Глава 7

Джун

Сиэтл, настоящее время.

С моих губ соскальзывает дым.

Я делаю ещё одну затяжку, пока смотрю на Глорию. Она спит в своей постели — тело сковано, а в подушку вцепилась так, будто от присутствия этого предмета зависит её жизнь. Дёргает пальцами. Кривит губы, бормоча что-то непонятное.

Она повторяет это снова. Громче.

— Прекрати…

Глория не просто спит: она борется. Она делает это постоянно: ночью и днём. Бодрствуя и засыпая. В этом она похожа на меня. Мои сны тоже не бывают спокойными. Иногда в них преследуют призраки убитых мною людей, иногда — принятые мною неверные решения.

Вернуть Глорию было самым худшим, а у неё — попытка снова манипулировать мной.

«Возможно, я никогда не умела лгать… Может, я никогда не лгала тебе.»

Я втягиваю очередную порцию никотина, прогоняя гнев.

Неужели она подумала, что я ей поверю?

Глория вздрагивает и зовёт меня по имени.

— Джун…

В раздражении едва касаюсь члена. Находиться в комнате, пропитанной её запахом, который дразнит чувства, не приносит мне никакой пользы. Только навевает воспоминания о ночах, проведённых за разговорами, размышлениями, траханьем.

Внезапная мысль ударяет меня по животу.

«Я не должен был её отпускать».

И я говорю не только о трёхлетней давности, но и о сегодняшней ночи.

Я совершил ошибку: когда Глория упала в обморок, я накинул на неё свой пиджак и отнёс обратно в машину. Мне следовало настаивать. Вынудить её назвать имя мужчины, напавшего на меня в переулке.

Она клялась, что не знает.

И я решил ей поверить.

— Прошу тебя…

Глория потягивается всем телом, а затем со вздохом расслабляется. Из-под простыней появляется нога. Я ласкаю её взглядом: от тонкой лодыжки до колена, потом выше и выше, пока не вижу, как она исчезает в путанице одеял.

Снова подношу сигарету к губам. Я крепко сжимаю её, выдавая напряжение, проходящее через моё тело. Я помню всё, что связано с этой женщиной: запах её кожи, как начинают блестеть её глаза, когда смотрю на неё, то, как на пике наслаждения у неё ломается голос…

Она не должна быть такой.

И не должна быть здесь.

Глория снова переворачивается в постели. Она всхлипывает, будто ей больно… Одеяла скатываются вокруг бёдер. Она отбрасывает их, открывая мне полный вид на своё прекрасное тело.

В тех редких случаях, когда спала рядом со мной, Глория делала это обнажённой. Но сейчас на ней чёрный кружевной комплект, который подчёркивает изгибы, как язык любовника. Она выгибает спину и вздыхает, а мне приходится напрягать всю свою силу воли, чтобы отвлечься от этих мыслей.

Я вспоминаю сон, что разбудил меня этой ночью, и беспокойство, которое он оставил во мне. Запах дождя проникает в мои ноздри, смешиваясь с запахом дыма.

— Джун…

В её голосе что-то изменилось, словно нотки паники. Я вижу, как она шевелится. Глория садится на кровать.

Она проснулась.

Я встаю со вздохом. Неспешным шагом приближаюсь к ней. Её глаза внимательно изучают меня. Я чувствую, как они исследуют обнажённый торс, задерживаются на спортивных брюках, а затем снова устремляются вверх, лаская татуировки на моих руках.

Хочу попробовать её на вкус таким же образом.

Глазами и языком.

Только я не могу.

Мой взгляд становится жёстким. Злым. Я прислоняюсь к изножью кровати и втягиваю очередную порцию дыма.

— В последний раз, когда ты проснулась посреди ночи и застала меня за разглядыванием тебя, ты подползла ко мне голая и сосала мой член, пока я не забыл своё имя.

Она в шоке раскрывает губы. Капелька пота скатывается по изящной шее и исчезает в кружевах бюстгальтера. Её соски твердеют. Они не были такими, пока она спала.

Они изменились позже.

Из-за меня.

Глория несколько раз тяжело сглатывает, прежде чем прочистить горло.

