Каурай. От заката до рассвета. Часть 2

Глава 1

С голыми пятками они пробегали недолго. На ближайшем хуторе мальчишкам удалось разжиться плохенькой, но прочной одежонкой, так что усугубить свою простуду Игришу не удалось; так он думал поначалу. Не успели они перелезть через забор и дать стрекача, как по их следу пустили двух жутко злющих псов. Убежали мальчишки лишь чудом — речка спасла.

Несмотря на такую удачу, дорога им выпала отнюдь не легкая, и мокрые до нитки мальчишки угрюмо побрели дальше, надеясь высохнуть на ходу. Вот тут простуда Игриша разошлась как бешеная. Не успело солнце покинуть зенит, а постоянное сопение и чихание товарища до чертиков взбесило Милоша, и он шикал на спутника чуть ли не каждый шаг:

— Надо мне было оставить тебя в избе с теми чокнутыми ведьмами! Давай, иди быстрее, чего ты такой медленный?! Один бы я уже сто раз дошел, а то навязался ты тут на мою голову, клубень неотесанный!

— Ну и оставил бы… — бурчал себе под нос Игриш, пока они шагали по дороге, петляющей далеко впереди. Непонятно откуда и непонятно куда.

День уже клонился к вечеру, и вытянутой тенью Игриш наступал Бесенку на пятки, чем тоже выводил товарища из себя. На привале его бесило, что он ел слишком медленно, говорил слишком тихо и неохотно, не интересовался петушиными боями и игрой в лапту, по дороге ругался, что тот постоянно отставал и хлюпал носом, а также отказывался рассказывать про то, как он умудрился попасть в колодец, откуда его вытащил “тот горбатый хрен”.

— Слушай, может быть, ты вообще не хочешь идти со мной?! — взорвался Милош, когда Игриш не ответил на его седьмую реплику с последнего привала.

Мальчик на протяжении пары-тройки сотен шагов хранил упорное молчание, и, казалось, вовсе перестал слушать своего раздражительного спутника, раздумывая, где им предстоит провести наступающую ночь. Укладываться на голой земле прямо в поле или в лесу страшно не хотелось — он бы согласился даже на стог сена, если туда удастся зарыться с головой и не слушать болтовню Бесенка. Но округа как-то не радовала богатством, да и сено местные, страшась дождей и разбойников, смели с полей точно метлой, так что мальчишкам оставалось рассчитывать только на удачу. Повезет, если они наткнуться на какой-нибудь хутор или охотничий домик до того, как околеют.

— Тогда чего мы мучаем друг друга? — распалялся Бесенок. — Разойдемся в разные стороны, и ступай, ищи своего одноглазого приятеля!

— Зачем же мне торопиться?! — не выдержал Игриш. — Ведь ты даже не сказал, куда мы идем!

— Еще чего?! — задрал нос Бесенок. — Это ты просто за своим постоянным сморканием и сопением ни черта не слышишь!

— Ага, конечно, — хлюпнул носом Игриш. — Со своим постоянным ворчанием ты сам уже забыл, куда нас ведешь…

— Слушай, ты получить хочешь?!

— Нет.

— Ну, так и молчи!

— Вот видишь, ты только мне рот затыкаешь! А так и не сказал, куда ты меня тащишь!

— Разве я тебя куда-то тащу?!

Игриш устало махнул на него рукой и зашагал дальше по дороге, пока спутник продолжал ворчать на него, а окрестности одеваться сумерками. Каждый шаг он щупал свою находку — шкатулка колола ему бедро острой гранью, умоляла поглядеть на нее хотя бы одним глазком. Но Игриш решил, что он полюбуется ей позднее. Когда Милош уснет. Уж больно любопытно было — что за приобретение попало ему в руки? Он обязательно вернет ее Бесенку. Попозже. Когда тот чуть успокоится.

Становилось холоднее, и вскоре Игриш смог разглядеть собственное дыхание, облачками выходящее изо рта. Он прибавил шагу — ночевка на таком холоде не обещала ничего хорошего.

— Эй! — окликнул его Бесенок. — Ты куда это намылился, скороход?

— Темнеет уже, не видишь?

— И что?

— Как что? Замерзнуть хочешь? Нам надо быстрее добраться до хутора.

— Какого такого хутора? — с интересом воззрился на него Бесенок.

— Как какого? Какого-нибудь, где мы могли бы переночевать. Ты хочешь ночевать в лесу?

— Ни в какие хутора я не полезу, — покачал головой Милош. — И тебе не советую, Дураш.

— Почему это? — спросил он, пропустив обидное прозвище меж ушей. — Собак боишься?

— Неа. Людей боюсь. С собаками легче. С ними общий язык найти можно. Или сбежать.

— А с людьми чего нет?

— Тебе сколько лет, Дураш?

