К Анечке

Глава 5. Побег

Через четыре дня Трансполярная магистраль вышла к болоту, тянувшемуся километра полтора на восток и простиравшемуся до самого горизонта с севера на юг. Через поросшую бурым мхом и карликовой берёзой унылую долину стрелой проходил ровный ряд электрических столбов с натянутыми проводами, вдоль которых шла просека, протоптанная первой бригадой.

Выгрузив после обеда последние «вертушки», остаток дня обе бригады занимались укладкой слани через болото, стаскивая с обочин дороги всё, что не пошло на дрова для лагеря и кострожогам.

Сдавая Пахомычу инструмент, Альберт предупредил инструментальщика, что в понедельник бригада будет работать в лесу и понадобится много топоров, несколько пил и пару бухт верёвки. А ещё пять чистых канистр для питьевой воды.

В столовой сегодня царило приподнятое настроение. Отовсюду слышались разговоры о завозе в ларёк большого ассортимента товаров и завтрашней выдаче заработной платы. И, судя по усиленным мерам безопасности в лагере, всё это было похоже на правду. На вахте сегодня дежурило больше охранников, чем обычно, и надзиратели почти все были на работе.

Устраиваясь на ночлег, Николай часто поглядывал в сторону воровского угла, где после отбоя активизировались уголовники. Они играли в карты, попутно что-то живо обсуждая. Часто долетали уже знакомые, но чаще всего совсем незнакомые слова на фене[13].

Проследив в очередной раз за взглядом соседа, Василий мрачно усмехнулся:

– Готовятся к завтрашним поборам?

– К этому-то они всегда готовы, – вздохнул Николай и, понизив голос, добавил: – Они к другому готовятся. Заметили, что два последних дня не топили до одури печи, никто не пьёт, нашего брата не трогает, в картишки на «Американку» почти не играют – боятся сейчас в ШИЗО попасть. И намёк Степаныча они отлично поняли. Затихорились. Интересно, что будет завтра и послезавтра…

Воскресное утро началось со шмона. Сразу после подъёма в барак зашло с десяток охранников, выстроили всю бригаду в две шеренги в центральном проходе и стали переворачивать и прощупывать матрасы, подушки, одеяла и личные вещи. Затем обыскали каждого заключённого. Процедура эта во всех лагерях была делом обычным, но за время нахождения Зверева и Чупракова в «Глухарином» проводилась впервые. Всё мероприятие заняло меньше получаса. В результате было найдено несколько ножей и заточек да пара карточных колод. Составив протоколы на владельцев «запрещёнки», бригаду отпустили на завтрак. Неожиданной процедуре особенно никто не удивился, лишь уголовники матерно выражали глубокое сожаление по поводу утраченных «стир»[14].

Пока первую и вторую бригады первыми водили в баню, третья маялась в ожидании своей очереди. Работяги сегодня чаще, чем обычно, бегали в туалет, чтобы узнать какие-нибудь новости. Все ждали зарплату. Особенно уголовники. Сразу после завтрака Матюха с медвежатником[15] Кирпичом предупредили всех бригадников, что каждый должен скинуться на общак[16] по десять рублей. Никто, разумеется, возражать не стал. Каждый более-менее опытный сиделец прекрасно знает, что за отказ дать деньги в общак можно лишиться вообще всего, в том числе и жизни. К тому же воры иногда решали вопросы по зачётам, давая кому надо на лапу, чтобы у бригады всегда был процент сверх нормы.

Ближе к вечеру, когда бригада в полном составе после помывки и прожарки вернулась в барак, пришёл нарядчик Тарпилин и вместе с бригадиром выдали рабочим зарплату. Деньги давали за неполный отработанный месяц, но все остались довольны.

Убрав ведомость в папку, нарядчик обратился к бригадиру:

– Сейчас вторая отоварится, и веди по очереди своих в ларёк. Смотри только, чтобы порядок был и тишина. Подгорный сегодня злой как чёрт. Услышит шум, как на базаре, останетесь без отоварки. К нам сегодня театр должен был приехать с «Евгением Онегиным», а Галанов, начальник соседнего «Ягодного», его у себя какими-то посулами задержал. Говорят, певички там уж больно красивые. Теперь только на следующей неделе к нам доберутся, и то не факт. А Михаил Тимофеич уже приготовился встречать. Ждал. Так что смотрите…

Отстегнув жуликам по десятке, Зверев и Чупраков дождались своей очереди и ещё с несколькими бригадниками пришли в ларёк.

– Давайте держаться вместе, одним котлом? Вы не против? – спросил Николай, когда они вышли из барака в сопровождении Альберта.

Василий пожал протянутую руку:

– Я только за!

В тесном помещении, где едва могли уместиться десять человек, на полках слева были разложены промышленные товары: расчёски, зубные щётки и зубной порошок, гуталин, иголки и английские булавки, мыло, спички, почтовая бумага и прочее. Но растерянные покупатели, конечно же, первым делом принялись разглядывать товар на полках справа. Там среди сухофруктов, брикетов халвы, вяленой рыбы и квашеной капусты всеобщее внимание привлекали аппетитные пласты солёного с красным перцем сала и монументального вида банка сгущенного молока весом три килограмма шестьсот граммов, которую заключённые называли «корова».

