Изоляция

Глава 13

— Хотя, наверное, не стоит. — Фоминых с выражением лица старого школьного учителя покачался с пятки на носок и, судя по внезапно рассеявшемуся взгляду, зачем-то ушёл в себя.

— Ну почему, мне даже интересно стало. — Сеня поймал взгляд неудавшегося клиента и тоже подступил к нему вплотную. — Я — не Виталик. У меня чуть другие расширения стоят. Как ты говоришь, если хочешь, можешь попробовать.

Вопреки разуму, душа требовала немедленного реванша. Ну нельзя такое спускать с рук на ровном месте!

Трезвый расчет же говорил, что начинать сейчас физкультуру и рукопашную первым было бы слишком по-детски и тупо. А вот если начни этот бомжара первым…

Скажем, это сняло бы многие ограничения внутреннего характера.

Он был ужасно зол на себя, на напарника, на патруль во главе со взводным, на этих долбаных съёмщиков.

Вместе с тем, опер отлично знал: главное оружие на его работе — несгибаемая самодисциплина. Есть оптимальные модели поведения, которые, наверное, веками неизменно выручают одних и топят других (тех, которые им не следуют или применяют нерегулярно).

Порывы души для любого опера — вещь хреновая и вредная. Логика проста: начни он сам сейчас бодаться с клиентом первым, это будет чистая трата ресурса без перспективы его восполнить. Лично в его положении ничего не изменится хоть в случае победы, хоть в случае поражения.

Допустим даже, набьёт он сейчас морду этому бомжу (хотя и тут большой вопрос: нейро-расширения у типа, судя по Виталику, явно не гражданские и не те, с которыми стоит начинать воевать по собственной инициативе. В брюхе — рана, судя по рубашке, а перемещается, с-сука, как «зомби» под внешним нейро-контролем. Ни одного лишнего движения, можно обзавидоваться).

И что дальше? В активе выигрыша — только моральное удовлетворение? Плюс разбитая рожа бомжары?

Так удовлетворение он и так получит, причём гораздо дешевле, просто через три дня. Когда-то же иммунитет с этого мудака спадёт? Причём уже достаточно скоро.

А вот если проиграть вслед за Виталиком, что тоже вполне вероятно…

Полицейский почувствовал укол самолюбия: именно в этот момент его стальной рационализм неожиданно начал бесить своего хозяина едва ли не в первый раз жизни.

— Стоп. Ты что, решил, я тебе в голову зарядить хочу?! — тем временем удивился армейский, внимательно наблюдавший за метаморфозами на лице собеседника.

Ладно, уже почти бывший армейский, но всё равно именно сейчас — такой недосягаемый.

— Это было бы интересно, — лаконично кивнул опер.

— Да бог с тобой. Нахрена это МНЕ?

Вместо ответа Сеня молча указал взглядом вниз, где товарищ продолжал подёргивать левой ногой, к которой теперь присоединилась и левая рука.

— Ты смешиваешь, — покачал головой бомжара с замашками интеллигента, продолжая глядеть этим дурацким пронзительным взглядом. — Между вами есть очень большая разница, причём не в его пользу. И ты, в отличие от него, конструктивен несмотря ни на что. Лично к тебе у меня нет претензий по поводу того, что ты меня начал пинать ни за что. Даже не объяснив, чего хочешь.

— Просто он первым начал с тобой работать, — из принципа осадил дурачка Сеня. — На его месте вполне мог быть я. Или ты считаешь, я более гуманен? — он коротко и искренне посмеялся.

На задворках сознания полицейский поймал себя на том, что сейчас ему интересно. Интересно общаться, как ни парадоксально, хотя это ничего и не значит.

Да, тип был ему неприятен, находился по другую сторону баррикад, однозначно будет поставлен на место (вопрос времени) — но, чёрт возьми, именно текущие мгновения жизни не были пустыми.

Ради такого драйва он и выбрал свою работу (не считая места в социальной иерархии, конечно. Как и уровня постоянного дохода, неважно, из какого источника).

— Ты гораздо более умён, более рационален, имеешь четкую систему внутренних ценностей. Лично я с ними не согласен, судя по динамике нашего с тобой знакомства. Но это не отменяет того факта, что у они у тебя есть, эти самые принципы.

