Караул под «ёлочкой»

10.

30 августа 1988 года.

Космодром Байконур, вторая площадка.

С утра Макарьева вызвали в штаб полигона. Два подполковника и майор, срочно прилетевшие из Москвы, в течение почти четырех часов допрашивали его, стараясь из ответов лейтенанта построить целостную картину событий вчерашней ночи и утра. И Антон уже в четвертый или пятый раз со всеми подробностями и с указанием малейших деталей рассказывал московским контрразведчикам о своей схватке с нарушителями около периметра стартового комплекса.

Внешне их беседа мало походила на допрос. Они вчетвером сидели в довольно уютной комнате, с мягкими диванами и кондиционером, пили растворимый бразильский кофе с овсяным печеньем и вели свободный и, казалось бы, совершенно непринужденный разговор обо всем, что произошло на второй площадке космодрома в ночь с воскресенья на понедельник.

Судя по темным кругам под глазами и немного осунувшимся лицам, троица из Москвы тоже не сомкнула глаз нынешней ночью. И хотя пара чашек кофе немного взбодрила и офицеров - контрразведчиков, и Антона, усталость отступила только на время. К концу четвертого часа допроса Макарьев вымотался до предела. Вчерашняя бессонная ночь в степи, целый день бесконечных расспросов сначала в штабе части на второй площадке, а потом в особом отделе в Ленинске, новые расспросы сегодня утром - все это слилось в его сознании в бесцветную туманную полосу, в которой растворились лица и фигуры людей, и только гулко, словно из пустоты, звучали голоса, задающие все новые и новые вопросы.

Странно, но, несмотря на это полуобморочное состояние, Макарьев отчетливо понимал, о чем его спрашивают, и давал вполне ясные и логичные ответы. Наверное, какая-то часть его сознания поддалась общей усталости и отключилась, зато другая по-прежнему продолжала бодрствовать и активно работать. Более того, замедленность реакции лейтенанта немного сбивала темп беседы, давала ему возможность хотя бы отчасти обдумывать ответы. И Антон, войдя во вкус, принялся отвечать контрразведчикам нарочито медленно, часто отклоняясь от темы, с кажущейся небрежностью растекаясь по древу, нагромождая несущественные подробности. Но, судя по характеру и формулировке вопросов, московских гостей, кажется, вполне удовлетворяли его ответы.

И все же к концу четвертого часа этой беседы Антон почувствовал, что еще немного - и его сознание окончательно выключится и перестанет реагировать на окружающую реальность. Видимо, на лице Макарьева каким-то образом отразилось это ощущение безмерной усталости, потому что один из московских подполковников, очевидно, старший в этой группе, буквально на полуслове прервал беседу и, удовлетворенно кивнув, сказал:

- Хорошо, Антон Сергеевич. Пожалуй, на сегодня достаточно. В общем, вы довольно подробно осветили все то, что нас интересовало. Если возникнут еще какие-то вопросы, мы вас вызовем.

- Разрешите идти, товарищ подполковник? - Антон поднялся из кресла. Мир перед его глазами расплывался в туманной дымке, а ноги онемели от долгого сидения.

- Идите, - разрешил подполковник и остановил свой взгляд на лице Макарьева:

- Антон Сергеевич, признавайтесь честно, спали сегодня ночью? Нет? Ну-ка, давайте я распоряжусь, чтобы вас подвезли в часть на машине.

Он потянулся к телефонной трубке.

- Спасибо, товарищ подполковник, но не стоит беспокоиться, - Антон сделал попытку улыбнуться. - Я лучше немного пройдусь по свежему воздуху. Прогуляюсь, так сказать, отдышусь...

- Ну, как хотите, - пожал плечами подполковник. На его лице мелькнула легкая тень обиды. Наверное, ему очень хотелось продемонстрировать Макарьеву свою заботу. - До свидания, Антон Сергеевич!

Макарьев вышел из штаба на центральную площадь, нетвердой походкой отошел от входа в здание десяток-другой шагов и, остановившись в тени деревьев около центрального универмага, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.

Свежий утренний воздух, еще не прогретый беспощадным августовским солнцем, подействовал на него благотворно. Постепенно сознание Антона прояснилось, туманная дымка перед глазами рассеялась, он слегка взбодрился и неторопливо зашагал по улице в направлении городского контрольно - пропускного пункта.

