Календарные обряды и обычаи в странах зарубежной Европы. Весенние праздники. XIX - начало XX в.

ПОЛЯКИ

О. А. Ганцкая

Время от праздника трех королей (7 января) до «пепельной среды», попельца (śrioda popielcowa, popielec — в прошлом начало поста), поляки называют запустами, менсопустами, карнавалом (zapusty, mięsopusty, karnawał). В некоторых районах Польши так называют не все это время, а лишь последнюю неделю перед попельцем, которая соответствует восточнославянской масленице.

Запусты считались в народе временем противоборства зимы с весной, и это нашло отражение во всей карнавальной обрядности. В старину думали, что магические карнавальные действа могут помочь природе возродиться, принесут хороший урожай и плодовитость скота, от чего зависело материальное благополучие крестьянской семьи. Некоторым обрядам приписывалось влияние на деторождение, и недаром время карнавала считалось лучшей порой для свадеб. Другие обряды были связаны, по-видимому, с поминовением умерших.

Карнавал справлялся весело, зачастую даже буйно, и не только в деревне, но и в городе. По времени празднования он относился и к зимнему и к весеннему циклам календарных обрядов. Так же, как на рождество, новый год и праздник трех королей, ходили по улицам и домам ряженые геродами, Юзефом, дедами, цыганами, евреями, ангелами, пастухами, солдатами, королями, дробами (мужчины в женской одежде, женщины в мужской). В Мазовше рядились венграми, словаками-олейкажами (olejkarz — словак — продавец масла и чудодейственных лекарств).^{609}

В Олькушском повяте Краковского воеводства парни рядились на запусты татарами: в белых полотняных рубахах они молча скакали на лошадях по улицам деревни.^{610} В окрестностях Кракова ходили (и ходят до сих пор) спертяжи (sperciarze — от sperka — сало) — парни и мальчики от 8 до 20 лет. На них были вывернутые кожухи, подойдя к дому, они кричали:

Войдя в дом, они говорили:

Как и в рождественско-новогодние праздники, в карнавальные дни водили туроня и козу. В обрядах с этими масками явно выступает аграрная магия. Они сопровождались словами: «Где туронь (или коза) ходит, там рожь родит, где его следы, там будут копны». «Gdzie turoń (koza) chodzi tam się żytko rodzi, gdzie jego stopy, tam będą kopy»).^{612}

В окрестностях Сувалок (Белостокское воеводство) по домам пастухи носили тряпичную козу и пели обрядовые песни, в которых говорилось, что, если хозяева не откупятся от них волочебным (wołoczebne — подарок), коровы будут мало давать молока.^{613}

В масленичных представлениях очень часто выступал конь (краковские деревни, Мазовия, район Курпей, Вармия, Мазуры, Ополье). Это был или ряженый мальчик или деревянная фигурка, изображающая коня. Хозяева давали коню выкуп овсом. Водили также бочана (аист — Мазуры, Вармия, северные районы Польши), медведя (Куявия, познаньские деревни, Полевое и Лесное Мазовше, Мазурские и Курпевские районы, Ополье, Мазовше на Нареве), реже волка (Старое Мазовше, Западная Мазовия, Поморье, Силезия).

Был обычай во вторник перед постом носить или возить курка (kurek, kura) — деревянного петушка. В Полевом Мазовше парни вносили его в дома, где есть девушки, и приглашали их танцевать на когутка (петушка). Девушки давали парням за это сыр, масло, колбасу.^{614} В познаньских деревнях петушка возили мальчики. Из подарков они устраивали вечером угощение — подкурек (podkurek).^{615} На масленицу мальчики возили также сироток (sierotki) — соломенных кукол, изображавших мальчика и девочку. Для этого на санках укрепляли колесо с куклами и, когда его крутили, куклы как бы танцевали (Лесное Мазовше).^{616}

В Мазовше на Нареве такие же куклы назывались дедом и бабой, их возили на санках или на тележке.^{617}

В запусты несколько дней отмечаются более празднично, чем остальные. Это так называемый жирный четверг (tłusty czwartek), старозапустное воскресенье, остатки (ostatki) — понедельник и вторник перед постом. Часто к остаткам относят и последнее масленичное воскресенье. С остатками всей своей обрядностью связана «пепельная среда», которая еще называется и «вступительной» (śrioda wstępna). Некоторые обряды в одних районах выполнялись «на остатки», в других — в «попелец».

«Жирный четверг» — это последний четверг перед постом. Следующие за ним пятница и суббота были постными, а в воскресенье, понедельник и вторник ели скоромную пищу. Хотя посты сейчас обычно не соблюдают, в четверг по-прежнему готовят обильную еду, с большим количеством мяса, на свином сале пекут традиционные пончики (pączki), оладьи, пышки, хворост (pampuchy, гасuchy, chrust). В городах в «жирный четверг» пончики продают и в магазинах и на лотках прямо на улицах.

В Олькушском повяте хозяйки в старину брали пончики и оладьи в корчму и там веселились, танцевали под музыку, стараясь подскакивать как можно выше, так как считалось, что от этого конопля будет высокой.^{618}

В Познанском воеводстве в четверг девушки устраивали для парней цумбер, цумпер (cumber, cumper), угощали их, поили водкой за то, что они приходили к ним на попрядухи. Известен был так называемый бабский цомпер (babski comper) — увеселение краковских уличных торговок. Ряженые торговки из предместья Пяски волокли на Рынок (центральную площадь Кракова) соломенную куклу, танцевали вокруг сукенниц (sukiennice — торговые ряды), бегали по улицам, приставали к мужчинам, заставляли их плясать, если они не откупались деньгами. Особенно доставалось холостякам. В кульминационный момент женщины раздирали соломенную куклу. По описанию Китовича, торговки приносили много всякой еды и пировали в складчину, угощая мужчин, танцевавших с ними.^{619} Подобно этому справляли бабский цомбер в Севеже около Ченстохова. Женщины ходили и танцевали по улицам и площадям, хватали людей, втягивая их в веселье. Это называлось цомбжичь, цембжичь (combrzyć, cembrzyć).^{620} Известен был цомбер и в центральных районах Польши.