Невысокого роста, угрюмый продавец, за сегодня уже явно подуставший, молча выслушивал заказы, проворно выдавал требуемое и рассчитывал покупателей.

– Я что-то не пойму, цены, что ли, понизили? – спросил Арсений, высокий крепкий парень с волжским окающим акцентом.

– С марта сего года советское правительство снизило цены на промышленные и продовольственные товары и повысило зарплаты трудящимся, – монотонно невесть в какой раз за сегодняшний день объяснил продавец.

Пока ждали очереди, Василий сходил в сапожную мастерскую, отдал долг Тиграну и поблагодарил ещё раз за удобную обувку. Сапожник, осведомлённый обо всех делах в лагере, рассказал, что на будущей неделе на вещевой склад завезут обувь, и в очередной раз заверил, что Муркины боты его производства куда лучше и удобнее любых казённых ботинок.

На входе в ларёк его ждал Николай.

– Я вот что подумал, – понизив голос, начал тоболяк, – давайте сейчас закупимся на все деньги. Судя по всему, урки не знали о повышении зарплат и снижении цен, поэтому собрали только по червонцу. А народ получил кто по двадцать пять, а кто и по тридцать рублей. Вечером начнут трясти ещё. Так что давайте купим сала и хлеба. Сытно и можно с собой на работу унести.

Так и сделали. Потратив все деньги, товарищи купили две зубные щётки, одну баночку зубного порошка на двоих, курительной бумаги Николаю, большой кусок сала и через Тиграна полбулки хлеба у хлебореза. Тут же, в сапожной мастерской, порезали сало на кусочки.

Многие из бригадников, видимо, подумали так же, как Николай, и на почте выстроилась очередь, чтобы отправить родным денежные переводы. Были здесь и рабочие из других бригад.

А в бараке, как и предсказывал Николай, Матюха, Скок и Кирпич – все трое подручных Клима, уже вовсю трясли деньги с тех, кто ещё не успел потратить зарплату.

– Закрыли пасти, контра поганая! – услышали вернувшиеся с отоварки голос Матюхи, нависавшего над сидевшими на нарах латышами. – Ещё хоть одна падла пикнет – язык отрежу!

Те послушно отдавали деньги.

Кирпич что-то шептал на ухо пожилому осетину Калоеву, обняв его ласково за плечо. Лицо у работяги было испуганное.

Альберт, не обращая внимания на происходящее, быстро забрал новую партию людей и повёл в ларёк.

– Идёмте скорее перекусим! – Николай потянул засмотревшегося на эту отвратительную картину Василия за рукав. – Я года два сала не ел.

Устроившись на нарах, они отломили по куску хлеба, развернули обёрнутый плотной бумагой приятно увесистый брикет сала и, взяв по ароматному ломтику, стали медленно, с наслаждением жевать. Василий, пробовавший сало за все четыре года заключения только два раза, и те ещё в первый год отсидки, закрыл от удовольствия глаза.

– Вы гляньте-ка, братушки, как вражеский элемент тут жирует! – послышался совсем рядом голос Матюхи.

Василий открыл глаза. Блатарь стоял у нар рядом с Николаем и, театрально раскинув руки, удивлённо качал головой.

– Ох ты, мамочки мои! – в тон ему осклабился Скок, подходя ближе. – Шикарно живут враги народа!

Николай спокойно посмотрел на обоих и, прожевав, спросил:

– Какие претензии? Мы что положено на общак дали, имеем право спокойно поесть.

– Слыхал? – глянул на своего подельника Матюха и криво усмехнулся. – Они, понимаешь, имеют право… Ты, перхоть поганая, мне ещё права качать будешь?!

Скок подошёл ближе, облокотился на перекладину верхних нар, посмотрел сначала на Зверева, потом на Чупракова и негромко сказал:

– Маловато дали. Деньжат вам сегодня вон как много отвалили, а вы на общак копейки дали. Надо бы ещё поделиться. Народ тоже хочет вот так же сальца с хлебушком немножко покушать!

– Нету денег, – отрезал Николай.

Василий показал на свою обувь:

– За боты рассчитались, на общак скинулись, поесть купили. И всё. Деньги кончились.

Николай взял несколько кусков сала, отломил кусок хлеба и протянул Матюхе:

– Угощайтесь, пожалуйста.

– Вы чё, суки, издеваетесь! – взревел блатарь, ударил по руке Чупракова, сало полетело на матрасы и пол, и, схватив Николая за рукав, потащил в проход. – Я тебя, гнида ты вонючая, сейчас научу, как надо с людьми разговаривать…

Василий бросил недоеденные куски на нары и выскочил в проход.

Скок мгновенно повернулся к нему, выхватил из рукава нож и быстро повертел его в руке:

– Опа! Стоять, не вертухаться! Распущу на лоскуты, падла!