— Одиннадцать… И не называй меня Дураш!

— Оно и видно, — хмыкнул Бесенок. — Тепло нынче на хуторах — это правда, Гришик. Но опасно.

— Чем опасно? Выгонят?

— Нее, — прыснул Бесенок. — И хорошо, если выгонят. Плохо, если собак спустят, но от собак оторваться можно. А вот от людей сбежать куда сложнее, если мы им приглянемся.

— Зачем… приглянемся?

— А вот затем! — воскликнул Милош и со всей дури врезался Гришу в плечо. Тот не ожидал такого поворота и полетел в траву. Бесенок был тут как тут — налетел сверху и наступил мальчику на щиколотку, заломив сустав под неправильным углом.

— Эй, ты чего творишь?! — завопил Игриш, когда тот начал давить на ногу, словно та была палкой. — Больно же!

— Нет, дружок, это еще не больно, — хохотнул Бесенок и чуть поднажал. Игриш задохнулся от резкой боли. — Вот сломаю тебе ее, тогда точно больно будет! И страшно. Вот и на хуторе также — поломают тебе ногу, а самого привяжут к бревну и будут собаками травить.

— Слезь с меня, дурак! — заверещал Игриш, но Бесенок уже отпустил его и отошел в сторону.

Темнело. Рыжее солнце почти укрылось за горизонтом, оставив путников одних в еле шевелящейся темени. А по сторонам ни огонька, ни просвета. Деревья покачивали лохматыми лапами да над головами мальчишек с криками носились припозднившиеся птицы, дорога впереди пропадала во мраке.

— Зачем?.. — спросил Игриш помассировав ушибленную конечность. А если бы и вправду сломал?..

Но Бесенку было все равно. Он уселся на траву подле него и глядел на него как на полного идиота.

— Зачем им ноги ломать?..

— Как зачем? — удивился Бесенок. — Батраки им нужны. Дармовые. Посадят тебя на цепь и будут кашей кормить, а ногу сломают так, чтобы она срослась неправильно и ты точно никуда не убег. Так и будешь у них на хуторе ножку подволакивать, им в хозяйстве помогать. Ты вот думаешь, как я к Горюну в услужение попал?

— Тебе чего ногу ломали?

— Нет, но Горюн грозился сломать, если я еще раз от него убегу. И сломал бы, если б меня обратно притащили.

— Они же тебя повесить грозились?

— А, — сплюнул он. — Лучше бы и вправду повесили. Я к этим мудакам возвращаться не собираюсь. Видал, что они со мною в конюшне сделали?

— Это… — захлопал глазами Игриш.

— А кто же еще? Или ты совсем ослеп от страха?

— Нет. Там темно было. И я только видел, как… кто-то набросился на тебя и начал душить, — сказал Игриш и его передернуло при одном воспоминании об этом. — Мне показалось, что это был… черт.

— Черти, они самые. Они это любят. Сначала напьются с дружками, а потом за меня возьмутся. Я уже хотел жаловаться идти, но дюже страшно.

— Чем же?

— Так, блин, Гриш, ну ты чего как маленький?! — разозлился Бесенок. — Не понимаешь что ли, что не поверит никто, что взрослый мужик такое может с ребенком сотворить?! С бабой еще куда ни шло, но пользовать мальчишку… Да ну тебя! Еще и посмеются надо мной. Буду вечно с прозвищем ходить — ушибленным, вот как ты. Если буду. Я-то для них никто — полукровка, вшивый. Заделала меня моя покойная мамаша с каким-то похотливым шатранцем во время Запустения, вот мне на всю жизнь морока. Дерьмом последним меня считают, раз не пойми кто я — ни шатранец, ни феборец, ни пхейский, никто и звать меня никак, раз рожей не вышел. Вона Бесенком кличут, как кота какого-то. Надоем, и прихлопнут как муху. Один мне так и сказал — расскажешь кому, убью. И скорее всего той ночью он действительно пришел меня убивать, но не смог. То ли испужался руки еще и в крови марать, то ли решил, что я дух испустил. Ну, чего молчишь?

— А чего говорить? — смутился Игриш. — Правильно сделал, что убежал.

— Вот, это другой разговор, — ухмыльнулся Бесенок. — Ты-то, если что не стесняйся. Мы тут люди понимающие. Сами не в сахаре живем. Если ты не хочешь к своему одноглазому возвращаться, ты так и скажи!

— Да иди ты! — смутился Игриш. — Каурай меня и пальцем не тронул за все время. Он спас меня аж четыре раза. А я…

— А чего ты? Благодарен ему что ли?

— Да… А ты бы не был благодарен что ли? Если бы тебя из самого пекла вытащили?

— Нет.

— Почему?

— С чего бы это? Он это чего от чистой души сделал? Или с умыслом?

— Не знаю… Какой тут может быть умысел?

