Снова Волга, воля и простор. Острый нос парохода резал покрытую синими лунками воду, и вода, вскипая, отбегала легкими крыльями. Зеленые волны вспухали, как мышцы, и катились к берегам.
Ветер несся навстречу. От простора и ветра рождались крепкие и веселые мысли. Было радостно смотреть, как ветер мел блестевшую под солнцем палубу, относил в сторону дым и играл с ним, как с концами серого шелкового шарфа.
Митя охал в Ярославль. В его кармане лежали письма, полученные от Ани, и короткая записка, присланная из корпуса: «Всех, кто желает принять участие, просят явиться». У Мити на душе не было никаких забот. Ему казалось, что навстречу идет какая-то большая, светлая радость. При мысли об Ане сладко ныло и часто перестукивало сердце. Хотелось засмеяться ветру, лечь грудью на перила и глядеть бездумно, не считая минут, вниз, на воду.
Волга опустела. Куда-то ушли все барки. На набережной Митя не увидел знакомых локомотивов. Набережная заросла веселой зеленой травой, а на аллеях еще лежали горки прошлогодних листьев. Митя, улыбнувшись, сдвинул фуражку набекрень, пошел к корпусу, глядя себе под ноги, стараясь ступать по большим булыжникам, минуя маленькие, и это его забавляло, словно он шел по одной рельсе.
На Московской улице он увидел математика Козардюка. Математик шел, слегка переваливаясь, его штаны спадали складками на сапоги, в одной руке он держал фуражку, а другой размахивал под шаг.
— Здравствуй, помещик! — крикнул математик басом и пожал Митину руку.
Митя знал его как строгого педанта: зря его встретил, будет расспрашивать, ругаться и посоветует ехать обратно.
— Хорошо, что приехал, — сказал Козардюк. — Он погладил рукой свою бороду и, поглядев на небо, вздохнув, сказал: — Посмотри, кадет! Вот порядки настали. Ничего подобного
Русь не видала. — Наклонившись к Мите, он тихо добавил: — Приходи ко мне вечером.
Раньше бы Митю удивил пафос былого педанта, но в этот день он решил почему-то не удивляться.
Аню он не застал дома.