Старозапустное воскресенье (последнее перед постом) — праздник передвижной так же, как «жирный четверг» и остатки. Интересный обычай наблюдался в этот день в Мазовше на Нареве. Девушки и парни собирались у кого-нибудь в доме и пели:

Затем молодежь играла в матку. Маткой, т. е. матерью выбирали кого-нибудь из девушек. Две девушки наряжались женихами, остальные девушки — дочери матки — по очереди «выходили за них замуж». Под конец пели, что матку выдадут за старика, а она не соглашалась; тогда пели, что выдадут за молодого парня, — она соглашалась. После этого гасили свет, и девушки таскали хлопцев за волосы в наказание за то, что они не женились в прошедший карнавал.^{621}

Взаимные шуточные наказания парней и девушек за то, что они не вступали в брак, были очень распространены по всей Польше в попелец. Девушкам на спину незаметно прицепляли небольшие завернутые в тряпки деревянные куколки, селедочные головки, кости, скорлупки яиц. Клоцки (kłocek — кусочек дерева) и селедку вешали также на спину холостякам. Девушек били соломенными жгутами. В Старом Мазовше в попелец впрягали девушек в сани, они возили по деревне скрипача и доставляли его в корчму. Там скрипача «сжигали» (поджигали соломенные жгуты, которыми он был обвязан, он их сбрасывал) или «вешали» (накидывали жгут на шею, но оставляли стул под его ногами).

В повяте Вадовице парни ходили с клоцем (kloc — бревно) по домам, где были девушки. Один из парней рядился женщиной, другой — трубочистом. Придя в дом, они хватали девушку, обвязывали цепью и закрывали замок на цепи. Это называлось браньем до клоца (branie do kloca) за то, что не вышла замуж. Девушка откупалась деньгами или угощеньем.^{622}

В келецких деревнях в попелец ходили мужчины, ряженые дедом и бабой. Девушки и парни давали им выкуп, чтобы те не били их соломенными жгутами. На собранные деньги «дед» и «баба» пировали в корчме.^{623}

В XIX в. в ленчицких, куявских, калишских, познаньских деревнях выполнялся своеобразный танцевальный обряд — подкозёлок (podkoziołek). В последний перед постом вторник в корчме около скрипача ставили стол, а на него миску с козёлком — деревянной фигуркой козлика или с куклой. Присутствующие подшучивали над холостяками. Скрипач делал вид, что сердится на девушек за то, что они не вышли замуж. Парни уговаривали его не сердиться, обещали девушек выкупить. Начинался «торг» девушек. Один из парней спрашивал у скрипача, указывая на свою избранницу, сколько он хочет получить за эту «скотинку»? Скрипач начинал восхвалять ее, а парень перечислять ее недостатки. Договорившись со скрипачом, парень клал деньги под козелка (отсюда название — podkoziołek) и танцевал с девушкой. Около полуночи, когда уже наступала «пепельная среда», в корчму входил «старик» с палкой, к которой был подвешен мешочек с пеплом (в некоторых районах этот ряженый старик назывался «запустом»), он тряс мешочек над невыкупленными плачущими девушками. Сжалившись над ними, их выкупал кто-нибудь из родственников. В куявских деревнях оставшиеся девушки могли сами «купить» парней, заплатив скрипачу за танец.^{624} В познаньских же деревнях деньги за танец всегда платили не парни, а девушки.^{625}

В окрестностях Калиша парни во вторник возили на тележке деревце, украшенное разноцветными бумажками, цветочками. Они останавливались перед каждым домом, где есть девушка, и объявляли, сколько она стоит. Кто-нибудь из парней нередко говорил, что «и снопка пустой соломы не дал бы за нее», тогда поклонники девушки и она сама давали выкуп деньгами.^{626}

В Польше известны масленичный обряд и персонаж масленицы под названием бахус, бахунки, бахуски (bachus, bachunki, bachuski), что указывает на связь польской обрядности с античной. У Мазуров Подлясья бахусы — это последние три дня карнавала.^{627} В радомских деревнях обряд с бахусом совершался в пепельную среду. Здесь бахус — это кукла, которую парни и девушки носили по всем домам деревни. У бахуса была «подруга» — мужчина, ряженый женщиной. С ними ходили войт и другие ряженые. Войт говорил хозяину дома, что забирает девушку, от этого откупались. Если же выкуп не давали, пришедшие мазали девушку сажей.^{628} В Иорданове (Подгалье) в попелец парни возили на санях или телеге бочку, на которой сидел их товарищ, изображавший бахуса. Они забирали в корчму вдов, не вышедших в прошедший год замуж. Их впрягали в сани или телегу с бахусом, и они везли его в корчму, где давали выкуп.^{629} В краковских деревнях бахусками называли ряженых, которые ходили по деревне с запустом (см. ниже), смешили взрослых и пугали детей.^{630}

Если девушки и вдовы, не вступившие в брак за истекший год, должны были, по народному обычаю, оплатить эту свою «вину», то молодухи должны были заплатить за приобщение к замужним женщинам. Когда-то, например, в калишских, познанских деревнях, в Мазовше на Нареве старшие из замужних женщин привозили на санях или телеге в корчму молодух, вышедших замуж в период от прошлого до данного попельца. Там молодухи их угощали.^{631} В северных областях Великой Польши (Познанское воеводство) бывало, что выкуп платил за молодую жену ее муж.^{632} В Поморье в попелец молодуху везли в корчму четверо мужчин, впрягшихся в саночки, и она давала выкуп им, а не женщинам. Молодые мужчины, вступившие в брак в прошедшем году, давали выкуп замужним женщинам.^{633} Возможно, что обычай этот является отголоском древнего права на невесту всех мужчин, на жениха всех женщин какой-то социальной (родовой, племенной, общинной) организации.

В обычаях остатков и попельца очень явственно выступает аграрная магия. В большинстве районов Польши женщины собирались в корчме в «пепельную среду», в некоторых же — накануне ее (Вармия, Мазуры).^{634} Как уже говорилось, там они танцевали, подскакивая как можно выше, «чтобы высокими росли лен и конопля».^{635} В Мазовше над Наревой женщины скакали при этом через пень или лавку. В старину они зажигали солому на току (земляном полу) корчмы, а потом заливали ее водой. Танец «на лен» и «на коноплю» был танцем женщин, что и понятно, ведь они убирали эти культуры, сушили, трепали, пряли и ткали из их волокон.

Запуст — персонаж масленичной обрядности

Другой обрядовый танец — «на овес» — был мужским. В понедельник на остатки мужчины, танцуя, тоже подскакивали, чтобы высоким вырос овес — основной корм для лошадей, с которыми они управлялись в хозяйстве. Не случайно и танец «на овес» считался мужским танцем. В Вармии и на Мазурах, чтобы хлеб уродился, танцевали в воскресенье, а «на картофель» — в понедельник. В восточных Мазурах, чтобы хорошо лен рос, в воскресенье катались на новых санях.^{636}

По традиции в «пепельную среду» крали друг у друга вещи, а потом владельцы выкупали их в корчме.

