Калужский вариант

Глава восьмая. Доказательства по требованию

Прежде мне доводилось бывать в Калуге в морозы, весенние сквозняки, в пору падающих листьев. Все как-то не располагала погода к купаниям, хотя бы и в закрытом «Дельфине», которым неизменно пытался соблазнить меня Альберт Николаевич Северин. А сейчас был июль, стояла жара, и я сразу, чуть ли не с вокзала, Северину: айда в «Дельфин»!

— Трубы меняют, опоздали.

Значит, не судьба.

Северин смотрится молодцом, незаметно следов нездоровья, мучившего его частенько прежде. Лицо свежее, даже не верится, что не отдыхал. «Да нет, что вы, я в замоте полнейшем, — не согласился с моей оценкой. — Четыреста делегаций, свыше тысячи человек!»

Валентина Ивановна Потулова и Галя Берюлина, «бэбэфотки», собрали наскоро перекусить, как раз пришло время обеденное. Что-то из домашнего принесли, овощи, вскипятили чайку. ББФОТ их — бюро бригадных форм организации труда, примечаю, преобразилось, похорошело: светильники интересные появились, мебель новая в обеих комнатах, по стенам — плакаты и диаграммы разные. Одну я в блокнот переписал. Бригадной формой на КТЗ было охвачено: в 1969 году — 23 процента рабочих, в 1970-м — 27, в 1971-м — 33, в 1972-м — 51, в 1973-м — 59, в 1974-м — 80, в 1975-м — 86, в 1976-м — 92, в 1977-м — 93,6, 1978-й почему-то на диаграмме отсутствует, хотел спросить у Северина, да позабыл, в 1979-м — 94,5... Значит, все-таки не сто? «Шофер директора тоже рабочий, — пожимает плечами Северин, — набирается там по нескольку».

Столы расставлены под углом, много свободных, будто в учебном классе.

— Это уже контора, Альберт Николаевич, а?

— Ничего, — ухмыляется, — признали.

— А за столами кто сидит?

— Совет бригадиров. В рабочем порядке здесь собирается. Официальное заседание у генерального в кабинете, у Пряхина. Там они вдвоем с Черновым председательствуют.

— Увидим Чернова?

— А как же! Непременно.

— А Федулова?

— В больнице лежит. Сердце...

По заводской «аллее роз», мимо рябин, мимо лиственниц, мимо яблоневого сада возле инструментального, федуловского, производства идем с Севериным в цех лопаток. Щебечут птицы, бабочки летают и стрекозы.

Это я попросил: не к Пряхину сразу, а сначала по цехам, к рабочим, бригадирам. Но прежде всего к кому-либо из начальников. «Есть новенький, кого еще не знаю?» — «Полно таких, а зачем?» — «Надо! Притчу

хочу одну проверить». — «Что за притча?» — «Имеется одна, потом расскажу, я люблю говорить загадками», — не свою фразу произнес, «краденую»: это у нас в редакции один хороший человек с некоторых пор стал так таинственно выражаться: «Люблю говорить загадками». Северин пожимает плечами: «Идем к Бибе?» — «К Бибе так к Бибе. А кто есть Биба и что есть Биба?» — «Увидите, я тоже люблю говорить загадками»...

* * *

У Бибы волосы каштановые, вьются живописно. Свежевымытая модная рубашка с засученными рукавами. Высок Биба, строен. Нос римский, лицо на вид строгое. Двадцать девять лет ему, Бибе, начальнику цеха турбинных лопаток.

— Почему цеховой голова против бригадной формы? — спрашиваю, держа в уме разговор, о котором читатель узнает позже.

— Как — против? Я не против, — у Григория Пантелеевича густые брови от удивления ползут вверх. — Кто вам сказал?

— Не поняли... Вообще! Что начальник цеха может иметь против? В принципе?

— А!.. Мне, администратору, с бригадами легче. Вот дисциплина, допустим. Сколько раз замечал: зажмут они его сами в углу: «Или работаешь, или уходи». При индивидуальной сдельщине я начальником не был, у станка стоял, но помню — хуже было, куда там!.. Вот недавно в Ленинград ездил в командировку, там у них индивидуалка: текучесть страшная на шлифовке, четыре месяца — и разбежались. А у нас — по многу лет. Мастеру тоже стало легче. Раньше он муку молол, понимаете? Сам стоял и молол. А теперь может мельницу налаживать, ремонтировать. Это я так, для сравнения. На месяц, на два мастер может у нас вперед смотреть. А раньше стоял и молол, стоял и молол. Чего начальнику цеха бояться? Бригады — сила. Правда, иного начальника бригадная форма может перетереть. Наверное, этого боятся?

— А с управлением?

— Легче. Возможности ошибок меньше. Бригаде дали задание, они внесли свои поправки, серьезные, мы согласились — разумно! Бороться легче, жить легче. Что греха таить, при индивидуальной сдельщине черт те что творится. Я когда рабочим был, на другом заводе, ушел раз в учебный отпуск, а старший мастер и говорит: «Слушай, мы тебе закроем наряд, а ты потом отдашь». Я еще молодой был, зеленый, получил сто рублей и отдал ему. А попробуй-ка сейчас, при коллективной форме, сунься мастер к рабочему — ого! Раньше — закрыл кому-то побольше, вместе пошли выпили. Теперь — крышка. Может, этого не хотят?

Помню свое обещание Данилову, спрашиваю, что на КТЗ делает мастер? Мастер, вероятно, при бригадирах не нужен? Биба не согласен. Тот, кто умеет лишь работу раздавать, наряды выписывать да «тележки возить», верно, не нужен, ему работы нет. А думающий очень даже нужен. Допустим, что-то не ладится. Мастер соображает: можно еще одну бригаду создать, можно оборудование переставить, можно имеющуюся бригаду укрепить. Мастер нужен. Не такой, который побежал в БТЗ, открыл рот — наряд выколачивает, побежал в ПРБ, открыл рот — заготовки вырывает. «Открыл рот»?! Остер! Бибе палец в рот не клади...

— Наверное, ваш товарищ, который вопрос задал, кроме мастеров-побегунчиков иных не видел. Умному мастеру, грамотному с бригадами легче. Даже насчет кадров взять. Бригада находит себе людей, за своих держится. Кондрашов ушел в армию, ребята год с ним переписывались, и пришел опять в ту же бригаду... Что еще? Конец месяца и тэ дэ... Это страшное дело при индивидуалке, «штурмовые ночи Спасска, волочаевские дни». А в моем цехе выходными и сверхурочными не пользуются. Одной бригаде надо было бы выйти в субботу, дела так складывались. А они говорят: нет, мы выдадим ее в пятницу, эту лопатку, к четырем часам. И выдали, представьте себе.

Минут сорок разговариваем, а никто к начальнику не звонил, не зашел. У Бибы порядок.

Здесь недавно, из соседнего цеха переведен, где работал «замом». А предшественник что? Сняли?

— Не понимал бригадного метода, не обращался к бригадам... Все сам, помимо. И дело начало было расклеиваться. Теперь с каждой бригадой вместе утверждаем план, при их участии. До 20-го числа все вопросы с ними решаем, что остаются — к 23-му у главного инженера, если еще что — у директора 25-го.

Если взять всю кучу вопросов, то вот такую долю, — Биба широко разводит руками, показывая, сколь велика доля, — они в бригаде сами решают, а вот такую, — снова жест, ладони друг от друга на расстоянии кирпича, поставленного ребром, — мы. Для директора остаются какие-либо два вопроса. Ясно я говорю? Понимаете?

* * *

Из рассказов Северина:

— ...Птицы залетные... Приехал один с Урала, из университета: «Вы обязаны мне все выдать». Как он произнес слово «обязаны», мне жарко стало. Никто к нам из высокоученой братии не являлся, все сами да сами, а когда сделали, я вдруг ему обязан. Я ему: «Извините, вы с жильем устроились?» — «Нет, а что, это трудно?» — «Да нет, наверное, но лучше устроиться». — «А разве вы меня не устроите?» — «Мы бы устроили, но, понимаете, у нас нет жилья на заводе». Обиделся. Во всяком случае, от меня отцепился. Я думаю, надо доложить генеральному, обстоятельства так складываются: жалобы жди. Захожу к Пряхину, а там гости видные, один свой, калужский, а другой москвич. Рассказываю: птицы залетные из университетов появилась. Они смеются: «А разве вы их еще не гоните? Заводам надо помогать, а эти за диссертациями, наверное, шастают»... Что вы головой качаете? Не согласны? Не уверены?.. Я и сам знаю, что ученые должны изучать такие вещи, но если человек приходит на час и говорит «вы обязаны»?! Наверное, он нам обязан. Изучать можно и год, и два, и десятилетия. За десять лет мы еще на двадцать вперед уйдем, а он будет нас все изучать. А потом изученный вчерашний снег будет рекомендовать...

