Каникулы влюбленного режима

Глава 22. Он в тебя втрескался

Маша

Отхожу в сторону, а Герман слегка надавливает на дверь и без труда ее открывает. Нас тут уже никто насильно не держит. Показательно хлопнув дверью, Герман уходит, видимо, контролировать «отбой» в отряде. Через минуту ко мне заглядывает Федя.

- Вы помирились?

- Да идите вы все на три буквы! Надоели. Хватит лезть в чужую жизнь! – не могу взять себя в руки и ответить спокойно.

- Фиалочка, за тебя переживаем. Не за этого же звездюка.

- Не надо за меня переживать, мне не пять лет. И за него не надо переживать. хватит совать нос в наши дела!

Схватив папку с распечатками дневки и своими заметками, проношусь мимо слегка растерянного Федора. Не хочу больше ни слова от него и от них всех слышать!

Может, Герман прав в том, что я веду себя несколько по-детски, но он и сам хорош. Я крою его самыми неприятными эпитетами, а он соглашается? Так, получается? Даже спорить со мной не стал. Выходит, он и есть такой на самом деле?

В какой-то момент я поняла, что Золушка слишком поверила в сказку. Ну надо же, красивый мальчик, случайно попавший в наши ряды, из всех возможных девушек обратил внимание именно на меня. Правда, никакой сказки обещать не может, потому что в статусе «не определился». А я так не могу: если начинать отношения, то не для галочки, не ради веселья и удовольствия, а ради того, чтобы стараться быть вместе по-настоящему.

Есть у Шацкого и здравые мысли – делиться происходящим с детьми, конечно, нельзя. Я не сливала девочкам из отряда подробности, но на эмоциях ляпнула, что мы с Германом Юрьевичем поссорились. Нет, однозначно нет. Так делать нельзя, если хочешь считаться отличным педагогом. Больше ничего ни с кем обсуждать не буду: и дети, и вожатые не должны быть в курсе наших с Шацким взаимоотношений.

Прихожу на эстраду, где еще никого нет, и пользуюсь этой минуткой тишины. Прикрываю глаза и пытаюсь представить, что смена уже закончилась, все трудности позади, а я на море. Лежу на чистейшем горячем песочке, зарываясь в него ногами, и подставляю лицо солнышку. Больше не несу ответственность за то, что кто-то в отряде чихнул, кто-то с кем-то повздорил, к кому-то приехали родители с домашними котлетами в жару под тридцать пять градусов, а кто-то (Степочка, например) после отбоя залез в комнату девочек и немного завис.

Чувствую, как начинаю мечтательно улыбаться, но тут в мое сознание дорогу себе наглым образом прокладывает кудрявое создание с бездонными голубыми глазами. Резко появляется в моих фантазиях, укладывается рядом на песочке и никуда двигаться не собирается.

А ведь это не сон! Казалось бы, своими фантазиями я все-таки в состоянии управлять! Выгнать оттуда Шацкого прямо со всеми его кучеряшками, чтобы больше не появлялся… Но нет. Напарник упрямо разлегся и лежит на песке, и я практически чувствую его прикосновение…

- Мария Николаевна, ты чего раньше всех на планерку пришла? – оказывается, это не фантомное прикосновение Германа, а очень даже реальное Сан Саныча. Методист сжимает мое плечо, чтобы я вышла из своего полусна и обратила внимание.

- Да как-то… В общем. Волнуюсь перед завтрашним днем.

- Послушай, ты ездишь сюда столько лет, что я даже не поверю такому. Ну какое волнение? Ты знаешь свои функции от и до.

- Ну все равно волнительно.

- А теперь честно скажи. В отряде что-то не так?

Сан Саныч когда-то был моим вожатым, и мы неплохо общались еще тогда. Именно он предложил Раисе включить меня в кадровый резерв и способствовал тому, чтобы меня взяли на смену стажером. Можно сказать, это мой «лагерный папочка».

- В отряде все так, просто Герман…

Я несколько минут назад убедила себя ни с кем не делиться подробностями, так что умолкаю, поймав себя на этом косяке.

- У вас что-то происходит. Не знаю, что, но вижу какие-то странности.

- Мы очень хорошо начали, а сейчас ссоримся, – думаю, такую правду озвучить можно.

- Потому что он в тебя втрескался?

Измученно улыбаюсь, пытаясь перевести разговор в шутку, но с Санычем это не прокатит.

- Скажешь тоже.

- Если будут какие-то серьезные проблемы, сообщай. Впереди половина смены, я не могу допустить, что ваш отряд развалился из-за того, что вожатые между собой не ладят. В конце концов, это моя работа – следить за положением дел в отрядах.

- Ладно, я поняла, – быстро киваю и погружаюсь в свои заметки, пока вокруг нас собираются остальные.

