Капля воды - крупица золота

Глава седьмая ВСТРЕТИЛИСЬ ДРУЗЬЯ

елёный «газик», поднимая густую пыль, несся по широкой степи, раскинувшейся меж Байрам-Али и Рахметом. День был безветренный, пыль медленно поднималась вверх и медленно оседала легким желтоватым облаком. Она длинно стелилась за машиной и издали напоминала Млечный Путь.

По обеим сторонам дороги лежала пустынная степь, поросшая редкой растительностью: кое-где виднелись кусты чогана, низкий седой черкез, круглые шапки перекати-поля и кеткена*. Дальнее марево преображало эту скупую флору пустыни, кусты словно увеличивались в размерах, напоминая то верблюжий караван на отдыхе, то вольно расположившийся большой аул.

Собственно, дорогу, по которой бежал «газик», трудно было назвать дорогой в полном смысле этого слова. Машины начали ходить здесь совсем недавно, их маршрут обозначался глубокими колеями в песке, тут же и заносимыми все тем же песком.

Пустыня жила своей жизнью. Высоко в небе трепетали жаворонки, на песке и на ветках колючих кустов грелись ящерицы. Коршун выписывал над землей зловещие круги, словно затягивая петлей намеченную жертву. Порой под колеса «газика» попадала змея. Приглядевшись, на песке можно было увидеть следы, оставленные ночью лисой или зайцем.

Пустыня жила своей жизнью…

Но наступление на нее уже началось, и взгляд пассажира, сидевшего в «газике» рядом с шофером, с удовлетворением отмечал приметы, по которым угадывалась трасса будущего канала, — она шла чуть поодаль от «дороги».

Тут и там низко над землей висели облачка пыли — это трудились неустанно бульдозеры и скреперы. Длинной цепочкой — горной грядой в миниатюре — тянулись холмики песка, вынутого и насыпанного спорыми машинами. Вдали, словно высокий тополь, темнела стрела экскаватора…

«Газик» взял направление на эту стрелу. Степь послушно ложилась ему под колеса…

Возле экскаватора машина остановилась, и из нее вышел Бабалы Артык. Некоторое время он наблюдал за работой мощного механизма.

Ковш экскаватора, огромный как сундук, разгрызал, словно кость, почву пустыни, вздымался вверх, переворачивался, раскрывал свою зубастую пасть, и содержимое его лилось вниз рыхлой густой струей…

Такого обращения с собой пустыня еще не знала… Пески ее впервые встретились с металлом.

Экскаваторщик, видимо, заметил Бабалы, ковш опустился на землю и замер, из кабины вылез парень, настолько пропыленный, будто только что был выкопан из песка. Одежда, лицо — все было покрыто толстым слоем пыли. Отросшая на щеках и подбородке щетина, лохматые брови казались седыми. И когда парень сплюнул, на землю словно комок грязи плюхнулся…

Шагнув к Бабалы, он сказал:

— Поздравляю, товарищ Бабалы Артык-оглы*!.. Мы слышали, вас назначили начальником на участке Рахмет?!

В таком виде парня, наверно, и родная мать не узнала бы… Но голос его показался Бабалы знакомым. Он напряженно вглядывался в экскаваторщика. И глаза — знакомые!.. И вот этот шрам под левой скулой, который даже пыль не могла скрыть…

Раскинув руки, Бабалы радостно закричал:

— Мухаммед! Брат мой!

Он крепко обнял экскаваторщика и закружил его…

Мухаммед и правда был ему как брат, В детстве они росли вместе, играли в незатейливые мальчишеские игры. Вместе и воевали. Мухаммед, сын Сары, служил в его роте водителем боевой гвардейской машины. Не раз он на своем плече вытаскивал из-под огня раненого командира. А однажды и Бабалы пришлось выволакивать Мухаммеда из горящей машины, зажимая ему ладонью рану под левой скулой…

Нуры, не знавший всего этого, недовольно бурчал себе под нос:

— Ежели ты будешь обниматься с каждым встречным-поперечным, так вскорости твой костюм окажется не чище моей шоферской куртки…

А Бабалы и Мухаммед все не могли насмотреться друг на друга, все хлопали друг друга по плечам, — над плечом экскаваторщика взлетал тогда фонтан пыли, обменивались беспорядочными вопросами и репликами.