Да и некоторые заводы тоже хороши. Мне секретарь парткома говорит: «Я готовился к докладу, полистал прессу — уже 64 адреса имеется, где бригадный метод, и у всех собственные идеи». Взял у него адреса, пошел к себе в ББФОТ и проверил. Все 64 были у нас! Нам понадобилось девять лет, чтобы разработать положение, а они приехали и уже через две недели — «мы разработали»... Мы сидели на вагоне и толкали паровоз. Что смеетесь? Ничего смешного не нахожу. Хорошо, конечно, когда люди хотят применять у себя. Но тогда уж делайте, как на турбинном. А они начинают уродовать. Может быть, я не прав, но мы уже насмотрелись: кое-где на заводах наворочали такого «калужского варианта», что понять невозможно. Костюма, который бы годился на все фигуры, нет, это я понимаю, то, что вам впору, на меня не полезет. Правильно. Пригонять надо. Но председатель совета бригадиров должен быть бригадиром, как вы считаете? Обязательно? И я так считаю. А когда на заводе предсовбрига — заместитель директора по производству? Наверное, это не здорово? Бред? И я так считаю. Но это есть, мы видели. Конечно, мы против...

* * *

Валентина Ивановна расстроена: приехали люди из Львова, а у них с Галей срочные дела, некогда показывать и рассказывать. Может, Альберт Николаевич на себя возьмет? Начальник ББФОТ с тоской на часы смотрит: опоздали, обещали к одиннадцати подойти, а сейчас уже два, сами виноваты. Они привыкли помогать многочисленным гостям самоотверженно и бескорыстно и теперь явно смущены необходимостью отказать приезжим из далекого далека, но время расписано.

— Есть идея, — говорю я Северину. — Эврика! Ведите их по цехам, а я тихо пристроюсь. Самый интерес!

— А что интересного? — возражает Альберт Николаевич. — Заранее известны все их вопросы.

— Так уж и известны?

— Хотите, я вам в лицах все это изображу?

Северин встает, прохаживается по комнате и начинает «представление»:

— Приезжают. Настроены агрессивно. Я им говорю, они не верят. В глазах у них горит огонь сомнения. Вот сейчас пойдем в цеха и накопаем! Идут. Там им бригады бьют по усам — раз, другой, третий. Они уже травмированы, не знают, что сказать. Я им даю время прийти в себя, а затем устраиваю второй поход. Предлагаю им рабочих, они рабочим не верят, идут к специалистам. Выходят от главных специалистов: «Не может быть, дайте поговорить с рабочим классом». Поговорят с бригадирами: «Не может быть, это у вас переодетые итээры». Начинают с требования документов. Покажешь документы: «Ерунда, не верим, покажите живого человека». Говоришь им: вот куда плюнете, туда и пойдем, налево, направо, куда ветер понесет. Показываешь им живого человека, у них слегка голова кружится, спрашивают: «А где же документы?» Документам тоже не очень верят, но растаскивают. В конце концов садятся и пишут, что побывали на Луне. Точно!

В этой пародии есть доля истины. Гости поначалу все подвергают сомнению, и каждая новая делегация желает получить доказательства самостоятельно. Делегаций сотни, а круг вопросов один и тот же. Иной раз попадаются заядлые скептики, учиняют форменное следствие.

Знакомимся. Борис Антонович Навелюк — начальник лаборатории социологических исследований Львовского производственного объединения имени В. И. Ленина, Василий Васильевич Рябый — сборщик. Последний успел уже где-то с глазу на глаз потолковать с рабочими КТЗ: «Что-то во всем этом, видимо, есть, люди верят, может быть, не туфта?»

В инструментальном гости «вгрызаются» в Валерия Волкова. Невысокий, расторопный, умноглазый бригадир за словом в карман не лезет. Со мной рабочий приехал, объясняет ему львовский социолог, которого мы намечаем в бригадиры, с чего ему начать, скажите, пожалуйста, каким бригадир должен быть?

— Во-первых, любую работу уметь показать. Далее. Во всех отношениях быть честным.

Как понимается Волковым «честность»? — легкая, едва заметная улыбка на губах у социолога.

— Не врать, не хапать, не блефовать, не вести с бригадой и начальством разную игру. У нечестного бригадира дела не пойдут.

Бригада существует с семьдесят второго. Одиннадцать человек. А стаж нынешних одиннадцати, извините, каков?

— Вас интересует, часто ли уходят из коллектива? Я так понял? Были потери. Двое умерли, к несчастью. Остальные все на месте. Мы взяли двоих учеников. Даем ощутить им вкус заработка, даже немного авансом премируем. Я молодому покажу, настрою, проверю — он работает. Мастер никогда в жизни эту работу ему бы не дал, испугался бы, что запорет. У нас профессия сложная — инструментальщики! А я даю работу — пусть ощутит вкус профессии. Бригада поможет, выучит. Забота общая. У нас были асы, которые любую работу умели, но зато и неделю прогулять — тоже. Считались по всем статьям незаменимыми. Освободились от них, ну и что? Работаем.

Какой социолог не прощупает насчет конфликтов? Самый хлеб.

— Вероятно, здесь у вас никаких столкновений не бывает?

— Разве мы игрушечные? Сталкиваемся. Но против воли бригад администрация не идет, говорят, давайте вместе еще раз посмотрим. Наш принцип — разбираться до конца. Обиженных не должно быть.

Попутно и я вставляю вопрос Данилова: годится ли бригадная форма для инструментального производства? Данилов сомневается, а Волков нет, на своем опыте проверил — годится. Однако социолог, вижу, не вполне удовлетворен ответом на свой вопрос. Заходит с другого конца: на каждом заводе, в том числе и на таком хорошем, как ваш, бывают перебои в снабжении, обеспечении производства, а имеет ли в таких случаях бригада власть для влияния на администрацию?

— Я вам бригадную карту покажу. Там записано все, что мы должны сделать. И все, что нам должны дать. А если нам не дают, есть в цехе совет бригадиров, решение которого с визой начальника имеет силу распоряжения по цеху.

Допустим, начальник не завизирует?

— Тогда разберется заводской совет бригадиров. Его решения имеют силу приказа по заводу.

Видите ли, какое дело, мягко говорит гость из Львова, на многих предприятиях, не знаю, как у вас, приказы плохо выполняются, иногда на шестьдесят процентов не выполняются. Имеют ли силу бумажки? Вы записали какие-то конфликтные требования, стало это приказом, а он не выполняется?

— На КТЗ такого быть не может. Когда у нас начинался бригадный метод, Прусс Леонид Васильевич, прежний директор, поставил так: решения совета бригадиров — цехового, заводского, любого — должны выполняться. Традиция твердая. Я прихожу в совет не от себя — от коллектива.

Все это мне давным-давно знакомо, а для гостей в диковинку. Еще и еще раз теребят: насчет плана в номенклатуре, заработков, и что будет, если, допустим, работа бригады сорвалась по вине технологической службы — это уже третий, отмечаю про себя, заход на одну и ту же острую тему взаимоотношений бригады с администрацией. Ответы инструментальщика Валерия Волкова, как говорится, не оставляют шансов.

— Но вот прочитал в одной статье, что как раз в инструментальном цехе у вас мастер перераспределил заработок вопреки воле бригады.

— Теперь этого мастера нет.

— А если бригада ошибается?

— Нас десять, а мастер один. Как мы можем ошибаться?

— Но тем не менее скажу, как социолог, бывает такое: коллектив ошибается.

— Но тем не менее и я скажу, как рабочий: речь идет о наших деньгах. Нами заработанных. Нами, а не кем-то!

Валерию Волкову тридцать два года, на вид моложе. Десятилетку окончил в шестьдесят четвертом, бригаду возглавляет со дня ее основания в семьдесят втором. Иван Васильевич Шмаков, начальник инструментального цеха, именно ему отдал на воспитание и обучение своего сына.

* * *

Из рассказов Северина:

— ...Кто кого обрабатывает... Знаете такое выражение? Ну, у Даля нет, это наше, местное. А может, и на других заводах. Наверное, и у них. Металл обрабатывают, а по-нашему иногда говорят — «тебя обработать» или «вас обработать». Я хочу сказать о Волкове.

