Караул под «ёлочкой»

11.

30 августа 1988 года.

Космодром Байконур, Ленинск.

Площадь Ленина

Агент встретил Макарьева в Ленинске совершенно случайно. Лейтенант вышел на улицу из дверей штаба полигона, бросил рассеянный взгляд по сторонам, сосредоточенно размышляя о чем-то своем, и неторопливо зашагал в направлении площади Королева. Агента, который был всего в полусотне шагов от него, Антон не заметил только потому, что лучи заходящего солнце в этот момент били прямо в глаза Макарьева, и человеческая фигура на фоне яркого света выглядела темной и слегка размытой.

Агент поспешно отступил в глубь аллеи, стараясь укрыться за стволами невысоких деревьев. И только тут сообразил, что со стороны его поведение выглядит нелепо.

«Какого черта я полез прятаться в кусты? Что-то нервишки совсем расшалились, - Агент оперся рукой о ствол ближайшего дерева и перевел дыхание. -Наверное, я просто очень устал за эти два дня».

Тревога, усталость и судорогой сводящее мышцы напряжение навалились на плечи невидимым, но ощутимым грузом.

«Черт бы тебя побрал, лейтенант», - с холодной ненавистью подумал Агент, уперев тяжелый взгляд в спину удалявшегося Макарьева.

Он представил, с каким звериным удовольствием мягкой и быстрой походкой догнал бы лейтенанта, перекинул через его шею тонкий белый шнур самодельной удавки, лежащей в ожидании своего часа в кармане брюк, и резким движением развел руки в стороны, удерживая навесу бьющееся в агонии тело Макарьева. Видение, на доли секунды возникшее перед его глазами, было таким ярким и контрастным, что Агент даже захрипел от возбуждения.

«А ну-ка спокойно, - осадил он себя и испуганно огляделся. - Лишние эмоции еще никогда и никому не помогали. Да и вообще хватит трупов. В них, кстати, больше нет надобности. Ведь этот раунд я выиграл. Выиграл вчистую».

Агент довольно ухмыльнулся. Он спланировал всю операцию очень точно. Поэтому заранее был уверен, что выиграет эту схватку с судьбой, окажется в итоге сообразительнее, умнее и смелее, чем эти недалекие, увязшие в повседневной суете людишки, так смешно всегда путающиеся у него под ногами.

Но вот что странно: чем ближе был день начала операции на второй площадке космодрома, тем острее он начинал ощущать, что в последний момент непременно произойдет какая-то досадная случайность, которая поставит под угрозу срыва весь его расписанный по этапам и тщательно продуманный план.

Такая случайность и явилась за четверо суток до стартового дня в лице вернувшегося из отпуска лейтенанта Макарьева. Агент смотрел на выходящего из вагона мотовоза Антона и чувствовал, как его постепенно охватывает паника. Строя свои расчеты, он был уверен, что Макарьев появится на службе только утром 29 августа, в понедельник, когда все основные события уже свершатся. Но лейтенант неожиданно вернулся в часть в четверг. Это означало, что в отделении систем жизнеобеспечения, на ключевом направлении операции, запланированной на ночь перед запуском советско-афганского экипажа, появлялся лишний, неучтенный его планом человек - Антон Макарьев. А значит, летели к черту все расписанные заранее схемы, перемещения людей становились случайными и плохо прогнозируемыми. И, следовательно, резко возрастал риск срыва всей операции. «Лишний» Макарьев вполне мог в ту ночь случайно оказаться на пути Агента...

Агент ухмыльнулся, вспомнив, как тонко пришлось ему сработать, чтобы убрать Макарьева подальше от основного театра действий. В ночь накануне старта лейтенант неожиданно получил назначение в наряд...

Вторая случайность проявилась тогда, когда выяснилось, что этот наряд Макарьева - караул около готовящейся стартовать ракеты, офицерский караул «под елочкой». По плану Агента на этом месте мог оказаться любой офицер части - это было несущественно для успешного завершения операции. Вечером, всего за насколько часов до начала событий, исподтишка поглядывая в сторону собирающегося в наряд лейтенанта, Агент вдруг совершенно отчетливо понял, что этот молодой стройный парень в ладно сидящей на нем военной форме уже по существу покойник. Странно, но эта мысль доставила ему даже некоторое удовольствие: Макарьев, - та самая случайность, которая поставила под угрозу срыва весь его замысел, - в итоге окажется в самом центре событий и должен будет умереть в течение предстоящей ночи. Сама судьба словно бы воздавала по заслугам лейтенанту, нарушившему стройность его планов. Значит, удача была по-прежнему на его, Агента, стороне.