После того, как они вместе вошли в Берлин и война кончилась, друзьям не раз доводилось встречаться, даже работать бок о бок — судьба свела их на строительстве Сарыязинского водохранилища.

Но от последней встречи отделяло их солидное время, потому-то они так обрадовались друг другу.

Присев прямо на песке, вытянув занемевшие ноги, они закурили — в знойном воздухе пустыни закружился голубоватый дымок «Казбека».

Мухаммед, сделав глубокую затяжку, спросил:

— Помнишь, о чем мы мечтали под Дрезденом, на берегу Эльбы?

— Еще бы! Это было в конце апреля, верно? И глядя на Эльбу, мы представляли себе нашу Амударью… Эльба-то тоже широченная была…

— А что ты тогда сказал?

— А, еще все свои слова помнить!

— А я вот запомнил. Ты сказал: поверь, Мухаммед, мы еще станем свидетелями великого события — когда воды Аму дадут жизнь земле Теджена!

— Это давняя мечта моего отца…

— Мечта всех туркмен, Бабалы!

— А мы ее реализуем, дорогой мой!.. И ради ее осуществления ты, как я погляжу, принял на себя всю пыль Каракумов!

— Малой ее толикой я уже с тобой поделился. Посмотри-ка на свой костюм.

— А что? Обретаю рабочий вид. Неудобно разъезжать по пустыне городским франтом.

Мухаммед опять задумался:

— Помнишь, когда ты сказал, что взор твой обращен к Амударье, — вдруг грохот раздался, где-то недалеко снаряд шлепнулся?..

И в это время, словно напоминание о войне, до них донесся с юга громовой раскат.

— Начальник, артиллерия! — закричал Нуры.

Бабалы засмеялся:

— Без паники, Нуры-хан! Это мы наступаем!

Он знал: там, где почва была не по зубам даже экскаватору, ее взрывали аммоналом.

Повернувшись на бок, упершись локтем в песок, Бабалы обратился к Мухаммеду:

— Перейдем-ка от воспоминаний к сегодняшнему дню. Как тут у вас дела?

Тот поскреб пальцами за ухом:

— Условия тяжелые…

Он не любил жаловаться, распространяться о трудностях, потому так односложно ответил на вопрос Бабалы.

Но Бабалы не отставал:

— Тяжелые, говоришь? Так ведь на то она и пустыня. Тут песок с головой тебя может засыпать, да солнышко прижжет.

— А, нам не привыкать! Мы родились в песках и росли среди песков. И уж коли взялись за такое строительство, то плевать и на жару, и на пыль.

— А говоришь: тяжело.

— Я — о трудностях, так сказать, внутренних. Больно пестрый народ на стройке собрался. Трудно сбить бригаду, которая была бы — как одна душа, одно тело. Ну… как наш взвод. Сорняка многовато… Одни приехали за длинным рублем, только у них и заботы — любыми путями карманы набить. Другие слишком уж вольную жизнь любят, выставили их откуда-то — они сюда подались. Есть и проходимцы, и хулиганье…

— Таких надо гнать в три шеи!

— Прогоним, — а с кем тогда работать? С дайханами, которые лишь кетменями умеют махать, а экскаватор издалека видели?

Бабалы нахмурился:

— Это ты верно… С кадрами туговато. Проблема кадров На ближайшее время, пожалуй, главная. Что ж, придется людей и воспитывать, и учить. А пока нужно довольствоваться тем, что есть. Как молвит пословица, коль не запасся дубинкой, бей кулаком. Мне, кстати, сообщили, что в Мары и Чарджоу уже открыты курсы по подготовке механиков и экскаваторщиков. Понадобится — расширим их. И уже через три месяца на подмогу нынешним придут новые специалисты. Так, какие еще будут пожелания?