— Это ты мне скажи, балда. Зачем этому хмырю спасать такого как ты? По доброте душевной — не верю! Взрослые ничего не делают просто так, только с расчетом. Все, что их интересует — это деньги, бабы и горилка, или моя задница на худой конец, и то, только потому что обычные девки их не интересуют. Природой обиженные они. Вот и твой одноглазый такой же — только ты пока сам не разобрался, к чему ты ему такой красивый спонадобился. Когда я тебя спросил — куда он тебя везет, ты мне что ответил?

— Не знаю…

— А он знает. Но от чего-то помалкивает. Зуб даю, ты ему нужен для какой-нибудь пакости. Ты же сам сказал, что он тебе не друг, тогда чего защищаешь?

— Просто… — промямлил Игриш. — Нельзя же так.

— А как можно? — напирал на него Бесенок. — Я же не вчера родился. Просто так только кошки родятся. Так что Гришик, у тебя два пути. Либо всеми правдами и неправдами возвращайся к своему одноглазому — и жди, пока он не притащит тебя в избу к каким-нибудь людоедам, чтобы обменять тебя на лошадь, шубу или еще чего-нибудь в хозяйстве полезное. Либо пошли со мной.

— Куда? Куда с тобой?! Ты же ничем не лучше его — молчишь как пенек!

— Та недалече осталось, — загадочно проговорил Милош. — До лагеря топать.

— Какого еще лагеря?..

— Баюновых парней, чьего же еще? — закатил глаза Бесенок. — Али глупый совсем? Тут на Вольном Пограничье только два пути. Либо в одну банду — к Кречету и прочим гадам, охранять чулки Шкуродера и драть с местных в три шкуры. Либо к Баюну, в лес — к тем, кто мужиком вырос и не побоялся саблю в руки взять.

— Ты… — похолодело все внутри у Игриша. — Собрался податься в разбойники?!

— Ага, — кивнул Бесенок как ни в чем не бывало. — Хотел к ним на лошади приехать — своя лошадь это всегда хорошо. Раз есть лошадь, значит, ты не совсем дурак, раз сумел лошадь утянуть. Можешь вместе со всеми в набеги ходить. Да и бить кого саблей сверху сподручней, а до тебя и не дотянется никто. Но с лошадью мне как-то не повезло…

— Милош…

— Ну, чего Милош? — сжал зубы Бесенок, его сузившиеся глаза едва не пробили Гриша насквозь. — Куда ты предлагаешь мне податься? В казаки Кречета? Вылизывать жопу Шкуродеру и быть им подстилкой, пока у тех вставать перестанет? Или пойти побираться куда-нибудь в город. Кому я там нужен? Да и повесят меня за бродяжничество. На первом же перекрестке сцапают. Кто такой? Откуда? Чьих будешь? Ах, ничьих, так полезай на сук!

— Ты говорил, что у тебя тетка где-то…

— Говорил… Но я сам в это не очень-то верю. Да и сама она наверняка живет не лучше меня. Нужен ли ей еще один голодный рот? А может и нету вообще никакой тетки, выдумал я ее, померла она, не знаю… Всегда хотелось, знаешь ли, чтобы где-нибудь был кто-то, кому на тебя не насрать. Вот и тешил себя пустыми надеждами, а на деле… Одна у меня дороженька. Одна осталась.

— Пошли лучше со мной, — схватил его за руку Игриш, но тот со смешком одернул ее.

— Куда?! На Голодную гору собирать мухоморы? Не смеши. Снова становиться чьей-то собачонкой на привязи я не собираюсь. Особенного этого горбатого хмыря.

— Нет, я не про Каурая. Сеншес с ним, у него своя дорога. Найдем лучше мою сестру, Маришку, она нам поможет. Я как раз собирался…

— Твою сестру? Ты не говорил, что у тебя есть сестра.

— А ты и не спрашивал… — опустил глаза Игриш. — Нам лучше встретиться с ней, чем искать по лесам разбойников и надеяться, что они тебя примут как своего…

— Примут, куда они денутся, — ответил Милош не очень уверенно, а как понял, что сплоховал, снова разозлился. — А если и не примут, так и Сеншес с ними! Сам организую свою банду из бедненьких и убогих и пущу им всем красного петуха! Будет у нас казацкая вольница, как было до Запустения, когда Вольное Пограничье было вольным не только по названию, и не правили здесь паны вислоусые, пропади они все пропадом эти твари мороженые!

— А ну хто тут хочет банду собирать? — неожиданно разразился окрик, и темнота вдруг загорелась огнями фонарей.

Не успели оба вскочить, как Милоша повалили на землю и принялись выкручивать руки, а Игриша ударом сапога отправили катиться по траве и тоже уселись сверху, пыхнув в лицо спертым духом табака.

