К Анечке

Глава 10. Объект культурного наследия «Глухариный»

Подъехав на своём стареньком джипе «Toyota Surf» к восьми часам к отделу милиции, Сергей сразу увидел Мурашкина и Гребнева. Оба стояли у входа в здание и о чём-то разговаривали.

– Привет археологам! – улыбнулся Артём, увидев Филимонова. – Ну что, интересное чтиво? – он кивнул на зажатый у Сергея под мышкой журнал.

– Не то слово! Спасибо огромное! А что дальше будет с останками этого бедолаги? – спросил Сергей, возвращая журнал Артёму. – Дело будете заводить?

Он посмотрел на обоих милиционеров.

– Да какое там дело… – отмахнулся Мурашкин. – Дождёмся заключения судмедэксперта и отправим дело в архив. Останки захоронят. Если, конечно, родственники не объявятся.

– А можно пока не хоронить останки? – спросил Сергей. – Я обязательно отыщу родственников. Уже подключил к этому делу людей. Думаю, всё получится.

– Да не проблема, я думаю, – пожал плечами Мурашкин. – Сейчас позвоню в морг. Хорошо бы, конечно, найти родственников, чтобы забрали его и по-людски похоронили. Человек такое пережил…

– Спасибо большое! Как будут какие-то новости, я сразу сообщу.

От отделения милиции Сергей сразу поехал на работу, дал кое-какие распоряжения по организации нового выставочного комплекса, который должен был открыться ко Дню города пятого сентября, оттуда вернулся домой, переоделся в полевую одежду, заварил в термосе чай, нарезал бутербродов и в начале двенадцатого выехал в «Глухариный».

Поскрипывая и мягко переваливаясь через ухабы разбитой вездеходами грунтовой дороги, джип ехал вдоль «сталинки» в сторону Салехарда. Сергей смотрел на знакомые с детства места: на размытую насыпь со сползшими и изгибающимися чёрными червяками рельс, на ржавые семафоры, целые и сожженные деревянные мосты через ручьи и протоки, на валяющиеся под мостами ржавые вагонетки – и думал о Василии Звереве и Николае Чупракове.

Николаю всё-таки было проще, у него не было родных, и в этом старом поселении староверов после долгих лет войн и лагерей он действительно был по-настоящему свободен и, наверное, даже по-своему счастлив. А у Василия в Ленинграде остались жена и ребёнок. Все его письма пропитаны любовью к его Анечке. Ради неё он жил. Нам, современным изнеженным созданиям, невозможно даже представить, что это такое – после долгих мучений по самым страшным лагерям ГУЛАГа, уже не надеясь выжить, попасть на «Пятьсот первую» стройку и обрести надежду вернуться домой, к родным людям, потом попасть в заложники к уголовным подонкам и быть на волосок от смерти, потом снова обрести надежду и вдруг понять, что твоя жизнь кончилась и никто никогда не узнает, где ты закончил свой путь. И как понять, в чём заключался промысел Божий: послать болезнь Василию Звереву и спасти его от страшного Горлага, того самого, в котором в тысяча девятьсот пятьдесят третьем было самое крупное восстание заключённых за всю историю ГУЛАГа. Тридцать тысяч заключённых бунтовали больше двух месяцев и впервые заставили власть услышать себя. А через год, прогнав Василия через испытания, послать ему тяжкую кончину от болезни.

Сергей пытался представить, каково это – похоронить лучшего друга и умирать под вой пурги вместе с медвежонком, единственным живым существом рядом с тобой, которое так же, как и ты, обречено на долгую, мучительную смерть. Было ясно, что Василий застрелил медвежонка, чтобы избавить его от мучений, и, судя по тому, что он даже не вынес его из избы, он уже чувствовал, что умрёт до того, как мёртвое животное начнёт разлагаться.