Он поставил интересный психологический опыт. Когда подбиралась бригада, сошлись несколько характеров разных. И вот попали двое. Один из них с третьим разрядом и огромным заработком, в основном из-за того, что делал большие партии матриц штампов. По-нашему, партионность у него была хорошая. Работа сравнительно невысокой для инструментальщика квалификации, но хлебная, много однотипных деталей. А другой товарищ с шестым разрядом делал уникальные вещи. Но зарплата у него была поменьше, чем у третьеразрядника. И когда предложили объединиться в бригаду, третий разряд сделал классическое заявление: «Я вас обрабатывать не буду». Поскольку члены бригады народ гордый, а инструментальщик гордый вдвойне, то Волков предложил выход: давай, говорит, если ты нас обрабатываешь, сделаем так. Твою работу будет делать шестой разряд, а ты будешь делать его работу. По рукам? Если ты такой специалист, то докажи делом, а по части обработки языком мы и сами мастера после душа и, еще лучше, пивка холодненького. Согласен? Тому деваться некуда. Через две недели состоялся промежуточный финиш. Третий разряд кроме брака сделать не мог ничего, а шестой сделал на его матрицах полуторамесячную программу.

(Комментарием к этому рассказу Северина мог бы, думается, послужить фрагмент из письма, полученного мной из Ленинграда от Анатолия Гавриловича Солипатрова. Ничего не зная о случае с «обработкой» в бригаде Волкова, Солипатров писал: «Если человеку не дано иметь высший разряд слесаря, то надо иметь разум и мужество и, вместо того чтобы работать плохо по шестому, взять работу третьего и делать ее наверняка. Однако разряд — третий ли, шестой ли — это лишь оценка профессиональности, а не сортности человека».)

* * *

Небольшое пространство среди станков, и там стол в окружении стульев или скамеек — так выглядит обычно «микроклуб» бригады. Здесь собираются перед работой, в перерыв, иногда и после смены, если нужно поговорить. Над столом или рядом — у каждой бригады фотография. Не лучших, не победителей — всей группы фотографии, в полном составе, включая и новеньких. В уважении, достоинстве, признании заслуг перед своим коллективом — равенство.

— Рабочие пьют? — Львовские гости с «пристрастием» расспрашивают уже Владимира Миронова, бригадира и председателя совета бригадиров из пятого цеха.

— А есть непьющие у вас во Львове? Чтобы пьяный на работе — такое у нас невозможно. Бригада существует с семьдесят первого года, одного отправили за это время на лечение, но случай единственный. Чтобы валялся? Да вы что! Такого у нас не бывает. В бригаде за последнее время было две свадьбы, после работы посидели, поздравили — не на заводе, само собой.

— Лодыри, отвиливающие от работы, есть такие? Ну не сказочное же у вас тут царство на острове Буяне! Должны быть «сачки», или нет их у вас?

Владимир Николаевич Орлов, бригадир и председатель совета бригадиров одного из цехов, терпеливо объясняет:

— Поймите, у нас же вроде артели. «Сачковать» за спиной бригады? Немыслимо! Нас девять человек, «сачок» не продержится и двух месяцев.

* * *

Ладно, с механическими ясно, говорят гости, пошли к заготовителям, у заготовителей почти везде проходной двор, текучка адская, посмотрим все как есть, и условие: чтобы Северин, как сопроводит, сразу в сторону. Альберт Николаевич смеется: «Господи, да мне опротивело слушать и слушать одно и то же, одно и то же, сотни делегаций, и все спрашивают одно и то же». Опротивело не опротивело — в сторону, пожалуйста, Альберт Николаевич, дорогой.

Подходим по своему выбору к обрубщику. Юрий Михайлович Игнатов, бригадир. Полные щеки, очки, марлевая повязка на шее, ботинки железом обиты — по технике безопасности так полагается. Львовские гости коршуном на него: сколько ушло из бригады за последний год?

— У нас не уходят, только на пенсию.

— А если бы сказали, что можно выйти из бригады? Вышел бы кто-нибудь?

— Нет! Категорически говорю.

— Как мастер распределяет работу?

— Никак. Работу я распределяю сам, у нас это не дело мастера. Я знаю способности, возможности каждого.

— Может, он не нужен тогда, мастер?

— Нужен. У него много работы, но не та, что прежде.

Василий Рябый, львовский рабочий, внешне выглядит здесь франтом: рубашка и брюки небесного цвета; замшевые туфли и красный блокнот. Любопытно, за кого его здешние рабочие принимают, когда не представляется прямо? Впрочем, им, вероятно, все равно: тысячу гостей убедили турбинисты Калуги, убедят и еще много тысяч. Правда на их стороне.

* * *

У Виктора Егоровича Половникова в цехе крупных корпусных деталей бригада состоит из двадцати девяти человек. Любопытно: восемь из них имеют высшее и восемь среднетехническое образование. Фотография коллектива выглядит здесь семейным портретом — большой групповой снимок. В некотором роде это действительно портрет семейный, поскольку Половников, как он выразился, «сам и два»: оба сына в бригаде отца. Один до армии отработал год и после уже четыре, а другой из бригады ушел служить, но собирается вернуться.

— Идет, допустим, сложная работа, ученикам дать нельзя, они напашут, как же тогда учить их? — вновь и вновь с завидным упорством задают этот вопрос разным людям львовские гости, вот и Половникову — тоже. Люди разные, а ответы — близнецы. Волков в инструментальном сказал почти то же самое, едва ли не слово в слово:

— Я же им настрою, покажу. Это не так ведь делается, чтобы я сказал: вот, ребята, вам работа, и мучайтесь день, пять, десять, пока не осилите. Или я, или кто другой из бригады всегда с ними.

— У вас стаж лет двадцать пять?

— Тридцать.

— Очень хорошо. Значит, насмотрелись всякого, знаете индивидуальную сдельщину. Сравните, пожалуйста.

— Головастый, работящий человек мог зарабатывать большие деньги, больше, чем при бригадной системе. Ему никто не мешал задерживаться. Вы же знаете из практики ваших заводов. Он и в выходные приходил деньги зарабатывать. Но вечно не в силах был так «упираться» и время от времени уходил в загул. Даже и не обязательно пил — деньги есть, можно и прогулять несколько дней. А потом опять шпарил по выходным. А сейчас? В выходной мы четко гуляем. Четко! И еще. При индивидуальной сдельщине очень он рвался людей учить, если честно? Не очень. Не хотел другим отдавать свое, годами накопленное. Наставник и прочее — при индивидуальной — это все одни слова. Будем говорить откровенно. А сейчас все, что накопил, — молодым. Они же бригаде больше отдадут! Больше будут знать, хорошо изучат станок, и весь коллектив заработает. Я ему могу поручить уже ответственную работу, пятого-шестого разряда, а у него всего третий. Могу. Знаю, что осилит.

— Имеет ли ваш совет бригадиров какую-либо власть?

— Обязательно. Это уж точно.

— Какую?

— Вот, скажем, утверждение плана 27 числа на следующий месяц...

— А разве без совета бригадиров не могут план раздать?

— Не только без совета, без бригадиров вообще.

— Но начальник цеха имеет право без всякого совета бригадиров дать плановое задание?

— Нет.

— Нет?

— Нет. План согласовывается с каждым бригадиром и советом.

— Хорошо, — говорит львовский социолог, по-моему, он, как Северин выражается, уже «травмирован» и скоро будет писать отчет о «пребывании на Луне», — хорошо. Ставлю вопрос конкретно: были ли случаи, когда совет бригадиров принял какие-либо решения, а начальник цеха сказал бы — нет, так не пойдет, делайте, как я велел? Были?

— Такого случая не было.

— Не было? Тогда другой вопрос, наоборот. Были ли случаи, когда совет считал бы неправильным решение администратора и переиначивал его по-своему?

— Обычно все делается с нашего согласия.

— Вам уже, наверное, приходилось отвечать на такие вопросы?

— Ой, до чего же надоело отвечать! Надоело, извините. Едут и едут. А когда работать? Вот вы расспрашиваете, а я смотрю на вас и даже не представляю, как бы я смог работать где-нибудь в другом месте! По расспросам видно: чего у всех у вас там только не творится, бог ты мой!..