Василий отшатнулся назад и глянул на Чупракова. Увидев нож, Николай коротко и мощно ударил Матюху под дых. Пока тот, широко открыв рот и выпучив глаза, плавно оседал на пол, бывший капитан Красной Армии быстрым движением рук, напоминающим ножницы, выбил у Скока нож, перехватил его за рукав и резким движением впечатал блатаря лицом в стойку нар. Что-то хрустнуло. Скок отлетел в сторону, хрипя, схватился за лицо, и между пальцев у него обильно потекла кровь. Кирпич, стоявший в начале конфликта неподалёку, куда-то исчез.

– Нельзя так с хлебом обращаться, – спокойно сказал тоболяк и, нагнувшись над Матюхой, хлопнул широкой ладонью по его спине. Тот, бессмысленно тараща глаза и разевая рот, наконец задышал и закашлялся.

Все присутствующие вокруг растерянно замерли, глядя то на лежащих на полу уголовников, то на Николая.

– Что за бузу вы тут устроили? – послышался в тишине голос Клима.

Толпа вокруг расступилась, пропуская пахана. Тот посмотрел на своих и вопросительно воззрился на Чупракова.

– Мы по червонцу на общак, как положено, дали, остальное всё на еду потратили, а твои у нас стали ещё денег требовать, – начал объяснять Николай, глянув на Василия. – Мы им сало и хлеб по-людски предложили, а они продукты на пол и за нож…

– Нехорошо хлебушек на пол бросать, – укоризненно покачал головой Клим, глядя на Скока и Матюху.

Пахан взял из лежавшего на матрасе свёртка тонкий кусочек сала, отломил щепоть хлеба и закинул в рот.

– Ну, гнида еб…я, кранты тебе! – зажимая кровоточащий нос, прогнусавил Скок. – Ты у меня кровавой юшкой харкать будешь, падла! Я же тебя…

– Уймись, – оборвал его Клим. – Утри сопли и иди умойся. После поговорим. А ты поднимайся и чайник поставь. Пора бы чаю выпить, – обратился он к Матюхе.

Уходя к себе в закуток, пахан обернулся к Николаю:

– Хорошее сальцо. Свежее. Приятного аппетита.

Чтобы не злить своим присутствием блатарей, все свидетели их унижения быстро разошлись по своим местам. Чупраков опустился на корточки и стал собирать разбросанные продукты. Василий принялся ему помогать.

– Всё, суки. Вы покойники… – зло прошипел Матюха, уходя следом за паханом.

Николай глянул им вслед и вздохнул:

– Теперь, Василий Семёнович, нам нужно отрастить глаза на затылке и спать в один глаз…

Ночь прошла беспокойно. Отвыкшие от жирной пищи работяги, наевшись после отоварки сала и колбасы, то и дело бегали в туалет. Кто-то от переизбытка впечатлений за прошедший день во сне стонал и разговаривал. Уголовники тоже несколько раз ночью выходили из барака, но на Чупракова и Зверева внимание никто не обращал.

Василий, просыпаясь от каждого шороха, посматривал на соседа, но тот, кажется, спал крепким, безмятежным сном.

Утром, когда колонна построилась на завтрак, последними, как всегда, вышли блатари. Кто-то в строю тихо присвистнул. И было от чего. Лицо Скока походило на маску отрицательного героя японского театра: верхняя часть сплошь тёмно-синего цвета, распухший нос превратился в крупную вытянутую сливу, оба глаза заплыли в узкие щели. Увидев такие изменения во внешности всегда щеголеватого вида уголовника, многие оборачивались и поглядывали на Чупракова и Зверева.

Завтрак и развод прошли без каких-либо эксцессов. Уголовники вели себя так, будто ничего не произошло.

Когда строились на развод, все обратили внимание на большое количество деревянных ящиков, аккуратно сложенных у здания администрации. Судя по всему, лагерь готовился к переезду.

Выгрузившись из вагона, бригада выстроилась в две шеренги. Конвой сегодня периметр не устанавливал. Предстояла работа в лесу. Погода для этого стояла самая подходящая. Солнце жарило совсем по-летнему, но из-за сильного и холодного северо-западного ветра жарко не было.

– Сейчас разбиваемся на звенья и до обеда заготавливаем лес, – объявил Альберт. – Валим только молодые деревья до двадцати сантиметров в диаметре, обрезаем сучья и складываем брёвна вдоль дороги. Брёвна должны быть длиной не менее пяти метров. Пни оставлять не более пятнадцати сантиметров. У кого увижу больше, буду штрафовать. Сучья сжигаем на месте. Старые деревья не пилить. Когда привезут обед, вы услышите сигнал. Всё. За работу!

Пять звеньев по двадцать человек с топорами и пилами, каждое в сопровождении одного охранника, растянулись вдоль насыпи на расстоянии двадцати метров друг от друга и приступили к работе. В каждом звене Альберт назначил одного кострожога сжигать ветки и следить, чтобы в канистре всегда была питьевая вода для рабочих. По другую сторону железки точно так же работала вторая бригада.