А всего через три года, в пятьдесят третьем году, после смерти Иосифа Виссарионовича, строительство Трансполярной магистрали было заморожено. Большинство заключённых «Стройки-501» вышли по амнистии на свободу, остальные были отправлены на строительство Волго-Донского канала и Омского нефтеперегонного завода. На момент закрытия из запланированных тысячи трёхсот километров магистрали было уже проложено семьсот километров дороги и отсыпано тысяча сто километров насыпи. Всего через год дорога была бы уже полностью закончена, но всё было брошено. Каторжный труд десятков тысяч заключённых оказался напрасным.

И вот спустя шестьдесят лет наше правительство вновь будет строить здесь железнодорожную и автомобильную магистраль. Шестьдесят лет нашим руководителям понадобилось, чтобы осознать необходимость этой дороги для развития страны. Они назвали этот проект Северный широтный ход, трубят о нём повсюду, выдавая за свой гениальный проект, но скромно умалчивают о том, что ещё до Великой Отечественной войны советские инженеры уже обосновали руководству страны необходимость этой дороги, и оплёванное современными политиками сталинское правительство смогло за пять лет почти полностью закончить эту стройку. Вот интересно, а за сколько лет наши нынешние руководители смогут реализовать свой проект – Северный широтный ход? Посмотрим…

Размышления Сергея прервало широкое болото, в которое он, задумавшись, въехал, неверно выбрав скорость, из-за чего чуть не утопил машину. Вовремя спохватившись, он резко сдал назад и с разгона преодолел опасный участок. Дальше, до самого «Глухариного», он внимательно следил за дорогой, не отвлекаясь на размышления и созерцание окружающих пейзажей.

В четвёртом часу пополудни впереди показался большой лесной массив и с краю у железнодорожного разъезда насыпи вышки и высокие ворота лагпункта. У ворот стояли старый, видавший виды «Nissan Patrol» Крамаренко, вахтовка «Урал» и новенький джип «Toyota Land Cruiser». Сергей проехал мимо покосившегося барака с прогнувшейся крышей, который когда-то был инструментальным складом, выехал по оплывшей насыпи на железнодорожный разъезд и остановился. Место было открытое, хорошо продувалось, и комаров здесь было значительно меньше.

Размяв затёкшие от долгого сидения мышцы, Сергей сунул в карманы рабочие перчатки, обработал себя репеллентом от комаров и направился в лагерь. В стороне от ограждения виднелись старый полуразрушенный барак, где когда-то размещалась охрана лагеря, и каким-то чудом почти полностью сохранившийся дом на три семьи, в котором проживало лагерное начальство.

Сергей много раз бывал здесь, но с последнего посещения многое изменилось. У восстановленных по старым чертежам и фотографиям ворот на двух железных столбах красовалась большая вывеска: «Объект культурного наследия регионального значения. Лагпункт 501-й стройки № 72 “Глухариный”», в помещении проходной были вставлены окна, двери, поправлена крыша, вокруг лагеря уже восстановлено наружное ограждение и предзонник. Натянутая на столбах колючка, судя по всему, была старая. На краю лагеря ещё со времён его создания лежали груды целых бухт хорошо промасленной колючей проволоки отменного качества, которую не использовали в своё время из-за того, что бежать отсюда было равносильно самоубийству. Это понимали все, и на качество ограждения лагерное начальство особенно внимания не обращало. Вышки по углам периметра, когда-то покосившиеся, упавшие, с поломанными лестницами, были полностью починены. Дальше от проходной к баракам вместо старых и почти сгнивших дощатых тротуаров шли новые, был восстановлен туалет и отремонтирована крыша конюшни. Первый барак, завалившийся и непригодный к реставрации, в котором жили заключённые, был уже почти полностью разобран, и на его месте возвышались штабеля бруса, брёвен и дранки для строительства точной его копии.

