Капитан Быстрова

21

Южная весна была в разгаре. Солнце припекало в иные дни, как летом. Зазеленевшие горы часто окутывались облаками, порой в предгорьях гремели первые весенние грозы.

С тех пор как Наташа побывала в гостях у моряков, прошло больше месяца. Выздоравливающую летчицу томило однообразие медленно идущих дней. Больше всего надоел госпитальный режим. Теперь он только нервировал ее и, как думалось Наташе, мешал жить. Хотелось поскорее в строй.

Когда больной или раненый выздоравливает, он начинает чувствовать себя бездельником. Строгий распорядок госпиталя представляется ему излишним и надуманным, а потому невыносимым до отвращения. Все кажется предназначенным только для того, чтобы как-то притеснять человека.

Так думалось и Наташе. Единственным ее утешением была весна. Она радовала и бодрила, с каждым днем чувствовалось все более глубокое ее дыхание.

В окно палаты часто заглядывало горячее солнышко, весело барабанили косые весенние дожди, стучался неистовый ветер. Несколько раз стекла вздрагивали и дребезжали от близкого зенитного огня по немецким самолетам-разведчикам. За теми же окнами на карнизах домов порой сиживали вездесущие воробьи — и опять все повторялось: солнце, дождь, ветер, воробьи, зенитки…

Быстрова первая из трех женщин палаты встала на ноги. Надежде Семеновне еще раз оперировали коленный сустав, удалили мельчайшие осколки раздробленной кости. Варе никак не удавалось залечить ампутированную ногу. А Наташа уже рассталась с костылями и осторожно ходила по палате и коридорам, опираясь на трость. Она без особого труда спускалась по лестнице в вестибюль на свидания. Ее довольно часто навещали полковые товарищи и друзья-моряки. Сазонов бывал чаще других.

Наташе позволили выходить на прогулку в небольшой скверик рядом с госпиталем. Она ходила туда с Сазоновым, когда ему удавалось вырваться в госпиталь, сидела с ним на скамейке, наслаждаясь весенним воздухом и теплом.

Ей казалось, что весна целиком завладела ею. Она вселяла в нее новые, возвышающие душу ощущении, властно призывала к жизни. Одновременно пробуждалось и неудержимо росло удивительное и волнующее чувство — чувство рвавшейся на свободу и простор девичьей любви.

Сначала Наташа пыталась сопротивляться своему чувству, думала о том, что уж очень неподходящее сейчас время для увлечения и любви. Но она видела, что и Сазонов неравнодушен к ней. И, обдумывая и взвешивая каждое слово, она говорила:

— Жаль, что окружающая нас обстановка мешает и будет еще долго мешать нам. Потому любовь, возникшая между нами, пугает меня. Подумайте хорошенько: времена-то какие?! И я сама на кого похожа сейчас?.. Закономерно ли вам любить инвалида? Имею ли я право эгоистично, без оглядки принять вашу любовь, пользоваться ею и не постараться доказать вам ваше заблуждение?

— Наташа! Не стыдно? Как можете вы, простите за резкость, говорить такие дикие вещи?! Их страшно и оскорбительно слушать. В какие дебри, в какие потемки вы забрели?.. Ведь наша жизнь впереди. Она будет счастливой, светлой и радостной! Для чего вы сегодня настроили себя на минорный лад?

— Потому что последнее время я много думала обо всем. Вот и показалось — не слишком ли мне повезло? Имею ли я право на вашу любовь…

— Наташа!

— Подождите. Выслушайте меня. Дайте мне возможность сказать обо всем и освободиться от сомнений или, наоборот, утвердиться в них — и тогда…

— Ничего такого я слушать не хочу и не буду! Родная моя, ради всего святого, перестаньте…

— Игорь, я прошу вас… Мне необходимо сказать о том, что меня смущает. Я буду предельно откровенна… Я скажу все…

— Я буду вас слушать не слушая, — уступил Сазонов.

— Пусть так. Знайте, я никогда не искала встреч с вами. Больше того, я их избегала. И не потому, что не хотела. Нет… У меня было совсем другое настроение… Но вас я полюбила по-настоящему. Я счастлива, когда вижу вас. Я все время думаю о вас, как ни о ком никогда не думала. И несмотря на то что я счастлива, ко мне нет-нет да и закрадывается беспокойство. Разве это не естественно?..

— Наташенька, любимая, все колебания надо гнать! Мы не можем потерять друг друга. Мы должны быть вместе, где бы мы ни оказались, куда бы ни забросили нас обстоятельства. Я знаю, нам скоро придется расстаться. Но что с того? Разве мы не сумеем пережить временную разлуку? Мы будем любить, помнить, ждать… Мы будем писать друг другу…

— Как мне приятно слышать то же, о чем я не раз думала сама.

Сазонов взял руку Наташи и прижал ладошкой к своей щеке, потом поцеловал.

— Игорь…

Наташа чувствовала, как сильно стучит ее сердце. Сазонов нежно целовал кончики ее пальцев.

— Игорь… довольно… хватит… — шептала Наташа.

Сазонов молча опустил ее руку.

— Когда матросы подняли вас на палубу, — вдруг сказал он, — мне показалось, что вы мертвы. И мне так захотелось умереть! Я поднял вас на руки и отнес к врачу. Если бы он подтвердил мое предположение, я бы застрелился…

— Из чувства товарищества?

— Да! — рассмеялся Сазонов. — Ох, крута и строга гвардии капитан Быстрова!

— Совсем не крута и совсем не строга. Просто я думала, что у вас больше выдержки! — Она ласково взглянула на Сазонова. — Пора, Игорь. И простите за все, что я наговорила. Вы заставили меня отбросить все мои сомнения… и любовь победила. Я так люблю вас!..

Они поднялись со скамьи и пошли к госпиталю. Наташа, доверчиво опираясь на его руку, тихо спросила:

— Когда мы увидимся?

— Завтра.

— Нет, нет. Так часто нельзя.

— Следовательно, когда прикажете.

— Сразу «когда прикажете»… Ну не хмурьтесь. Я буду ждать тебя завтра…