Василий и Николай попали в четвёртое звено, где кострожогом Альберт назначил малолетнего Вальку – самого авторитетного из молодых шестёрок блатарей. Сами уголовники всей своей неизменной четвёркой присоединились к последнему, пятому звену, которое работало дальше всех от болота и, соответственно, первым со стороны лагеря.

Работа шла хорошо. Лес вокруг был смешанный и густой. Молодых деревьев нужного размера хватало, неудобство доставляли только заросли карликовой берёзы и тальника. Зашелестели пилы, застучали топоры, и вдоль дороги у насыпи начала расти горка брёвен. Валька нашёл небольшую поляну, разжёг посередине костёр и стаскивал туда ветки. Охранник по кличке Клоп, прозванный так своими же сослуживцами за невысокий рост и скверный, скандальный характер, особенно когда был нетрезв, расположился под кедрачом на краю поляны и поглядывал за костром, пока Валька бегал по лесу. Пару раз, чтобы размять ноги, Клоп обходил участок, где работало его звено, и наблюдал за рабочими, которые постепенно продвигались всё глубже в лес. К обеду Валька уже присмотрел новую поляну, чтобы жечь ветки.

Василий и Николай старались теперь всегда держаться вместе и очень внимательно смотрели по сторонам. Когда несли уже готовое бревно к дороге, особенно пробираясь через кусты, топоров из рук не выпускали.

Ближе к полудню, закончив зачищать от сучков очередное бревно, Николай уселся на росший здесь сплошным ковром высокий брусничник и достал из кармана бумагу и махорку:

– Всё, Василий Семёнович, перекур! Давайте-ка передохнём, а то мы что-то как стахановцы работаем. Соседи вон третий раз уже присаживаются.

– И то верно, – кивнул Василий и уселся рядом. – Это, наверное, от напряжения из-за тех сволочей, – он кивнул в сторону, где работало пятое звено.

– Всю ночь из-за них не спал, – проворчал Чупраков. – Да и вы, я слышал, тоже. Слушайте, может, перекусим чуток? До обеда что-то время долго тянется…

Отмахиваясь от комаров, товарищи достали рассованные по карманам куски сала и хлеба.

В это самое время в каких-то пятидесяти метрах от них кострожог пятого звена, хромой дед Кузьмич, притащил к костру охапку веток и свалил на кучу рядом с костром.

– Ах ты, господи… – проворчал старик, увидев, что вокруг костра уже вовсю тлеет мох.

Охранника на месте не было. Наверное, снова ушёл в обход, и за костром никто не присматривал.

Кряхтя и что-то бормоча себе под нос, Кузьмич принялся затаптывать огонь. Отодвигая принесённую ранее кучу веток, под которой тоже тлело, старик едва не споткнулся обо что-то твёрдое. Он прищурил подслеповатые глаза и испуганно разинул беззубый рот. Между веток с молодыми зелёными листьями выглядывала босая человеческая нога. Трясущимися руками он разобрал завал и увидел, что это был охранник их пятого взвода. Из груди у него торчал железный прут, на лице застыло удивлённое выражение. На ослабевших ногах старик опустился на землю…

Стрелок Богдан Близнюк, по прозвищу Клоп, посмотрел на часы и, чтобы скоротать время до обеда, решил ещё раз обойти свой участок. Настроение у него было хуже некуда. Вчера в расположении отмечали день рождения коллеги, и после обильных возлияний болела голова и постоянно мучила жажда. А ещё сосало в брюхе от голода. Присев на корточки у канистры, он прислонил к дереву карабин и стал наливать в кружку воду. Где-то сзади затрещали кусты. Должно быть, малолетка кострожог тащил очередную партию веток к костру. Повернувшись на звук, он увидел, как к нему бежит какой-то заключённый с топором в руке. Узнав одного из блатарей, Близнюк на секунду растерянно замер, затем, выронив кружку, схватил карабин, но выстрелить не успел.

– Получай, мусор! – прошипел Кирпич и с размаху снёс Клопу половину черепа.

Воткнув окровавленный топор в землю, он оглянулся по сторонам и стал быстро раздевать ещё дёргающееся в судорогах тело ВОХРовца.

В это время рядом зашевелились кусты и на поляну вышли двое рабочих с бревном. Кирпич быстро подхватил с земли карабин и направил в их сторону:

– Валите отсюда и никому ни слова, если жить хотите. Ясно?

Оба энергично закивали и чуть не бегом пустились прочь от страшного места…

– Хорошего помаленьку, но так жить можно! – улыбнулся Чупраков, засовывая обратно в карман пропитанный жиром свёрток. Они съели по три кусочка сала с хлебом, и настроение у обоих значительно улучшилось.

Вдруг Николай настороженно замер и приподнялся.

– Что? – тихо спросил Василий.

– Кажется, кто-то сюда идёт.

Через кусты действительно кто-то пробирался в их сторону. Над зарослями ивняка мелькнула фуражка охранника.

– Клоп идёт! – шепнул Чупраков, схватил топор и быстро вскочил с места. Василий сунул в карман недоеденный кусок хлеба и тоже поднялся.

Из-за кустов вышел человек с карабином наперевес. Это был переодетый в форму охранника вор Матюха.