Перемен было много. У второго барака возились трое рабочих. Сергей подошёл ближе и увидел, что они штукатурят раствором глины и песка свежую дранку в отремонтированной стене. Все трое не старше тридцати пяти лет, все были вымазаны в глине и весело о чём-то переговаривались.

Владислава Михайловича искать необходимости не было. Его густой баритон доносился откуда-то с другого конца лагеря и разносился далеко за его пределы. В студенческие годы будущий историк, писатель и исследователь Крамаренко играл в студенческом театре, и хорошо поставленный ещё с тех времён голос делал его экскурсии и лекции увлекательными и просто неподражаемыми, особенно после приёма некоторого количества горячительных напитков, которые он любил самоотверженно и беззаветно.

– Бог в помощь, труженики! – обратился Сергей к реставраторам. – Как успехи?

– Спасибо! – отозвался высокий, худощавый парень. – Трудимся помаленьку, вроде получается.

Сергей посмотрел на ровную свежеоштукатуренную стену и кивнул:

– Да, хорошо получается. Меня Сергей зовут, я историк, коллега Владислава Михайловича, приехал к нему по делу. Не подскажете, он скоро освободится?

Ребята представились. Высокого, худощавого звали Вадим, остальных – Савелий и Дмитрий.

– Экскурсия уже давно идёт, – ответил Вадим, – весь лагерь обошли, должны скоро закончить.

– Так, – Сергей деловито посмотрел вокруг, – как штукатур я не очень, а вот чем-то другим пока мог бы заняться. Говорите, чем пособить?

– Там, в третьем бараке, нужно кирпичи от развалившейся печки перенести на улицу и сложить в штабель. Потом из них обратно печь сложат, – сказал светловолосый Савелий, очень похожий на Шурика из фильмов Леонида Гайдая.

– Вот и отлично, – потёр руки Сергей.

Третий барак сохранился лучше остальных, но работы тут было ещё много: больше половины окон нужно было застеклить, на нескольких закрепить обратно упавшие решётки, кое-где надо было подлатать крышу. Внутри помещения уцелело всего с десяток целых нар, остальные предстояло сделать по их образцу. Во всех лагерях «Пятьсот первой» нар, столов и лавок сохранилось очень мало. Кочевые ненцы активно разбирали хорошую сухую древесину, чтобы топить печки в своих чумах. Здесь лавки тоже отсутствовали, но длинный, потемневший от времени стол каким-то чудом остался нетронутым. Деревянный подгнивший пол во всём бараке нужно было менять.

Вообще, единственное строение в лагере, которое почти не нуждалось в ремонте, был штрафной изолятор. Это был очень добротный сруб из лиственницы, и сохранился он просто отлично. Даже печь была рабочая. Мощные двери из толстых струганых досок, окованные железными полосами, стояли на месте. Только нары во всех трёх камерах разобрали на дрова.

Сергей прошёлся по гулкому, пустому и сырому помещению, осмотрел две большие груды кирпича в разных концах барака и взялся за работу. Он переносил кирпичи стопкой по шесть штук и складывал их в палету снаружи у входа.

Минут через двадцать он увидел в окно, как из-за столовой вышла пёстрая толпа людей и направилась в сторону проходной. Высокая, за метр девяносто, и плотная, за сотню килограммов, фигура Крамаренко возвышалась впереди толпы. Рядом с ним шли двое мужчин солидного возраста и начальственного вида. Спустя ещё десять минут донёсся звук отъезжающего «Урала».

– Почему так медленно работаешь?! Норму не натянешь – зачёт сегодня не поставлю! – разнеслось эхом по пустому бараку, и всё пространство дверного проёма заслонил тёмный силуэт Владислава Михайловича.

– Привет, эксплуататор! – улыбнулся Сергей.

Старые друзья и коллеги обнялись.

– Ну что, как прошла экскурсия?

Крамаренко надел рабочие перчатки и присоединился к работе.