А третьей крайне неприятной случайностью оказалось то, что Макарьев все-таки остался жив. Остался жив только потому, что первым заметил идущих к периметру ограждения диверсантов. Агент же, напротив, предполагал, что более опытная троица, переброшенная из Афганистана, обнаружит осматривающих заграждение солдат и офицера чуть раньше. Обнаружит и попробует тихо устранить...

На деле же все получилось иначе. Макарьев увидел диверсантов первым и с глупым мальчишеским геройством ввязался с ними в открытый бой. Карм Али Шухи, самый опытный из переброшенной из Северного Афганистана тройки, решил уничтожить нападавших шурави одной гранатой. Он-то не знал о дефекте взрывателей. Привычным движением руки рванул кольцо гранаты, отпустил чеку и...

«Но, несмотря на все случайности и препоны, я все равно выиграл, - Агент тихо рассмеялся. - Я победил!»

...Его всегда считали середнячком. Незаметным, послушным и тихим мальчиком.

Он был вторым сыном в семье скромных инженеров, всю свою жизнь проработавших на большом авиационном заводе в Подмосковье. Его старший брат уже оканчивал школу, а семья из четырех человек все еще ютилась в небольшой комнатке в общежитии - с квартирами в их городке было очень напряженно. Власти вбухивали миллионы и миллиарды в военные программы, а простые советские труженики, винтики гигантского хозяйственного механизма, десятки лет ждали, когда народное государство предоставит им приличное жилье.

Говорят, что самые яркие картины своего детства человек запоминает на всю жизнь. Его детство прошло в длинных узких коридорах заводской общаги, пропахших ароматами общей коммунальной кухни, вонью общественного туалета и едким запахом хлорки, которую использовали и для мытья полов, и для травли крыс и тараканов. Родители опасались выпускать детей даже в грязный проходной двор. Рядом с корпусом общежития располагалась пивная и поддавшие до степени полного отчуждения от окружающей советской действительности мужики - рабочие, техники и инженеры все с того же номерного военного завода, - частенько выбегали справить малую или большую нужду прямо около прогнившего деревянного грибка песочницы или около покосившейся, проржавевшей до основания, детской игрушечной ракеты. А бывали случаи, когда тут же, во дворе, с матами - перематами, подвыпившие завсегдатаи пивнушки начинали выяснять друг с другом далеко не производственные отношения. Тогда в ход шли ножи, булыжники и разбитые под «розочку» бутылки. Когда ему было всего восемь лет, один из таких конфликтов закончился смертью их соседа по общежитию, веселого и бесшабашного токаря дяди Коли. Зарезали дядю Колю еще вечером, в сумерках. В темноте кровь была незаметна, покойник сидел, прислонившись к стене в классической позе подвыпившего мужика, и только утром, часов в шесть, дворник обнаружил, что токарь Коля не просто спит на улице, перепив с вечера, а уже несколько часов как мертв. Зарезали Колю небольшим ножом, который валялся рядом с трупом.

Он хорошо запомнил то сентябрьское утро, когда он, школьник второклассник, выбежал из общаги с ранцем за плечами и остановился, как вкопанный, когда увидел во дворе суетившихся милиционеров, судебномедицинских экспертов и врачей. Дядя Коля уже лежал на носилках около стены дома, глаза его были наполовину закрыты, а лицо стало непривычно бледным, как будто слепленным из воска. Рядом, с запекшейся на лезвии кровью, лежал тот самый нож.

Это было одно из первых его открытий на пути во взрослую жизнь. Человека, оказывается, можно убить. Даже очень большого и очень сильного человека можно убить совсем небольшим ножом.

После школы он вернулся домой и тайком взял с общей кухни чей-то столовый нож. Долго и очень внимательно рассматривал тонкое, сверкающее в лучах солнца, лезвие. Было что-то завораживающе прекрасное в этом куске металла, способном прервать любую человеческую жизнь. Сжимая рукоять ножа, он представлял как острая сталь пронзает чужое, упругое, но все-таки такое нежное и податливое тело, и чувствовал странное, никогда ранее не испытанное им, тихим мальчиком из скромной семьи, возбуждение.