— С запчастями — зарез. То одного, то другого нет. Возьми трос — мелочь, а попробуй найди ее. Почва кое-где такая твердая, что зубья ковшей быстро стачиваются. Надо их менять — а где они? Вот и простаиваешь целыми сутками без дела. Ох, Бабалы, сердцу больно!

— Будем решать и эту проблему. А как с питанием?

— Это дело десятое.

— Не скажи. На пустое брюхо много не наработаешь.

— Бабалы, ты сам знаешь — давно минули времена, когда у рабочего человека урчало в животе от голода. А в пышном застолье мы не нуждаемся, нет мяса — обойдемся чаем с чуреком.

— А мяса — нет?

— С ним бывают перебои. Зато консервов — навалом.

Пока Бабалы и Мухаммед разговаривали, Нуры бродил вокруг с мрачным видом, краем уха прислушиваясь к их беседе. У него-то как раз сосало под ложечкой от голода. Мысленно он торопил Бабалы: «Долго ты еще собираешься язык чесать с этим трудягой, словно вылепленным из пыли? Ну, спросил о здоровье, пожелал успеха в работе — и довольно с него. Если бы он, конечно, угостил нас своим чаем с чуреком — тогда дело другое, можно было бы устроить небольшой привал…»

Не вытерпев, он подошел к Бабалы, с ехидцей спросил:

— Начальник, если мы собираемся тут ночевать, может, мне выгрузить вещи из машины?

Бабалы глянул на него снизу вверх:

— А они крепко увязаны?

Не чувствуя подвоха, Нуры похвалился:

— Крепче некуда!

— Вот бы ты язык свой так привязал!..

Нуры ошеломленно заморгал глазами, а потом улыбнулся во весь рот:

— Ай, начальник, купил меня!.. Однако со своим языком я ничего не могу поделать — это ведь не комок засохшей глины. Камыш на берегу арыка и тот шевелится. А язык на то и создан…

— Чтобы болтать лишнее? — закончил за шофера Бабалы и посоветовал: — А ты прикуси его.

— Не могу, начальник!.. Волк, напавший на овцу, захлопывает свою пасть лишь тогда, когда зубы его вопьются в ее тушу. Вот и я не в силах закрыть рот, пока не окажется у меня в зубах ишлекли * или кусок вареного мяса.

Мухаммед, догадливо усмехнувшись, громко крикнул:

— Саша-а-а!..

Бабалы замахал руками:

— Да не утруждай ты себя, Нуры у нас любит пошутить. Он сыт, и мы сейчас дальше двинемся.

Нуры сердито заворчал:

— Ну, конечно, у Нуры брюхо лопается от сытости!.. — Он мечтательно закатил глаза: — Вах, отведать бы сейчас жирной лукмы *!..

К ним уже приближался Саша — рыжий, длинный, нескладный.

Мухаммед, пока тот еще не подошел, скороговоркой аттестовал его своему другу:

— Все бы на стройке были такими, как Саша! Чудо-джигит!.. Врать — не умеет. Если что пообещает — в лепешку расшибется, а сделает. Для него хуже смерти — доложить, что он не выполнил задания. Дважды одно и то же повторять ему не надо, на лету все схватывает. Я бы тебе еще десяток его достоинств перечислил, да при нем не хочу, парень он стеснительный. В общем, в жизни — честен, в работе — спор. Необученный еще, правда… Приехал он в Байрам-Али из Пензы, в гости к сестре, да так домой и не вернулся, решил потрудиться на строительстве канала. Ну, мы его тут поднатаскаем, он технику быстро освоит — парень старательный. Уж если за что возьмется — не отступит, пока не добьется своего!