— Думаю, сделай я это сейчас, всё закончилось бы иначе.

— Ты правильно думаешь. — Я тушу сигарету. — Последнее, чего хочу сейчас, это твой рот вокруг моего члена. У нас есть гораздо более важные дела.

— Конечно.

С завидным спокойствием она встаёт, подходит к окну и открывает шторы. В слабом лунном свете её потная кожа словно светится, а светлые волосы спускаются по спине, лаская.

Я потираю подбородок, не в силах отвести взгляд.

Глория не просто красива. Она — видение.

И отвлекающий манёвр.

Беру халат, который она бросила на краю кровати, и протягиваю ей. Она спокойно одевается, при этом голубые глаза настороженно следят за мной. Пока завязывает пояс, её пальцы едва заметно играют с ним.

— Ты здесь не случайно. — Это не вопрос, поэтому я не отвечаю. Жду, пока она сделает собственные выводы. — Ты вспомнил его.

Со вздохом снова сажусь в кресло. Глория устраивается на подлокотнике, так близко, что задевает локтем мои бёдра.

Рассеянно, начинаю поглаживать её колено.

— Я думал об этом всю ночь, пока не понял, что тоже видел киллера раньше. — Скольжу взглядом по её телу. Ласкаю её, и она вздрагивает в ответ. — Четыре года назад, когда ты вошла в этот дом, он был с тобой.

Глория чуть сжимает челюсти, напрягаясь.

— Иноуэ-сама всегда меня защищал.

— Защищал? — Качаю головой, усмехаясь. — Глория, называй вещи своими именами. Мой двоюродный брат был одержим тобой, вплоть до того, что бросил свою семью и переехал в другой штат, когда его отец пригрозил тебя убить.

— В итоге он вернулся.

— Вместе с тобой, сыном-полукровкой и армией наёмников. Ведь именно таким человеком был тот, кто пытался меня убить, не так ли? Грязный наёмник, он служит тому, кто больше заплатит.

Глория, возможно, не знает об этом, но кто-то уже несколько месяцев готовит заговор против меня. Человек, который пытался убить меня вчера, — лишь последний в длинной череде профессионалов, которым заплатили за то, чтобы они убрали меня с дороги. Разница между теми, кого я пытал в последние недели, и тем, кого убил вчера вечером, в том, что я знаю, что он работал на семью Иноуэ четыре года назад.

Это может быть простым совпадением.

Или начало внутренней вражды.

Мысль о том, что в моей семье может скрываться предатель, вызывает у меня тревогу и подозрения.

— Расскажи мне о нём, — прошу я.

Глория качает головой, отводя взгляд.

— Всё не так просто, Джун. Если ты хочешь, чтобы я вспомнила прошлое, ты должен дать мне что-то взамен.

Я не спрашиваю, чего она хочет, потому что и так знаю. Хватаю её за талию и притягиваю к себе. Чтобы она села ко мне на колени. Я кладу руку ей на бедро, а губами прижимаюсь к шее.

— Я весь твой.

Она знает, что обманываю; и, даже если она отдаст мне всё — своё тело, свои секреты, сердце, — я не дам ей ничего взамен. И всё же она делает глубокий вдох и начинает говорить.

— Когда мы приехали в Сиэтл, я ничего не знала ни о тебе, ни о делах Иноуэ. Именно этот человек рассказал мне о… работе, которую выполнял ты, чтобы помочь своей семье, и о твоей страсти к ножам.

Я откидываю лоскут халата, обнажая ей ноги.

— Он сказал тебе держаться от меня подальше?

— Мне говорили это все, но я не слушала.

Мои пальцы танцуют по её коже, заставляя Глорию дышать быстрее. Когда она опускает лицо, наши взгляды встречаются. Меня всегда завораживали её глаза: не только цветом, но и эмоциями, которые могут передать. Она ничего не говорит. Она просто смотрит на меня, а я чувствую, как у меня сжимается внутри.

Я открываю ладонь, цепляюсь за её бедро.

— Ты совершила ошибку. — Я сразу жалею о сказанном, но тем не менее продолжаю. — Если бы ты последовала совету и держалась от меня подальше, то была бы сейчас свободна и в безопасности, а не в объятиях дьявола.