– Вроде всем понравилось. Обещали помочь со стройматериалом и даже оплатить покупку манекенов! Но ты же знаешь, обещать – не значит жениться… Сейчас побухают, побалдеют на природе, а завтра уже забудут про свои обещания.

В офицерском доме за периметром лагеря давно было запланировано сделать музей, в котором будут воссозданы жилая комната и кабинет начальника лагеря. Была идея заказать для этого манекены сидящего за столом начальника и заключённого на корточках, растапливающего печь, но, когда узнали цену на такие манекены, всем стало грустно.

– Ну, будем надеяться, что хоть газпромовские не балаболками окажутся, – вздохнул Сергей, не особенно веря в такую удачу. За последние два года уже несколько предпринимателей и руководителей так же обещали помочь закупить манекены, но потом по-тихому сливались. – Ну что, прочёл дневник Зверева?

– Да, основное просмотрел, потом полностью прочту. Досталось мужикам, что тут скажешь… Я думаю, нужно каким-то образом инициировать новое расследование того громкого побега пятидесятого года в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. У меня, кажется, были какие-то копии документов по тому делу, я поищу. Как вернусь домой, сразу напишу нашему общему знакомому Моранову, директору Московского музея истории Гулага. Перешлю ему дневник Зверева и попрошу о содействии. Он обязательно поможет, я уверен. Надо попробовать разыскать родственников этого Василия Зверева. У его товарища по несчастью родни, судя по записям, не было, но оба сейчас несправедливо числятся извергами и бандитами, уничтоженными при задержании. Их необходимо реабилитировать.

– Я уже озадачил Костю Студилина на эту тему. Думаю, он поможет разыскать родственников Зверева и Чупракова. Как отзвонится по результатам, сразу тебе сообщу. А таблицы, что в самом начале журнала, ты изучал? Я их не просматривал, только дневник читал.

– Конечно, изучил. Очень интересные. Думаю, в новой книге включить их в главу об экономических показателях по оленеводству.

– Что за ребята у тебя тут трудятся? – Сергей кивнул в сторону второго барака.

– Знакомые археологи из Омска, работали на раскопках в Сургуте, закончили работы и приехали ко мне в гости. Просили их на хорошую рыбалку свозить. Отец Вадима, самого высокого парня, – мой однокурсник Веня Берестов.

– И ты их попутно общественно полезным делом занял? – рассмеялся Сергей.

– Ну, на рыбалку-то мы уже съездили. Неделю на Обской губе отдыхали и рыбачили. В стойбище у ненцев погостили, айбат поели. Потом я их на экскурсию сюда привёз, они вызвались помочь. За два дня стену второго барака полностью восстановили. Молодцы.

К восьми часам вечера весь кирпич с двух печей, дверцы, колосники и заслонки с плитами были перенесены и аккуратно сложены у барака. Археологи, закончив стену, помогли вынести остатки счищенного с кирпичей раствора, и работы на сегодня были закончены.

– Ну что, мужики, – довольно улыбнулся Крамаренко, – спасибо огромное за помощь! С меня причитается! Вы пока разводите костёр, – обратился он к омичам, – а мы с Серёгой проверим сети. У меня в садке нельма на уху сидит, сейчас щучку на жарёху ещё возьмём, и я всё быстро сварганю.

– Нет, Михалыч, мне в город надо возвращаться… – начал было Сергей, но Крамаренко его перебил:

– Даже не думай. Хочешь историка обидеть? И так редко видимся, оба в делах и разъездах вечно. Тут в кои веки собрались, а он домой! Завтра воскресенье, у тебя законный выходной, так что остаёшься сегодня с нами. Завтра вместе вернёмся, у мужиков послезавтра утром самолёт.

Долго уговаривать не пришлось. Сергей и сам был рад вырваться из города и подольше побыть на природе. Места в офицерском доме, где обычно ночевали и гости, и рабочие, хватало всем. Он сходил к машине, принёс свой неприкосновенный запас, который всегда возил с собой, – бутылку водки, четыре банки тушёнки и пару луковиц – и отправился с Владиславом проверять сети на безымянном озере неподалёку от «Глухариного».