Когда Саша, со смущенной улыбкой, остановился возле них, Бабалы и Мухаммед поднялись, и экскаваторщик представил его:

— Знакомься, Бабалы Артык, — Саша Мурулев, мой ученик, будущий механизатор!

Парень покраснел до кончиков ушей. Бабалы крепко, с уважением, пожал ему руку, а Мухаммед сказал:

— Будь другом, Саша-джан, организуй-ка нам какую-нибудь еду. Гости проголодались с дороги.

Бабалы хотел было запротестовать, но Мухаммед поднял руку и предупреждающе покачал ладонью:

— Тебе я слова не давал. Надеюсь, ты не забыл, что гость — раб хозяина!

Нуры, не сводивший с Мухаммеда и Саши выжидающего взгляда, сглотнул слюну.

Саша ушел, и тут Бабалы и Мухаммед заметили еще одного человека, направлявшегося к ним от трассы.

Мухаммед с досадой поморщился:

— Только этого типа не хватало…

— Кто это?

— Сам увидишь. Если Саша — работник, то это… р-работничек…

«Работничек» оказался крупным мужчиной, с жирным загривком и рыхлым, испитым лицом, на котором выделялись пышные черные усы. В свинцовых глазах стыло выражение и наглости, и подобострастия.

«Такому палец в рот не клади, — подумал про себя Бабалы, окидывая мужчину оценивающим взглядом. — Да, верно подмечено, что могучее течение несет с собой и грязь, и мутную пену… Кого только не принимает стройка, были бы руки».

И поскольку Бабалы не раз приходилось встречаться с такими, как этот усач, и знал он, что никуда от них не денешься, то и поздоровался с ним вежливо, даже дружелюбно.

— Исаков, Иван Филиппович, — хмуро отрекомендовал усача Мухаммед. — Экскаваторщик, из моей бригады.

Разгладив пальцами свои усы и в упор глядя на Бабалы, Иван Филиппович воинственно заговорил:

— Послушай простого труженика, начальник. Мы тут вкалываем день и ночь, успели перекидать через себя горы песка. Так? Глаза нам ест пыль, жжет солнце, так?

— Да, вы большое дело делаете.

— Товарищ начальник! Мы люди или нет?

Бабалы даже не нашелся что сказать в ответ, а Иван

Филиппович продолжал на него напирать:

— И республика твоя ведь не из бедных, так?

— Ну… так.

— Почему же тогда нас голодом морят?

Ошарашенный Бабалы повернулся к Мухаммеду:

— Ты же говорил, продуктов вам хватает?

— Так продукт продукту рознь, — ухмыльнулся Иван Филиппович. — Нет, сметаны там, сливок, птичьего молока мы, конечно, не требуем. Но почему и обыкновенного молока не видим?

Мухаммед остановил его:

— Не бери грех на душу, Иван Филиппович! У нас же полно сгущенки — хоть купайся в ней!

— А я, может, желаю пить по утрам свежее горячее молоко!

— Поедешь в отпуск — твоя мать досыта тебя им напоит.

— Погоди, Мухаммед, — сказал Бабалы и повернулся к Ивану Филипповичу: — Какие же у вас еще претензии?

— У него только претензии и есть…

— Погоди!..

Иван Филиппович опять разгладил усы:

— А где свежее мясо, начальник? Я уж и не помню, когда в последний раз ел шашлык.

Нуры, который прогуливался в сторонке, не выдержав, подал ехидную реплику:

— Может, для тебя здесь ресторан построить? Или, на худой конец, хрустальный дворец со всеми удобствами?

— Ты ступай к своей арбе, — отмахнулся усач. — Твое дело — мотор, а наш разговор тебя не касается.