Распространенным мифологическим персонажем масленицы у поляков был запуст (zapust). Ряженые отец и мать запусты ходили в повяте Выжиском Познанского воеводства.^{637} У курпей вечером в пепелец в избы въезжал запуст — парень на деревянном коне. Он скакал по дому и обсыпал всех пеплом.^{638} В краковских деревнях запустом считался один из ряженых, ходивший в остатки. Он был в вывернутом кожухе, подпоясанном соломенным перевяслом, на голове у него была высокая шапка с лентами. Его сопровождали другие ряженые — бохуски (см. выше). В своих орациях они именовали запуста князем.^{639}

В северных районах Великой Польши своеобразную роль запуста исполнял скрипач в корчме. В последний карнавальный вторник он становился в корчме на колени, вырывал из скрипки все струны. Каждый из присутствующих при этом надевал ему свою шапку, так что на голове у него образовывалась пирамида шапок. Тогда старший из мужчин сбивал эти шапки палкой, как бы срубал голову запусту. Когда скрипач вставал, все посыпали себя пеплом (золой), били в грудь и расходились по домам. Обсыпание пеплом в попелец было обязательным, от этого обычая произошли названия первой среды после карнавала — «попелец», «пепельная среда».

Над порогом входа в корчму или в избу вешали сито с пеплом и обсыпали им всех входящих. Посыпали пеплом друг друга и дома.^{640}

Обычаи «отрубать» голову запусту-скрипачу, «вешать» скрипача по своему смыслу связаны, вероятно, с так называемым судом и обезглавливанием запуста, менсопуста — смерти, а также с масленичными обычаями наряжать куклы, топить их или жечь. В Кракове зрелище суда и обезглавливания смерти устраивали в карнавал студенты Краковской академии. Сохранились сведения о том, что обычай этот справлялся еще в 1860 г. в Радомском повяте. Смерть изображал высокий мужчина, он накрывался простыней, прикреплял искусственную голову, ложился в кустах и притворялся спящим. Его находили, будили, для чего дьяволы-ряженые били в колотушки. Затем «палач» отрубал голову запусту, из нее сыпался на всех пепел.^{641}

В краковских и мазурских деревнях наряжали куклу менсопуста, несапуста, заковывали ее в кандалы. В попелец менсопуста судили и обезглавливали.^{642} В любельских деревнях топили или жгли в попелец смерть — соломенное чучело, которое весь карнавал возили по улицам.^{643} У Мазуров в этот день возили по деревням соломенное чучело в рост человека, потом срывали с него одежду, топили или сжигали, прыгая через огонь. Все это заканчивалось обильным угощением.^{644}Топили чучело в келецких и свентокжижских деревнях.^{645}

Можно предположить, что во всех этих обычаях запуст-менсопуст был мифологическим существом, олицетворяющим зиму. Его провожали (можно сравнить это с проводами зимы на масленицу у восточных славян) и уничтожали, очищая путь весне. Для того, чтобы воскресить природу от подобного смерти зимнего сна, сжигали, топили или обезглавливали чучело смерти.

В Поморье у рыбаков некоторые обычаи карнавала были связаны с профессией. Так, по обыкновению, члены каждой из рыболовецких артелей — машоперий (maszoperyja) приходили к своему шкиперу, чтобы собрать невод. Сделав это, они привязывали сеть к потолку и качались в ней, что, по их мнению, должно было хорошо повлиять на улов лосося. Вокруг невода танцевали. Среди рыбаков был распространен также обычай во время карнавальных увеселений договариваться о том, кто с кем будет ловить рыбу на одной лодке. Договорившиеся выбирали машопа (maszop) — предводителя.^{646}

2 февраля повсеместно в Польше отмечали праздник божьей матери громничей. Само название праздника говорит об ожидании весны с ее первыми грозами. В этот день в костелах светили свечи — громницы. Во время грозы такую свечу зажигали и ставили на окно. Детям, а в старину и взрослым, подпаливали ею волосы, чтобы не боялись грома. Детям прижигали волосы и для того, чтобы не боялись волков. Свечу, обвязанную пасмой льна, святили, считая, что от этого будет хороший урожай льна. Приметы на этот день, связанные с будущим урожаем, были такие: «Если на громницу ясно, в стодолах будет тесно» («Jak na gromnice jasno, w stodołach ciasno»); пасмурная погода предвещала хороший урожай меда. Дымом от громничей свечи изображали на дверях избы или на балке крест, чтобы зло не имело доступа в дом.^{647} Громницу давали в руки умирающему, это должно было облегчить кончину и отогнать злых духов.

3 февраля в день св. Блазея, кроме больших свечей, святили в костеле еще маленькие — блазейки (błazejka). Когда у кого-нибудь болело горло, блазейки обвивали льном или коноплей и прикладывали к горлу. 5 февраля на св. Агату освящали яблоки (тоже от боли в горле), хлеб, чтобы он весь год не переводился, соль, которую бросали в огонь во время пожара, в колодец, чтобы чистой была вода, давали заболевшей корове.^{648} Народная пословица гласила: «Хлеб и соль святой Агаты охраняют от огня хаты» («Chleb i sól świętej Agaty broni od ognia chaty»).^{649}

В мазовецких деревнях по р. Нареве сохранялись интересные обычаи с яркой аграрно-магической окраской. Например, в день св. Валента, 14 февраля, некоторые крестьяне сеяли на своем дворе понемногу каждого из злаков для птиц и мышей, «чтобы они не уничтожали их урожай в поле». Перед восходом и заходом солнца обсевали золой поле, чтобы святой Валент отгонял воробьев. Примечали также, на какой день недели приходился этот праздник, в этот день недели начинали сеять яровые хлеба.^{650}

По давнему обычаю поляки отмечали середину поста — пулпосте (półpoście). Говорили: «Половина поста прошла, надо вешать жур» (żur — постная похлебка).^{651} Этот обычай носил также название «выбивание половины поста» («wybijanie półpościa»).^{652} Для этого наполняли золой старые горшки, миски и другую посуду, а затем разбивали их о двери домов. Парень бросал горшок с золой перед девушкой, девушка перед парнем.^{653} Жур приготавливали из капустного рассола, сваренного с картофелем и мукой. Парень влезал на дерево, вешал на ветку горшок с журом и внезапно выливал его на головы стоящих под деревом.^{654} В Краковском воеводстве горшок с журом носили по деревне.

