Как стать волшебником

Глава XII

Проснувшись, Янеш, обнаружил, что лежит на том же боку. Значит, он всю ночь проспал не пошевелившись. И теперь все тело было словно занемевшее. Янеш перевернулся на спину и с удовольствием потянулся. Потом потянулся еще и еще.

Пора вставать. А из головы никак не шли события минувшей ночи и вчерашнего дня. И в какой-то момент Янеш вдруг осознал, что уже не знает, что же ему снится — то, что он путешествует с пушистыми или то, что он сейчас дома.

За завтраком Янеш спросил у мамы:

— Ма, ты настоящая?

— Настоящая кто?

Этот вопрос поставил Янеша в тупик, и он повторил:

— Ну ты, сама, настоящая?

— Нет, я тебе приснилась, — со смехом ответила мама.

Янеш побледнел. Похоже, он еще спит и просто проснулся во сне. И совсем не у себя дома. Или у себя?

— Ну, блин! — подумал он, но вслух ничего не сказал.

Мама, видя его замешательство, участливо спросила:

— Что, заблудился?

— Ага, — все еще ошарашено ответил Янеш.

— Ничего, малыш, — сказала мама и потрепала его по волосам, — ты у меня умненький, ты справишься. Доедай, а то опоздаешь.

Первым уроком был английский. Все шло хорошо, и вдруг, когда до звонка осталось совсем немного, Алла Игоревна сказала:

— А теперь достаньте листочки, пишем диктант.

Все, конечно, сразу зашумели. Диктанты писать никто не любил, но у Аллы Игоревны особо не пошумишь. Размеренно и четко выговаривая слова, она начала диктовать.

Янеш писал, высунув кончик языка от старания. Каждое слово, длиннее четырех букв он проверял, пользуясь спеллингом. Получалось значительно медленней, но Янеш вскоре вошел во вкус и слова как бы сами выскакивали где-то левее и выше его головы. Оставалось только поднимать туда глаза, а затем переписывать на листок. Слова были хорошо знакомые, Янеш различал в них каждую буковку и мог запросто прочитать наоборот каждое из них. Алла Игоревна продолжала диктовать, все остальные — писать. И вдруг одно из слов, которое Янеш проверял вместе с прочими, высветилось с пробелами вместо отдельных букв. Янеш поднял руку.

— Что, Петровский?

— Повторите еще раз последнее слово.

Алла Игоревна с улыбкой посмотрела на него, думая, как видно, о чем-то своем.

— Это новое для вас слово, — сказала она, как бы извиняясь, и написала его на доске, — дописывайте и сдавайте.

Диктант был закончен. Ребята торопливо подписывали свои работы. Прозвенел звонок.

— Петровский, подойди ко мне, — попросила Алла Игоревна.

Янеш сложил свои вещи и подошел к столу. Учительница заканчивала проверять его листок. Ее рука на мгновение замерла над последней строчкой, а потом уверенно вывела жирную красную пятерку.

— Как это у тебя получилось? — спросила она.

— У меня теперь всегда будет получаться, — похвалился Янеш.

— И как ты это делаешь? — заинтересовалась Алла Игоревна.

— При помощи спеллинга, техники грамотного письма, — слегка удивленно ответил Янеш, — вы же тоже так пишете. Я пойду?

— Иди, Петровский, иди, — задумчиво проговорила она.

Надо будет разузнать, что это за спеллинг такой, думалось ей по дороге в учительскую.

— Девочки, кто знает, что такое спеллинг? — спросила она, закрывая за собой двери, — или техника грамотного письма?

Учительницы на мгновение оторвались от своих дел или разговоров и вопросительно посмотрели на Аллу Игоревну.

— А откуда ты это взяла? — спросила наконец Светлана Дмитриевна, преподаватель русского языка и литературы. Остальные с облегчением вернулись к своим делам и разговорам.

— От Петровского из пятого «Б». Он, кстати, сегодня диктант на «5» написал, — и видя недоумение «литераторши», «англичанка» добавила, — а предыдущий — на два. Он, вообще-то, у меня неплохо идет. По устным вопросам почти на отлично, но по письменным — одни двойки из-за грамматики.