* * *

Сосны богатырские, воздух непередаваемый — Бор. Так называется место, куда меня привез Вячеслав Михайлович Горчаков, председатель профкома объединения. С утра еще договорились посмотреть пионерский лагерь. Веселая кутерьма, детей и родителей приглашают к праздничному костру. Мне здесь нравится, а Горчакову уже нет. Устарело, говорит, надо менять, домики новые строить, плавательный бассейн, чтобы купаться в непогоду, тогда и зимний профилакторий, тут же располагающийся, станет у рабочих популярней. Новый проект есть, очень хороший.

Круг за кругом вышагиваем с ним по лагерным дорожкам, и я узнаю вещи, о которых неполное имел представление. Калужский турбинный, оказывается, мягко выражаясь, не самый богатый из заводов даже в своем городе, в Калуге. И хотя значение его таково, что, не выполни он план — вся область, наверное, не выполнит, не пошли он шефов в деревню — целый район Бобынинский, восемнадцать хозяйств, останется без помощи, сам-то он, КТЗ, в смысле быта не ахти как устроен. Повелось считать, что, раз мощный, значит, мешок с деньгами. «А когда оглянулись: господи! Мы сами оказались чуть ли не беднее всех», — говорит Горчаков.

Особенно прибедняться, конечно, им тоже не стоит. Дом культуры у них отличный. И бассейн плавательный, тот самый, недостижимый для меня «Дельфин». Но с базой отдыха худо, только намечают строительство, и совсем неважно с жильем...

— Неважно?

— Плохо, если честно говорить. У нас нуждающихся зарегистрировано три с половиной тысячи, хотя фонд немалый. Мы такой порядок приняли: приходит человек — частный сектор ему или в течение года-двух общежитие получает. Еще лет через пять— семь с начала работы на КТЗ — малогабаритную квартиру, пятнадцать лет спустя — благоустроенную...

— Пятнадцать?!

— Такая статистика.

У соседей лучше дела, нужда меньше, квартиры дают скорее. А все же тех, кого переманили ордерами, турбинисты по пальцам считают. «У нас они держались долго и, если бы возможность была дать им что-нибудь, сегодня же вернулись». Что плоховато с жильем — секрета нет, в коридоре профкома огромный, во всю стену, список очередников, где рабочие, инженеры и начальники в общей очереди.

«Все открыто. Мухляжа никакого», — говорит Горчаков.

И вдруг меня осеняет: это же социальный эксперимент в чистом виде! Прямо-таки рафинированный опыт! Говорю об этом Горчакову, Северину — не понимают, вижу. Да как же так, дорогие товарищи, вы задумайтесь: при таких условиях — бесподобная устойчивость кадров, самая низкая в городе, отрасли текучесть, а настроение какое в бригадах, энтузиазм поразительный — при таких условиях! Есть очень богатые заводы, обеспеченные всем: и жилье у них, и санатории свои у Черного и Балтийского, и база отдыха роскошная под боком, на ближайшей реке. Плохо, худо, что КТЗ еще не имеет в достатке всего, что человеку нужно, негоже, быстрее надо строиться — и уже приступают, будет! Но пока-то не богатствами объясняется успех калужского варианта, а собственными достоинствами его. В чистом виде. Тут уж не скажешь: бригады бригадами, а главное — обеспечены они, мол, всем сверх головы. Не скажешь! Невольно, нечаянно, незапланированно, в силу неудачно сложившихся для коллектива турбинистов обстоятельств, поставивших их в невыгодное положение по сравнению со многими заводами, осуществлен здесь самый наглядный, самый неопровержимый, самый убедительный эксперимент по проверке жизнеспособности бригадной формы организации труда.

Слушают эту мою горячую тираду, качают головами: «Возможно, возможно, как-то не задумывались. Но гордиться нечем, надо быстро догонять других и в таких делах».

* * *

Из рассказов Северина:

— ...Антиэксперимент... Не забыть бы вас сводить в цех кузнечный, где антиэксперимент сорвался. Не торопите, сейчас расскажу. Начальником там Распопин Евгений Андреевич. Сам ли пришел к мысли или со своими мастерами, но говорит: «Если отказаться от бригад, вернуться к индивидуальной сдельщине, дела пойдут лучше». Заявился с этим к замдиректора Разумову. Тот — на усмотрение коллектива. Дело, мол, добровольное. Ну, в цехе быстренько собрание собрали, объявляют: выходи из «колхоза», братцы, кто пожелает. А народ такой поднял шум! Не хотим, кричат, назад! Все осталось по-прежнему. Теперь Распопин в ББФОТ инженеров шлет, литературу по бригадному методу просит... Я вообще-то побаивался за этот антиэксперимент, когда Разумов разрешил. Такое надо испытывать в очень хорошем коллективе, в кузнецах не был уверен. Но они молодцы — на высоте оказались. Почему Распопину не нравились бригады? Я бы так не сказал. Не в том дело, что ему не нравились, просто он человек с очень мягким характером, и кое-кто из мастеров старой закваски начал на него жать. Мастера ведь тоже разные у нас, не все еще поменялись. У некоторых образование — школа мастеров, хоть и не много таких, но есть. А что такое школа мастеров? Разные они, школы, кое-где это все равно как воробей окончил заочно консерваторию и по диплому стал соловьем. Не тянет мастер, заваливается, ищет, на кого бы свалить, а тут как раз ему бригадный метод под руку подворачивается: нашел виновного, ату его!

Между прочим, я хочу спросить, к слову пришлось: почему во всех публикациях по нашему методу не говорится о бригадной карте? Ошибочка, товарищ пресса. Это же перспективный документ работы на год вперед, в том числе и для мастера! Книжечка такая. Там социально-демографический состав бригады записан, совет ее, годовой план в номенклатуре и объеме, расчет производственных заданий по месяцам и на год, схема производственно-технических связей бригады, договоры по технологической цепочке, условия труда, инструмент, резервы — все! Почему не пишут? Материя, что ли, скучная? Так без этой материи бригада — пустой звук. Там и регистрация причин потери времени, и планировка рабочего места — существующая и будущая. Все! И для мастера развернутая программа. Умеешь по ней работать — нужен бригаде, умеешь только наряд писать и проталкивать железки — бригада это сделает лучше. Почему о карте не пишут?

Я вам где-нибудь найду карту за прошлый год, за этот нельзя — документ для работы. Только найду ли? Э-ха-хе... Я весь архив роздал, тысяча человек приезжала. Тут одни деятели учудили. Ходили по цехам, расспрашивали. Карты, говорят, нельзя ли поглядеть? Бригадир с чистой душой. А сам отошел на минутку. Приходит — их уже нет, и карты тоже нет. Он за голову схватился — там вся жизнь бригадная на год вперед, задания. Восстановить не так-то просто. Вру, не так было: он не сразу спохватился, а часа через три. Кинулись, а за поездом дымок растаял. Пришлось писать к ним в партком. Вернули как миленькие.

* * *

Новость для меня: Чернов перешел в другой цех. Что за история, почему? Бригада у Виктора Яковлевича самая первая из созданных когда-то на заводе, коллектив, как рассказывал он сам, «притершийся на диво плотно», и вдруг — переход. Стал расспрашивать. Всем на КТЗ случай этот известен: Чернов фигура заметная, «рабочий директор», председатель совета бригадиров при генеральном.

Никуда он не переметнулся (это я по неосторожности такое слово употребил неудачное — «переметнулся»), благородно поступил, рассказывают мне. В соседнем цехе программа возросла чуть ли не вдвое, возникли трудности, и надо было как-то выходить из положения. Думали специалисты, директор. Думал и возглавляемый Черновым совет. И решил Виктор Яковлевич сам перейти туда, новую там создать бригаду на решающем участке. Неужто свою разорил? Нет, взял с собой только двоих, из молодежи, с низкими разрядами — на выучку. Еще один бригадир перешел, Кузьмин, с которым я не успел познакомиться. А с Черновым встретились как друзья, стал его тормошить: как на новом месте?

— Старое не вырвал еще из себя. Там двадцать один год проработал, в одном и том же цехе.

— Кого оставили-то? Хорош ли преемник?

— Воспитанника бригадного. Поступил после армии токарем-расточником. Четвертый разряд у него. Хороший парень, энергичный. У меня комсоргом был. Потянет.

— Ну, а на новом месте?

— Думаю, что и мы потянем. Хотя там все надо еще мастерить, строгать — и людей, и организацию. Инструмент надо менять, технологию менять, режим труда менять...

