квартиру больше даже на порог не пускают. Они сменили замки.
«Давно пора», - злорадствую про себя. Низкое чувство, но как-будто бальзам на душу. Даю себе мысленно подзатыльник.
- Так бывает, когда в доме появляется новая хозяйка. Но я все еще не понимаю, что вы от меня хотите?
- Поговори с Глебом.
- О чем?
На мгновение она замолкает, подбирая слова, которые не заставят меня бросить трубку, рассмеявшись или выругавшись.
- О нем, о команде, о работе. О том, что вам вместе удавалось созидать. Ему нужен твой совет и твой взгляд, даже если он сам никогда в этом не признается, понимаешь?
Ирина Сергеевна бредила.
Громову не нужен ничей взгляд. Особенно мой и особенно в такой ситуации.
- Ирина Сергеева, при всем уважении, Глеб и я расстались. И к тому же у него есть руки и голова, чтобы самому позвонить мне.
- Танюш, мой мальчик такой гордый и такой принципиальный. Ты знаешь, что он никогда не станет жаловаться…
- Правда? - усмехнулась я.
Свекровь, пусть и бывшая сразу поняла о чем я, но не сдавалась.
- Послушай же меня, он - пропадает. И страдает.
Я закрыла глаза и схватилась за голову. У этой женщины либо слишком плохая память, либо очень крепкое похмелье. Стоило проверить винную карту матери, прежде чем вчера уйти из дома.
- Мне кажется, что наш с вами разговор зашел в тупик. Глеб отлично справляется, у него есть все, о чем он мечтал или он скоро это получит. Катя родит ему сына, он воспитает своего чемпиона и наконец-то закроет этот никому не нужный, кроме него самого, гештальт. Понимаете, Ирина Сергеевна, каждый сам выбирает себе путь. Громов выбрал идти дальше без меня.
- Как ты можешь называть своего мужа по фамилии? Он ведь вырастил Мишу, а вы его предали и теперь ты работаешь, а наш Мишка играет за другую команду! Это так ранит моего…
- Ну хватит! Вас ранит очень многое Ирина Сергеевна. И когда я была вашей невесткой вы расстраивались из-за того, что я слишком поздно начинала готовить ужин, или умирая от усталости варила пельмени, а не потчевала мужчин мясом в горшочках.
От моей отповеди свекровь стала дышать громко и часто. Я очень живо и ясно представляла как ее рот открывается и закрывается, словно у выброшенной на берег рыбки, в попытке получить чуть больше необходимой для жизни воды.
И еще я могла продолжать говорить обо всем, что сделал и не сделал ее драгоценный сын для Миши.
Дал фамилию, воспитал, дал образование и помог с первыми шагами в спорте. Научил кататься на велосипеде, брал Мишу на его первую в жизни рыбалку, и кажется тайком от меня угощал пенным. Мига его обожал и боготворил.
И как жаль, что Громов самый горький жизненный урок преподал ему через боль - мужчина должен держать свое слово, или… как бы горько это не звучало… скрывать свои интрижки чуть лучше, чем «никак».
- Таня, ты лишаешь вас последнего шанса на воссоединение.
- Я как-нибудь это переживу, Ирина Сергеевна. До свидания, - кидаю последнюю фразу и сбрасываю вызов.
Тяжело дышу, как после забега на несколько километров и руки безвольно падают на колени.
Как долго Громов и все, что с ним связано еще будет преследовать меня?