– Наконец-то нашёл вас, козлов. Что, падлы, не ждали? – радостно просиял уголовник. – Топоры бросили и быстро оба за мной!

Опешившие от неожиданности Зверев и Чупраков переглянулись.

– Что, бля, обтрухались? – зло оскалился блатарь. – Быстро пошли, я сказал! Иначе кончу вас обоих прямо здесь. Сильно вы меня разозлили вчера. Жаль, Клим вас трогать не велел. Шевелите копытами, козлы!

Подобрав один из брошенных топоров, Матюха сунул его себе за пояс и, подгоняя заложников, чуть не бегом погнал их по лесу вдоль дороги в сторону лагеря.

Где-то неподалёку стучали топоры, слышались голоса рабочих, шум падающих деревьев, но по пути им никто не попался.

Пробежав так с сотню метров, они вышли на Клима и Скока. Оба блатаря были в крайнем возбуждении. У последнего за поясом был заткнут топор, в руке – заточенный с обоих концов короткий прут.

– Где Кирпич? – спросил Клим.

– Сказал, догонит нас, – ответил Матюха. – Нужно уходить.

Клим посмотрел на Чупракова и Зверева.

– Слушайте сюда. Как вы, наверное, уже поняли, мы идём в побег. Вы оба уходите с нами. Ты, капитан, – обратился он к Чупракову, – как-то рисовался, что несколько лет жил в этих местах, так что поможешь нам добраться до железной дороги. Инженер, – он посмотрел на Зверева, – будет помогать тащить провиант. Если всё пройдёт гладко, оба останетесь живы и, как доберёмся до железки, отправитесь своей дорогой. Даю слово. Попытаетесь соскочить или выкинете какой-нибудь номер, Скок и Матюха с вас обоих живьём кожу сдерут. У них на вас после вчерашнего очень руки чешутся. Всё ясно?

Николай и Василий молча кивнули.

– Вот и ладушки, – улыбнулся Клим и азартно потёр ладони. – На вольную волюшку, братва! С богом!

Минут десять они быстро бежали лесом вдоль дороги, но не привыкшие к такой физкультуре уголовники стали выдыхаться и перешли на быстрый шаг. Скоро их догнал Кирпич. На нём была одежда покойного Клопа, за спиной висел карабин. На воротнике и плече шинели темнели бурые пятна.

Клим остановился и, восстанавливая дыхание, облокотился на дерево.

– Как там? – осматривая новый наряд медвежатника, спросил пахан.

Тот кивнул:

– Всё в лучшем виде.

– Шикарный прикид! – оценил Скок.

Кирпич покосился на пятна крови у себя на плече и поморщился:

– Твой-то молодец… Шинельку заранее на веточку повесил…

Скок кивнул на Зверева и Чупракова:

– Ничего, фраера потом почистят…

– Кострожог наш, падла старая, красавца твоего нашёл и к вохре побежал. На меня выскочил и: «Графтанин нашальник! Графтанин нашальник! Там конвоира убили!» – передразнил беззубого Кузьмича Кирпич. – Ну, я его там и положил под куст.

– Хорошо, – кивнул Клим. – Всё, рвём когти!

Минут через пятнадцать бежавшие впереди всех Кирпич и Клим вдруг остановились.

– Вот они, – обернувшись к остальным, с облегчением выдохнул пахан. – Иди, Скок, глянь.

– Эй, я здесь! – послышался знакомый голос, и из-за деревьев вышел грузин Гоча. – У меня всё хорошо. Давно вас жду.

– Молодец, циркач! – улыбнулся Клим, вытирая со лба пот. – Пошли, у нас мало времени.

Они вышли на дорогу, где стояли две телеги, привозившие обед.

– Жаль, ребята сегодня голодные останутся… – вздохнул Гоча.

– Где раздатчики? – спросил Матюха, глядя по сторонам.

– Я их в кустики отнёс, – махнул рукой в сторону леса грузин. – Чуть спину не надорвал с этими жирными свиньями! И лишний груз туда же убрал.

Василий посмотрел на телеги: на них остался только один термос и мешков лежало меньше, чем обычно.

– Лихо управился! – уважительно покачал головой Кирпич.

– Нетрудно было. Сказал, что колесо сейчас отвалится, надо помочь. А когда оба подошли, быстро всё сделал. Одно удовольствие этих козлов резать! По пять рублей за булку хлеба брали! Козлы! – возмущённо взмахнул руками эмоциональный кавказец.

– Хорош базарить! – оборвал его Клим. – По коням!

Все, рассевшись на телеги, быстро поехали в сторону лагеря. На утоптанном торфянике следов от телег и лошадиных копыт было не видно, а участки песчаника объезжали по засыпанной ветками и опилками обочине. Когда переезжали через мост, на железку специально выехали раньше, где насыпь была невысокая, и Гоча потом старательно замёл ветками все следы. Было видно, что всё было продумано заранее и основательно. Проехав ещё пару километров, свернули в лес и направились на юго-запад.

