— Люциус, я принесла тебе горячий шоколад. — Я заглянула в его комнату, держа в руках поднос. — Вегетарианский, но неплохой.
Он лежал навзничь на матрасе, скинутым на пол, и с закрытыми глазами слушал плеер. Настольная лампа — единственный источник света — отбрасывала множество теней на его лицо. Синяки побледнели, опухлость вокруг глаз спала. Я поставила поднос и потрясла Люциуса за плечо. Он вздрогнул, сорвал наушники и резко сел:
— Не пугай меня, это неразумно. Пойми, я могу не сдержаться и…
— Извини. — Я отступила, встретив его жесткий взгляд. — Я приготовила горячий шоколад и подумала…
— Я не люблю шоколад.
— Ты только что прикончил целую упаковку вегетарианского шоколадного мороженого. Так что не притворяйся, что не любишь шоколад. Просто выпей.
Люциус оттолкнул мою руку, и шоколад выплеснулся на пол.
— Джессика, уже поздно. Иди спать.
Я села рядом с ним, скрестив ноги, и сделала глоток:
— Что слушаешь?
— Немецкий металл.
Поставив кружку, я потянулась за наушником:
— Можно?
— Как хочешь, — сквозь зубы согласился Люциус.
Я вставила наушники и ужаснулась: такая музыка, должно быть, сопровождала проклятые души в ад — отрывистые немецкие слова, рев синтезаторов, никакой мелодии. Звучало устрашающе.
— А как же «Блэк-айд Пиз»? — пошутила я, снимая наушники.
— У меня другое настроение.
— Люциус…
— Джесс, уходи.
— Не гони меня!
— А ты сама не лезь!
— Я о тебе беспокоюсь.
— Беспокоиться уже поздно.
— Неправда. Все можно исправить.
— Джессика, через несколько недель я вернусь в Румынию и буду наказан за своеволие. Умоляю, оставь меня в покое. Недолго осталось.
— Люциус, я хочу тебе помочь.
— Ты? — горько рассмеялся он. — Ты хочешь помочь мне?
— Ничего смешного. Я могу помочь. Возможно, я единственная, кто может помочь.
— Как?
— Я могу выйти за тебя замуж — вот как!
На секунду его взгляд смягчился. Потом Люциус с силой потер глаза, как будто наказывая себя:
— Джессика…
Я потянулась к нему и взяла за руку:
— Я согласна. А ты?
Люциус отдернул руку:
— Ты не догадываешься, что предлагаешь. Тебе меня жаль, а я не хочу, чтобы ты выходила за меня из жалости. Не желаю быть похожим на больную дворнягу, которую выкупает из приюта добрая душа, чтобы спасти от смерти. Лучше погибнуть с честью.
— Я тебя не жалею.
— Нет?
— Нет. — Из моих глаз потекли слезы. — Я люблю тебя, Люциус.
Слова сами сорвались с моих губ. Я никогда не думала, что мое признание будет дышать таким отчаянием.
Взгляд Люциуса снова стал жестким.
— Тем хуже для тебя, Джесс, — ответил он, лег и повернулся на бок, как будто готовясь ко сну.
Я выбежала из комнаты и врезалась в маму. Она отвела меня к себе и закрыла дверь.
— Что у вас произошло с Люциусом? — спросила она, протягивая мне бумажные салфетки.
— Мы… разговаривали. — Я вытерла глаза, но слезы полились снова.
— И что он тебе сказал? Почему ты плачешь?
— Я сказала Люциусу, что люблю его, — призналась я, сжимая мокрые салфетки. — Что хочу выйти за него замуж.
Мама полностью утратила свое обычное самообладание и недоверчиво раскрыла глаза.
— А что он ответил? — спросила она тихо и нарочито спокойно. За спокойствием скрывался страх.
— Заявил, что не позволит мне выйти за него из жалости.
Мама облегченно вздохнула, прижала пальцы к губам, и я услышала ее шепот:
— Ты правильно поступил, Люциус. Правильно.