Капля воды - крупица золота

Глава двадцать первая ВИНОВНИК НАЙДЕН

дна из ремонтных мастерских участка Рахмет расположилась в самых песках. Пусто, голо тут было — только высилось большое дощатое строение, где производился капитальный ремонт, да жались к нему тесный склад для запасных частей и несколько приземистых палаток, в которых жили ремонтники.

Железо, разбросанное тут и там, накалялось под солнцем. Время от времени над песками, над чахлой растительностью, вздымая пыль, проносился ветерок.

И снова — тишь, зной….

Возле бульдозера, почти уже отремонтированного, сидели двое рабочих. Один, с седой головой, в очках, пристроился на ящике, другой, молодой парень, дочерна загорелый, с желтой лохматой шевелюрой, — на железной горячей бочке. Первый возился с какой-то деталью, шаркал по ней напильником, то и дело поднося близко к очкам, внимательно разглядывая. Второй читал местную многотиражку — «На стройке».

Внезапно он нахмурился, в сердцах швырнул газету на песок, стукнул кулаком по бочке:

— Вот гады!..

Мужчина в очках уставился на него с удивлением:

— Что это с тобой?

— А ты почитай, что пресса пишет.

Подняв с земли газету, он протянул ее собеседнику.

Тот не спеша положил рядом с собой деталь, взял газету, развернув, уткнулся в нее носом. Потом поднял на парня вопросительный взгляд:

— Где это тут, про гадов-то?

— Ох, Мулли-ага! — ворчливо проговорил парень. — Спрашивается, зачем тебе четыре глаза, если ты и ими ничего не видишь?

— Мне эти стекла нужны для того, — глядя на парня поверх очков, объяснил Мулли-ага, — чтоб защитить зрение от таких, как ты, — любителей пускать пыль в глаза.

— Ну, выдал!.. — парень добродушно засмеялся и, перегнувшись к Мулли-ага, ткнул пальцем в статью, которая заставила его возмутиться. — Вот, читай.

Мулли-ага стал медленно читать вслух:

— «Бесспорно, в строительстве Большого канала важную роль играют хозяйственники, ведающие торговлей, снабжением, службой быта…» — Он оторвался от газеты. — Что верно, то верно. Не понимаю, чего ты ругался.

— Да ты до конца дочитай!

Мулли снова приблизил газету к очкам, он читал чуть не по слогам, катил каждое слово, как тяжелый жернов:

— «Обеспечивая строителей всем необходимым, хозяйственники умножают их силы. Лучшие из них заслуживают самых добрых слов. Однако встречаются среди них и нерадивые работники, для которых собственный покой, собственные блага дороже интересов и нужд стройки и строителей. Они заставляют наших героев, покоряющих пустыню, в тщетном ожидании смотреть на дорогу. Недавно по вине таких горе-работников осталась на долгое время без воды бригада бульдозеристов и скреперистов, работающая в Гульбедене, на одном из самых трудных участков. Кончилось тем, что рабочие выпили воду из радиаторов машин…»

Мулли-ага, словно не веря своим глазам, еще раз прочитал эти строчки и повернулся к парню:

— Вай, что говоришь, они сделали?

Тот засмеялся:

— Слушай, кто читал газету: ты или я?

— Ах, да… Так им, беднягам, пришлось пить воду из радиаторов? — Глаза Мулли-ага вспыхнули за очками. — Я бы клеймо на лбу выжег тому, кто довел их до этого!

За его спиной раздался насмешливый, развязный голос:

— Кому это ты клеймо хочешь выжечь, Мулли-ага?

Мулли-ага обернулся и увидел Муррука Гышшиева — человека как раз из племени хозяйственников, о которых писалось в газете.

Муррук только что подъехал на своем «газике», незаметно подошел к беседующим и услышал последние слова Мулли-ага.

Тот, еще не остыв, сердито сказал:

— Коли ты виноват, с удовольствием выжег бы тебе, и не одно, а два!

