Часть вторая

ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД

Виски. Мне нужно виски.

Когда дядя сказал, что собирается попросить меня предать наши семейные ценности, я сразу подумал о худшем, но не смог ему отказать. Всю ночь я мучился, гадая, что он заставит меня сделать.

Теперь знаю.

И мне это совсем не нравится.

— Я Брайан. — Мальчик, которого он доверил мне меньше десяти минут назад, протягивает руку. — А ты кто?

Наливаю в стакан виски на два пальца. Выпиваю всё залпом, под любопытным взглядом сына Хитоши. Я не могу заставить себя посмотреть на мальчишку. Каждый раз, когда пытаюсь это сделать и сталкиваюсь с этими глазами, так похожими на мои, я чувствую, что мой желудок переворачивается.

— Моя мама говорит, что ты мой дядя.

Двух пальцев виски недостаточно. Я пью прямо из бутылки. Иметь мальчишку рядом гораздо хуже, чем столкнуться с ночным кошмаром. Когда наступает утро, кошмары исчезают. Он следует за мной, куда бы я ни пошёл, и делает это, не переставая говорить ни на минуту.

— У меня никогда не было дяди. А у тебя есть дядя?

Я пробираюсь в свою комнату, недоумевая, почему оябун решил навязать мальчишку мне. Двоюродный брат не должен быть здесь, как и его сын.

— Это меч?

Проследив за направлением его взгляда, я понимаю, — он смотрит на катану, что подвешена над моей кроватью.

Мальчишка делает шаг вперёд, всё больше и больше оживляясь.

— У тебя в спальне есть меч? Настоящий меч!

Я кривлю рот, презрительно глядя на него.

— Это не меч, а катана.

— Разве это не одно и то же?

— Абсолютно нет!

Я ставлю бутылку и тянусь за катаной. Меня не удивляет, что Хитоши не научил сына, на каких ценностях основана наша семья, ведь он и сам ими не обладает. Но я не могу смириться с тем, что этот ребёнок понятия не имеет, что такое катана.

— Чтобы сделать меч, нужно всего лишь немного стали и полдня работы. Чтобы изготовить катану, нужны годы опыта, древние традиции, кровь и пот. — С особой осторожностью я снимаю оружие и вынимаю из ножен. — Видишь эти следы на клинке?

Глаза малыша блестят.

— Что это?

— Лезвие катаны состоит примерно из тридцати тысяч слоев, поэтому оно может быть одновременно прочным и гибким. — Я ставлю палец под лезвие посередине и показываю, как идеально оно сбалансировано. Малыш открывает рот от восторга. Я чувствую, как учащается биение его юного сердца. Мне не нравится, что он рядом, но я не могу не продолжить. — Знаешь, что говорят о катанах?

— Что?

— Что у них есть душа. В отблесках клинка заключён дух тех, кто помогал его создавать, и тех, чьи жизни он забрал.

Когда мальчишка протягивает руку с намерением прикоснуться к клинку, я убираю его обратно в ножны. Я испытываю неумеренную ревность к этому оружию. Никому не позволяю прикасаться к нему, или даже чистить.

— Ты когда-нибудь использовал его, чтобы кого-то убить?

Я едва приподнимаю уголок рта, но не отвечаю.

— Ты самурай?

— Нет, абсолютно нет, — посмеиваясь, отвечаю я.

— Но ты воин!

— Что-то вроде того.

Вообще-то, кто меня знает, говорят, что я дьявол, но неважно, что я в курсе. Слышу его шаги, мальчик приближается всё ближе. Я не смотрю на него, но знаю, — он стоит позади меня. Он легко дёргает меня за рубашку, приглашая повернуться.

— Ты можешь научить меня пользоваться м… — Он поправляет себя. — Катаной?

Я прикуриваю сигарету и выдыхаю дым прямо ему в лицо. Не хочу, чтобы он находился рядом со мной и у него возникли странные идеи. В нём есть черты, типичные для нашей семьи, но он не Иноуэ и никогда им не станет. Пацан скорее замёрзнет в аду, чем оябун согласиться на союз сына с чужестранкой, которая заманила его в ловушку.

— Вернись на своё место, парень.

Малыш кашляет, но не отступает. Он крепкий орешек.

— Ты скажешь мне своё имя?

Когда я игнорирую его, он улыбается самой невинной из улыбок.

— Пожалуйста, дядя…

Бросаю на него быстрый взгляд.

Он не мог спровоцировать меня специально.

Мальчик слишком мал, чтобы играть в такие игры, но всё же он сын иностранки, которая подтолкнула Хитоши отвернуться от собственной семьи и ослушаться прямого приказа оябуна. У меня такое чувство, что этот ребёнок скрывает гораздо больше, чем говорит, и мой дядя тоже это заметил.

— Если отвечу, ты обещаешь никогда больше не называть меня «дядей»?

Он торжественно кладёт руку на сердце.

— Даю слово.

Против воли, улыбаюсь.

— Я Джун.

Он снова протягивает мне руку.

— Приятно познакомиться, Джун.

Не обращая внимания на жест, я поворачиваюсь к мальчишке спиной и подхожу к окну. Ищу глазами комнату Хитоши. Она должна быть пуста, ведь оябун отправил его по каким-то делам в город, но я вижу, как мимо окна проскальзывает тень. Форма явно женская. Это женщина.

«Чужестранка».