Воскресенье за две недели до пасхи называли сродопостным (środopostna niedziela). В Силезии было распространено и другое его название — мажанна (marzanna). По традиции в силезских деревнях в каждом доме на окне ставили деревце с маленькой куклой — мажанкой (marzanka). Кроме того, мастерили большую куклу в рост человека — мажоук (marzouk) и ставили ее в сарае или в другой хозяйственной постройке. В руках у нее была бутылка. Такие куклы ставили и перед домами пьяниц.

Девушки еще мастерили большую межанну (wielka marzanna) из соломы и тряпья. Они ходили с куклой по деревне, распевая песни, приветствуя весну. В понедельник куклу приносили к реке, раздевали и топили или сжигали, или зажженную бросали в реку. В народе известны несколько объяснений этого обычая.

Одни считали, что кукла олицетворяет зиму и, когда ее топят в реке, топят зиму, чтобы пришла весна.^{655} Другие, сжигая куклу, говорили, что сжигают колдунью.^{656} По третьей версии — топили смерть. Раздевая и бросая мажанну в реку, девушки пели:

Вербное воскресенье именуется у поляков кветним, бялым, пальмовым (kwiętnia, biała, palmowa niedziela). Хотя обрядность этого дня тесно связана с церковным ритуалом, в ней до сих пор прослеживаются элементы языческой магии (плодородия, оберега и др.), есть бытовые сценки. «Пальмы» для освящения в костеле бывают разных видов: обычные пучки вербы, огромные жерди или тростник до 1,5–6 м, украшенные вербой, ветками деревьев и кустарника (Карпаты, Рабка, Краковский, Освенцимский, Хшанувский повяты), олеандры, искусственные маленькие цветочки (Мазовия). Маленькие вербы обычно несут девушки, женщины и дети. В предгорьях и горах большие «пальмы» делают пастухи, заранее заготовив для этого тростник и ветки вербы. Если одну «пальму» сделали несколько пастухов, они несут ее в костел по очереди. «Пальмы» связывают батогом (batog) из конопли или льна и прутиками. Батогам этим приписывается магическая сила, ими пастухи гонят скот в первый день выпаса, пахари погоняют волов при первой пахоте.^{657}

В сондецких деревнях хозяин обходил с освященной «пальмой» хлев и сад. В некоторых селениях он ударял ею малоплодоносящие деревья.^{658} «Пальмы» для охраны от молнии зажигали во время грозы, клали их на окно, вешали в хлевах и других хозяйственных помещениях. Верили, что молния ударяет туда, где сидела ведьма, а ведьма там, где есть «пальма», сидеть не может.^{659} В хлевах помещали «пальмы» и для того, «чтобы скот хорошо водился».^{660} Кусочек «пальмы» примешивали к картофелю и овсу при посадке, «чтобы уродились», окуривали ими коня при первой пахоте.^{661} При освящении в костеле «пальмы» поднимали как можно выше, веря, что тогда «овес вырастет высоким и даст хороший урожай». Повсеместно в Польше из веточек от «пальм» вязали крестики и втыкали их в землю на полях для охраны от насекомых, от кротов, и чтобы год был урожайным. Вербе приписывали лечебные свойства: глотали пушки от нее, «чтобы горло не болело весь год», в краковских деревнях одну почку вербы глотали «от лихорадки» и т. п.^{662}

Молодежь в вербное воскресенье хлестала друг друга «пальмами». В некоторых районах в этот праздник девушки били парней, которые им платили тем же на второй день пасхи. Так, в Подлясье на Мазовше девушки на рассвете вербного воскресенья приходили в помещение, где спали парни, и били их, причитая: «не я бью, верба бьет», а затем поздравляли их с праздником, желали здоровья, счастья.^{663}

В Кракове на вербное воскресенье инсценировали въезд Христа в Иерусалим, о чем еще в XVI в. писал Миколай Рей. Фигурку Христа везли на деревянном ослике с колесами. Потом фигурку снимали, а на ослике катались дети. Интересно отметить, что и этот религиозный по своему смыслу обряд сопровождался мирскими шутками. В XVIII в., например, участники процессии кричали:

Процессия эта была запрещена в Кракове в 1780 г.^{664}

В окрестностях Кракова и в деревнях Верхней Силезии в вербное воскресенье топили или жгли чучело, олицетворяющее зиму. В Карпатах и их предгорьях по деревням ходили девушки с соломенными куклами, пели под окнами, за что получали подарки.^{665} В Лесном Мазовше по деревне ходили мальчики в вывернутых кожухах. Войдя в дом, один из них стучал палкой или молотком об пол, а другой декламировал:

В Краковском воеводстве подобные стихи еще и сейчас, как и в прошлые времена, произносят так называемые пуэри, пухероки, пухеры, жаки (pueri, pucheroki, puchery, żaki). Известно, что еще в XVIII в. после богослужения в костеле в вербное воскресенье школьники — жаки — становились в два ряда и повествовали в шуточной форме о своем житье-бытье, о бедах своих и тяжестях поста. Прихожане давали им лепешки и другую снедь. В 1870 г. этот обычай при костелах был запрещен, но жаки, пухеры стали ходить по домам. Они надевали конусообразные соломенные шапки, повязывались соломенными жгутами, чернили лица сажей. Ряженые пухероки ходят в краковских деревнях и сейчас. Они так же наряжены, как и в прошлые времена, в руках у них пухерские посохи (pucherskie laski) в виде молотков, топорцов с длинными рукоятками. Они стучат посохами по полу в ритм произносимым стихам. Эти стихи являются соединением отрывков из старинных песен — коленд (kolenda) с шуточными диалогами. В них есть упоминание о каменном или расписном костеле.^{667}

В прошлом мальчики ходили по домам в вербное воскресенье и в других районах: в Мазовше Степном, в Верхней Силезии и др. В радомских деревнях в стихах, которые они произносили, говорится о турках и татарах:

Ряженые получают яйца, лепешки, другую снедь. Сейчас полученные дары не делят, а обычно устраивают совместное пиршество. Иначе было в старину, когда пухероки были главным образом из бедных семей; они стремились собрать побольше всякой еды, делили ее между собой, а затем отдавали родителям.