Место здесь было потрясающе живописное. Вокруг огромным толстым ковром стелился белый ягельник, ни травы, ни кустов, ни карликовой берёзы почти не было. Редкие сосны, берёзы, лиственницы росли на большом расстоянии друг от друга. Под ярким солнцем всё это походило на какую-то сказочную страну. Ветер сдувал комаров, приятно холодил лицо, и даже пребывающий в каком-то ступоре Василий поневоле залюбовался этой картиной.

Километров через пять сказочный пейзаж закончился резким спуском в заболоченную низину. Дальше тянулся кочкарник, поросший карликовой берёзой с редкими деревьями, за которым вдали темнела полоса леса. Телеги остановились.

– Это место самое далекое от лагеря, куда можно проехать, – сказал Гоча, спрыгнув с телеги.

– Ну что, капитан, командуй. Куда дальше? – спросил Клим.

Николай слез с телеги и посмотрел по сторонам.

– Конечная точка нашего путешествия отсюда на северо-западе. Двигаться прямо в ту сторону мы не можем, там много открытых мест, в два счёта обнаружат. Сейчас идём на юг, пока не дойдём до реки Полуй. Я карту этих мест немного помню. Наша железка тянется как раз параллельно Полую. Уходим подальше от лагерей, переправляемся через реку, а потом вдоль неё на запад до самой Оби. Там у какой-нибудь рыболовецкой фактории или стойбища найдём лодку, переплывём на ту сторону Оби – и на северо-запад до железки. Ну а там – вольная волюшка! – Чупраков улыбнулся и посмотрел на Василия.

– Конечная точка нашего путешествия… – с ухмылкой передразнил Скок.

Клим рассмеялся и хлопнул Николая по плечу:

– Молодец, капитан, всё правильно говоришь! Мы так и думали идти. Вперёд! Гоча, привяжи коней к дереву, чтобы скоро в лагерь не вернулись.

– Нельзя коней привязать! – удивлённо подняв густые чёрные брови, воскликнул кавказец. – Они здесь с голоду умрут! Отпустить надо, пускай идут. В лагерь они не вернутся, будут гулять, травку кушать. Если когда и найдут их, мы уже далеко будем!

– Хорошо. Ты конюх – тебе виднее, – согласился Клим и посмотрел на Василия и Николая: – Чего стоите, разбирайте провиант! А вы помогайте, – добавил он, глянув на Матюху и Кирпича.

Гоча радостно всплеснул руками:

– Ай, хорошо! Ай, правильно! Пускай коники тоже на воле ходят.

Он кинулся к мохнатому низкорослому жеребцу якутской породы, быстро отстегнул вожжи, снял уздечку и стал развязывать чересседельник, что-то ласково приговаривая по-грузински.

Пока Матюха, Кирпич, Василий и Николай снимали с телег мешки, Скок не спеша подошёл сзади к Гоче и резко всадил ему нож под левую лопатку.

Конь всхрапнул, а грузин, не издав ни звука, мягко опустился на мягкий ягель.

– Привяжите коней к дереву. А у этого наша шмаль[17] должна быть, посмотрите в карманах, – распорядился Клим.

Обыскав покойника, Скок нашёл компас, добротный нож, две спрятанные в рукавах узкие заточки, табак с бумагой, два плотных конверта со шмалью, которую продавали в лагере узбеки, и перетянутую нитками пачку денежных купюр.

– Зажиточный конюх! – криво усмехнулся Матюха.

Василий и Николай замерли, ошарашенно глядя на происходящее.

– Чего хавальники разинули?! – прикрикнул на них Клим, рассовывая по карманам Гочино имущество. – Этот чурка раньше в цирке работал, ножики кидал с завязанными глазами. Скок по сравнению с ним пацан зелёный. Порешил бы он нас где-нибудь по дороге. Сними с него ботинки и переобуйся, – последнее было адресовано Василию. – Шевелись!

Василий растерянно посмотрел на труп конюха.

Николай глянул на побледневшего товарища, быстро подошёл к трупу, снял с него ботинки и поставил перед Зверевым:

– Надевайте, в своих вы по лесу и пятидесяти километров не пройдёте.

– Ну, чисто родная мамочка! – расхохотался Матюха.

Сдерживая накатившую тошноту, Василий сел на землю и стал переобуваться.

Кирпич с трудом снял с телеги большой армейский термос и поставил на землю.

– Клим, мы с такой тяжестью далеко не уйдём.

– Вылей половину. Остальное капитан понесёт. Хватайте мешки, скорее уходим.

Пока Скок привязывал так и не распряжённых коней к высокой лиственнице, Матюха прикинул по весу два мешка, что были поменьше, один отдал Кирпичу, другой закинул себе за спину. К обоим этим мешкам были привязаны верёвочные лямки наподобие армейских вещмешков. Третий – большой, набитый хлебом, который предназначался на обед бригаде, он поставил возле Зверева.

Закидывая на плечи увесистую ношу, Василий посмотрел на несчастных мохнатых лошадок, оставленных умирать на привязи в лесной глуши, и у него сжалось сердце. Оставалось надеяться, что через день – два их всё же найдут здесь живыми и здоровыми.

