В комнате учителя было дымно и шумно. Многие сидели на кровати. Худенький, бледный офицер с острым лицом ходил из угла в угол, нервно поглаживая пальцем брови. Все курили, говорили вразброд, часто вскакивали и взмахивали руками. За письменным столом, на котором были сдвинуты в одну кучу фуражки, книги и стаканы с недопитым чаем, сидел над картой одетый во все штатское офицер Вахромеев. Козардюк стоял посредине комнаты, зажав руками спинку стула, и, как перед классной доской, что-то доказывал незнакомым лицеистам.
Митя сидел в углу и слушал.
Козардюк приподнял стул и постучал им по полу.
— Внимание, господа!
— Из только что полученных сведений, — сказал, приподнимаясь, Вахромеев, — выяснилось, что чехословаки продвигаются к Казани, а Вологда занята англичанами. Нам помогут! — Он поджал губы, отчего внезапно потвердело его добродушное лицо, и, отчеканивая слова, добавил: — Народ ждет! Русский долг, господа! Равнение на икону, присяга и подъем!
Все зашумели.
Митю в планы никто не посвящал. Он молча сидел в стороне, молча глотал папиросный дым, жадно слушал. Его мальчишеское сердце трепетало от восторга, и он был готов всегда, в любую минуту, целиком, всей душой идти вместе с ними присягать и освобождать Россию.
Козардюк, увидев Митю, подошел к нему с двумя англичанами.
— Познакомьтесь, — сказал он, придвинув к себе стул. — Внимание… Завтра мы налетом возьмем Рыбинск. Водную систему перережем пополам. Радиус шире, — повысил голос Козардюк, — но дисциплина и мужество! Завтра утром ты придешь ко мне, — приказал он Мите, — а вы, — обратился он к лицеистам, — извольте явиться к корпусу.