— Эй, забери свежее белье! — крикнула я, постучав в дверь Люциуса.
— Спасибо, Джессика. — Он взял корзину, доверху заполненную мятыми вещами, и удивленно нахмурился: — Что это?
— Сам сложишь, не маленький.
— Но…
— Все, халява закончилась! — Я вошла в комнату, где не была со времени моей злосчастной попытки освоить секреты румынской кухни. Запах еще не выветрился.
Люциус высыпал вещи на кровать и отступил, изучая образовавшуюся кучу:
— Думаю, уже слишком поздно нанимать прачку.
— Не будь ребенком. Я это делаю дважды в неделю. К тому же прачек в округе не имеется.
— Это ваша местная проблема, не моя. — Он взял носок и поглядел на него так, будто видел впервые. — И с чего начать?
— Значит, нацию вампиров вести за собой ты можешь, а свои вещи разобрать не способен?
— У всех разные способности, — отметил Люциус с усмешкой. — К счастью, я наделен талантом лидера, а не умением складывать белье.
Я неохотно улыбнулась. Самомнения у него нисколько не убавилось.
— На первый раз я тебе помогу.
— Спасибо, Джессика. — Люциус плюхнулся в глубокое кожаное кресло.
— Я сказала, что помогу, а не сделаю все за тебя.
Люциус ухмыльнулся, устроился поудобней и закинул руки за голову:
— Лучше всего помогает наглядный пример.
— Придурок! — завопила я, швырнула носок на кровать и попыталась вытолкнуть Люциуса из кресла.
Люциус шутливо отмахнулся, я упала ему на грудь, и мы оба расхохотались.
Постепенно смех стих, и наши глаза встретились — впервые после того ужасного дня, когда я пыталась приготовить зайца. Неожиданно шутки кончились.
— Джессика, — мягко сказал Люциус, обвивая пальцами мое запястье.
Мое сердце учащенно забилось.
Может, Фейт и не была мне соперницей… В глазах Люциуса появилось то же выражение, как в Хеллоуин, только без примеси гнева и раздражения, — в них светилось другое чувство, не такое страшное, но все равно пугающее: желание. Я не отстранилась от Люциуса, сейчас мне не хотелось убегать. Я знала, что справлюсь с тем, что может последовать.
Люциус осторожно подергал мой блестящий локон:
— Ты изменила прическу. Больше не борешься со своими чудесными кудрями?
— Тебе нравится?
— Ты же знаешь, что нравится. — Он накрутил локон на палец. — Это… настоящая ты.
Я осторожно опустила руку на его твердый бицепс. Рукав футболки не скрывал неровного шрама на предплечье. Моя уверенность на секунду исчезла.
Честь. Дисциплина. Сила.
«Джессика, его воспитали по-другому. Владеску жестоки».
— Откуда у тебя шрам? — спросила я, пробежавшись по рубцу пальцами.
— Да так, ничего особенного, — солгал Люциус и помрачнел.
Я продолжала гладить широкий шрам. Интересно, что же так изуродовало плоть? Кто мог сотворить такое с Люциусом? Да и с кем угодно?
— Расскажи, — попросила я. — Я тебя понимаю. Или попытаюсь понять.
«Зачем ты лезешь ему в душу, Джессика? Почему не оставляешь в покое?» — «Потому что я хочу все о нем знать. Вот почему».
Мне нужна была правда о Люциусе. О его жизни. О его прошлом. О его желаниях.
— Джессика, — простонал он, обнимая меня и притягивая к себе. — Давай не будем тратить время на разговоры. Просто наслаждайся моментом…
Нет уж, теперь условия ставлю я! Не желаю оказаться в дурацком положении. Не поддамся его чарам, его опыту… только не в том случае, если он хочет чего-то еще… чего-то, что я не могу ему дать.
Я дотронулась до шрама под челюстью Люциуса.
— Джессика…
— Ты и вправду этого хочешь? — прошептала я.
Он взял мою руку и провел жесткими губами по ладони;
— Чего, Джессика?
— Того, о чем ты говорил в классе?
— В классе? — недоуменно переспросил он.
— Ты хочешь горькой, жестокой, несчастной любви? Тебе на самом деле нужно именно это?
Мои слова будто перерезали невидимую нить между нами. Люциус, не выпуская моей руки, осторожно, но твердо оттолкнул меня и поднялся на ноги.
— Люциус?
Он мрачно улыбнулся, будто между нами ничего не произошло.
— Время идет, а белье до сих пор не сложено, — саркастически заметил он и вытащил из груды футболку. — Наследник рода Владеску под давлением обстоятельств непреодолимой силы готов разобрать белье, однако гладить он не будет никогда!