Офицерский дом стоял на высоком месте, ближе к железнодорожной насыпи, и злых июльских комаров, которых к вечеру поднималось просто неимоверное количество, здесь было чуть меньше. Рядом с домом был сооружён временный навес с длинным столом, лавками и большим мангалом, на котором готовили еду для рабочих, задействованных на восстановлении лагеря.

Последнее время из-за проблем с финансированием работы были приостановлены, и все уехали. Лагерь пока сторожил дед Илья, надымский старожил, заядлый рыбак и охотник. Сейчас он уехал на лодке проверить свою избу в верховье реки Ярудей, которая протекала неподалёку. Владислав с Сергеем проверили его сетку на озере, тут же у воды разделали нельму, двух попавшихся хороших щук и вернулись в лагерь. Омичи уже почистили картошку и морковь, в мангале горел огонь. На столе в одноразовой посуде лежали чёрный хлеб, нарезанное сало, лук и вяленая рыба. Вадим, Савелий и Дмитрий потихоньку тянули из бутылок пиво, закусывали жирным, икряным чебаком и о чём-то разговаривали.

Солнце скрылось за высокими елями. Было тепло, но не жарко. Лёгкий северо-западный ветер приятно освежал и немного сдувал комаров.

– Михалыч, а сколько заключённых работало на строительстве Трансполярной магистрали? – сразу спросил Дмитрий, едва Филимонов и Крамаренко подошли к столу.

– В тысяча девятьсот сорок седьмом году на Пятьсот первой стройке работало двадцать девять тысяч заключённых, в сорок восьмом – уже около тридцати пяти, а к пятьдесят второму – уже около пятидесяти тысяч. Это только осужденных, не считая охраны и вольнонаёмных рабочих. На момент закрытия стройки было расформировано около трёхсот управлений строительства и лагерей, – тут же выдал справку историк, открыл бутылку водки и разлил по стаканам.

Когда все выпили и закусили, Крамаренко обратился к омичам:

– Так, мужики, пока будет готовиться ужин, в ходе процесса готов ответить на ваши вопросы. Лагерь я вам показал, но про историю «Пятьсот первой» рассказал мало. Так что спрашивайте всё, что вас интересует, а я постараюсь дать на ваши вопросы развёрнутые ответы.

– С удовольствием! – тут же откликнулся на это предложение Савелий. – Мы, пока вас ждали, как раз обсуждали эту стройку, и вопросов у нас много. Например, зачем в сороковых годах, в трудное для страны время, понадобилось строить эту дорогу? Сейчас-то, понятно, она нужна. А в то время для чего? Страна ещё в руинах, а они у чёрта на куличках железку тянули. Что за надобность была такая срочная?