От центральной площади Ленинска, на которой находилось здание штаба полигона, до КПП на въезде в город было по прямой не более двух километров. Ленинск, который сами испытатели чаще называли «десятой площадкой» или просто «десяткой», был по казахстанским меркам довольно крупным городом. Поговаривали, что в общей совокупности, с учетом близлежащих мелких поселков, в городе постоянно проживает около ста тысяч человек.

Архитектурная структура города была очень простой: жилые кварталы словно нанизывались гроздьями на несколько длинных улиц, пересекающих Ленинск из конца в конец. Дома были, в основном, пятиэтажные - стандартные панельные и кирпичные «хрущевки». Только на западной окраине города, по дороге в аэропорт «Крайний», в последние годы выросли полтора-два десятка блочных девятиэтажек. А вдоль берега Сырдарьи еще в начале шестидесятых годов был выстроен целый район одноэтажных коттеджей, в которых сейчас жили либо приезжие гражданские специалисты, либо местные военные начальники.

Центром города считались две площади - имени Ленина и имени академика Королева, - соединенные между собой коротеньким отрезком небольшой улицы. Площадь Ленина играла в жизни города примерно такую же роль, что и Красная площадь в Москве. Здесь располагался центральный орган управления всем Байконуром - трехэтажное бело-зеленое здание штаба полигона. На площади проходили военные парады, встречи высоких советских и зарубежных гостей, праздничные народные гуляния.

Утро медленно переползало в день. Все «мотовозы», - в том числе и попутные, - которые могли подвезти Антона хотя бы до железнодорожной развилки на станции «Двадцать первый километр», давно уже ушли. Теперь на «гагаринский старт» можно было попасть только на пассажирском автобусе, ходившем примерно раз в полчаса до сто тринадцатой стартовой площадки. Проще всего в автобус было подсесть во время проверки документов у пассажиров на городском КПП.

Антон прошел мимо центрального универсама, пересек улицу 50-летия СССР и по проспекту имени Королева добрался до бетонного куба городского Дома связи. У него мелькнула мысль заскочить на телефонную станцию и позвонить домой родителям, но, прикинув разницу во времени между Ленинском и Киевом, он сообразил, что и отец, и мать сейчас должны быть еще на работе, а дома может оказаться только двенадцатилетняя сестра Ленка - существо ветреное, своенравное и легкомысленное. Поэтому Антон отложил звонок домой до следующего воскресенья и продолжил путь.

Автобуса на КПП Макарьев дожидался всего несколько минут. Пока шустрый солдатик из части охраны проверял документы у заполнивших салон пассажиров, Антон перекинулся со знакомым водителем парой дежурных фраз и уселся в свободное кресло сразу за шоферской кабинкой.

Дежурный по контрольному пункту закончил проверку документов, выбрался из автобуса и опустил вниз цепь, закрывавшую проезжую часть. «ЛАЗ» выехал на шоссе, стремительно набрал скорость и нырнул под железнодорожный мост.

Антон поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза. До второй площадки от Ленинска ехать чуть больше получаса. Значит, вполне можно расслабиться и немного вздремнуть. Он почувствовал, как по телу разливается приятная усталость, и сознание постепенно проваливается в уютное и по-домашнему теплое пространство сна.

- Валера, ты слышал, что вчера ночью случилось на «двойке»? - раздался вдруг чей-то голос за спиной.

- Нет, а что там произошло? - заинтересовано отозвался еще один голос.

Сон как рукой сняло. Антон открыл глаза и повернул голову влево, делая вид, что рассматривает пейзаж за окном. А сам краем глаза посмотрел назад. Сзади него сидели и разговаривали между собой двое гражданских специалистов, - по внешнему виду, скорее всего, инженеры, командированные на космодром с какой-нибудь фирмы. Первому, худощавому, с крупными залысинами на голове, было около сорока. Второму, черноволосому, с заметным брюшком, можно было дать лет на пять меньше.

- Говорят, стрельба была, - вполголоса сообщил первый.

- Ну? А ракета, вроде бы, нормально ушла. Корабль уже на орбите, я по телику вчера репортаж видел.

- Стрельба ведь не около ракеты была. У меня на второй площадке знакомый работает. Вместе институт заканчивали. Ну, вчера встретились, пивка попили. Он и рассказал: ночью к ракете из степи вышли диверсанты. Но караул их вовремя заметил. Ну, и началась пальба. Офицер наш погиб и солдатики полегли. Шесть или семь человек.

- А что диверсанты?