Неделя перед пасхой называется великой, и такие дни, как среда, четверг, пятница, суббота, также называются великими. Многие обычаи, выполняемые в эти дни, имеют только внешнюю религиозную окраску. Любопытна трансформация некоторых из этих обычаев. Так, во многих районах куклу, олицетворяющую зиму, которую топили или жгли, заменило чучело или сооружение из досок и веток, называемое Иудой. Его бросали с колокольни, топили или сжигали.^{669} В окрестностях Нового Тарга, например, Иуду делали из украденных загодя досок, их ставили крест-накрест. Его приносили к костелу, ломали и разжигали костер, от огня которого все зажигали хубу (гриб, растущий на деревьях). Ксендз освящал огонь и кусочки хубы. Народ брал головешки от костра и хубу домой. Там хубу зажигали и окуривали ею коров, «чтобы колдуны и колдуньи не могли отобрать молоко».^{670}

В четверг парни носили когутка (kogutek) — петушка от дома к дому и пели.^{671} С четверга до субботы не звонили в колокол. По деревне бегали мальчики с трещотками и колотушками, созывая людей в костел.^{672} Как и в других календарных обрядах, в пасхальных прослеживаются магические действия охраны полей от молний, града, кротов, насекомых, от злых сил. Так, например, в эти дни из веток «пальм», оставшихся от вербного воскресенья, крестьяне делали крестики и втыкали их на полях, где посеяны рожь и пшеница. В Краковском повяте это делал сам хозяин и его взрослый сын.^{673} В Тынце под Краковом в ночь с четверга на пятницу все шли на свои поля под раздававшийся в деревне треск колотушек. На каждом поле крестьяне втыкали по три крестика. Утром затыкали крестик за стреху — «от грозы».^{674} В других местах Польши также считали, что крестик на крыше охранит от молнии, бури, града, ветра.

Магическое значение придавалось проточной воде. В пятницу перед восходом солнца все шли к реке, ручью, роднику, чтобы умыться и выпить воды. Это должно было предохранить на весь год от чирьев и глазных болезней, от боли в желудке. Старикам, больным и маленьким детям приносили воду домой.^{675} Крестьяне не только сами умывались или обливались, но и купали пригнанных лошадей, от чего, по народным поверьям, они должны быть здоровыми и ладными.^{676} В Подгалье в пятницу клеймили овец.^{677}

В ознаменование окончания поста о двери и окна разбивали горшки с журом. Били также горшки, наполненные золой и навозом (Куявия).^{678} Нередко уговаривали кого-нибудь из прохожих понести жур и внезапно разбивали горшок. Жур выносили также на границу деревни, звали первую попавшуюся девушку, вешали ей жур на спину и били по горшку. Жур выносили и в поле. В куявских деревнях жур «вешали»: натягивали веревку от трубы печи одного дома до трубы другого, подвешивали горшок и разбивали над прохожими.^{679}

В субботу служка разжигал около костела костер из хвороста и терна. Ксендз освящал огонь и принесенные хубы (см. выше). Прихожане растаскивали головешки и обгоревшие ветви, из которых делали, как и из «пальм», крестики, чтобы воткнуть на полях для охраны от молнии. Хубу давали заболевшей корове.^{680} От щепки или огарка в доме зажигали огонь. Освященную в костеле воду лили в колодец, кропили ею избу, скот от сглаза.^{681}

Пасха называлась в Польше — вельканоц (wielkanoc). В костеле или у кого-нибудь в доме ксендз святил к этому празднику яйца, колбасу, хлеб, горох, картофель, соль, разные виды злаков. Освященные злаки добавляли к посевному зерну.^{682} В Подгалье кусок освященного хлеба бросали при пахоте под первый пласт.^{683} К пасхе красили в луковичной шелухе яйца, расписывали их или выскабливали на них узоры. Выпекали обрядовый колач (kołacz) — овальный по форме хлеб, печенье в виде птичек и зверей.^{684} Пасхальной обрядовой пищей были также свиная голова, колбасы, горох.

Пасхальные дни, чтимые в католической церкви и называемые «великими» днями, в народе еще со времен язычества считались днями особенно успешных деяний колдунов и колдуний — чаровниц, отнимавших у коров молоко.^{685} Чтобы охранить скот от чар, его окуривали, кропили «святой» водой, давали ему хлеб с крестиками из головешек от священного костра.

В пасхальное воскресенье все спешили из костела домой, так как считалось, что тому, кто придет первым, повезет — уродятся хлеба, хорошо будет водиться скот. Разговлялись освященной пищей и прежде всего яйцами. Освященной пище придавали магическое значение — скорлупки от яиц разбрасывали по углам дома от насекомых, жаб, мышей, крыс. Для того чтобы уничтожить чертополох на полях, нужно было перед первой весенней пахотой намазать плуг жиром от пасхальной ветчины. Думали также, что кость от освященного мяса, положенная на стропила, охраняла от молний. Её же давали собаке от бешенства.^{686}

В народе было распространено много примет, связанных с пасхой. В первый ее день, например, хозяйка не должна была ложиться спать, иначе лен бы полег, а хозяин не ложился, чтобы не полегла пшеница.^{687} Чтобы хорошо неслись куры, хозяйка садилась на мужскую шапку.^{688}

Под вечер в пасхальное воскресенье и в понедельник так же, как в карнавальные дни, ходили группы молодежи, чтобы получить от хозяев выкуп — волочебне (wołoczebne). Называлось это «ходить по волочебным». В Тыкоцинском повяте (Мазовше над Наревой) хождение молодежи называлось также «ходить с конопелькой» — от песни, которую тогда пели. Она начиналась словами: «Cienka, mała konopielka…».

Волочебники носили на жерди куклу. В доме, где была девушка, пели «Конопельку», сравнивая ее со стройной девушкой. Парни сцепляли руки, чтобы сделать «стульчик», сажали девушку и качали ее во время пения. В доме, где был неженатый парень, пели не «Конопельку», а «Буйный овес» («Bujny owies»). Обычай ходить с «Конопелькой» и петь «Буйный овес» был распространен в восточных районах Польши так же, как и в соседней Белоруссии (в восточном Мазовше встречался в Тыкоцинском повяте, его справляли и в северном Подлясье).^{689} В Вармии и на Мазурах уже в воскресенье вечером и весь понедельник ходили так называемые выкупники (wykupnik) с веткой вербы или можжевельника. Они пели песни с пожеланиями, чтобы все на полях, огородах и в садах росло, и за это получали подарки.^{690}

В пасхальные дни возили или носили «садик», возок, деревянного барашка, деревянную фигуру Христа, прикрепленную к палке, украшенной цветами.^{691} Так, например, в повяте Бохня (Краковское воеводство) с возком ходили четыре мальчика или парня (от 10 до 16 лет). Трое из них были в высоких картонных шапках и панцирях, четвертый — в белой рубашке. Возок был деревянный, на двух колесиках. На его дышле помещали фигурку пильщика (tracz) с пилой, соединенной с колесиками, их вращение приводило в движение пилу, и пильщик «работал». Мальчики спрашивали разрешения войти в дом. Если их пускали, один из них двигал возок, и все вместе пели, прося «калач и кусочек сала, чтобы смазать пилу».^{692} Возили также курка, когутка на возочке с одним или двумя колесиками. Его окружали разные фигурки и в их числе пильщик.^{693} Девушки носили по деревне гаек (gajek) — украшенное лентами деревце или ветку. Так же, как парни или мальчики, они пели песни, желали хозяевам дома здоровья, счастья и благодарили за подарки (Старое Мазовше, Мазуры Подлясья, Радомские деревни и др.).^{694}