Сорок третий год ему уже, пятеро в семье. Надо характер иметь, чтобы в таком возрасте с незнакомыми людьми, в другом цехе начинать все заново. Поначалу, как и всегда, отношения непростые. Впрочем, простыми-то они и вообще не бывают, но вначале... Один уже сказал: «А ты возьми-ка и сам сделай, если сможешь». И отошел в сторону, уверен был: не справится новый бригадир, оконфузится. Работа сложная, лишь высокой квалификации человеку под силу. Но «номер не прошел»: Чернов встал и сделал. «Вопрос закрыт», — только и сказал.

— Вот сейчас новая забота. Ребята хотят избавиться от одного. Дескать, говорить с ним не о чем. С ним уже милиция досыта наговорилась, печально знаменит. Но избавиться проще всего. Дал ему до понедельника подумать. Вы же знаете наши порядки? У нас такие вещи бригада решает. Если выгоним — окончательно. Можешь потом по заводу ходить, искать, кто тебя подберет. Но из бригады — насовсем, обжалованию не подлежит. Право такое есть, да не резон сразу им пользоваться...

* * *

В приемной генерального неожиданно столкнулся с Распопиным, начальником кузнечного, где хотели провести «антиэксперимент». Было дело? Смущается: «Не совсем так... не по инициативе администрации...». Некоторые рабочие, говорит, вроде бы сами такие суждения высказывали, а он, Распопин, хотел лишь им навстречу пойти. Ну, а дальше все как есть правда: Разумов разрешил «попробовать», но никто не захотел из бригады выходить.

* * *

Валерий Владимирович Пряхин, генеральный директор, эту забавную историю слышит от меня впервые. Аж приподнимается над столом: «Как? Без разрешения директора ни одна бригада не может быть расформирована! Только с личного моего разрешения! — Дослушав до конца, смеется: — Значит, Разумов «антиэксперимент» разрешил? Другое дело!»

У Пряхина еще густые, но совершенно белые волосы, контраст с черными бровями. Выглядит молодо. Светлоглазый, в очках. Трубку телефонную и спички держит одной рукой, не прерывая разговора, чиркает, закуривает. На стене чеканка большая, наверное метра в полтора длиной: корпуса, трубы — турбинный завод. Кабинет деревянными панелями отделанный, — ну, это как у большинства знакомых мне директоров. О Пряхине говорят на заводе: техническую и технологическую сторону дела знает он потрясающе, не «ориентируется», как порой директора, а именно знает, чутье на все это имеет природное.

При Пруссе он был главным инженером, и в нелегкую пору «промышленной коллективизации», как в шутку назвал один из заводчан свержение индивидуальной сдельщины, бывший директор ощущал за спиной надежный тыл. О Пруссе того времени, да и вообще о Пруссе на КТЗ рассказывают легенды.

Если свести вместе впечатления и оценки разных людей, то получается картина, выполненная в ослепительно ярких красках, без полутонов, переходов и контрастов. Перед ним, говорят, надо снять шляпу. Энтузиазма у него было на ползавода. Уникальная фигура, честное слово! Можно работать до потери сознания, а дело будет стоять и сам ты издергаешься, но Прусс не из такой породы. Он окружение настраивал на свою волну, ему верили, в него верили, а потому поверили и в идею. Бригадный метод благодаря Пруссу шел успешно, но не подумайте, что у него не было противников, — сколько угодно. За два первых года своего «правления» заменил он десятки скептиков, нытиков и тугодумов, призвав к власти молодых и горячих. Талант у него был такой — выделять тех, у кого в глазах сияние. Не припоминаются вещи, которые у Прусса не получались бы, за что ни брался — опережал состояние дел в области, отрасли. Характера глыбистого, уверится в чем — стоит насмерть. Иной раз смотришь, ошибка явная, а он — как бык, но потом выясняется: не ошибка, лучше вышло, лишнего времени не потеряли. При нем так было: если Прусс сказал, можно не проверять и не записывать. Каждый понимал, что не выполнить невозможно и философствовать бесполезно...

* * *

Бригадиры КТЗ о Пруссе высказываются едва ли не восторженно, но и Прусс о бригадирах — с удовольствием. Уже будучи начальником главка, а позже и заместителем министра, он рассказывал мне о младших командирах турбинного увлеченно, держа в памяти лица и характеры, сочные подробности, давно минувшие эпизоды и вместе с тем не упуская ни на минуту из поля зрения фигуру бригадира в более широком смысле, обобщенную, как некое новое и любопытное социальное явление, утверждающееся на наших глазах, имеющее будущее:

— Я вам должен сказать, что бригадирами на турбинном стали люди, которым доставляет удовольствие управлять. Честолюбие есть у каждого человека, безусловно. У бригадиров заметно проявляется нормальное человеческое чувство — удовлетворение от своего положения, своей роли в обществе. У них никакой робости перед директором нет, да и не может быть. Они никогда не выдвигают и не защищают какие-либо шкурные интересы, я не помню, чтобы совет бригадиров принял решение, противоречащее общественным целям и делу, не было такого. Никогда! Разногласия — да, споры — да. Спорили о количестве людей в бригадах, о тонкостях оплаты, о проблемах роста квалификации и оценки ее, тарификации. Спорили и решали! Да, вы правы, очень хорошо, что у рабочих появился свой канал выхода непосредственно от станка на общезаводской уровень, к директору, через систему советов бригадиров. Сейчас они могут быстро поставить перед администрацией любой вопрос. А если нет такого канала? Выступить на собрании? Ну, все мы знаем цеховые производственные собрания, там всегда речь о том, что «в прошлый раз товарищи говорили, в позапрошлый раз говорили и опять говорим» — до бесконечности. Эту тему я не буду развивать. А совет бригадиров — это не место для говорильни. Это истинно организационная форма управления. Совет берет под контроль всякое свое решение. Тут что главное, определяющее, самое для них интересное? Я бы даже сказал, увлекательное? Именно вот это — свое решение!

* * *

Пряхину после Прусса поначалу пришлось, могу предположить, не просто. Как и любому, кому выпадает такая карта в жизни — возглавить коллектив после ухода популярной и сильной фигуры. К чести Пряхина, рассказывали мне, руль он взял в руки крепко и поступил умно: менять пруссовский курс не стал. И потому, что соучастник организации бригадного движения, единомышленник Прусса, и потому, что в качестве хозяйственника, заинтересованного в успешной деятельности завода, нынешний генеральный директор ориентируется на бригады и советы бригадиров, участие рабочих в управлении производством, инициативу снизу. Техническое обеспечение, инженерная поддержка, само собой, должны быть на высоте — так он считает и старается связать второй этап движения с бригадами творческого содружества, где рабочие и инженеры объединяются для решения конкретных проблем.

Еще до встречи с генеральным узнал я, что один из видных руководителей отечественной промышленности, побывав в Калуге и подробно ознакомившись с бригадным методом, производством и техническими достижениями турбинистов, выразился так: «Это высший пилотаж в машиностроении». Лучшего комплимента придумать я не берусь.

* * *

— Как год прошел, Валерий Владимирович? Белых волос не прибавилось ли немного?

— Прибавиться может только черных, а белых уже не может больше быть, — смеется Пряхин. — Неплохо год прошел. Очень даже неплохо. Все выполнили, отгрузили. Как всегда. По технико-экономическим показателям досрочно должны закрыть пятилетку. Продукция, производительность труда в год на двенадцать-тринадцать процентов у нас растут.

Это весьма прилично, понимающие поймут. Без дополнительных вложений, без расширения площадей, без привлечения новых людей! Это в два с лишним раза больший рост производительности, чем средний по машиностроению страны.

— Новые требования у нас появились к бригадам. Многие из них, те, что остановились в развитии, теперь нас уже не устраивают. Большего хотим.

— Вы мне когда-то говорили, что триста с лишним бригад, все без исключения, выполняют свой годовой план в номенклатуре. Осталось?

— Да, но в течение года некоторые из них и даже отдельные участки, цехи могут временно отставать в производстве своего задела. Однако это никак не отражается на заводской программе в целом, поскольку мы идем с полуторамесячным запасом. Если где-то у нас и отстают, то лишь в производстве того, что понадобится завтра. День сегодняшний всегда обеспечен. Вы разговаривали с начальником цеха лопаток...

— Бибой? Был у него.

— Очень характерный пример. До него там слабый сидел человек, и цех нырнул. Бывает у всякого свой предел: отличным фрезеровщиком он был в том же цехе, мастером отличным, заместителем начальника отличным. А как взял цех — на него тысяча забот всяких помимо производства, он и поплыл. А у Бибы пошло хорошо. Цех выравнивается. На производстве турбин временное отставание не отразилось. Только заделы у них поистощились, но скоро и этот дефицит будет закрыт.