Я сжимаю пальцами её горло.

Вместо того чтобы отступить, она откидывает голову назад.

Глория предлагает мне себя.

Могу ощутить, как по горлу течёт её дыхание.

И срывается с губ вместе со вздохом.

— Что случилось с тем мужчиной?

— Я не знаю. — Глория немного задыхается, переводит дыхание. Одна из моих рук продолжает обхватывать ей горло, поэтому у неё краснеют щёки, стекленеют глаза. — Он исчез в одночасье. Он мне не нравился, поэтому я не стала его искать или спрашивать, что с ним случилось. Больше я его не видела… до прошлого вечера.

Мне хочется ей поверить. Очень хочу. Но она столько раз мне лгала, что задаюсь вопросом, а не делает ли этого и сейчас. Её сердце бешено бьётся. Я чувствую, как оно пульсирует под моими пальцами.

Возможно, её заводит моя близость.

Я тоже на взводе.

Глория берёт меня за запястья и призывает освободить горло, я не возражаю. Не возражаю и тогда, когда она упирается своим лбом в мой и закрывает глаза. Наши дыхания тут же выравниваются. Некоторое время мы не делаем ничего, кроме этого.

Мы дышим.

«Живём».

Затем Глория снова открывает глаза.

— Судьба — большая сволочь. — Её шёпот теряется во тьме ночи и в глубине моей груди. — Говорят, что каждый выбор ведёт нас по новому пути, но это не так. Так или иначе, судьба всегда находит способ поставить нас на тот путь, который нужен ей.

Я едва заметно усмехаюсь, откидывая ей волосы с лица.

— Если это так, то ты не в том месте.

У неё округляются глаза. Глория двигается, при этом её нос сталкивается с моим. Мне приходится использовать всё своё самообладание, чтобы не поцеловать её.

— Ангел, нам не суждено быть вместе. — Я хватаю Глорию за руки, заставляя подняться на ноги. — И в любом случае не судьба привела тебя ко мне.

— Тогда что?

— Ной. — Я тоже встаю. Даже понимая, как это неправильно, я всё равно обхватываю её лицо ладонями. Поглаживаю виски. Я всегда восхищался — и опасался, — её интеллекта. Разум Глории всегда начеку. Так было и сейчас, в отличие от моей головы, которая не может думать ни о чём другом, кроме как о том, что хочу с ней сделать. — Если бы я не привёл тебя к нему, Ной никогда бы не согласился встретиться со мной.

— И ты не спрашивал себя — почему?

Она касается моих пальцев своими. Жест интимный.

«Несвоевременный».

Как и озноб, что сотрясает меня изнутри.

Мой взгляд темнеет, когда вопрос, который я никогда не задавал себе раньше, овладевает моим сознанием.

— Скажи мне, Глория. Почему Ной хочет тебя?

Она делает шаг назад, отстраняясь от моих рук.

Держится за горло.

Но не отвечает.

— Он ведь не просто хочет тебя трахнуть, правда?

Хватаю Глорию за плечи и трясу. Вместо ответа, она вырывается из моей хватки и пытается убежать. Я не позволяю. Успеваю схватить за руку и бросаю на кровать. Забираюсь на неё сверху. Она царапает меня ногтями, пока обхватываю руками её шею. Я делал это десятки раз, но никогда, чтобы напугать её. Только для того, чтобы довести до предела.

Сейчас всё по-другому.

— Я буду считать до трёх, — предупреждаю я. Халат сползает по её телу, обнажая. — Я буду лишать тебя воздуха понемногу, пока ты не скажешь мне то, что хочу узнать.

Я не даю ей времени на ответ.

Крепко сжимаю шею и начинаю считать.

— Один.

Глория выгибает спину, пытаясь спихнуть меня.

— Два.

Её глаза стекленеют, лицо краснеет.

Она царапается.

— Три.

Я ослабляю хватку, но лишь на мгновение. Она тут же надувает грудь, вбирая в себя как можно больше воздуха. При виде её вздымающейся груди и следов, которые оставил на её коже, я чувствую, как твердеет член. Игнорирую прилив возбуждения и возвращаю руки на место.