— У него они тоже есть, — Сеня поощрительно изогнул бровь, непроизвольно предлагая высказаться.

И тут же себя одергивая.

— Гораздо меньше числом и качеством, — уверенно не согласился тип, качая головой, как на диспуте в университете. — Жрать побольше и повкуснее во всех смыслах. Больше никаких изысков. Такие принципы у любого животного тоже есть.

Опер промолчал. Разумеется, ему было бы просто по-пацански любопытно узнать сравнительную оценку: как этот Фоминых видел его самого?

Но спрашивать равнялось прямо идти на поводу и поддаваться на развод. Достаточно дешёвый, кстати, пусть и в пределах ничего не значащей беседы.

— Ты просто считаешь, что большинство рамок, в которых живёшь, созданы до тебя и ты не сможешь за них выйти, — продолжил тем временем армейский. — Вернее, можешь, но энергопотери будет больше результата. Хотя многие из этих рамок тебе самому не нравятся.

— Занятно наблюдать в бомжаре попытки философа, — заметил Сеня. — Ещё и в собственный адрес, чуть ли не с попытками психокоррекции.

— Да можешь не напрягаться! — поморщился Фоминых. — Я ж вижу, что тебе интересно. Круг постоянного общения ты по большей части презираешь, хотя и проводишь в нём почти всё время. Видимо, по работе… Внутри своего участка за языком следишь двадцать четыре на семь, чтоб не подставиться по-тупому и не загреметь куда подальше. Никому на все сто не доверяешь, старательно избегая острых углов. Очень сдержанно относишься и к начальству, и к коллегам, по горизонтали в том числе. Имеешь максимум пару человек, с которыми говоришь, что думаешь. Вернее, не думаешь, что говорить, когда хочется что-то сказать.

Не эксклюзив. Справедливо для всех в полиции, подумал Сеня, хотя и немного странно слышать тему от такого вот персонажа.

Вслух же он бросил:

— А ты это к чему?

— Живёшь в ежедневной и беспросветной рутине, если не считать достаточно редких пьянок, во время которых ты лично и много соришь деньгами.

— А зачем я это делаю? — полицейский добавил в интонацию насмешки.

— Компенсируешь себе дефицит самоуважения. Ты не любишь себя и презираешь.

— Пф-ф.

— Да хоть фр-р-р. Я же с тебя деньги брать не собираюсь. Просто говорю, что думаю и вижу… Ты, в отличие от него, — кивок под ноги, — вполне нормально отличаешь что такое хорошо от того, что такое плохо. А делать тебе приходится преимущественно второе — это ты сам так себе объясняешь, что типа ты не виноват и от твоего выбора ничего не зависит.

— А это я зачем делаю? — ладно, можно чуток для разнообразия поразвлечься даже в такой ситуации и потратить ещё минуту на дурачка.

— А чтобы снять с себя ответственность: типа, не я плохая, жизнь такая. Потом после загулов и регулярной потери на них бабла — как ты считаешь, по тупости — на утро каждый раз жалеешь, чтоб сказать мягко. Но выхода всё равно не видишь. И так изо дня в день, из раза в раз, из года в год. Тоска и безнадёга! А сейчас у тебя небольшой разрыв шаблона, после которого ты обязательно будешь задумываться уже иначе, — без запинки протарахтел задержанный. — Ладно, бывай. Ты взрослый, тебе жить.

Полицейский с интересом наклонил голову к плечу:

— Ты что-то в жизни путаешь.

— Не-а.

— Путаешь. Например, наши с тобой роли. Кажется, тебе пора. Не смею задерживать. До встречи через несколько дней.

— Бог нам всем судья, — как-то буднично и неподдельно искренне качнул подбородком вверх-вниз клиент, прощаясь. — До встречи. Мог бы сказать, что хотел тебе совет дать, но от меня ты его не воспримешь, тем более такое. Ладно. Жизнь — лучший учитель.

Сеня проводил реально задумчивым взглядом того, с кем собирался любой ценой пересечься снова, но уже на своих условиях (и через очень недолгое время). Интересно, он действительно после войнушки сдвинут головой на религиозной почве?