Про себя отмечаю: бригады бригадами, а нужно твердое руководство, хороший начальник цеха. Прежде, пожалуй, я упускал это из виду. Подрядные бригады — мощный мотор, но должен быть еще и опытный водитель, который включал бы двигатель и руль поворачивал куда следует.

* * *

— Я к вам с мешком, Валерий Владимирович...

— Вытряхивайте на стол, посмотрим, что там у вас. Вот и экспертная комиссия, кстати, собирается...

«Экспертная комиссия» — это сам генеральный директор Пряхин, секретарь парткома Пранов, председатель профкома Горчаков и Северин. А «мешок» — блокнот. Тут уж ведет меня сюжет: в Ригу, к Лубоцкому, тоже ездил «коробейником» и вот теперь перед руководителями турбинного выкладываю вопросы разных знакомых читателю людей. Некоторые уже задавал в цехах, но кое-что приберег и для Пряхина.

— С пьянкой вы покончили. Есть тут заслуга бригад? Московский токарь Данилов, мой знакомый, считает, что пьянство, увы, распространилось в промышленности и весьма серьезную представляет опасность.

— Бригады душат «змия» в зародыше, не дают ему вновь поднять голову. Но начали мы с мер административных. Прежде у нас некоторые ходили по заводу, держа в кармане заявление. От него всегда разило за полкилометра. Но стоило его только слегка прижать за пьянство, как он тут же свое заявленьице на стол. Бригадное движение уже начало у нас развиваться, вопрос приобрел особую остроту, тогда мы и приняли совместное решение завкома и администрации: независимо от причин, независимо от ранга и положения — пойманный на заводе в пьяном виде немедленно увольняется. Немедленно! Многие боялись такой крутой меры, но здесь проявил твердость Леонид Васильевич Прусс. Были сразу уволены человек десять. Среди них попались заместитель начальника цеха, начальник цеха, главный инженер ТЭЦ, несколько рабочих. Были уволены в тот же день. Как попались — немедленно. Во всех проходных повесили приказы, «молнии»: уволены за пьянство. И асы наши тут же свои заявленьица побросали в урны. За этими делами до сих пор мы очень здорово следим по административной линии. А бригады энергично способствуют культу трезвости. Валяющихся и шатающихся у нас уже нет, но если от кого-то пахнет, он подлежит немедленному увольнению. Если даже за территорией завода человек попадает в вытрезвитель, бригада лишается всех призовых мест, премии, и ему такое не простят. Раньше, при индивидуальной сдельщине, пока не попался на глаза начальнику цеха, мог в пьяном виде отработать день, и ему это сходило с рук, товарищи помалкивали. А теперь — нет! Мастер просмотрел, начальник цеха просмотрел, а бригада не пропустит.

— Вопрос Вячеслава Францевича Кебича из Минска. Я у него был, и он расспрашивал о КТЗ, очень заинтересовался вашей системой. Но высказал такое соображение. Поскольку у вас никто, даже сам директор, не может зачислить человека в бригаду против ее воли или оставить в ней кого-то против желания ее, то нет ли тут отступления от закона? Решения по кадровым вопросам, как известно, принимает единоначальник по согласованию с профсоюзом.

— Бригада не за ворота его выталкивает, а лишь из своего коллектива. Пусть ищет желающих взять, мы не откажем. Не стоит путать формальный акт приема и увольнения с правом бригады подбирать свой коллектив по своему усмотрению.

— Где же вы людей наберете, если бригады начнут отказываться? У вас что, толпа желающих за проходной? Кругом стон — нет людей...

— И у нас не хватает четырехсот человек. И все же таких, кого бригады выгоняют, мы назад не берем. К воротам их близко не подпускаем.

— Не слишком ли при переходе к оплате за конечную продукцию повышается интенсификация труда? Вопрос Данилова...

— Понимаю. Товарищ опасается, что желание заработать поломает все законы о режиме рабочего времени, так? Как у шабашников — работают, пока не построят. Но заводская бригада — это не шабашники. Несколько большая интенсификация — да, получается, за счет этого и производительность растет, но длительность рабочего дня у нас строго регламентирована: восемь часов и ни минуты больше.

— А работа в выходные? Вот Биба говорит, что у них этим не пользуются, и некоторые бригадиры подтверждают. Но что статистика нам скажет?

— Ряд процессов невозможно прервать, испытания на полигоне например. Бывает, что и некоторые бригады сбиваются с ритма. Подводит снабжение, мы в этом смысле не в лучшем положении. В цехах иногда работают в выходные, но не все подразделение, а только небольшая часть людей, человек двадцать из нескольких сот: расшить какое-то узкое место, когда что-то случилось. Общее число сверхурочных часов у нас незначительное, это не массовое явление на заводе.

— Данилов вас все-таки добьет... Как изобретатель вписывается в бригаду? Он сам известный изобретатель и уверен, что конфликт между изобретателем и коллективом бригады неизбежен.

— Я с ним согласен. Изобретатели — люди одержимые. И у нас есть таких двое, они не в бригаде. В восьмом цехе человек изобретает медицинское оборудование. Он не только не вписывается в бригаду, но и в завод, хотя в принципе делает полезное обществу дело. Для таких людей нужно создавать какие-то особые лаборатории, экспериментальные производства, может быть, под эгидой науки или комитета по изобретениям — не знаю. Рационализаторы полностью вписываются в бригаду, а изобретатель — нет. Есть, конечно, и рабочие, изобретающие для завода, одного из них мы даже поставили руководить творческой лабораторией, но в бригаду... Нет, не вписываются, прав ваш товарищ.

— Ясно. Теперь держитесь: вопрос-тест. Его ставит рабочий-социолог Анатолий Гаврилович Солипатров. Он спрашивает: охотно ли идут у вас рабочие в бригадиры? Или приходится их уговаривать?

— Тест хорош. Не идут — значит, вся наша система — липа, рабочие в нее не верят? А вы походите по цехам, расспросите.

— Спрашивал.

— Ну и что? Уверен, что ответы были такие же, как и я хочу дать: идут охотно. Те, кто являются фактическими лидерами, — особенно охотно. Чтобы приходилось уговаривать кого-то, агитировать — нет, не бывает. Вначале совсем иное было дело. Не понимали, не верили, не хотели идти. А иные шли потому, что надеялись прославиться, сами набивались, хотя никаких данных для руководства бригадой у них не было. Сегодня, еще раз говорю, такой проблемы у нас не существует. Другая есть проблема. Я вот все время задаю вопрос совету бригадиров, не Северину только — совету задаю вопрос, а они молчат, не хотят отвечать. Тоже симптоматично. Я говорю им: сколько лет человек будет у вас бригадиром: год, три, десять, двадцать — сколько? Пожизненно? Пока не уволится с завода, на пенсию не уйдет? Сколько лет?

Северин:

— Мы же аттестацию делали, из пятидесяти бригадиров в течение одного года шесть поменялось...

Пряхин:

— Нет, это другой разговор! А те, кто хорошо проходят аттестацию, сколько будут бригадирами? И бригадиры на этот вопрос не хотят отвечать. Совет молчит. Значит, им нравится быть бригадирами?

— Выбирать их надо, Валерий Владимирович, — говорю я Пряхину, вспомнив прежние наши с ним беседы на эту тему, — выбирать. Знаю, вы не согласны. Вот и Горчаков мне вчера в пионерском лагере говорил, что не согласен, противник выборности. А я уверен, что жизнь вас приведет рано или поздно к этой идее. Уверен! Помяните мои слова. Через несколько лет вы сами к этому придете. Логика развития демократизации. Попробуете сначала в некоторых бригадах, убедитесь, что выбирают достойных, и перестанете бояться. Вот увидите, так будет.

— Мы и сейчас при назначении учитываем мнение бригады, — парирует Пряхин.

— Учитываете, но не выбираете.

Это наш старый с ним спор, нет смысла его продолжать, позиции сторон, как говорится, выяснены давно. И вдруг слышу:

— Вы напрасно говорите, что все присутствующие противники. Я как раз не сторонник того, чтобы бригадир был пожизненно. И мы фактически их выбираем. Оформляем приказом, а фактически выбираем. Мы распространяем среди рабочих анкеты, выясняем, кто лидер из них. Его и назначаем. Практически это тайное голосование, опрос тайный.