— Один.

На этот раз Глория меняет тактику. Она не пытается вырваться или сопротивляться. Инстинкт выживания делает её разумной. Решительной. Но не покорной. Как только понимаю, что она восстановила контроль, я отпускаю её из своей хватки.

Её губы шевелятся, но из них не издаётся ни звука.

Она облизывает губы, сглатывает.

Дышит, благодарная за то, что может это делать.

Но продолжает молчать.

Я ложусь рядом с ней.

Одурманивая, ласкаю ей голову.

— Расскажи мне, что ты знаешь.

Глория проводит пальцами по горлу. Она дрожит.

Ей страшно, но не оттого, что я с ней сделал.

Запах её возбуждения сильнее, чем когда-либо. Связь между нами тонкая и тёмная. Глория боится боли, но жаждет острых ощущений, которые её сопровождают. Нет способа определить, когда Глория искренна, а когда лжёт, кроме как довести до края, заставив опустить все защитные механизмы.

— Я… я не могу, — заикается она.

— Что ты не можешь сделать?

Глория поворачивается ко мне. Прикусывает губу.

— Я не могу дать Ною то, что он хочет.

— И чего же он хочет?

Её грудь вздымается, когда она вдыхает как можно больше воздуха.

— Ему нужно могущество Иноуэ. — Она подносит руку к горлу, возможно, боясь, что попытаюсь задушить снова. — Он хочет подчинить вас, как и все остальные семьи.

Я смеюсь, забавляясь абсурдностью этой идеи.

— И как он собирается это сделать?

Глория стискивает зубы. На её лице появляется странное выражение. Внезапно я понимаю, что краснота в её глазах — не только от нехватки воздуха, но и от стыда.

— С секретами. — Она делает глубокий вдох. Выдох. — Вот что хочет от меня Ной: ключ, чтобы шантажировать тебя, как когда-то я передала ему ключ, чтобы шантажировать твоего дядю.

ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД

— Хочешь, я станцую для тебя?

Голос полуголой женщины, которая присоединилась ко мне у стойки, сладок, как песня. Хотел бы я, чтобы и её аромат был таким же хорошим, но вместо этого от неё пахнет сексом и потом. Я не удивлён: после выступления на платформе Key Club она уже уводила двух мужчин в приватные комнаты. А теперь обратила свой взор на меня.

Я со скучающим видом прикуриваю сигарету.

— Ты уже танцуешь, сладенькая. Ты танцуешь для меня.

— О нет! — Её тело дрожит, сотрясаясь от хихиканья. Она опирается локтями на стойку и наклоняется вперёд, демонстрируя свою пышную грудь. — Я не собиралась предлагать тебе тот же танец, что и здесь, но что-то более… интимное.

Желая подчеркнуть концепцию, она дотрагивается до моей руки и впивается в предплечье ногтями. Неудачный ход. Синдзо выходит из тени и устремляется вперёд. Он хватает её за запястье и оттаскивает. Краем глаза вижу, как юноша, который всегда следует за ним, опускает руки ей на плечи, чтобы она не двигалась.

Чувствуя себя в ловушке, танцовщица пытается закричать. Синдзо быстро затыкает ей рот и даёт понять, что она не должна привлекать внимание. Её светлые глаза судорожно ищут бармена. Он ей не поможет. Я могу приказать ему раздеть её догола и трахнуть на глазах у всех, и никто и пальцем не пошевелит для спасения.

Стряхиваю пепел с сигареты, а затем делаю ещё одну затяжку.

— Как давно ты здесь работаешь?

Синдзо освобождает ей рот, позволяя ответить.

Конечно, она может закричать. Но если умна, то не станет.

— Д-две недели.

— Ты когда-нибудь видела меня с женщиной?

— Если тебе не нужна моя компания…

— Ты когда-нибудь видела меня с женщиной? — повторяю вопрос.

Несмотря на громкую музыку, мне не нужно повышать голос. Всё внимание женщины приковано ко мне. Если она неглупа, то поймёт, что не стоит мне лгать или расстраивать.

— Нет, никогда.