Идти по заросшему, заболоченному кочкарнику было тяжело, но до леса дошли без перекуров всего часа за полтора. Только Кирпич и Матюха заставили Чупракова скрутить по-армейски их шинели, в которых было жарко и неудобно. Когда зашли в лес, темп немного сбавили, но ещё пару часов шли без остановок. Всех сильно мучила жажда, так что, когда на пути встретился небольшой ручей, все кинулись к воде и, напившись, повалились на землю.

– Пошамать бы, Клим, брюхо подвело, – заныл Скок, скривив и без того безобразную, синюшную физиономию.

– Доставайте, что там у нас есть, – распорядился пахан.

В приготовленных для побега двух мешках нашлось пять мисок, кружек и ложек, двухлитровый медный чайник, сухари, крупы, соль, сахар, чай, спички, махорка, банок тридцать разных консервов, рыболовная сетка и несколько мотков верёвки. К побегу уголовники приготовились тщательно.

Насыпая в миски кашу прямо из термоса, Николай осторожно, искоса поглядывал, как Скок и Кирпич проводят инвентаризацию припасов. Матюха, судя по всему, хорошо усвоив вчерашний урок, держался от Николая с Василием на расстоянии, внимательно за ними следил и не выпускал из рук винтовку.

– Ты чего, капитан, казённой каши пожалел? – спросил Клим, обратив внимание, что Николай положил всем по обыкновенной лагерной порции. – Она же завтра пропадёт. Хавайте от пуза.

– Нам нельзя сейчас много есть, тяжело идти будет. Лучше часа через три – четыре ещё перекусим. Сегодня со свежими силами нужно уйти как можно дальше, завтра идти будет труднее.

Кирпич подался вперёд и хотел было что-то возразить, но Клим жестом его осадил:

– Ша! Он прав.

Вопреки ожиданиям Василия, до самого вечера шли быстро, делая совсем короткие остановки, чтобы утолить жажду, покурить и перемотать портянки. Он боялся, что непривычные к физическому труду, изнеженные бездельем уголовники быстро выдохнутся и шансов остаться в живых у них с Николаем не останется совсем. Он прекрасно понимал, что, если их настигнут, блатари сразу же убьют заложников и будут уходить врассыпную. Но Клим бодро шагал за идущим впереди всех Николаем, Скок и Кирпич тоже держались хорошо, только пострадавший больше всех во вчерашней стычке Скок всё жаловался на головную боль, а замыкающий Матюха хоть иногда и отставал, но чётко контролировал ситуацию. Каждый раз, когда Василий, не слыша какое-то время его шагов, поворачивался, тот быстро нагонял и направлял на него ствол карабина. Чупраков, сверяясь по компасу, грамотно выбирал маршрут, стараясь идти только лесом, и обходил открытые места. Если всё же приходилось переходить болота или голые участки тундры, он сначала некоторое время высматривал, нет ли поблизости людей.

Промороженная лютыми многомесячными морозами и покрытая толстым слоем мха земля ещё не оттаяла, и воды вокруг было много. Это позволяло без боязни переходить болота, но перебираться по пояс в ледяной воде через разлившиеся ручьи и протоки было не просто. Зверья и птицы в здешних лесах было много. То и дело на пути встречались зайцы, лисы, белки, один раз видели лося. Прямо из-под ног с громким, раскатистым криком вспархивали куропатки, в траве копошились нагоняющие неприятные воспоминания лемминги.

Николай сразу предупредил о возможной встрече с медведями и рассказал, как нужно вести себя при встрече с хозяином здешних лесов. Уголовники здесь были не в своей стихии и понимали, что от этого «фраера» зависит сейчас их жизнь, поэтому воздерживались от своего обычного хамства и наглости.

Только в восьмом часу вечера, изрядно устав, сделали длительный привал у протоки, которую можно было перепрыгнуть, только хорошо разбежавшись, но сил для этого уже ни у кого не осталось. Нужен был отдых.

Ветер к вечеру стих, немного похолодало, но небо было чистое, солнце ещё высоко висело над горизонтом.

Уставшие и голодные, все лежали, восстанавливая дыхание, кое-как отмахиваясь от комаров, которых, кажется, становилось с каждым часом всё больше.

– Ну что, капитан, где твоя река? – спросил Клим, приподнявшись и закуривая папиросу трясущимися от переутомления руками.

Николай сидел под деревом, облокотившись на термос, и такими же трясущимися руками скручивал самокрутку, стараясь не просыпать махорку.

– Идём мы правильно, река уже где-то рядом. Нам нужно обязательно до неё дойти и переправиться на ту сторону. На этом берегу мы как в ловушке. Ближе к Салехарду Полуй широкий и берега заселены, там глаз много, нас быстро отыщут. А с той стороны сплошные леса на тысячу километров. Отойдём подальше от реки и спокойно пойдём вдоль неё, пока не упрёмся в Обь. По эту сторону нам нельзя оставаться. Сейчас вся «Пятьсот первая» на ушах стоит, наверняка из Салехарда подкрепление с разыскными собаками вызвали. Ночи светлые, будут сутками искать. Все ненецкие стойбища поднимут на розыск.