— Не знаю, не знаю, — покачала головой Светлана Дмитриевна, — может спросить у этого Петровского?

— Не солидно как-то, — ответила Алла, — да и потом… И она рассказала вчерашнюю историю.

Уроки шли своим чередом. Аня Синицына продолжала дуться на Янеша. Девочки, что были приглашены к ней, шушукались, поглядывая на него. Но Янеш не обращал на них ни малейшего внимания. Он был занят делом.

Утром, уходя в школу, он прихватил толстую тетрадь для записей. Янеш решил записывать туда все свои наблюдения. Вот он сейчас и занимался тем, что наблюдал.

Виктория Петровна, раздав каждому по листу, продолжала объяснять:

— Вы видите, что здесь у вас на листе нарисовано десять шаблонов. Это листья. Представьте, что это осенние листья, представьте, как они могут выглядеть. Вспомните, как вы гуляли по осенним аллеям и разноцветные листья: золотые, багряные, красные, однотонные или пятнистые осыпались на землю. Смотрите туда, в ту осеннюю картину и выбирайте самые интересные, самые красивые листочки.

А потом берите краски и изобразите все это на бумаге. Давайте попробуем взять только две краски — желтую и красную. Будем смешивать их в разных пропорциях и увидим разные оттенки. Рисуйте.

Янеш сидел на задней парте и ему хорошо был виден почти весь класс. Он обратил внимание, что несколько ребят, не раздумывая, сразу взялись за работу.

— Визуалы, наверное, — решил про себя Янеш, и на всякий случай запомнил их, чтобы потом проверить.

Еще часть сидела, размышляя и задавая Виктории Петровне вопросы. Вопросы были дурацкими, и было явно, что не важно, как на них ответят. Зато включаться в работу было легче, разговаривая.

— Слухачи-аудиалы, — подумал Янеш и тоже взял их на заметку.

Все уже начали работу, и Янеш успел сделать почти половину, когда Виктория Петровна спросила:

— Вадик, а ты почему еще не начал?

Вадик засопел, покраснел, потом медленно поднял голову на стоящую рядом художницу.

— Я, Виктория Петровна, ничего не вижу.

— Ну, представь осень, парк, деревья.

— Я представляю, — уныло ответил Вадик, чуть помедлив и опустив глаза, — вот парк, пахнет осенью. Вот дерево, кора гладкая, почти без трещин, я иду, под ногами много листьев, я их пинаю. А разглядеть, какие они — не могу.

— Что же мне с тобой делать, Вадик? — спросила Виктория Петровна.

— А можно, он ко мне пересядет, — спросил Янеш с места, — я попробую ему показать, как.

— Попробуй, — согласилась художница и добавила, — Вадик, пересядь к Петровскому.

Вадик медленно собрал все свои принадлежности. Он вообще делал все очень медленно, основательно. Наконец, он перебрался к Янешу.

— Смотри, Вадимыч, — сказал ему Янеш и понял, что говорит не то. Он попробовал еще раз. Похлопал его по руке и сказал:

— Представь, что ты держишь в руке кленовый лист. Какой он на ощупь?

Вадим посмотрел на свою правую руку:

— У него стебель гладкий и твердый.

— Правильно, — одобрил его Янеш, — а теперь подними его вверх, выше, еще выше, выше головы и…какого он цвета?

— Кажется, желтый, теплый такой, а по краям еще теплее и краснее.

— Вот и срисовывай, — посоветовал Янеш.

Вадик взялся за кисть. Виктория Петровна прохаживалась меж рядов, посматривая на работы ребят., останавливаясь то тут, то там.

Вадик успел почувствовать-увидеть еще три листа, прежде, чем она подошла к ним. Она долго стояла рядом, потом сказала:

— Когда закончишь, подари мне этот рисунок. Я его возьму для выставки, — и пошла дальше.

— Молодец, Вадимыч, — сказал Янеш и хлопнул его по плечу, — классно рисуешь.

— Я вообще-то рисовать не умею, — застеснялся Вадик, — и не люблю. Я лепить люблю, из пластилина или глины.

