Каникулы влюбленного режима

Глава 12. Меня тут нет, я ничего не видел

Герман

По взгляду, конечно, все поняли, к кому я обратился. Алина сразу расстраивается, осознавая, что зря надевала топ-корсет, меня не впечатлило, а Маша удивляется. Хотя что удивительного? Рабочие вопросы, надо обсудить.

Молча и бесшумно идет на выход, и через полминуты мы оказываемся на крыльце корпуса, на той самой веранде, где сидели все вместе до заезда детей.

- Завтра мы дежурим, – сразу говорю ей.

- Ой, точно, чуть не забыла. Утром я схожу с детьми на завтрак, все сделаем, а к обеду расскажу тебе, там ничего сложного.

- Идет. Еще была информация – Степана хотят включить в знаменную группу.

- О, это значит, что он будет нести флаг на церемонии открытия, – по ее голосу слышу, что она рада за парня.

- Нужно сказать ему утром, что репетиция сразу после завтрака.

- Хорошо.

- Завтра вообще сложный день, первое выступление отряда на сцене, – подвожу итог всему сказанному.

- Здесь каждый день сложный, – Маша пытается улыбнуться. – Ложись спать, думаю, с непривычки ты устал сильнее.

Смотрю на нее, прищуриваясь. Вот вроде обыкновенная девочка, не модель. Симпатичная, никак себя не переделывала, даже губы без уколов явно. И вроде все в ней как у всех: и рост средний, и волосы средней длины, и внешность обычная, так сказать, славянская. Только я почему-то смотрю на нее, и каждый раз мало, и хочется еще смотреть. Да, и обязательно ловить этот ягодный сладкий аромат от ее волос и кожи. И желательно сидеть с ней рядом, чтобы чувствовать исходящее от нее тепло и буквально ощущать бегство мурашек с ее кожи на мою.

Это какая-то ерунда, честное слово. Я даже не знаю, что это и как назвать. Какой-то инстинкт во мне проснулся от того, что девушка сама на шею не вешается? Или просто интересно, что будет дальше, если мы продолжим так часто общаться и видеться по несколько часов в день. Кажется, еще немного, и Машка выучит каждую кудрявую прядь на моей голове, а я – каждую ресничку на ее красивых глазах.

Мне хочется спать, меня рубит, но вместе с тем отходить от Тихоновой даже на один маленький шаг не хочется. И расставаться даже на шесть часов до утра – это долго. Что со мной? Перегрелся что ли, пока по заданиям маршрутной игры бегали?

- Герман? – Маша взывает ко мне, когда пауза в разговоре слишком затягивается. – Ты о чем-то задумался?

- Да так. Ты права, пойдем спать.

- Уже точно пора, – для убедительности Маша даже разворачивается спиной ко мне и собирается зайти в корпус, но я ловлю ее за локоть и застываю. – Что такое? Ты что-то еще забыл сказать?

- Да, – я отвечаю уверенно, хотя понятия не имею изначально, что говорить.

- И что же? Вроде мы все обсудили…

- Я забыл сказать, что у меня самая красивая напарница. Спокойной ночи, Марья Николаевна.

Допустив слишком большую вольность, снова скатываюсь в это наше обращение на «вы» и по имени-отчеству. Маша, которая ожидала чего угодно, но не этого, застывает с растерянным видом. Надавив ладонями на ее плечи, почти силой завожу напарницу в «сотку» и торможу, одной рукой все еще сжимая плечо Маши, а другой закрывая входную дверь. И тут в слабом вечернем освещении коридора вижу Алину, смотрящую на нас из женской вожатской, дверь в которую открыта настежь. Увидев мою руку поверх Машиной толстовки, Алина многозначительно задирает подбородок и тянет на себя дверь, слишком громко хлопнув ей в ночной тиши. Правда, уже через секунду мимо нас проплывает в своей безразмерной «спальной» футболке Виталя, у которого в руках полотенце и мыльные принадлежности.

- Меня тут нет, я ничего не видел, – шепотом говорит он, продвигаясь мимо нас на цыпочках.

- Да мы ничего и не делаем, – отвечает ему Маша, при этом ее рука зачем-то касается моей и сжимает сверху. Видимо, она хотела сбросить мою лапу с себя, но замешкалась.

- Конечно-конечно, – шепчет Виталик, улыбаясь.

Мы с Машей моментально отлыниваем друг от друга и расходимся по своим комнатам, не говоря больше ни слова.