– В отличие от современных так называемых эффективных менеджеров, сталинское правительство умело смотреть далеко вперёд, просчитывать всё на несколько шагов и понимало, что для развития страны эта дорога очень скоро будет необходима. Изыскатели ещё в тридцатых годах разведали на Севере большие залежи углеводородов. И высшие руководители прекрасно понимали всю важность скорейшего развития их добычи и транспортировки для развития страны. Ещё во время войны, в декабре сорок третьего года, в Салехарде состоялось совещание при председателе исполкома Ямало-Ненецкого окружного совета депутатов трудящихся, на котором рассматривался проект железной дороги. Заседание специально сделали открытым, чтобы поднять боевой дух народа и показать, что мы уверены в нашей победе и строим большие планы на будущее. Вообще, первоначально железнодорожную линию планировалось проложить по маршруту Чум – Обская – Мыс Каменный. И в Каменном собирались построить морской порт. В сорок седьмом году уже было проложено сто двадцать километров пути, отсыпаны временные дороги для колёсной техники, построены несколько мостов и водопропусков, а на Мысе Каменном полным ходом шло строительство порта. Но потом стройку резко свернули. Выяснилось, что Обская губа мелководна, а это исключало возможность стабильного фарватера: мелкий песок и ил быстро меняли рельеф дна. Гидрографические исследования подтвердили, что на углубление дна потребуются колоссальные работы, но это всё равно не гарантировало безопасное плавание в этих водах. Порт на Каменном не мог принимать корабли океанского класса и стать базой для подводных лодок, как это планировалось. И тогда было решено изменить направление трассы и направить её по маршруту Чум – Лабытнанги – Салехард – Надым – Ягельная – Пур – Таз – Янов Стан – Ермаково – Игарка. В Игарке было запланировано строительство порта, а дальше трасса должна была пойти на Дудинку и до Норильска. Это была стройка Пятьсот один – Пятьсот три. «Пятьсот третья» шла со стороны Игарки навстречу «Пятьсот первой». Дорога должна была проходить максимально близко к будущим месторождениям и связывала бы угольные месторождения Воркуты, газовые месторождения Медвежье, Уренгой, Заполярное, Мессояхское, Южно-Русское, дальше золотые россыпи до Норильска и цветные металлы в самом районе Норильска. Эта трасса, как ниточка, нанизывала все эти жемчужины на себя. И это ещё не всё! Существовал проект создания в посёлке Самбург, что на реке Пур недалеко от устья Тазовской губы, стратегического подземного хранилища продовольствия. Глубина мерзлоты в том месте превышает триста метров, и эту особенность самбургской местности хотели использовать в секретных оборонных целях. Но успели сделать только пробные штольни, и в пятьдесят третьем строительство закрыли. Этими штольнями позднее пользовался местный колхоз. Вот так.

Савелий кивнул:

– Понятно. Про любую стройку ГУЛАГа принято говорить, что всё строилось на костях заключённых, а вы, когда лагерь показывали, рассказывали нам, что смертность здесь была совсем небольшая. Откуда вы это знаете?

– Об этом рассказывали непосредственные участники строительства, с которыми мне посчастливилось пообщаться лично. Я вам даже конкретные фамилии назову: Ревдеев Фёдор Михайлович – бывший заключённый лагпункта номер четырнадцать, Рогов Павел Михайлович – бывший вольнонаёмный охранник, Виктор Андреевич Маслов – бывший охранник, рядовой срочной службы, оленевод Салиндер Иван Хэкович – ветеран Надымского района, Соловьёва Маргарита Михайловна – бывшая вольнонаёмная культработница, Иван Дмитриевич Марманов – бывший заключённый лагпунка «Щучий», что в сорока километрах от Надыма. Марманов после амнистии долгое время жил и работал в Надыме, пару лет назад переехал на Украину в Никополь, но мы регулярно созваниваемся. Бывший заключённый Аполлон Николаевич Кондратьев, который сидел здесь, в соседнем лагере «Песчаный», живёт сейчас в Старом Надыме, пишет замечательные картины. Бывший заключённый «Пятьсот третьей» стройки Александр Альбертович Сновский проживает сейчас в Петербурге. Кстати, и Марманов, и Сновский написали по несколько книг воспоминаний о своих годах заключения. Бесценная информация! Я много беседовал с этими людьми. У меня сохранилось много диктофонных записей и целая фонотека старых записей на магнитофонных кассетах. Сергей, кстати, не раз присутствовал на этих встречах.

Вадим, Савелий и Дмитрий посмотрели на Филимонова. Тот кивнул.

– Ну и память у вас, Владислав Михайлович! – восхищённо покачал головой Дмитрий.