- Ушли, говорят, диверсанты. Степь прочесывали весь день, полк по тревоге подняли, но никого так и не нашли.

- Да, полетят теперь головушки в армейских фуражках...

«Ну вот, - Антон потерял интерес к разговору и снова закрыл глаза, - теперь появится еще одна байка. Слух про то, как во время запуска геройски погибли офицер и несколько солдат. А на самом деле? Я жив -здоров, Витя Русаков - тоже. А у Кольки Игнатова пуля прошила плечо навылет, не задев, к счастью, кости».

Несколько минут Макарьев отрешенно сидел с закрытыми глазами, но, несмотря на усталость и мягкое, укачивающее движение автобуса, сон больше не приходил. Мысли Антона снова и снова возвращались к картинам и переживаниям прошлой ночи.

Даже беглый поверхностный осмотр вчера утром тел троих незнакомцев, погибших около ограждения стартовой позиции, показал, что они не были ни военнослужащими одной из размещенных на космодроме воинских частей, ни работающими на Байконуре гражданскими специалистами. По крайней мере, двое из них, - те, чьи лица сохранились во время взрыва, - не могли быть отнесены и к местным жителям. Хотя кожа на лице у обоих убитых была смуглой, но разрез глаз был не характерен для коренных жителей Казахстана. Подбородки и щеки погибших закрывали короткие, аккуратно подстриженные бороды.

Все трое погибших были одеты в песочно-зеленые маскировочные комбинезоны, но в их заплечных мешках обнаружились и комплекты гражданской одежды: легкие ветровки, рубашки с коротким рукавом и поношенные джинсы. Скорее всего, незнакомцы добрались до района космодрома поездом как обычные пассажиры, а уже потом переоделись в полувоенное обмундирование, вооружились и двинулись через степь к стартовой площадке.

Вооружены погибшие нарушители были одной из модификаций портативного израильского автомата «Узи», западногерманскими пистолетами с глушителями и несколькими десантными ножами. Толстая труба, которую нес на плече один из убитых, оказалась ракетометной установкой с тепловой головкой самонаведения. Троица, очевидно, намеревалась стрелять по ракете-носителю в момент ее отрыва от стартового стола или в первые секунды полета.

Среди развороченного взрывом багажа троих неизвестных были обнаружены документы на английском языке, карты с китайскими иероглифами и несколько осколочных гранат. Саперы, присланные из соседней части, тщательно их осмотрели и очень быстро пришли к выводу, что все гранаты имеют один и тот же дефект: если рвануть кольцо и отпустить чеку, то взрыв последует не спустя несколько секунд, а практически мгновенно. Именно поэтому во время боя, завязавшегося ночью около ограждения, граната взорвалась прямо в руках одного из нарушителей.

«А вот если бы она не взорвалась до срока, -подумал Антон, чувствуя, как по спине вновь строем прошлись противные мурашки, - я сейчас вряд ли бы ехал в этом автобусе и медленно сходил с ума от усталости, духоты и жары.

Он понимал, что вчера ночью мог погибнуть, но разум отказывался воспринимать этот факт как неоспоримую истину. Неприятный холодок пробегал по спине при мысли о том, что распорядись судьба иначе, -и сейчас его развороченное осколками и взрывной волной тело лежало бы в ледяной камере городского морга. Но поверить, что это всерьез, что вчера, в ночь с воскресенья на понедельник, он, лейтенант Антон Макарьев, двадцати пяти лет от роду, один из лучших выпускников факультета космонавтики, кандидат в мастера спорта по волейболу, философ и жизнелюб, мог физически перестать существовать в этом мире, - вот этого его разум не принимал категорически.

Автобус тем временем тормознул около кислородно-азотного завода, подбирая новых пассажиров, и фыркнув мотором, устремился дальше. До разъезда «Московский» на двадцать первом километре дорога прямой линией проходила по выжженной палящими лучами солнца и пустой до самого горизонта степи. Антон и не заметил, как под размеренное гудение мотора автобуса он все-таки постепенно забылся и задремал. Очнулся Макарьев только тогда, когда водитель автобуса, толстощекий крепыш Боря, вполоборота развернувшись в своем шоферском кресле, стал тормошить его, ухватившись рукой за колено:

- Подъем, лейтенант! Остановка «Площадка номер два»! Если не хочешь прокатиться со мной до конечной станции, а потом обратно в Ленинск, - вылезай!

- Станция Березай, кому нужно - вылезай, - Антон моментально проснулся, в знак благодарности хлопнул Борьку по плечу и выскочил из автобуса. - Пока!