Я дотронулась до его руки и задала тревожащий меня вопрос, хотя ответа знать не хотела:
— Что происходит между тобой и Фейт?
— Фейт? — переспросил Люциус, отказываясь смотреть мне в глаза.
Я села на край кровати:
— Да. Фейт.
— Она меня интригует, — сознался он.
— Почему? Чем она тебе нравится?
Как будто бы я сама не знала! Люциус Владеску мог сколько угодно рассуждать о красоте женских изгибов, о кудрях и о важности физического присутствия в мире, но, в конце концов, он, как и любой другой мужчина — как любой парень, — западал на худеньких блондинок с плоским животом, маленькой грудью и тощей задницей, полускрытой дурацкой мини-юбкой.
— Джессика, — раздраженно начал Люциус, — несколько месяцев я пытался выяснить, как ты можешь питать склонность к крестьянину, но так и не получил удовлетворительного ответа. Наверное, такие вещи объяснению не поддаются.
— Значит, тебе она нравится?
— Я высоко ее оцениваю, — заявил он прямо.
От его признания мне стало нехорошо, хотя ответ не оказался для меня неожиданным.
Люциус вздохнул, сел рядом со мной на кровать и уставился в стену.
— Что ты имеешь в виду? Почему ты говоришь так, будто пакт уже не имеет значения? А как же война?
— Ты сама не веришь ни в пакт, ни в войну.
— Теперь верю.
Люциус проигнорировал мое признание, хотя совсем недавно мечтал это услышать.
— Предстоящий рождественский вечер — социально значимое событие, так? — с легкой улыбкой осведомился он. — Все ждут его с нетерпением. Туда хотят пойти все девушки. Коротышка вырядится в свой лучший пиджак и пригласит тебя…
— Что касается Джейка… — начала я и осеклась.
Что мне делать с Джейком? С тех самых пор, как я рассказала Минди о своих сомнениях, я отдалилась от него. И, отвернувшись от Джейка на уроке литер а туры, я знала, что поворачиваюсь спиной к отличному парню. К парню, которому я и вправду нравлюсь. К парню, который не пьет кровь и не может похвастаться загадочными шрамами. Но я приняла решение:
— Знаешь, я с Джейком не пойду. Мы вроде как… разошлись.
Люциус пожал Плечами и снова занялся бельем:
— Джессика, поступай так, как лучше для тебя.
— А ты, видимо, будешь делать так, как лучше для тебя, — мрачно проговорила я.
— Это Америка, о чем мне неустанно напоминают на уроках социологии, — заметил Люциус. — У всех есть выбор. — Он изобразил руками шкалу измерения. — Пепси или кока-кола? Гамбургер или чизбургер? Старый приятель или новый?
— Кстати, а как же Этан? — спросила я. — Они с Фейт уже давно встречаются.
— Джессика, я только что сказал: у всех есть выбор. У Фейт есть выбор. Этан не имеет на нее права — кольца у нее на пальце я не заметил.
Конечно, у Фейт был выбор — и она выбрала Люциуса. Я заметила это и в спортзале, и на уроке литературы. Я заметила это во время соревновании, когда она инстинктивно схватила меня за руку, наблюдая за выступлением Люциуса. Я просто не хотела себе в этом признаться. Все происходило у меня на глазах, но я предпочла оставаться слепой.
Люциус улыбнулся, и в его глазах мелькнула печаль.
— Джессика, тебе повезло. Ты не живешь в тисках традиций, под тяжестью прошлого. Ты свободна. Ты свободна выбирать не только напиток, но и судьбу. Довольно возбуждающее чувство, правда?
К сожалению, то, что я родилась с этими возможностями, не делало их для меня такими волнующими, как для Люциуса. В тот момент мне хотелось ощутить связь с прошлым. Внезапно я разозлилась на Люциуса:
— Если ты запал на Фейт, то… Что происходит между нами? — Я показала на кожаное кресло, где мы только что сидели, обнявшись, и где Люциус чуть было не поцеловал меня. — Что произошло в этом кресле, когда ты держал меня в объятиях? Что?
Люциус уронил футболку.
— Это, Джессика, — печально сказал он, — чуть не стало моей ошибкой.
Ошибкой? Он и вправду сказал «ошибкой»?
Я гордо выпрямилась, собрав все свои силы, и хлестнула Люциуса Владеску по щеке. Он покачнулся.
Когда я захлопнула дверь, он все еще потирал челюсть.
Глупый румынский кровосос! Ему повезло, что я не оставила новый шрам на теле его величества. Если Люциус Владеску еще раз посмеет так обращаться с Джессикой Пэквуд — с Антаназией Драгомир! — он получит все, что ему причитается. Как в Национальном банке Румынии.