Ложь в исполнении любого собеседника опер, как и любой другой на его месте, отлично видел без приборов сто раз из ста.

Именно этот клиент не врал ни единым словом в разговоре с ним. Ну или свято верил в то, что не врёт, что одно и тоже.

Может, правда шиза? И нож брюхом поймал, но всё равно пёр на забор, как бульдозером. Как будто ему больше всех надо.

Может, они оттуда все такие? Большого статистического опыта в их городе по воякам пока не было, но не отражаться на психике война, по идее, не может. Иначе бы оттуда никто не нёсся в разные стороны любой ценой, как тараканы. В какой угодно сектор, лишь бы подальше.

Дверь за Фоминых захлопнулась.

Виталик заворочался на полу примерно через полминуты, подтягивая под себя ноги, затем со второго раза сел:

— Бл*. Ты что, так его и отпустил? — оглядевшись по сторонам, кроме товарища он никого не обнаружил.

— А что я должен был сделать? Объявить ему за тебя кровную месть, вызвать на дуэль и настучать в ответ?

— Хорошо бы, — вздохнул друг, поднимаясь на ноги.

— И что бы это дало? Поднимается шум, начинается разбирательство. Типа у нас со скоростью звука забирает министерство обороны, а мы с тобой остаемся один на один с руководством и борцами за чистоту внутренних рядов.

— М-да уж. Ладно, — простодушно вздохнул коллега. — Если думать мозгами, то ты прав, чё. Только иногда же и от души хочется, а не этими самыми мозгами! Как ты всё время.

— Мы и так себе своё с него вернём и получим по полной, — пожал плечами Сеня. — С процентами. Просто без ненужного ажиотажа, с гарантией и буквально через тройку дней.

— Теперь ни о чём другом думать не смогу. Буду всё время кружиться вокруг одной и той же мысли.

— Пройдёт. Полдня поколбасит, затем переключишься. Считай, тренировка на устойчивость.

— В одно место бы такие тренировки. Ладно, ты прав, — решительно махнул рукой друг. — Три дня потерпим, зато потом со всем энтузиазмом.

— Только пожалуйста! Не вздумай все эти три дня только об этом и мечтать! Работать тоже надо, — предупредил Сеня, отлично знающий увлекающегося напарника.

— Ольга Борисовна, мне крайне неудобно, но вот именно сейчас нужна ваша помощь. — Прямо с порога аптеки оглядываюсь по сторонам, отыскивая хозяйку.

Прилавки стоят буквой П, она обнаруживается в правом угловом секторе.

— Ты цел?! — женщина поднимает взгляд на меня, бросает в ящик какие-то упаковки и быстро идёт вдоль стоек мне на встречу:

— На, звони. — Она всовывает мне в руки свой смартфон.

— Куда? Кому? — удивляюсь и не понимаю.

— Марина. Такая высокая красивая девушка, блондинка, заезжала сразу после восьми. Плакала, просила, если ты появишься, чтобы её срочно набрали.

— Упс. Да, она же в курсе, что я у вас работаю…

— Что с тобой произошло? От неё не добилась ни слова: она ревела навзрыд и очень жёстко не хотела отвечать на вопросы. Кстати, кто она?

— Да повар ночной смены в восемьдесят четвёртом доме. Знаете, там в цоколе кухня за железной дверью? Оттуда.

Дальше за минуту рассказываю историю своей неудачной первой курьерской доставки завтраков в офис.

— Господи… Зачем же ты полез… Все ж в городе знают… — причитает она, глядя сквозь меня и закусывая губу. — Ты ж совсем чужой здесь, зачем же…

— Извините, что сейчас буду просить. Но решил вначале обратиться к вам.

Вчера днём наши отношения обозначили некоторое потепление (видимо, после первых признаков моей аккуратности в работе). Борисовна достаточно серьёзно предложила не стесняться и в ряде моментов обращаться к ней.

Кажется, первый такой момент настал сейчас.

— Говори?

— Мне нужен антибиотик. Я понятия не имею, что оно по ценам, но надеюсь, что пенициллины везде недорогие.