— Другие танцовщицы не подходят ко мне. Ты не задумывалась почему?

Она прикусывает губу, прежде чем ответить.

— Они боятся.

— А ты не боишься?

— Да, но мне нужны деньги. Вот почему я подошла.

Мой взгляд скользит по её телу, медленно и безжалостно.

Нужда — это большой уродливый зверь.

Даже самое невинное существо, движимое нуждой, может зайти далеко и совершить самые мерзкие поступки. Или самые аморальные.

Зловещая усмешка растягивает мои губы.

Молодая женщина вздрагивает, почуяв опасность.

Поздно. Ей следовало подумать об этом прежде, чем впиваться ногтями в мою руку. Теперь она завладела моим вниманием. А я — её.

— Мои желания отличаются от желаний других мужчин, — предупреждаю я. — Трахнуть женщину не доставляет мне никакого удовольствия.

— А что же тогда нравится?

Вдоль позвоночника пробегает беспечная дрожь. За закрытыми веками мелькают образы, которые вызвали бы отвращение у любого. Изуродованные конечности. Кровь. Крики. Мой член пробуждается пульсируя. На мгновение я представляю себе эту женщину, как она стоит передо мной на коленях, её тело покрыто порезами, ранами и ожогами. Глаза полны ужаса, а руки полны денег, на которые её купили.

Эрекция угасает так же быстро, как и пришла.

Мысль о том, чтобы уничтожить — или испачкать, — кого-то, кто так отчаянно пытался продать себя, меня совершенно не привлекает.

Потому что легко.

Я вскакиваю с жестом раздражения. Тушу сигарету, проведя по стойке, и поворачиваюсь к танцовщице спиной. Синдзо тут же оказывается рядом со мной, готовый сопроводить меня к выходу. Краем глаза я вижу, как парень, следовавший за ним, что-то говорит девушке, будто хочет её утешить. Думая, что его не видят, он достаёт из бумажника пару банкнот и вкладывает ей в руку.

Я кривлю рот от отвращения.

— Ты должен избавиться от него.

Синдзо ничего не говорит. Он просто кивает.

Он знает, что я чувствую: даже если парень умён и предан, пока он позволяет своему сердцу брать верх над разумом, в нашей семье для него не будет места.

Я поднимаю лацканы пальто и выхожу из клуба. На улице низкая температура. Хотя дождя нет, я чувствую странное электричество в воздухе. Смотрю на небо.

Тёмное. Тяжёлое.

Большие чёрные тучи скрывают луну и звёзды.

«Тёмные ночи приносят мрачные мысли», — говорю себе. — «И ещё более тёмные желания».

— Думаешь, я был не прав, отпустив её?

Не говоря ни слова, Синдзо проходит мимо меня и открывает дверь машины, на которой мы приехали. Думаю, это его способ сказать мне, что я принял правильное решение. Хоть и с колебанием, я сажусь в салон и жду, пока он займёт место водителя.

Парень, которого Синдзо тренирует, догоняет нас бегом.

— Куда мы едем?

Прежде чем ответить, я проверяю свой мобильный телефон. Дядя только что прислал мне сообщение. Я напрягаюсь, встревоженный.

— Возвращаемся домой.

Как бы я ни старался скрыть, что-то, видимо, просочилось в мой тон, потому что парень смотрит на меня в замешательстве.

— Что-то случилось?

Встречаюсь взглядом с Синдзо в зеркале заднего вида.

— Мой двоюродный брат вернулся в Сиэтл.

Больше мне ничего не нужно говорить. Он встраивается в транспортный поток и направляется к месту назначения так быстро, как только может.

Перед дверью в поместье дяди стоят двое мужчин. Я никогда их не видел. Мне кажется маловероятным, что Оябун позволил иностранцам войти в дом, но в то же время не считаю возможным, чтобы они вошли сюда силой.

Сразу, как припарковался, Синдзо кладёт руку на пистолет. Уверенный, что могу найти в нём союзника, я решаюсь выйти из машины. Один из двух мужчин подходит ко мне. Он сдвигает куртку настолько, чтобы показать мне приклад пистолета.

— Если хочешь войти, тебе придётся оставить оружие снаружи.