– Так сколько лет занимаюсь этой темой… Я изучал материалы по этой стройке в двадцати пяти архивах по всей нашей необъятной Родине, и мне удалось найти и снять копии совершенно уникальных документов, которые ещё нигде и никогда не были опубликованы. Кое-что я уже опубликовал в последних двух книгах, что-то сейчас готовлю к изданию. К сожалению, многие документы по «Пятьсот первой» до сих пор засекречены…

– Да тех, что у тебя уже имеются, тебе на всю жизнь работать! – рассмеялся Сергей. – И это только что я видел, а у тебя по всяким закромам ещё семь или десять раз по столько же лежит!

Крамаренко вздохнул:

– Это точно. Успеть бы издать хоть самое интересное… – он посолил закипающую в котелке воду и снова наполнил стаканы: – Давайте за реализацию наших замыслов!

Закусив ломтиком сала с хлебом и луковицей, Владислав Михайлович продолжил:

– Все очевидцы и документы подтверждают, что заключённые здесь не просто отбывали сроки, занимаясь пустой, бессмысленной работой, как во многих лагерях, а действительно выполняли важнейшее правительственное задание. Получали зачёты день за два, а то и за три, и строительство шло ударными темпами. Да, повышенная смертность, конечно, была и здесь, на «Пятьсот первой». Разборки блатарей, туберкулёз, травматизм – всё это, безусловно, имело место, но далеко не в таких масштабах, как в большинстве лагерей ГУЛАГа. А условия содержания и питание здесь были в разы лучше. И жуткие истории про скелеты под каждой шпалой, которые любят рассказывать не очень посвящённые в вопрос люди, – это просто сказки. Например, в лагпункте «Щучий» до сих пор сохранились сделанные самими заключёнными по своей инициативе турник и штанга из колёс вагонетки, и заключённые даже устраивали соревнования между бригадами. Когда мы с товарищами впервые обнаружили этот турник со штангой, решили было, что это работа каких-нибудь изыскателей или строителей семидесятых – восьмидесятых годов, но позже я познакомился с Иваном Дмитриевичем Мармановым, который сидел в лагпункте «Щучий», и он мне рассказал, как и что было на самом деле. Там же, в «Щучьем», есть ещё аллея из высоких сосен. Иван Дмитриевич рассказал, что эту аллею по своему почину посадили заключённые, чтобы оставить о себе память, чтобы люди, которые будут ехать по новой дороге, издалека видели красивую аллею из сосен. Об этом Иван Дмитриевич написал в своей книге «Страна деревянного солнца». Завтра на обратном пути мы заедем в «Щучий» – сами всё увидите. Вот и судите сами, стали бы заключённые устраивать спортивные соревнования и сажать деревья, если бы они мёрли здесь как мухи?

– Ну, тут, конечно, ответ очевиден… – усмехнулся Вадим. – А почему потом-то строительство не возобновили?

– Была поначалу одна интересная инициатива. Спустя три года после закрытия строительства, в пятьдесят шестом году, МВД выдвинуло предложение создать в районе законсервированного строительства Салехард – Игарка две исправительно-трудовые тюрьмы для особо опасных и неисправимых заключённых на двадцать – двадцать пять тысяч заключённых каждая с дислокацией управлений тюрем здесь, в Салехарде, и в посёлке Ермаково Красноярского края. В силу сурового климата и труднодоступности, преступники были бы здесь максимально изолированы от общества. Проводились даже расчёты, совещания, но потом этот вопрос как-то сошёл на нет.

Вадим задумчиво почесал заросший щетиной подбородок:

– Ну, хорошо. А когда строили Надым, Уренгой, разрабатывали газовые месторождения, почему не вернулись к этой теме? Для таких дел железная дорога нужна просто как воздух, а она развалилась и заросла вся… – он кивнул в сторону разъезда.