— В чем виноват, Мулли-ага? Будь добр, растолкуй, пожалуйста, а то ведь я не знаю, о чем вы тут говорили.

Шарящий взгляд Муррука упал на газету, которую держал в руках Мулли-ага, и крючковатый его нос словно заострился еще больше.

А Мулли-ага, недобро щурясь, спросил:

— Как ты думаешь, товарищ хозяйственник, что нужней всего рабочему, который жарится в пустыне на медленном огне?

Муррук все не мог оторвать взгляда от газеты. Спохватившись, он сделал вид, что задумался:

— Ну, мало ли что… Папиросы нужны. Писем все ждут, как манны небесной…

— Папиросы, письма! — возмущенно повторил Мулли-ага. — А про воду забыл? Еще хозяйственник называется! На, почитай-ка, — и он кинул Мурруку газету.

Тот уже чуть не наизусть выучил злосчастную статью, потому только пробежал глазами по первым попавшимся строчкам и, возвращая газету Мулли-ага, осуждающе покачал головой:

— Вай-вай, действительно — новое безобразие. Виновников, думаю, по головке не погладят. — Он испытующе, стараясь скрыть внутреннюю тревогу, посмотрел на Мулли-ага, спросил как можно беспечней: — Ты не знаешь, кто этот грязный осел, оставивший рабочих без воды?

— Да уж, верно, из ваших, из хозяйственников.

Муррук вздохнул:

— Все-то на нас валят! А ведь мы работаем, как лошади, не жалея ни сил, ни времени. То надо достать, это — привезти вовремя. Порой на сто частей разрываешься! Знаешь, дорогой, во скольких местах мне за день побывать надо?.. Не знаешь? То-то.

— Не о тебе ведь вроде шла речь, уважаемый, — глазах Мулли-ага мелькнуло подозрение.

— Так ведь я тоже хозяйственник.

— Знаем, ты тут птица важная… А ведь не без греха, а, Муррук-хан?

Мулли-ага припомнилось, как сам он остался в пустыне без воды. Он тогда вместе с напарником отправился в пустыню ремонтировать бульдозер, работавший километрах в сорока от Рахмета. Сам Муррук Гышшиев клятвенно обещал, что вскорости же им доставят и воду, и продукты. Но шло время, а ни воды, ни продуктов не было. Солнце пекло все сильнее, вокруг ни кустика, ни намека на тень. Ремонтники совсем выбились из сил. От голода, от жажды их пошатывало, языки горели во рту, пересохшие губы склеивались. За каплю воды они жизнь готовы были отдать. Но воду все не привозили, и почти без сознания рабочие опустились возле бульдозера, от которого уже начала падать тень. Муррук с долгожданной водой появился лишь к концу дня: судя по всему, он просто забыл о ремонтниках, занявшись другими делами. Сознавая свою вину и пытаясь ее загладить, он суетился вокруг рабочих, сам потчевал их водой… Опытный Мулли-ага знал, как опасно, истомившись жаждой, пить взахлеб, — и все-таки пил, пил и никак не мог остановиться. Когда он снова почувствовал в себе силу, то поднялся на ноги, схватил Муррука за шиворот и влепил ему крепкую оплеуху: «Спасибо тебе, Муррук-хан. Век будем помнить твою доброту…» Тот, потирая щеку, с ненавистью взглянул на рабочего. Мулли-ага опасался, что Муррук нажалуется на него — нет, все обошлось…

Усмехнувшись этому воспоминанию, Мулли-ага добавил:

— Может, это твой лоб по клейму-то скучает?

Муррук передернулся, но выдавил на своем лице кривую улыбку:

— Все шутишь, Мулли-ага? А я, честное слово, на: всю жизнь запомнил урок, который ты мне преподал; Думаешь, я тогда на тебя обиделся — да ей-богу, я тебе только благодарен. После этого, клянусь, из-за меня никто больше не пострадал!

— Что это ты божишься да клянешься через каждое слово?