Второй важный урок - о силе и влиянии денег - он получил, когда учился в шестом классе. К очередной годовщине Октября власть решила продемонстрировать свою заботу о трудящихся, и его отцу наконец-то вручили в райисполкоме ордер на новенькую трехкомнатную квартиру почти в самом центре небольшого подмосковного городка. Как они радовались! В новом доме еще только завершались отделочные работы, а они уже всей семьей бегали смотреть свою будущую жилплощадь, прикидывали, какую мебель придется купить, что и где поставить в казавшихся огромными комнатах. И мама, светясь от счастья, говорила, что у них с братом будет теперь своя - своя! - отдельная комната.

Счастье их семьи длилось почти две недели. А потом отца снова вызвали в исполком и чиновник из жилотдела, почему-то избегая смотреть посетителю в глаза, попросил вернуть ордер. Произошла, мол, накладочка, путаница в бумагах, и ордер на квартиру их семье дали ошибочно. Переехать в квартиру должна совсем другая семья, а их очередь подойдет только через полгода. Или через год.

Когда он вернулся из школы, отец сидел за столом в самом углу их маленькой комнаты, и пьяно уронив голову на руки, срывающимся голосом рассказывал матери, как и почему у них отобрали квартиру. Бледная и осунувшаяся мама присела рядом с отцом на самодельном деревянном стульчике. По лицу ее медленно катились серебристые бусинки слез.

Сначала он не мог поверить. Несколько дней он ждал, что все прояснится, справедливость восторжествует, и их семья все-таки переедет в новую квартиру. После уроков, почти каждый день, он бежал к тому дому и во все глаза смотрел на новенькие двери в подъездах, весело блестевшие на солнце стекла окон и свежие, только что побеленные в нежно-оранжевый цвет стены. И никак не мог поверить, что это уже не его дом.

Вскоре в дом стали переезжать новые жильцы. И однажды он увидел, как распахнулись двери той самой квартиры, и грузчики стали заносить внутрь домашнюю утварь из подъехавшей к самому подъезду большой машины. Рядом с машиной на деревянной лавке сидел толстый мальчишка, болтал ногами и ел бутерброд с колбасой и сыром.

- Привет! - он подошел поближе к мальчишке. -Переезжаешь?

- Здорово! - мальчишка лениво скользнул по нему глазами. - Переезжаю. Вон в ту квартиру.

Его толстый палец уперся в квадрат окна на третьем этаже. За этим окном была та самая комната, которая всего пару недель назад могла стать его комнатой.

- Долго своей очереди ждали? - поинтересовался он у мальчишки, присаживаясь рядом на лавочку.

- Чего? - глаза мальчишки удивленно округлились. - Какой очереди?

- Ну, на квартиру, - он мотнул головой в сторону дома.

- Да ты что, смеешься? Какая очередь? -мальчишка перестал жевать и растянул в улыбке пухлые губы. - Мой папа - завмаг. Заведующий магазином, понимаешь? Это пусть народ стоит в очередях. А папа никогда стоять не будет.

- Почему не будет? - искренне удивился он. - Все же стоят...

- А мы - это не все, - надменно захихикал мальчишка и его подбородок гордо вздернулся вверх. -Мой папа может дать. Понимаешь? Дать кому нужно. Зачем же ему стоять в очереди, если он может дать?

- Это же не справедливо, - чуть слышно произнес он, рывком поднялся с лавки и что есть силы ударил кулаком в лицо хохочущего мальчишки.

За ним долго гнались. Гнались побросавшие вещи грузчики, гналась горластая, упитанная тетка - наверное, мать того самого толстого мальчишки. Но попробуйте поймать худенького, невысокого и юркого пацана да еще в весеннюю распутицу...

Квартиру их семья все-таки получила. Через полтора года. Пятиэтажный, мрачного вида дом стоял на самой окраине города. Чтобы добраться от их подъезда до ближайшей автобусной остановки, нужно было пройти по вязкой осенней грязи почти полкилометра.

Однажды, поскользнувшись на размокшей, превратившейся почти в болотную жижу земле, и до колен измазав свои единственные школьные брюки, он понял, что будет обречен до старости барахтаться в такой же грязи, если у него не будет денег. Потому, что в удобных и красивых домах в центре города, в домах, к которым проложены асфальтовые дорожки и около которых разбиты нарядные зеленые газончики, живут только те, у кого есть деньги. Если у тебя есть деньги - ты что-то значишь в этой жизни, если у тебя нет денег - ты пустое место. Быдло. Грязь под ногами. Так устроен мир, чтобы там не говорили в школе и по телевизору. У кого есть деньги - тот наверху и процветает, у кого нет денег -тот внизу и гниет.

