Кадет

18

Отряд вызвали в тот же вечер. Рожок загудел, полковник отдал команду, и все двинулись. Позади отряда на телеге везли бочонок с водой, в которую полковник влил бутылку рома. Все желали выпить. В походе все настоящие солдаты пьют. Так, прикладываясь к крану, наигрывая «козочку» и распевая, добровольцы продвигались вперед.

В четырех верстах от Ярославля по Ростовской дороге у небольшого имения была объявлена ночевка. Это был деревянный, обшитый тесом дом, на площадке перед которым росла елка. К ветке дерева был привязан ручной филин, и добровольцы, обступив его, долго наблюдали, как филин глядел на них круглыми глазами. Ночью заухали орудия, загромыхало вдали перекатами, и неприятельские снаряды начали рваться вблизи имения, брызгая вверх желтым пламенем.

Полковник вывел отряд в поле, и добровольцы увидели, как снаряд хватил в стену дома, как крышу имения прорвало пламя и взвилось костром, осветив поля и дымные взметы орудий. Ночевали в поле.

Наутро не было ни дома, ни филина, ни елки. Ископанное снарядами пожарище курило горькие дымы.

Несколько десятков немецких военнопленных, работавших в усадьбе, присоединились к отряду. Днем добровольцы беспечно продвигались по большой дороге, обсаженной деревьями. Отряд не знал, что в это время по ярославским дорогам подползали, отрезая все выходы, серые красноармейские колонны и пыльные эскадроны с тяжелым грохотом многочисленных арьергардных батарей.

Когда отряд дошел до холмистой равнины, полковник повернул добровольцев спиною к Ярославлю, рассыпал их в цепь и заставил рыть окопы. Издали, со стороны Ярославля, долетал росший с каждым часом орудийный грохот. Два бронепоезда били по городу не переставая. Перед рассветом повела наступление неприятельская цепь. Мите казалось, что люди катились серыми комочками, исчезали и вновь появлялись, чтобы вырасти больше.

— Шиш, кроты! — покрикивал на добровольцев фельдфебель, стоя во весь рост, видя, что, испуганные визгом пуль, мальчики прячут головы.

В начале боя Мите было страшно. Он работал на пулемете вместе с Лагиным. От стрельбы не было ничего слышно, пулемет дрожал, как мокрая собака, и иногда на него находил затор и он закусывал своим медным ртом ленту. И эту ленту нужно было выправлять, несмотря на бороздившие землю пули. Полковник Лебединский, стоя, отрывисто командовал. Иногда он подбегал к мальчикам, отнимал у них винтовки, приказывал подняться на ноги и учил их, как нужно стрелять. Неуверенно продвигавшаяся цепь неприятеля залегла и начала отстреливаться. Митя, собрав всю силу воли, поднялся на ноги и, побледнев, заложил руки в карманы, прошел до Архипа Семеновича.

— Молодец. Хороший солдат. Люблю за удаль, — сказал фельдфебель.

Митя таким же шагом вернулся к пулемету. Тогда многим стало стыдно, и они, желая покапать, что тоже не боятся, начали стрелять с колена.

Потом Лебединский поднял мальчиков на ноги и бросил их в штыки. Справа от Мити, гортанно крича, бежала цепь немецких военнопленных.

— Ну, ребятушки, вперед! Чур, носами не зарываться! — покрикивал бежавший вприпрыжку фельдфебель. — Догони, догони!.. Ай-ай-ай!..

Вскакивать и бежать было страшно. Но красноармейцы не выдержали и удрали, побросав свои винтовки. Правда, в том бою убили лохматого студента и худенького, с девичьей талией, лицеиста, но зато другим стало смелей.

Когда мальчики научились стрелять, рыть окопы и не прижиматься к земле при посвисте пуль, из Ярославля прислали на подкрепление отряд немецких колонистов и легкую батарею. Пушки работали недалеко от цепи, и сразу стало спокойнее при виде своих подпрыгивающих при стрельбе орудий.

Лебединского кадеты полюбили. Они перенимали его движения, смех, полюбили его лихо подкрученные усы, штрипки, звон маленьких шпор и ругань «чертом».

— Ишь, сколько мы боевых дней отломали! Черт!.. — говорил Лагин, закуривая возле пулемета папиросу.

Ждали англичан. У Всполья, около железной дороги, дрались целый день. Добровольцы почернели, оборвались, были голодны, но чувствовали себя настоящими солдатами.

Большевики окружили город со всех сторон. До отряда докатилась печальная весть, что повстанцев разбили у Кузнецовки и за Волгой. Каждый день отряд отступал под артиллерийским огнем к Ярославлю, не отдавая без боя пи одной пяди земли, унося на руках раненых.

В одну из ночей неприятель пробрался к тыл немецкой роты, и красноармейцы, вырезав заставы, разбили и отжали отряд Лебединского вплотную к Ярославлю.

Когда на вокзале разорвавшийся бризантный снаряд смешал всех в одну кучу и Лебединский в разорванном- осколками кителе, качнувшись, свалился навзничь и не встал, а фельдфебель Архип Семенович, прохрипев, лишь успел поднести ко лбу правую руку, отряд распался.

Было жаль полковника, как отца родного. Было жаль людей, научивших не бледнеть в полях.