В повятах Освенцим (Краковское воеводство) и Хшанув (Люблинское воеводство) в пасхальный понедельник по деревням разгуливали ряженые — смигустники (śmigustnik). В повяте Вадовице (Краковское воеводство) группа ряженых, насчитывающая 8–10 человек (цыган, дед, баба и др.), затаскивала на крышу телеги, молотила под окнами цепами до тех пор, пока что-нибудь не получала.^{695} В повяте Олькуш (Краковское воеводство) на так называемый смигус (śmigus — второй день пасхи) в старину рядились медведем (окручивались стеблями гороха). Его вел «поводырь» в вывернутом кожухе, их сопровождала «баба» (ряженый мужчина), за пазухой у нее была фляга с водкой. Поводырь говорил:

Затем медведь притворялся больным, его поливали водой, он вскакивал, бегал за девушками, тащил их к воде, чтобы облить или выкупать.^{696}

В Краковском воеводстве около г. Величка и сейчас еще ходит так называемая Сюда баба (Siuda baba). Дети кричат на нее:

Обычно сюды ходят парой — один парень с вымазанным сажей лицом наряжен бабой, в руках или на спине у него ребенок; другой («цыган», «черт») тоже вымазан сажей, на шее у него четки из картофелин. Ряженые пугают детей, хватают девушек, чтобы потанцевать, обнять и поцеловать, испачкав сажей. Когда ряженые заходят в дом, их обливают водой — «дают им мокрый смигус», а затем «дают сухой смигус» — кусок калача, яйца. Сюды обливают девушек и женщин.^{697}

Пасхальный понедельник назывался в Польше ляным (lany), обливаемым. Во многих деревнях еще на рассвете парни забирались в дома и обливали водой девушек прямо в постели, нередко стегая их розгами. Девушки делали вид, что убегают, но на самом деле были довольны, так как обливание означало, что эта девушка нравится кому-то из парней. Парни приносили водку, девушка, к которой они пришли, угощала их, давала выкуп. Утром и днем обливались у колодцев из ведер; бывало, что девушек затаскивали в пруд или в реку. Во вторник девушки в свою очередь обливали водой парней. Этот обычай можно до сих пор наблюдать не только в деревнях, но и в городах, уже сильно модернизированным (например, в Кракове обливаются из резиновых груш, флаконов из-под духов и не только водой, но и одеколоном). Обычай обливания во многих районах Польши называется смигус, мокрый смигус или дынгус (dyngus). Другое значение дынгуса — дар, выкуп.^{698}

В пасхальные дни отчетливо прослеживаются магические действия, связанные с огнем и водой и направленные на повышение урожая озимых. В одних районах Польши в пасхальное воскресенье, в других — в понедельник собирались на полях и кропили озимые освященной водой, жгли костры, которые должны были способствовать их росту, а дым охранять от спорыньи; втыкали в землю крестики.^{699} Обычай обливания — пережиток древней магии вызывания дождя, необходимого для посевов. Известно, что магия дождя свойственна аграрным празднествам многих народов.

Весь пасхальный период от пасхального понедельника до зеленых свёнтек (zielone świątki) — пятидесятый день после пасхи — был временем встречи весны. Об этом говорит приуроченный к этому времени обычай петь веснянки (bujny owies), качание на качелях, которое должно было вызвать рост хлебов и овощей (считалось также, что качание на качелях может предохранить от головной боли на весь год). Качание девушек парнями на руках сопровождалось пением веснянки «Тонкая, белая конопелька». Магические функции имели в старину катание крашеных яиц, битки (bitki): двое били яйца и смотрели, чье разобьется. Считали, что яйцо обладает магическим свойством влиять на урожай, на увеличение приплода домашних животных и птицы, на деторождение.

Польский ученый Двораковский отмечает задушковый (в память об умерших) характер пасхальных обычаев (например, одаривать нищих — «дедов» у костела в пасхальный понедельник и др.).^{700} О каком-то древнем магическом значении пасхальных обычаев свидетельствуют игрушки, которые продавались в понедельник на эмаусе — праздничном ярмарочном гулянье. Это глиняные колокольчики архаической формы, деревянные топорики с таинственными знаками, фантастические птицы и др. Такое народное гулянье до сих пор по традиции устраивается в Кракове. Особенно характерно для него катание на каруселях и качелях. На площади Звежинец за Дембицким мостом строят палатки и лотки, идет бойкая торговля игрушками, значение которых в древности было, видимо, магическим (фантастические птицы, петушки, лошади, свистки, пищалки и пр.), галантереей, сладостями (особенно охотно покупают и дети и взрослые сахарную вату). Мальчишки стараются опрыскать водой своих сверстников, а из озорства и взрослых.

К пасхальному вторнику в Кракове издавна приурочен старинный праздник ренкавка (rękawka). В этот день на кургане Кракуса (легендарного основателя Кракова), что на правом берегу Вислы, ставят палатки и лотки, карусели, приборы для определения силы и ловкости, тир для стрельбы (при метком попадании стрелок получает сбитую вещь — яркую птицу или цветок, сделанные из перьев, и т. п.).^{701}

По одной версии название праздника ренкавка произошло от того, что курган Кракуса будто бы насыпали люди, принесшие землю в горстях (т. е. руками, рука — ręka). Согласно другой гипотезе, ренкавка происходит от чешского rakew — могила, или сербского рака — гроб. Жива легенда о том, что тело Кракуса было сожжено, а прах выброшен под холм. В старину ренкавкой называли также и обряды, совершаемые во время этого праздника: разжигание задушковых (в память об умерших) костров, посадка деревьев и кустов — убежища для душ умерших, воплотившихся в птиц, бросание яиц, хлеба и другой пищи с кургана, игрища и увеселения. В 1836 г. австрийское правительство запретило задушковые обряды на могиле Кракуса, но тогда народ стал бросать хлеб и яйца с горы Ласота, и только в 1897 г. властями и этому был положен конец.^{702}

В настоящее время ренкавка — это одно из любимых праздничных гуляний краковян, на которое приходят и дети и взрослые люди. И в этот день, как и на эмаус, катаются на каруселях, покупают игрушки. Многие польские ученые подчеркивают, что ренкавка — главным образом праздник поминовения умерших. Однако обычаи этого праздника не только задушковые, они связаны также с весенним оживанием природы, которой приносится в дар хлеб и яйца (символы плодородия).