Муррук только раскрыл рот, чтобы ответить, как рядом с ними затормозил «газик» начальника участка, и шофер, высунув голову, крикнул:

— Муррук Гышшиевич! Вас ждет старший прораб Хезрет Атаев.

— Зачем я ему понадобился?

— Не знаю. Послал за вами, велел разыскать.

— Куда мне ехать?

— В Рахмет. В контору. Атаев там.

— А… Бабалы Артыкович?

— Он уехал, оставил в своем кабинете Атаева. Поторапливайтесь, Муррук Гышшиевич!

— Поезжай. Я следом.

Догадливо щурясь, Мулли-ага попросил:

— Муррук-хан, передай от меня Хезрету большой привет; скажи: если я нужен, то с удовольствием с ним повидаюсь.

Муррук как-то затравленно покосился на него и заторопился к своей машине.

Он понимал, что едет не на праздник и не за премией или благодарностью. На душе скребли черные кошки. Да, это по его вине пострадали рабочие в Гульбедене. Совсем упустил он их из виду, надо было срочно провернуть одно дельце, вот и замешкался… Не нарочно же оставил он их без воды!.. Может, еще и удастся выкрутиться. Не из таких трясин выбирался целым и невредимым… Некоторые видные лица в министерстве кое-чем ему обязаны, не дадут в обиду, — долг, как говорится, платежом красен.

Утешало то, что Бабалы нет на месте. Его Муррук боялся, как огня, и уже жалел, что угодил хозяйственником к нему на участок. Сей принципиальный товарищ ни с кем не считается, с ним трудно сработаться. И сговориться… Атаев, тот подобрей и попроще, мужик вроде бесхитростный, так что можно, попытаться обвести его вокруг пальца. Правда, он из тех, кто готов жизнь положить за своих работяг, если обидишь их, так горой за них встанет, и уж тогда не жди от него жалости. Да и Бабалы не навсегда ведь укатил, в любую минуту может вернуться. Вай, какой тяжелый участок!..

В кабинет начальника участка, где ждал его Хезрет, Муррук вошел, подобострастно кланяясь и приложив к сердцу обе ладони. Хезрет, приветливо поздоровавшись с ним, показал на стул и, когда Муррук сел, повел разговор издалека — справился о здоровье, о делах, даже посочувствовал ему: он-то, мол, понимает, какой воз тянут хозяйственники, какие трудности приходится им одолевать..

Муррук, который рад был ухватиться за любую протянутую ему соломинку, готовно закивал: да, доля у хозяйственников незавидная, как что, так они виноваты, вместо того чтоб поддержать их — на них всех собак вешают. А ведь это на них стройка держится!..

Подвинувшись поближе к Хезрету, он доверительно заговорил:

— Хезрет-ага, ведь сюда, на стройку, едут только истинные патриоты, верно? Не поверишь — мне ведь предлагали высокий пост в министерстве. Но чувство долга, совесть позвали меня на строительство Большого канала. Чтобы достойно служить народу, надо быть на переднем крае борьбы за коммунизм!

Хезрет поморщился, но Муррук, увлеченный своей речью, не заметил этого и продолжал с тем же пафосом желая возвысить себя в глазах собеседника:

— Мы все тут патриоты, Хезрет-ага!.. И прорабы, и механизаторы, и хозяйственники. Нам бы надо друг к другу — со всей душой… А меня вон Бабалы Артыкович не всегда понимает, косится на меня… Сидит в нем, видно, этакая предубежденность против хозяйственников… Ты-то, я надеюсь, не считаешь нас всех, навалом, хватами да хапугами?

Хезрет только руками развел:

— Муррук-хан!.. Зачем же так обобщать? Ваша работа не менее нужна и почетна, чем всякая другая. И ведь нелегкая а? Помехи-то, поди, на каждом шагу?.