— Ну ты даешь, — восхитился Янеш.

Вадика в классе не то, чтобы не любили, но… Он был ужасно медлительный, немного неуклюжий, и беседуя с кем-то, брал за пуговицу пиджака и крутил ее. Ребята над ним смеялись, он обижался, сопел, краснел. Янешу его было жалко, но и иметь дело с ним не очень хотелось. А тут оказывается, что Вадик-Вадимыч хорошо рисует.

— У него есть шансы, — подумал Янеш, не совсем, впрочем, понимая, на что именно эти шансы есть. Но это было не важно. Важно было то, что Вадик ясно мыслил не словами и не картинками.

— Ого! — подумал Янеш, — не забыть спросить у мамы. И тут же вспомнилось: «Частица „не“ не усваивается». И Янеш поправил сам себя — вспомнить спросить у мамы про этого Вадика.

В гардеробной, возле вешалки шушукались девчонки во главе с Аней Синицыной. Проходя мимо, Янеш услышал противное слово: «бойкот» и свою фамилию. Вообще-то Янеш не то чтобы сторонился девчонок, нет. Просто интересы их лежали пока что в разных направлениях. Так что он с ними почти не общался. Но и бойкот ему совершенно был не нужен. Янеш предпочитал со всеми жить мирно. Поэтому он решил действовать первым. Забирая свою куртку, он сказал:

— Синицына, ты уже перестала злиться или перестанешь через пять минут?

Озадаченная таким вопросом, Синицына на мгновение замерла, а Янеш продолжал:

— Ты ведь вообще-то не злая, нет?

— Нет, — послушно ответила еще не пришедшая в себя Аня.

— Ну вот и хорошо, — заключил Янеш, — а то со злыми мне даже разговаривать противно.

— Со мной и разговаривать противно? — тут же заершилась Синицына.

— С тобой? — удивился Янеш, — нет, с тобой не противно, ты же не злая, — успокоил он ее. И добавил, — до завтра.

— До завтра, — машинально ответила Аня и тут же была окружена девочками.

— Ну, что, сказала, сказала? — наперебой загалдели они.

— Нет, не сказала, — ответила Аня.

— Почему?

— Не получилось как-то. Он так все ловко повернул.

— Да, странный этот Петровский.

Пообсуждав Янеша еще какое-то время, девчонки разошлись по домам.

Еще неделю — другую назад Янеш был обычным мальчишкой, на которого мало кто обращал внимание ни среди учителей, ни среди учеников.

Но теперь все изменилось и, как водится, первыми эти перемены заметили девочки, женщины, как более тонкие натуры. На ясном небе появились первые облачка внимания. Облака эти были белыми, пушистыми и очень мягкими и, наверное, поэтому Янеш ничего и не замечал.

Обедали с мамой вдвоем. Янеш, конечно же, вспомнил про эпизод с Вадиком, но прежде, чем рассказать об этом, он похвастался пятеркой:

— Ма, — сказал Янеш с набитым ртом, — у меня сегодня «пять» по английскому.

— Тебя же вчера спрашивали, — удивилась мама.

— Нет, ма, это не за ответ — это за диктант.

— Наконец-то, — улыбнулась мама, — теперь двоек больше не будет?

— Не должно, — успокоил ее Янеш, — но слова учить придется. Оказывается, если слово незнакомое, то я его не полностью вижу.

— Да, со словами стоит поддерживать знакомство, — засмеялась мама и видя, что Янеш налил полную до самых краешков кружку компота, предупредила, — смотри, осторожней!

Янеш бережно поднес компот к губам, отхлебнул и заметил:

— Видишь, не пролил!

Мама улыбнулась. Янеш рассказал ей про Вадика и про то, как он рисовал.

— Молодей, — сказала мама, — а почему ты решил, что нужно сделать именно так?

Янеш пожал плечами, мол, сам не знаю. Затем он спросил:

— Ма, а ведь Вадик не глядач и не слухач, а кто?

— Наверно, кинестетик, — ответила мама. И видя его недоумение, добавила, — пойдем, я тебе плакат достану, а то мне уже пора бежать.