Минут через семь приходит Раиса, начинается планерка. На этот час я полностью отключаю голову от мыслей о Шацком, чтобы сосредоточиться на деле. Но наступает время возвращаться в корпус. В нашей комнате, на удивление, только девочки, хотя обычно все ждут возвращения второй половины вожатского состава с планерки. Но сегодня не так. Зато на подоконнике рядом с моей кроватью красуется невероятный нежный букет, привезенный из очень хорошего магазина. Ничего себе, как заморочился. А подарить нормальным образом не смог, значит, обиделся все-таки на мои слова.

Удивительно, но даже Алина не комментирует появление цветов в нашей комнате. Да в принципе никто не комментирует, видимо, со мной сегодня никто особо связываться не хочет. Федя и то отхватил дважды за день, а он мне ближе всех из этой компашки. Обсудят по-тихому, когда я пойду в душ.

Или прямо сейчас обсудят, ведь я выхожу из вожатской, чтобы отдать Герману его экземпляр завтрашней дневки и сказать спасибо за цветы. В принципе, на этом все. Не задерживаюсь в его комнате, возвращаюсь к себе и ложусь спать. Долго кручусь и не могу уснуть, хотя очень стараюсь набраться сил перед ответственным завтрашним днем. А когда наконец засыпаю, снова оказываюсь на пляже, и Шацкий опять преследует меня. Мы целуемся прямо на закате у моря, и когда я просыпаюсь от назойливого будильника, не сразу понимаю, что все еще нахожусь здесь, а не на побережье. Мне даже кажется, будто губы мои обветрены и распухли от поцелуев кучерявого, но потом я понимаю, что это лишь фантазия разыгралась. Хотя я все еще вижу перед собой лицо Шацкого, который из сна никуда не испарился.

А, нет, это и есть настоящий Герман Юрьевич, который сидит на моей кровати и пялится на меня.

- Кажется, кто-то сегодня хорошо спал, – первое, что выдает Герман, когда я открываю глаза.

- Да, я спала прекрасно, – сладко тянусь, чтобы он мне завидовал. Тянусь к телефону, который лежит на прикроватной тумбочке, и проверяю время. Я не проспала, все нормально, успеваю. Видимо, Шацкий снова решил разбудить меня, только понять бы, зачем.

- И что же тебе снилось? – наглые кудри решили устроить мне допрос.

- Я была на берегу моря, – чуть приподнимаюсь, удобнее усаживаясь на кровати. Герман занял половину места, и мне некуда теперь деть ноги, хоть они и не очень длинные.

- Ты была там одна?

Вот к чему этот провокационный вопрос? Хотя знаю: ради этого он и пришел. Побесить меня с утра пораньше, убеждена в этом.

- Не одна, – а я, в свою очередь, специально говорю загадками.

- И с кем же?

Ему действительно интересно? Или просто раззадорить меня хочет? Были бы мы тут в комнате одни, я бы сказала правду, чтобы посомтреть на его реакцию. Но говорить подобное при Алине (особенно при ней) и при других девочках я совершенно не хочу.

- Какое вам дело до моих снов, Герман Юрьевич? Или вам свои не снились?

- Содержание своих я сам знаю, а тут без вашей помощи, Марья Николаевна, никак.

- Мне нужно в душ и собираться, – резким движением смахиваю с себя одеяло и остаюсь в одной пижаме. Подскакиваю, быстро обуваю сланцы и молча направляюсь в душевую. Герман тоже все это время молчит. Может, уже завалился в мою кровать? Оборачиваюсь, чтобы проверить, но он все так же спокойно сидит, словно застыл в одной позе.

- Спорим, тебе снился я? – поджав губы, как-то ехидно играет бровями.

Во-первых, отвечать на это я не буду, а во-вторых, в чем вообще дело? Буквально вчера вечером он психовал, хлопал дверью и не хотел со мной разговаривать. А сегодня сидит на кровати, бровями водит и еще недоволен, что я ему свои сны в подробностях не пересказываю. Обойдется. Пусть идет к детям и работает.

Выйдя из душа, я надеваю привезенное специально для этого дня пышное платье до колена в горошек – это мамино, в моем гардеробе подобных вещей нет. С неудовольствием меняю повседневные босоножки на тонкой подошве на нарядные, с каблуком. Благо, это не шпилька, а всего лишь устойчивый хороший каблук, но с непривычки можно и такими ноги натереть. Затем делаю пучок и обвязываю голову атласной лентой, закрепляю ее под пучком невидимками. На шею еще вешаю короткую нитку жемчуга – тоже мамино украшение. Кажется, к тематическому дню в духе оттепели я готова именно благодаря маме.

Когда появляюсь в следующий раз на глаза Герману, у него отвисает челюсть. Всего на секунду, и он очень быстро берет себя в руки, вернув лицу невозмутимое выражение. Но я все увидеть успеваю и про себя отмечаю это как положительный момент. Выходит, я могу его удивить, и сделать это довольно легко. И он совершенно точно ко мне неравнодушен, если при виде меня в платье и на каблуках стоит с пришибленным видом и открытым ртом. Уверена, что красивых девушек на каблуках и в гораздо более откровенных платьях (а это крайне далеко от откровенного) было в его жизни немало. И все же он смотрит на меня. И на завтраке, и во время камерного музчаса на веранде корпуса едва голову не сворачивает. И затем, когда дети расходятся по своим кружкам и секциям, он плетется к корпусу прямо за мной, наблюдая за моими несколько неловкими движениями на каблуках.