Крамаренко грустно вздохнул:

– А вот на этот вопрос, товарищи, я много лет пытаюсь найти ответ, но до сих пор так и не нашёл. Когда первые строители и газодобытчики прибыли сюда на вездеходах, баржах, вертолётах и увидели действующую железную дорогу, они, конечно же, стали слать запросы во все инстанции, ведь железка в разы упрощала решение поставленных правительством задач по освоению Севера. В шестидесятых, семидесятых годах из Надыма в Салехард простые жители ещё запросто возили продукты на дрезинах. Строительные организации, газовики, даже Тюменский обком КПСС обращались в Москву, пытаясь добиться разрешения использовать железную дорогу, но ответом было глухое молчание. Моё личное мнение, что правительство так и не дало добро по идеологическим соображениям. Здесь по всей дороге лагеря через каждые десять километров, и из поезда их видно очень хорошо. Политическое руководство просто не хотело, чтобы люди видели это грязное бельё советской власти. По всей стране быстро расползлись бы слухи о сотнях лагерей вдоль северной дороги, сотнях тысяч замученных в них людей и россыпях человеческих костей по обочинам. Понапридумывали бы всяких ужасов, якобы рассказанных чудом выжившими бывшими узниками, и так далее. Кому это надо? А так всё скрыто в глуши от людских глаз – и хорошо…

– А побегов много было? – спросил Дмитрий.

– Вот про побеги лучше пусть Серёга расскажет, – Крамаренко поставил на стол две большие тарелки с жареной рыбой и кивнул на Филимонова, – он как раз сейчас занимается расследованием самого громкого и кровавого побега заключённых из этого самого лагеря в тысяча девятьсот пятидесятом году. По этой истории когда-нибудь ещё фильм снимут…

– Расскажу, – согласился Сергей, глядя на горки ароматных золотистых кусочков, – история и в самом деле потрясающая, только давайте сначала поужинаем, а то я слюной сейчас захлебнусь.

Через полчаса, наевшись жирной ухи и жареной щуки с приправой из комаров, продолжили разговор. Омские археологи хоть и устали за день, но отдыхать никто не ушёл. Все остались слушать рассказ.

До ораторского профессионализма Владислава Михайловича Филимонову было, конечно, далеко, но рассказчиком он тоже был хорошим. Перечислив несколько известных случаев побегов, которые все без исключения закончились поимкой или смертью беглецов, Сергей рассказал историю того самого страшного побега пятидесятого года. Крамаренко принёс распечатанную копию дневника, и коллеги вместе читали письма и разбирали рисунки Василия Зверева. На гостей эта история произвела сильное впечатление. Выслушав планы Филимонова найти родственников и добиться реабилитации Зверева и Чупракова, все изъявили готовность при необходимости помочь в этом деле, чем только смогут.

Ближе к полуночи омские археологи отправились спать, а старые друзья ещё долго сидели и уютно беседовали под рюмочку.

В Надым вернулись поздним вечером следующего дня, хотя выехали ещё до обеда. По дороге заехали в «Щучий», и Владислав Михайлович провёл гостям обзорную экскурсию по лагерю. Затем останавливались у большого железного клёпаного моста, который в народе назывался Министерский и считался у ненцев священным местом, где они обязательно останавливались, чтобы задобрить духов каким-нибудь подношением, например бросить монетку, оставить на земле несколько сигарет или плеснуть спиртного.

Бытовала легенда, что во время его строительства некий министр из какой-то высокой комиссии упал с него на насыпь, но упал он очень удачно и даже не покалечился, после чего заключённые прозвали мост Министерский. Несколько раз останавливались по дороге и рассматривали клейма на старых, почти не тронутых временем рельсах. На «Пятьсот первой» использовались рельсы самых разных производителей – от дореволюционных, сделанных на демидовских заводах, до американских и немецких. Железо того времени было такого качества, что спустя семьдесят, а где-то и сто лет рельсы только почернели, но на них не было ни грамма ржавчины и своей прочности они совершенно не утратили.

Как только вернулись в Надым, Филимонов первым делом позвонил Студилину. Тот сообщил, что задействовал всех, кого мог, но ждать новостей пока ещё рано.