Дальше поднимаю рубашку и показываю, зачем. Хотя с дыркой в ней и так всё понятно.

— Тут же одного антибиотика мало, — продолжая кусать губы, качает головой женщина. — Может, в больницу? Хотя, тебя на медицину только послезавтра в лучшем случае запишут? — она сама отвечает на собственный вопрос. — Чёрт.

— Нет, в больнице нет необходимости. В том числе, по причине моего общения с полицией, я же только что рассказал.

— А если ты…

— Нет. Внутренние органы не задеты, я это очень хорошо чувствую.

Выдерживаю её пристальный испытывающий взгляд и продолжаю:

— Нужна только первичная хирургическая обработка раны, всё. До серьёзной операции не дошло.

— Уверен?

— Да. Во-первых, есть опыт. Во-вторых, есть основания доверять ощущениям организма.

Она по инерции немного сомневается, потому добавляю:

— Я же не говорю, что оно само пройдёт или что ничего страшного. Да, вмешательство необходимо, я с вами не спорю — но не то, ради которого стоит оставлять свои следы в муниципальной медицине. Ещё и в свете возможного предстоящего общения с доблестной полицией. Да и пяти бесплатных обращений к врачу мне ещё не дали, так что…, - жду её решения.

— Я могу оплатить операцию. Потом отработаешь, — решается она после очень короткой внутренней борьбы.

А я чудесно понимаю, что на нынешней работе такой долг мне отдавать как бы не десяток лет (если при этом не есть, не пить) — по дороге сюда заскочил в пару больниц и примерно поинтересовался расценками на хирургию.

— Мы поступим иначе. — Подхватываю её под руку и увлекаю за прилавки в подсобное помещение. — Давайте начнём по-моему, а потом, если не дай Аллах… вернёмся к вашему варианту.

— Ты верующий? — что-то для себя решив, чуть-чуть напрягается она.

— Вы насчет поговорки? Заметил, что здесь многих пугает, включая даже ментов. Там, откуда я родом, это не более чем фигура речи. Считайте, что я таким образом балуюсь.

Она глубоко и красноречиво вздыхает:

— Уж тебе б сейчас без баловства! Ладно. Что ты предлагаешь?

— Вот тут у вас моющаяся кушетка и слив в полу. Если бы вы позволили буквально на пару часов…

— Хочешь тут прооперироваться? — перебивает хозяйка, угадывая с полуслова. — Сам?

— Не сам, не прооперироваться. Да, здесь, если вы позволите. Первичная обработка раны, — напоминаю. — Вначале снаружи, потом внутри.

Рассказываю несложную последовательность, которую она наверняка чудесно знает и без меня.

— Сам не сможешь, — женщина задумчиво качает головой. — Чисто физически не сможешь. Я тоже не смогу, потому что боюсь. И крови, и разрезов, и…

— Я знаю, кто сможет. Особенно под моим руководством. Кушетку потом отмою и полы; хорошо, сток в углу.

— Кто? — она оживляется.

— Эта девушка, что приходила. Марина, которой мы прямо сейчас позвоним.

— Она врач?! — до чего же у Борисовны непосредственная мимика.

Повинуясь внезапному порыву, целую её сверху вниз в лоб и улыбаюсь:

— Нет, она повар. Но я с ней вместе работал в ночную смену и абсолютно компетентно заявляю: именно в этом случае она справится.

— Тебе будет очень больно. — Провизор уже, похоже, согласилась мысленно и теперь просто прогоняет вслух последовательность действий. — М-м-м, местная анестезия! Заказать сейчас — привезут завтра. Значит, самим надо съездить на склад…

— Я не могу в деталях рассказать, но у этого тела, — хлопаю себя по левому плечу, — очень неплохой болевой порог. Это по опыту, раз. Два. Я отлично понимаю, случись со мной что в процессе, на вас по закону прилетает такая ответственность, что мама не горюй, как на хозяйку помещения. Чтобы минимизировать ваши личные риски, давайте это местное обезболивание держать про запас? Я НЕ ВОЗРАЖАЮ, но давайте с него не начинать? Без медикаментов обработка раны идёт по разряду повязки.