Мальчик подходит ко мне и снова тянет за рубашку.

— Что мы будем делать?

Я отмахиваюсь от него и вдыхаю очередную порцию дыма. Понятия не имею, что делать с ребёнком, или почему оябун попросил меня провести с ним время. С разочарованным вздохом указываю на книжный шкаф в глубине комнаты.

— Видишь что-нибудь, что тебе может понравиться?

Малыш внимательно осматривает полки. Он осторожно поднимает руку и указывает на предмет.

— Я бы хотел вот это.

Зажав сигарету между губами, я направляюсь к указанному им месту.

— Имеешь в виду это?

Его глаза загораются.

— Да. Пожалуйста.

Идея дать ему потрогать антикварную шахматную доску, которую оябун подарил мне на 12-летие, не вызывает у меня восторга, но я всё равно достаю её для него. Я не пользовался ею уже много лет, но на ней нет ни пылинки. Фигуры выстроились в ряд, готовые к новой игре.

Малыш дотрагивается до слона, переставляя его. Когда он поднимает голову и смотрит на меня, он выглядит как самый счастливый ребёнок на свете.

— Хочешь поиграть со мной?

Я скрещиваю руки перед грудью и качаю головой.

— Не думаю. Я не играл уже много лет.

«И ты — чёртово отродье».

Не обращая внимания на мой ответ, сын Хитоши протягивает руки к шахматной доске и поворачивает её так, чтобы забрать чёрные фигуры себе, а белые поставить на мою сторону. В официальных турнирах всегда начинают игру последние, а не чёрные.

— Раз уж ты так долго не играл, первый ход твой.

Я весело улыбаюсь.

— Поясни: ты даёшь мне преимущество, потому что я давно не играл?

— Да.

— Очень хорошо.

Я навязываю агрессивный дебют, уверенный, что смогу быстро закончить партию. К своему удивлению, я понимаю, что малыш не только знает, как играть, но и умеет это делать. Он обходит мои ловушки и, в свою очередь, выстраивает атакующую стратегию.

— Как давно ты играешь?

— Немного, — отвечает он, пожимая плечами.

Я никогда не видел, чтобы ребёнок умел играть так, как он.

— Кто тебя научил?

— Мама.

— Ты когда-нибудь играл против Хитоши?

Мальчик напрягается, но не отвечает.

Не словами.

Видимо, между ним и моим двоюродным братом нет взаимопонимания. Я не удивлён. Хитоши незрелый и эгоистичный. Я съедаю чёрную ладью, вырывая разочарованное шипение. Я не играл много лет, но соперник я хороший.

— Что ты думаешь о Хитоши?

Не отрывая взгляда от шахматной доски, он прикусывает губу. Мальчишка не хочет лгать, но и правду сказать не может. Он никогда не видел, как мы с Хитоши общаемся. Любой на его месте не стал бы выходить за рамки.

— Мама говорит, что я должен его слушаться, — внезапно произносит он, сжимая кулаки от напряжения. — И должен держаться от него подальше.

— Твоя мать — мудрая женщина, — признаю я. — А ты, похоже, умный ребёнок.

Постепенно его тело расслабляется.

Окрылённый комплиментом, он улыбается мне.

— А ещё я достойный соперник.

Заинтригованный его мнением, я решаю дать ему возможность поймать моего короля. Как только он понимает мою ошибку, его глаза загораются. Он так мал, что ему приходится вставать и вытягивать всю руку, чтобы поставить шах. Но он атакует без колебаний.

— Ты искусный, — вынужден признать я.

Он поднимает глаза от шахматной доски, но лишь на мгновение. Когда снова опускает их, я замечаю, что его лицо покраснело, как будто он чем-то смущён. Мальчик сжимает руки в кулаки.

— Я заслуживаю твоего уважения?

Его вопрос застаёт меня врасплох.

Я опираюсь локтями на стол и переплетаю пальцы под подбородком.

— Это зависит от того, есть ли у меня твоё?

— Мама научила меня различать сильного человека и храброго. Она велела мне склонять голову, когда сталкиваешься с тем, кто сильнее, но оказывать уважение только тем, кто его действительно заслуживает.

Мне хочется налить себе виски, потому что последнее, чего мог ожидать от этого дня, — это игры в шахматы и разговора о чести с ребёнком.

— Значит, чтобы заслужить твоё уважение, я должен совершить акт храбрости, — резюмирую я. — И что же я должен сделать? Бросить вызов огню? Поднять ядовитую змею?

— Нет. Ничего из этого.

Ему неловко, но я настаиваю.

— Что тогда?

Дрожащими пальцами он невесомо касается королевы. На мгновение я опасаюсь, что он сдвинет её в неправильном направлении и испортит игру, но этого не происходит. Мальчик — Брайан, заставляю себя вспомнить, — убирает руки с шахматной доски и поднимает голову.

— Поступай правильно, — шепчет он. — Не сейчас, а когда придёт время. И неважно, какими будут последствия.

Меня всё больше и больше впечатляет этот ребёнок. Чем больше я с ним разговариваю, тем больше понимаю, что он не просто повторяет услышанное. Каждое его слово имеет точное место и цель, как фигуры на шахматной доске.

— И что было бы правильно?

Брайан улыбается мне.

— Ты поймёшь, потому что это настроит всех против тебя, но это будет единственный путь, который подскажет тебе твоё сердце.