Порывшись на шкафу, она действительно достала плакат, отдала его Янешу, а сама отправилась на работу. Янеш развернул его. Там было написано вот что:

Янеш внимательно прочитал. Да, действительно похоже на Вадика и еще на вкусачей из замка Объедалок. Теперь понятно, как к ним нужно обращаться. Их нужно трогать! Эта мысль, хоть и была верной, совсем не понравилась Янешу. Он-то сам обычно ни к кому не прикасался в разговоре. И не любил, когда его трогали. Бедные кинестетики, подумалось ему. Понятно, почему многие их сторонятся. Но тут Янеш вспомнил, что когда в зоопарке он выискивал визуалов-глядачей и общался с ними, руками он не размахивал. Он прямо говорил их языком и смотрел так же, как и они. И эти глядачи принимали его за своего. Значит и кинестетиков можно не трогать, а только говорить на их языке.

Решив так и поступать, Янеш с облегчением вздохнул. И отправился делать уроки.

Вскоре позвонила мама.

— Привет. Янеш. Ты уроки сделал? — спросила она.

— Делаю.

— Еще много осталось? — голос у мамы был необычайно взволнованным.

— Не очень. А что?

У папы встреча в ресторане и он нас берет с собой.

— Ура! — закричал Янеш в трубку. Он любил такие поездки. Любил послушать, о чем говорят взрослые. Правда, чаще всего они говорили о непонятных вещах, но иногда… И потом, Янешу просто нравилось бывать в таких местах.

— Тогда быстро одевайся, Сережа уже выехал за тобой.

— С галстуком? — спросил Янеш.

— Конечно.

— Ма, а ты где? — спросил вдруг Янеш.

— Я еще на работе, Сережа заберет тебя и заедет за мной. Все, одевайся, — и она положила трубку.

Янеш заметался по квартире. Во-первых — умыться и вымыть уши. Потом чистую рубашку, галстук, брюки. Вообще-то, джинсы и свитер нравились ему гораздо больше, но… Как говорит папа — есть определенные традиции, а мужчина должен всегда хорошо выглядеть.

Раздался звонок. Это приехал Сергей.

— Ну, как? — спросил Янеш, имея в виду свою одежду.

— Нормально, — ответил Сергей, оглядев его с ног до головы, и добавил, — ботинки почисти.

И вот они уже подъезжают к маминой работе. Мама уже их ждала.

— Приветик, — сказала она, садясь рядом, — поехали.

Надо сказать, что у Янеша с мамой была одна тайна. По маминому сигналу, Янеш просил папу отойти с ним на минуточку, якобы в туалет, а мама в это время продолжала работать с партнерами.

И когда папа возвращался — партнеры уже были согласны подписать нужные бумаги.

Папа ни о чем не подозревал, но считал, что присутствие жены и сына создает более дружественную обстановку. Он считал маму с Янешем своим счастливым талисманом и брал их с собой всегда, насколько это было удобно.

Папа ждал их у входа. Они уже бывали в этом ресторане, и Янешу здесь очень нравилось. Зал был небольшим и очень уютным. Бархатные шторы и скатерти, пальмы в кадках и везде позолоченные лепные цветы в виде орнамента. Мама смеялась, что не хватает только канарейки в клетке и еврея со скрипкой. И можно было бы сменить название «Славянский» на «Тоску по ностальгии».

Янеш не знал, что такое «ностальгия» и папа объяснил, что это — тоска по родине. Получалось, что мама предлагала назвать этот ресторанчик «Тоска по тоске по родине»? Это было странно, но Янешу здесь все равно нравилось.

Папины партнеры уже были здесь. Они поднялись, приветствуя Янеша и маму. Этот момент Янешу тоже всегда нравился. Было приятно, что взрослые мужчины поднимаются при встрече с ним, как ученики, когда входит учитель. Про маму в этот момент Янеш не думал. Он наполнялся гордостью, что у него такой отец, перед сыном которого все поднимаются со стула. Впрочем, всем нам свойственно иногда ошибаться на свой счет.

Принесли их заказ, и официант расставлял блюда на столе.