— Чего-чего, а помех хватает, — с готовностью согласился Муррук. — Бездорожье — раз. Несвоевременная доставка запчастей, продуктов, всего самого необходимого — два. Безответственность шоферов — три. Понимаешь, одним поручишь что — так напутают, а другие налево норовят завернуть…

— Ладно, Муррук-хан, больше можешь не перечислять. Я ведь представляю, какие у вас трудности. А когда на пути у тебя такие вот ухабы да рытвины, можно ведь и самому споткнуться, а?

Хезрет внимательно посмотрел на Муррука. Тот выдержал его взгляд, оскорбленно вскинул голову:

— Хезрет-ага, ты что, подозреваешь меня в чем-то? Ей-богу, у меня и времени-то нет, чтоб спотыкаться. Ты верно сказал: я тяну огромнейший воз. И клянусь тебе — я бы лучше дал отрубить себе обе ноги, чем взялся за дело, которое мне не по плечу. А если бы я увидел, что не справляюсь с ним, то клянусь — согласился бы, чтобы меня закопали в землю вниз головой!

Хезрет все не сводил с него пристального взгляда:

— А тебе известно, что произошло в Гульбедене из-за беспечности хозяйственников?

Муррук опустил глаза, царапая по столу грязным ногтем, сказал осевшим голосом:

— Да, слышал я об этом. И готов со стыда сквозь землю провалиться Позор, позор!.. — Он снова поднял голову: — Но я лично ни в чем не виноват! Признаюсь: обеспечивать Гульбеден водой и продуктами — моя прямая обязанность. Оттого так тяжко у меня на душе…

Но я отдал соответствующие распоряжения. Цистерну с водой должны были прицепить к трактору. Да тракторист, видно, не довез ее… Черт его знает, куда он с ней подевался! Может, бросил в пустыне, а сам отправился за саксаулом — для дома или на продажу. Я же говорил тебе: безответственный народ!

— Значит, тракторист виноват… Не помнишь, как его фамилия?

— Хезрет-ага, я вечно в такой запарке, что просто не в силах упомнить, кому он поручил. Ей-богу, порой так замотаешься, что и собственное-то имя забудешь. Мне думается, этот мерзавец, почувствовав опасность, успел сбежать.

— В общем, ищи ветра в поле, это ты хочешь сказать? А у нас вот другие сведения…

У Муррука вытянулось, напряглось лицо:

— Какие же, позволь узнать?

— Пожалуйста. Мне скрывать от тебя нечего. Говорят, воду-то в бригаду должны были везти на машине, а она, вместо того чтобы следовать в Гульбеден, почему-то отправилась на байрам-алийский базар…

Муррук вздрогнул. У него действительно была одна встреча на этом базаре, и, чтобы вовремя туда поспеть, он воспользовался единственной оказавшейся в его распоряжении машиной — как раз предназначавшейся для поездки в Гульбеден.

Но кто его мог выдать? Шофер — верный человек…

Чтоб выгадать время, Муррук переспросил:

— Говоришь, на байрам-алийский базар?

— Точно. И прогулку туда совершил один хозяйственник по фамилии… Гышшиев!

Муррук вскочил с места:

— Ложь! Во-первых, я никуда не ездил. Во-вторых, клянусь, я распорядился, чтобы воду отвезли на тракторе.

— Есть свидетели?

— А мне ты не веришь? Хезрет-ага, тебе разве не ясно, что меня оклеветали?

— М-м, предположим… А тебе не известна, Муррук-хан, такая фамилия: Лукьянов.

У Муррука упало сердце: так и есть, шофер, «верный человек», оказался предателем! Вай, прямо не на кого положиться…

Он, однако, сделал непонимающее лицо:

— Лукьянов? Что-то не припоминаю. Кто это такой?

— Это шофер той машины, на которой ты ездил на байрам-алийский базар! Ты должен его знать: ведь вы сидели в одной кабине.

— Ложь, Хезрет-ага, наглая ложь! — Муррук взволнованно заходил по кабинету. — Да, вроде есть среди наших шоферов какой-то Лукьянов. Но в тот день я с ним никуда не ездил!