Первое после пасхи воскресенье называлось в Польше недзеля пшеводня (niedziela przewodnia — от przewody — проводы). Дети в этот день получали от крестных матерей и родственников писанки (расписные яйца), девушки дарили писанки парням. Молодежь качалась на качелях, обливаясь водой.^{703}

Большинство весенних праздников, по народным обычаям, было связано с основными занятиями поляков — земледелием и скотоводством. Так, например, в Мазовше над Наревой в день св. Войцеха (23 апреля) впервые выгоняли скот на пастбище, в тот же день хозяева обходили свои поля.^{704} В Степном Мазовше была примета, что если гром гремит в день св. Войцеха — «земледельцам растет утешенье». Полагалось выгонять в этот день в первый раз лошадей на свежую траву. Говорили, что «на св. Войцеха кобыле отрада» («na święty Wojciech kobyli pociech»); «та пшеница обычно бывает урожайной, какая к этому дню покрывает уже перепелку» («taka przenica zwykle urodzajna bywa, która na święty Wojciech przepiórkę pokrywa»).^{705}

Покровителем пахарей и пастухов считался св. Ежи (Георгий, Юрий — 24 апреля). В этот день скот при выгоне окуривали, сжигая венки, освященные в прошлом году на праздник божьего тела, гнали его «пальмами», освященными в вербное воскресенье.^{706}

Св. Марк (25 апреля) был, по народным представлениям, опекуном земли. Об этом говорили пословицы: «Св. Марк вложил в землю огарок» («Sw. Marek włożył do ziemi ogarek»);^{707} «на св. Марка поздний посев овса, а ранняя гречиха» («na świętego Marka, póżny siew owsa, a wczesna tatarka»); «св. Марк пошел на фольварк посмотреть рожь — вся ли взошла» («święty Marek роszedł na folwarek ogłądać żytko — czy zeszło wszystko»).^{708} В день св. Марка нельзя было печь хлеб, тогда был бы засушливый год. В Мазовше над Наревой этот праздник называли «воловьим праздником», на него не пахали, иначе «волы бы зачахли». Пословица гласила: «На св. Марка солонина из горшка». В «жертву» Марку хозяйки несли в костел солонину и яйца.^{709}

Первый выпас скота на весенние пастбища, на какой бы праздник он ни приходился, всегда сопровождался магическими действиями. Скот гнали, как уже говорилось, освященными «пальмами», окуривали его от дьявола, прогоняли через цепь, т. е. заковывали, чтобы не терялся.^{710} Пастуху давали крутые яйца, которыми он гладил коров, чтобы они были круглыми, как яйца, т. е. тельными. Гладили коров по хребту лопатой, на которой сажали хлеба в печь, под порог хлева клали топор и закрытый замок, чтобы скот был крепким.^{711} Кроме яиц, пастуху давали хлеб и сыр. Он должен был все время есть, тогда и скот будет хорошо есть. Когда пастух возвращался с пастбища, ему брызгали в глаза водой, чтобы он не просыпал по утрам.^{712}

Особенно богатой была обрядность зеленых свентек. В ней прослеживаются обряды-заклинания, обеспечивающие, по народным поверьям, будущий урожай; скотоводческая магия; весенние обряды, связанные с ухаживанием, будущим вступлением в брак; пережитки культа предков. Народ верил, что зелень должна охранить от колдовства, она воспринималась так же, как символ пробуждающейся природы. И сейчас в этот праздник повсеместно в Польше украшают зеленью внутри и снаружи дома и хозяйственные постройки.

По традиции каждый парень в субботу накануне зеленых свентек строил на пути к дому своей избранницы «ворота» из деревьев и веток, называемые майна брама (majna brama), ставил деревце или высокий столб с украшенным лентами деревцем на верхушке — май, мой, моик, гоик. В воскресенье парни приходили к каждому дому, у которого поставлен май. Перед домом играли музыканты, ухаживающий парень танцевал с девушкой. Девушки давали парням выкуп — деньги, угощенье. На полученные от девушек дары парни устраивали пиршество (Силезия).^{713} Бывало и так, что девушки сами заказывали в корчме угощенье для парней.

Майское дерево

Обычай ставить май повторялся на 1 мая, но в этот день и девушки ставили май своим возлюбленным. Как бы на посмешище, «на злость» девушке ставили «деда» (dziad), парню «старуху» (dziaduwka) — чучела из тряпья и соломы. Девушка делала вид, что обижается, а сама радовалась, так как поставленный «дед» предвещал близкое замужество. Говорили:

На зеленые свентки молодежь последний раз качалась на качелях и обливалась водой. В Силезии, Краковском воеводстве, в восточных областях Польши в этот праздник и накануне в субботу жгли и жгут костры — собутки (sobótki). Этот обычай называется также палиноцка, купалноцка (palinocka, kupałnocka). В других районах Польши костры жгут в ночь на св. Яна. Польский ученый Витольд Клингер полагает, что в древности разжигание костров было именно в субботу под зеленые свентки, и обычай этот поэтому получил название sobótka.^{715} Суббота же — это день поминовения усопших, с чем и были, по мнению Клингера, связаны в старину субботние костры. Интересна информация Длугоша о том, что, «хотя полякам 500 лет (во времена Длугоша) известно христианство, у них ежегодно бывает в день зеленых свентек языческое игрище, называемое стадо».