Правда, был еще один способ преуспеть -полезные связи с влиятельными людьми на государственных должностях. Но все связи, в конечном итоге, тоже сводились к деньгам. Связи заводят с теми, кто может «решать вопросы», а вопросы решают с помощью денег и ради денег.

У отца Митьки Печенкина, его однокурсника по политеху, куда он поступил сразу после школы, связи были. Поэтому Митька, загуляв и не сдав кандидатский экзамен в аспирантуру престижного московского вуза, осенью в армию не пошел, а стараниями влиятельного папы получил сначала «белый билет» - это при отменном-то здоровье! - а год спустя, когда родитель уже установил нужные контакты в избранном любимым чадом институте, еще и аспирантскую корочку в придачу.

А у его родителей ни связей, ни денег сроду не водилось. Поэтому ему в первую же осень после успешной защиты дипломной работы принесли из военкомата повестку и всего пару недель спустя он, новоиспеченный молодой лейтенант, уже трясся на плацкартной полке железнодорожного вагона, направляясь в составе очередного призыва для прохождения воинской службы где-то в глухом районе Таджикистана.

Но в иссушенной солнцем таджикской степи его ждала еще не собственно служба, а всего лишь учебная воинская часть. Полгода он учился стрелять из автоматов и пистолетов различных моделей, виртуозно владеть ножом и прыгать с парашютом. Полгода он изучал возможности обслуживания ракетной техники в субтропических и тропических условиях. С него взяли подписку о неразглашении государственной тайны, вручили предписание и только после этого откомандировали к постоянному месту службы. В северные провинции одной очень дружественной африканской страны.

В этой стране шла настоящая война. «Коммунистический и просоветский» север сошелся в кровавом конфликте с «буржуазным и проамериканским» югом. Советскому «техническому специалисту» приходилось не столько мудрить с обслуживанием техники и рассказывать аборигенам, как и где применять ракетные установки залпового огня, сколько самому пускать рыбообразные тела ракет по далеко не учебным целям на контролируемой южанами территории.

Там, на этой тайной войне, он и научился убивать. Убивать не по необходимости, как это вынужденно было делать большинство его соотечественников, оказавшихся в пекле боевых действий. Не во время боя, когда из джунглей к ракетным комплексам прорывались партизанские диверсионные группы. Он научился убивать для себя, для морального удовлетворения того существа, которое иногда просыпалось в глубине его души и властно подчиняло себе и его мысли, и его тело. Он всегда стрелял только на поражение. Бил насмерть даже тогда, когда можно было вообще не стрелять. Главное, чтобы никто ничего не узнал и не смог ничего доказать.

Его считали очень хорошим специалистом, и он без труда получал награды и внеочередные звания. От добра добра не ищут, и он написал рапорт с просьбой оставить его в рядах «технического контингента» в этой африканской стране. Но в политике к тому времени уже подули другие ветры, и советские спецы отправились из африканских саванн и джунглей к родным берегам, по домам.

Когда он вернулся в Союз, жизнь завертелась вокруг него веселым калейдоскопом, но он не чувствовал полного удовлетворения. Ему все чаще и чаще хотелось снова стать тем существом, которое стоит над остальными людьми и которое решает, кому из копошившейся под ногами человеческой массы умереть сегодня, а кому - завтра.

Но здесь, внутри страны, подняться над людьми можно было только с помощью одного испытанного и старинного средства - денег. В год, когда он вернулся в Союз, Горбачев дал старт кооперативному движению. Он взбодрился, полагая, что экономические и политические реформы дадут ему возможность заработать деньги, и в конечном итоге, получить личную свободу и власть над другими людьми. Но и здесь, на экономической целине, снова поперло вперед старое, привычное. Руководителями новорожденных предприятий и преуспевающих кооперативов становились, как на подбор, все те же бывшие комсомольские и партийные боссы или их верные «шестерки». И тогда он понял, что жить в этой стране больше не сможет. Что рано или поздно найдет способ попасть за границу, несмотря на свой «не выездной» статус специалиста по работе с секретной техникой. А чтобы не стать бесправным быдлом еще и там, вне пределов вскормившей его страны, и получить всю свободу, а не жалкую осьмушку или четвертинку, ему опять же нужны деньги. Первоначальный, стартовый капитал.

Вот тут-то на него и вышел человек, который предложил ему свободу и деньги. И потребовал взамен предоставления кое-каких услуг...