***

Следующий день несется в каком-то невозможном режиме. Утром Маша вместе с детьми отправляется на дежурство в столовую, а за нашим быстрым перекусом рассказывает, как организовать все в обед. Какао сегодня, кстати, горячий, как и положено, и я выпиваю стакан просто залпом. Далее – репетиция линейки, посвященной церемонии открытия.

Потом на общем сборе Рая рассказывает детям, какие секции и кружки будут работать в течение смены, их будут вести методисты и вожатые, а также некоторые занятия организуют преподаватели из педагогического вуза, они будут специально приезжать в лагерь в первой половине дня. Дети расходятся по выбранным занятиям, а я, выхватив нескольких парней из отряда со спортивной секции, отправляюсь сдаваться методистам. Как дежурный отряд мы сегодня всё и всем должны, и нас нагружают разной работой до того момента, как уже надо спешить накрывать на обед.

В итоге, когда мы все вместе оказываемся уже по традиции в женской вожатской, я просто валюсь от усталости в Машину кровать и заявляю, что не сдвинусь ни на сантиметр.

- Вообще-то я тоже хочу полежать! Я тоже устала! – впервые при мне она так сильно возмущается.

- Ну так в чем проблема, ложись рядом.

Виталик, который довольно скромно с учетом его габаритов сидит на кровати Алины, явно сейчас решает, что зря так стесняется, но взгляд Алины в его сторону означает «даже не думай». Хорошо еще, что в этой вожатской все кровати стоят по одной, место позволяет не ставить двухъярусные, иначе «совместный» дневной сон был бы проблематичнее.

Чувствую, как в Маше буквально все кипит от негодования, но в итоге она сбрасывает босоножки, стягивает резинку с волос, рассыпая их по плечам, и укладывается прямо рядом со мной, плечом подталкивая меня к стене.

- Мог бы и подвинуться немного, – ворчит Машка.

- Ну хорошо, – пытаюсь освободить для нее побольше места.

Тихонова ложится на бок, прижимаясь ко мне. Кровать слишком узкая, чтобы мы могли улечься как-то иначе. Не знаю, может, кому-то и неудобно, но лично мне…

- А вы не думали над тем, чтобы тихий час проводить в своих кроватях? – спрашивает Люба, напарница Феди. Судя по всему, Федор тоже приватизировал ее спальное место.

- Да как-то не до этого было. Что нам терять уже, и так вся «сотка» обсуждает Германа Юрича и Марию Николаевну, а нам тогда чего стесняться?

На этой Фединой реплике мы с Тихоновой вылетаем в аут.

- О чем вся «сотка» говорит? – сразу напрягается Маша.

- О вас, конечно. Девочки из вашего отряда шушукались и рассказали нашим, а те передали дальше. В итоге сегодня весь корпус уже шипперит вас, – продолжает Федя так спокойно, словно рассказывает расписание на день.

Проходит около минуты, пока Маша переваривает сказанное, а затем подрывается, оказывается почему-то в упоре на коленях и принимается лупить меня своими маленькими ладошками.

- Зараза, Шацкий, это все из-за тебя! Вот зачем ты вчера притащился к нам в комнату во время тихого часа? Чего тебе в своей кровати не лежалось?

Даю ей секунд тридцать на буйство, а затем ловлю за запястья и резко дергаю на себя. Маша визжит, опускаясь четко на меня сверху, но я держу ее крепко.

- Остыньте, Марья Николаевна. Вот сегодня все парни здесь, а я один виноват?

- Пусти меня, ты что делаешь? А если сейчас дети сюда зайдут? А если методисты?

- Ну ладно дети, а методисты-то что сделают? Поржут и напомнят о контрацепции.

Густо покраснев, Маша начинает брыкаться и пытается высвободить свои руки из моего захвата.

- Ты совсем сдурел! Отпусти меня быстро! Слышишь, Шацкий, отпусти меня!

Мысленно сосчитав до десяти, отпускаю ее руки и тут же получаю неприятный пинок от Маши.

- Ауч! За что?

- За эту… ну… за контрацепцию, короче!

Не выдержав, Федя и Дима начинают ржать на всю «сотку», а Маша, покраснев еще сильнее, поднимается с кровати, обувается и чуть ли не бежит к выходу.

- Я, пожалуй, с детьми в «мафию» лучше поиграю, – бросив напоследок, она уходит.