В Краковском воеводстве (например в Подгалье) костры жгут и сейчас. Этот обычай, как и многие другие, потерял прежний магический смысл, но сохранил характер праздничного увеселения. В субботу с наступлением сумерек на пригорках, в горах и на полях начинают светиться огни. Около селения Гдов (близ Велички) этот старый обычай собутек называется опаливанием хлеба (opalenie zboża). Собутки здесь зажигает каждый хозяин на меже около своего поля, на пастбище, около леса. Совершают этот обряд и мужчины, и женщины, и дети. Для этого в течение всего года собирают старые метлы. Их набивают на жерди. Жердь с прикрепленной сверху облитой смолой соломой так же, как и костер, называется собуткой. Костер разжигают из сухих веток, в старину с помощью кресала. Около костра собирается народ, играют музыканты. Молодежь прыгает через костер, танцует. От костра зажигают метлы — собутки, и мальчишки или парни обегают с ними поля: в субботу — ржаное, в воскресенье — пшеничное. При этом каждый из них кричит: «То loj się żytko!» («наливайся, рожь!»). Это и называется опаливанием хлеба, чтобы он скорее «запалился», т. е. дозрел. После сжигания собутек на полях молодежь собирается у кого-нибудь в доме, танцует и пьет пиво. Это увеселение тоже называется собуткой. В деревнях повята Величко в прошлом молодежь после сжигания собутек нередко уходила в хлеба. Духовенство считало, что ни один обряд не давал столько возможностей для «любовного греха», как собутка.^{716}

В юго-западных и центральных частях Высоко-Мазовецкого повята жгли костры также на первый и второй дни зеленых свентек. Обычай этот здесь назывался палиноцка, копельноцка. Если костер зажигали от соломы, то старались взять ее с длинными стеблями, так как, по народным поверьям, от этого зависела высота льна. Парни прыгали через огонь, били горящей соломой по босым ногам девушек и молодых женщин, чтобы они скакали. Духовенство боролось с этим обычаем, и в начале XX в. его перестали исполнять.^{717}

В Подгалье из старых метел плели большое колесо. Облитое смолой и зажженное колесо пускали с горы вниз. Мальчики бегали по хлебным полям и вокруг домов с горящими факелами и выкрикивали заклинания.^{718} В повяте Хшанув, например, мальчики, бегая вокруг своих полей, кричали: «Убегайте, медведи!» Если их родители были с соседями в ссоре, то дети кричали около поля соседей: «Убегайте, медведи, в соседский картофель». Так же, как заклинания звучали выкрики:

Обряд разжигания костров в некоторых районах Польши справляется и в настоящее время как праздничное развлечение. Так, например, в 1970 г. в дер. Тынец Краковского воеводства костры жгла молодежь, девушки и парни танцевали, прыгали через костер, мальчишки бегали с зажженными факелами. То же самое наблюдалось и во многих деревнях Краковского воеводства (окрестности Велички, Подгалье, район Живца и др.).^{720} В Силезии это весеннее празднество по-прежнему называется собуткой, но его магический смысл сохранился только в памяти пожилых людей.

К земледельческой обрядности празднования зеленых свентек относится обычай обходить поля с «королевой».^{721} В Подлясье королевой выбирали самую красивую девочку, наряжали ее в лучшие одежды, приставляли к ней свиту — 6–8 маршалок (marszalki) — девочек постарше. Королева со своей свитой шла по границам полей. Сопровождающие её пели:

В Мазовше над Наревой на второй день зеленых свентек шли в поле девушки, одетые в сермяги. Они разжигали костер, плели венок и тоже выбирали королеву. Ее наряжали в белое или голубое платье, на голову надевали корону — сплетенный венок, покрывали белым полотном и трижды обводили вокруг костра. Затем королева в сопровождении 6–12 маршалок шла по границам полей. В это время пели ту же песню, что и в Подлясье. После этого королеву вели в деревню, заходили в несколько домов, где угощались. В доме королевы ее мать давала за нее выкуп. На собранные дары девушки уже вместе с парнями веселились в корчме.^{722}

Часть обрядов зеленых свентек была связана с другой важной и древней отраслью хозяйства поляков — с животноводством. Так, например, в Лесном Мазовше около Седлец мальчишки в этот праздник гоняли по деревне быка с привязанным к нему чучелом, набитым соломой. При этом они кричали: «Roduś, roduś!».^{723} В повяте Хшанув во время собутки скот прогоняли через огонь, «чтобы не хромал».^{724} В повяте Освенцим девушки во время пастьбы коров жарили яичницу. В деревнях около Вроцлава в XIX в. парни, пасущие лошадей, в первый день зеленых свентек организовывали скачки. Прискакавший первым становился «королем».

В Куявии королем признавали пастуха, первым пригнавшего в деревню стадо, а королевой — пастушку. Пастухи украшали рога коров зеленью, а на выкуп, который им давали крестьяне, они устраивали пиршество. Король во время пира выбирал маршала, ел с королевой из одной миски. Вечером на пастбище оставляли только одного быка, покрывали его попоной, украшали рога цветами. В деревню шли очень торжественно: впереди маршал, за ним двенадцать пастухов, первая песенница, двенадцать девушек с цветами, музыканты, королева с двумя подругами, король с двумя старшими пастухами, двенадцать пастушков, гнавших быка. Навстречу процессии сбегался народ, гадал, чей это бык. Наконец, быка подгоняли к хозяину, который в качестве выкупа ставил в корчме пастухам выпивку и закуску.^{725}

В Тыкоцинском районе Мазовше над Наревой пастухи покрывали самого красивого быка старой сетью, украшали цветами и ветками, на рога вешали венок из березовых веток. Этого быка гнали впереди стада, хозяин его выкупал. Пастухи пировали в полдень прямо на пастбище. В окрестностях Тыкоцина и Вельска справляли так называемую воловью свадьбу (wołowe wesele). На быка сажали рыцаря-чучело из коры ольхи. Испуганный бык бегал по деревне. После того как он сбрасывал рыцаря, парни угощались. Около Злоторыи (Быдгощское воеводство) известен был аналогичный обычай, но с конем, он назывался «лошадиной свадьбой» (końskie wesele).

Последний значительный праздник весеннего цикла календарных обрядов поляков — праздник божьего тела. Этот праздник сравнительно недавнего происхождения. Однако он оброс разными магическими действиями, цель которых повысить урожай, плодовитость скота и птицы, охранить себя от болезней, свои поля и постройки от стихийных бедствий, все хозяйство от колдовства. В старину в польских городах в этот праздник шли процессии купцов, цеховых ремесленников со знаменами цехов, других горожан. И в городах, и в деревнях по дороге к костелу ставили алтари, украшенные ветками и цветами. Ветки от зелени, украшавшие алтарь, затыкали за стреху дома, ставили на полях в качестве оберегов от грозы и града. Освященные ветки жгли и дымом окуривали скот. Травы из венков давали заболевшим коровам и другим домашним животным, что имело часто положительный результат, так как травы для венков собирали лечебные.^{726}

В современном быту поляков сохраняются многие праздники весеннего календарного цикла. Однако лишь небольшая часть их имеет прежнее значение в неизменном виде, у остальных или усилился игровой, развлекательный акцент или же изменилась сама суть. Ярким примером может служить праздник весны — 1 мая. В настоящее время этот праздник в Польше повсеместно отмечается как День интернациональной солидарности трудящихся. Революционные традиции первомайских торжеств восходят еще ко временам борьбы за свободу и независимость, против экономического угнетения и политического бесправия трудового народа.