Так как я задействована в команде организаторов дня, работы хватает. То распечатать что-то нужно, то срочно сбегать на эстраду, то вернуться в методическую, то в костюмерную. Еще периодически надо бегать к отряду, который во время тихого часа готовится к вечернему мероприятию – ребята ставят танец. Точнее, ставят девочки, а мальчики изображают из себя жертв этого события. Однако добрая половина «мучеников» с радостью обнимается с девочками, которые достались им для номера в пару. Ко всему прочему, Герман не справляется сам с утверждением нарядов для танца, офигев от количества предложенных на выбор платьев и рубашек, и мне в очередной раз приходится из методички бежать в отряд. Проклинаю себя за то, что до сих пор не переобулась, и ровно в этот момент спотыкаюсь буквально на ровном месте и лечу прямо носом на асфальт.

Нет, к счастью, худшего не случается, носом я не врезаюсь в дорожку к «сотке». Но ногу сразу пронзает острая пульсирующая боль. Я еще не успеваю понять, что произошло, а ко мне уже подлетают Степа и его закадычный друг Сережа. Именно они помогают подняться и буквально «под руки» ведут меня до самой комнаты. А уже там нас встречает Шацкий. Быстро взглянув на меня и смекнув, что я вот-вот расплачусь, он тут же забирает меня из рук заботливых мальчиков и обнимает одной рукой, другой уже открывая дверь вожатской.

- Спасибо за быстрое реагирование, пацаны, но дальше справлюсь сам. Степа, пока я с Марьей Николаевной, дисциплина на тебе, а Влада утверждает костюмы, окей?

- Окей.

Меня впечатляет то, с какой скоростью Герман принимает самостоятельные решения и как он вообще мыслит в этой критической ситуации. Затащив меня в комнату и усадив на мою кровать, прямо под благоухающий букет, Герман сам присаживается на корточки. Мои стертые в мясо колени, счесанные, горящие огнем ладони он прекрасно видит и тяжело вздыхает.

- Какая нога? – все, что спрашивает у меня.

- Правая.

Он осторожно и очень мягко дотрагивается до правой ноги, проводит по икре кончиками пальцев и опускает руку ниже. Чтобы расстегнуть ремешок и снять с меня обувь.

О, боги. Герман Шацкий снимает с меня обувь. От такой картины я даже на несколько секунд забываю о боли. Он же стаскивает босоножки с обоих ног и поднимается, присаживаясь на кровать Алины.

- Как позвонить медсестре? Давай попросим ее прийти сюда.

- Нет, ты что. Мне нужно дойти до медпункта, чтобы там раны обработали.

- Дойти? Считаешь, ты дойдешь сама? Даже если я буду вести тебя, на одной ноге ты скакать от «сотки» до медпункта не сможешь. В целом, могу тебя туда отнести…

- О, лучше не надо. Не хватало еще, чтобы ты сорвал спину, таская меня. Тогда в отряде не останется здорового вожатого.

- Если ты не хочешь, чтобы я тебя отнес на руках, тогда звони медсестре, пусть приходит сюда. Я не шучу, Маш, и сейчас не тот повод, чтобы со мной пререкаться. Будь послушной девочкой.

- Эй, ты перепутал меня с детьми из отряда!

- Ничего я не перепутал, – продолжает смотреть на меня, не отводя глаз, и всем своим видом доказывая, что с ним лучше не спорить. – Или на ручки, Марья Николаевна, или вызываем медсестру.

- Ладно, я позвоню.

- Боишься, что если я возьму тебя на руки, весь лагерь нас сразу в ЗАГС отправит? – а вот и кучерявый юмор подоспел. Видимо, лимит серьезности Германа исчерпан.

- Надеюсь, сегодня на посвящении тебе выпадут самые сложные задания, – приговариваю, сама не понимая, откуда во мне столько вредности в этот момент, и тянусь за телефоном. К счастью, он даже не вылетел из кармана во время моего падения.

- И не надейся. Я весьма везучий. И да, наглый. Может, избалованный. И в чем-то, пожалуй, несерьезный и ищущий приключений. Ты верно сказала. Но еще я…

- Алло, здравствуйте, Анна Николаевна! Это Мария Тихонова, – не даю договорить Герману, перебивая его своим разговором. – Я тут умудрилась полететь возле корпуса, подвихнула ногу и разбила колени, вы можете подойти ко мне в «сотку»? Да, спасибо!

Недовольный Герман от злости сейчас хочет выкинуть свой же букет в окно. Или меня, даже не знаю. По его лицу реальную степень злости сложно оценить.

- Когда-нибудь я надаю тебе по заднице, Тихонова, свяжу тебя и хорошенько дам по заднице.

- Ой.

- Будет тебе ой. Никуда не уйду, пока тебя не осмотрят.