От сквозняка дверь за ней захлопывается с такой силой, словно дает мне подзатыльник. На минуту повисает удручающая тишина, а потом я вижу несколько пар глаз, которые смотрят прямо на меня.

- Что ты наделал с нашей фиалкой? – спрашивает Федя.

- А что я сделал? Это ты мог бы держать информацию при себе, если узнал какие-то слухи.

- Они бы все равно дошли до Маши, – не хочет мне уступать.

- И вообще, тебе надо быть не здесь, – вмешивается Виталик.

- А где?

- С ней, – а это уже Люба. – Иди к отряду и будь там с ней.

Вот не пойму, они педагоги или профессиональные свахи? С какой целью отправляют меня сейчас к отряду и к Маше? То какие-то шуточки у них про семейные разборки, то намеки весьма прозрачные. Хотя я и сам хорош – повалил Машку на себя и не отпускал. Это действительно было слишком интимно, не для чужих глаз. Лоханулся, видимо, с этой игрой на сближение.

Устав от этой напряженной обстановки, реально решаю уйти из вожатской, не сказав ничего.

По доносящемуся хохоту быстро понимаю, где именно играют в «мафию». В комнате Степана, конечно же. Захожу туда и вижу, что почти весь отряд уместился в одной комнатушке, даже второй ярус кроватей – и тот занят. Степан сидит рядом с Владой, и этот факт, подмеченный уже во второй раз, меня веселит. Значит, дело не в том, что парень хочется втереться в доверие к командиру, а в обыкновенной симпатии. Скорее всего, даже взаимной симпатии. Смотрятся они хорошо, между прочим: рослый кабан Стёпа и худенькая, пусть и довольно высокая Влада. На фоне баскетболиста она будет выглядеть отлично. Короче, одобряю, но буду внимательно наблюдать, учитывая их опасно-взрослый возраст.

- О, Герман Юрич, а вы че на пробежку утром не вышли? – сразу в лоб выдает Степа.

На какую, твою налево, пробежку? А, ё мое, сам же вчера обещал. Смотрю на Машу с искренней надеждой, что она не будет ронять мой авторитет в глазах детей и выручит, но девушка лишь поджимает губы и отворачивается от моего взгляда. Обиделась за то, что пришлось полежать со мной. Ну и на мне, если уж говорить честно.

- Договор был нарушен из-за возникновения обстоятельств непреодолимой силы, – чеканю слова, не позволяя себе дать слабину. – Завтра же исправлюсь.

- Ну и какие же это обстоятельства? Сон? – Степа не унимается, и вся комната смеется.

Он угадал, но не скажу же я это вслух?

- Чрезвычайного и непредотвратимого характера. Так, отряд, вы в «мафию» собираетесь? Тогда все вместе.

- Присаживайтесь, правда, тут и притиснуться некуда, – с сожалением говорит Влада.

- За это не переживайте.

Конечно, я усаживаюсь прямо к Марье, которая сейчас не оправдывает звание фиалки – краснеет и краснеет, прямо на глазах превращаясь в розу. Правда, потом она отрывается на мне, убивает, когда я оказываюсь мирным жителем, а она – мафией. Поиграв два кона, мы решаем обсудить вечернее представление отряда. Ведь после линейки времени на подготовку будет немного, мы же и дежурим. Оставляем ребятам полчаса свободного времени, предлагая разойтись по комнатам и немного передохнуть. А я уже по привычке иду за Машей.

- А кофе можно?

- Вам, Герман Юрьевич, нельзя.

- Это еще почему?

- Это, в основном, потому.

Внятного ответа нет, и я смеюсь сам про себя, продолжая идти за ней. Маша резко останавливается в коридоре перед входом в женскую вожатскую, разворачивается и почти врезается в меня.

- Не ходи за мной! – ругается на меня шепотом.

- А то что? – специально наклоняюсь к ней, оставляя между нашими лицами считанные сантиметры, и тоже шепчу.

Маша смотрит на меня, почти не моргая. Вглядывается, словно видит впервые. А может, вот так она действительно впервые смотрит на меня.

- Ты начинаешь слишком много себе позволять.

- Нет, фиалка, совершенно нет. Это я только чуть-чуть попробовал.

Играем в гляделки, только пересмотреть друг друга не получается. В этот момент я окончательно понимаю, что это такое со мной.

Я хочу ее поцеловать.