Ага! Уже сдвиг: прежде, помнится, на КТЗ сначала назначали, а уж потом проводили опросы, пытаясь выяснить, соответствуют ли формальные лидеры неформальным. Теперь, стало быть, сначала людей спрашивают? Хорошо! Сколько бригадиру быть бригадиром? Вопрос задан, и жизнь, думается, подскажет, как на него лучше ответить.

* * *

Генеральный директор, как Дед Мороз, раздает подарки: коробки большие конфет, самовары электрические, еще что-то, упакованное, не разглядишь. Заводской слет бригадиров — награждают победителей. Ни речей казенных, ни дежурных слов. Бригады выходят на сцену в полном составе, выстраиваются шеренгой. В одной из них женщина среди девяти, кажется, мужчин, и ей самая большая коробка достается. «Как всегда, женщине у нас выпадает тяжести таскать!» — смеется, поздравляя, директор.

Нет ссылок на табуляграммы ЭВМ, баллы и коэффициенты. Я знаю, что, переварив их в электронном брюхе своем, машина способна «определить лучших». Наверное, я не прав, это здорово, что техника приходит человеку на помощь и в таких делах. А все же в тысячу раз приятнее, когда люди сами — в бригадах своих, в советах бригадиров — выясняют, кто чего достоин и чего заслужил! Когда чествуют не по подсказке бездушных табуляграмм, а вот так, от души, за всем очевидные успехи и при всем честном народе.

Был и для меня заготовлен сюрприз, неожиданный, даже смутили: вызвали на сцену для вручения приза за газетную статью о калужском варианте. Модель памятника Циолковскому, стоящего на городской площади в Калуге, изготовленная турбинным заводом, дорога мне и сама по себе, и как память о торжествах слета, и больше всего — надписью своей: «От совета бригадиров». Попросили сказать несколько слов. Что мог я им сказать? Вот сидят сейчас в президиуме вашего слета, сказал я им, социолог и рабочий из Львова. Целый день я ходил с ними, слушал, что они спрашивают, чему удивляются. Знаете, что поразило их больше всего: ваш оптимизм.

Я посмотрел на львовского социолога, и он согласно кивнул.

* * *

Если городу шесть веков и поставлен он догадливыми предками на холмах у слияния трех рек, богат архитектурными памятниками, если в более позднюю свою историю сумел прославиться устремленностью в глубь вселенной и музеями, запечатлевшими этот порыв, если, наконец, обзавелся заводами, связанными со многими другими городами, то тут уж никак не приходится обижаться на малочисленность и нелюбопытство гостей. Калуга и не обижается. Кто только не наведывался сюда! Много перебывало гостей, а все же такого Калуга не помнит: чтобы одновременно приехала большая группа ответственных партийных работников из столицы страны и столиц республик, из краев и областей, руководящие деятели профсоюзов, некоторые министры и многие их заместители, генеральные директора крупнейших советских объединений — почти пятьсот человек! Собравшее их дело — Всесоюзный семинар по обмену опытом бригадной формы организации труда, проводившийся по решению ЦК КПСС в октябре 1980 года.

Представители Подмосковья, Урала, Украины говорили на семинаре о своем опыте, своих успехах в развитии бригадного движения. И выходило, что перемена эта необходима, продиктована логикой движения нашего общества, нынешней экономической и демографической ситуациями.

Руководитель цеха одного из заводов Московской области Валентин Васильевич Круглов рассказал, как они поначалу опасались новшества, не верили в него, но жизнь — нехватка людей — заставила попробовать. И результаты превзошли ожидания: первая же комплексная бригада Н. В. Можаева — восемнадцать сварщиков, слесарей и токарей — через месяц после ее организации увеличила выпуск продукции более чем на четверть, освободив при этом двоих рабочих. Потом таких наблюдений появилось много и начинавший с душевных терзаний Круглов сказал с трибуны Всесоюзного семинара: «Я уже не могу себе представить работы без бригадной формы». Такое же мнение у генерального директора Ростовского объединения «Электроинструмент» И. И. Ураждина, секретаря Свердловского обкома КПСС Л. В. Бобыкина, министра судостроительной промышленности СССР М. В. Егорова, бригадира из Днепропетровска Д. Д. Воробьева, ленинградского его коллеги В. С. Чичерова, уралмашевца А. А. Верховца... Все выступавшие сходились — хорошее дело!

Интерес к происходящему на Калужском турбинном не ослабевает и по сей день. Уже свыше пятнадцати тысяч человек посетили этот завод, среди его последователей — известные предприятия всех отраслей машиностроения.

Мы с Александром Никитиным, собственным корреспондентом «Литературной газеты» по Нечерноземью, как и наши коллеги (отчеты и репортажи о семинаре широко печатала центральная пресса), написали статью «Логика движения», подчеркнув, что у калужан не просто бригады — целостная система! Без любого компонента калужский вариант перестает быть собой, окажется нежизнеспособным. Именно этим отличается бригадная система на КТЗ от бригад, ранее существовавших. Без системы получается, что у одного — галстук, у другого — жилет, у третьего — брюки, и все, по существу, раздеты. Никитину это сравнение больно нравилось, он его все время повторял и вставил в общую нашу статью. Восприятие у нас с ним было разное: мне все знакомо, только радуйся, что дело калужан получает всесоюзное признание, а ему, попавшему на КТЗ впервые, все в диковинку, потому и настроен был скептически, но убедился — «липы» нет никакой.

Мы ходили в группе гостей, участников семинара, по турбинному заводу, слушали откровенные, порой острые беседы с рабочими и специалистами. В самой бригадной форме уже мало кто сомневался, а вот участие рабочих в управлении, вся эта «надстройка» — тут возникали вопросы, завязывалась полемика. Турбинисты твердо стояли на своем: так лучше, демократичнее, эффективнее, единоначалие и авторитет руководителей не страдают, а рабочим интереснее, больше ответственности и контроля.

Запомнилась встреча в «стекляшке» — кафе на территории завода. Кофе, пирожки. С одной стороны — когорта бригадиров КТЗ, с другой — группа приезжих директоров. Бригадиры умно отвечали на самые каверзные вопросы, размышляли о том, что их беспокоит. Каким человеком должен быть бригадир? Как ему, участвуя в управлении, не «опортфелиться»? И директоров мучили моральные проблемы. Вот один встает и говорит: «А как же при этой вашей коллективной оплате быть с передовиками? С общим-то котлом уравниловка получается, стирание личности!» Ох, как набросились на него калужские бригадиры!

— Почему вы думаете, что мы, коллектив, товарищи, совет бригады, не можем оценить эту самую личность?

— Вон автобус стоит. Десять колес на него наделай, мотора не будет — не поедет! При старых порядках иные ударники тем и занимались — «колеса» в запас гнали. Заработки огромные, деталями склад забит, а завод план срывает. Вы думаете, рабочему все равно, за что деньги получать?..

Один из наших соседей тихо сказал другому: «И откуда они таких Гегелей набрали?» Да все оттуда же — от станка. Такие люди повсюду имеются. Только как им проявить себя при индивидуальной сдельщине? Бригадный подряд, развитие производственной демократии поднимают и воспитывают этих рабочих-интеллигентов. * * *

Опадали листки календаря, желтые и оранжевые кроны деревьев на заводском дворе турбинистов покрылись белыми шубами. Новый год отпраздновали торжественно. А потом произошло событие, которого все на КТЗ давно ждали: Центральное телевидение показало полнометражный фильм «Калужский вариант». Те, кто читал о Пруссе, Пряхине, Северине, Чернове, Федулове, Волкове, Пранове, Бибе и других турбинистах, смогли увидеть их воочию. И какое же впечатление они произвели?

«Говорят люди уверенно, ладно, держатся спокойно, естественно. Это от убежденности в правоте своего дела...» (Известия, 1981, 4 февраля)[10].

«Вот лишь трое из них. Быстрый в движениях, собранный, четкий бригадир инструментальщиков Валерий Волков. Неторопливый, рассудительный, даже, пожалуй, домашний председатель совета бригадиров токарь-расточник Виктор Чернов. Уверенный, крепкий бригадир карусельщиков Анатолий Петухов... И каждый — неформальный лидер, как здесь говорят, ссылаясь на социологические исследования. Мы и сами убеждаемся в этом, потому что наблюдаем на протяжении фильма за их поведением, слышим их речь.

Они единомышленники. Созерцателей или показушных передовиков на турбинном нет. Здесь все — и дела, и слова — замешано на искреннем желании наилучшим образом выполнить дело. Общее дело. Не твое, не мое, а именно общее». (Социалистическая индустрия, 1981, 28 января.)