— Ну-ка, хто тут у нас? — сбросили с фонаря тряпку и поднесли поближе к лицу Милоша, который едва не выл от боли — пара волосатых рук держала его за волосы и поднимала голову кверху. Смятая ведьминская шляпа лежала на земле, и по ней прохаживалась уже десятая подошва. — Ты, пацаненок, что-то про банду говорил, так?

— Пшел ты, пес! — взвизгнул Бесенок и харкнул в довольное, бородатое лицо. Его обладатель охнул и отступил, а когда вытер плевок, двое его приятелей вовсю топтали Милоша, словно тот был подушкой, набитой сеном.

— Может ты у нас будешь посговорчивее? — подошел казак с фонарем к Игришу, который распластался на земле, не смея даже пикнуть от страха. — Вы чего, сынки? Хотели к Баюну в страхолюдины податься?

— Нет, нет! — только и смог выдавить Игриш, у которого внутри все свернулось от ужаса.

— Как же нет? — хохотнул казак и сунул фонарь Игришу прямо в лицо, от чего он зажмурился и застонал. Жар от него исходил иссушающий. — Мы ясно слышали, как вы тут обсуждали всякое про Кречета, про пана воеводу, про Баюна… И у нас сложилось впечатление, что хотите вы к нему помощниками наняться? Так ли? Как ты там назвал нашего пана? Шкуродер, да?! Али оглох я со старости? Ну, чего молчишь?

— Да чего с ними разговаривать, Ермей? Понятно все с ними — беглые они. Надоело руки мозолить, вот и решили с разбойничками подружиться. Это, как говорит пан Кречет, спускать не можно. Плетей им всыпать!

— А чего ж только плетей? — убрал казак горячий фонарь, выжигающий Игришу глаза. — Я бы повесил наглецов за разбой, раз уж они себя в банду определили. Чего ждать? Или уж на кол. Слышал, нынче во дворе Крустника эта древняя традиция в страшном почете. И красиво, и другим наука — как с разбойниками дружбу водить. Согласны? — обратился он к мальчишкам, лежащим пластом у своих ног. — Ну-ка, поднимите-ка их, хлопцы, хочу я в глаза их бесстыжие поглядеть.

Обоих рывком поставили на ноги, держа скрученные руки за спиной. На Милоша было больно глядеть — кровь и синяки были повсюду. Казачьи сапоги не жалели мальчонку.

— Этот, кажись, вообще уже ничего не соображает, — махнул рукой Ермей. — Ишь как развезло! Еще плеваться будешь, вообще шкуру спустим. Бери пример с твоего дружка — он как шелковый. Ну-ка иди сюды, — потянулась его лапища к Игришу и схватила его за воротник. — Хотели записаться к Баюну?!

— Нет… — сглотнул Игриш и тут же осекся, — я его отговаривал!

— Ага, значит, все-таки хотели, но тут в одну из черепушек постучались мозги, — довольно кивнул Ермей удачному проведению допроса. — Значит, у нас тут только полтора разбойника. Хорош! Молодец, что признался.

— Гриш… — замычал Милош, но тут же получил удар по дых и сложился пополам.

— Тихо! — прикрикнул на него Ермей. — Не велено тебе пасть раскрывать, щенок. Мы с твоим дружком беседу ведем! Что ж, малой, дело ясное — два пострела решили сбеч под крылышко Баюна, но тут у одного поджилки затряслись сразу с головой в омут прыгать, и вышла у них небольшая дискузия, так? Так! Ну что ж. За это пусть будет тебе ингульгенсия, как вовремя одумавшемуся. Тебя мы просто выпорем по самое не балуй. А этого…

Игриш до хруста сжал челюсти и взглядом полным отчаяния поглядел на Милоша, который мешком висел в руках казаков, едва держась на своих двоих.

— А этого, пожалуй, и повесить можно, — удовлетворенно кивнул Ермей. — Пусть подрыгается, малек. Подумает, как по округе ураганить, баб вдовами делать.

— Он ничего не сделал! — зашелся Игриш криком, сам испугавшись своей смелости, и попытался вырваться из рук казаков. — Отпустите его!

— Ну, — надул губы Ермей, и с обеих сторон на Игриша посыпались тумаки. — Чего тоже на сук захотел? Передумал исправляться? За разбойника вступаешься? Ай-ай-ай, малец. Тогда висеть придется тебе!

Перед глазами мальчика все поплыло, и на мгновение он снова увидел перед собой тот богато убранный шатер с коврами, резным столом и Богдана залитого кровью. Страшно избитого парня волокли за полог, где ряд за рядом высились остро отточенные колья.

А Игриш был настолько труслив, что побоялся даже посмотреть, как его друга поднимали к небу, насадив на один из этих чудовищных колов. И снова глаза заполнили слезы, и снова он изо всех сил зажмурился, отсекая ведение алой пеленой.