— Опять рыба, — подумал Янеш. Рыбу он не то, что бы не любил. Он ее есть красиво не умел. И поэтому, когда официант наклонился к нему, ставя тарелку, Янеш тихонько спросил:

— Эта рыба с костями?

— Нет, это шашлык из сома. Он совершенно без костей.

У Янеша отлегло от сердца и он начал наблюдать за папиными партнерами.

— Это выглядит аппетитно, — сказал один. Он был высокий, даже сидя он возвышался над всеми и худой. Руки его были длинны, и он ими размахивал, рассказывая о том, как они летом были на рыбалке и какого сома поймали. Рассказывал он здорово, с подробностями и описаниями. Так, что Янеш как бы видел, что там происходило.

— Сижу на берегу. Хорошо так, небо синее-синее, солнышко только восходит, освещает все, красота, да и только.

— Ага, красота, — усмехнулся второй. Он был куда как ниже первого, но зато раза в три толще, — холодина была такая, что зуб на зуб не попадал, а потом еще комары налетели и кусались, как волки.

Янеш держал ушки на макушке. Длинный и Толстый, как про себя назвал их Янеш, продолжали про рыбалку.

— Смотрю на поплавок, а он ни с места, как нарисованный. А потом раз и пропал из вида. Хорошо, что леска была толстой, катушка все раскручивается. Вижу, плохо дело. Тогда я и побежал по берегу. Там рядом мелководье было и песочек, беленький такой, мелкий. Бегу, а под ноги не смотрю, зацепился за корягу, да и полетел. Картинка была та еще.

— Ага, — подхватил рассказ Толстый, — сижу, только укутался, везде подоткнул, чтобы не дуло, чувствую, засыпаю. А тут такой вопль, что у меня волосы на голове зашевелились. Встал, кручу головой, а Эдик лежит на песке и не шевелится. Я к нему подошел…

— Пока ты подошел, я уже пришел в себя, — перебил Длинный Эдик, — гляжу, а удилище за корягу зацепилось и леска, как линия, в воду уходит. Поднялся, смотрю, леска провисает. Я давай ее сматывать, а потом, как дерну! А сом уже близко был, хвостом целый фонтан взбил.

— Но, как не упирался, а мы его выволокли на бережок, — опять встрял Толстый. Он уже подчистил все, что было на тарелке, пока Эдик рассказывал.

— Огромный такой был, темно-зеленый, как мхом поросший, — продолжал Длинный Эдик. Он, наконец, наколол кусочек рыбы на вилку, но до рта не донес, а стал рассматривать, будто надеялся увидеть этот самый мох. Но мха не оказалось, и Длинный вернул кусок на тарелку.

— Интересно, — думал Янеш, — люди хоть иногда думают, как они смотрятся со стороны? Вряд ли… Зато за другими замечают.

И сообразив вдруг, что это относится и к нему, быстренько проверил, все ли у него в порядке.

— И вкусный, жирный такой, а мясо мягкое, сладкое, — и Толстый почмокал губами, опустив глаза вниз вправо, чтобы еще раз почувствовать вкус.

Ужин незаметно закончился. Официант убрал со стола. И был подан десерт и кофе. Началась деловая часть беседы.

Папа достал бумаги и подал некоторые из них Толстому со словами:

— Давай еще раз быстро просмотрим, хотя по-моему, и так все ясно.

Толстый лениво полистал, потом положил бумаги на стол.

— Я не чувствую необходимости торопиться с этим договором. По-моему, тут кое-что не вяжется.

— Давайте рассмотрим по пунктам, что именно, — продолжал папа, отодвигаясь от него к спинке стула.

Янеш с удивлением слушал их, делая впрочем вид, что всецело занят мороженным. Оказывается, папа говорит с Толстым, как с визуалом! То есть, по своей системе. А ведь Толстый — кинестетик. И они так не договорятся! Они веь даже не понимают друг друга. Вот почему глядачи, слухачи и прочие постоянно воюют. И как это просто — слушай, смотри и говори со своим партнером на его языке.

Янеш так погрузился в свои мысли, что не сразу понял, что мама уже в третий раз толкает его под столом.