«Заседание совета бригадиров при генеральном директоре. Рабочие, мастера, руководители предприятия — за одним столом: спорят, убеждают, доказывают, приходят к общему решению... «Если вопрос обсужден на совете бригадиров, — говорит генеральный директор объединения В. Пряхин, — его не надо контролировать. Он будет выполнен. Решение все приняли как собственное». Предмет разговора на совете бригадиров, казалось бы, сугубо производственный: обсуждение разных методик многостаночного обслуживания. Но зрителю интересно при этом присутствовать. Ибо в эпизоде раскрываются характеры людей. Увлеченные своим делом, они не обращают внимания на камеру. Сталкиваются мысли, идеи. Зритель погружен в атмосферу, наполненную духом творческого поиска.

События, происходящие в кадре, комментирует, анализирует, оценивает один из зачинателей калужского варианта, заместитель министра, в недавнем прошлом директор Калужского турбинного завода Л. Прусс... Он смотрит эпизоды картины по телевизору... Для Л. Прусса герои картины предстают в новых красках: «Я знал, что они хорошие производственники, творческие люди, но вот когда увидел здесь, на экране, как они разговаривают, — я их стал уважать еще больше» ...Мы как бы присутствуем на уроке — уроке хозяйственности, творческого отношения к жизни и работе». (Телевидение и радиовещание, 1981, № 5.)

«...Некая внутренняя сущность позволила отнести этих людей к слою рабочего класса, который можно определить как слой новаторский... Они являют собой рабочих новой культуры — и производственной, и социально-нравственной, ибо новые рубежи в экономике немыслимы сегодня без качественных изменений во всем укладе жизни». (Советская Россия, 1981, 11 февраля.)

Что ж, калужские турбинисты достойны этих похвал.

Среди живых героев фильма не было Александра Вениаминовича Разумова — замечательного человека, общепризнанного руководителя «мозгового треста» комплексной системы планирования и управления на КТЗ, одного из создателей калужского варианта. Незадолго до начала съемок заместитель генерального директора объединения погиб в автомобильной катастрофе. Нам осталось показать на экране его фотографии. После выхода фильма простились турбинисты с бригадиром Николаем Владимировичем Федуловым — проводили с почетом на пенсию. Обновился и дружный экипаж ББФОТ: вместе с Севериным работают здесь теперь две Валентины — Ивановна и Кузьминична. Крутятся стрелки часов, что-то меняется в судьбах людей. А суть сделанного ими остается.

Город, где живут и работают наши герои, давно уже известен духом исканий. Что-то из характера города, наверное, передается и его обитателям. Люди впитывают достоинства и традиции прошлого и сами закладывают новые, преумножая былую славу...

«Разве имеем мы право не попытаться, если эта попытка по здравому и научному суждению должна повлечь за собой результаты столь важные, что всю силу их и значение даже оценить теперь нельзя?!» — это сказано Великим Калужаниным. Сказано в иные времена, по другому поводу. Но глубокие мысли крылаты. Взмывая над временем и судьбами, они помогают нам понять мир и самих себя. Разве не относятся слова Константина Эдуардовича Циолковского к сегодняшним дерзким попыткам экспериментаторов с Калужского турбинного? Вслед за гениальным своим земляком каждый из них может повторить с чистым сердцем и твердой верой: «О выгодах своих я не забочусь, лишь бы дело поставить на истинную дорогу... Моя цель — приобщить к излюбленному делу внимание и силы людей»...

* * *

Блестяще коллектив турбинистов завершил первые годы одиннадцатой пятилетки, опережая в темпах развития многие другие машиностроительные предприятия.

«Мы растем на десять процентов в год, а нас иногда пытаются подталкивать: давайте тринадцать, пятнадцать и более — раз вы такие передовые. Но нельзя терять чувства реальности», — сказал мне Петр Сергеевич Пранов, бывший секретарь парткома, заменивший заместителя генерального директора А. В. Разумова. (А парторганизацию возглавил В. М. Горчаков — тот самый председатель профкома, что показывал мне когда-то пионерский лагерь Бор.)

Самое страшное — погонялки кнутом «от достигнутого». Очень легко можно превратить отличный, работоспособный коллектив — любой, самый лучший коллектив — в отстающий. Неужели кого-то прельщает образ лошади, падающей на финише?

«Планирование от достигнутого», многократно всеми осужденное устно и печатно, все еще существует. Для бригадного метода это большая опасность. До сих пор Калужский турбинный завод ощущал ее слабо в силу запаса внутренней прочности. Многого можно добиться, когда заводской план является суммой планов бригад и каждый рабочий отвечает за него рублем. Турбинисты не раз даже просили министерство добавить им план. И главк добавлял, не забывая при этом о «чувстве реальности»: негоже сверх всяких мер нагружать того, кто и так шагает вдвое быстрее и тянет двойную ношу,

Остается лишь уповать на то, что «планирование от достигнутого» вскорости прикажет долго жить, по справедливости уступив место стабильным планам и длительным нормативам. Вряд ли кто сомневается, что так будет лучше для человека, коллектива предприятия и общества.

И тогда больше появится директоров, которые охотно и настойчиво, а главное, неформально (в отличие от некоторых своих коллег, делающих это ради отчетной «галочки») возьмутся за внедрение бригадного метода. Во всей его полноте, лучше всего выраженной в калужском варианте — комплексной системе турбинистов.

Не случайно участник Всесоюзного семинара в Калуге, генеральный директор крупного подмосковного объединения «Электростальтяжмаш» Анатолий Васильевич Демидов сказал хозяевам:

— Давно хотел лично узнать ваш опыт. Получил большое удовлетворение. Впечатляет огромная убежденность рабочих в необходимости бригадного варианта. Бригадиры вызывают восхищение...

Письма Альберта Николаевича Северина, хотя здоровье его и подкачало, пришлось даже в больнице отлежать, как и прежде, отражали оптимизм коллектива КТЗ, уверенность, прочность:

«Давненько не писал Вам, а сейчас потянуло опять, да и Дело обязывает. Провели международный семинар по бригадной форме, были представители всех стран СЭВ, тридцать четыре человека. На ВДНХ прошла выставка по нашей теме. Книга отзывов — огромной толщины! Поглядите... А на завод едут и едут. До мая принял еще 136 делегаций, более 1500 человек, но с мая 1981-го работать с делегациями начало БНТИ, а мы, ББФОТ, бюро бригадных форм организации труда, сосредоточились на стиле и методах, социальных задачах бригадного движения. В одиннадцатой пятилетке особое значение приобретает бережное, экономное отношение к трудовым ресурсам. Особое! Помните, что сказано было на XXVI съезде КПСС: «Это — дело сложное, требующее решения многих задач экономического, технического, социального, воспитательного характера». Здесь работы всем хватит, ну и нашему ББФОТ конечно. Работа с меньшим числом людей — один из «козырей» бригадной формы, но очень многое должно быть учтено, взвешено, тщательно организовано и продумано. Само по себе ничего не происходит. Надо шлифовать и шлифовать. Жаль, что на многих предприятиях администрация не понимает роли ББФОТ и не создает такого подразделения. Из-за этого страдает Дело. Беседуя с гостями, я набрал множество примеров ошибок, конфликтов, недоразумений, происходящих в коллективах из-за неприятия дирекцией бюро бригадных форм организации труда. А у нас все идет нормально, работаем дальше — дружно и надежно. Освободившись от приема делегаций, я всласть занялся своими бригадами, социальными аспектами их жизни — в особенности. Многое успели оценить, переосмыслить. Понять ОГРОМНОЕ и упорно продолжать работу, как «в старые, добрые времена», когда о Калужском турбинном заводе еще никто в стране не знал, без шума и помпы. К нам валом сейчас валят, а мы понимаем одно: деятельностью завода, реальными успехами и ничем иным сможем доказать всему обществу право на самостоятельность и жизнеспособность калужского варианта. Хотя как-то странно доказывать: более десяти лет все идет хорошо! Знаете, ребята в цехах с такой яростью борются за чистоту и качество бригадного метода, что просто поражаешься. И к ним все внимательнее присматриваются: в последнее время едет много партийных работников и хозяйственных руководителей, умные, глубокие люди приезжают, хотя до сих пор нет-нет да и попадаются визитеры-верхогляды... Советы бригадиров наши действуют вовсю. Гости лезут к ним в протоколы и диву дивятся, но дела все не запротоколируешь. Главное — люди наши, вот они — сила! Знакомые ваши бригадиры передают привет...»