– Хватит пугать, гнида. Расчирикался, – просипел севшим от усталости голосом Скок. – Нас здесь уже никакими собаками не отыщешь. Можно и подольше отдохнуть.

– Бережёного бог бережёт. Чем дальше сегодня уйдём, тем лучше, – вмешался Кирпич, любуясь снятыми с Клопа часами.

Часы второго убитого охранника были на руке Клима.

– Хаваем и рвём дальше, – коротко распорядился пахан.

К Полую вышли уже около полуночи. За труднопроходимыми, залитыми водой зарослями тальника открылась совсем не широкая река, бегущая с востока на запад.

– Ну, наконец-то… – устало выдохнул Николай. – Теперь нужно перебраться на тот берег

– Что предлагаешь? – спросил Клим.

– Нужно найти сухое дерево и сделать плот, чтобы вещи перевезти, а сами переплывём. Полуй вброд не перейдёшь. Здесь он ещё не широкий, плыть-то всего метров пятнадцать.

– Клим, да мы уже еле ногами шевелим, – послышался испуганный голос Скока. – Я и плавал-то последний раз, когда ещё шкетом был…

– Нишкни, – усмехнулся Клим, – капитан тебя спасёт, если что!

Подходящее сухое дерево нашлось метров через пятьсот ниже по течению. Вокруг высокой, поваленной ветром сосны было разбросано множество сухих веток, как нельзя лучше подходящих для дела. Кирпич с Матюхой помогли Николаю и Василию связать верёвками добротный плот размером полтора на полтора метра. К нему с двух сторон Николай привязал по длинному куску верёвки, чтобы плот можно было перетягивать от берега к берегу.

– Как будем переправляться? – спросил у Клима Чупраков, когда всё было готово.

– Ты переплывёшь первым, потом Скока со шмотками переправим, потом Матюха, я, инженер и Кирпич.

Николай кивнул.

– Только термос нам на ту сторону тащить незачем. Забросим его в кусты подальше.

Никто возражать не стал.

Пока доедали остатки каши и настраивались на предстоящее испытание, на реку стал опускаться туман.

– Вот и бог нам помогает, – обрадовался Кирпич. – Нужно скорее перебираться. Разведём костёр, чаю сварим…

Обогреться у костра и выпить горячего чаю хотелось всем, поэтому долго засиживаться не стали. Пока Василий убирал посуду, Николай и Скок разделись донага, сложили одежду на плот и увязали верёвкой.

Николай, Скок, Матюха и Клим, подняв над головой плот, перетащили его через кусты и спустили на воду. Чупраков обвязался верёвкой вокруг пояса, сделал несколько глубоких вдохов, зашёл в воду и быстро поплыл.

Благополучно выбравшись на противоположный берег, он натянул верёвку. Скок, стуча зубами и матерясь, вошёл в воду, держась одной рукой за плот.

Меньше чем через час все уже были на противоположном берегу.

Радуясь, что это испытание позади, все быстро оделись, бодро, словно и не было трудного двенадцатичасового перехода, разобрали плот и двинулись дальше на юг. Местность здесь значительно отличалась от той, по которой проходила «Пятьсот первая». Открытых участков почти не было, леса вокруг были гуще и выше, всё чаще встречались на пути сопки. Особой проблемой теперь стали густые заросли карликовой берёзы.

Подходящее укромное место для ночёвки нашли часа через полтора. Между двумя сопками, среди высоких старых елей у небольшой протоки сразу развели костёр и поставили чайник. Чтобы не спать на холодной земле, наломали лапника и разложили вокруг костра. Николай попросил у Скока топор и под бдительным наблюдением Матюхи срубил несколько веток и, связав их верёвкой, соорудил сушилку для обуви. Место здесь было удобное, но сырое и ещё не прогретое. Сильно похолодало. Ветер полностью стих, и белая густая река тумана потянулась широкой полосой между сопками.

Когда чайник закипел, Кирпич бросил в кипяток заварку, насыпал прямо в чайник сахара и пристально посмотрел сначала на Николая, потом на Василия:

– Чё, курки хитрожопые, притихли? Салом не хотите с людьми поделиться? Или у вас просто так карманы оттопырены? Доставайте на общак всё что есть. И смотрите мне, козлы, я проверю.

Опустошив заложникам карманы, Кирпич оставил Чупракову махорку, бумагу и спички, а сало и остатки хлеба выложил на мешок. Блатари подсели к импровизированному столу, Василий с Николаем получили по несколько кусочков сала, кусок хлеба, кружку чая на двоих, сели чуть в стороне, но поближе к костру.

Василий давно не пил настоящего крепкого сладкого чая. После нескольких обжигающих глотков приятная истома разлилась по всему телу, уставшие мышцы налились свинцовой тяжестью, глаза стали сами собой закрываться. Замёрзшие ноги после целого дня в холодной воде понемногу отогревались у огня. Словно откуда-то издалека он слышал, как уголовники вешали на сушилку мокрые вещи, Клим что-то говорил Николаю, а потом всё провалилось в темноту.