Нуры только хмыкнул возмущенно. А Мухаммед, стараясь сохранить спокойствие, не без иронии пояснил Бабалы:

— Понимаешь, братец, есть люди, у которых потребностей значительно больше, чем желания работать и усердия в труде. Копнет разок землю — подавай ему жареную индейку, копнет еще разок — сооружай для него баню и кинотеатр. Таким наплевать, что кругом — пустыня и что товарищи их готовы идти на временные жертвы во имя большой цели!.. Им бы только требовать да жаловаться…

У Ивана Филипповича глаза налились кровью, он хотел что-то сказать, но Бабалы опередил его:

— Мухаммед верно говорит. Большинство наших людей — созидатели. Но попадаются среди них и потребители. Вы не помните, Иван Филиппович, анекдот про Ходжу Насреддина, где тонущий мулла знает лишь одно слово: дай, дай!.. А мы говорим нашей стране: возьми! Возьми все, что мы в силах тебе отдать!

Иван Филиппович молчал, сообразив, видно, что нашла коса на камень и на крик Бабалы не возьмешь. А тот продолжал:

— Конечно, грех обижать наших тружеников-энтузиастов, — надеюсь, что и вы к ним относитесь, и насчет вас Мухаммед неправ.

— Точно, неправ! — горячо воскликнул Иван Филиппович, обрадовавшись возможности дать задний ход. — Это ж я в шутку — про шашлык-то. Мы ведь сознаем, какое великое дело делаем, и если даже в животах у нас пусто, так не ноем. Наша бригада дает полтора плана — так, Мухаммед?.. А надо будет — мы перекроем план и вдесятеро!

— Ничего не скажешь — молодцы! — похвалил Бабалы. — Так и впредь работайте. Цель перед вами действительно большая, так стремитесь к ней, невзирая ни на какие трудности и невзгоды!.. Только не подумайте, что я стараюсь заранее снять с себя ответственность за прорехи, неполадки в вашем быту. Любая нехватка — это трудность искусственная. И от руководства зависит, чтобы быт ваш был устроен и вам не на что было бы жаловаться. Обещаю, что мы рассмотрим вопрос о питании строителей и постараемся по возможности улучшить его. Но вот чего не могу обещать, так это рая в пустыне! Каракумы — это Каракумы. И дело строительное имеет свою специфику, ведь строитель — это кочевник, нынче он тут, завтра — на другом месте. Потому трудновато подвести под его быт прочный фундамент…

— Да разве мы не понимаем, товарищ начальник!

— Вот и хорошо, что понимаете. Мы, Иван Филиппович, еще таких дел с вами наворочаем!

Мухаммед поглядывал на Бабалы с явным неодобрением.

За скромной трапезой, которую сумел организовать расторопный Саша, разговор шел на самые различные темы.

Под конец Мухаммед сказал Бабалы;

— А это удачно получилось, что ты к нам завернул. Понимаешь, на этом отрезке трассы мы работу днями закончим. Может, ты знаешь, куда нам после перебираться?

— Пока не знаю. Но скоро выясню и извещу тебя. Уже подберу местечко погорячей…

— Нам и тут не довелось прохлаждаться.

— Вижу. В общем, жди указаний. Ну, а нам пора в путь-дорогу.

Все поднялись. Иван Филиппович, размякший то ли от еды, то ли от разговора с «начальством» на равных и дружелюбного тона Бабалы, радушно предложил:

— А то задержались бы на денек, товарищ начальник. Уж я бы сварганил для вас угощение познатней, чем этот рыжий телок…

— Спасибо, Иван Филиппович. Вы лучше проройте лишний метр канала — это доставит мне удовольствие куда большее, чем самая роскошная еда!

— Ха, метр!.. Прикажите — я сто пророю!

— Эк хватил! — осклабился Нуры. — Ты еще скажи, что докопаешься до центра Земли!

Иван Филиппович вздохнул:

— Эх, братец, мне бы твой язык, так я достал бы им и до Америки!.. Или и без канала перелил бы воду Амударьи на целинные земли.

Все рассмеялись.

И когда Нуры уже тронул свой «газик» с места, позади долго еще слышался смех экскаваторщиков.