— Извините, — сказал Янеш, — папа, можно тебя на минуточку?

Недовольный тем, что их прерывают, папа встал:

— Пойдем.

Они шли к туалету. И Янеш решился:

— Пап, — сказал он, — этот Толстый, он ничего не видит, он чувствует. Поэтому он тебя не понимает. С ним нужно говорить медленней и еще касаться его. Расскажи ему, что он ощутит.

Папа аж остановился от неожиданности.

— Откуда ты знаешь?

Янеш пожал плечами. Он был слишком взволнован, чтобы объяснять.

— Яйца курицу учат, — проворчал папа.

— Ты, пап, не курица, — сказал Янеш из-за дверцы, — ты, наверное, петух.

Но папу и этот вариант не устроил. Положение было серьезным. Ему позарез был нужен этот договор, подписание которого откладывалось. Раз за разом. И папа пустил в ход «тяжелую артиллерию» — ужин с семьей. И опять все срывается.

Возвращаясь к столику, папа был заметно огорчен.

— С облегчением, — сказал Янешу Толстый.

— Спасибо, — смутился тот и вновь принялся за мороженное.

И папа решился.

— Знаете, — сказал он, обращаясь к Толстому и слегка касаясь его руки, — я чувствую, что мы можем легко разрешить все разногласия.

Толстый удивленно посмотрел на него и взял бумаги со стола.

Папа улыбнулся и придвинулся к нему ближе. Обговорив две-три непонятные для Янеша вещи и почти ничего не изменив, они поставили свои подписи. Папа вздохнул с облегчением и искренне сказал:

— Ну вот, как гора с плеч.

— С облегчением, — как бы про себя произнес Янеш.

И все засмеялись. Атмосфера явно потеплела.

Прощаясь, мама сказала Толстому:

— Приятно провести вечер в такой теплой компании.

Толстый польщено улыбнулся:

— У вас чудесный мальчуган. И толковый муж. Терпеть не могу, когда на меня давят, но он, кажется, к каждому может подобрать ключик.

Мама улыбнулась. Она была довольна и вечером, и переговорами. Ее интересовал только один вопрос — как Олег догадался, что нужно говорить другими словами?

И пока Янеш умывался перед сном, она спросила:

— Дорогой, проясни для меня одну вещь. Как ты догадался, что нужно использовать другую систему в разговоре?

Папе ужасно не хотелось признаваться, что ему подсказали, и он ответил:

— Не знаю, как-то автоматически получилось.

Мама покачала головой, но ничего не сказала. Взрослые папы, они как мальчишки, только в костюмах. И делают вид, что они строгие, важные и все знают. И им ужасно не хочется признавать свои незнания или другие упущения. Не верите? Понаблюдайте за своим папой. Конечно, со временем и папы взрослеют и мудреют, но тогда они уже становятся дедушками. И в это не верите? Тогда сравните своего папу и дедушку.

Янеш уже лежал в постели, когда мама зашла поцеловать его на ночь.

— Ма, а правда у папы здорово вышло? — спросил он.

— Ты подсказал, — догадалась мама.

— Ну, немножко. Ма, а почему люди, когда разговаривают, то не обращают внимание, каким языком пользуются их собеседники?

Мама задумалась.

— Ну, во-первых, ты тоже так поступал, пока не узнал, как нужно. Вот и люди не знают.

— А папа? Папа знал?

— Вообще-то знал, но забыл. Это бывает и у тех, кто знает. Человек настолько занят тем, что сам говорит, и тем, что потом скажет, что почти не слушает другого.

— Я думал, так только у детей, — разочарованно сказал Янеш.

— Увы! Взрослые в этом тоже дети. Люди предпочитают слышать то, что им слышится, а не то, что им говорят. Поэтому и ловятся на крючок.

— А как же быть?

— Просто будь. Ты — знаешь, я — знаю. Смотри, слушай, ощущай. И поступай в соответствии с твоими знаниями. Только помни — большие знания — большая власть. А большая власть — это всегда большой спрос. Ну, ты у меня умненький, разберешься, — и мама поцеловала Янеша; — спи спокойно, роднулька моя, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Янеш. И уснул.