— И никуда не возил дыни, которыми загрузил машину в Рахмете?

— Какие еще дыни, Хезрет-ага?

— И не заезжал в дом тридцать девять по Гражданской улице, не сбросил там два ящика товаров?

Муррук схватился руками за голову:

— Прямо сон какой-то, дурной сон! Вот не знал, что человека наяву могут мучать кошмары! Тебя ли я вижу, Хезрет-ага? Ты ли мне все это говоришь? Или действительно я сплю и мне снятся всякие небылицы?

Хезрет, устало вздохнув, сказал:

— Вот что, Муррук-хан, хватит простачка-то разыгрывать. — Взяв со стола скрепленную пачку бумаг, он протянул ее Мурруку: — Почитай, это милицейский протокол, и под ним подпись Лукьянова. Он тут все начистоту выложил. Совесть парня заела.

Муррук оттолкнул от себя бумаги, даже не заглянув в них:

— Может, этот Лукьянов и виноват в чем, но не понимаю, зачем он меня припутал. Оговор, типичный оговор!..

— А с Курраевым и Карелиным ты не знаком?

— То есть почему же не знаком? — Муррук остановился перед Хезретом, лицо у него было бледное, а глаза злые, и крючковатый нос торчал хищно и воинственно. — Это. мои работники.

— Хоть от этого-то не отказываешься… Так вот, оба они подтверждают Показания Лукьянова. Да еще кое-что. добавили к ним…

— Это склочники, они давно под меня копают.

— Тебе, значит, мало трех свидетелей?

— Мне плевать, если бы даже в свидетели пошли все жители Рахмета! Повторяю: все, что я тут слышал, ложь, клевета, злобные наветы!

Хезрет, снова вздохнув, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Говорил я Бабалы-ага: не гожусь я в следователи…

Упершись обеими ладонями в стол, приблизив свое лицо к лицу Хезрета, Муррук злобно прошипел:

— Так это он поручил тебе утопить честного работника? Ишь выискался хан: хочет — казнит, хочет — милует.

— О своей честности, уважаемый, ты можешь подробно рассказать в милиции. — Хезрет поднял телефонную трубку, попросил соединить его с начальником милиции. — Товарищ Кулиев?.. Это Атаев. Пришлите ко мне кого-нибудь. Да, он у меня.

Муррук понял: Бабалы, Хезрет и начальник милиции заранее обо всем договорились.

Он больше уже не оправдывался, не лебезил, не уговаривал, а перешел к угрозам:

— Вы еще ответите за все, и ты, и твой Бабалы. Следователи доморощенные!.. Найдется и на вас управа. Головы у вас, видно, от власти закружились.

— Следователи мы плохие, это верно, — спокойно сказал Хезрет. — Но кое-какой материал нам все-таки удалось собрать. — Он кивнул на лежащие перед ним бумаги: — Вот тут говорится о последних твоих художествах. Ты ведь не будешь отрицать, что удрал из Ашхабадской геофизической экспедиции, забыв отчитаться? Там за тобой тоже числятся темные делишки.

— В министерстве известно, почему я вынужден был оставить эту работу.

— А теперь пусть в милиции разберутся, я все материалы туда передам. Боюсь, Муррук-хан, на этот раз тебе не уйти от расплаты. Ты положил пятно на великую стройку, этого тебе никто не простит. — Порывшись в бумагах, он достал еще одну. — Вот, можешь ознакомиться — это приказ начальника строительства. Ты освобожден от должности, и дело твое будет передано в суд. А уж мы, строители, проследим, чтобы ты получил по заслугам. Чтоб никакому крылу не удалось тебя прикрыть!..

Дверь открылась, в кабинет вошел милиционер.

Кивком поздоровавшись с Хезретом, он шагнул к Мурруку:

— Вот ордер на арест, гражданин Гышшиев. Прошу следовать за мной,

Муррук хотел что-то сказать — из горла его только хрип вырвался.

Он напоминал сейчас хищную птицу с выщипанными перьями.