- Бывай! - двери «ЛАЗа» захлопнулись, и автобус тронулся с места, обдав Макарьева напоследок облаком пыли и выхлопного газа.

Чертыхаясь, Антон отплевался и откашлялся, надел фуражку и бодро зашагал в сторону второй площадки. Хоть Макарьев и вздремнул от силы минут пятнадцать, чувствовал он себя вполне отдохнувшим.

Антон вышел из автобуса около большого указателя - стрелки с надписью «Байконур». Он прошел через въездные ворота, небрежно кивнув в ответ на приветствие стоявшего на КПП дежурного солдата, и зашагал по тенистой аллейке вдоль деревянных домиков-музеев Гагарина и Королева.

Макарьев миновал гостиницу для гражданского персонала, перешел дорогу около штаба части и по ступенькам спустился к казарме, в которой располагалась его воинская испытательная группа. Был уже полдень, рабочий день давно начался, и нужно было доложить командиру группы подполковнику Глуховцеву о причинах задержки в Ленинске.

Глуховцева Антон встретил на пороге казармы. Круглое лицо подполковника с глубокой ямочкой на подбородке осунулось, под глазами залегли темные круги. Похоже, что за последние двое суток командир группы так и не сомкнул глаз.

С Глуховцевым у Макарьева сложились непростые отношения. С первого дня службы Антона подполковник относился к нему очень придирчиво. Когда Глуховцев приходил в испытательный корпус с очередной проверкой режима или санитарного состояния территории, дежурным офицером как назло оказывался именно лейтенант Макарьев. Резкий, иногда грубый почти до хамства, Глуховцев словно специально выискивал недостатки как раз во время дежурства Антона. Недостатки требовалось, конечно, немедленно устранить и доложить об этом требовательному подполковнику. Если остальные офицеры во время своих дежурств по испытательному корпусу могли позволить себе даже вздремнуть где-нибудь в укромном местечке, то в дни дежурства лейтенанта Макарьева оба монтажных зала и все пристройки гудели, как растревоженные пчелиные ульи. Проводилась генеральная уборка территории, проверялось состояние пожарной и охранной сигнализации, осматривались и приводились в порядок самые дальние закоулки на всех пяти этажах испытательного корпуса. После таких дежурств Антон возвращался в офицерское общежитие полностью измотанным. Он никак не мог понять, где перешел дорогу подполковнику и чем вызваны все эти придирки и повышенная требовательность. «Просто Глуховцев тебе симпатизирует, - объяснил Антону однажды капитан Полякин, который служил под началом Глуховцева уже несколько лет и успел достаточно хорошо изучить характер и привычки подполковника. - Он всегда гоняет тех, кто ему симпатичен. Такой у него характер». Антон в ответ только вздыхал.

- Товарищ подполковник, разрешите обратиться? -Антон сделал шаг навстречу Глуховцеву.

- А, Макарьев... - взгляд подполковника был погасшим, пустым и безразличным. - Ну что, отстрелялся? На все вопросы особистов ответил?

- Так точно! Но сегодня с утра пришлось еще задержаться...

- Это ничего, - взмахнул рукой Глуховцев. - Готовь новые погоны, лейтенант. Генерал подписал представление на присвоение тебе внеочередного звания. Погоны, как и положено, вручим перед строем... Но, сам понимаешь, это уже после похорон.

- После похорон? - переспросил Антон. - Каких похорон?

- Ах, да... Ты же ничего еще не знаешь, - Глуховцев нахмурился. - Вчера утром покончил с собой майор Бехтерев.

- Как это покончил с собой? - Макарьев удивленно заморгал глазами.

- Отравился. Заперся в своем кабинете рядом с монтажным залом и выпил коньяк с цианистым калием...

- Как же так? - ошарашено произнес Макарьев. -Почему?

- Он записку оставил: «Я сильно запутался. Но обратной дороги нет», - подполковник помолчал. - В чем запутался, непонятно... Военная прокуратура сейчас ведет следствие. Вот такие пироги, Антон...

Глуховцев потер ладонью лицо, как будто пытаясь стереть с него маску усталости, и сказал:

- Ладно, шагай на работу. Меня замполит полка ждет. Стружку, наверное, снимать будет.

Он повернулся и зашагал в сторону штаба части. Макарьев проводил его долгим взглядом и, решив не заходить в казарму, направился прямиком к проходной испытательного корпуса.