Я едва шевелю пальцами, готовясь отреагировать.

— Это мой дом.

Мужчина делает очередной шаг вперёд.

— У меня есть приказ, который я должен выполнить.

— Чей приказ?

Прежде чем успевает ответить, на пороге появляется силуэт Оябуна. Я тут же опускаюсь на колени, выказывая уважение, которого он заслуживает. Мужчина, который только что говорил со мной, не делает того же. Он стоит, спина прямая, руки на бёдрах. Я касаюсь ножа, что закреплён у меня на лодыжке.

Жду кивка. Приказа.

Если Оябун захочет, я могу уложить наёмника на землю и обездвижить. Могу убить его быстро или заставить страдать. Я могу пытать его или оставить шрамы, которые будут вечно напоминать ему об этом вечере.

Неестественная тишина окутывает поместье. Тихо дует ветер, покачивая ветви вишнёвых деревьев. Взгляд Оябуна внимательно изучает меня, словно это я не на своём месте.

Он разочарованно кривит губы.

— Пойдём со мной, Джун. Хочу поговорить с тобой.

Как только он поворачивается ко мне спиной, я встаю. Прохожу мимо человека, который попросил меня отдать ему пистолет, и следую за Оябуном, опустив голову и всё больше напрягаясь. На нём не обычный костюм, а одно из традиционных кимоно, он надевает их только в особых случаях. Когда мы доходим до его кабинета, один из его людей открывает дверь, а затем закрывает за нами.

— Садись, Джун.

Голос дяди звучит устало, как и его движения.

За свою жизнь я сталкивался и побеждал мужчин гораздо крупнее и могущественнее его. И всё же я боюсь. И не только сейчас. С тех пор как я прочитал послание, с которым он вызвал меня в свой кабинет.

Место, которое я занимаю сейчас, предназначено для тех, кто предал семью. Какими бы отвратительными или аморальными ни были, я всегда выполнял возложенные на меня задачи. Поэтому я не могу ни понять, ни оправдать своё присутствие здесь.

Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю аромат горящих на столе благовоний. А открыв глаза снова, фокусирую взгляд на кимоно, что висит на стене позади него. Атмосфера настолько мрачная, что цветы, нарисованные на ткани, выглядят так, будто их изобразили не красками, а кровью.

— Тебе, наверное, интересно, зачем я вызвал тебя сюда?

Я не отвечаю, потому что он не дал мне на это разрешения. Я склоняю голову, ожидая, что он продолжит.

— Мир меняется, Джун. И я меняюсь. — Хоть он и пытается скрыть, его тело дрожит от кашля. — Часть семьи считает, что я слабею. Хотел бы я сказать тебе, что это не так, но правда в том, что я уже не тот человек, за которого твой отец отдал жизнь.

Он вздыхает, а его взгляд теряется в воспоминаниях.

— Ты очень похож на него. Верный, храбрый, честный.

Я не должен этого делать, но всё же осмеливаюсь поднять взгляд.

— Хоть и растил вас вместе, но Хитоши не похож на тебя. Он жадный, упрямый… Но он — всё, что у меня осталось.

Я чувствую тяжесть в желудке, осознавая, что Оябун на самом деле изменился. Было время, когда он не пускал чужаков в наш дом и не оставлял безнаказанным ни одного проступка. Отказавшись бросить женщину, в которую влюбился, Хитоши открыто бросил ему вызов.

Оябун должен был убить его.

Но он позволил Хитоши вернуться.

— Жизнь подобна текущей реке, — продолжает он. — Ты не можешь остановить её течение или обмануть. Понимаешь?

Дядя смотрит в пустоту перед собой, а не на меня. Он бледен. Он никогда не был особенно хорошо сложен, но и худым его назвать было нельзя. Сейчас он такой. Худой. Усталый.

«Когда он так изменился?»

Прежде чем успеваю остановить себя — или подумать, уместно это или нет, — я решаюсь поднять голову и взять слово.

— Почему ты мне это рассказываешь?

Его лицо темнеет. Он сжимает кулаки.

— Потому что я собираюсь попросить тебя предать то, во что ты веришь.