Да и стоимость любой фармы для меня лично играет не последнюю роль, но говорить об этом вслух некомильфо.

— А тогда как? — она растерянно поднимает очки на лоб.

— Если вы соглашаетесь, Марина по пути заедет на этот ваш склад.

— Лидокаин, — подхватывает Борисовна. — Потом?

— Начинаем работать. Вы же, если что, сможете ей помочь?

— Только на подхвате.

— Большего не требуется, она сама, это на всякий случай. Если я в процессе начну корчиться, дёргаться, сбивать ей руку — тогда вы правы. В этом случае обколем место, чтобы продолжить. Если же прав я, то лучше обойтись без этого.

— Больно будет, — хмурится она.

— Если будет настолько больно, уколем, как вы говорите. Если терпимо, не будем торопиться.

Я знаю минимум один случай, когда человеку вырезали аппендицит без анестезии (по протоколу в тех краях в стандарте до сих пор местная, насколько помню). И ничего, всё в итоге нормально.

Моё нынешнее тело, судя по ощущениям, имеет ресурс гораздо больше, чем у того паренька в своё время.

За кадром остаются вопросы непредвиденных осложнений по ходу, но я очень благодарен Борисовне за то, как она рискует, соглашаясь помочь.

Спать она, разумеется, не легла, несмотря на бессонную ночь и режим дня.

Вместо этого она приехала домой и принялась ходить по квартире, накручивая себя: не надо было его слушать. Надо было вмешаться, а там будь что будет.

Хотя понятно, что менты ничего не делают просто так.

Когда зазвонил телефон, она была в кухне и уже четверть часа как рассеянно смотрела в окно.

Рванув бегом, Марина уложилась в два звонка:

— Алло?!.

Чтоб ровно через три минуты разговора, идиотски улыбаясь, разреветься белугой и начать лихорадочно собирать вещи.

Хотя инструменты у аптекарши и обещали дать свои, некоторые вещи повару, возможно, будет удобнее делать родными.

Наверное, Виктор прав: о полноценной операции речь и близко не идёт. Так, обработка раны. А если и понадобится разрез, значит, она его сделает тем, к чему привыкла с закрытыми глазами.

Марина решительно отогнала колебания: сегодня утром она уже смалодушничала. Тут же была сама собой за это наказана. Хорошо, в итоге обошлось.

Потенциальная ответственность ответственностью, но не о ней сейчас надо думать.

На худой конец, всегда можно будет вызвать скорую.

Замерев на пороге, она бросилась обратно и достала деньги из ящика стола в своей комнате: половины пачки должно хватить и на частную скорую, и на последующую работу хирурга, если у неё вдруг что пойдёт не так.

Первичный взнос за ипотеку опять откладывается. Ладно, какие её годы.

— Большое спасибо вам обеим, — Виктор мягко улыбался. — Вы заметили, что нервничаете больше меня?

— Вот будешь на моём месте, я тебя сама жизни поучу! — огрызнулась Марина. — Я не всё запомнила, кстати.

— Тебе и не надо. Если что, мы подскажем, — хозяйка аптеки мягко обняла её за плечи. — Главное, чтобы ты крови не боялась и резать тоже.

— Этого я как раз не боюсь, — отмахнулась блондинка. — Я боюсь или кровотечения, если вдруг откроется, или что он дёрнется — и сам животом наденется на…

— НЕТ. Пока вообще ничего острого в руки не берёшь! — Со своей стороны энергично отреагировал Витя. — Начинаем без надрезов. Ольга Борисовна, вы же сможете фотографировать по мере действия и мне на экране показывать?

— Да. Это я смогу. — В следующий момент женщина вздохнула, оборачиваясь на звук колокольчика. — Надо, кстати, двери закрыть и повесить, что не работаем… Вам чего? — затем она тихо добавила для них. — Сейчас отпущу её и начнём.

Остановившаяся на пороге посетительница, мазнув по присутствующим взглядом, неожиданно целеустремленно остановилась на единственном мужчине:

— Виктор Фоминых? Я вас ищу. Рада, что застала.

Друг, не стесняясь, разинул рот и распахнул глаза:

— Ты кто?! Тебя же убили утром!