Глава 5

С подачей заявления на развод сложностей не возникло. Да и судья, послушав мою историю, даже не стал трудиться назначать какой-то там срок «на примирение» — было очевидно, что это пустая трата времени. Вот только на этом все «легкости» и закончились. Потому что Максим сразу стал вцепляться в каждую «нажитую совместно» мелочь и действительно заявил, что требует везде и во всем половину: половину квартиры, половину от каждой машины и, что самое скверное, половину бизнеса.

— Зачем он тебе? — спросила я, сдерживая кипевшее в душе бешенство. — Ты же личность творческая, тебе это скучно.

— Зато интересно тебе, и значит, ты за свою эту шарашкину контору мне хорошо заплатишь. А будешь тянуть или спорить о цене начнешь, я тебе твое дело развалю. И начну просто — с требования заморозки счетов до конца бракоразводного процесса. Хочешь?

Конечно же я не хотела! И конечно же я делала все, чтобы этот мудак, которого я еще совсем недавно считала самым близким своим человеком, не угробил дело всей моей жизни (средненькое, и так-то полудохленькое, но, сука, мое!). И в итоге надорвалась. По крайней мере, когда Наташка вместе с перепуганной Оленькой Сергеевной вызывали мне в офис скорую, я именно так обрисовала явившимся врачам свой «диагноз». Но они со мной не согласились, припечатав окончательно добившим меня приговором: выкидыш.

Выкидыш! Убивший моего малыша, моего ребенка, о котором я, дура этакая, даже не подозревала, думая, что пропавшие месячные — следствие перегрузки и нервотрепки.

Потом была больница, чистка, палата, в которой лежало еще пять женщин. Тогда они адски раздражали, и я даже попросила Наташку поузнавать насчет свободной платной палаты. Но они (целых две на отделение!) оказались заняты, а потом я поняла: тот факт, что я не лежала одна мордой в стену, а сначала вынужденно, а потом даже с удовольствием общалась с соседками по палате, меня, может, и спас.

— Молодая еще. Еще успеешь родить. Попозже.

— И от нормального мужика, а не от этого урода!

— Еще отыграешься, докажешь…

Бабоньки успокаивали меня, ругали последними словами Максима, проклинали «разлучницу», и я, чувствуя и от них, и от навещавших меня сотрудниц, которых теперь иначе как подругами и называть-то не получалось, поддержку и понимание, будто бы выздоравливала. Чернота отступила…

Впрочем, сгустившись уже после и по другому поводу.

Судебная машина, и без того неповоротливая, без меня и вовсе встала колом. Максим же, словно задавшись целью мне за что-то отомстить, успел напридумывать новые уловки и претензии. Так что все тянулось будто жидкая сопля между пальцами. Да и бессонные ночи, которые теперь стали каждодневной отвратительной реальностью, мешали восстановлению. Работать нормально не получалось. В итоге все, что мне с таким трудом удалось наладить, выпихать на былой уровень, откатилось назад, миновало критический рубеж и ухнуло в совсем уж полные тартарары.

— Ты не заигрался ли, муженек мой почти бывший? — спрашивала я мужа. Забыл, что в этом бизнесе и твоя половина? И пока ты тут выплясываешь, она становится все меньше и меньше. На что жить-то со своей толстожопой будешь? На гонорары свои?

— Не твое дело!

— Не мое. Но ты все-таки голову-то включи, Максинька. И не перепутай: на этот раз действительно голову, а не головку.

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: Макс ведет себя так с одной целью. Хочет, чтобы я устала и махнула рукой, отдав ему все, что он требует. Я плакала ночами, сцепляла зубы и шла в новый бой днем… И все-таки под конец сдалась: свою половину квартиры пришлось ему все-таки отдать. В качестве компенсации за долю в моем бизнесе, который суд, несмотря на все приведенные мною доказательства, все-таки действительно счел совместно нажитым имуществом. И плевать, что наживала его в грязи и поту только я, а Максинька лишь красиво рядом стоял весь в белом.

Все-таки зря я его когда-то соучредителем записала, дура этакая… Но кто ж знал? Кто ж мог что-то такое предположить тогда⁈

После решившего все заседания, когда мы вышли из здания суда на улицу, из машины Максима, купленной ему мною на тридцатипятилетие, нам навстречу выскочила толстозадая. Живот у нее уже заметно округлился, и смотреть на него мне было совсем тошно. Мой малыш погиб, не выдержал той жизни, что я ему устроила в своем теле, а тут…

— Ключи, — приказал Макс и протянул руку с раскрытой ладонью.

Больше всего хотелось просто плюнуть в нее, но я помнила наставления, которыми меня регулярно снабжали на работе: нельзя давать ему лишних козырей.

— Приеду за вещами, тогда и оставлю.

— Какими еще вещами? Я тебя предупреждал, Лен: не будет никаких этих твоих хождений в МОЮ квартиру.

— Теперь я даже вижу, почему… — ошарашенно прошелестела я, глядя на как раз подошедшую к нам любовницу Макса, у которой на локте висела одна из моих сумочек.

Дорогая, купленная когда-то в Нью-Йорке…

— Максинька…

— Я же велел тебе сидеть в машине!

— Ну Максинька…

— Дважды повторять⁈

Девица побитой собачкой потрусила назад, а я так и стояла с разинутом ртом, глядя ей вслед. Это пример тех отношений, на которые Максим сменял то, что было у нас? Серьезно? Настолько не хватало вот этого: чтобы рычать, приказывать, помыкать?

— Одежду твою я собрал. Можешь вывезти хоть сейчас.

— Ну да! Мои трусы вам не нужны, тебе фасончиком не подойдут, а на нее не налезут.

— Нонна носит моего наследника!

— И мою сумку…

— Не думал, что ты такая мелочная.

Загрузка...